Текст книги "Люськин ломаный английский"

Автор книги: Ди Пьер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Зайка сел, моргая. Он огляделся, протер глаза, зевнул. Затем вздохнул:

– Нет, ну какого хуя…

– Заткнись, мне нужно подумать.

Людмила присела на корточки перед братьями.

– Привет, – сказала она. – В порядке?

Зайка поднял глаза. В голове, словно из ледяных кусочков, сложилась вся вчерашняя история.

– Нет, ты послушай. В порядке – это когда тепло.

– Да, Милли, – отозвался Блэр. – Кажется, мы в порядке.

Его ответ заставил молодого человека хмыкнуть. Людмила выпятила в его сторону подбородок и выдала длинную тираду.

– Ха! – сказал парень.

– Ха! – ответила Людмила.

Затем с ее губ полились нежные звуки, последним словом в ряду было «англичане». Она произнесла его осторожно, словно пробуя на вкус.

– Англичане! – Снова залп шипения, кажется, в конце было слово «гомик».

– Ха! – снова сказала Людмила.

– Ха! – вторил ей парень.

Максим смотрел, как Зайка собирает себя с пола, озираясь в своих темных очках, словно слепой. Потом он поднял очки и увидел перед собой двух женщин, которые с интересом его разглядывали.

Самая старая женщина улыбалась голыми деснами, показывая Зайке на стул, одновременно что-то говоря Максиму, который щелкнул в ответ языком и закинул назад голову.

– И учти, я за чашку чая убить готов, – сказал Зайка. – И от бекона не откажусь.

Людмила смотрела на него, слегка наклонив голову.

– Чай? – спросила она.

– Да, и поесть. – Блэр встал и пробежал глазами по лицам женщин. – Мы заплатим. У вас есть?

Людмила нахмурилась. Через минуту она повернулась к женщинам и что-то попросила. В ответ те нахмурились. Она заговорила быстрее, и настал момент, когда было произнесено нечто важное, от чего у двух женщин брови на лоб полезли. Они переглянулись и быстро заговорили, показывая пальцем на Максима и обращаясь к нему с тирадой, закончившейся неизменным «Ха!».

Близнецы сидели, подняв руки. Максим взял ружье, вытащил магазин и опрокинул его на стол. Вылетел один-единственный патрон. Он мрачно посмотрел на старух.

Близнецы застыли. Женщины смотрели, как парень перезаряжал ружье, а потом выскочил во двор. В темноте грохнул выстрел. Блэр видел, что мимо крыльца протащили козу, слышал, как по камню стучит железо. Через несколько минут шкура животного висела за дверью, внутренности полетели в ведро, а все остальное, включая голову и ноги, было четвертовано и уложено на кухонный стол.

Прежде чем Максим отмыл руки, его старухи что-то зашептали, показывая головами на Хизов. Парень скептически посмотрел на Зайку и Блэра, но еще несколько фраз заставили его подвести близнецов к двери в конце комнаты.

Во второй комнате сильно воняло. Максим встал у кровати и откинул одеяло, открывая тело.

– Эй, ни хуя себе! – отпрыгнул назад Зайка.

Максим поманил братьев к ногам тела.

Зайка рыгал, пока они несли тело из комнаты. Старая женщина сопровождала их действия рыданиями и выбрасыванием рук вверх.

– Нет, ну какого хуя, а, Блэр?

– Нет, ты послушай, Заяц, извини, но если ты будешь продолжать это повторять, все равно лучше не станет.

– Да ладно, друг. Ничего, что мы делали в последние сорок восемь часов, и ни одно из мест, где мы за это время побывали, не намекает на то, что мы, блядь, вообще отсюда выберемся.

– Ну, это просто смешно. Это просто абсурд – говорить такое, Зайка. Честное слово. – Блэр почувствовал, как под штаниной трупа оторвалась кожа и заскользила вверх по слизи. – И нечего своими словами усугублять ситуацию, на самом деле нам нужно не терять головы. Нет, ты послушай, просто это новое для нас дело, вот и все. Вот увидишь, очень скоро мы привыкнем.

Троица, пошатываясь, вышла на крыльцо и с трудом потащилась по глубокому сухому снегу. Ольга шла сзади на положенном расстоянии, завывая. У Блэра рот то закрывался, то открывался.

– Я хочу сказать, что нам просто нельзя запарываться на этой стадии. У нас есть возможности, и мы должны полностью изменить ситуацию. Я думаю, и я думаю так серьезно, Зайка, что пришло время на самом деле пересмотреть свою точку зрения, перенастроить умы для лучших результатов. Разве не Ницше сказал: «Если твоя модель тебя подводит, смени модель?»

– «Если твоя этическая модель подводит», кажется, он сказал так.

– Да, но я хочу сказать вот что: у нас осталось два пакетика. Думаю, в интересах…

– Если ты хоть пальцем дотронешься до этого ебаного коктейля, я заставлю тебя поиметь вот этот вот труп, Блэр.

– Заяц, Заяц, Заяц! Ничего-то ты не понимаешь!

Максим изменил направление, держа в руках голову старика, и кивнул, показав, что нужно бросить тело в сугроб у забора.

Тело упало с глухим стуком.

Зайка потер пальцы снегом и вытер руки о носок. Затем бочком подошел к брату.

– Я все понимаю. Каждый раз, прикладываясь к этой дряни, мы попадали в еще более глубокую задницу. И знаешь почему, Блэр?

– Ну, Заяц, посмотри…

– Нет-нет. – Зайка наклонился ближе, тыча в брата пальцем. – Знаешь, что делает этот наркотик? Знаешь, какое у него – единственное – действие? Подвешивание сознания, Блэр. Слышишь меня?

– Христа ради. Оно не производит ничего, чего не было раньше. Это ведь просто стимулятор.

– Все, что он стимулирует, толкает нас к нашим блядским могилам.

– Постой, я хочу сказать всего лишь вот что: мы можем составить разумный и хороший план и уже завтра отсюда свалить. О поездах я разузнаю. Я как следует поговорю с Людмилой, я даже заплачу ей за то, чтобы отвезла нас обратно в аэропорт, и мы вернемся к изначальному плану.

– Ну да, и она придет от тебя в такой восторг, что последует за тобой хоть на край света.

– Ну, я этого не говорил. И вообще, я хочу сказать – она ведь давала объявление, Заяц. Она действительно написала мне то письмо.

– Нет, друг. Вот что случилось: ты попал под воздействие одного из ебучих коктейлей и сказал, что мы едем в Испанию с целью оттянуться.

– Ну не надо. Об Испании я ни слова не сказал.

– Я, блядь, слишком замерз, чтобы спорить. При первых лучах солнца я иду домой. И карточку заберу – и если там денег только на один билет, этот билет мой, Блэр.

– Да-да-да.

Пока они говорили, Максим наблюдал за парочкой на фоне призрачного света лачуги, не упуская ни одной детали, взвешивая каждое движение, жест и вздох.

Людмила вышла во двор. Она постояла рядом с Ольгой, чьи завывания перешли в повизгивание и шипение, и руки она теперь выбрасывала не столь высоко. Видимо, представление подходило к своему логическому завершению. Людмила обхватила себя руками и подошла к мужчинам. Максим продолжал смотреть на братьев, потом пошел за лопатой. Он что-то бормотал, копая яму вокруг тела. Людмила не глядела на Зайку и Блэра, но стояла у них за спиной.

Блэр отклонился назад, почти ощущая ее дыхание у себя на спине.

– Англичанин! – рявкнул Максим, поднимая лопату.

– Ты попал, – сказал Зайка.

– Почему это? – Блэр осторожно прошел к могиле. – Я ничего не делаю!

– Это точно, но он тебя раскусил.

– Отъебись, Заяц.

– Потому что знаешь что, Блэр? Давай хоть минутку поговорим честно! Все это случилось потому, что ты девственник, который решил, что дома у тебя ни хуя не выйдет. Ты сумел выстроить в своей башке цепочку концепций, например, что бедная грязная девка ляжет у твоих ног, только почуяв запах бабла. – Зайка прямо посмотрел в глаза брату. – Признай: парень тебя раскусил. Ты пришел прижучить его сестру.

23

– То есть вы хотите сказать, что эта карта недействительна? – ворчливо спросил Абакумов в телефон. – Иначе почему вы отказываетесь произвести простейшую денежную операцию? – Он приложил руку к микрофону, опрокинул еще стопку водки и облокотился на стол, прошептав Любови: – Они говорят, что нельзя провести операцию без номера счета. У вас должен быть регистрационный номер, на который они смогут перевести деньги.

Любовь скрестила руки на груди, прислоняясь к косяку.

– Ну, я тут много лет веду дела без какой-либо регистрации. Уверена, что государство этого требовать не может.

Ее глаза захлопнулись под весом более важных проблем: где Григорий и – самое главное – Карел, который всегда приносил хлеб гораздо быстрее. У дверей уже слышались вопли голодных односельчан. Это и еще странное отсутствие солдат на улице, несмотря на близость линии огня, мешало ей сосредоточиться. Дело усложнялось тем, что она ужасно устала от жуткой аферы с ваучером Дерьевых.

– Я не говорю, что это государство, – бормотал Абакумов. – Я говорю, что было бы неплохо иметь счет, на который можно перевести средства. Это единственное, что стоит между нами и раскрытием этого запутанного дела, и здесь процесс можно подмазать только наличными.

– Извините, но мы не можем сделать перевод, – сказал голос в трубке. – Вам нужно обратиться к владельцу карты.

– Понятно, понятно. А тогда не сообщите ли баланс карты, прежде чем мы обратимся к клиенту за решением?

– Извините, не могу. Только владелец карты имеет доступ к такой информации.

– Ну, так владелец карты здесь. – Абакумов подмигнул Любови и пожал плечами с видом заправского мошенника. – Он по-русски не говорит, он турист, и мы помогаем ему выпутаться из истории.

Оператор немного помолчал, на заднем плане было слышно, как переговариваются другие операторы.

– Тогда, думаю, я дам вам другой номер, я вам ничем помочь не могу, я только переводами занимаюсь.

Абакумов повертел в руке пустой стакан и записал номер в блокнот. Выпил еще водки и набрал номер.

– Только владелец карты имеет доступ к подобной информации, – сообщил новый оператор. – Дайте ему трубку, потому что мы можем выполнить запрос по-английски.

– Знаете, он только что вышел. Вы можете посоветовать, как нам все-таки выполнить эту операцию?

– Снимите деньги в банкомате или в банке.

– Банкомат, да? – Абакумов снова повертел в руке стакан. – А где его найти?

– А где вы находитесь?

– Сорок первый административный округ Иблильска.

– Где?

– В Увиле, – сказал Абакумов, выпив еще водки и кивнув Любови, чтобы не отставала.

– Увила? Это на западе? Может быть, банкомат есть в Лабинске или Ставрополе.

– А как в нем деньги снять?

– Что? Послушайте, где владелец карты? Представьтесь, пожалуйста…

Абакумов повесил трубку.

– Ну? – подняла глаза Любовь.

Абакумов откинулся на спинку стула и закрыл глаза:

– Нужно везти иностранцев в Ставрополь.

За столом в доме Дерьевых с первыми хрупкими лучами солнца забрезжила доброжелательность. Голубой рассвет заполнил промерзшую местность; усталые, но согревшиеся, Хизы сидели у печи, отдыхая от кошмарных переживаний. Тепло и отсутствие в доме покойников взбодрило и самих Дерьевых, в их голосах зазвучала надежда, когда на столе появилась зажаренная коза.

Маленькую девочку по имени Киска достали из постели. Она сияла, словно самовар, купаясь в лучах внимания незнакомцев. Она тянула Блэра за рукав и размахивала куском мяса у него перед носом. Он отшатывался с притворным ужасом, она хихикала через дыру в молочных зубах.

Все лицо Зайки, казалось, участвовало в процессе жевания. Он снял очки, решив, что полумрак ему не повредит.

– Имей в виду, как доем, поговорю с нашей девкой насчет возвращения домой. Нам понадобится помощь.

– Знаешь, я сам с ней поговорю, Заяц. Ты лучше ешь, может быть, опять придется пешком идти.

– Да уж. Но, Блэр, после этого я соскакиваю, честное слово.

– Да ладно, ладно. – Блэр подобострастно улыбнулся, оглядывая собравшихся за столом.

Ольга показала в ответ десны. Максим враждебно выпятил в его сторону подбородок.

В то утро причмокивания за завтраком сопровождались негромкими репликами на местном языке. Сами по себе замечания относились к иностранцам, и те, даже не зная языка, понимали все и так. Хизам удавалось разобрать слова «альбинос» и «англичанин». Не имея культурных связей, обе группы совместно наслаждались затишьем после бури последних дней и ночей. В то утро все были настолько расслаблены, что Зайка даже сумел пошутить, назвав салфетки «советками».

Солнце полностью взошло над горизонтом, окрасив редкий дым льющимся из окна светом. Солнечные зайчики скакали по головам и плечам присутствующих, делая их похожими на фотографии в стиле импрессионистов. Вместе со светом в комнату вошла жизнь, и все были в приподнятом настроении.

Людмила расслабленно отрывала смачные куски мяса с козьей ноги. Блэр смотрел, как она забрасывает назад голову, убирая с лица пряди волос. Когда она откидывалась назад, лицо оказывалось озаренным ярким светом. Она увидела, что Блэр смотрит на нее, и улыбнулась.

– Когда закончишь, Милли, можно поговорить с тобой снаружи?

Людмила повернула голову к окну:

– На ужи?

– Да, снаружи. Совсем недолго.

Сказав пару слов женщинам, Людмила встала из-за стола и пошла к двери. Резкий окрик остановил увязавшуюся следом Киску. Девчушка рухнула обратно на стул с горестным воплем. Ирина шикнула и выпятила подбородок, показывая на мясо на тарелке.

Воздух за дверью лачуги сиял чистотой, прочищая ноздри Блэра. Людмила опустила плечи и подняла голову в небо, где до горизонта тянулась полоса от аэроплана, разрывая синеву неба пополам.

Блэр прошел до дальнего края двора. У него не было на то никакой причины, разве что желание продемонстрировать решительность намерений. Дважды споткнувшись, он пошел осторожней, затем остановился недалеко от ворот, глубоко дыша и делая вид, что именно сюда и собирался. Людмила прошла мимо, осторожно ступая к самим воротам. Они огляделись: Блэр – словно обозревая заморский магазин, Людмила – будто показывая этот магазин, но не очень заинтересованно. Свистел ветер, они молчали, и, когда тишину уже нельзя было выносить, они пошли со двора к холму, который резко возвышался над склонами Иблильска. Под ногами ветер гонял снег между сугробами.

Неподалеку послышалось шуршание. Шаги. Людмила присела на корточки, потянув за рукав Блэра. Пара увидела, как меховые шапки и автомат прошли по направлению к лачуге. Через минуту резко открылась дверь. Людмила упала плашмя.

Услышав, как щелкнул затвор «Калашникова», Ирина уронила кость. Облезлый англичанин резко повернулся на стуле. Глаза Макса рванули к стоящему в кухне ружью.

– Ха! – сказал первый мужчина, появляясь в дверях. – Что я за баран, забыл притащить вина к такому угощению!

Это был плотный мужчина в тяжелой шинели. Усы, словно вымазанные сажей плети, падали с губ, смешиваясь с длинными волосами. На эполетах красовались погоны гнезвара. Он повернулся к стоящему за ним солдату.

– Фаби, ты можешь в это поверить? Мы что, умерли, или, может, это ангелы, что приготовили нам завтрак? В горах, с мясом?

Пухлый парень с розовыми щеками вошел внутрь, оглядываясь в дыму и поводя автоматом.

– Да, Гаврила. Кажется, жареное мясо, точно.

Большой солдат, Гаврила, подошел к столу и ткнул в мясо автоматом. Улыбнулся, выпячивая подбородок на хозяев и говоря:

– Обжираются мясом, когда за дверью умирает их страна. Типично иблильский подход.

Ольга снова начала жевать и оторвала очередной кусок мяса от кости.

– Ха, – пробормотала она. – Это всего лишь гнезвар. На секунду мне показалось, что люди в гости пожаловали.

– Руки вверх, – сказал Гаврила. – Идите вон в тот угол, все, вон туда, к двери. – Он махнул стволом в самый темный угол, потом направил его на Максима. – А ты, баран, неудивительно, что ты не воюешь, у тебя вон со страха глаза больше, чем у вдовы на похоронах. Если я увижу, что ты еще раз посмотрел на ружье, хотя бы раз, даже случайно, мы оба выпустим по обойме в тебя и твою семью, даже если это будут наши последние патроны.

– Ха, хорош пердеть – ружье не заряжено. – Макс потащился в угол за женщинами, вытирая рукавом губы.

– Проверь, Фаби. – Гаврила снял меховую шапку и стволом отогнал облезлого иностранца в угол. – Садись, сидите здесь и положите руки на головы.

Фаби подтвердил, что ружье пустое. Гаврила положил шапку рядом с мясом, которое сочно светилось в лучах света. Он жестом велел помощнику последить за группой, сел на стул и принялся с хирургической точностью впиваться зубами в самые сочные куски. Из угла на него смотрели почти нечеловеческие глаза. Взгляд Гаврилы тупо шарил по хозяевам, он жевал и хмыкнул, остановившись на облезлом человеке в халате.

– Ты, с волосами, – ткнул он пальцем, – ты чо, из цирка сбежал, или ты – старая баба, что пытается выдать себя за мужика?

Зайка дернулся. Глаза у него заскакали по хозяевам. Никто его не понял. Болезненно скосив глаза, он прижал руку к карману на груди в поисках очков.

– Не двигаться! – Гаврила схватился за оружие. Он послал своего товарища за очками и одобрительно повертел их в руках, прежде чем нацепить на нос. – Итак, отвечай, чучело.

Ольга прочистила горло:

– Он не местный. Его никто не понимает.

Солдат наклонился вперед, изучая англичанина.

– Да, теперь, когда ты сказала… Он действительно здесь ни на кого не похож. Даже старуха-ибли утопила бы такого красавца при рождении. Значит так, расскажите про иностранца.

Макс потянулся и зевнул в ответ:

– Знаете, жаль, что вы не причесались, потому что скоро ваши фотографии будут на телевидении и в английских газетах.

Солдат моргнул. Он перестал жевать и ухмыльнулся Максу:

– Значит, тебя не только твои глаза подводят, баран. Я вижу, что и рот тебе не подчиняется. Ты думал, что я не встречал людей типа тебя? Ты думаешь, что я ибли, который проводит все свои дни, ничего не делая и только трындя с умным видом? – Взгляд солдата пронзил Максима насквозь, пройдясь с головы до ног парня. – Итак. Цена такого типично иблильского рта высока: этот баран только что сильно усугубил происходящее в этом доме. Изначально мы пришли не убивать, а просто захватить это место, что, в своем роде, было бы вам защитой, поскольку сегодня здесь пройдут ребята, которые шутить не любят. Но теперь этот баран хочет заставить меня поверить, что среди вас есть нежелательные свидетели.

Солдат откусил еще кусок мяса с кости и встал со стула, подойдя к группе, не переставая работать челюстями и повесив автомат на один палец. Жевание замедлилось, когда он прищурился, глядя на иностранца.

– Ты англичанин?

– Да. Из Англии, да.

– Плохое место для туриста.

У англичанина озарилось лицо.

– Слава богу, вы говорите по-английски. Я начал думать, что никогда больше не услышу английской речи. Позвольте мне…

– Это с рыбалки. Долгие часы в лодке. Шотландия, Ирландия. Тебе нравится «Манчестер Юнайтед»?

– На самом деле я больше крикет люблю. Послушайте, можно я…

– Тихо. Плохой день для туриста.

– Послушайте, офицер, – сказала Ирина, – не воспринимайте слова моего мальчика как оскорбление. Мы жалкие люди, у нас тяжелые времена, мы не «за» и не «против» вас или вашей войны. В этом доме сроду и ружья-то не водилось.

Солдат захохотал, закинув голову:

– Сначала фантазии, потом вранье! Ты хочешь сказать, что в этом доме нет оружия, кроме полуавтоматического ружья, которое стоит в кухне и к которому твой мальчишка так и прикипел глазами?

– Ха, но оно пустое…

– Не говори больше ничего, не копай себе могилу еще глубже. У меня уже две души на примете, то есть, по закону военного времени, если один из них журналист, а у второго есть оружие. Но вот что я вам сначала скажу: хоть я и участвую сейчас в военных действиях, я остаюсь семейным человеком и не лишен человеческих чувств. Я даже скажу, как меня зовут: Гаврила Сергеев, и я воюю не ради убийства старух и детей или ради того, чтобы те дрожали от страха при виде меня. Наши интересы стратегические и чисто военные. У нас осталось по последнему магазину в стволах – хотя будьте уверены, что этого хватит, чтобы убить и вас, и еще много кого. Поэтому как следует навострите ушки и слушайте, что я скажу: мы пришли не затем, чтобы вас убить или навести ужас. Но в то же время мы не допустим никаких игр с вашей стороны. Если будете сидеть тихо и не будете сопротивляться, мы дадим вам прикрытие, и вы покинете горы, когда стемнеет. – Рот мужчины не закрылся после последнего слова, свет отражался от его жирных губ. Он наклонил голову набок и хмыкнул: – Забавная мысль – с завтрашнего дня вы всегда будете помнить, что именно гнезвар дал вам прикрытие от выстрелов со стороны ибли.

– Разумеется, – сказала Ирина, вздохнув с облегчением. – Мы всю свою жизнь посвятим рассказам о вашей доброте на войне. Да, офицер Сергеев, если так и будет, тогда мы благословим гнезваров в своих умах. Мы никогда не забудем этого.

– Ха! Я вот забуду, – сказала Ольга.

– Мама!

– Эта старая пердунья совсем как моя теща, – ухмыльнулся Гаврила. – Угомоните ее, или я передумаю. – Он повернулся к англичанину и ткнул в него прикладом: – Иди со мной.

– Что ты с ним сделаешь? – рявкнула Ольга.

– Он не член семьи, так?

– Нет.

– Тогда странно: что здесь делает незнакомец, в самой глубокой жопе из всех возможных? На самом деле это просто невероятно. Если он журналист, как утверждает ваш баран, его нужно убить. Вас это не должно касаться, он же не вашей крови.

– Да, но он наш гость. Что будет с нашими добрыми именами, если приходящие к нам гости окажутся убиты? Никто больше к нам не придет, если мы будем подавать смерть на закуску.

– А разве я только что не сказал, что вы отсюда уедете? Горы теперь – часть свободного Гнезваркистана – на самом деле мои ноги, где бы они ни шли, превращают всю землю в дом гнезвар. Вам придется разбить стоянку в другом месте.

– Ха! Отличный выбор ты оставляешь нашим гостям: или быть убитым, или ехать за границу к нам в гости. К нам точно никто больше не придет!

Гаврила не обратил внимания на слова женщины и вытащил англичанина из группы, заставив его на четвереньках ползти в спальню. Глаза иностранца были плотно сжаты от света, по лицу текли слезы и капали с подбородка.

– Нет, ты послушай, – выдохнул он.

– Тихо, ты, англичанин.

– Он священник, а не журналист, – сказала Ирина.

– Заткни пасть, я сказал. Я делаю вам одолжение, убирая его с ваших глаз. Не заставляйте меня стрелять в него в присутствии ребенка.

– Да, но я могу поклясться, что он не журналист.

– Ха, ты уже поклялась, что в доме нет оружия! Он ничего не почувствует, поверь мне. Глаза у него закрыты, он даже ничего не увидит. А если честно, глядя на такое создание, который не любит футбол и льет слезы, словно мочу, – а может, сейчас он уже ссыт прямо на пол, ему куда лучше будет с ангелами.

Людмила не сопротивлялась объятиям Блэра. Холод заставил его потеснее прижаться к пальто Людмилы, обняв ее одной рукой за плечо. Так они пролежали двадцать минут на заснеженном поле. До них долетал аромат мяса, одинокая ниточка вкуса на ветру, подхватываемая десятком носов в округе.

Легкое тепло Людмилы и влага ее дыхания обострили ощущения Блэра до предела. Впервые после отъезда из «Альбиона» и, возможно, впервые в жизни он почувствовал себя безоговорочно живым. Совсем живым. Он знал, что Людмила почуяла опасность в лачуге, и знал, что должен был почувствовать это сам. Но ее близость и мягкое сияние солнца на снегу, порывы ветра в голубом небе, целительный, словно медицинский, кислород не дали ему ни в коей мере почувствовать грядущие события.

В солнечном свете опасность казалась призрачной. У Людмилы же была привычка все проверять, и еще – привычка выживать.

Пальцы Блэра нащупали ее шею, забрались в волосы. Она не отодвинулась, просто лежала, глядя, как снежная пыль слетает с сугроба, словно бахрома. Он пододвинул голову к изгибу ее шеи. Ее дыхание участилось.

Когда Блэр прижался к ней открытыми губами, почуяв свежесть и зрелость ее кожи, тишину разорвал звук мотора. Вместе с ним донеслись чьи-то голоса. Людмила привстала на локти и выглянула из-за сугроба.

24

Гаврила и Фаби также услышали звуки и застыли внутри лачуги. Они подождали, пока голоса – казалось, о чем-то спорят мужчина и женщина – приближались к лачуге.

Фаби развернул «Калашникова» к двери. Гаврила оставил облезлого англичанина хныкать на полу в спальне и тихо прикрыл за ним дверь, бочком приближаясь к кухонному окну.

Через минуту Ирина прочистила горло:

– Они не вооружены. Это районный инспектор и женщина со склада.

– Тсс! – прошипел Гаврила.

– Ничего подобного, – сказала Ольга. – Это корова Любовь Каганович и ее государственный паразит, что прилип, точно кусок дерьма у собаки под хвостом. Послушайте меня – вам понадобится не только оружие, но еще и чеснок и святой крест, чтобы справиться с этой парочкой.

Гаврила поднял глаза на окно, затем повернулся к семье:

– О-хо-хо! Должен сказать, мне трудно себе представить, что такое количество не связанных друг с другом людей вдруг решили собраться на рассвете в вашем доме во время войны. И должен честно предупредить, что загадывать такие загадки солдату – опасная штука.

Ольга закусила губу и посмотрела на солдата круглыми глазами:

– Да, но нас нельзя винить в такой популярности! И вообще, это нежданные гости, почти такие же, как и вы. Я вам могу сказать, что инспектор сосал из нас кровь с большим удовольствием, а теперь идет сюда в компании самого плохого человека на Земле, проводника этого клеща, нашей начальницы склада.

– Тихо ты! – Офицер Сергеев поднял ствол.

Дверь резко распахнулась. Инспектор Абакумов ввалился внутрь с бутылкой водки в руке. Казалось, он уже хорошо принял и передвигался не совсем уверенно. Любовь зашла следом, приготовив реплику, возможно, о пропавших мальчиках.

Оба замерли на месте.

Два ствола покачались, приветствуя их.

– Говорите, что вам нужно. – Маленький Фаби ногой захлопнул за ними дверь.

– Я государственный инспектор, – выпрямился Абакумов. – И я официально вам заявляю, что в этом доме я главный, поскольку уполномочен разобраться в творящихся здесь преступлениях.

Гаврила взвел курок и улыбнулся:

– Да ты чо? И о каком таком государстве ты базаришь?

Инспектор съежился.

– Вы это сами прекрасно знаете, не надо тут в игрушки играть. Уберите оружие, пока я не включил вас в список преступников.

Гаврила продолжал улыбаться, подходя к инспектору.

– Кажется, эта бутылка спутала твои представления о географии, инспектор. На самом деле мне показалось, что эта бутылка заставила тебя болтать всякую чушь в одном из уголков западного Гнезваркистана. – Он немного повернулся, обращаясь к стоящему за плечом товарищу: – Фаби, разве тебе не кажется, что мы тут еще и нелегального иммигранта прихватили?

– Да, Гаврила. Это точно чужак, если только у него паспорта и визы нету.

– Предупреждаю, если вы еще раз… – пошатнулся Абакумов.

– Тсс! – Гаврила поднял ствол, прижав дуло к горлу инспектора. Затем хитро взглянул на Ольгу: – Кусок дерьма прилипшего, так, кажется, ты его назвала?

– Да, – отозвалась Ольга. – Гусиная жопа и еще пиявка.

– Гусиная жопа и пиявка, – повторил Гаврила в лицо инспектору. – Ну конечно, одна из вещей, которые очень роднят меня с этими чертовыми ибли, это долгая история, полная тягот и лишений, когда видишь, как любимые теряют надежду, потому что им приходится иметь дело с такими ленивыми, напыщенными маленькими гангстерами с государственной лицензией.

Он давил дулом Абакумову на глотку, пока тот не зашипел.

– Молодец, Гаврила! – хихикнула Ольга.

Гаврила посмотрел инспектору в глаза:

– Итак, инспектор-прилипший-кусок-дерьма, ты хочешь попросить убежища в свободном государстве гнезвар? Ты ведь за этим сюда приперся?

Инспектор булькнул, шныряя глазами по комнате.

– Ха! – откинул Гаврила голову. – Фаби, неужели мы столкнулись с просьбой об убежище? Жаль, что мы забыли официальные резиновые печати прихватить.

– Да, Гаврила. Кажется, ему нужно убежище, ха!

Гаврила взмахом ствола приказал инспектору поднять руки вверх, обыскал его, потом махнул ему и Любови, чтобы присоединились к группе в углу. Парочка прошла туда и села, задрав руки за голову. Гаврила нахмурился, глядя на них.

– Должен сказать, что меня терзают смутные сомнения. Что это за люди, которые собрались рано утром за столом, где подают жареное мясо, и место, куда стекаются алкаши при первых лучах солнца? Что-то тут не так. – Он повернулся к своему товарищу, указывая глазами на кухонное окно. – Что-то тут не так, Фаби. Кто знает, сколько разных праздношатающихся нас еще поджидает? Иди и обыщи местность. Что-то тут не так.

Когда Людмила наконец вышла из кухни, Блэр почти закончил разрисовывать стекла их большой сельской теплицы. На девушке поверх французских панталон, подвернутых вдвое, был надет свитер Блэра, она прекрасно видела, что этот вид сводит мужчину с ума, вызывая в памяти самое прекрасное и светлое.

Людмила наклонилась, соблазнительно сверкая дырой на заднице.

Неподалеку щелкнул затвор. Следом послышался оклик. Блэр резко открыл глаза.

Над ними стоял солдат, выдыхая клубы пара.

– Настоящий Ноев ковчег, честное слово! – Гаврила сидел, держа в руках стакан водки. – Я уже ожидаю появления акробатов и космонавтов. Жаль, зрителей не наберем, а то бы билеты продавали.

Он перевел взгляд на Людмилу и Блэра, затем взглянул на своего товарища:

– Посади девку с семьей.

Его «Калашников» подозвал Блэра к столу.

– Ну, а ты? Англичанин?

– Да, – ответил Блэр.

– Журналист?

– На самом деле нет, я консультант мирового рынка в…

– Любишь «Манчестер Юнайтед»?

– Люблю ли я их? Ну…

– Нет, ты скажи, кто забил в последней игре «Челси»? Скажи.

– Ну…

– Ты журналист.

– Нет, нет, послушайте…

– Заткнись.

– Нет, я…

– Заткнись! – Гаврила ударил кулаком по столу, заставив кусок мяса скакнуть по тарелке.

Англичанин подпрыгнул, чем развеселил солдата. Он хмыкнул и потянулся к скамейке за стаканами.

– Фаби, уведи журналиста в ту комнату к товарищу.

Он наполнил стаканы и передал их Блэру.

– Гостеприимство гнезвар, – сказал он, кивком велев ему идти в спальню.

– Очень мило, благодарю.

– Твое здоровье.

– Можно мне спросить… – помахал рукой Абакумов, – это массовое похищение, мы что здесь, долго сидеть будем?

– А что, это похоже на похищение? – Гаврила бросил странный взгляд на инспектора. – Эта вот благородная картина с водкой и мясом? Ты что, думаешь, что кто-нибудь будет платить за твою безопасность, а, придурок? Скорее нам нужно разыграть счастливую возможность пристрелить тебя.

– Ну, я спрашиваю потому, что…

– Заткнись. Мы всего лишь охраняем собственность. За нами идет наше начальство, и, когда мы здесь устроимся на ночлег, будем решать, что с вами делать.

– Да, но разве нельзя организовать поход в туалет? Я столько выпил, что до ночи просто не дотерплю.

Солдат проглотил водку, глядя на инспектора.

– Ты нарываешься. Смотри, простой смертью от пули уже можешь не отделаться. Фаби! – крикнул он в сторону спальни.

– Да, Гаврила! – Голова солдата показалась из двери.

– Выведи русского в туалет и глаз с него не своди.

– Спасибо, – раздался сдержанный голос Абакумова от двери.

– А англичане? – спросил Фаби, в неуверенности замерев у двери.

– Оставь их, там окна нет. Я присмотрю за дверью.