Текст книги "Больны любовью (ЛП)"
Автор книги: Дейдра Дункан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
Ливия ахает.
– Это что, серьёзно?..
Я захватываю его зажимом и вытаскиваю наружу – в синий лоток с влажным хлопком падает доношенная плацента, от которой сразу поднимается тошнотворный запах. Я поднимаю пуповину – она аккуратно перерезана.
Все трое в молчании уставились на находку.
– Она... – доктор Скарлетт тычет пальцем в плаценту в тазу. – Она что, говорила, что у неё был ребёнок? Она же утверждала, что это выкидыш!
Но так ли она говорила? Этот языковой барьер...
Ливия отворачивается.
– Боже мой...
В голове проносятся ужасные картины. Ребёнка вырезали у матери, похитили, продали в рабство, увезли на чёрный рынок. Или, что ещё страшнее, просто убили, как нежеланного. Бросили. Холодного и одинокого.
Эти образы не уходят, один страшнее другого. Потому что перед нами – только половина беременности.
Я делаю рваный вдох, который словно царапает лёгкие.
– Где ребёнок?
Грейс
Ноябрь, Год 2
Мой разум словно пробирается сквозь вязкое болото подсознания, когда глухой стук вырывает меня из забытья. Эти ночи за последний месяц измотали меня до предела. Нервное волнение от каждой смены с Джулианом держит меня на взводе. А теперь, когда я призналась себе, что он мне нравится, я и вовсе не знаю, как с ним себя вести.
Последний раз, когда я чувствовала что-то подобное…
Да.
Это закончилось плохо.
Если бы я могла, я бы загнала это тепло и тоску по Джулиану в самый дальний угол души, спрятала, заставила их померкнуть. Но они только разгораются сильнее. Каждый взгляд, каждое случайное прикосновение – как солнечные лучи, согревающие мою кожу.
Постоянное желание коснуться его. Невозможность перестать думать о нём. Так что моя бессонница связана не только с работой.
– Скажи только, и я буду рядом. Что бы тебе ни понадобилось.
Он правда сказал это сегодня утром? И правда имел в виду?
Сильный стук в дверь наконец вырывает меня из полусна.
– Грейс!
Я приподнимаюсь, щурясь в темноту за окном. Телефон показывает 18:45.
– Грейс, ты дома?
– Джулиан? – зову я.
– Да. – Следует пауза, и ещё один стук сотрясает дверь. – Можно с тобой поговорить?
Я вскакиваю с кровати и бегу в ванную.
– Подожди! Я спала!
Он молчит, пока я одновременно справляю нужду и чищу зубы, а потом с ужасом гляжу на свои растрёпанные волосы и пижаму. Ну хоть комплект симпатичный – чёрные шорты и майка с золотыми звёздами.
Открываю замок, и дверь распахивается, впуская поток холодного воздуха, который обвивает мои голые ноги мурашками. Джулиан стоит на пороге, опершись руками по краям дверного проёма, с опущенной головой. На нём всё ещё форма из Сент-Винсента, даже куртки нет, чтобы защититься от холода. Когда он поднимает глаза, я замираю от боли, спрятавшейся в их глубине.
– Что случилось?
Он сглатывает.
– Можно войти?
Я отступаю в сторону. Он проходит в центр гостиной, задумчиво глядя на полки над диваном, заставленные не зажжёнными свечами.
– Джулиан? – Я дотрагиваюсь до его локтя.
– Помнишь пациентку из реанимации сегодня утром?
– Конечно. Что случилось?
– Из-за языкового барьера… Мы ошиблись с диагнозом. – Его голос холоден, как лёд, и мне становится не по себе. – У неё были домашные роды. Ребёнок родился, но тот, кто принимал роды, забыл достать плаценту.
Вот почему УЗИ выглядело так странно. Ну конечно.
– Она родила ребёнка четыре дня назад, Грейс. Абсолютно здоровую девочку.
У меня отвисает челюсть.
– И всё это время плацента оставалась внутри?
Он опускает голову.
– Мы её достали. Запах был ужасный. Перевели её в реанимацию. Она начала кровоточить. Вернули в операционную. Потеряла пять литров крови, пока мы не удалили матку. Но к тому моменту она уже кровоточила отовсюду.
О нет. Я понимаю, к чему всё идёт, и боль сдавливает грудь. Он пришёл за утешением, правда? Что-то ужасное случилось, и он сразу пришёл ко мне. Пока он говорит дальше, мои руки сами обвивают его шею, и я инстинктивно прижимаюсь к нему ближе. Я хочу обнять его, держать так крепко, чтобы вытеснить эту пустоту из его глаз. Его напряжённые руки опускаются мне на талию, и он смотрит на меня, совершенно потерянный.
– Она умерла прямо на столе, – шепчет он. – Мы пытались вернуть её почти час. Скарлетт зафиксировала время смерти – 17:02.
– Она умерла? – Я не могу поверить. Она была тяжело больна, когда я ушла, но её стабилизировали... А теперь её нет. Люди такие хрупкие. Это пугает.
Кто оставил плаценту в ней на четыре дня? Этот человек убийца!
– Она умерла, – ровно говорит он. – Отец принёс ребёнка перед тем, как у неё началось кровотечение. Абсолютно здоровая девочка.
Его глаза закрываются, когда он заканчивает.
– Бедный мой, – я прижимаюсь ближе. – Мне так жаль.
Он издаёт низкий, глухой звук где-то в груди.
– Ребёнок здоров, правда, Джулиан?
Он склоняет голову, касаясь лбом моего лба.
– Да.
– Хоть что-то хорошее. Здоровый ребёнок. – Я чуть касаюсь его носа своим.
– Без мамы. – Его руки крепче сжимают мою талию, дыхание сбивается. – Я ведь так и не рассказал, почему выбрал акушерство-гинекологию, да?
Я качаю головой.
– Мой отец умер, когда мне было два года. Мы с мамой и сёстрами всегда были очень близки. Когда мне было пятнадцать, мама чуть не умерла, потому что её гинеколог её не слушал. Она чуть не истекла кровью, пока ей не удалили матку. И тогда мне было пятнадцать. А у этой девочки было всего четыре дня. Что, если бы я просто поговорил с той женщиной больше, Грейс? Если бы я её выслушал. Может быть, я бы что-то понял и смог всё изменить?
– Она не говорила по-английски, Джулиан. Я звонила в переводческую службу – у них не было никого с её диалектом.
– Я знаю. – Он тяжело вздыхает. – Просто... сегодня был ужасный день.
– Мне так жаль. – Я прижимаюсь к нему вплотную, пытаясь согреть, растворяясь в тепле его тела от груди до колен.
– Это был ужасный день. И когда всё это случилось, я только и думал, что если доберусь домой, сюда, к тебе, всё станет хотя бы немного легче.
Моя кожа настраивается на ритм его сердца, и я крепче обнимаю его за шею.
– Легче? – Я придаю голосу игривую нотку. – Разве я не твоё наказание?
– Нет. – Его нос скользит вдоль моего, и я закрываю глаза. – Я должен был давно тебе сказать. Ты – тюрьма, из которой я не хочу сбежать. Ты как утонуть в раю.
Вот это да. Серьёзно?
Он так близко, что каждое слово, сорвавшееся с его губ, вызывает дрожь по коже и наполняет меня теплом.
Я стою на краю чего-то нового и неизведанного, и голос становится чуть хриплым:
– Звучит... болезненно.
Его голос становится глубоким, почти неразборчивым:
– У меня ничего не болит, когда ты рядом.
Он правда так думает? После всех этих месяцев неопределённого флирта он наконец признаёт, что творится у него в голове?
Это не слова человека, который просто хочет затащить меня в постель. Это слова человека, которому я небезразлична. Которому нужна я, а не только моё тело.
Его пальцы цепляются за мою рубашку на спине, сжимая ткань.
– Грейс...
Лёгкое прикосновение его губ к моим поднимает мою внутреннюю жару до предела. Терпение лопается, и я едва касаюсь его губ своими – мягко, тепло, с ожиданием. Его тело напрягается, но через секунду горячая ладонь обхватывает мою челюсть, большой палец скользит под подбородок, и он целует меня.
Волна наслаждения сметает все мысли об осторожности. Я крепче обнимаю его за шею, поднимаясь на цыпочки, чтобы стать ближе.
Между нами будто вспыхивает магия, звёздные искры загораются у меня внутри. Его язык касается моего, дразня, и я теряюсь окончательно. Я цепляюсь за него так крепко, что едва касаюсь пола. Его рука скользит в мои волосы, нежно массируя мышцы шеи, и из груди вырывается странный, тихий звук.
В ответ он тихо смеётся и углубляет поцелуй, прижимая нас друг к другу так плотно, что одежда становится мучительно лишней.
– Господи, Грейс... – Его губы скользят по моей щеке, зубы ласково прикусывают мочку уха. – Я так давно этого хотел.
– Правда?
– Мм-х. – Он втягивает кожу на моей шее, и волна жара проносится вниз по телу. Я сжимаю бёдра и извиваюсь в его объятиях.
Его губы снова находят мои – настойчивые, быстрые. Рука опускается к моей попе, сжимая нас вместе, и его твёрдость упирается в мой живот, не давая больше игнорировать очевидное.
О боже.
Он хочет меня.
Этот обаятельный, умный, добрый мужчина хочет меня.
Я могла бы сказать ему: «Пойдём в спальню», и он бы пошёл. Он бы уложил меня на кровать и, судя по тому, как он целуется, подарил бы мне лучший секс в жизни.
А я, вероятно, оказалась бы для него худшей.
Как будто переспал со снежной королевой.
Пальцы подёргиваются от этой мысли, и я отстраняюсь от его губ, осыпая его подбородок медленными, успокаивающими поцелуями, позволяя губам задержаться у него на шее. В груди у него глухо вибрирует довольный звук, но он понимает намёк и немного ослабляет хватку. Я скольжу вниз, ставлю ноги на пол, встречаясь взглядом с его тёмными глазами, румяным лицом и голодным выражением.
Я кладу ладони ему на грудь, создавая между нами пару важных сантиметров.
– Это, наверное, не лучшая идея.
Он делает недовольное лицо, сдвигая брови и криво улыбаясь, явно не соглашаясь.
– Я... – опускаю взгляд на его грудь. – Мы... не...
– Что? Мы не что? – Его голос хриплый, глубокий.
– Я не... – Я тру нос, игнорируя тело, которое отчаянно хочет его, которое шепчет, что даже если я буду плоха в этом, ему всё равно. Он ведь сможет научить меня наслаждению, о котором я только читала.
Но что, если ему будет не всё равно?
Старая тревога сжимает сердце ледяной рукой, натягивая нервы до предела.
– Я не готова, – наконец говорю я. – Я ещё не готова.
Он наклоняет голову, словно пытаясь заглянуть за мою маску спокойствия.
– Мне... мне извиниться?
Я хмурюсь.
– Ты ничего плохого не сделал.
– Тогда почему ты выглядишь так, будто вот-вот сбежишь?
– Я... я не собираюсь. – Я тянусь к нему, но снова опускаю руки. – Это было... неожиданно.
Он наклоняет голову набок, его тёмный взгляд скользит по моему телу в пижаме, потом он берёт меня за запястье и мягко тянет на себя.
– Правда?
Я вспоминаю последние месяцы, все эти придуманные мной поцелуи. Смотря в его тёмные глаза, околдованная, шепчу:
– Не совсем.
Его рука скользит от запястья вверх по руке, пока костяшки пальцев не касаются моего подбородка, и легким движением он заставляет мою кожу дрожать от удовольствия. Он приподнимает мой подбородок.
– Не совсем. И я бы хотел сделать это ещё раз.
Я киваю, и его мягкие губы снова накрывают мои, медленно, мучительно. Он пахнет коричной жвачкой, которую всегда жует, и лёгким оттенком чёрного кофе – опьяняющая смесь, заставляющая меня искать большего.
Я снова встаю на цыпочки, чтобы быть ближе. Внутри меня разгорается пожар, расплавляя кровь в жидкое золото, горячее и ослепительное. Наши тела сами находят ритм, мои руки в его мягких волосах, его ладони широко раскинуты по моей спине.
Я отрываюсь от его губ, чтобы прикусить его челюсть и шею, и он сжимает мышцы на моей спине, потом опускает руки ниже. Его пальцы скользят под пояс моих шорт. На вкус его кожа солёная, тёплая, настоящая. Я нахожу его пульс и прикусываю, пока он шепчет мне в ухо слова одобрения.
Глухой рык звучит у него в груди, и он снова накрывает мои губы своими, на этот раз требовательнее, руки скользят по моему телу, осторожно обходя самые интимные места, но при этом не торопясь.
Он как будто оставляет свой след. Я чувствую это в его прикосновениях – без давления, но и без сомнений. Это разжигает все мои желания. Он захватывает меня, как пират на просторах океана, гонящийся за горизонтом.
Мы извиваемся, переплетённые, жаждущие, словно над нами сгущается шторм.
Моя кожа горит.
Я хочу его.
Я нуждаюсь в нём.
Мне нужно освобождение.
Его губы снова на моих. Моя нога обвивает его бедро. Его рука погружается в мои волосы. Моя ладонь опускается к поясу его скрабов, пальцы цепляются за резинку.
Он, тяжело дыша, опускает лоб мне на плечо.
– Мне нужно остановиться.
Нет, не останавливайся.
Сердце с силой бьётся о рёбра, я пытаюсь отдышаться. Неужели в этой комнате нет кислорода?
Он прижимает нос к моей шее.
– Если только ты не хочешь большего.
Лёд внутри меня.
Это как ведро холодной воды на моё пылающее тело. Этот страх не должен был быть здесь, но он снова нашёл меня, терзая мои неуверенности.
– Я...
– Ты не готова.
– Пока нет.
Лёгкое прикосновение его губ под ухом вновь будоражит мою нервную систему, мурашки бегут по коже.
– Я умею ждать, – шепчет он.
Я убираю пальцы с его пояса.
– Но не думай, что я не буду за тобой гоняться.
Отступая, я встречаю его взгляд, в котором пылает желание.
– Правда?
Его знаменитая полуулыбка оживает, и он смотрит на мои губы;
– Брось мне вызов и я приму его. – Его рука осторожно вынимает пальцы из моих волос, отводит их назад, чтобы рассмотреть мою шею. Большим пальцем он проводит по коже: – Ой.
Я поворачиваюсь к зеркалу на стене и вижу тёмное пятно на коже там, где были его губы. Прикрываю его рукой и снова смотрю на него, на его довольное лицо и удивлённые глаза.
Он оставил на мне метку. Как настоящий захватчик.
Моё.
Поднять флаг.
– Спасибо за моральную поддержку. – Он касается моих губ лёгким поцелуем и отступает. – Мне пора принять холодный душ.
Декабрь, Год 2
История с плацентой, пролежавшей внутри пациентки четыре дня, мгновенно становится легендой ординатуры. Позже на учебных занятиях Джулиан рассказывает этот случай, уже загнав свою боль куда-то глубоко внутрь. Но наедине он всё ещё не может прийти в себя.
Примерно через неделю после той ночи мы собираемся у меня дома, чтобы вместе готовиться к занятиям. С каждой минутой мы всё ближе придвигаемся друг к другу на диване.
Через час он сдаётся, притягивает меня на колени и целует в висок.
– Тебе уже легче после того случая? – Я кладу ладонь ему на грудь, прикусываю губу и внимательно вглядываюсь в его лицо, пытаясь разглядеть ту боль, которая, я знаю, всё ещё там.
Он пожимает плечами.
– Думаю, мне никогда не станет легче. Но когда-нибудь я справлюсь. – Его губы опускаются к моей шее, и у меня перехватывает дыхание. По телу разливается тепло, как свет и блеск, но он отстраняется и смотрит мне в глаза. В его взгляде всё написано – желание, открытое и голодное. Я быстро целую его в губы и соскальзываю с его колен.
Дистанция. Мне нужна дистанция.
Его полуулыбка пронзает моё сердце. Оно сбивается с ритма, потом спотыкается ещё несколько раз подряд. Эти перебои пугают меня. Как будто он воткнул в мою грудь электрод. Мой личный дефибриллятор.
– Ещё не готова? – Он приподнимает бровь.
Я вздрагиваю, щеки вспыхивают жаром, и я прикусываю губу.
Он тянется к кофейному столику, где остались наши учебные материалы, и тёмные глаза пробегают по моему лицу.
– А если я соблазню тебя карточками для учёбы? – Его длинные пальцы обхватывают стопку карточек.
Жаркая волна накрывает меня и оседает где-то внизу живота, но я прячу её за смехом.
– Как тебе вообще удалось сделать это сексуальным?
Он понижает голос, и его полуулыбка превращается в настоящую.
– Потому что учёба тебя заводит.
Я шлёпаю его по плечу.
Он смеётся, а потом снова становится серьёзным.
– Ладно. Давай. Расскажи мне про стадии рака шейки матки.
* * *
Доктор Чен нависает у меня за плечом в ординаторской при операционной, где я сижу за компьютером и заполняю карты. Сегодня у нас было два кесаревых сечения, и я буквально светилась от счастья. Ни одной ошибки, всё сделано в разумные сроки. Улыбка не сходит с моего лица.
– Сегодня вы хорошо поработали, доктор Роуз.
Наверное, он ужасно храпит во сне, потому что полоски от его CPAP-аппарата до сих пор отпечатались на пухлых щеках. Очки запотели после операции, но сквозь лёгкий туман смотрят добрые карие глаза. Его усы с проседью чуть подрагивают в улыбке.
У меня сжимается горло.
– Правда?
– Вижу, что вы тренировались. Хорошая работа.
По венам разливается горячая волна восторга. Всё это – благодаря Джулиану. Именно его помощь привела меня к этому моменту.
Чен садится рядом и достаёт телефон.
– Хотите посмотреть мои фотографии из Греции? Мы были там две недели, знаете ли. Миссис Чен меня убьёт, если я не покажу их.
Я улыбаюсь и устраиваюсь поудобнее. Он уже в который раз приплетает свою поездку в Санторини к каждому нашему разговору, но я готова смотреть хоть миллион его снимков с греческой едой, лишь бы он так меня хвалил.
После просмотра он встаёт и сжимает моё плечо.
– Доктор Роуз.
– Эм. Да?
– Поступайте правильно.
Я смеюсь, когда он уходит. «Поступайте правильно» – это его девиз, напутствие, которое он даёт каждому ординатору хотя бы раз. Когда Чен скрывается за дверью, я хватаю телефон.
Я: Сегодня отличный день!
Мама: Это замечательно. Люблю тебя, милая.
Открываю чат «Pit It or Quit It».
Я: Чен только что сказал, что я хорошо поработала
Я: Впервые за всё время
Алеша: Давно пора ему признать твоё величие
Рэйвен: Это круто, Грейс!
Улыбаясь в телефон, я вздрагиваю, когда чья-то рука ложится мне на плечо. Поворачиваю голову, но сердце не успокаивается, когда вижу знакомые длинные пальцы, обхватившие мою руку.
– Поздравляю, – шепчет Джулиан у моего уха и целует меня в шею.
– Джулиан! – Я отталкиваю его. – Нас же кто-нибудь увидит.
Он посмеивается и опускается в кресло рядом. Мы с ним вроде как ещё не дали определения нашим отношениям, но что-то между нами точно есть. Я попросила его пока держать это в секрете, чтобы избежать слухов, которые начнутся, как только всё станет известно. Он согласился, но если судить по тому, как он ведёт себя наедине, с каждым разом становится всё очевиднее, что он бы с радостью прижал бы меня прямо в диктовочной.
Концы его тёмных волос выбиваются из-под синей хирургической шапочки, а очки так и норовят ударить меня прямо в сердце. Он входит в систему, взгляд бегает по экрану.
Я оглядываюсь. Диктовочная пустая, поэтому нежно провожу костяшкой пальца по его челюсти.
– Ты не брился.
Появляется его знаменитая полуулыбка.
– Одна особа не дала мне выспаться, но не по приятной причине. – Он смотрит на меня. – Всё, что она хотела, – это учиться.
Я тихо смеюсь, и это наполняет воздух между нами.
– Звучит разумно.
Он пожимает плечами.
– Она того стоит.
Я ещё раз убеждаюсь, что никого нет, и целую его в губы долгим поцелуем. Когда мы отстраняемся, я позволяю себе три секунды утонуть в его взгляде, а потом возвращаюсь к компьютеру, и он делает то же самое.
В кабинет для диктовки входит Максвелл и садится рядом с Джулианом.
– Хорошая работа, Сантини.
Джулиан кивает.
– Спасибо.
Максвелл кивает в мою сторону.
– Как там родильное отделение?
– Всё хорошо, доктор ДеБейки.
Джулиан фыркает, корчит рожицу и беззвучно произносит: «Доктор ДеБейки». Я хлопаю его по плечу.
Максвелл, вытянув ноги и сцепив пальцы на животе, переводит взгляд с него на меня.
– Вы всё ещё делаете вид, что ненавидите друг друга?
Я выпрямляюсь, отворачиваюсь к компьютеру и надменно задираю нос.
– Он – само зло.
Джулиан кивает.
– А она с каждым вдохом излучает страдания.
Мы встречаемся взглядами из-под бровей, с трудом сдерживая улыбки.
Максвелл тяжело вздыхает и поднимается.
– Странные вы, конечно.
Джулиан
Декабрь, Год 2
Я не могу сосредоточиться.
Ну, ничего нового, верно? Но сейчас я настолько выбит из колеи, что это уже за гранью привычного.
Грейс оккупировала мою жизнь. Каждая мысль, любая идея – сначала она, а потом уже всё остальное.
Она сосредоточенно смотрит в экран ноутбука, пальцы стремительно бегают по клавишам, пока Линг Феррис-Смит ведёт лекцию. Свет монитора отражается в её глазах, она прикусывает внутреннюю сторону губы, потом тянется за стаканом Starbucks.
– Доктор Сантини?
Я резко поворачиваю голову и встречаю взгляд Линг.
Она поднимает брови.
– Назовите причины аномальных маточных кровотечений.
В голове всплывает карточка Грейс, и я наизусть перечисляю причины. Ого, вот это да. Неужели бессексные ночи за учёбой не прошли даром?
Линг недовольно поджимает губы, кивает и продолжает лекцию.
Я снова смотрю на Грейс, которая теперь победно мне улыбается. Меня к ней тянет, как магнитом. Даже если бы сейчас погас свет и наступила полная тьма, я бы всё равно её нашёл. Она бы светилась, как звезда, освещающая темноту.
Через месяц CREOG – ежегодный экзамен для ординаторов акушерства и гинекологии по всей стране. Я должен готовиться. Должен сосредоточиться.
Но вместо этого меня преследует её образ.
Часы на запястье вибрируют.
Грейс: Внимание, доктор Сантини.
Я наклоняю голову и смотрю на неё. Её щёки окрашиваются в восхитительный розовый цвет.
Ещё одно сообщение.
Грейс: Ты слишком явно на меня пялишься, Джулиан.
Я беру телефон, чтобы ответить.
Я: Я тебя хочу.
Её лицо мгновенно заливается краской, она с хлопком закрывает ноутбук и прикрывает ладонью рот, пытаясь сделать вид, что слушает лекцию. Где-то глубоко во мне хищник довольно рычит.
Она не хочет афишировать нас. Не хочет, чтобы другие узнали. Я стараюсь не думать, что она стыдится меня, но эти мысли всё равно лезут в голову. Может, она считает меня глупой интрижкой, о которой потом будет стыдно вспоминать? Тем самым парнем, на которого пришлось согласиться от безысходности, у которого даже крутых рекомендаций нет?
Но флиртовать с ней вот так – на глазах у всех коллег – это то самое примитивное желание, которое толкает меня доказать: она моя.
Как бы глупо это ни звучало, я ничего не могу с собой поделать.
Я хочу её, как хочу дышать. И изо всех сил стараюсь соблюдать её границы, пока она не будет готова. Если вообще когда-нибудь будет. Наверное, выросший в семье с четырьмя обнимающимися сёстрами и мамой, которая не стеснялась говорить, как сильно она нас любит, я стал чертовски нуждающимся во внимании мужиком.
Но что поделаешь, я просто люблю слова поддержки! Смиритесь.
Так что у меня есть свои правила:
Никакого давления.
Следовать её сигналам.
Не просить большего.
Лекция заканчивается, и Линг переходит к обычным организационным объявлениям. Я слушаю их ещё меньше, чем саму лекцию.
Пока она не произносит.
– У нас проблема с расписанием, о которой нужно поговорить.
В комнате воцаряется тишина. Все взгляды устремляются на Линг.
Расписание.
Проклятие ординатуры.
Наш личный кошмар.
Как старшая по расписанию, Линг отвечает за распределение ординаторов по всем отделениям – родильное, хирургия, дежурства на выходных и так далее. Она решает, чем мы занимаемся каждый месяц и в какой больнице работаем по выходным. Жалкое, неблагодарное занятие.
Мы все её за это ненавидим.
Она заставляет нас делать то, чего мы меньше всего хотим.
Все смены должны быть закрыты, а дежурства распределены поровну. Хотя «поровну» – понятие растяжимое. Иерархия в расписании играет огромную роль. А мы, второгодки, находимся в самом низу пищевой цепочки.
Линг осматривает нас своим холодным взглядом.
– Один из второгодок решил взять длительный отпуск в этом году.
Рядом со мной Рэйвен съёживается на стуле. По закону ей положено двенадцать недель декретного отпуска. Неоплачиваемого, но положено. Когда она впервые заговорила об этом с доктором Левайном, он сказал, что ординаторы берут максимум четыре недели. Она попыталась возразить – её заткнули.
Она обратилась в отдел GME. Там подтвердили: двенадцать недель ей положены по праву.
Левайн рассмеялся и сказал:
– Ты об этом ещё пожалеешь.
Теперь все уставились на Рэйвен, пока Линг продолжает:
– Нужно закрыть один месяц родильных смен, шесть дежурств на выходных и месяц онкологии. Есть предложения, как нам с этим справиться?
Я сжимаю челюсти.
– Можно пересмотреть расписание.
Линг сверлит меня ледяным взглядом.
– Я уже четыре раза переделывала расписание. Больше я в него не полезу.
– Может, стоит использовать дежурного по замещению так, как изначально было задумано? – Кай бросает на Линг убийственный взгляд. – Для подстраховки.
Поскольку на один из этих месяцев именно Линг должна быть дежурной по замещению, её глаз нервно дёргается.
– У меня есть идея, – ровно говорит она. – Раз уж отпуск берёт второгодка, пусть остальные второгодки и подстрахуют.
Мы в пятером переглядываемся.
Алеша впивается в Линг взглядом.
– Вот так просто? Из четырнадцати ординаторов ты собираешься повесить всё на четверых?
Линг дважды моргает, затем смотрит на Рэйвен.
– Раз уж твои коллеги прикроют тебя, не мешало бы сейчас с ними подружиться. – Она встаёт. – Новое расписание пришлю в ближайшие дни.
* * *
Групповая терапия на этой неделе, как и ожидалось, проходит на повышенных тонах. Мы собрались у Грейс дома, все втиснулись на её угловой диван. Из саундбара звучит Linkin Park.
Linkin Park – это музыка Грейс для момента «я злюсь на весь мир».
Держа в руке бокал «Кровь единорога», Кай рычит:
– Я всерьёз представлял, как топлю эту стерву. Не шучу.
Алеша смотрит на него.
– Тебе к психотерапевту пора.
– Пф. Не делай вид, что сама не точила скальпель.
Алеша делает глоток и пожимает плечом.
– Мне правда жаль, ребята, – всхлипывает Рэйвен, теребя в руках смятую салфетку.
Из всего этого бардака больше всего меня злит именно её слёзы. Рэйвен всегда была доброй и справедливой.
– О, Рэйвен, – Грейс обнимает её крепче. – Пожалуйста, не плачь. Всё нормально! Это всего лишь несколько недель работы.
Рэйвен вытирает лицо.
– Но это же несправедливо.
Мой телефон вибрирует.
Максвелл: Прости, чувак. Ничего не вышло.
Я тяжело вздыхаю. Я просил его поговорить с Левайном и Ченом. Вдруг получится что-то изменить.
Я: Что сказали?
Максвелл: «Мы полностью поддерживаем старшего по расписанию».
Я: Сволочи.
Максвелл: Ты удивлён? Идти по пути наименьшего сопротивления – вот их девиз.
Кай вскакивает и начинает метаться по комнате, размахивая руками и продолжая опустошать свой бокал.
Алеша следит за ним взглядом, потом наклоняется ко мне.
– Нам стоит за него волноваться?
Я качаю головой.
– Пусть выпустит пар. Ему это помогает.
Пейджер на столе вдруг оглушительно пискнул, и все пятеро вздрогнули. Сегодня у Рэйвен ночная смена на «мамской линии», так что именно она должна принимать все звонки от пациенток.
«Мамская линия» – это особый вид пытки. Как-то раз я сорок минут разговаривал с восемнадцатилетней девчонкой, которая решила, что три часа ночи – самое подходящее время, чтобы узнать всё о методах контрацепции.
Рэйвен тянется за пейджером, но Кай перехватывает его.
– Нет уж. Ты сегодня не разговариваешь ни с кем в таком состоянии. – Он выхватывает телефон, набирает номер и продолжает ворчать себе под нос. Но как только на том конце поднимают трубку, его голос становится мягким и профессиональным: – Добрый вечер. Это доктор Кампизи. Мне передали ваш вызов.
Алеша беззвучно смеётся рядом со мной.
– Он один из моих любимых людей.
Грейс укачивает Рэйвен, которая опять уткнулась ей в плечо и плачет.
Мы молча потягиваем свою «Кровь единорога», пока Кай продолжает говорить.
– Угу. Да. Хорошо. Спасибо. До свидания. – Кай отключается и срывается на крик, глядя на телефон: – Если мне ещё хоть раз позвонят по поводу этой сраной слизистой пробки, я просто взорвусь. Серьёзно. Размажу свою злость по всем стенам.
Алеша фыркает.
– Его злость – это отдельный жанр комедии.
Кай снова начинает ходить по комнате.
– Я напишу книгу. «Мифы о слизистой пробке. История Кая Кампизи». Глава первая: «Пожалуйста, перестаньте звонить».
Рэйвен слабо улыбается сквозь слёзы.
– Они ведь впервые станут мамами. Ну дай им шанс.
Кай садится на журнальный столик перед ней.
– Я дам им шанс, когда кто-нибудь даст его тебе.
Она снова разрывается в слезах и обнимает Кая.
В общем, вечер проходит примерно в таком духе. Я ухожу последним, задержавшись в дверях квартиры Грейс.
Останься, прошу тебя.
Её палец скользит по рукаву моего чёрного хенли.
– Долгий день.
– Тебе бы поспать, – говорю я. – Завтра малыши сами себя не родят.
Она улыбается, глядя, как её палец движется вниз по моей груди.
– Ты завтра занят?
– Несколько операций с утра. К полудню освобожусь.
– Хочешь зайти ко мне? – Она застенчиво смотрит на меня из-под ресниц. – Можно пообедать вместе.
– Давай я сам принесу тебе обед, чтобы ты не ела эту дрянь из TUMC.
Она светится от радости.
– Chipotle (*американская сеть ресторанов быстрого питания, специализирующаяся на буррито, тако и салатах в стиле мексиканской кухни.)?
Я смеюсь и целую её в щёку.
– Конечно, красавица. До завтра.
* * *
Когда я поднимаюсь по лестнице в родильное отделение, пакет с едой в руке напоминает мне, что с нашего первого поцелуя прошло уже две недели, и мне стоит пригласить Грейс на настоящее свидание. Доставка еды в больницу в счёт не идёт.
Но куда?
Наверное, в место, где подают маргариту.
Если лайм когда-нибудь станет наркотиком, Грейс точно будет на нём сидеть.
В ординаторской я ставлю пакет на стол.
Я: Я здесь.
Грейс: Я уже близко.
Я уставился на её сообщение. Если бы только...
Я: Звучит знакомо…
Грейс: Мечтай.
Чистая правда.
Она улыбается, когда входит. Дверь за ней тихо закрывается.
Я встаю и убираю телефон в карман.
– Загруженный день?
Она пожимает плечом.
– Не хочу сглазить, понимаешь, о чём я.
Грейс свято верит в медицинское суеверие – стоит сказать, что спокойно, как тут же всё пойдёт наперекосяк. Усмехаясь, я протягиваю ей стакан с газировкой.
– Суеверная ты. Я взял тебе Mountain Dew.
Она сияет, принимая стакан, её улыбка светит ярко.
– Давай поучимся, пока едим. Скоро CREOG. Алеша сегодня дежурит, но может заглянуть.
– М-м. – Я притягиваю её ближе и целую в щёку.
Она ставит стакан на столик рядом, приподнимается на носках и касается моих губ. Мягко. Осторожно.
В отличие от её желания держать нас в секрете, её осторожность в постельных вопросах я не воспринимаю так болезненно. Что-то в её прошлом заставляет её шарахаться от близости. Тревожность – неотъемлемая часть Грейс, с которой нужно обращаться деликатно. Однажды она расскажет мне, чего именно боится, а пока завоёвывать её доверие – занятие и сложное, и удивительно приятное.
Как всегда, я сдерживаю себя в поцелуе, но её рука гладит мою шею, скользит в волосы и тянет меня ближе.
Моя выдержка держится на волоске. Её настойчивости хватает, чтобы этот волосок оборвался.
Она тихо стонет, когда я углубляю поцелуй. Я обнимаю её крепче, притягивая к себе, и она прижимается вплотную. Но не так, как в первый раз, когда на ней была мягкая хлопковая пижама без белья, только тёплое, нежное тело.
Сейчас между нами колючие хирургические костюмы. Радужные ручки в её кармане давят мне в грудь, пейджер на её поясе упирается мне в бедро.
Мне плевать.
Её язык касается моего, и я теряюсь. Рука скользит под её рубашку, касаясь рёбер, и она отступает. Холод разочарования накрывает меня, но её пальцы цепляются за мою рубашку и тянут меня за собой.
Мы падаем на кровать. Поцелуй живёт своей жизнью, тело действует на чистом инстинкте. Аромат её кожи проникает куда-то глубоко, вплетаясь в самую суть меня.
