Текст книги "Больны любовью (ЛП)"
Автор книги: Дейдра Дункан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
Грейс
Ноябрь Год 2
Голова трещит, и я мысленно проклинаю доставщика еды, стучащего в мою дверь. Я же ясно написала оставить еду у порога. Повалив кучу одеял на пол, с трудом поднимаюсь и распахиваю дверь.
Джулиан поднимает голову, с привычным выражением «не-улыбки» на лице. Как всегда, выглядит идеально: волосы уложены, дурацкие очки, которые отнюдь не делают его привлекательным, сидят на носу. Я мечтаю дёрнуть за завязки его чёрного худи.
Не чтобы притянуть ближе. Нет. Чтобы задушить.
Я опираюсь о дверь, чтобы не упасть.
– Я думала, ты из DoorDash.
– Прости, что разочаровал.
Я жду объяснений, почему он нарушил покой моего похмелья, приподнимаю брови.
– Ты чего пришёл?
Его кривая улыбка на мгновение делает его лицо ещё более... невыносимым.
Жар заливает щёки.
– Что?
Он изучает меня, слегка склоняя голову.
– Ты... ты не помнишь, да?
Я моментально выпрямляюсь, сердце уходит в пятки, а по коже пробегают мурашки.
– Что? Почему ты так говоришь? Что я сделала? О боже. Что, если я сказала что-то стыдное? Что, если я сделала что-то ужасное?
Вот почему не стоит пить шоты, Грейс!
Его улыбка вызывает странные ощущения в животе. То ли меня сейчас вывернет прямо ему на кеды, то ли я улечу куда-то в облака.
– Я говорил, что сегодня загляну, чтобы проверить, как ты. Ты явно забыла.
– А. – Я открываю дверь шире, ощущая, как облегчение разливается по венам. – Спасибо, что вчера отвёз меня домой. Или... я правильно понимаю, что это был ты?
Он приносит с собой запах осенних листьев, холодного воздуха и... Джулиана.
– Не за что. – Его побитые костяшки сразу привлекают моё внимание, когда он чешет лоб.
– Что с твоей рукой? – Я хватаю её, осторожно проводя большим пальцем по опухшим суставам.
Он тихо усмехается.
– Ты даже этого не помнишь?
Какие-то смутные обрывки – холодный воздух, чувство, будто меня кто-то прижал... – начинают всплывать в памяти.
– Что вообще вчера произошло?
– Ого. Тебе точно нельзя так пить, если у тебя такая амнезия.
Я тяну его на кухню.
– Я обычно столько не пью. Просто... поддалась на уговоры. Рассказывай, что случилось.
– Тревор Творек не умеет слушать. Он пытался тебя поцеловать, ты ему говорила «нет», а он продолжал.
У меня отвисает челюсть. Что? И я этого не помню?
Вот видишь? Могло бы закончиться куда хуже.
С холодком стыда я достаю из морозилки единственный имеющийся у меня гелевый пакет – красные губы из клиники, где мне колят ботокс.
– Так ты его ударил?
– Он первый полез с кулаками, я просто ответил. Но я рад, что ударил. Те, кто не слышит «нет», заслуживают, чтобы их били. Не могу поверить, что у тебя есть ледяной компресс в форме дьявольских губ.
Я пытаюсь выудить из памяти хоть что-то, но пусто. Тревор флиртовал со мной в сообщениях уже несколько недель. Я думала, если он когда-нибудь сделает шаг, я, может быть, даже буду не против.
Ну... может быть.
Он забавный, но он никогда не заставлял меня хотеть того, чего я хочу с Джулианом. К несчастью.
Тревор действительно на меня напал?
Что за чёрт?
А Джулиан... защитил меня, когда я была уязвима. Где-то внутри взрывается салют из сердечек, но я глушу их безжалостно. Сейчас не время. Сейчас я вся из похмелья и чувствую, будто мозг мне маловат.
Я прикладываю гелевый компресс к его руке.
Он шипит.
– Чёрт, холодно.
Я не отпускаю, когда он пытается выдернуть руку, и хлопаю его по предплечью.
– Терпи. Мне нужно больше подробностей. Что именно произошло?
Он поворачивает голову в сторону, и шея у него хрустит:
– Я услышал, как ты говоришь «нет». Пошёл посмотреть. А он прижал тебя к забору и пытался поцеловать.
– Он... причинил мне боль?
Лицо Джулиана меняется, он с недоверием смотрит на меня.
– Эм... ещё нет.
Слова срываются у меня с губ.
– Просто... мы же с ним много общались в последнее время, я надеялась, может, ты неправильно понял...
Его взгляд становится острым.
– Он же не нравится тебе, да? Потому что после вчерашнего...
– Нет! – Я резко качаю головой. – Нет. Он мне не нравится. Особенно после того, что он сделал. – Тяжёлый выдох. – Я просто надеялась, что ошибаюсь в нём.
Как и следовало ожидать, Тревор оказался козлом. Наверняка он верит в последнюю сплетню обо мне – будто я притащила студента-медика на пустой восьмой этаж больницы учить его... ну, ты поняла. Глупость полная. Я даже не бываю на восьмом этаже. Там темно, страшно и, скорее всего, обитают призраки.
Неужели все мужчины одинаковые?
Я смотрю на того, кто стоит передо мной.
Нет. Этот другой.
В глазах Джулиана вспыхивает хищный огонёк, по щекам пробегает румянец. Его голос острый, как скальпель.
– Этот тип – урод. Запомни это, если он снова попытается с тобой заговорить.
– Знаю. – В груди что-то болезненно замирает. – Джулиан?
Его губы сжимаются.
Я делаю шаг ближе.
– Ты злишься?
– Я... – Он опускает взгляд на наши руки, между которыми собирается конденсат от гелевого пакета. – Да. Не на тебя. На него. Подумай, что могло бы случиться. Он мог... ты бы даже этого не помнила.
– Я знаю. Я никогда столько не пью. – Голос дрожит от стыда. – Просто вечер вышел из-под контроля.
Он смягчается.
– Ты чувствовала себя в безопасности рядом с друзьями. Это нормально.
Я слабо улыбаюсь.
– Да. Спасибо тебе.
Он тоже чуть улыбается, и в груди становится легче.
– Ты уже благодарила.
Я представляю, как вчера назвала его Люцифером и отблагодарила заодно.
– Я была груба?
Он смотрит так глубоко, будто ищет что-то внутри меня. Склоняет голову.
– Нет. Пьяная Сапфир ко мне вполне дружелюбна.
Я рассыпаюсь в смехе.
– Она тебе так и сказала? Она вообще-то полная хамка.
Он пожимает плечами.
– Трезвая Сапфир тоже дойдёт до истины. Пьяные версии нас редко врут.
Сердце падает вниз. О боже. Неужели я сказала ему, что он красивый? Я этого не переживу.
– Что ещё я сказала?
Его медленная улыбка заставляет меня напрячься.
– Нет. – Я чувствую, как учащается пульс. – Что я сказала, Джулиан?
Он прикусывает губу, но не может скрыть улыбку.
Я закрываю глаза рукой.
– Я что, что-то позорное сказала?
– Ты сказала, что у меня талантливые руки.
Живот уходит вниз. Если я это сказала, то что ещё я могла выдать? Из носа вырывается самый нелепый звук в моей жизни, и он смеётся.
– Ты ещё сказала, что уничтожишь меня.
– О. – Я киваю и тяну его за руку к дивану. – Ну, в общем, обычный день для нас с тобой, да? – Я плюхаюсь на мягкое место.
Он садится куда более грациозно, всё ещё держа компресс.
– Я бы не назвал это обычным.
– А как бы ты это назвал?
Он улыбается.
– Познавательно.
Я щурюсь.
– Ты явно не всё мне рассказал.
– Ага. – Его чёрные глаза ловят мои, и эта не-улыбка снова переворачивает мне всё внутри. – Не переживай. Скоро сама всё поймёшь.
Не думай об этом, Грейс.
– Ну ладно. Позволь мне тебя отблагодарить. Я заказала еды на человек шесть. Помоги мне заглушить алкоголь жирной пищей и просмотром Netflix.
Он устраивается рядом гораздо ближе, чем требуется на этом огромном диване. Меня это не смущает. Если бы было принято, чтобы друзья обнимались, я бы свернулась у него под боком и наслаждалась его запахом.
– Мы смотрим «Сумерки». Все пять фильмов. Надеюсь, ты не против.
Он хмурится.
– Даже выбрать фильм мне не дадут?
Я изображаю смертельную обиду.
– Джулиан, у меня похмелье.
– Ты сама себе это устроила.
Я надуваю нижнюю губу и смотрю на него глазами побитого щенка.
– Пжааалуйста?
Он тяжело вздыхает.
– Только если я смогу над этим потом смеяться. И чтоб ты никогда не сравнивала меня с Вольтури.
Я моргаю несколько секунд, переваривая услышанное.
– Ты... знаешь слово «Вольтури»?
– Я никогда не смотрел эти фильмы, нет.
– Тогда... ты читал...
– Замолчи. У меня четыре старшие сестры. И вообще, я всё ждал, когда Белла одумается и пошлёт обоих к чёрту.
Смех вырывается сам собой, и его уже не остановить. Следующие несколько часов мы едим лапшу и яростно спорим о том, что «Сумерки» – это история любви, а не фильм, романтизирующий абьюз, саморазрушение и педофилию.
Он давно забыл про компресс. Только поэтому я всё ещё держу его руку. Только поэтому мои пальцы всё ещё касаются его кожи, даже когда компресс нагревается и скользит на диван. Только поэтому мои пальцы переплетаются с его, а большой палец мягко проводит по содранной костяшке.
Когда он не отдёргивает руку, я наклоняюсь ближе и опускаю голову ему на плечо. Глаза медленно закрываются.
От него исходит чувство безопасности, оно притягивает, словно магнит. Он спас меня.
Какой бы ни была эта волшебная смесь феромонов на его коже, она проникает в мою нервную систему, и я погружаюсь в блаженное тепло. Становится лениво, уютно. Я борюсь с желанием уткнуться носом в его шею.
Может, всё-таки социально приемлемо, когда друзья обнимаются?
А может...
Мы не друзья.
* * *
На занятиях на следующей неделе полусонная Алеша садится рядом со мной, держа в руках новый термостакан с блестящим единорогом и витиеватой надписью: «Отвали, Сахарная Попка. Сегодня не тот день. Я проткну тебя своим рогом».
– Ночные смены доконали? – спрашиваю я. Меня саму клонит в сон.
Она кивает.
– Всю ночь на ногах. Ты?
– Угу.
Единственный плюс ночных смен – это то, что Джулиан сейчас работает днём, а не кто-нибудь вроде Линг Феррис-Смит, нашей заведующей. Правда, из-за этого я почти его не вижу, и наши учебные сессии снова оборвались на ровном месте.
– Слава богу, нам тут сидеть всего час, – зеваю я, слово почти тонет в усталости.
Ашер усаживается рядом.
Я подвигаюсь, освобождая место.
– Доброе утро!
Он улыбается натянуто, что для него необычно.
– Утро, Грейс.
В его голосе – холодная сдержанность, и я недоумеваю. Что-то случилось?
Я вглядываюсь в него внимательнее.
– Что-то не так?
Он достаёт ноутбук из рюкзака, на мгновение замирая.
– Почему ты просто не сказала мне, что тебе нравится Сантини?
Меня окатывает волной холода.
– Что?
– На Хэллоуин...
– Я не помню Хэллоуин, – шепчу я. – Джулиан сказал, что Тревор меня поцеловал.
Лицо Ашера проясняется.
– Ага. Сантини чуть не выбил из него все мозги, а я выгнал его из дома.
Я касаюсь его руки.
– Спасибо тебе.
– А потом ты кинулась на Джулиана и объявила всем, что у тебя с ним был секс.
– Что?! – Я лихорадочно осматриваюсь, радуясь, что все заняты своими разговорами. Джулиан сидит в конце стола, погружённый в ноутбук.
Алеша закатывает глаза.
– Всё было не так. – Она объясняет, что это была шутка, и я с облегчением выдыхаю.
– Неважно, – Ашер открывает ноутбук. – Надо было просто сказать.
– Сказать что?
– Что ты сохнешь по Сантини.
– Я не...
Алеша сжимает мою руку и едва заметно качает головой. Телефон вибрирует в кармане.
Алеша: Ты же знаешь, что это так. Пусть злится, пройдёт.
Почему Ашеру вообще не всё равно? Я смотрю на него, потом на его ноги.
– Подожди... Ты что, в укороченных хирургических штанах?
Лицо Ашера напрягается.
– У меня ноги потеют.
– Но... – я показываю на его ботинки, – ты надел их с ковбойскими сапогами.
Он бросает на меня взгляд, и наконец в голосе появляется привычная ирония.
– Я не позволю тебе стыдить меня за ковбойские сапоги.
Мой смех затихает, когда доктор Чен начинает утренние объявления. Он напоминает, что скоро пройдут собеседования с новыми резидентами, и в этом году участвовать должны все, даже те, кто работает ночами. Я внутренне стону и обмениваюсь с Алешей страдальческими взглядами.
– Они правда думают, что мы превращаемся в роботов, как только становимся ординаторами? – шепчет она.
Я быстро прикидываю в уме.
– Сорок два часа подряд. Как это вообще пережить?
Она пожимает плечами.
– Метамфетамин?
Через час нам, ночным, разрешают уйти, и мы с Алешей пулей вылетаем на парковку. Чмокнув её в щёку, я уезжаю домой, врубив на полную Тейлор Свифт.
Вечером Джулиан на пересменке выглядит особенно усталым.
В тесной ординаторской я тихонько стукаю его коленом.
– Что случилось?
Он пожимает плечами.
– Нараян. Ей вечно всё не так. – Он трет лицо ладонями. – Ещё мой медик – полный идиот. Перепутала дырки, когда я дал ей потренироваться на осмотре шейки. Последствия были... забавные.
Я заливаюсь смехом.
– Перепутала дырки?
– Да, – с нажимом говорит он. – И ещё у меня была пациентка с множественным расстройством личности, которая шесть раз за день приходила в приёмный покой с одними и теми же жалобами, потому что её личности друг с другом не разговаривают. Я шесть раз давал ей одни и те же рекомендации.
– Бедняжка.
Он чуть улыбается.
– Честно? Я бы не против увидеть её снова. Лёгкий случай.
Я смеюсь. Этот парень – лучший.
– А ещё сегодня одна пациентка уверяла, что у неё есть мутация демаглобин, из-за которой ребёнок родится другой расы.
– Нет!
Он улыбается шире.
– И всё это при её парне, который той же расы, что и она.
Я хлопаю его по колену.
– У тебя был насыщенный день.
– Ммм. Зато роды у девятнадцатой палаты прошли мило. Тебе понравится эта пациентка. Правда, я устроил себе «эффект Грейс» – весь в крови.
– Ха-ха. – Я улыбаюсь, когда он встаёт. – Хорошей ночи.
Он мягко касается моего подбородка костяшкой пальца – быстрый, почти ласковый жест, от которого внутри всё плавится.
– Спокойной ночи, Грейс. Звони, если понадобится помощь.
Он так делает каждую ночь. Одно и то же лёгкое касание, которое остаётся со мной надолго. Он уходит, ухмыляясь, как будто прекрасно знает, что творит со мной. Тепло от его прикосновения гаснет ещё несколько минут, а я просто смотрю в пустую стену.
Ну что ж.
Ладно.
Признаю.
Это не просто фантазия. И не случайная симпатия.
Я по уши втрескалась в Джулиана Сантини.
И, похоже, он это знает.
* * *
Через три недели ночные смены окончательно добивают меня. Мой циркадный ритм настолько сбился, что даже когда появляется возможность поспать, я просто не могу. Каждую ночь я жую печенье Oreo в полночь и готовлю кесадильи в два ночи. В тихие минуты сворачиваюсь клубочком на койке в ординаторской и смотрю Рассказ служанки – не лучший выбор для работы на акушерстве.
Единственное светлое пятно в моих днях – это утренние и вечерние пересменки с Джулианом. Я мечтаю, чтобы они длились дольше. Разные графики лишь подтвердили, что я тянусь к его присутствию как к наркотику.
Я скучаю по нему.
Скучает ли он по мне?
Пересменка в день собеседований проходит в клинике ординаторов. Я передаю ему список, и мы вместе просматриваем пациентов, прежде чем его уводят в кабинет доктора ДеБейки на интервью.
Меня ставят в кабинет доктора Чена вместе с Лекси, ординатором третьего года. Мы быстро пробегаем глазами расписание: у нас сегодня двенадцать собеседований. После ночной смены под гнётом Эколза мой огромный кофе из Starbucks никак не скрывает тёмные круги под глазами и не избавляет от бесконечных зевков.
Лекси трогает меня за плечо.
– Держишься?
– Моя душа сейчас спит где-то в астрале.
Она смеётся.
– Скоро всё закончится.
Я краем глаза смотрю на телефон. Осталось шестнадцать часов…
Доктор Чен устраивается за столом, а мы с Лекси подтаскиваем стулья. Между кандидатами жуем конфеты из его ящика, пока он с умилением на нас смотрит.
Первые три кандидата сливаются в одно лицо: все женщины, все в чёрных деловых костюмах, все отвечают, что хотели бы уметь летать.
Кто вообще хочет летать? Люди, включайте голову. Там холодно, там насекомые, и все смогут заглядывать вам под платье. Нет уж.
Я бы выбрала телепортацию. Никаких пробок, никакого досмотра в аэропортах. Можно за секунду оказаться на Бора-Бора. И спать до последнего.
Четвёртый кандидат – парень, заявляет, что хотел бы быть невидимым. Мужчина-гинеколог, который хочет быть невидимым. Прекрасно. Просто жуть.
Пятый – высокий парень с самодовольной улыбкой, явно уверенный, что место ему уже обеспечено.
Лекси сбивает его с толку.
– Если бы ты был ИППП, каким бы ты был?
Он на мгновение зависает, потом снова улыбается.
– ВИЧ.
Мы втроём замираем.
– ВИЧ? – я поднимаю руку в немом вопросе. – Почему?
Он пожимает плечами.
– Ну, его сейчас практически можно вылечить.
Лекси холодно смотрит на него.
– В отличие от хламидиоза, который вообще-то реально лечится.
Шестая кандидатка – маленькая, но с очень уверенным взглядом. Чен засыпает её вопросами по медицине, и она отвечает без единой заминки.
Наконец, он спрашивает.
– Какое самое распространённое ЗППП?
Она ухмыляется и скрещивает руки.
– Беременность.
Лекси хохочет.
– Вот её я бы взяла прямо сейчас.
Седьмой кандидат заходит, дрожа как осиновый лист. Мы с Лекси обмениваемся взглядами.
– Присаживайтесь, – дружелюбно говорит Чен.
Она садится на краешек стула, глаза испуганные.
Мы представляемся и начинаем с базовых вопросов: имя, город, медицинская школа, любимые предметы. Она отвечает односложно и коротко, и Чен в растерянности смотрит на меня.
Я включаю максимум обаяния.
– Если бы у вас была суперспособность, что бы вы выбрали?
Её руки нервно ёрзают на коленях.
– Суперспособность?
– Ну, телепортация там, чтение мыслей, что угодно.
– Я не понимаю, о чём вы.
– Вы не... – мои плечи опускаются. Ну как ещё яснее объяснить?
Чен берёт инициативу.
– Хорошо, опишите, пожалуйста, процесс естественных родов.
Девушка замирает, и на глаза наворачиваются слёзы.
– Эм...
Ох, бедняжка...
Даже я на собеседовании так не тупила.
– Ладно, давайте покажем, как бы вы принимали роды, – Чен достаёт с полки плюшевую игрушку – лягушонка TCU Horned Frog – и подносит к её лицу. – Вот, держите. Куда вы положите руки?
Она поднимает ладони вперёд, будто лягушка собирается её укусить. Слёзы начинают катиться по щекам. Я боковым зрением замечаю, как Лекси украдкой делает фото этой сцены.
Чен терпеливо спрашивает.
– А что вы сейчас защищаете руками?
Промолчать нельзя: перинеум.
– Клитор? – шёпотом выдыхает она.
Чен прочищает горло.
– Ладно. А в процессе родов что вы пытаетесь защитить?
Перинеум.
Девушка уже рыдает.
– Клитор?
Чен еле сдерживает смех.
– Хорошо. Ну да, в каком-то смысле и его тоже. Но в первую очередь вы защищаете... – он показывает жестами, как прикрывают промежность.
Главное – не сказать снова «клитор».
Но она шепчет:
– Клитор...
Сбоку Лекси тихо щёлкает камеру, и я не выдерживаю. Я не должна смеяться. Это плохо. Это жестоко. Но это медицина. Не выдерживаешь – не для тебя эта кухня.
Я слишком устала, чтобы ломать эту систему сегодня. Смех поднимается из глубины живота и, как бы я ни старалась его сдержать, вырывается наружу. Сначала тихий хрюк, потом серия нелепых всхлипов, я закрываю рот рукой.
Чен оборачивается ко мне с пониманием в глазах.
– Можете быть свободны, доктор Роуз. Идите поспите.
Ого. Так у него и сердце есть.
– Спасибо, сэр, – выдыхаю я сквозь смех. Я такая непрофессиональная. Такая злая. Такая уставшая.
Я смеялась над ней. И мне даже не стыдно.
Вот что сделала со мной медицина? Сделала меня чёрствой?
Ужас.
В машине телефон вибрирует – Лекси рассылает в общий чат фото с этой сценой (лицо девушки, конечно, замазано) с подписью: «ЗАЩИТИ КЛИТОР!»
И знаете что? Пусть я и сволочь, но я всё ещё смеюсь, когда заваливаюсь в кровать.
Джулиан
Ноябрь, Год 2
Сент-Винсент – самое загруженное родильное отделение в округе, и по причинам, которые никто не может внятно объяснить, каждую смену здесь работает только один ординатор вместе с дежурным акушером-госпиталистом. Полгода сюда прикрепляют ещё интерна, но работы хватает как минимум на троих старших ординаторов. Дежурить одному на втором году обучения – всё равно что захлёбываться под цунами, пока толпа людей на серебристых сёрфах кричит мне сверху, что я не умею плавать.
Ошибки случаются часто – не только мои. И только в этом месяце я понял, насколько мастерски госпиталисты умеют заставить меня чувствовать вину за их собственные промахи.
Грейс весь месяц была идеальным ночным ординатором. Когда я прихожу утром, она уже бодра и улыбается, держа в руках список пациентов, разукрашенный её радужными ручками. Иногда она даже оставляет для меня чёрный кофе, и я начал приносить ей по утрам шоколадный пончик, просто чтобы увидеть её улыбку.
Её утренние доклады безупречны – куда лучше моих вечерних. Мне кажется, первый час каждой смены она проводит, вычищая в картах все мои ошибки. Я перечитываю свои записи дважды перед тем, как подписать их, но ошибки всё равно остаются.
Прелесть электронной истории болезни в том, что в ней полно шаблонов и сокращений. Доктор Нараян – самый неприветливый госпиталист, когда-либо работавший в этих стенах, да и, пожалуй, худший человек на планете – лишила меня доступа к шаблонам, якобы чтобы улучшить качество моих записей. Теперь мне приходится писать всё с нуля, и на это уходит втрое больше времени.
Заметки Грейс идеальны, и каждое утро она успевает осмотреть минимум половину пациентов, включая тех, кто готовится к выписке. Это сильно облегчает мне жизнь. Если бы я и без того не был наполовину в неё влюблён, это бы окончательно перевесило чашу весов.
Она – моё спасение.
Прошёл месяц после Хэллоуина. Она до сих пор не знает, что пьяная Грейс призналась, как сильно я ей нравлюсь. Трезвая Грейс по-прежнему сдержанна, но её улыбки стали мечтательными, а щеки розовеют, когда я дотрагиваюсь до неё. Это самая долгая прелюдия в истории.
Я отчаянно хочу, чтобы она наконец опустила свой щит. Чтобы призналась в своих чувствах открыто, трезво. И она это сделает.
Когда полностью мне доверится.
Я терпелив. Ожидание окупится. Скоро.
Правда?
Очень надеюсь, что я не обманываю себя.
Направляясь в больницу на рассвете последнего дня ноября, я улыбаюсь сам себе. Светофоры отражаются в каплях дождя, рассыпаясь красными и зелёными пятнами по салону моей машины, окрашивая чёрную кожу сидений в рождественские цвета. Прохладная дорога до заднего лифта, ведущего на послеродовое отделение, почти не отвлекает меня от мысли о скорой встрече с ней.
В следующем месяце нас распределят по разным отделениям: она пойдёт на дневные смены в родильное отделение TUMC, а я – на гинекологическую хирургию. Эти утренние передачи дежурств останутся в прошлом.
Я тихо вхожу в нашу крохотную ординаторскую, ожидая найти её с кофе и свежераспечатанным списком пациентов. Но вместо этого в комнате темно. Над головой горят разноцветные рождественские гирлянды, которые мы оставили на весь год, их радужный свет отражается от белых стен. Список действительно напечатан и лежит под телефоном ASCOM на маленьком холодильнике, который мы используем как прикроватную тумбочку. А Грейс свернулась клубком на нашей узкой кровати, крепко спит поверх одеяла.
Я чуть не спотыкаюсь о её туфлю, когда что-то внутри меня тянет ближе. Радужный свет ложится на её лицо пятнами: голубое пятно на щеке, розовое на губах, зелёное и жёлтое в волосах.
Её ровное дыхание слегка колышет выбившиеся пряди на щеке. Рука сама тянется вперёд – я убираю локон с её лица, скользя пальцем по виску и щеке. Она шевелится, и из её горла вырывается тихий стон.
– Джулиан? – Она, не открывая глаз, произносит моё имя таким сонным голосом, как будто узнала меня только по прикосновению.
– М-м, я здесь. – Я опускаюсь на колени рядом с ней.
Её веки дрожат, потом медленно поднимаются. В темноте отражаются огоньки гирлянды.
– Вот она ты. Тяжёлая ночь?
Её ленивое утро улыбки заставляет моё сердце сбиться с ритма. Оно делает один сильный удар, а потом гонит кровь по венам быстрее, пока я представляю, как забираюсь к ней под одеяло.
Она моргает, всё ещё улыбаясь, но потом её взгляд проясняется, и она резко напрягается.
– Господи. Я не сделала обход. Чёрт. Не верю, что заснула.
Я убираю руку, когда она садится и свешивает ноги с кровати, потирая глаза.
– Всё нормально. Технически, обходить всех должен я.
Она хватает телефон и корчит недовольную гримасу.
– Я поставила будильник на 16:30 вместо 4:30 утра. – Она берёт список и зевает.
– Ты... ты просыпаешься в 4:30, чтобы помочь мне с обходом?
Она смотрит на меня и вдруг задерживает взгляд. Цветные огоньки ложатся пятнами на её кожу и волосы, пока она быстро заправляет прядь с моего лба.
– Просто... к тебе придираются по глупым причинам, а я всё равно обычно не сплю, и... – она вздыхает, опуская взгляд на колени, и её голос становится почти неслышным, – я хочу, чтобы твои дни были хорошими, Джулиан.
У меня перехватывает дыхание. Такие простые слова.
Я хочу, чтобы твои дни были хорошими.
Но для меня они значат совсем другое.
Я хочу, чтобы ты был счастлив.
Я готова пожертвовать своим покоем ради тебя.
Её светлые глаза поднимаются, встречаясь с моими.
Я уже не вернусь назад. Всё происходит прямо сейчас, словно кто-то приставил пистолет к моему сердцу, готовый изменить всё. Её палец на спусковом крючке, и, глядя в её глаза, я не знаю, нажмёт ли она на курок или опустит оружие, даруя мне пощаду.
И я позволю ей сделать и то, и другое, правда? Лёд медленно обволакивает мои вены, пока истина раскрывается внутри меня. Я позволю ей разрушить меня – и сделаю это с улыбкой.
Теперь я принадлежу ей.
А что если она так и не согласится принадлежать мне?
– Грейс...
ASCOM резко взвизгивает, и мы оба вздрагиваем. Я беру трубку, почти не слушая медсестру, которая быстро рапортует о пациентке в приёмном покое. Не могу отвести взгляд от Грейс, хотя она сосредоточенно изучает список, избегая встречи глазами.
– Сейчас буду.
– Спасибо, доктор Сантини. Сегодня же ваш последний день, верно? Нужно как-то отметить.
– Ага, конечно. – Я вешаю трубку.
Грейс протягивает мне список, но я всё ещё не могу оторваться от её лица, от созвездия веснушек на носу, от той, что на губе. Передача дежурства превращается в бессмысленную формальность. Я почти ничего не слышу, пока она не говорит:
– Последняя пациентка – та, за которую тебе придётся поволноваться.
Наконец, я концентрируюсь на информации. Женщина находится в реанимации. Необычно для акушерства-гинекологии.
– Она поступила через приёмное отделение несколько часов назад в состоянии септического шока после выкидыша. Положительный тест на беременность и кровотечение, но на УЗИ живота – куча всякой дряни в матке. В операционную сразу её не повезли – не была стабильна, да и осмотреть её я толком не смогла, температура сбила её с сознания. Сорок один с лишним! Представляешь? Как только стабилизируется, поведёшь её на выскабливание.
– Дерьмо.
– Ага. Сложность ещё в том, что она говорит на каком-то диалекте бирманского или тибетского. Переводчика для него у нас нет. Кажется, сказала, что последние месячные были шесть недель назад.
– Господи. Вот это бардак.
Она трет глаза, нахмурившись.
– Я правда хотела, чтобы её уже уложили ко сну до твоего прихода, но в приёмнике она начала падать. Едва в сознании. Сейчас на капельницах и антибиотиках. Скоро стабилизируется.
– Правда, Грейс, всё нормально. – Я улыбаюсь ей, и она на секунду отрывает взгляд от бумаги. – Тебе не нужно всё делать самой.
Её улыбка становится хрупкой.
– Может, мне этого и хочется. Сегодня последний день месяца. Я... буду скучать.
Вот оно. Она совсем близко.
– Я всё ещё здесь, – говорю я. – Стоит тебе только захотеть.
– Я... правда?
Я не могу удержаться и провожу большим пальцем по уголку её улыбки.
– Правда. Просто скажи, и я буду рядом. Что бы тебе ни понадобилось. Ты же уже поняла это, правда?
Её взгляд теплеет, скользит по моим глазам, носу и останавливается на губах.
Скажи это. Прошу, просто скажи.
– Спасибо тебе, Джулиан, – говорит она вместо этого.
– Пожалуйста, Сапфир.
Она прячет улыбку, закидывает рюкзак на плечо. Останавливается, приоткрывает рот, но слов не находит.
Моя надежда взлетает вверх, карабкаясь на крутой склон.
– Да?
– Ничего. Спасибо за хороший месяц. – Она выскальзывает из комнаты, и надежда с грохотом падает с обрыва.
Чёртова загадочная девчонка. Что с ней случилось, что она такая настороженная? Может, я всё неправильно понял, и её поведение – просто излишняя доброжелательность. Может, это её способ мягко отшить меня.
Похоже, придётся набраться смелости и просто спросить.
Я ещё раз перечитываю список пациентов, чтобы прийти в себя, и направляюсь в приёмное отделение. Блондинка-медсестра за стойкой выпрямляется, когда я подхожу. Я напрягаю память и, вспомнив её имя, улыбаюсь.
– Привет, Тейлор.
– Твоя пациентка во второй палате.
– Напомни её историю?
– Тридцать два недели. Говорит, что девственница, но подозревает, что у неё хламидиоз.
Я моргаю. Сколько тут противоречий…
Она только посмеивается.
Пациентка – рыжая девушка с ярко-голубыми глазами. Она смотрит на меня немигающим взглядом, пока я представляюсь.
– Чем я могу вам помочь? – спрашиваю я.
– У меня болело и жёлтая дрянь шла из... ну, короче, я сделала тест на ЗППП дома. Он показал, что у меня хламидиоз.
Я собираюсь что-то сказать, но она поднимает палец.
– Это странно. Я ведь не спала ни с кем.
Я прищуриваюсь, и мой взгляд сам собой опускается на её весьма беременный живот.
Она прослеживает направление моего взгляда и уставляется на живот на пару секунд, а потом вздрагивает, словно вспомнила, что внутри неё растёт человек.
Голубые, как у совы, глаза снова встречаются с моими.
– Я ни с кем не спала, но думаю, знаю, как забеременела.
– Донор спермы?
– Нет.
Я чешу голову.
– Тогда откуда сперма?
– Из стаканчика. – Ни малейшей эмоции в голосе. Ни тени сомнения. Она как сова-робот, и тихий голосок в моей голове шепчет: тебя разыгрывают.
– А в стаканчик она как попала?
Её взгляд скользит к моим штанам.
– У тебя такого нет? Ты что, не знаешь, как они работают?
Я наклоняю голову и мысленно молю судьбу удержать меня от смеха.
– Ладно. А как она оказалась у тебя во влагалище?
– Я вылила её туда.
В голове моментально возникает картина: красный пластиковый стакан с холодной спермой. Меня чуть не подташнивает с утра пораньше. Я открываю рот, но слов не нахожу.
Её глаза становятся ещё шире.
– Подождите. Так это из-за этого у меня хламидиоз?
Вот так примерно и проходит моё утро, пока не звонит доктор Скарлетт и сообщает, что пациентка из реанимации стабилизировалась и её переводят в предоперационную.
Через четверть часа я протягиваю латте Скарлетт, которая ждёт меня в ординаторской возле операционной.
– Переводчика нашли?
Она снимает крышку стакана и заглядывает внутрь. Я давно запомнил, кто из госпиталистов какой кофе пьёт, так что её заказ приготовлен идеально. Она не благодарит, просто делает глоток.
Качает головой.
– Теперь думают, что она говорит на кхмерском. Приходил священник из её церкви, но его перевод странный.
Я с трудом сдерживаю раздражение: почему меня не позвали на разговор со священником?
– И что он сказал?
– Что её последние месячные были четыре дня назад, а плохо ей стало только утром. Ты смотрел снимки УЗИ?
Я киваю.
– И как они тебе?
– Честно? Там серое месиво, ничего не разобрать.
Она усмехается.
– Я тоже так подумала.
Проходит ещё сорок пять минут, прежде чем мы в стерильных халатах и перчатках с нашей незаменимой операционной сестрой Ливией оказываемся в операционной. Я сажусь на стул, регулирую свет и вставляю зеркало. То, что я вижу, не поддаётся объяснению. Из расширенной шейки матки торчит блестящий белый канатик. Похоже на...
