Текст книги "Больны любовью (ЛП)"
Автор книги: Дейдра Дункан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Дейдра Дункан
Больны любовью
Для нашей первой группы по совместной терапии.
И для всех, кто сейчас думает: «А этот персонаж случайно не я?»
Скорее всего, да.
Словарь
ASCOM /аском/ сущ.
Внутрибольничный телефон.
Звук ваших ночных кошмаров.
То, что вы пожелаете своему злейшему врагу.
Аттендинг /этэ́ндинг/ сущ.
Врач, завершивший ординатуру и отвечающий за обучение ординаторов.
Человек, который сам работать не хочет, но уверен, что вы работаете недостаточно.
Чиф (главный ординатор) /чиф/ сущ.
Ординатор последнего года обучения.
Ожесточённый и отстранённый человек, лишённый всяческих эмоций.
Госпиталист /госпиталист/ сущ.
Врач, специализирующийся на лечении стационарных пациентов.
Главный ненавистник ординаторов.
Человек, которого невозможно удовлетворить.
Интерн /интэрн/ сущ.
Ординатор первого года.
Перегруженный и сбитый с толку идиот.
Пятикурсник-медик с амбициями врача.
L&D (родовое отделение) /эл энд ди/ сущ.
Родильное отделение.
Там, где рождаются дети.
Самое «огненное» место больницы.
Пимпинг /пимпинг/ гл.
Процесс, когда старшие ординаторы задают всё более сложные вопросы, чтобы выставить вас полным идиотом.
Лучший способ напомнить ординатору, что он – низшая ступень пищевой цепи.
Руководитель программы /руково́дитель программы/ сущ.
Аттендинг, курирующий ординатуру.
Человек с бесконечными запасами шоколада.
Ординатор /ординатор/ сущ.
Врач на этапе клинического обучения.
Человек, который работает восемь миллионов часов в неделю.
Больничный крестьянин.
Джулиан
Июнь, Год 1
Какой извращённый ум придумал разжигать костры для развлечения в душной июньской жаре Техаса? У нас дома такого не делают – а я, между прочим, родом из Флориды, земли сумасшедших.
Вокруг гудят разговоры, пока я уставился в пламя. Большим пальцем я медленно вожу по горлышку бутылки пива.
Делаю глоток и морщусь.
Тёплое IPA (*IPA – это сорт пива с выраженным хмелевым вкусом и ароматом, отличающийся горечью и фруктовыми нотами).
Прелесть.
– Эй, Сантини. – Максвелл ДеБейки протягивает мне холодную бутылку. – Хочешь ещё?
Я выливаю остатки своего пива и беру новую.
– Спасибо.
Максвелл устраивается рядом, отблески огня играют на его тёмной, покрытой потом коже.
– Не за что.
– И зачем мы жжём костёр в июне?
Он усмехается:
– Традиция BrOB-GYN.
У меня невольно замирает рука с бутылкой на полпути ко рту.
– BrOB-GYN?
Он смеётся, пожимая одним мощным плечом.
– Мужчины-ординаторы держатся вместе. Иначе нас женщины сожрут заживо.
Хм. Правда, что ли? Сожрут?
Я стискиваю губы, чтобы сарказм не вырвался наружу. Наверное, не стоит выпендриваться ещё до начала работы, но я всё равно не могу сдержать кривую ухмылку. Какая ирония – берегись женщин, они погубят мир!
Снова делаю глоток, и холодный хмель приятно разливается по горлу.
Максвелл через несколько дней начнёт свой четвёртый год – последний, он уже почти главный ординатор. А я – на самом дне. Жалкий интерн. Первый год ординатуры, и я один из пяти счастливчиков, которых взяли в небольшую программу акушерства-гинекологии Техасского университета при TUMC (*Tertiary University Medical Center – Университетский медицинский центр третьего уровня.).
До сих пор не понимаю, как я сюда протиснулся. Программа сильная, а я не был очевидным кандидатом. Мои баллы далеки от идеала, и после фамилии у меня не заветные MD (*Medical Doctor – врач, доктор медицины.).
Джулиан Сантини, DO.
Доктор остеопатии. В медицинском мире это вроде как пасынок: считается, что остеопаты пошли по этому пути только потому, что не смогли поступить в традиционные медицинские школы.
Я – единственный DO в программе. Один из трёх на всю больницу.
В марте по всей стране три с половиной тысячи врачей боролись за полторы тысячи мест в акушерстве-гинекологии. И каким-то чудом я оказался в числе победителей. Что сыграло роль? Интервью? Рекомендации? Слепая удача? Как бы там ни было, я остро осознаю, что не заслужил этого места, и должен действовать осторожно.
Мне многое нужно доказать. И почти нет уверенности, что я смогу это сделать.
– Готов к следующей неделе, брат? – спрашивает Максвелл. – Родильное сейчас нарасхват. Первое июля не за горами.
Я снова смотрю на огонь.
– Думаю, да. А кто вообще решил отправить самого зелёного на роды первым?
Не могу отделаться от мысли, что меня решили проверить. Все отделения – родильное, хирургия, профильные ротации и так далее – распределяются по месяцам и постоянно меняются. И почему-то я первый интерн, который будет работать в родильном отделении. Это не только самая тяжёлая ротация, но и самая длинная по часам. Настоящее испытание огнём.
Максвелл фыркает:
– Самый зелёный? Не думаю. К тому же я твой старший. Это не наказание, брат. Повеселимся.
Жар от костра искажает силуэты мужчин на другой стороне, все они болтают с пивом в руках.
Слева от меня один из ординаторов рассказывает двоим о сложной операции на прошлой неделе. Справа Максвелл устраивается поудобнее в кресле.
Дом и задний двор принадлежат Аше Фоли, будущему третьекурснику и явному холостяку. Готов поспорить, он когда-то был в братстве. Всё здесь выглядит с размахом: шикарная терраса, которую он якобы построил сам, игровая с системой объёмного звука, бар, занимающий полкухни, и банка с презервативами на холодильнике.
Тонко.
Главная «достопримечательность» его гостиной – плакат с витиеватой надписью: «Я не гинеколог, я вагинист». Под этой фразой акварельный рисунок: рука вытаскивает из цилиндра матку. Когда я указал на него с поднятой бровью, Аше сказал, что это подарок от Тайного Санты на прошлое Рождество. Максвелл тогда едва заметно покачал головой и обвинил его в том, что тот сам купил это на Etsy (*Etsy – это онлайн‑маркетплейс, где мастера и мелкие магазинчики со всего мира продают уникальные товары ручной работы, винтаж, а также товары для рукоделия и творчества.).
У меня не нашлось слов.
Из двадцати ординаторов-мужчин в программе только шесть. Четыре мужчины-врача-наставника – наши начальники – тоже пришли на сегодняшнюю встречу. Я приехал, даже не зная, что женщин сюда обычно не зовут. Максвелл говорит, что у них есть свои традиции, но я сомневаюсь.
Представляю, что сказали бы мои сёстры об этом слегка женоненавистническом сборище.
Это отвратительно, Джулиан. Как ты вообще мог участвовать в таком?
Придётся потом объяснить им, что меня сюда заманили обманом. Надеюсь, они поймут.
Быть младшим братом четырёх старших сестёр – так же утомительно, как и весело. Их уроки из детства до сих пор звучат у меня в голове. Один из любимых: мужчины, которые исключают женщин из рабочих встреч, скорее всего, шовинисты и, вероятно, страдают от комплексов на тему размера.
Сёстры любят драматизировать, но редко ошибаются.
По крайней мере, в части про шовинизм. А вот по поводу остального... стараюсь не думать.
– Это не просто слух, – говорит кто-то за моей спиной.
Мы с Максвеллом оборачиваемся и видим, как доктор Левайн и доктор Кульчицкий – двое наших наставников – подходят с новыми напитками.
– Что не просто слух? – спрашивает Максвелл.
– Про интерна, – доктор К. машет рукой. – Ну, эту девушку.
Глаза Максвелла расширяются.
– А, про это. – Он поворачивается к огню. – Откуда знаешь?
Доктор Левайн, щеки которого покраснели то ли от жары, то ли от выпивки, бросает мне нейтральную улыбку. В отблесках костра его голубые глаза блестят, а короткие седые волосы не скрывают капли пота на лбу.
– Чен почти подтвердил.
Чен, наш руководитель программы? Я настораживаюсь и перевожу взгляд с Левайн на К.
Доктор К. фыркает, проводя рукой по тёмным волосам, а очки съезжают на кончик его потного крючковатого носа.
– Чен сказал, что разбирается. Ничего он не подтвердил.
Левайн закатывает глаза.
– Мы уже два дня как всё поняли.
– Что поняли? – спрашиваю я.
Все поворачиваются ко мне, наступает тишина.
Максвелл делает глоток из бутылки.
– Пару дней назад пошли слухи, что одна из интернов получила место, переспав с кем-то из отдела GME.
Что?
Отдел последипломного медицинского образования – это, по сути, связующее звено между медцентром и аккредитационным советом. Проще говоря, наш надзорный орган.
Меня охватывает холод, мышцы непроизвольно напрягаются. Перед глазами проносятся последние восемь лет – дорогостоящие занятия с репетиторами, бессонные ночи, нелегально купленные у друзей таблетки Аддералла, потому что времени официально диагностировать СДВГ не было, все бывшие девушки, которые бросали меня, жалуясь, что я слишком много учусь.
Я не из тех, кому всё даётся легко. Этот путь был адом. Да, никому не бывает просто, но за последние годы были моменты, когда я всерьёз сомневался, дойду ли до конца. Когда несколько недобранных баллов на экзамене могли означать провал мечты и кучу долгов за обучение.
Если эта девушка получила своё место нечестным путём...
Я крепче сжимаю мокрую от конденсата бутылку.
Ещё одно любимое выражение моих сестёр: неэтичные люди – мусор.
– Пока пытаюсь понять, кто именно, – говорит один из второкурсников, Лиам Хини.
Мой напарник по интернатуре Кай перехватывает мой взгляд и беззвучно спрашивает:
– Ты знал об этом?
Я качаю головой. Кай Кампизи – худощавый, выше моих ста восьмидесяти пяти сантиметров, с песочными волосами, которые идеально зачёсаны набок. Даже миллионопроцентная влажность не смогла справиться с тем, что удерживает их на месте. Познакомились мы два часа назад, но я уже понял, что он прямолинейный, суховатый и гей. Последнее стало ясно, когда при рукопожатии он сказал:
– Ты симпатичный. Гей или натурал?
– Эм. Натурал.
Он тут же отпустил мою руку и протянул пиво.
– Жаль.
С тех пор мы перекидывались парой фраз время от времени.
Глава дома, Ашер, вдруг заливается смехом.
– Ты шутишь, да? Ну, Лиам, ты же видел их имена. Из трёх девчонок в списке, кто, по-твоему, скорее всего, переспит с кем-то ради места? Рэйвен Вашингтон – замужняя женщина с малышом; Алеша Липтон – с баллами выше, чем у всех нас; или Сапфир Роуз – девушка с именем, которое хоть сейчас на афишу кабаре в Лас-Вегасе лепи?
Внутри меня что-то болезненно сжимается от этих слов. Та же мысль мелькнула у меня в голове, когда я впервые увидел имена своих соинтернов в письме. Я постарался загнать её куда подальше, туда же, где хранятся мои стыдные поступки. Например, как я однажды разорвал арт-проект сестры, потому что она сказала, что с новой стрижкой я выгляжу как тринадцатилетний Джастин Бибер.
Но серьёзно, какие родители называют дочь Сапфир Роуз и рассчитывают, что её будут воспринимать всерьёз?
Если эта стажёрка и правда спала с кем-то ради места, я, наверное, взорвусь.
Хотя... а вдруг всё не так?
А вдруг это вообще не она?
У любой истории есть вторая сторона.
– Ты серьёзно? – Я смотрю на доктора Левайн. – Она с кем-то переспала, чтобы сюда попасть?
Левайн пожимает плечами.
– Источник надёжный.
Насколько надёжный?
Пару дней назад Алеша Липтон добавила меня в общий чат с остальными интернами, и мы переписывались несколько дней. Сапфир там почти не участвует в разговоре, так что у меня нет никакого мнения о ней – ни хорошего, ни плохого.
Несмотря на несправедливость, закипающую во мне, я заставляю себя не торопиться с выводами. Подождать фактов. Хотя мой куратор вроде как это подтвердил.
Чёрт.
Но имеет ли это вообще значение? Нет. Это меня не касается. Не моё дело.
Голову вниз, двигайся вперёд. Четыре года и свобода.
Грейс
Июнь, Год 1
Мои руки дрожат, когда я тянусь к рулю. Навигатор терпеливо ждёт, когда я начну маршрут, но бабочки в животе заставляют меня вместо этого нащупывать дверную ручку. Меня сейчас вырвет.
Я распахиваю дверь и наклоняюсь к тёплому ночному воздуху. Глубокий вдох немного унимает тошноту. Ещё один – успокаивает дрожь.
Это всего лишь вечеринка.
Вечеринка для ординаторов должна быть весёлым событием, возможностью познакомиться и потусоваться с людьми, которые скоро станут моей рабочей семьёй. Я проведу с этими незнакомцами больше времени за ближайшие годы, чем с родными в Калифорнии.
Так ты добьёшься своей цели, Грейс. Это то, о чём ты всегда мечтала.
Образ себя в белом халате – умной, успешной, уважаемой – вдохновлял моё маленькое, целеустремлённое сердце столько, сколько я себя помню. Быть врачом – всё, чего я когда-либо хотела. Это высшее доказательство того, что я добилась чего-то стоящего, что, несмотря ни на чьи слова, меня следует воспринимать всерьёз.
Но эти мысли не снимают удушающего напряжения в груди.
Что, если я им не понравлюсь?
Я достаю телефон.
Я: Мне страшно.
Мама: Всё будет хорошо, милая. Глубоко дыши.
Надо было принять бета-блокатор. Вместо этого я вооружилась ярко-красными туфлями Louboutin, купленными в честь выпуска, и помадой NARS оттенка Inappropriate Red. Мои длинные волнистые волосы уложены мягкими локонами, спадающими по спине. Платье, разумеется, красное.
Только не синее.
Не сапфировое.
Собравшись с духом, я выезжаю с парковки и направляюсь к дому доктора Чена, где проходит встреча. В общем чате с интернами шутили о возможных «испытаниях посвящения», но Алеша Липтон поговорила с одним из второго года. Говорят, всё ограничится алкоголем, дружескими беседами и разговорами про женские органы – неотъемлемая часть общения гинекологов.
Лично я ещё не встречалась со своими соинтернами, но по переписке кажется, что мы должны хорошо поладить.
Припарковавшись на углу между подъездом и синим внедорожником, я обхватываю живот, когда нервное волнение снова накрывает меня волной.
Дом – уютный коттедж с теплыми огоньками в окнах. Старые деревья окружают двор, с одной стороны возвышается аккуратная кирпичная труба. Возле лестницы растёт японский клён. Я на мгновение касаюсь его багровых листьев рукой.
Стук в дверь, наверное, теряется в общем шуме – никто не открывает. Собравшись с духом, я сама захожу внутрь. Комната полна людей. Первому, кого я вижу, я дарю натянутую улыбку. Это симпатичный шатен с широкой улыбкой в розовой футболке. На груди красуется мультяшная матка с накачанными бицепсами, под ней надпись: Broterus (*Broterus – это шуточное слово, объединяющее слова «bro» (братан) и «uterus» (матка), символизирующее мужскую солидарность среди врачей-гинекологов.).
Я моргаю, с трудом сдерживая смешок.
Парень усмехается.
– Захватывающе, да? – Протягивает руку. – Я Ашер, третий год.
– Привет. Я Грейс.
Он оглядывается за моё плечо, словно кого-то ищет.
– Ты одна?
– Да, сама по себе.
Его взгляд задерживается на моём лице.
– Значит, ты одна из интернов? Грейс?
Я улыбаюсь.
– Грейс Роуз.
Его глаза вспыхивают.
– А, так ты не под настоящим именем?
– Если могу этого избежать, то да.
Он смеётся и кивает в сторону кухни.
– Давай я принесу тебе выпить. Что хочешь?
– Ой. Эм. Вино, пожалуйста.
– Красное или белое?
Я показываю на своё платье.
– Красное, конечно.
Он исчезает в толпе, весело бросив через плечо.
– Конечно.
Кухня и гостиная забиты народом. Фальшивый кирпичный пол создаёт тосканское настроение, а мраморные столешницы и встроенные шкафы намекают на достаток.
Я ловлю взгляды нескольких человек, улыбаюсь каждому, но никто не спешит втянуть меня в разговор. Побродив по комнате, я разглядываю деревянные балки на потолке, пока не сталкиваюсь грудью с чьим-то локтем.
Капли чего-то холодного попадают на мою щиколотку, и я морщусь. Только не туфли...
Я опускаю взгляд на пластиковый стакан с остатками напитка, зажатый в самой красивой руке, которую я когда-либо видела.
Смуглая, тонкая, с длинными пальцами.
Утончённая.
Глупо, конечно, находить в этом что-то привлекательное.
Но когда я перевожу взгляд на его владельца, по коже пробегает жар. Он высокий, тёмноволосый, с тёмными глазами и острыми, словно стекло, скулами.
Он улыбается, ямочки появляются на щеках, а у глаз – добрые морщинки.
– Привет.
Часть моего волнения отступает.
– Привет. Прости. Кажется, я надела твой напиток.
Его тёмный взгляд скользит по моей щиколотке вверх по ноге, и я буквально чувствую этот взгляд на коже.
Жарко здесь, да?
– Ничего страшного, – говорит он. – Хотя, думаю, я испортил твои туфли.
Я стону, глядя на пятно на шёлковом банте.
– Я любила эти туфли.
Он виновато улыбается.
– Могу облить и второй, чтобы было симметрично.
– Правда? Ты бы так ради меня постарался?
– Всё для тебя, э-э... – Он вопросительно поднимает брови, явно ожидая имя.
– Грейс.
Он протягивает руку, улыбаясь.
– Джулиан. Губитель туфель. Только, пожалуйста, не рассказывай об этом моей сестре. Если она узнает, что я угробил такие каблуки, больше не заговорит со мной.
Я смеюсь.
– Твоё секрет надёжно со мной. Подожди... Ты Джулиан Сантини?
Его улыбка гаснет, рука опускается.
– Ты слышала обо мне?
Я широко улыбаюсь.
– Конечно. Я выучила имена всех интернов. Ты – Джулиан Сантини. В письме было сказано, что ты учился в LECOM (*LECOM – это сокращение от Lake Erie College of Osteopathic Medicine, одного из крупнейших в США колледжей остеопатической медицины, который готовит врачей по программам DO (Doctor of Osteopathic Medicine), стоматологии, фармации и медицинского образования.)?
– В кампусе Брэйдентон. – Его тёмные брови хмурятся. – Ты тоже интерн? Ты сказала, что тебя зовут Грейс?
Я неловко хихикаю, щеки пылают.
– Ну... Я по второму имени. Родители – хиппи. Назвали меня Сапфир.
Его улыбка тут же исчезает. Всё его тело напрягается, он выпрямляется.
– Ты Сапфир Роуз?
– Э-э... да. – Я отступаю на шаг.
Он усмехается, голос становится резким, почти холодным.
– Ну конечно.
Моё сердце сжимается от его тона.
– Ну конечно что?
– Ничего. Забудь. Отличное платье, кстати. С туфлями сочетается. Прости за это. – Он поднимает почти пустой стакан и разворачивается. – Мне нужно пополнить запасы...
Толпа поглощает его, прежде чем он заканчивает фразу.
В шоке я оглядываюсь, встречаясь с вежливыми улыбками нескольких незнакомцев, которые тут же отворачиваются к своим разговорам.
Он... он ушёл? Почему?
Комок тревоги в груди сжимается ещё сильнее, подступая к глазам. Я натягиваю улыбку и пробираюсь через кухню, проходя мимо Ашера с бокалом в руке. Поднимаю палец, чтобы он не пошёл за мной, и выскальзываю в столовую, а оттуда – на пустую террасу.
Возле стола с ингредиентами для сморов пылает костёр. Я прохожу мимо, обходя дом, и прислоняюсь к тёплой кирпичной стене.
Пара слёз скатывается по щекам, и я торопливо стираю их, пытаясь справиться с чувством одиночества и обиды. Что это вообще было?
Где-то рядом открывается дверь, и до меня доносятся голоса гостей. Я съёживаюсь в тени сбоку от дома.
– Доктор Левайн сегодня жжёт, – говорит женский голос.
Ему отвечает задумчивый мужской.
– Три года думал об этом, но теперь уверен – он с женой свингеры.
Следуют сдавленные смешки.
– Она как-то раз ко мне подкатывала на вечеринке, – говорит ещё один мужской голос.
– Заткнись, – басовито отзывается второй, в голосе которого слышится явный сарказм.
– Что стало с той в красном платье, Сантини? Думал, у меня появился шанс, а она поговорила с тобой и исчезла.
– Это была Сапфир Роуз. Она просто представилась, а я ушёл за выпивкой. Куда она потом делась, не знаю.
Слеза скатывается по щеке, когда я зажмуриваюсь. Он меня просто проигнорировал. Наверняка понимает, что так вести себя невежливо?
Боже, ну и зачем я из-за этого плачу? Вечеринки – сплошной стресс.
– Я знаю, кто это была, – говорит первый голос. – Я как раз шёл принести ей выпивку, козёл.
Ага. Это Аше.
– Тебя не смущают эти слухи? – спрашивает басовитый.
Что? Какие слухи?
– Эм. Ты вообще её видел? Я бы и сам ей место выделил, если бы она… ну, ты понял.
– Заткнись, Аше, – басовитый резко его прерывает. – Моя жена здесь.
Что за…
– Мне не мешает, – раздаётся насмешливый женский голос. – А смогла бы она вообще найти твой член, Аше? Как эти тонкие соломинки для коктейля, да? Ей бы, наверное, лупа понадобилась.
Раздаётся взрыв смеха, и я невольно улыбаюсь. И слава богу, что я не взяла выпивку от этого придурка.
– Да-да, Кэт, – с усмешкой отвечает Аше. – Ты у нас просто звезда юмора.
Её смех удаляется.
– Давай я тебе ещё выпивки принесу, худышка.
Хлопает дверь.
Басовитый тяжело вздыхает.
– Ты редкостный придурок, Аше.
– Знаю. Но, эй, если доктор Роуз и правда спит, чтобы продвигаться по службе, я покажу ей все скоростные полосы. Год у неё будет лёгким.
В голове всё перемешивается. Спит, чтобы продвигаться? Почему они так думают обо мне?
Я смотрю на своё красное платье. На красные туфли. Может быть...
Нет. Дело не в сегодняшнем вечере и не во внешности. Это стереотипы.
Только вот я не сплю ради карьеры. Вообще не сплю ни с кем – уже два года как. Последний раз всё закончилось катастрофой.
«Это как трахаться с ледяной королевой».
Ага. Повторять это удовольствие как-то не хочется. Так что мой переключатель желания надёжно стоит на «выкл».
Хотя… пока десять минут назад перед моими глазами не мелькнула эта дьявольски притягательная рука. Кто бы мог подумать, что руки могут быть такими соблазнительными?
Но потом он просто развернулся и ушёл...
О, господи. Он же знал об этом слухе, правда?
Я впиваюсь ногтями в ладони. Ком в груди жжёт изнутри, кожа покрывается мурашками, но вместо привычных бабочек злость и воспоминания о бывшем превращают их в острые кинжалы.
Я выхожу на свет, упираясь рукой в бедро.
Тёмный взгляд Джулиана цепляет меня, останавливается на лице. Он толкает локтем Аше, который оборачивается ко мне, и его ухмылка постепенно исчезает. С ними стоят ещё двое. Тоже ординаторы.
– Что вы там сейчас говорили? – спрашиваю я.
Молчание. Между нами трещит костёр. Жар и дым наполняют воздух запахом горелого кедра.
– Кто сказал вам, что я трахаюсь, чтобы чего-то добиться в жизни? – спрашиваю я.
– Эм... – Аше трёт шею и бросает взгляд на остальных. Что, надеется, что они его спасут? Неа, дружок, тебе конец. – Думаю, ты ослышалась...
Я качаю головой. Слеза снова катится по щеке.
– Нет, я услышала вполне чётко.
Никто не отвечает.
– Это неправда, – говорю я, смахивая слезу.
Джулиан отворачивается. Резкие линии его подбородка отбрасывают тени на шею. Остальные переглядываются, явно смущённые внезапным появлением разъярённой девушки.
Я топаю к ним, каблуки стучат по каменным плитам.
– И что именно вы услышали?
Аше делает такое лицо, будто ему велели сообщить девушке, что у него венерическое заболевание, причём не от неё.
– Я... не знаю?
Самый высокий из четверых встречается со мной взглядом. Узнаю его по инстаграму. Кай Кампизи, тоже интерн.
– Говорят, ты получила своё место не совсем честным способом.
Он ещё даже не начал работать и уже это слышал?
Сердце бешено колотится, кровь отливает от головы, меня мутит. Над костром в жарком мареве фигуры теряют очертания, мир расплывается в ярких звёздочках, сквозь слёзы.
Перед глазами проносятся похожие эпизоды. Школьники, шепчущиеся, что я станцую для них стриптиз. Друзья в колледже, бросающие шуточки, что мне никогда не понадобятся студенческие кредиты. Охранник в клубе, который, проверяя мои документы, спросил, не та ли я Сапфир Роуз с PornHub.
А потом медшкола. Ох, медшкола. И Мэтт.
– Я не трахалась ради того, чтобы попасть в эту программу, – голос предательски дрожит, но я всё равно хочу это сказать вслух, даже если они не поверят. – Я не знаю, кто и зачем это придумал, но я пахала, чтобы быть здесь. У меня был отличный средний балл и нормальные тесты. Я сделала всё, что должна была, и заслужила это место честно. Даже если меня зовут Сапфир Роуз.
Кай чуть склоняет голову и улыбается уголком губ.
– Так держать, девочка, – тихо говорит он.
Лицо Аше бледнеет.
– Эй, успокойся.
– Успокойся? – Я топаю каблуком. – Серьёзно?
Мужчина, которого я мысленно прозвала Басовитым, смотрит в землю, скрестив могучие руки на груди.
Джулиан замирает, отблески костра пляшут в его глазах, как языки пламени ада. Губы плотно сжаты, нижняя губа прикушена, он постукивает пальцем по пластиковому стакану в руке. Я на секунду представляю, как вырываю у него этот стакан и выливаю содержимое прямо в лицо. Красное вино стекает по его идеально вырезанному подбородку и впитывается в серую рубашку.
Служило бы ему по заслугам, раз уж он так легко сделал выводы обо мне. Сначала милый, улыбчивый, флиртующий – а потом услышал моё имя, как у стриптизёрши, и тут же решил, что я такая, как говорят слухи.
Придурок.
Я сверлю его взглядом.
– Я ничего тебе не сделала. Ты обо мне ничего не знаешь, но уже успел осудить по какому-то слуху? Отличный ход.
Сердце бешено колотится, я разворачиваюсь на каблуках и ухожу, обогнув дом, чтобы не проходить через толпу. Каблуки застревают в газоне, я спешу к машине, а слёзы текут ручьём. Почему я не додумалась накраситься водостойкой тушью?
Я уже почти у машины, когда слышу своё имя, и замираю.
Обернувшись, вижу, как Джулиан догоняет меня.
– Сапфир...
– Грейс, – вытираю слёзы.
– Точно. Чёрт. – Он бросает пластиковый стакан на землю, проливая остатки напитка, и протягивает мне салфетку. – Слушай, мне жаль...
– С кем именно я, по-твоему, переспала? – спрашиваю, не беря салфетку.
Он останавливается в трёх шагах.
– Что?
– С каким начальником я, по-вашему, спала, чтобы попасть сюда?
Он проводит рукой по волосам, растрепав их на лбу.
– Я не знаю. Это неважно...
– Очень даже важно. Забавно, что вы не осудили вымышленного мужика в этой истории. Только женщину.
Его глаза расширяются от удивления.
– Это не так... откуда ты знаешь, кого и за что я осуждал?
– Потому что ты ушёл от меня посреди разговора. Довольно осуждающе выглядело.
– Это не... я не... чёрт. – Он проводит рукой по лицу.
Ага. Этот парень уже показал своё лицо, и карты у меня на руках сильнее.
– Именно из-за таких, как ты, женщины не могут пробиться вперёд.
Он наклоняет голову, голос становится жёстким.
– Таких, как я?
– Женоненавистников. Мужчин, которые обвиняют женщин в том, чего они не делали. Мужчин, которые считают, что раз я симпатичная, в красном платье и с именем порнозвезды, то обязательно лягу под любого, особенно если за это что-то перепадёт. Ты только что назвал меня шлюхой.
– Эти слова вылетали из моих уст? Я тебе ничего не говорил. Я просто не хотел ввязываться в скандалы, поэтому ушёл. Извини, если это задело твои чувст…
– Говорят, что гинекологами становятся двух типов мужчины, Джулиан. Те, кто любит женщин. И те, кто их ненавидит.
В темноте его кривая улыбка кажется дьявольской.
– И ты решила, что я из последних? На основании одного разговора и недоразумения?
– Первое впечатление складывается быстро.
Он усмехается низко, с раздражением, и делает шаг вперёд, сокращая расстояние между нами наполовину.
– Могу сказать то же самое о тебе. Ты только что устроила истерику перед кучей незнакомцев вместо того, чтобы поговорить с нами по-человечески. По сути, топнула ножкой и сбежала.
– Я...
– Признаю, мне на секунду показалось, что это может быть правдой. И мне жаль. Мне это сказал наш наставник, человек, которому я больше не стану верить, ясно?
У меня отвисает челюсть. Наставники говорили обо мне такое?
Он смягчает голос.
– Как бы там ни было, я тебе верю. Ты думаешь, я ненавижу женщин, но это не так. Я тебя толком не знаю, но мне больно видеть, как ты плачешь из-за этого.
Он берёт меня за запястье и вкладывает в руку салфетку.
Может, это и несправедливо, но всё раздражение от этой ситуации я вымещаю именно на нём. Я вырываю руку.
– Ты придурок.
Он горько усмехается, поворачивается и поднимает с земли свой стакан.
– Прекрасно. Спасибо. Отлично.
– И ты просто уйдёшь?
Он резко оборачивается.
– А что ты хочешь, чтобы я сделал? Как мне это исправить? Я не начинал этот слух. Я его не распространял. Всё, что я сделал, – это пошёл за тобой. И никто другой сюда не вышел, чтобы тебя поддержать.
– Пошёл к чёрту.
– Пошла ты, – раздражённо вскидывает руку, указывая на мою машину. – Ты же вроде уезжала?
Я сверлю его самым злым взглядом, на который только способна.
– Это ты меня остановил.
– Ну, теперь тебя ничто не держит.
Я зло фыркаю и топаю к своей Camry, дверь автоматически открывается при моём прикосновении.
– Лучше уйди с дороги. Было бы жаль, если бы тебя кто-то переехал.
