Текст книги "Богоматерь лесов"

Автор книги: Дэвид Гутерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

В эту ночь все домики были заняты. Почти во всех окнах горел свет. Дождь хлестал с такой яростью, точно Бог вспорол небеса, вместе с водой изливая свой гнев. Как будто хотел подчинить себе захлебнувшуюся дождем землю. За шумом дождя не было слышно даже машин на шоссе.

Проезжая мимо офиса мотеля, Том заглянул в окно, надеясь мельком увидеть Джабари. Внезапно он ощутил острое желание просто увидеть женщину. Но внутри сидел Пин и смотрел телевизор, положив подбородок на стойку регистрации и перебирая свои жирные волосы хрупкими пальцами цвета карамели. При виде этих пальцев Тому стало не по себе – словно в них таилась опасность. Он почувствовал себя слабым и уязвимым. «Все это слишком грустно, – подумал он и поехал дальше. – Хотя это всего лишь жизнь».

В «Большом трюме» было людно, но оживления не ощущалось. Хотя население городка обнищало, питейные заведения Норт-Форка по-прежнему процветали. «Бродяга», «Большой трюм», «Эйч-Кей» и «Ти-Джей» были битком набиты алкоголиками. Жизнь почти каждого из завсегдатаев осложняли долги, опрометчивые решения и общая неразбериха. Кто-то всего за неделю лишился половины зубов, пары пальцев, жены и грузовика. Другой подстрелил в поле лошадь, угодил в яму на чужой машине и спьяну проспал полночи в папоротнике с разбитым носом. По меркам американского среднего класса – людей, что спят в свежих пижамах и наблюдают за состоянием своих ценных бумаг через Интернет, – такой подход к жизни просто не укладывался в голове, однако здесь он цвел пышным цветом. Как понять поведение двух безработных лесорубов, которые на рассвете взломали двери пивнушки «Эйч-Кей» и сидели у стойки, попивая виски «Джек Дэниелс», пока за ними не приехал шериф? Едва ли можно считать убедительным объяснение: «Нам было негде переночевать». Что сказать о лесорубе, который, услышав в «Бродяге», что веселящий газ усиливает половое влечение, проник в зубоврачебный кабинет, развалился в кресле, спустив брюки, открыл клапан, надел на лицо маску, довел себя до оргазма и умер? Или о парне, который был освобожден условно и в знак протеста против судебного запрета на посещение баров ночью пробрался в чужой фургон, соединил провода, запустил двигатель и на первой скорости въехал в «Ти-Джей» через заднюю стену? Найти разумное объяснение подобным поступкам невозможно. Все это была одна нескончаемая история, что-то вроде дешевой мыльной оперы. Город был одной большой семьей, которую объединяли самые темные связи. В Норт-Форке любили истории про убытки и поражения, случаи бессмысленного и дикого поведения, напрасной и безрассудной бравады, заставляющие качать головой. Жители городка были убеждены: спокойная, упорядоченная жизнь противоестественна, без трудностей и неприятностей жить нельзя. В случившемся виноваты «Сьерра-клаб», Американский союз борьбы за гражданские свободы и Джейн Фонда. На бамперах машин можно было частенько увидеть наклейку «Мой президент – Эдди Мерфи». Нередко встречалась и другая – «Убивай дельфинов». Никто не знал, почему дела обстоят так, а не иначе, не винить же во всем дождь, ведь дождь не только приносит неприятности, но и обладает очистительной силой. Зловещий, мрачный лес тоже не виноват. «Лес похож на темный колодец», – написал один исследователь. «Он давит на мои чувства», – вторил ему публицист, живший в девятнадцатом веке. И тот и другой пришли в лес со своими несчастьями. Есть множество мест, которые вызывают раздражение. Но если у вас гадко на душе, лес тут ни при чем. Может быть, жителям города просто не хватало солнечного света, что, как известно, вызывает депрессию?

В «Большом трюме» Том Кросс сел в стороне и стал смотреть футбольный матч. Был субботний вечер, дождь лил так сильно, что окна «Большого трюма» помутнели от воды и было слышно, как ливень, грохочущий снаружи, выбивает неровную, глухую дробь. Безработные лесорубы сидели за столиками поодиночке или небольшими компаниями, пили пиво и сдержанно поругивались в сторону телевизора. Музыки не было. Тот, кто напивался по-настоящему, в такой обстановке просто мрачнел еще сильнее. Комментируя футбольный матч, кто-то воскликнул: «Лучше бы они наняли побольше черномазых, как делают все приличные команды!» – и за этим замечанием последовала бессвязная беседа о футболе: «Третий номер меня просто бесит. Ему дают пас, а он? Вот растяпа!» – «„Морским ястребам“ нужно вернуть Боза. Где этот Боз, когда он нужен? Он вообразил, что его ждут не дождутся в Голливуде? Решил броситься в ноги Бо Джексону? Раскатал губу, что станет вторым Шварценеггером? Если бы здесь был сейчас этот черномазый, „Ястребы“ могли бы играть на суперкубок. Говорят же, черномазые не проигрывают».

Компания немолодых женщин за стойкой приглушенно переговаривалась. Они устроили для себя что-то вроде тотализатора, причем делали ставки не только на счет в конце каждой четверти, но заключали пари и на счет, который объявлялся каждые две минуты. Барменша не отходила от них – болтовня старух успокаивала ее, – по необходимости предпринимая краткие вылазки, чтобы обслужить клиентов за столиками. Она стояла рядом с кассой и жадно курила.

– Так что там насчет девчонки, которая видела Деву Марию? – спросила одна из старух. – Или ей показалось, что она ее видела, не знаю, что там было на самом деле.

– Я слышала, она видела дух маленькой девочки. Той, что потерялась, помните.

– Дочку того типа, что убирает школу?

– Джима Бриггса. Да, я про него.

– Я слышала, что Деву Марию она тоже видела. Его зовут Джим Бриджес. Бриджес.

– Насколько мне известно, она видела обеих. Мне рассказала об этом женщина, которая ходила в лес вместе с ней.

– И кто же это?

– Пэт Менденкэмп.

– И она потащилась в лес вместе с ней? Нет, такие развлечения не по мне.

– Туда ходило несколько человек.

– Что ж, это их дело. Я не хочу, чтобы меня похитили инопланетяне.

– Думаешь, все дело в этом?

– Кто знает? Вполне возможно. С этого все и начинается. Люди считают, что происходит одно, а на деле оказывается, что это совсем другое. Мало ли болванов попалось на такую удочку, а потом оказалось на космическом корабле.

– Может быть, это дьявол, – сказала барменша. – Делает свое черное дело.

В миллионный раз за время работы в баре она зорко оглядела столики. Не нужно ли что-нибудь? Не перебрал ли кто? Она вышла из-за стойки собрать пустые стаканы. Она вспомнила дьявола, не имея в виду ничего определенного, – все знали, что в мире существует зло, а значит, должен существовать и его источник.

– Эй, – сказала она мужчинам, которые бились об заклад, наблюдая за футбольным матчем. – Вы слышали про девушку из туристского городка, которая видела Деву Марию?

– Кровавую Мэри, – отозвался один из них. – Она видела кровавую Мэри.

– Ни хрена она не видела.

– Может быть, ее нужно сделать тренером «Ястребов»?

– Принести вам еще пива?

– Я бы предпочел «кровавую Мэри».

– Здесь ее не подают. Кому что принести?

– Тащи пиво, Тэмми.

– А тебе?

– Тоже пиво. Но смотри, полкружки пены мне не нужно.

– Я же сказал, пусть ее сделают тренером «Ястребов». Или дадут ей еще грибов, от которых начинаются глюки. Или – придумал – пусть ее сожгут на костре.

Тэмми вернулась в свое прибежище рядом со старухами и принялась наполнять кружки. Еще немного, и она сама станет старухой, и все же, несмотря на это, она каждый вечер натягивала на свои оплывшие бедра джинсы. Сегодня в баре были два парня, с которыми когда-то она по пьянке имела глупость переспать, хотя ни в том, ни в другом не было ничего хорошего. Одним из них был Вон Мэйнард – с тех пор он успел потерять глаз из-за щепки, она вылетела ему в лицо из-под ленточной пилы, – другим Том Кросс.

– Что ж, пока они на рожон не лезут, – произнесла она в пространство. – Надо только присматривать за ними, и все будет в порядке.

– Что ты имела в виду, когда сказала, что это был дьявол?

– Когда в лесу что-то мерещится, не исключено, что это проделки сатаны. Я имею в виду силы зла.

В одной руке Тэмми держала три кружки, а в другой – полный стакан. Спутниковая тарелка на крыше начала барахлить. Иногда во время дождя сигнал прерывался, телевизионная компания называла это дождевой тенью. А разве телевизионный сигнал не чудо? Как это происходит? Разве это можно понять? Если из Техаса по воздуху можно передать футбольный матч, существование сатаны тоже вполне вероятно. Так или иначе, изображение на экране выглядело неважно. Оставалось надеяться, что со временем оно улучшится.

Том Кросс медленно потягивал пиво, и в конце концов его кружка опустела.

– Всё в порядке? – спросила Тэмми.

– Еще.

– Почему ты всегда отвечаешь мне одним словом?

– Не могла бы ты принести мне еще пива, Тэмми?

– Полное предложение.

– Да.

Том действовал ей на нервы. В глубине души ей хотелось переспать с ним еще раз, теперь, когда на него свалилось несчастье. Может быть, беда сделала его нежнее. Не таким холодным и молчаливым. И когда все будет позади, они смогут поговорить по душам, – ей давно хотелось поговорить о своей жизни с мужчиной. Тэмми представила, как они лежат в постели, курят и разговаривают о наболевшем – ведь у нее тоже есть свои раны, хотя, конечно, ее боль не сравнить с трагедией Тома. Такая трагедия способна уничтожить человека, и, возможно, в беде он стал иным, тем, кому можно открыться.

«Хотя скорей всего, – подумала она, – теперь он стал еще хуже». Во всяком случае, так ей показалось. Путаться с Томом, надеясь на минуту нежности, означало искать неприятностей на свою голову. Тэмми знала: близость с мужчиной всегда оказывается не такой, какой ты ее себе представляешь. «Нет, – решила она, – Том мне не нужен. От любопытства кошка сдохла, а я уже прожила свои девять жизней».

Она забрала пустую кружку и принесла ему новое пиво со словами: «Может быть, это тебя немного поддержит», а Том ответил: «Не исключено». И она забыла о своем решении, которое только что приняла, и положила руку на его столик.

– Твой сын, – сказала она, – как он?

– Парализован.

– Я знаю. Как он себя чувствует?

– Как бы ты себя чувствовала, если бы была парализована?

– Паршиво. Ужасно. Но, может быть, он поправится?

Том отхлебнул пива, вытер рот рукавом куртки и стал смотреть футбол.

– Ладно, – сказала Тэмми, – я понимаю. Тебе не хочется об этом говорить.

– Тэмми!

– Да?

– Кажется, тот парень просит еще пива.

– Скажи, пусть возьмет сам.

– Если молоть языком, легче не станет. Что толку в разговорах.

– Тебе видней, Том.

– Насчет этой девчонки, которая видела Деву Марию. Что там случилось?

– Она из туристского городка. Собирает грибы. Больше мне ничего не известно.

– Он бесится, что ты даже не обернулась в его сторону.

– Передай ему, что я предпочитаю смотреть на тебя.

– Давай, Тэмми, займись своим делом.

– Не знаю, как тебе, Том, а мне было приятно с тобой поболтать. Вот и всё. А тут еще этот дождь. Хоть что-то приятное.

– Так не бывает. Ты это знаешь. Перепихнуться с кем-нибудь и разбежаться в разные стороны как ни в чем не бывало.

– Ты мне отказываешь?

– Пожалуй. В общем, да.

– Это ошибка, – сказала Тэмми.

Она подошла к нему перед закрытием; он продолжал потягивать пиво. Но, как выяснилось, от близости с Томом по-прежнему было мало радости. Он сделал все в два счета, спустив брюки и даже не расшнуровав ботинки, его рубашка так и осталась застегнутой на все пуговицы, и пик его наслаждения миновал без фанфар. «О господи», – услышала она, и когда он открыл глаза, они были затуманены. Он отстранился от нее без намека на ласку и застегнул брюки. Потом уселся на стул и закурил, глядя в окно. Ей показалось, что они вообще не занимались сексом; впрочем, с ее стороны, пожалуй, именно так и было. Она все еще надеялась на задушевный разговор, на минуту эмоциональной близости. Тэмми помнила, как он разочаровал ее в прошлый раз, когда все произошло слишком быстро; но в этот раз все оказалось еще хуже: Том не поцеловал ее и даже не взглянул на нее, просто равнодушно сделал то, что хотел, словно справил нужду в лесу. Но если раньше он был холоден и безразличен, то теперь в каждом его движении сквозила печаль. Он был опустошен, рядом с ним было неуютно, точно его несчастье было заразным, и ей захотелось побыстрей уйти, не вникая в то, что творится у него в душе. Что же, зато все быстро кончилось, она и глазом моргнуть не успела. Никакого неловкого бормотания или проблем с эрекцией. Зачем она это затеяла? Только еще раз испытала унижение. Тэмми села и начала собирать свою одежду.

– Как тебе удалось здесь поселиться? – спросила она.

– Я подрабатываю в мотеле. Ремонт. Плюс наличные каждую неделю. Это все, что я могу себе позволить.

– Тебя выгнали?

– Я ушел сам, Тэмми.

– Из-за чего?

– Из-за всего.

Она прекрасно знала эту историю. Ее знали все. Трагедия Тома Кросса была темой всеобщих пересудов, дежурным блюдом, которое подавали в «Лосином клубе» в самых разных вариантах – этакий шведский стол. Одни говорили, что его выгнала Элинор, другие – что, уходя, Том переломал в доме все что можно, третьи – что они расстались полюбовно, четвертые – что они до сих пор спят вместе, хотя и ненавидят друг друга. Все понимали, что они поссорились из-за сына и из-за того, что с ним стряслось, но что именно они не поделили, не знал никто.

– Из-за всего, – повторила Тэмми. – Понятно.

Том встал и бросил на кровать ее джинсы. Мимо по шоссе проехала машина, свет фар скользнул по шторам и осветил его лицо. Мимолетная вспышка выхватила лицо Тома из темноты, точно он выглянул в иллюминатор. Профиль одинокого путника, как оспинами, испещренный пятнами тени.

– Давай не будем, – сказал Том. – Я этого не выношу, ясно тебе?

– Чего не выносишь?

– Одевайся.

– Если у тебя осталась хоть капля совести, помоги мне застегнуть лифчик.

– Застегни спереди и сдвинь назад.

– Я имела в виду не это.

– Я понял.

– Ты ни с кем не разговариваешь?

– Два раза в неделю я хожу на исповедь.

– Ты рассказываешь священнику про ночи вроде этой?

– Если бы не рассказывал, я не мог бы причащаться.

– Что он думает насчет этой девушки, которая собирает грибы?

– При мне он на эту тему не заговаривал.

– Увидеть Деву Марию, Господи! Неужели такое бывает? – Тэмми надела блузку. – Дай сигарету, – попросила она.

Она натянула джинсы, прикурила и затянулась – глубоко, глубже, чем Том. Она знала, что может умереть от рака легких или эмфиземы, но не бросала курить. Она обещала себе, что, если ей придется дышать через трубку, которую засунут ей в горло, она не станет ни о чем жалеть и, чтобы не расплакаться, будет вспоминать удовольствие, которое доставляли ей сигареты.

– Странная ты все же, – сказал Том. – Я про то, как ты куришь.

– Точно хочу умереть.

– Вот-вот, именно. У тебя так втягиваются щеки…

– Как у шлюхи, которая делает минет.

– Я этого не говорил.

– А если бы и сказал?

– Это твои слова, – возразил Том.

– Оказывается, ты ревностный католик.

– Я не ревностный. Но я верю в Иисуса.

– Может быть, это всего лишь спасательный круг? Ты думаешь, что он тебе помогает, но, если ты упадешь за борт, все равно погибнешь, Том. Он не спасет от холода и акул.

– Ты не права. Это спасение.

– Спасение… Я никогда не понимала этого. Спасение от чего? Что-то не похоже, чтобы тебе это помогло. А ведь ты ходишь в церковь.

– Так всегда случается, если с кем-то переспишь. Потом приходится поддерживать разговор.

– Ты трахнул меня, – сказала Тэмми. – Да, трахнул, так скажи хоть два слова. Ответь.

– Я тебе ничего не обещал, Тэмми.

– Это обещание… как это сказать… подразумевается, Том. Это разумеется само собой.

Она завязала шнурки и надела куртку.

– Это место действует мне на нервы, – заявила она. – Здесь пахнет плесенью.

– Я ничего не обещал.

– Хорошо, ты ничего не обещал.

Понурый, он сидел у окна с сигаретой в руке. Когда полоса света из ванной упала на его лицо, в щетине на подбородке стала заметна проседь.

– Тэмми… – сказал он.

– Мне пора. С меня хватит.

– Представляю, что обо мне говорят.

– Тебе этого лучше не знать, Том.

– Ты веришь тому, чему хочется верить.

– По правде сказать, я об этом не думаю. Но мне жаль твоего сына.

Том встал и направился в туалет.

– Ты сама напросилась, – напомнил он. – Я тебя не заставлял. Даже пытался отговорить.

– Ты прав, – ответила Тэмми. – Я сама виновата.

Стоя в дверях, она швырнула сигарету под дождь.

– Ты жалкий тип, – сказала она. – Иди к черту.

Тэмми ушла, и он лег на кровать, ожидая, пока ее пребывание забудется, чтобы поразмыслить о других вопросах. Это заняло некоторое время и потребовало от него определенных усилий. В комнате пахло их встречей. Он представил, как рассказывает об этом священнику: «Я переспал с барменшей, Тэмми, из „Большого трюма“». Сочетание этих слов показалось ему омерзительным. Может быть, если он искренне раскается, омерзение пройдет? Его брак стал простой формальностью, поэтому совершенный грех обретал иной смысл, он не мог объяснить, какой именно. Он держался безразлично, он это понимал. Он не считался с чувствами Тэмми. Эта беда, которую принесли с собой его беды: они не оставили места для других людей. Резервы понимания истощились из-за печали и отчаяния. Тяжелое чувство не оставляло Тома даже во сне, даже когда он был пьян. Оно давило на него, даже когда он прелюбодействовал, и теперь он знал, что такое безумие: ты все больше устаешь от своего несчастья, и внезапно у тебя либо случается сердечный приступ, либо в голове что-то щелкает, и все вокруг погружается во тьму. Едва ли кто-то осудил бы его, если бы он оставил этот мир. Для этого у него был отличный предлог.

Утром Том сгреб опавшие кедровые иглы и вычистил водостоки. Вода проложила себе путь через стоянку для машин, и здесь образовались настоящие реки. Он привез тачку гравия и засыпал выбоины. Появилась супружеская пара, которая утаила собаку. Муж вез за собой чемодан на колесах, жена держала на руках собаку, завернутую в красное клетчатое одеяло.

– Доброе утро, – сказал Том. – Как спалось? – Том умел летать на автопилоте. В его повседневной жизни всегда была доля театральности.

– Прекрасно, – сказал мужчина.

– Обогреватель все время щелкал, – заметила женщина.

– Мы хотим заменить их, – сообщил Том. – Установить приводные тепловентиляторы.

– Тогда будет слышно, как гудит вентилятор, – парировала женщина.

– Вам не победить, – подмигнул мужчина.

По их просьбе Том показал на карте, где находится туристский городок. Потом разговор зашел о явлениях Пресвятой Девы. Пара уже побывала на местах подобных видений в Коньерсе, Джорджия, и Колд-Спринг, Кентукки, но это было первое место в их родном штате. Они были очень рады, что оказались здесь в самый разгар событий.

– Возможно, свершится чудо, – сказала женщина. – Кто знает, что будет…

– Похоже, эта новость взволновала многих, – сказал Том. – Но откуда столько людей? Как все узнали так быстро? Вот что меня удивляет.

– Интернет, – сказал мужчина. – Сенсация есть сенсация.

По пути в церковь Том проехал мимо своего дома; на самом деле он уже не был его домом – заплесневелый одноэтажный домишко с навесом для автомобиля, сараем для инструментов и лужайкой, поросшей мхом. Не выключая двигателя, он остановил пикап, чтобы посмотреть на свою прежнюю жизнь из окна машины. Водосточные желоба были забиты почерневшими иглами, стык воронки водостока на крыше разошелся с покосившейся трубой, и вода стекала прямо под фундамент. Небось в подвале пахнет как в сортире. Дверь сарая для инструментов была приоткрыта. Потом он заметил то, что ожидал увидеть: Элинор не прикрыла дрова, скомканный кусок брезента валялся неподалеку; наверняка она тратит целое состояние на электричество, вместо того чтобы топить дровяную печь. Она никогда не умела беречь деньги, и теперь у нее их нет. Впрочем, он и не ожидал, что она изменится. Она всегда покупала дорогие продукты – киви и авокадо, а зубной врач, который лечил их детей, вечно надувал ее, но разве теперь это имеет значение? Они оба тратили деньги, которых у них не было, так какая разница? Он старался не думать о ее покупках по каталогам, которые приходят по почте, когда в холодильнике пусто. Пакеты с дорогим удобрением – это же надо, продавать дерьмо! – и почвообрабатывающая машина, которую она видела по телевизору. Элинор жадно впитывала информацию из рекламных роликов и не пропускала ни одной распродажи. Она была из тех, кто готов купить кухонный комбайн, увидев, как его демонстрируют на окружной ярмарке, электрический массажер спины, сковородки с антипригарным покрытием, соковыжималку и набор ножей для стейков. Спорить с ней было бесполезно – все свои приобретения она считала совершенно необходимыми. «Я не транжира, тебе это известно, – говорила она, – и не надо обвинять меня в расточительности. Я покупаю на распродажах, я сама стряпаю еду, я штопаю носки, я собираю купоны и не желаю это слышать, по отношению ко мне это просто несправедливо». – «Я не говорил ничего подобного». – «Ты говоришь это постоянно». – «Я больше не буду, можешь не сомневаться».

Впрочем, эти мелкие стычки, которые сопровождали их брак, давно остались позади. Элинор выводила его из себя и раньше, но это была ерунда, такое бывает с каждым. Наверное, он мог бы с этим смириться и прожить в браке до конца своих дней, пока его не хватил бы удар, но потом к этому добавился «несчастный случай» с Томми, и все рухнуло. Их мирному сосуществованию, привычной жизни без надежды на любовь пришел конец. Последовал период долгой, мучительной вражды, во время которого он не раз повторял: «Недаром говорят, что подобными вещами проверяется прочность брака». «Я устала, – в конце концов не выдержала Элинор. – Твои слова ничего не решают и никуда не ведут». «А что мы должны решить?» – спросил Том. – «Если тебе непонятно, могу помочь». – «Я не прошу твоей помощи». – «Ты постоянно все передергиваешь, десять минут назад ты просил о помощи, Том, но ты даже не помнишь об этом, твоя память потрясающе избирательна. Я точно помню, что ты говорил, а ты не помнишь даже то, что сказал вчера: что во всем виновата я одна и ты не желаешь это обсуждать». «Черт побери, – сказал Том, – теперь ты вспомнила про вчера». – «Да, все это продолжение вчерашнего, и, по-моему, так было всегда: ты сквернословил и хлопал дверьми, требуя, чтобы я была милой и ласковой». «Милой и ласковой? – переспросил Том. – Это что-то новенькое. Когда ты в последний раз была со мной ласковой? Знаю, у тебя отличная память, ты скажешь, что это было позавчера или на прошлой неделе, а я забыл это, потому что я безмозглый болван». «Послушай, – сказала Элинор, – мы зря тратим время. Мы толчем воду в ступе, талдычим одно и то же. С тобой бесполезно говорить. Сейчас я должна заняться Томми. У меня больше нет на тебя времени». «Вот и прекрасно, – сказал Том, – иди займись Томми. От этих разговоров меня уже тошнит. Я буду рад, если мы вообще прекратим разговаривать. От разговоров нет никакого проку». «Вот видишь? – сказала Элинор. – В этом-то и беда. Ты не желаешь ничего обсуждать, как же мы можем что-то решить?» «Говоришь только ты, – возразил Том. – Кажется, ты собиралась заняться Томми». «Почему ты не отвечаешь на мои вопросы?» – спросила Элинор. «Мы уже говорили об этом вчера, – ответил Том. – Ты просто забыла».

Том облокотился на руль и задумчиво посмотрел на мрачный фасад своего дома, его неряшливый, попорченный дождями профиль. Он знал, что Элинор усаживает Томми в гостиной и из окна ему видно, что происходит на улице, поэтому задерживаться перед домом не стоило. Может быть, именно сейчас мальчик смотрит в окно. Том не знал этого, поскольку входить внутрь ему запрещал судебный приказ – дело рук адвоката Элинор. После развода с женой Том постоянно появлялся в доме без предупреждения, и это так раздражало Элинор, что она наняла юриста. Так у Тома появился еще один противник. Младший компаньон владельца адвокатской конторы, самодовольный еврей. Расставшись с женой, Том не оставил привычку заходить к себе домой, обследовать содержимое холодильника, брать оттуда то банку пива, то яблоко, купленные на его же деньги, и садиться за собственный стол, положив на него ноги. По мнению Элинор, подобные визиты были слишком часты, и она решила, что Том должен наносить их по расписанию. В итоге он получил письмо от адвоката с соответствующими распоряжениями. На фирменном бланке было указано название фирмы в Такоме – три еврея плюс Гарр и Макмиллан. Незапланированные визиты запрещались. Тому разрешалось заходить домой только перед работой – тогда он еще работал в дневную смену, – так можно было заставить его соблюдать разумные временные ограничения. В известный момент ему придется уйти, и в этом не будет никакой натянутости или неопределенности, его посещение завершится естественным образом. Приступая к работе в девять утра, он приходил бы в семь тридцать, а уходил в восемь тридцать, имея в своем распоряжении полчаса, чтобы добраться до тюрьмы, иначе он опоздал бы на работу. Придумав такое расписание, адвокат, Соломон, явно считал себя гением изобретательности, он был так доволен собой, что Тому хотелось превратить его заносчивую физиономию в отбивную. Порой, в очередной раз слушая, как адвокат болтает вздор, Том внимательно смотрел то на точку между его носом и шевелящимися губами, то на темные полукружья под глазами, выбирая, куда бы его ударить, – ударить так, чтобы он заткнулся, без предупреждения сбить с ног и хорошенько отколошматить. Удержаться было нелегко. На стороне адвоката была цивилизация. И все же Том взял над ним верх, поменявшись сменами с другим охранником. Его перевели работать в вечернюю смену в воскресенье, и он явился домой в четыре часа пополудни, мурлыкая себе под нос прошел в кухню, где Элинор резала сельдерей, и взял из холодильника банку колы.

– Хочешь, чтобы я позвонила адвокату? – спросила она.

– Погоди, – сказал Том. – Ах да! Наш договор.

– Не смей играть со мной в эти игры, – ответила Элинор.

– Игры, – повторил Том и открыл колу. – Сегодня я к ним готов.

– Мы заключили, – сказала Элинор, – специальное соглашение.

– Напомни мне его формулировку, – попросил Том.

– Тебя здесь быть не должно, Том.

– Ошибаешься, дорогая.

– Ты знаешь, мне не по силам вышвырнуть тебя за дверь, – сказала Элинор. – Зачем ты это затеял, ведь окажись ты на моем месте, ты не моргнув глазом выставил бы меня за порог, это в твоем духе, именно поэтому ты мне так противен.

– Ты отклоняешься от темы, – ответил Том. – Мы говорили о нашем соглашении, а не о твоих измышлениях на мой счет. Так что звони своему адвокату, дорогая, и я сам с ним поговорю.

Она позвонила адвокату. У нее был его домашний номер.

– У нас небольшая проблема, – сказала она. – Здесь Том. Он отказывается уйти.

После этого она передала трубку Тому.

– Извините, что беспокоим вас дома, – сказал Том. – Думаю, сэр, вам не больно-то интересно обсуждать наши проблемы в воскресенье, но как я ни отговаривал Элинор звонить вам, она настояла на своем. Вы уж простите ее.

– В вашем голосе звучит ирония, Том. Думаю, вы взяли неверный тон, Давайте поговорим серьезно.

– Я серьезен как никогда, – ответил Том.

– Вы понимаете, что нарушение договора может иметь правовые последствия?

– Простите, – сказал Том, – напомните мне формулировку. Я сделаю все, что записано в договоре.

– Вы знаете, что там написано.

– Я пытаюсь вспомнить.

– Не валяйте дурака.

– Я и не думаю валять дурака.

– Тогда что вы делаете дома?

– Я выполняю условия договора. Я делаю то, что он предписывает. То, что приказали мне вы.

– Я не приказываю. Это неподходящее слово. Мы пришли к соглашению, Том. К взаимному соглашению. Вы поставили под этим документом свою подпись. Договор гласит: в течение часа перед работой. Но никак не в воскресенье.

– Там так и написано: «никак не в воскресенье»?

– Почему я должен толочь воду в ступё? Я сижу с сыном и дочерью на кухне, мы играем в настольную игру, а вы тут изводите меня из-за какой-то ерунды. Я не могу этого понять.

– В какую настольную игру?

– В игру, требующую напряжения интеллекта.

– Еще раз простите. Я говорю это от всей души, сэр. Я не хотел портить вам семейный досуг. Отрывать ваше драгоценное время. Но ведь это Элинор вам позвонила, не я.

– Если воскресенье не входит в категорию «в течение часа перед работой», значит, никаких посещений по воскресеньям. Неужели это непонятно?

– Прошу вас, продолжайте свою игру. Сожалею, что пришлось побеспокоить вас, сэр. Элинор тоже просит у вас прощения.

Том повесил трубку. Он посмотрел на жену и пожал плечами.

– Все прояснилось, – сказал он.

– Что именно?

– Теперь все понятно. В течение часа перед работой. А меня перевели работать в вечернюю смену, которая начинается в тюрьме через пятьдесят две минуты.

– Ты явился без предупреждения, – сказала Элинор. – И я… я хочу, чтобы ты ушел.

– Я просто выполняю условия договора, – ответил Том.

Но Элинор и бровью не повела.

– Очень остроумно, – сказала она. – Ты опять взялся за свое, Том, придумал очередную уловку. Считаешь, что ты умнее всех.

Он поднялся и пнул стул, на котором сидел до этого. Стул перевернулся.

– Не надо ломать мебель, – сказала Элинор. – Не надо искать новых неприятностей на свою голову.

– Это произошло случайно, – сказал Том. – Я про стул.

– Нет, не случайно, – сказала Элинор.

– Я пришел не к тебе, а к детям.

– Дети не хотят тебя видеть. Кстати, Коллин вообще нет дома. А если бы она не ушла, она закрылась бы от тебя в спальне.

– Это ты так говоришь.

– Это они так говорят. Они ненавидят тебя, Том. Твои собственные дети. Они…

Том замахнулся, чтобы ударить ее. Элинор съежилась, и он сдержался. Элинор побежала к телефону.

– Твой адвокат подонок, – сказал Том. – Беги, докладывай ему, говори что хочешь, мне плевать.

Элинор набрала номер.

– Алло? Это Элинор Диллон. Элинор Кросс. Что? Да. Моя девичья фамилия. На меня только что напал мой муж, он нарушает условия посещения детей, он бьет меня и ломает мебель. Я не могу заставить его уйти.

Том вырвал у нее трубку.

– Я ее пальцем не тронул, – сказал он. – С ее головы не упал ни один волосок. И я не думал ничего ломать.

– Отдай трубку, – сказала Элинор.

Она попыталась выхватить у него трубку, и он выставил перед собой руку, чтобы не подпустить ее, удерживая на некотором отдалении. Она сделала обманное движение и зашла слева, он схватил ее за предплечье железной хваткой дровосека и выкрутил ей руку, продолжая говорить по телефону:

– Нет никакой необходимости приезжать сюда, я не сделал никому ничего дурного.

– Он выкручивает мне руки! – закричала Элинор.

– Она придирается ко всему, что я делаю, – сказал Том.

Дело кончилось тем, что приехал представитель шерифа.