Текст книги "Богоматерь лесов"

Автор книги: Дэвид Гутерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Стоя у плиты, отец Коллинз немного успокоился. За весь день он не провел ни минуты наедине с самим собой и не имел возможности поразмыслить о смятении и неловкости, которые он испытал утром в присутствии духовидицы, когда предстал перед ней безответным подголоском сурового, безапелляционного инквизитора. Как мальчик для битья, подпевала и лизоблюд отца Батлера. Он вспомнил, как сидел рядом с отцом Батлером в тесном «фольксвагене», будучи не в силах спрятаться от духовидицы, которая не сводила глаз с его угодливого, трусливого лица. Смятение отца Коллинза было отчасти нравственного свойства: молодого священника раздирали противоречия, – но, кроме того, и он сознавал это, в его ощущениях присутствовал романтический привкус: он представлял себя героем-любовником, которого скомпрометировали и в метафорическом смысле оскопили. Энн увидела, как его душа, отсеченная от тела, лежит в ладонях отца Батлера. И душа эта оказалась неживой материей, мертвым грузом, и скрывать это далее было попросту невозможно. Теперь она поймет, что его нерешительность, его нежелание поддержать ее проистекает из его общей мужской ущербности и природного малодушия. Именно малодушие и привело его на должность священника – должность, которая позволяла ему оставаться за пределами того мира, где царили жестокие законы естественного отбора и существовали секс, кровь и насилие.

Чтобы выйти из игры, он был готов поступиться многим, и не только сексом. Впрочем, на самом деле он вышел из игры, даже не вступив в нее, признал свое поражение после нескольких юношеских попыток, а значит, ему уже не передать дальше свой набор генов, утоляя свою плоть оргазмом. Он не узнает хваленого безумия любви и ее трагикомических тайн, изведав разве что бесплотную и отвлеченную любовь к Богу. Он будет любить умозрительный образ, голую идею. Так множились его потери. Включая детей. И детей его неродившихся детей. На старости лет его определят в дом для престарелых священников, и навещать его станут в лучшем случае сестры, если к тому времени они будут еще живы и им посчастливится избежать болезни Альцгеймера. Он станет никому не нужным стариком; он предвидел это, думая о своем отдаленном будущем. При этом в космических масштабах оно было не столь уж отдаленным – об этом ему неустанно напоминали поэты: свеча тает день ото дня, крылатая колесница все ближе. «Бог мой, – подумал отец Коллинз, – как много вопросов!» Ему было одиноко, и его терзали мучительные сомнения.

Как всегда, на выручку пришел шум вскипевшего чайника, хотя на этот раз чайник лишь обострил ощущение кризиса, наступившего в его жизни. Отец Коллинз чувствовал себя чем-то вроде мебели: поверженным, беспомощным, лишенным мужского естества обетом безбрачия, а по сути – кастрированным. До чего же он докатился – апогеем дня для него стала чашка горячего чая, которая привносила в происходящее некое подобие смысла.

Приготовление чая превратилось у него в настоящий ритуал: по понедельникам полагалось заваривать цейлонский черный чай. Одна из прихожанок сшила стеганый чехол для чайника в виде наседки на яйцах, и отец Коллинз накрыл им заварочный чайник. Давая чаю настояться, он прикрыл глаза и погрузился в размышления, представляя, что оставит место священника. Но что тогда? Он налил себе чашку чая, нашел подходящее блюдце и направился в вестибюль встречать Энн, чувствуя себя младенцем, который возится с бутылочкой. «А ведь я священник, – подумал он, – и мне предстоит встреча с духовидицей. Эта встреча вполне заслуживает того, чтобы какой-нибудь недооцененный европейский режиссер снимал ее на черно-белую пленку». Он выглянул из окна в ночь. На асфальте поблескивали лужи. Он шел по коридору, осторожно держа перед собой чашку. По дороге он хотел было проверить, как там отец Батлер, но вместо этого сделал глоток стынущего чая и принялся читать листочки на доске объявлений, поскольку чтение за чаем прочно вошло у него в привычку. Комитет содействия семье Кросс. Фонд строительства новой церкви – сокращенно ФСЦ. Листок пестрел восклицательными знаками. Он увидел, что к церкви подъехал потрепанный «фольксваген» Кэролин, а следом тянулась целая вереница машин, куда длиннее самой грандиозной похоронной процессии. Ее конец терялся где-то за углом.

Отец Коллинз поставил чашку на столик, отпер дверь и придерживал ее открытой, наблюдая, как из фургона вышла сначала Кэролин, а потом выбралась духовидица, закутанная в одеяло. Тем временем машины быстро заполняли стоянку, из них один за другим вылезали возбужденные паломники. Отец Коллинз узнал угрюмых телохранителей, которые ревностно несли ночную вахту, пока он тщетно пытался сблизиться с Энн из Орегона.

– Мое почтение, – сказал он. – Добрый вечер, Энн. Добрый вечер, Кэролин. Боюсь, остальным придется остаться снаружи. В этот час церковь закрыта. У нас не богослужение.

– Церковь открыта всегда, – сказала Кэролин. – Она принадлежит народу.

– Мы не социалисты, – возразил отец Коллинз, – и это не общественная собственность.

– Очень жаль.

– Тем не менее.

Лихорадка духовидицы превратилась в озноб. Ее трясло, бледные губы дрожали. Потускневшие глаза были распахнуты точно у рыбы, выброшенной на песок.

Кэролин обняла Энн за плечи.

– Я подумывала, – сказала она, – а не отправиться ли нам прямо в больницу, минуя церковь. Но я не знаю, где ее искать.

– Прошу вас, проходите, – отозвался отец Коллинз. – Энн, ты плохо выглядишь. Позволь мне отвезти тебя к доктору.

– Церковь, – ответила она безо всякого выражения. – Мы должны начать строить церковь.

Он пропустил их внутрь и закрыл дверной проем своим телом. Это требовало определенной отваги, и он немного воспрянул духом.

– Храни вас Господь! – воскликнул он. – Всех вас. Вы можете оставаться здесь. На стоянке. Сколько пожелаете. Благослови вас Бог!

Он проворно захлопнул дверь и задвинул засов. Два телохранителя приникли к окнам, он учтиво помахал им рукой и неопределенно улыбнулся.

– Я заварил чай, – сказал он Энн. – А у меня в офисе есть кушетка. Там ты сможешь прилечь, а чтобы тебе было удобно, я принесу подушку.

– Чай и кушетка, – сказала Кэролин. – Может быть, заодно уж вызовете врача?

– Мне не нужно врача, – сказала Энн.

Одеяло, в которое она завернулась, придавало ее облику нечто библейское: еврейка, закутанная в шаль, нищенка из Галилеи, крестьянка из Иерихона, обессиленная мадианитянка у колодца. Одновременно в ней было что-то средневековое, монашеское, – одеяло, скрывающее бледное, изможденное лицо, напоминало власяницу. Ее изнуренный вид заставил отца Коллинза вспомнить сначала об одержимости дьяволом – под глазами Энн появились темные круги, – а потом о мучениках.

– Сюда, пожалуйста, – сказал он. – Вперед по коридору.

– Да благословит вас Пресвятая Дева, отец.

– Я принесу чайник, – ответил он.

Отец Коллинз принес на подносе чай и чашки с блюдцами, точно они собрались исключительно ради чаепития. Его брат во Христе с фальшивой любезностью предложил отрегулировать радиатор, чтобы в офисе стало потеплее. Он нагнулся и принялся изучать термостат через свои бифокальные очки. Отец Коллинз заметил, что за время его недолгого отсутствия отец Батлер решил сменить тон. Елейный голос священника был исполнен притворного сочувствия к расхворавшейся девушке, хотя на деле этот человек был коварным, лживым и лицемерным.

– Жар, – сказал отец Батлер, – помогает организму справиться с болезнью. И если жар не слишком сильный, он даже полезен.

– Вы врач? – спросила Кэролин. Она устроилась на кушетке рядом с Энн, поджав одну ногу – небрежная поза мужчины. – Врач, сыщик и священник?

Отец Батлер улыбнулся, опустился на колени и выставил термостат на более высокую температуру.

– В странах третьего мира волей-неволей становишься мастером на все руки, мисс Грир. Я и механик, и электрик, и водопроводчик, и социальный работник, и тренер по футболу.

– И к тому же охотник за ведьмами, – добавила Кэролин. – Вы забыли основную специализацию.

Отец Батлер шумно вздохнул, выражая свое недовольство.

– Зря вы так, – сказал он. – Это несправедливо. Я просто выполняю свой долг. Моя обязанность – расследовать историю, которую изложила Энн.

Отец Коллинз, разливая чай, не удержался:

– Ваш рассказ вызвал у нас искренний интерес, – сказал он. – У нас нет предубеждений. Никакого предвзятого отношения. Мы хотим одного – выяснить истину. Только истину и ничего более, Кэролин. И это не допрос. И уж конечно не охота за ведьмами.

– Что ж, – сказала Кэролин, – вы уж как-нибудь разберитесь между собой. Или это добрый следователь и злой следователь?

Отец Коллинз принялся распределять чашки. Духовидица нагнулась, сбросила промокшие кроссовки и спрятала ноги под одеяло. Повозившись, она уселась в позе лотоса, отец Коллинз видел это по ее коленкам, торчащим под одеялом. С чашкой и блюдцем в руках, закутанная одеялом с головой, она была похожа на хрупкого свами, который дает интервью Би-би-си.

Отец Батлер в порядке односторонней агрессии оккупировал стол отца Коллинза. Он взял ручку и принялся рассеянно вертеть ее в руках.

– Иногда, – сказал он, – я пользуюсь магнитофоном, но, полагаю, в данном случае такой необходимости нет. Наша беседа будет носить неофициальный характер.

– Отлично, – усмехнулась Кэролин. – Мы просто обменяемся кулинарными рецептами. Или поболтаем об одноразовой посуде.

Отец Батлер сурово посмотрел на Энн.

– Возможно, вы помните слово, что я употребил утром, определяя процесс, которым я занимаюсь? Процесс, который Церковь по праву считает необходимым. Он называется распознавание, Энн, и его цель, как я уже говорил, определить подлинность ваших утверждений.

– Она очень больна, – сказала Кэролин. – Я…

– Это слово означает отличать или отделять одно от другого. Здесь очень важно не ошибиться. Моя задача – отделить правду от вымысла, галлюцинации и миражи с одной стороны и подлинное явление Девы Марии – с другой. И если мы действительно имеем дело с видением, что встречается нечасто, я должен определить, является ли оно боговдохновенным по происхождению или это ухищрения дьявола.

Энн ничего не сказала. Она сидела с чашкой на коленях, как монгол перед юртой. Отец Коллинз удовлетворенно отметил, что, судя по загадочному выражению ее лица, красноречие ее инквизитора расходовалось впустую, не достигая цели.

– Святой Иоанн Креста, – продолжал отец Батлер, – предостерегал нас, что подобный опыт нередко порождают силы зла, если нельзя доказать обратное.

– Я все понимаю, – сказала Энн, – и с удовольствием отвечу на ваши вопросы.

– В самом деле? Зачем вам это, Энн?

– Ваши вопросы ведут нас в нужном направлении, святой отец. Потому что Пресвятая Дева упоминала и вас. Известно вам это или нет.

В лице отца Батлера не дрогнул ни один мускул.

– Поймите, что при самом благоприятном исходе – самом благоприятном – откровения такого рода не имеют для Церкви особого значения. Даже если я признаю ваши утверждения истинными, они никогда не войдут в канон, не станут догматами католической веры, а останутся лишь эпизодом, который благочестивый католик будет считать вероятным. Осторожное допущение вероятности – именно такова позиция папского престола в отношении Бернадетты Лурдской, святой Хильдегарды Бингенской, святой Бригитты Шведской, святой Катерины Сиенской и множества других святых – не стану утомлять вас перечислением имен. Церковь допускает, что эти видения были подлинными. Только так. И не более. Даже если речь идет о святых. Вам следует представлять возможные перспективы.

Энн кивнула.

– Да, – сказала Кэролин, – я понимаю, что вы хотите сказать. Что Церковь не спешит доверять женщинам.

– Если позволите, я сформулирую общее правило. Вы должны понять, Энн, что для Церкви истиной в последней инстанции является слово Господа нашего Иисуса Христа, – именно через него во всей полноте выражается воля Бога Отца, и именно в нем воплотилось полное богооткровение. Слово Божие во всей полноте.Добавить что-то новое невозможно.

– Да, – сказала Энн.

– Поэтому рассказы о видениях по своей дерзости представляют собой потенциальные ереси. Самое малое – это оскорбление Господа. Ведь святой Иоанн Креста говорит о том, что тот, кто возжаждал видений, не только глуп и безрассуден, но и виновен в оскорблении самого Господа, поскольку пожелал нового. Теперь вам понятно, почему мы занимаем достаточно жесткую позицию? Речь все-таки идет о возможных ересях.

– Тот, кто виновен в ереси, – сказала Энн, – должен быть крещеным, верно?

– Вы не крещены?

– Нет.

– Так вы не католичка?

– Выходит, что нет.

– К какой же вере вы принадлежите?

– Наверное, ни к какой. Я никогда не ходила в церковь, святой отец. Я стала верующей совсем недавно.

Отец Батлер откинулся на спинку стула и сунул ручку за ухо, всем своим видом показывая, что его работа окончена.

– Почему никто не сообщил мне об этом? – спросил он. – Что мы вообще здесь делаем?

– Вы просто отстали от жизни, – сказала Кэролин. – Смотр и те на вещи шире. Освободитесь от шор. Разве Иисус не был евреем? Выходит, сегодня вы даже не допустили бы его к причастию? Разве не то же самое получается с видениями Энн? Если ваш главный христианин – еврей, почему Энн не может видеть Деву Марию? Я думаю, что возможно все.

– Я не припоминаю случая, когда предполагаемый духовидец не был католиком. Даже не принадлежал к вере, о которой идет речь! Это значительно упрощает дело. Вполне естественно с моей стороны задать вопрос: почему Пресвятая Дева явилась тому, кто не принадлежит к ее Церкви?

– И все же, – вклинился отец Коллинз, – подобная история имеет прецеденты. Выбор Девы Марии часто был неожиданным. В конце концов, духовидцы из Ла-Салетт были простыми крестьянами. Бернадетта Лурдская собирала хворост. Дети из Фатимы были скромными пастухами. У кого повернется язык сказать, что девушка, которая собирает грибы, не может быть подходящим кандидатом? Посредником, которого избрала Пресвятая Дева? Я не утверждаю, что она является таковым. Я лишь хочу сказать, что вопрос крещения не должен препятствовать расследованию. Тщательному, объективному расследованию.

Отец Батлер вытащил из-за уха ручку жестом лучника, что выдергивает из колчана стрелу.

– Что ж, – сказал он, – так или иначе, нам придется представить отчет о случившемся. Даже при таком повороте дела. – Он постучал ручкой по столу и устало вздохнул. – Что ж… – повторил он. – Полагаю, вы правы, Коллинз. Мы должны продолжить. Следует соблюсти формальности.

– Нам повезло, – сказала Кэролин.

Духовидица закашлялась, отбросила одеяло и стянула капюшон. Чашку она осторожно пристроила на подлокотник.

– Мне жарко, – сказала она и, ничуть не смущаясь, принялась стягивать куртку.

Кэролин машинально протянула руку, чтобы придержать футболку Энн и не позволить священниками увидеть юный, плоский живот духовидицы.

– Давайте убавим отопление, – предложил отец Коллинз.

– Внезапные перепады температуры, – сказал отец Батлер, – весьма характерны для лихорадочного состояния.

Кэролин обняла Энн и погладила ее влажную шею.

– Всё в порядке, – по-матерински сказала она. – Теперь тебе станет полегче. Не обращай внимания на этих странных священников. Главное сейчас – твое здоровье. Тебе пора подумать о своем здоровье.

После этого духовидица отправилась в туалет и не выходила оттуда минут двадцать. Обеспокоенная Кэролин то и дело заглядывала к ней:

– Тебе нужен доктор.

– Нет, не нужен.

– Что случилось?

– У меня месячные.

– У тебя болит живот?

– Да, что-то вроде сильных спазмов.

– Мало того, что у тебя грипп, так не хватало только спазмов.

– Это сейчас пройдет.

– У тебя есть тампоны?

– Я не пользуюсь тампонами.

– А прокладки?

– Прокладками я тоже не пользуюсь.

– Что же ты делаешь?

– Подкладываю носовой платок или салфетки.

– Это же каменный век.

– Тем не менее.

– Но это негигиенично.

– Мне очень плохо.

– Я чувствую это по голосу.

– Ты не потеряешь сознание?

– Принеси, пожалуйста, мою куртку.

Кэролин сбегала за курткой.

– У меня осталось несколько таблеток тайленола. Пожалуй, я приму пару штук. И таблетки от аллергии.

– Я принесу тебе воды, – сказала Кэролин.

Она пошла в офис, чтобы взять чашку Энн.

– Как она там? – спросил отец Коллинз. – Что с ней?

– Это женские проблемы, – ответила Кэролин. – Вы в этом ничего не смыслите.

Она отнесла Энн чашку вместе с тайленолом и упаковкой фенатола. Даже в уборной, над унитазом, со спущенными джинсами, Энн выглядела очень хорошенькой, у нее были стройные, как у подростка, бедра и упругие икры без капли жира. Кэролин почувствовала тоскливую зависть.

– У меня что-то с желудком.

– Ты серьезно больна.

– У нас в школе это называли «месть Монтесумы».

– Понос?

– Да.

– Только этого нам не хватало! Грипп, месячные, а теперь еще и понос.

– Да. И мне опять тяжело дышать. У меня снова обострилась астма.

– Иногда нужно делать перерыв. Понимаешь, о чем я? Твое тело взбунтовалось, милая Энн. Оно просит тебя: «Помоги мне, давай сходим к доктору».

– Завтра. Во второй половине дня. После встречи с Пресвятой Девой.

При этих словах Кэролин закатила глаза.

– Я съела слишком много апельсинов, вот и всё, – сказала Энн. – Все будет нормально.

Кэролин направилась назад, в офис. Священники сидели ссутулившись и наперебой зевали.

– Мы тут размышляли о феномене мучеников, – сказал отец Коллинз. – В связи со страданиями Энн.

– Мученики… – задумчиво произнесла Кэролин. – Неплохое название для рок-группы.

– Речь идет о душе, избранной Богом, – сказал отец Батлер, – которой предназначено вынести множество страданий и болезней во искупление грехов человечества. Предположительно, такая душа разделяет страдания Христа. Так считают чудаки, которые верят в подобные вещи. На самом деле это полная ерунда. Первый пример, который приходит мне в голову, это история Вероники Люкен, провидицы из Квинса, известной также как Вероника Креста.

– Никогда о такой не слышала.

– Чем она только не болела! Диабет, камни в желчном пузыре. Не помню, чем еще, все это продолжалось не один десяток лет. Еще была провидица по имени Мэри Энн Ван Хуф, которая обожала разглагольствовать о евреях и коммунистах. Кажется, у нее на руках были стигматы, при этом ее беспрерывно тошнило.

– Хватит, – сказала Кэролин. – Я больше не желаю это слушать. Пойду посмотрю, как там Энн.

– Прекрасно, – сказал отец Батлер.

Энн стояла у раковины и мыла руки. Она туго затянула надвинутый на голову капюшон.

– Больше никаких апельсинов, ты права, – сказала Кэролин. – Там слишком много кислоты. Или чего-то еще.

Она помогла Энн добраться до офиса, устроила ее на кушетке и укутала одеялом.

– Надеюсь, вам лучше, – сказал отец Батлер. – Мне бы не хотелось продолжать беседу, если она представляет угрозу вашему здоровью.

– Со мной все в порядке.

– Вы уверены?

– Я нормально себя чувствую.

– Ладно, – сказал отец Батлер, – тогда я попрошу вас рассказать мне немного о том, как вы пришли к вере.

– Что вы имеете в виду? – спросила Энн.

На лице отца Батлера промелькнуло легкое раздражение.

– Я хочу знать предысторию. Опишите свой духовный путь.

– Духовный путь? – переспросила Энн. – Думаю… мне кажется, все произошло на берегу моря. Всё из-за моря. Мне нравится океан, очень нравится, я люблю смотреть на волны. Когда я вижу море, у меня возникает такое необыкновенное чувство… Не знаю, как сказать. Наверное, многие ощущают нечто подобное, когда приходят на берег моря. Да, еще звезды, – подумав, добавила она. – Конечно же, звезды. В сентябре я иногда ставила палатку в горах, где хорошо видны звезды, в ясную ночь конечно, и тоже чувствовала что-то похожее. Наверное, все это и так понятно, но раз уж вы спрашиваете… И еще уйма разных мелочей. Ну, например, эти штуковины, как их там… которые сыплются с кленов весной в ветреный день… Я представляла, как из них вырастут новые деревья, и, знаете, при этом у меня тоже появлялось такое странное чувство… Или когда я подолгу разглядывала какую-нибудь букашку, гриб или травинку. Это, наверное, и был этот… как его… духовный путь. Когда я все это видела. Это происходило постоянно. Обычный ветер или что-нибудь еще вдруг вызывали у меня такое непонятное чувство…

– Какая прелесть! – воскликнула Кэролин. – Да ты настоящий поэт!

Отец Батлер, склонившись над своим блокнотом, сказал:

– Прошу вас, Энн, продолжайте. Мне очень хочется услышать от вас что-нибудь еще. Расскажите о своих мыслях.

– О чем я должна рассказать?

– О чем угодно. Говорите все, что приходит в голову. Наиболее памятные эпизоды вашей жизни, светлые воспоминания, неприятности. Я…

– Она не сумасшедшая, – сказала Кэролин. – Если вы имеете в виду это. Она абсолютно нормальна.

– Я не говорю, что она сумасшедшая.

– Но подразумеваете.

– Ни в коем случае.

– Да.

– Ничего я не подразумеваю.

– Могу поспорить, вы считаете ее шизофреничкой. С параноидальным бредом. Или что у нее пограничное состояние.

– Теперь, – вздохнул отец Батлер, – я хочу задать очень простой вопрос. – Он поскреб уголок рта и поморщился. – Мне неприятно об этом говорить, поверьте, но спросить это – мой долг. Алкоголь и наркотики. Что вы на это скажете?

– Ни то ни другое, – ответила Энн. – Я не употребляю ни того ни другого.

– Этот ответ меня не удовлетворяет.

– Я же сказала, я не употребляю ни того ни другого.

– А в прошлом?

– В прошлом – да. Признаю.

– Как давно это было?

– Несколько недель назад.

– Что значит «несколько»? Сколько именно?

– Наверное, три. Три или четыре.

– Наркотики или алкоголь?

– Марихуана.

– И только?

– Марихуана и грибы.

– То есть слова «я не употребляю ни того ни другого» означают, что три или четыре недели назад вы употребляли марихуану и галлюциногенные грибы? Я правильно вас понял?

– С грибами я завязала раньше. Четыре недели назад.

Нахмурив брови, отец Батлер торопливо писал в блокноте.

– Простите, – сказал он, – я очень медленно пишу. – Он оторвался от блокнота, но отблеск света на стеклах его очков не давал увидеть его глаза. – Это важно, – пробормотал он.

Он отложил ручку и типичным для церковного функционера жестом сложил крупные руки над сердцем, переплетя пальцы.

– Требуя взвешенных решений, Церковь убеждена, что личность предполагаемого духовидца важна не меньше, чем характер предполагаемых видений. Первое и второе нераздельны. Без подлинного духовидца нет подлинного видения. А подлинный духовидец не употребляет наркотики. Таким образом, признание в употреблении наркотиков не только заставляет усомниться в подлинности видений, но и дает нам простое и ясное объяснение случившегося. Несомненное и неоспоримое. Полагаю, все вы со мной согласитесь. Резонный вопрос при выяснении подлинности видения – не было ли оно галлюцинацией, вызванной какими-либо химическими соединениями. Галлюцинации, вызванные наркотиками, и явление Девы Марии – разные вещи. Думаю, здесь мы будем единодушны.

– Допустим, – сказала Кэролин. – Но Энн не была под кайфом уже почти месяц, а явления Девы Марии происходят сейчас.

Отец Батлер поставил локти на стол.

– Видите ли, – сказал он, – я занимаюсь подобной работой уже много лет. Мне пришлось расследовать явления Девы Марии в Хейт-Эшбери [34]34
  Хейт-Эшбери – район Сан-Франциско, мировая столица хиппи.


[Закрыть]. Я не впервые сталкиваюсь с употреблением грибов, содержащих псилоцибин. Мне хорошо известна их способность – кстати сказать, отмеченная в научной литературе – стимулировать психическую активность и порождать весьма яркие образы спустя значительное время после того, как первичное воздействие сошло на нет. Специалисты называют такое свойство эффектом обратного кадра, и я не сомневаюсь, что вы о нем тоже слышали. Наверняка про эффект обратного кадра вы знаете не хуже меня.

– Это не про меня, – сказала Энн.

– Это не про нее, – сказала Кэролин. – Эффект обратного кадра случается на грани между сном и явью. С Энн происходит нечто совсем иное, это исключительно сильное и глубокое ощущение.

– Не знаю, – сказал отец Батлер, – как определить расплывчатые характеристики отсроченного воздействия псилоцибина на психику. Я не уверен, что в научной литературе можно найти сведения о сроках максимальной интенсивности такого воздействия, мне, во всяком случае, не приходилось встречать ничего подобного, но на данном этапе рассмотрения дела мы должны учесть весьма высокую вероятность того, что исследуемые видения вызваны употреблением грибов с псилоцибином.

Энн покачала головой. Она хотела что-то сказать, но промолчала. Кэролин взяла маленькую руку Энн, положила ее на свое могучее бедро и прикрыла ладонью.

– Погодите, – сказала она. – Я ни разу не слышала, чтобы тот, кто употребляет грибы, видел Пресвятую Деву изо дня в день на одном и том же месте в точно назначенный час и при этом до и после видения вел себя абсолютно нормально, не страдал никакими галлюцинациями и не падал в отключке. Никогда в жизни я не встречалась с эффектом обратного кадра, который хотя бы отдаленно напоминал то, что происходит с Энн, так что ваше объяснение для этого случая не годится.

– Мы учтем ваше мнение, – ответил отец Батлер, – но не станем вносить его в официальный протокол нашей беседы.

Он слегка повернулся на стуле отца Коллинза.

– Энн, – сказал он, – помогите мне еще немного. Помните ли вы, когда начали употреблять грибы, содержащие псилоцибин?

– В шестом классе.

– В столь юном возрасте? Это весьма прискорбно.

– Мы собирали их на продажу. Вместе с мамой. – Энн на мгновение прикрыла глаза. – Вот я и призналась вам в преступлении. Нам нужно было на что-то жить. И тогда я их попробовала. И делала это потом. Иногда.

– Знаете, – сказал отец Батлер, – это напоминает мне одну историю. – Он перевел взгляд на отца Коллинза. – Вам знакомо имя Уолтера Панке? Помните про эксперимент, который он поставил в страстную пятницу? О нем писали в журнале «Тайм» лет тридцать пять назад.

– Меня еще на свете не было, – сказал отец Коллинз.

– В страстную пятницу в подвале одной из церквей Бостонского университета Панке дал псилоцибин двадцати студентам-протестантам, которые изучали теологию, и организовал для них трансляцию богослужения из главной церкви. Он хотел проверить, вызывает ли наркотик религиозно-мистические переживания у добровольцев с соответствующими склонностями. Практически у всех наркотик вызвал галлюцинации религиозно-мистического характера: им казалось, что они погрузились в бесконечность, вкусили вечной жизни или воспарили над миром, точно пророки или святые. Подчеркиваю, Панке использовал во время этого широко известного исследования именно псилоцибин. А теперь скажите, разве это не имеет отношения к нашей Энн?

– Погодите, – сказала Кэролин, – я ведь уже говорила, Энн не была под кайфом четыре недели. А видения происходят сейчас.

– Еще одно исследование, – сказал отец Батлер, – еще один лакомый кусочек из прошлого. Отлично помню, как об этом писали в бюллетене Междисциплинарной ассоциации по исследованию галлюциногенов. Кстати, вы можете себе представить, что в мире существуют подобные организации? – Отец Батлер сокрушенно покачал головой. – Речь шла о том, что наркоманы, употребляющие псилоцибин, нередко слышат голоса. Явственные, хорошо различимые голоса, которые говорят вполне разумные вещи. Вероятно, подобные голосу Матери Божией. То же самое произошло и с Энн. То, что она употребляла псилоцибин, – не случайное совпадение. Неужели вы считаете, что здесь нет никакой связи?

– Но это был не только голос. Я видела ее, отец Батлер.

– Я не говорю – стараюсь не говорить, – что употребление псилоцибина – это ответ на все вопросы. Я говорю лишь о том, что псилоцибин является фактором, который нельзя сбросить со счетов. Его нельзя не учитывать. Я в этом уверен. Вы согласны, отец Коллинз?

Отец Коллинз неохотно кивнул.

– Но Кэролин права, – добавил он. – Насчет четырех недель. И характера видений. Она привела довольно убедительные доводы.

– Не знаете, куда метнуться? – насмешливо сказала Кэролин.

Отцу Коллинзу не оставалось ничего другого, как предложить всем еще чаю. Он был гостеприимным хозяином и не забывал о своих обязанностях. Подливая чаю Энн, он попытался поймать ее взгляд, чтобы напомнить ей, как совсем недавно они сидели вместе на его кровати. Чтобы удостовериться, что между ними сохранилась тайная близость. Но Энн в силу естественных причин почти не воспринимала происходящее. Она обливалась потом, изнемогая от жара. Ее безупречное лицо стало серым и влажно блестело. На нем лежал отблеск яростной и страстной решимости, за которой стояли смерть, страдание, Бог, восторг и экстатическое блаженство. Он мог бы позавидовать ее пылу, если бы не отдался вере иного, менее возвышенного свойства и не был снедаем сомнением.

– Святой отец, – сказала она, – окрестите меня. Помогите мне избежать сетей дьявола. И помогите мне построить церковь. Нашу церковь. Церковь Матери Божией.

Мольба Энн придала ему смелости, и он заговорил так, словно отец Батлер внезапно провалился сквозь землю.

– Энн, – сказал он, – я хочу, чтобы ты поняла, чтоб ты знала, почему я не могу этого сделать. Несмотря на всю мою симпатию к тебе. Несмотря на то, что мне очень хочется это сделать. Я хочу, чтобы ты знала, кто я такой. Я…

– Я знаю, кто вы такой, отец Коллинз. Ведь Пресвятая Дева послала меня именно к вам.

– Я процитирую слова святой Терезы из Лизьё, Маленького Цветка, сестры ордена кармелиток. Я предпочитаю экстазу обыденность самопожертвования. Такова моя натура, Энн. В двух словах. Обыденность самопожертвования. Я – воплощение такого подхода. Или был им раньше. Какое-то время. А сейчас меня терзают сомнения. Самые разные сомнения. Я боюсь, что вот-вот собьюсь с пути и зайду в тупик.

– Святой отец…

– Я всего лишь человек, пойми, Энн. Слабый человек. Человек.

– Иисус тоже был человеком, – сказала Энн.

– Я не Иисус.

– Но все мы созданы по его подобию.

– Я понимаю. Или мне только кажется, что понимаю.

– Самое важное, – твердо сказала Энн, – построить церковь, о которой говорила Пресвятая Дева, и уговорить Компанию Стинсона впустить меня в лес завтра. Для этого мне нужна ваша помощь. Помогите мне, отец Коллинз.

– Если бы я мог!

– Но вы можете. Помогите мне!

– Но я не верю, – сказал он.

Энн встала и накинула на голову одеяло. Теперь ее лицо полностью скрывала тень.

– Я иду к алтарю, – сказала она, – молить Господа повлиять на Компанию Стинсона. Чтобы мне позволили войти в лес и встретиться с Пресвятой Девой. Я буду молиться об этом, отец Коллинз. И буду молиться за вас. И за будущую церковь. Извините. Я пошла.

– Я помогу тебе, – сказала Кэролин. Она встала и обняла Энн за плечи. – Бедная моя девочка, – добавила она.

Отец Батлер бросил ручку на стол и откинулся на спинку стула, сцепив руки за головой и, как крылья, раскинув локти.