Текст книги "Богоматерь лесов"

Автор книги: Дэвид Гутерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Том и Марвин Мэриуэзер коротали время вместе: они стояли в коридоре и разговаривали. Общие знакомые. Техника для лесоповала. Знакомые места. Канатная установка «Тандербёрд», тягачи с прицепом, Фрэнк Коумс, отец Марвина Мэриуэзера, – поначалу он занимался монтажом оснастки трелевочной мачты, а потом руководил другими монтажниками. Сестра Марвина. Она вышла замуж второй раз, у ее нового мужа две дочери, шестнадцати и восемнадцати лет, они живут в Винлоке, муж водит тягач с прицепом и без ума от мотоциклов «Харлей-Дэвидсон». Сын Марвина второй сезон плавает на краболовном судне в Беринговом море, там он потерял ухо. Футбол, игры в финале. Колено Марвина. Протез тазобедренного сустава Глайда Уильямса. Бестолковый тренер школьной баскетбольной команды. Сын Сонни Шмидта, что играет в защите, три года назад его брат тоже был защитником. Ни тот ни другой не видят площадки, вечно ведут мяч, уткнувшись носом в пол. Как ловить форель на спиннинг. Как солить лосося. Как выслеживать по насту белохвостого оленя. В пять тридцать один из заключенных заявил, что болен. Связавшись с дежурным в будке, они выпустили его в рабочее помещение. Длинноволосый белый парень в шортах, с толстыми волосатыми ногами и татуировкой на плечах, согнувшись, держался за пухлый живот; он сидел за то, что вместе с приятелями насмерть забил бездомного; он твердил, что его сейчас вырвет, и, как только его выпустили в рабочее помещение, его и вправду вырвало на пол, после чего он потребовал, чтобы его отвели в душ, а потом к доктору.

– Отличный план, – сказал Том, – но я придумал кое-что получше. Сейчас ты вымоешь пол, а потом мы запрем тебя в камере.

– Да ладно, ты же видишь, меня колбасит почем зря.

– Надо было блевать в унитаз, – сказал Том.

– Брось, – сказал парень.

– Нет, – сказал Том.

– Я серьезно болен, чувак, – заскулил парень.

– Тот, кто блюет дома, вытирает за собой, – сказал Том. – Почему бы тебе не сделать то же самое?

– Мне плохо, – не унимался парень.

– Случается, что кого-то вырвет ночью, – сказал Том, – но из-за этого никто не мчится к доктору в пять утра. Все нормальные люди после этого ложатся в постель и потихоньку приходят в себя. Не думай, что ты особенный.

– Так и быть, можешь принять душ, – добавил Мэриуэзер.

Мэриуэзер ушел за ведром и шваброй, Том остался с заключенным. Малолетка положил голову на стол, точно школьник, заснувший за партой, и Том стал разглядывать его татуировки, среди прочих там была свастика.

– Знаешь что, – сказал Том, – запру-ка я тебя в камере, пока не принесут тряпку и швабру.

– Что?

– Пойдешь назад в камеру.

– Черт! Хватит!

– Хочешь поспорить?

– Брось, чувак!

– Мне показалось, ты чем-то недоволен?

– Я болен, слышь, ты.

– Я сказал – в камеру.

Парень не шелохнулся.

– Ладно, – сказал Том. – Три раза я попросил тебя по-хорошему. Упрекнуть меня ты не вправе.

Он взглянул на дежурного в будке. Тот наблюдал за Томом с ленивым любопытством. Том наклонился к микрофону переговорного устройства:

– Хочу запереть его в камере, – сказал он.

– Давай, – ответил охранник в будке. – Сейчас открою дверь.

– Слушай, – сказал Том, – это твой последний шанс.

Парень продолжал сидеть, опустив голову на стол. Том схватил его за волосы на затылке, а другой рукой завел руку парня за спину.

– Черт, – сказал парень, поднимаясь из-за стола.

– Или пойдешь сам, или будет еще больнее.

– Черт, – повторил парень.

– Если я поведу тебя силой, – сказал Том, – будет очень больно.

– Скотина.

– Я могу нечаянно вывихнуть тебе плечо.

– Сказано тебе, я болен.

– Пока посидишь в камере.

– Отвали, чувак!

– Отвалю, если пойдешь сам.

– Я пытаюсь.

– Я тебе помогу, паршивец. – Том подтолкнул парня к двери камеры.

– Пусти, – сказал парень.

– Будешь слушаться, отпущу.

– Я пытаюсь.

– Нет, не пытаешься. Если с тобой что-нибудь случится, будешь сам виноват, – сказал Том.

– Ты сломаешь мне плечо, – сказал парень.

– Сам напросился, – сказал Том и ощутил крепнущую радость, ликование палача при виде страданий жертвы. – Надо было делать что говорят.

Парень закрыл глаза.

– Что с тобой, чувак? – спросил он.

– Со мной ничего.

– Я же вижу, ты не в себе.

– Не смей, – сказал Том, – не смей так со мной разговаривать!

Он выкрутил парню руку сильней, чем требовали обстоятельства. Он знал, что нарушает должностную инструкцию. Но это было приятное ощущение. Это было то, чего он хотел. Чтобы воцарилась тьма.

– Я не желаю это слышать, – сказал он парню. – Я не желаю слышать, что я не в себе.

Корчась от боли, парень не посмел возразить. Том смотрел на него с усмешкой. Вошел Марвин Мэриуэзер с ведром на колесах, шваброй и охапкой тряпок. Он глянул на Тома и деликатно кашлянул.

– Том, – сказал он, – я принес швабру и тряпки. Отпусти его. Пусть приберет.

– Ладно, – сказал Том, отпуская заключенного. – Можешь подтереть свою блевотину.

В восемь утра смена закончилась. Том шел, сунув руки в карманы, Мэриуэзер – потирая лоб. Начинало светать. На улице по-прежнему моросил дождь, едва ощутимый, точно сон. За тюремными стенами во влажной дымке виднелись неясные очертания холмов, завитки тумана просачивались сквозь ветви деревьев, опускаясь на лесистые склоны. На западе между двумя сторожевыми вышками была видна вырубка, аккуратный прямоугольник в сорок акров, который оставила лесозаготовительная компания Кросса. Они работали там весной 1985 года. Тому нравилось валить лес; часто, лежа без сна, он с удовольствием обдумывал тактику работы назавтра, представлял, как они уложат веером волоки, комель к комлю, как за один рейс вместо одного воза будут брать три, просчитывал, как лучше организовать работу, чтобы заработать побольше. Приятно было вгрызаться все дальше в лес, видеть, как падают могучие стволы, как расширяется открытое пространство, как слаженно работает бригада, где все понимают друг друга без слов и нет недоразумений и споров. И когда с раскряжевкой покончено, ты видишь, что, хотя кое-где и попадалась длинная откомлевка или дерево с большим сбегом, эта делянка дала тебе уйму прекрасного леса, отличной, первосортной древесины.

Проходя по мощеной дорожке вдоль помещения для свиданий, что тянулось между вторым и третьим блоком, они заметили в нейтральной зоне между контрольно-пропускными пунктами священника из католической церкви.

– Вон идет священник, – сказал Том.

– Этот тип? – спросил Мэриуэзер. – Не похож он на священника.

– Тем не менее.

– А где же воротничок и все остальное?

– Он это не носит.

На священнике были джинсы, сапожки из мягкой кожи, перчатки и пальто. «Городской пижон, – подумал Том. – Стареющий хиппи, приодевшийся, чтобы субботним утром выйти за бубликами». Священник всегда вызывал у Тома неизъяснимое раздражение. Неодобрение, граничащее с бешенством. Почему он не одевается, как положено священнику, почему не носит одежд, которые говорят о презрении к мирскому? Разве не это дело его жизни, разве он не должен двадцать четыре часа в сутки являть собой воплощение смирения и духовности? Что толку в священнике, которому наплевать на свое предназначение, который носит джинсы и не считает нужным демонстрировать почтительное отношение к Церкви, священнике, похожем на адвоката, что спешит на свидание в «Старбакс»? Том замедлил шаг и вежливо поздоровался.

– Это Марвин Мэриуэзер, – сказал он.

– Рад познакомиться, – с фальшивым оживлением ответил священник. – Отец Дональд Коллинз. Я забыл, что вы здесь работаете, Том.

– Да.

– Когда-то знал, но забыл. Простите, я уже забыл, как вас зовут, – обратился он к Марвину.

– Марвин, Марвин Мэриуэзер.

– У меня ужасная память на имена, это настоящее проклятие, а может быть, симптом чего-то более серьезного. Думаю, мне нужно тренировать память. Прилагать больше усилий. Марвин Мэриуэзер.

– Да.

– Дональд Коллинз. Из городской церкви. Том – наш прихожанин. Марвин Мэриуэзер.

Мэриуэзер кивнул.

– Простите, – сказал он, – могу я задать вам один вопрос? Извините, что спрашиваю, но что делает священник в тюрьме?

– Священник в тюрьме принимает исповедь у тех, кому, полагаю, есть в чем исповедаться.

Мэриуэзер потер широкий подбородок с ямочкой. Крупный, светловолосый, с красным лицом алкоголика, он напоминал недалекого великана из сказки, на которого в конце опрокидывают котел кипящей смолы или убивают ударом топора по лбу.

– Логично, – кивнул он, – если подумать.

– Каждый понедельник, – любезно сказал священник, – в течение часа: с восьми до девяти. Или по особому требованию.

– Мне всегда было любопытно, – не унимался Мэриуэзер, – а если кто-нибудь признается, что убил человека или ограбил банк? Вы не обязаны об этом докладывать?

– Нет.

– Вот этого, – сказал Мэриуэзер, – я и не понимаю.

– Чего именно вы не понимаете?

– Выслушивать преступников, которые рассказывают о своих преступлениях. А потом сидеть сложа руки.

Священник наморщил лоб и назидательно воздел палец.

– То, что доверил священнику кающийся грешник, скреплено печатью таинства. Кающийся грешник должен знать, что этот принцип не будет нарушен, это придает ему смелости, когда он изливает душу. Именно поэтому я не имею права разглашать даже малую толику из того, что услышал на исповеди.

– То есть вы могли бы узнать, кто убил Джона Кеннеди или что Кросс совершил убийство, но ничего не могли бы предпринять?

– Да, – сказал священник, – верно. Разве что отпустить им грехи. Разумеется, одним из условий отпущения грехов является публичное признание своей вины, публичная исповедь, так сказать.

– Может быть, это и правильно, – сказал Мэриуэзер. – Если преступник пойдет на это.

– Если нет, я унесу его тайну с собой в могилу.

– Я бы так не смог, – признался Мэриуэзер. – Мне обязательно нужно с кем-то поделиться.

– Но тогда мы не встретимся на небесах, – сказал священник, – он туда не попадет.

– То есть он все равно ничего не выиграет, – подытожил Мэриуэзер.

– Кто не выиграет?

– Преступник, который вам исповедуется.

– Как это не выиграет? – сказал священник. – Еще как выиграет. Ведь это поможет ему найти путь к Богу.

– Тоже мне выигрыш, – усмехнулся Мэриуэзер. – Куда ни кинь – выбор небогатый: или тюрьма, или преисподняя – ад на земле или ад после смерти.

Священник едва заметно улыбнулся. Том видел, что он говорит неискренне, слова остаются для него только словами.

– Хорошо сказано, – заметил священник, – остроумно. И все же тюрьма лучше ада. Вечность длится слишком долго.

Мэриуэзер кивнул.

– Послушайте, – сказал он, и глаза его прояснились. Том знал, обычно взгляд Марвина становился столь осмысленным лишь при виде бутылки виски «Джек Дэниэлс» или «Джим Бим». – Немного на другую тему. Вы, наверное, торопитесь, я понимаю. Но это недолго. Извините. Когда еще представится возможность спросить… Эта девчонка, что собирает грибы… Что там с ней?

Священник моргнул и невольно закусил губу.

– Она утверждает, – сказал он, – что видела Пресвятую Деву. Говорит, что ей было видение.

– А что думаете вы? – спросил Том.

– Полагаю, пока рано делать выводы. Нужно проанализировать факты.

– Я был там. Я ходил вместе с ней в лес, – сказал Том.

– Да, вчера вас не было на мессе.

– Я редко пропускаю мессу.

– Можно прийти в субботу вечером. А в воскресенье даже дважды.

Священник рассеянно снял с пальто пушинку.

– Так, значит, вы были в лесу.

– Там была огромная толпа. Люди съехались со всех концов страны.

Священник любезно кивнул, но его улыбка выглядела натянутой.

– Это напоминает мне собрание общины харизматиков. У нее было что-то вроде религиозного экстаза?

– Она вылечила одну женщину от бородавок, – сказал Том, – и помогла ей бросить курить.

– Что ж, это серьезно, – ответил священник. – И бородавки, и курение.

– Я про это не слышал, – сказал Мэриуэзер. – То есть курение – это одно, это человек может решить сам, но бородавки, неужели они могут вот так взять и исчезнуть?

– Могут, – сказал священник. – Ни с того ни с сего. Бородавки – вирусное заболевание, все зависит от иммунитета. Не говоря уже о психосоматике и целительном влиянии веры.

Ни один из охранников не ответил. «Что, черт возьми, он хочет сказать?» – спросил себя Том.

– Это факт, установленный медициной, – добавил священник. – Если человек верит, что лекарство помогает, его воздействие усиливается. Поэтому иногда излечивает даже плацебо, пустышка, которая на самом деле не может принести никакой пользы.

– Ну, раз так, тогда конечно, – согласился Мэриуэзер.

– Отрадно слышать про столь благоприятные результаты, – сказал священник. – В них нет ничего дурного, ведь их породило не зло. Но это еще не означает, что речь идет о подлинном явлении Девы Марии. С другой стороны, если бы последствия были скверными, это однозначно позволило бы Церкви усомниться в провидце. Истинное явление Пресвятой Девы не может вызвать негативные последствия. Так что, принимая во внимание исчезнувшие бородавки, не говоря уже о пропавшей тяге к курению, могу сказать, что пока у меня нет оснований развенчивать нашу духовидицу. Хотя отдельные позитивные результаты еще ничего не значат.

– Ладно, не будем вас больше задерживать, – сказал Мэриуэзер.

– А я вас, – откликнулся священник.

Он прикоснулся к воображаемой шляпе. Тому показалось, что ему не терпится удрать. Когда часовой на вышке нажал кнопку, чтобы разблокировать ворота, священник повернулся спиной и порыв ветра распахнул длинный разрез сзади на его пальто.

– Заходите как-нибудь! – обернувшись, крикнул он Тому. – Нам надо встречаться почаще.

– Зачем?

– Ну… нам есть о чем поговорить.

– По-моему, в разговорах мало толку, святой отец.

– Беседуя со мной, вы приближаетесь к Господу, – сказал священник. – Заходите, Том.

С этими словами он удалился. Мэриуэзер задумчиво поскреб лоб.

– Странно… – пробормотал он. – Очень странный тип. Когда я был маленький, наш пастор был… Не знаю… В общем, я и заговорить-то с ним не решался.

– Какого ты вероисповедания?

– Лютеранин.

– Это новый священник, – сказал Том.

– Он тебе нравится?

– Не знаю.

– Он либерал.

– Да уж.

– Он наверняка за браки между голубыми и всякое такое. А может, он и сам педик.

– Не исключено.

– Интересно, почему среди священников столько левых?

– Мне это тоже непонятно.

– Казалось бы, все должно быть наоборот.

– Кто знает, что у него на уме.

– Держу пари, – сказал Мэриуэзер, – он думает о мальчиках. О тех, что прислуживают в алтаре. Спит и видит, как бы их потискать.

В городе царил хаос. Повсюду были машины. Том не помнил, когда в последний раз автостоянка рядом с закусочной Джипа была набита битком. Впервые со времен нефтяного кризиса у мини-маркета выстроилась очередь за бензином. В мотеле «Рыболов» мест не было, та же ситуация была в мотеле «Норт-Форк». Парковка рядом с «МаркетТайм» была полна машин, те, кому не хватило мест, пытались втиснуться на стоянку Ассамблеи Божьей, но и там все было забито. Еще не было и девяти, но уже открылась аптека, от нее не отстали магазин по продаже запчастей, закусочная – хотя до сегодняшнего дня здесь подавали только обеды и ужины – и скобяная лавка, в витрине которой красовалась надпись «Распродажа!». Том решил не ходить в «МаркетТайм». Ожидая, пока поток машин позволит ему повернуть, он опустил окно, высунулся и окликнул Джона Хикса, который шагал по обочине:

– Все это смахивает на золотую лихорадку на Аляске, так что, Джон, не упусти свой шанс.

– Пошел ты, Кросс!

– Куда направляешься?

– К черту, как и ты.

– Тебя подвезти?

– Как твой сын?

– Все так же.

– Заглянем как-нибудь вместе в «Бродягу»?

– Не отвлекайся, а то упустишь шанс.

Площадка для парковки рядом с «Приютом усталого путника» выглядела не лучше остальных. Здесь по-прежнему стоял прицеп с надписью «Крупнейшая сеть передвижных католических магазинов» и машина с наклейкой «Соблюдай дистанцию – Господь видит всё»; повсюду виднелись номерные знаки Калифорнии, Аризоны, Колорадо и Небраски, мужчина в резиновом дождевике проверял уровень масла, кто-то укладывал в багажник сумки, женщина выгуливала на поводке-рулетке пуделя. В машине с работающим двигателем сидела старуха, которая бросила на Тома быстрый взгляд и испуганно отвела глаза. Место Тома было занято. Он поставил машину между деревьями, заглушил мотор и направился к своему домику, остановившись, чтобы достать сигарету, что позволило ему лишний раз бросить взгляд на Джабари, на ее волосы, стянутые узлом под пестрым шарфом, и широкий южноазиатский зад, обтянутый мешковатыми красными тренировочными штанами. Она, как всегда, в печальном одиночестве обходила домики, занимаясь уборкой. Неужели кто-то еще на свете носит красные тренировочные штаны? Разве что английские гомосексуалисты, что играют в поло, могут натянуть алые бриджи для верховой езды. Нелепый наряд дополняли кричаще-яркие спортивные туфли. Между тонкими белыми носками и резинкой шаровар виднелась полоска коричневой кожи. Она осталась обнаженной по недосмотру – одежда Джабари предназначалась для того, чтобы скрывать ее тело. Она толкала тележку с принадлежностями для уборки по посыпанной гравием дорожке, точно бенгалец, торгующий арахисом. Том представил, как она тонет где-то в Бангладеш, погружается в темную, тяжелую воду, стоя на крыше дома; оленьи глаза жертв очередного голода, паром, который опускается под воду, перевернутый автобус, крушение поезда, о котором рассказывали по Си-эн-эн, тропическую лихорадку.

– Доброе утро, – сказал он, – дождь все идет и идет.

Она посмотрела на него так быстро, что взгляд старухи в машине по сравнению с пугливым движением ее глаз мог показаться пределом развязности. Джабари заметила его, но продолжала делать вид, что его нет. Почему? Кто она такая? Она повернула ключ, открывая домик номер одиннадцать. Мусульмане они или индуисты? Он точно не знал. Он не знал даже их настоящих имен. Что там Пин говорил насчет Ганга? Может, они сикхи или кто-нибудь еще? Или они из тех, кто подметает перед собой дорогу, чтобы не давить насекомых? Ее задница напоминала большую морскую карту пряной, жаркой Индии. И эти дурацкие шаровары, такие носят разве что клоуны. Впрочем, судя по всему, ее совершенно не трогала их нелепость, и в этом безразличии было что-то притягательное. Наверняка она носит старушечье белье, трусы до пупка и лифчики как у его бабушки. Том представил себе, как Джабари раздевается и остается в нижнем белье.

Возбужденный своими фантазиями, он подошел к домику номер одиннадцать и встал в дверях, прислонившись к косяку. Джабари, не мешкая, вставила в розетку вилку пылесоса.

– Много работы, – сказал он.

– Очень много.

– Наверное, приятно сделать перерыв и расслабиться.

– Очень много работы.

– Нужно что-нибудь починить?

– Мой муж в офисе. Он ответит на ваш вопрос.

Ему нравился ее певучий, гортанный голос, похожий на птичью трель. И запах ее одежды – то ли карри, то ли шафран, смешанный с потом.

– Может быть, ты сама скажешь, что надо починить? – спросил он. – Ты же знаешь, что не в порядке.

Джабари не смотрела в его сторону.

– Мой муж все скажет, – ответила она.

– А ты что же? – спросил Том. – Ты ведь ходишь из домика в домик. Видишь все своими глазами. Знаешь, что не так.

– Пожалуйста, поговорите с моим мужем, сэр.

– Но…

– Он в офисе. Поговорите с ним. – Внезапно в ее голосе послышалась раздраженная нотка: как же, напоминает, что она здесь хозяйка, высшая каста. Наверное, так она привыкла разговаривать у себя дома, в Пенджабе.

– Ладно, – сказал Том. – Я с ним поговорю. Если вспомнишь, что нужно подправить, позови меня, я всё сделаю.

У себя в домике Том растянулся на кровати и включил телевизор. Какое-то время он переключал каналы, останавливаясь лишь для того, чтобы получше рассмотреть хорошенькую женщину или понаблюдать за сценой драки или убийства. Спорт его не интересовал. Ни футбол, ни бейсбольные матчи. Он делал вид, что это его занимает, потому что так было принято. Отопление было поставлено на максимум. Том задремал. Это не был сон в полном смысле слова, хотя он замечал, что в таком состоянии время пролетает быстрее. Прежде чем погрузиться в забытье, он взглянул на часы, и, когда посмотрел на них снова, прошло куда больше времени, чем он ожидал, а значит, видимо, он все-таки спал. Хотя на сон это было непохоже. Спал ли Том вообще? Так же, как раньше? Он не ощущал своего тела, но его разум продолжал бодрствовать. Он подумал про своего сына: его разум продолжает жить, а тело… тело превратилось в мертвый груз. После запретительного приказа Том не видел его ни разу, но он знал, что скорей всего Томми по-прежнему день-деньской смотрит телевизор. Догадаться нетрудно – что еще ему остается делать? У Томми было специальное устройство дистанционного управления, особый пульт с большими кнопками, Элинор заказала его по каталогу для инвалидов – каких только каталогов теперь не бывает, а Элинор до них сама не своя. Зажав зубами пластиковую палочку, Томми переключал каналы с удивительным для его состояния проворством. Ему было из чего выбирать: спутниковая антенна – сорок долларов в месяц – принимала более полусотни каналов, и юноша переключал их без передышки. Это действовало на нервы, но у кого поднялась бы рука остановить его? Избаловать его было невозможно. Он получал все что хотел, включая специальный огромный компьютер – спасибо Комитету содействия семье Кросс. Это была чья-то благотворительность, на самом деле компьютер просто отслужил свой срок, и в результате Томми получил компьютер, а кто-то – налоговую скидку. Компьютер стоял на высокой поворотной подставке, вместо привычной мыши он был оснащен суперсовременным пневматическим устройством – трубочкой, которая приводилась в действие вдохом и выдохом. Если телевизор был выключен, включался компьютер, иногда тот и другой работали одновременно. Элинор купила вторую телефонную линию, в месяц она обходилась почти в тридцать три доллара, за эти деньги Томми мог пользоваться Интернетом неограниченное время – так или иначе он все-таки сумел на этом выгадать, получить хоть что-то бесплатно. Чем ему еще заниматься, лежа в своем кресле? Том нет-нет да и поглядывал через плечо Томми на экран монитора: виртуальная параплегия, доска объявлений для людей с парализованными конечностями, информационная сеть для больных с повреждениями спинного мозга, курс лечения паралича в Майами. Томми дул в трубочку, принимая сообщения от незримых собеседников в чатах и отправляя им свои собственные: «Из-за нового инвалидного кресла у меня появились ужасные пролежни, может, кто-нибудь слышал насчет подушек, которые помогают с этим справиться?»; «Относительно протезов для ходьбы: могу сказать, что это то еще удовольствие, вы можете в два счета упасть и покалечиться еще больше, с настоящей ходьбой это не идет ни в какое сравнение, просто вносит некоторое разнообразие в способ передвижения». Или: «Сегодня утром я отправился в бассейн на лечебную физкультуру, пол там мокрый, и передвигаться по нему в кресле весьма опасно. Кто может подсказать конструкцию надежных тормозов? Арни Б., Шарлоттсвилл». От подобных вещей на душе у Тома скребли кошки. Компьютерные фанаты в инвалидных креслах. Невидимые страдальцы, дающие друг другу советы. Обездвиженные призраки, разбросанные по всему свету. Бесплотные тени, блуждающие в ирреальном мире веб-сайтов и чатов.

Ближе к полудню он отправился в офис поговорить с Пином. Там, как обычно, работал маленький телевизор, по кабельному каналу передавали репортаж о двух актрисах-лесбиянках из Сиэтла, которые решили открыть кофейню. В воздухе стоял все тот же непонятный запах чего-то индийского, помады для волос, которой пользовался Пин, прогорклого пота, шампуня для ковров и кардамона.

– Рад, что вы пришли, – сказал Пин. – Я очень рад вас видеть, мистер Кросс. Я хочу с вами поговорить.

– Наверное, для меня есть работа, – сказал Том, – ведь в мотеле столько народу.

Пин, точно птица на жердочке, уютно устроился на высоком табурете.

– Я очень рад, что у меня так много клиентов. Это очень хорошо для бизнеса.

– Еще бы, на вашем месте любой бы радовался.

– И рад за Деву Марию. Что она спустилась на землю и привела в мой мотель так много клиентов.

– Да, это просто золотая жила, – сказал Том. – Если бы они еще ничего не ломали. Да и на канализацию нагрузка немалая.

Пин переплел тонкие карамельные руки и оперся подбородком на запястье.

– Не понимаю, – сказал он. – Золотая жила?

– Ну да.

– Что это?

– Удача. Когда добывают золото. Ищут золото в земле.

– Мы не ищем золото.

– Это поговорка, понимаете. Я хотел сказать, что с появлением Девы Марии мотель превратился в золотую жилу.

Пин потер у себя за ухом подушечкой мизинца. «Противный жест, – подумал Том, – все равно что на глазах у всех ковырять в носу. Должно быть, в Индии так принято».

– Да, – сказал Пин, – золотая жила. Я не добываю золото. И в моем мотеле всего семнадцать домиков.

До него так и не дошло. Метафора осталась за пределами его понимания.

– Что ж, – сказал Том, – если дело пойдет на лад, построите еще.

Пин поднял бровь.

– Да, – кивнул он. – Если домиков будет больше, это будет хорошо для бизнеса. Но сейчас я имею только семнадцать.

Том начал догадываться, к чему он клонит.

– Больше домиков – больше ремонта, – сказал он.

– Да, больше ремонта, – согласился Пин. – Но сейчас я могу сдавать только шестнадцать домиков. Потому что в одном живете вы, мистер Кросс. Вы живете в домике номер семнадцать.

– Вы правы. Семнадцать минус один получается шестнадцать. Шестнадцать домиков, которые нуждаются в ремонте и обслуживании.

Пин принялся медленно приводить в порядок предметы на стойке: стопку визиток, корешки квитанций, открытки с изображением мотеля, ручки.

– Каждый день, – сказал он, – люди спрашивают меня, могу ли я сдать им комнату, хотя видят с дороги табличку «Мест нет».

– Какая досада. Может, они не умеют читать?

– Я хочу иметь больше домиков, мистер Кросс.

– Может, хватит ходить вокруг да около?

– Я не хожу, я сижу.

– Бросьте! Вы знаете, что я имею в виду. Не прикидывайтесь, что не понимаете английского. В Индии все говорят по-английски. Это один из государственных языков.

Пин положил руки на стойку. Бюрократ, уверенный в своей неуязвимости.

– Прошу вас, не сердитесь, – сказал он. – Давайте не будем ругаться.

Том забарабанил пальцами по стойке.

– Комната на одного человека стоит в день сорок девять долларов, – продолжал гнуть свое Пин. – Понимаете, как мне трудно?

– Водопроводчик стоит сорок долларов в час, – ответил Том. – Садовник пятнадцать-двадцать долларов. Кроме того, я плачу какую-никакую арендную плату. Полагаю, вы не внакладе.

– Мне придется поднять вашу арендную плату до двухсот пятидесяти долларов в неделю.

Том скрипнул зубами.

– Черт! – сказал он. – Черт возьми! Вы знаете, как это называется? Это грабеж среди бела дня.

– Пожалуйста, не сердитесь, мистер Кросс. Я очень сильно сожалею. Не надо сердиться.

– Господи, парень! Да так ты с меня последнюю рубаху снимешь!

– Никто не снимает с вас рубаху, мистер Кросс.

Том взял стопку визиток.

– Мотель «Приют усталого путника», – прочел он. – На мой вкус, прежнее название было лучше. И хозяева были приличные.

Пин ничего не ответил. Он был испуган, но старался держаться как ни в чем не бывало. Словно ему были известны правила игры, и он рассчитывал на эти правила. Было заметно, что у него дрожит подбородок. «Я не отступлюсь», – говорил он всем своим видом. Том принялся постукивать визитками по стойке.

– Ты сволочь, Пин, – сказал он.

– Прошу вас, не надо говорить плохие слова, мистер Кросс.

– Ты мерзавец, – сказал Том. – Ты здесь без году неделя. Это мой родной город. А ты обращаешься со мной как не знаю с кем. Дерешь с меня три шкуры. Ты просто спятил.

Он швырнул стопку визиток в стену, и карточки разлетелись в разные стороны. Пин снял телефонную трубку.

– Я звоню в полицию, – объявил он.

– Ради бога, – пожал плечами Том. – В этом городе ты никто.

Он рывком распахнул дверь и зашагал к себе в домик. Там он несколько минут посидел на кровати, потом закурил и сел к столу. Он сидел за столом, пока за окном не показалась патрульная машина Нельсона. Том равнодушно наблюдал, как Нельсон выбрался из машины, поправил выбившуюся из брюк рубашку и пригладил ладонью волосы. Тома захлестнул прилив неодолимого отвращения. Он вспомнил, как исказилось лицо Нельсона, когда он вывихнул ему плечо, – тот никогда не умел достойно переносить боль, физическое страдание делало его смешным и жалким. «Будь что будет», – подумал Том. Нельсон запер дверь машины, наверняка согласно какому-нибудь протоколу – как никак внутри осталось ружье двенадцатого калибра, – и уверенным шагом направился в офис Пина. Том курил, продолжая терпеливо ждать. Выкурив одну сигарету, он прикурил от нее следующую. Он наслаждался неизбежностью предстоящего. Наконец Нельсон с внушительным видом пересек стоянку и постучался в дверь Тома. Все было известно наперед.

– Открыто, – сказал Том, и Нельсон вошел внутрь.

– Тебе что, шлея под хвост попала? – спросил Нельсон. – Что ты не поделил с этим цветным ублюдком? У меня есть дела и поважнее.

– Например?

– А то ты сам не знаешь! Нужно ехать в туристский городок.

– Присядь, если хочешь.

– Я тороплюсь.

– Вот стул, если хочешь.

– Разве что на минутку, – сказал Нельсон. – А потом назад, к мисс Духовидице и ее поклонникам.

Он выглядел более усталым, чем обычно, веки были серыми и опухшими, а лицо приобрело желтовато-землистый оттенок, как у покойника. К тому же он здорово растолстел; в последнее время Нельсон распухал просто на глазах, его живот, бедра, лицо заплыли жиром. В полиции подшучивали над его пристрастием к пончикам и конфетам.

– Я впервые вижу этого типа, – сказал он Тому.

– Он из Индии.

– Я понял.

– Ни с того ни с сего этот сукин сын взвинтил мою арендную плату до небес. Мотель битком набит, и он решил погреть руки на мне.

– Твое жилье смахивает на оружейный склад, Том.

– Я выручал его тысячу раз. Из кожи вон лез, чтобы все было в порядке.

– Что это у тебя там?

– Сорок четвертый калибр, револьвер. Взгляни, если хочешь.

Нельсон махнул рукой:

– У моего брата такой же, – сказал он, – только спусковой крючок из желтой латуни. Он купил его в Техасе, когда ездил ловить окуней.

– Этот ублюдок хочет выставить меня за дверь.

– А чего ты ожидал?

– Жизнь меня не учит.

– А этот кореец, что держит прачечную-автомат? То же самое. Косоглазый хапуга.

– Чтоб им пусто было, – ответил Том.

Нельсон сочувственно кивнул и уперся локтями в колени – этакая задушевная беседа в мужской раздевалке в перерыве между таймами.

– Мой совет – не стоит швыряться визитками. Иначе мне придется что-то делать. Должен же я как-то отреагировать.

– Пошел ты!

– Ты ставишь меня в безвыходное положение. Он тебя боится. Вообще-то мне бы следовало устроить тебе хорошую головомойку. Вышвырнуть тебя отсюда. Издать запретительный приказ. Этому типу кажется, что ты опасен, Том. Он не хочет, чтобы ты жил в его мотеле.