Текст книги "Богоматерь лесов"

Автор книги: Дэвид Гутерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Кашляя, она опустилась на колени перед алтарной балюстрадой. Мертвенно-бледная, с прямой спиной, она судорожно стиснула четки. Том тоже опустился на колени и, вновь оглянувшись на священника, сказал:

– Мне нужно чудо.

Он услышал, как у него за спиной скрипнула дверь. Выпятив грудь, в церковный зал вошел Нельсон. Зрелище было забавным, впрочем позёром он был еще в школе, где без конца накачивал мускулы в тренажерном зале и похвалялся силой. Чуть позади стояла рыжая с мегафоном, а за ними виднелся Эд Лонг, помощник шерифа.

– Привет, – сказал Том. – В церкви не место оружию, Рэнди.

Он сразу понял, что взял неверный тон. Его шутливая фамильярность явно пришлась не по вкусу Нельсону. Он пропустил призыв к милосердию мимо ушей.

– Так вот ты где, Том! – сказал он. – А я тебя обыскался. – И двинулся по проходу, вскинув голову и заложив большие пальцы за пряжку ремня.

– Отлично смотришься, Рэнди, – сказал Том. – Не хуже, чем в телесериале.

Вздохнув, Нельсон потер виски, а может, просто проверил размеры своей начинающейся от самого лба лысины. Солидные движения шерифа говорили о серьезности его намерений.

– Ты мне не нравишься, Кросс. Ты понял? – процедил он. – Я сыт по горло. Мне надоели твои выходки. Сегодня мне позвонил этот тип из отеля и сказал, что ты уехал, прихватив его матрас. После этого позвонила Элинор и сказала, что, во-первых, ты снова заявился домой и не давал ей покоя; во-вторых, измял кусты вокруг дома, чтобы забрать свой тент; в-третьих, чуть не убил Хейди Джонстон и, в-четвертых, сквернословил, стоя посреди улицы. Так вот, Кросс, с меня довольно. Мое терпение лопнуло. Это переходит все границы. Ты достал всех. Когда мне сообщили, что тут происходит, я нутром почуял – здесь не обошлось без тебя. Пора положить этому конец. Ты арестован.

– Он говорит не обо мне, – сказала Кэролин. – Я только…

– Помолчи, – оборвал ее шериф, – сейчас не до тебя. Мне нужно разобраться, что здесь происходит. И призвать этого человека к порядку.

– Давай, призывай, – сказал Том.

– Посмотри на меня, Кросс. Обернись.

Отец Коллинз снова шагнул в проход. Он вошел в роль посредника-пацифиста, ощущая себя отважным и мудрым.

– Прошу вас, – сказал он, – не нужно насилия. Постарайтесь избежать насилия, шериф. Во всяком случае, в храме Божием. Здесь не место насилию.

– Отойдите, отец, – бесцеремонно оборвал его шериф, – вы мне мешаете. Вы загораживаете обзор.

Униженный и подавленный, священник отодвинулся, и, как только он это сделал, Том быстро встал позади Энн из Орегона и обхватил ладонью ее плечо, прикрывшись ею, как щитом.

– Погоди, – сказал он. – Все нормально, Нельсон. Просто погоди минутку. Постой.

– Похоже, ты собрался взять ее в заложницы? – сказал Нельсон.

– Это не так. И ты это знаешь.

– Отпусти ее, Том. Отпусти немедленно. Прошу тебя. Я не стану повторять дважды.

Том не шелохнулся. Он сжал плечо Энн еще крепче.

– Молись за меня, – сказал он. – Молись за меня и моего сына.

– Не дури, – сказал Нельсон. – Мы с Эдом справимся с тобой в два счета. Мне не нужны проблемы.

– Нет, – прохрипела духовидица, – подождите.

Она положила свою ладошку на руку Тома, который крепко держал ее за плечо. Ее лицо серебрилось от пота, мутными каплями он стекал с подбородка. Ее била дрожь, и в этом судорожном трепете было что-то пугающе неземное и завораживающее. Казалось, она сама была видением. Гипнотическая сила этой странной сцены заставила остановиться даже шерифа Нельсона. Потерявший последнюю надежду безработный лесоруб с взлохмаченными баками и хрупкая, изможденная девушка, охваченная восторженным исступлением.

– Радуйся, Мария… – из последних сил прохрипела Энн и попыталась сказать «полная благодати», но, хотя ее губы продолжали шевелиться, ей не хватило воздуха, чтобы произнести эти слова. Стиснув руку Тома, она слабо закашлялась и напряглась, пытаясь сделать вдох.

– Она не может дышать, – зло сказала Кэролин. – Убери руку, ублюдок.

Но Том чувствовал силу горячих пальцев Энн, и у него затеплилась надежда, что прикосновение ее руки принесет ему избавление. Он подумал, что ее близость к неведомой высшей силе позволит и ему заполучить малую толику дарованной ей благодати. Том сильнее стиснул ее плечо. Он не чувствовал ничего, кроме руки Энн – трепетной, хрупкой связи между ними, – и молил Бога, чтобы из этого что-нибудь вышло. Огрубевшая от походной жизни ладонь Энн была обжигающе горячей и на удивление сильной. В кончиках пальцев пульсировала кровь, ее сердце билось часто, точно у птицы. «Может быть, – подумал он, – я наконец дождался. После всех моих страданий. Вот оно, спасение».

– Господи! – сказала Кэролин. – Она сейчас задохнется. У нее астма, ясно вам? Отпусти ее! Энн, как ты? Отпусти ее плечо, урод!

– У нее приступ удушья, – сказал отец Коллинз. – Том, ей срочно нужна помощь.

Кэролин вспомнила про баллончик с перцовым аэрозолем, который висел у нее на шее. «Что ж, – решила она, – похоже, настал час пустить в ход свое умение морочить голову. Без выдумки тут не обойтись. Этого дремучего алкаша я обведу вокруг пальца в два счета». Она помахала баллончиком и сказала:

– Видишь бутылочку? Это ингалятор. Чтобы снимать приступы астмы, понимаешь? Что-то вроде нитроглицерина для людей с больным сердцем. Энн все время забывает его, и мне приходится носить его с собой. Он нужен ей сейчас, понимаешь? Она пользуется им, когда начинает задыхаться.

Она сняла с шеи висевший на шнурке баллончик и осторожно сделала шаг вперед.

– Не двигаться! – рявкнул Нельсон. – Стой на месте!

Не обращая на него внимания, Кэролин медленно двинулась по проходу, держа перед собой баллончик, точно крест, которой поможет ей усмирить вампира – Тома Кросса.

– Я сказал – стой на месте! – повторил Нельсон.

– Не мешайте ей, – сказал отец Коллинз. – Может быть, она сумеет уладить дело мирно.

– Спасибо, – сказала Кэролин. – Ей не обойтись без ингалятора.

– Нет, – прохрипела Энн, – Кэролин…

– У меня твой ингалятор.

– Нет, не подходи.

– Не бойся. Всё нормально.

– Нет, – выдохнула Энн. – Прошу тебя.

Рядом с алтарной балюстрадой Кэролин остановилась и посмотрела вверх, на распятое тело Христа над дарохранительницей. Она ощутила странный всплеск ликования, недоброе торжество победы. Беспомощному Иисусу, распятому на кресте, было далеко до Кэролин, которая вот-вот произведет фурор.

– Вот и я, – сказала она.

Она посмотрела на Тома Кросса. На глазах у него были слезы. Кэролин не ожидала, что он так раскиснет. «Тоже мне, мачо, – подумала она. – Похоже, бедняга не устоял перед чарами Энн». Кэролин взглянула на маленькую ладошку Энн, лежащую поверх его больших, грязных пальцев. Изящная рука Энн дрожала от возбуждения. «Вот и еще один попался, – подумала Кэролин. – Очередная жертва гипноза».

– Энн, – сказала она, – я принесла твой ингалятор.

– Нет, – сказала Энн, – не приближайся, отойди.

– Что с тобой?

– Я вижу твою ауру.

– Возьми свой ингалятор.

– Теперь я понимаю, кто ты.

– Я иду к тебе, – сказала Кэролин.

Она подвинулась чуть ближе, готовясь отважно нанести решающий удар. Перед ее внутренним взором пронеслись предстоящий завтрак в Бэндоне, морское побережье Калифорнии с ее живописными закатами, мойка машин в Лос-Анджелесе, дорога на Сан-Диего и наконец Мексика с бесконечным кайфом от марихуаны. Кэролин опустила указательный палец на головку баллончика, проверив, куда направлено сопло.

– Ингалятор от астмы, – провозгласила она. – Смотри в оба, Энн.

– Славься, Царица… – начала Энн.

– Славься, Царица, – повторил Том.

Кэролин отвернулась и зажмурила глаза.

С клокочущим рычанием, которое непроизвольно вырвалось у нее из горла, она брызнула в лицо Тому перцовым аэрозолем, щедро оросив его нос, глаза и рот. В ту же секунду он отпустил плечо духовидицы и, закрыв лицо руками, упал на пол, скорчившись, словно чудовищный эмбрион.

– Томми, Томми, – повторял он, хрипя и кашляя. – Томми…

– Ну что, получил? – мстительно сказала Кэролин. – Со мной лучше не связываться, мерзавец.

– Томми… – послышалось в ответ.

Ни разу в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным. Никогда его не подвергали подобному унижению. Непонятная, обжигающая боль с новой силой пронзала его при каждом вдохе. Воздух превратился в орудие пытки, несущее смерть. Боль не ослабевала и не уходила. Том погрузился в мерцающую тьму. Он шарил руками в поисках духовидицы, но казалось, окружающий мир попросту исчез. Куда все подевались? Почему он один? За что ему такие страдания? Внезапно его зажмуренные глаза увидели свет, такой же ослепительный, как и тьма. «Матерь Божия! – взмолился он про себя. – Прошу тебя, не оставь меня!»

Позади него на спине лежала духовидица. Точно во сне, она посмотрела наверх, где, как птица, парил Иисус. Она увидела его загадочное, искаженное страданием лицо, худые руки, распростертые подобно крыльям, грудь, живот, его раны, его белоснежную кожу и тихо сказала:

– Приди ко мне, Иисус, и очисти меня от всех грехов. Прости мне все дурные поступки. Спаси меня от преисподней. – И ей показалось, что еще чуть-чуть – и он спустится и подхватит ее на руки.

«Меня так и не окрестили, – при этой мысли она похолодела. – Я не попаду на небо».

Она почувствовала, как сочится ее горячая менструальная кровь, и в висках у нее застучало. Энн хотела еще раз попросить Господа сжалиться над ней, но в эту минуту она увидела перед собой лицо отца Коллинза – он опустился рядом с ней на колени и заслонил от нее Сына Божьего.

– Энн, – сказал он, – Энн, очнись.

Она почувствовала его ладони на своем лице. Осторожное прикосновение его пальцев. «Она вся синяя, – услышала она его голос. – По-моему, она не дышит. А лицо горит огнем. У нее жар. Она не дышит». «Так не бывает», – сказал другой голос. «Ее мышцы напряжены, – откликнулся священник, – точно тело свело судорогой. – Он положил два пальца ей на шею. – Пульс очень частый, – сказал он. – Вызовите врача». Священник приложил ухо к ее губам: «И все-таки она не дышит».

– Прости меня, – сказал он. – Прошу тебя, Энн, прости меня.

– Матерь Божия, – выдохнула Энн, – Матерь Божия, помилуй нас.

VI
Матерь Божия Лесная
12 ноября 2000 года

В новой ризнице были прекрасные чистые и просторные шкафы, благоухающие свежим деревом. Отец Коллинз, облаченный в подризник и епитрахиль, уже готов был взять с плечиков ризу, но помедлил, снял очки и наклонился, чтобы взглянуть повнимательнее на содержимое реликвария: два молочных зуба, прядь волос, лоскут выцветшей трикотажной ткани от спортивной куртки, осколок кости и крохотное пластмассовое распятие, из тех, что продаются в дешевых лавках. «Лживые и прекрасные, – подумал он. – Лживые и могущественные тотемы». Все эти предметы он нашел у себя на столе вместе с анонимным письмом, где подробно рассказывалось об их происхождении: осколок кости был обнаружен в кремационной урне Энн из Орегона, когда ее мать развеяла ее пепел неподалеку от Токети-Фоллз, по дороге в Кратер-Лэйк; распятие и лоскут ткани были приобретены у «заслуживающего всяческого доверия, но пожелавшего остаться неизвестным лица, которое проникло в офис окружного коронера»; молочные зубы и прядь волос уступил за 3500 долларов дед Энн, водитель-дальнобойщик. Пожелтевшие от времени зубы были размером с кукурузные зерна, а прядь волос, перехваченная круглой резинкой, имела весьма подозрительный цвет и структуру.

Отец Коллинз бережно положил на ладонь кость и потрогал ее пальцем. Разумеется, можно было в любой момент обратиться к судебно-медицинскому эксперту и определить подлинность останков, но что даст подобная проверка? Священник полагал, что кусочек кости вполне пригоден для поклонения, пусть это даже всего лишь обломок подвздошной кости чернохвостого оленя. Впрочем, здесь его мнение расходилось с точкой зрения Церкви.

Он бережно положил кость обратно в реликварий и тут услышал негромкий стук в дверь. В ризницу гуськом вошли взволнованные участники хора – им было пора одеваться. Отец Коллинз сердечно поприветствовал их и с улыбкой пропел несколько тактов «Глории». Сам он тоже ощущал легкое волнение. Сегодня ему предстояло участвовать в освящении храма – церкви Матери Божией Лесной. Он всей душой желал выполнить свои обязанности без сучка без задоринки. До недавнего времени отец Коллинз был несведущ в ритуальных тонкостях освящения храма, но за последний месяц он добросовестно проштудировал римский миссал и требник. Кроме того, он выучил наизусть правила торжественного богослужения и написал подробный сценарий церемонии. Несмотря на все эти приготовления, он был близок к нервному срыву, а в подобном состоянии его всегда мучила изжога. Отцу Коллинзу очень хотелось, чтобы на церемонии присутствовал епископ, но он понимал, что у того есть веские основания отказаться. «В сложившихся обстоятельствах, – сказал ему епископ, – мое личное участие исключается. Хотя вы можете передать от моего имени всем, что мне отрадно видеть возрождение интереса к вере и Церкви». Епископ благословил его, заметив: «Полагаю, принимая во внимание случившееся, вы поймете, почему я так поступаю». Недолго думая, он поручил провести церемонию генеральному викарию епархии, отцу Батлеру, как достойному и уважаемому духовному лицу. «Какая ирония судьбы, – заметил отец Батлер по прибытии в Норт-Форк. – Впрочем, Господь не зря посылает нам подобные испытания. А значит, мы должны исполнять свой долг с открытым сердцем». С этими словами он доверил б о льшую часть подготовительной работы отцу Коллинзу.

Отец Коллинз еще раз повторил с хором этапы предстоящей церемонии. Он не преминул заметить, что в новых одеждах участники хора выглядят чрезвычайно нарядно и празднично. Двенадцать женщин и четверо мужчин под руководством Констанции Педерсен. Ее проникновенное меццо-сопрано волновало священника до глубины души. Архитектор Ларри Гарбер тоже пел в хоре, и его мягкое контральто было на удивление трогательным. Однако сегодня Гарберу отводилась иная роль: как архитектору проекта ему была поручена презентация здания, которая следовала за приветственной речью отца Батлера и предшествовала окроплению святой водой.

Надо отдать должное Гарберу, он очень обрадовался помощи, которую оказали ему на общественных началах два архитектора и инженер-проектировщик из Сиэтла, а также нанятые по этому случаю ландшафтный архитектор и эколог из Компании Стинсона. В результате был создан прекрасный комплект чертежей. Здание получилось скромным и благородным, отмеченным печатью одухотворенности: кедровый брус, окна во всю стену, светлый, просторный зал. На прилегающей территории располагалась небольшая лощина, поросшая папоротником, грот, аллея мхов и пруд. Дорога из туристского городка сдерживала скорость и была скрыта раскидистыми ветвями деревьев, а стоянка для автомашин, обнесенная изгородью из кедра, находилась в полумиле от церкви. Прихожане могли попасть в церковь лишь по тропинке, что петляла по лесу. Этот путь позволял их душам очиститься, давая время освободиться от суеты и мирских забот. Вдоль Папоротниковой тропы стояли скамьи, где можно было передохнуть и помолиться, и три статуи – Пресвятой Девы, святой Бернадетты и святой великомученицы Екатерины.

Неожиданно для себя отец Коллинз обнаружил, что проектирование и строительство церкви вызывает у него живой интерес. Он всегда считал себя любителем абстракций и отвлеченных размышлений и никак не думал, что способен увлечься архитектурой. Возможно, решил он, такая трансформация связана с тем, что ему исполнилось тридцать. Он внимательно изучил чертежи и изо дня в день педантично отслеживал ход работ. Он сдружился с Гарбером, и теперь, как и Ларри, не расставался с логарифмической линейкой и беспрестанно почесывал затылок. Он был пристыжен, обнаружив, что за пределами его собственного мира существует другой мир, и, осваивая основы строительных расчетов и технологий, почувствовал, что это способствует расширению кругозора. Впрочем, дренажный камень и строительный раствор не опровергали теорию – напротив, Вселенная оставалась такой же предсказуемой и целостной, как всегда, не нарушая законов Ньютона. И каким же облегчением было, зная это, вновь возвращаться в мир идей Платона! Священник изучил профессиональный жаргон, чтобы завоевать доверие подрядчиков; он чувствовал, что они будут работать более добросовестно, видя, что он кое в чем разбирается. Хотя, сказать по правде, это было не так. Он не мог, взглянув на чертеж, представить его будущее воплощение. И все же теперь, засыпая, он по большей части размышлял о проблемах вполне материального свойства.

Участники хора вышли из ризницы. Отец Коллинз завершил собственное облачение и решил посмотреть, как дела у министрантов. Вместе с Томом Кроссом и Кэрол Бойл он проверил, все ли готово к церемонии. Сосуд с миром. Есть. Кропило. Есть. Кадильница. На месте. Корпорал. Здесь. Пурификаторы. Вот они. И так далее.

– Я оделся, – сказал священник. – Один из вас может вернуться к реликварию. Я вижу, вы еще не переоделись.

– У меня вопрос, – сказал Том.

– Насчет реликвария?

– Насчет облачения. Красное или белое?

Отец Коллинз назначил Тома министрантом совсем недавно, поддерживая его стремление к самосовершенствованию, и пока многое было ему в новинку.

Священник с назидательным видом огладил собственную ризу.

– Белое, – сказал он. – При освящении храма надевают белое. Красное предназначено для иных случаев. Например, для праздников в честь великомучеников.

Том кивнул, запоминая сказанное на будущее. На его висках и над ушами появилась густая проседь. Из бесед с Томом во время исповеди отец Коллинз знал, что ему вновь позволили навещать детей. Теперь он купал и кормил Томми, но при этом не чувствовал себя спасенным. Спасение, напомнил ему священник во время одной из таких бесед, требует целой жизни.

– Значит, надену белое, – сказал Том.

Он вышел, и священник быстро закончил его работу, наполнив сосуд для мира освященным оливковым маслом и аккуратно свернув алтарный покров. Он со знанием дела пролистал «Лекционарий», снял с полки лодку для ладана и пересчитал свечи и подсвечники. Кропило было отполировано до блеска. Он вновь с благодарностью вспомнил Ларри Гарбера: для каждой вещи было предусмотрено свое место, и порядок радовал глаз.

Кэрол Бойл не обращала на него внимания, поглощенная своим делом, и отец Коллинз опять погрузился в воспоминания. Он вспомнил брезентовую палатку Энн Холмс в туристском городке и ее капюшон, неизменно надвинутый на глаза. Священник задумчиво прочитал «Радуйся, Мария…» и медленно перекрестился. Он поблагодарил Господа за то, что прошлой осенью ему было позволено продолжить служение. И за обыденность самопожертвования. У него была масса дел, непочатый край работы, которую предстояло сделать. Он тряхнул головой и решительным шагом, как требовал того напряженный распорядок воскресного дня, направился назад, в ризницу. В вестибюле стоял стеллаж с молитвенниками, изготовленный из натурального дерева, здесь же находилась крещальная купель, высеченная из куска гранита, который от природы имел нужную форму. Юные министранты приводили в порядок молитвенники на стеллаже; заметив отца Коллинза, они удвоили свое рвение. Отец Коллинз вдохнул запах свежей краски, который исходил от пола в вестибюле, и с удовольствием подумал, что он не отдает плесенью, а значит, его старания были не напрасны. Он требовал от руководителя строительных работ придерживаться самых высоких стандартов, и тот, качая головой, то и дело говорил: «Это чересчур, а впрочем, решать вам, мое дело выполнять». Теперь все были довольны, что поддерживали отца Коллинза. Почва на строительной площадке была пропитана водой, как губка, и, чтобы осушить ее, пришлось потратить немалые деньги.

Священник вновь углубился в размышления, вспомнив колоссальный приток средств, который последовал за внезапной смертью Энн. Компания Стинсона вдруг резко изменила свою позицию и подарила епархии участок для строительства церкви, о чем много писали газеты Сиэтла. Торговая палата позаботилась о банковских кредитах для многообещающего проекта, который в долгосрочной перспективе сулил ее клиентуре непрерывный приток капитала. Городской совет по туризму пересмотрел свои планы с учетом изменившейся ситуации и изыскал средства на развитие инфраструктуры. Богатая почитательница Девы Марии из Калифорнии, пожелавшая остаться неизвестной, пожертвовала полмиллиона долларов. Средства на сооружение грота, расчистку пруда, обустройство прилегающей территории, пешеходные дорожки, скамейки и террасу из голубого песчаника выделила компания из Такомы, руководство которой тоже весьма трепетно относилось к Пресвятой Деве. Кроме того, как из-под земли появилось и предложило свои услуги великое множество невостребованных художников, скульпторов и прочих творческих работников, которые были рады возможности украсить новую церковь своими произведениями.

В городе близилось к завершению сооружение современного мотеля. На главной улице появилось новое кафе «Сельский уголок», которое славилось своими домашними пирогами. Территорию туристского городка расширили и благоустроили. Открылись три новые гостиницы «ночлег и завтрак». «МаркетТайм» отремонтировали и добавили отдел холодных закусок и пекарню. Неподалеку от закусочной Джипа появилась новая кофейня «Эспрессо на рассвете», где продавали пирожные и торты с французскими названиями, сухарики из стеклянной банки и сандвичи с деревенским хлебом. В центре города начали ремонтировать тротуары, расширять проезжую часть и приводить в порядок канализацию, а поскольку при этом все равно предполагалось снимать асфальт, планировалось заодно проложить высокоскоростные кабели. Консультант по туризму Аппельбаум предложил городу рекламное название: Североамериканский Лурд.

Перед резным панно из тисового дерева – это был триптих, изображающий Благовещение, Коронование Пречистой Девы Марии и Оплакивание Христа – стояла незнакомая отцу Коллинзу женщина. Она пристально разглядывала резьбу и, казалось, была всецело поглощена этим занятием, любуясь мастерством художника.

– Простите, – сказал отец Коллинз, – могу я быть вам полезен?

– Возможно, – не отрываясь от панно, ответила женщина. – Если постараетесь.

– Прихожане собираются рядом с лощиной, – сказал священник, кивнув в сторону ряда венецианских окон. – Это недалеко, сразу за гротом.

– Я не прихожанка.

– Кто же вы?

– Президент клуба поклонников Карла Молдена, отец. Неужели вы меня не узнаете?

Она обернулась и подмигнула. «Надо же так измениться!» – подумал отец Коллинз.

– Кэролин! – сказал он. – Вас действительно не узнать.

– Наберите двадцать фунтов, – сказала она, – и вы станете другим человеком. Очень рекомендую беглым преступникам и шпионам.

– Но вы не преступница и не шпионка.

– Рада, что вы так думаете.

– Я ошибаюсь?

– Если бы я к ним принадлежала, я могла бы считать, что толстею осмысленно и целенаправленно.

Отец Коллинз подошел поближе к панно и заложил руки за спину.

– Вы изменили прическу.

– Пришлось покраситься в этот жуткий черный цвет, – сказала Кэролин. – И постричься. После чего осталось напялить бесформенную куртку, подкрасить глаза – и я больше не я.

– Это сработало, – сказал священник. – Я бы вас не узнал.

Кэролин растерла румяна на скулах.

– Я приехала инкогнито не просто так. Не хочу иметь дело с ее чокнутыми поклонниками. Обезумевшими христианами с остекленевшими глазами. Но мне хотелось посмотреть, что будет сегодня. И я решила, что вы меня не узнаете.

– Я рад вас видеть.

– Не лгите, святой отец.

– Как-никак вы были подругой Энн.

– Едва ли, – сказала Кэролин.

– Как вы можете так говорить? Вы…

– Я убила ее, – сказала Кэролин. – Вы не забыли?

Она снова уткнулась в триптих.

– У вас найдется несколько минут? – вдруг спросила она.

Священник подумал, что Кэролин явилась очень не вовремя. У него не было ни минуты. Через два часа здесь соберется около десяти тысяч человек. У грота уже ждали представители прессы. Маршрутные автобусы то и дело подвозили к стоянке новых паломников. Следовало подготовиться к открытию церкви, он хотел еще раз просмотреть свои записи, не говоря уже о проповеди; надо было еще раз хорошенько продумать порядок церемонии, проследить за министрантами и поработать с диаконами. К тому же через пятнадцать минут подойдет отец Батлер.

– Это не может подождать до завтра? – спросил он.

– Завтра я собираюсь в Сиэтл, святой отец. Там у меня уйма дел. Пообедать. Побродить по магазинам. Сходить к массажистке. Сами понимаете, отменить все это невозможно.

– Видите ли, сейчас я страшно занят.

– Я не отниму у вас много времени, – сказала Кэролин. – К тому же без вас не начнут.

– Это верно.

Кэролин нацепила на нос очки с тонированными стеклами, которые висели у нее на шее на тонкой серебряной цепочке. Это были очки для чтения, с изящными линзами в форме полумесяца.

– Вы отлично выглядите, – сказала она священнику. – Полны сил и энергии.

– Вы смотрите на мир через розовые очки, Кэролин.

– Честное слово, не более пяти минут, – пообещала та.

Они отправились в исповедальню, где Кэролин примостилась на краешек стула и, чтобы не выходить из роли, положила ногу на ногу, достала пилку и принялась обтачивать ногти.

– Вы помните, меня ведь тогда арестовали, – сказала она. – Но я не знаю, известно ли вам, что случилось дальше. Мы ведь не поддерживали отношения.

– Я почти ничего не знаю, – сказал священник и взглянул на часы. – Я был очень занят. У меня было полно дел. С тех пор я все время занят по горло.

Даже в очках Кэролин близоруко щурилась.

– Меня освободили под подписку о невыезде, продержав в тюрьме целых три дня. Думаю, вам бы там не понравилось. При этом мне здорово испортил настроение государственный защитник. Он сказал, что меня могут осудить за непредумышленное убийство второй степени. Из-за дурацкого перцового аэрозоля. Аэрозоля, который стал орудием убийства.

– Это не было убийством.

– Нет было.

– Произошел несчастный случай.

– Католики считают иначе.

– Выходит, вас мучает чувство вины?

– На моем месте оно мучило бы кого угодно.

– Так вы пришли ко мне из-за этого?

– Я не на исповеди.

– Что ж, как я уже сказал, это не убийство. Не стоит терзаться из-за того, что существует только в вашем воображении.

Кэролин неловко поменяла позу и перестала ожесточенно терзать свои ногти.

– И все же Энн умерла, – сказала она с нажимом. – Это факт, и мое воображение тут ни при чем. Вы же не станете с этим спорить?

– Но никто не винит вас в том, что случилось. Это просто стечение обстоятельств, все это звезды, а не сами мы, и так далее [36]36
  Искаженная цитата из драмы Шекспира «Юлий Цезарь»: «Не звезды, милый Брут, а сами мы / Виновны в том, что сделались рабами» (пер. М. Зенкевича).


[Закрыть], правда, у Шекспира все было наоборот.

– Значит, вы не верите в судьбу?

– Пожалуй, нет.

– Вы верите в звезды?

– В метафорическом смысле.

– И что для вас стоит за звездами?

– Для меня это метафора Бога.

Кэролин повертела в руках пилку.

– Если вернуться к тому, с чего вы начали, – сказала она, – то во всем следует винить Бога.

Священник пожал плечами.

– Не исключено, – сказал он. – Хотя, как мне кажется, вы выбрали не самое удачное слово. Винить.

– Но ведь смерть Энн – это плохо?

– Да, это плохо. Здесь я готов с вами согласиться, и все же ваш довод представляется весьма грубым.

– Грубым, – сказала Кэролин. – Может, и так. Грубым, но убедительным. Он не кажется вам убедительным?

– И все же, – сказал священник, – несмотря на его убедительность, многие упорно следуют путем Господним.

Кэролин помолчала, обдумывая его слова.

– Это не аргумент, – сказала она. – Высказывания «Бог существует» и «Энн умерла» не имеют логической связи.

– Ваш разум ограничен, – заметил священник.

– Просто ваши доводы несостоятельны. Вы не убедите меня, что мир становился лучше, когда невинные младенцы погибали на штыках казаков.

Она снова потеребила пилку и принялась изучать свои ногти.

– И все же, – сказала она, – я ускорила процесс.

– Почему вы не даете мне сожалеть о случившемся?

– Сожалейте на здоровье, – сказал отец Коллинз.

– Так-то лучше.

Отец Коллинз расправил складки на ризе.

– В любом случае, – сказал он, – хватит самобичевания. Так уж вышло. Стечение обстоятельств.

– Мне не дают покоя ее последние слова, – сказала Кэролин. – Она сказала, что видит мою ауру.

– Хм…

– Что бы это значило?

– Не знаю.

– Аура… – сказала Кэролин. – Сразу вспоминается Карлос Кастанеда.

– Я никогда не мог определить для себя, что такое аура.

– Может, что-то космическое? Или я ошибаюсь?

– В критическом состоянии человеку может привидеться всякое.

– И все же никто не говорил мне, что видит мою ауру.

– Мне кажется, – сказал отец Коллинз, – это что-то вроде ореола. Что-то похожее на свечение.

Кэролин снова принялась за свои ногти.

– Тогда в этом есть что-то неземное. Представляешь себе ангела, от которого исходит сияние.

– Вполне вероятно. Я полагаю.

– Неувязка в том, что я не ангел, – сказала Кэролин. – И меня смешно с ним сравнивать.

Священник украдкой взглянул на часы.

– Простите, у меня мало времени, – напомнил он. – Но мне хотелось бы знать, чем вы занимались Кэролин? Как вы провели этот год?

– Я была в Мексике. Недалеко от Сан-Лукаса. На зиму я всегда отправляюсь в Сан-Лукас. На этот раз я задержалась там почти до лета.

Отец Коллинз вспомнил объявление о работе, которое попалось ему на глаза год назад в «Национальном католическом вестнике»: «Должность приходского священника в Эквадоре, рыбацкий поселок на море». Звучит заманчиво. Весьма заманчиво. Тихая, спокойная жизнь.

– На самом деле тоска там смертная, – сказала Кэролин и почесала шею пилкой. – Всю зиму я была как на иголках. Постоянно звонила адвокату, узнавала, не выдвинуто ли против меня обвинение, и – будем считать, что сейчас я на исповеди, – выпила несколько тысяч «Маргарит».

– Не слишком полезно для здоровья.

– Еще я спала с кем попало.

Священник сделал вид, что затыкает уши.

– И частенько была под кайфом.

– Должно быть, на душе у вас пусто и тоскливо, – сказал священник.

– Но обвинений против меня так и не выдвинули, – подмигнув, сказала Кэролин. – Оказывается, исповедаться – приятная штука, – добавила она. – Я еще не рассказала вам про липосакцию, отец. В Энсенаде я нашла одного парня, который согласился заняться моими бедрами. После этого меня страшно разнесло. Наверное, жир просто перебирается с места на место. Не операция, а грабеж.

Она открыла сумочку и убрала пилку.

– Это весьма прискорбно, – сказал священник.

– Да, и еще кое-что, – сказала Кэролин. – Недавно я немного пошарила в Интернете. Решила провести небольшое исследование.

Она вытащила из сумочки упаковку от таблеток. Было видно, что фольга надорвана, а ячейки пусты.