Текст книги "Наблюдатель"

Автор книги: Дэвид Эллис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

– Думаю, нам нужно поговорить, – сказала Шелли мягким, уверенным тоном. – Встретимся в нашем месте в обычное время?

«Главное – научиться жить, выживать и действовать в их мире, притворяться, будто ты видишь то же самое, что и они. Подойди к ларьку с хот-догам и и купи то же, что покупают остальные: хот-дог с польскими сосисками, маринованными овощами и бутылку воды. Затем подними голову, чтобы солнечные лучи падали на лицо, и сделай вид, что тебе это доставляет удовольствие.

А вот и он. Проходит вращающиеся двери без портфеля и спускается вниз с сосредоточенным видом. Великий Пол Райли, человек, который гордится тем, что остановил Терри…»

Лео бросил хот-дог в мусорный бак, отхлебнув воды из бутылки, выбросил и ее, ушел с освещенного солнцем пятачка в тень высотных зданий и последовал за Райли. Он поднял голову и глянул вверх, на крыши домов, опасаясь, что они следят за ним сверху.

Идти пришлось недолго. Райли миновал четыре квартала: два на север и два на восток – и свернул к «Данстворту», старому роскошному отелю. Лео остановился и решил не входить внутрь, мучительно размышляя: «Куда он пошел?»

Пока Райли находился внутри, Лео ничего не мог предпринять: он не мог рисковать, но и поводов для беспокойства не было. Оставалось просто ждать. Скоро он все узнает.

Боль в желудке усилилась. Он положил руку на живот. Это помогало хоть немного успокоить боль, от которой ему хотелось согнуться пополам. Хот-дог все только испортил. Просто, когда уставал, он должен был больше есть, а сейчас чувствовал себя совершенно вымотанным. Одновременно он испытывал возбуждение и усталость.

Минуту спустя возле отеля затормозило такси. Лео снова внимательно посмотрел на вход. Да, это она. Такая же, как на фотографии, которая у него была.

Ее звали Шелли Троттер.

Глава двадцатая

Шелли стояла в лифте напротив меня, прижавшись спиной к стене. Нас разделяла пожилая, хорошо одетая пара – состоятельные клиенты отеля «Данстворт». Я поймал ее взгляд, но мы оба старались держаться непринужденно, будто не были знакомы. Я был в смятении и весь дрожал от прилива адреналина. Головную боль внезапно как рукой сняло.

Шелли вышла первой, подошла к номеру и вставила свою карточку. Она открыла дверь, остановилась на пороге и повернулась ко мне. Ее губы были плотно сжаты, что я истолковал как волнение и возбуждение, но я также почувствовал внутреннюю борьбу, которую она переживала.

Шелли начала расстегивать блузку. Я вошел в номер, но неожиданно мои ноги буквально приросли к ковру. Я посмотрел на роскошную обстановку и почувствовал аромат ее духов, который смешивался с запахом чистящих средств в недавно убранном номере.

– Что мы здесь делаем?

Она медленно покачала головой и продолжила раздеваться. Ее блузка распахнулась, обнажая бледную, покрытую веснушками кожу и светло-сиреневый шелковый лифчик. Она сама не знала ответа.

Возможно, именно это мне и хотелось увидеть больше всего – тонкую трещину в ее броне. Я подошел к ней, но она отступила на шаг и сбросила туфли на высоких каблуках. Ее юбка упала на ковер. Она позволила мне закончить работу – я расстегнул ей лифчик, в то же самое время целуя ее шею, а затем уложил в постель. Ее кожа была солоновата на вкус и пахла фруктами. Я провел языком по ее ребрам, пощекотал пупок, провоцируя реакцию с ее стороны. В глубине души я понимал, что хочу этого даже больше, чем она, и это причиняло мне мучительную боль.

Мы изучали и ласкали друг друга, стирая все границы, разделяющие нас. Это было подобно «американским горкам». Наконец я вошел в нее, и она ответила мне тихим стоном. Я заглянул ей в глаза, но она отвернулась. Шелли лежала неподвижно, позволив мне взять инициативу в свои руки. Я провел пальцами по ее лицу. Она закрыла глаза, но я не мог понять, что означает выражение ее лица. Я прижался губами к ее губам, ощущая вкус ее помады, но она не открыла губ.

Я знал, что это неправильно. Я предлагал, но она не принимала. Но я не остановился. Крепко обняв ее, я ускорил темп и так же, как она, закрыл глаза. Мной овладела ярость. Я словно провалился в небытие, а в самом конце задержал дыхание…

Когда все закончилось, я тут же встал, надел брюки, прошел мимо Шелли к окну и выглянул на улицу. Там было полно народу – пришло время обеденного перерыва, и люди гуляли, наслаждаясь хорошей погодой.

– Было мило, – проговорила она. – Знаешь, я…

Я застегнул пуговицы на рубашке и посмотрел на слабое отражение своего лица в стекле. Услышал, как она подошла ко мне сзади. Ее рука легла мне на плечо, а подбородок прижался к спине между лопатками.

Она не закончила свою мысль, а я не стал помогать ей. Это незаконченное предложение подводило итог наших отношений.

– Это было не просто мило, – сказал я. – Это настоящий подарок для меня.

Она медленно погладила меня по спине.

– Надеюсь, это поможет нам, но…

Я закрыл глаза и уперся лбом в оконное стекло. Мое сердце бешено колотилось в груди, колени подгибались.

– Но… – пробормотал я.

– Но это произойдет не сразу.

– Я всегда говорил: чем медленнее – тем лучше.

– Нет, Пол. – Она тихо рассмеялась. – Ты уже переехал из квартиры в многоэтажке в отдельный дом. А помнишь свой офис около ювелирного магазина, когда ты перебивался случайной работой? Помнишь?

Я тоже рассмеялся, позволив себе расслабиться впервые за последние два месяца. Никогда еще она не казалась мне такой близкой. Я ощущал знакомый запах ее волос и почувствовал, как она прислонилась ко мне головой, понимая, что теряю контроль над собой. Я был таким чувствительным и уязвимым, таким взволнованным и ошеломленным…

Пол Райли и Шелли Троттер попрощались у входа в отель «Данстворт», обменялись рукопожатиями. И никаких поцелуев. Шелли Троттер села в такси, а Райли наблюдал за ней, и его глаза блестели. Да, он видел, что Райли неравнодушен к этой женщине.

Это может сыграть ему на руку.

Лео надвинул на лоб бейсболку и пошел прочь. Ему нужно было подготовиться к вечеру.

Глава двадцать первая

Я подъехал к «Гала» – новому клубу, открывшемуся всего месяц назад, – в половине восьмого вечера. К дверям выстроилась большая очередь, но я подошел к швейцару-иностранцу, который был почти едва раза крупнее обычного, среднестатистического мужчины, – и назвал свое имя. К удивлению двадцати разодетых в пух и прах людей, стоящих в очереди, меня пропустили.

И все потому, что я назвал два волшебных слова: «Гарланд Бентли».

Я приехал в костюме и галстуке, а для подобного заведения эта одежда была либо слишком официальной, либо недостаточно стильной. На первом этаже находился ресторан, до отказа набитый посетителями. Он назывался «Азиатский фьюжн», хотя я понятия не имею, что это означает. Персонал ресторана дефилировал во всем черном – футболки и джинсы. Играла музыка – нечто среднее между попсой и диско. Как это назвать? Поп-диско фьюжн? Хотя не думаю, что за последние лет двадцать кто-то пользуется таким немодным словом, как «диско». Лично для меня существует лишь два вида музыки: джаз и все остальное. Для современных исполнителей гораздо важнее, как ты смотришься в видеоклипах, чем как ты на самом деле поешь. Никто больше не изобретает новые музыкальные направления, все просто переделывают старые стили и дают им новые названия.

Я сообщил свое имя еще одному администратору, еще более внушительного вида, чем вышибала у двери, и стал подниматься по лестнице в бар. Прошел мимо таблички, указывающей, что наверху идет вечеринка по поводу дебюта известного молодого художника, и решил не уточнять, какой именно «дебют»[7]7
  В английском языке словосочетание coming out, помимо основного значения – «дебют» или «выход в свет», – также может означать публичное заявление лица о своей гомосексуальной ориентации.


[Закрыть] имеется в виду. Мимо меня вниз по лестнице прошествовали двое мужчин в свитерах с высокими воротниками: волосы у одного из них собраны в хвост, другой обрит наголо, а лица обоих несли на себе отпечаток смертельной скуки. Наверху играло все то же диско. Электронная музыка, яростный ритм и глухие удары басов. Я не понимаю, как люди могут слушать это дерьмо. Освещения почти не было, а большая толпа, собравшаяся в центре зала, окружала мужчину, одетого… да-да, в свитер с высоким воротом. Вероятно, того самого художника. Мне захотелось подойти к нему и напомнить, что на улице – жара тридцать градусов.

Я посмотрел в сторону бара и уже собрался заказать мартини, когда услышал, как кто-то называет меня по имени. Это был Гарланд под руку с азиаткой – почти такой же высокой, как он, и тощей как жердь. На вид я не дал бы ей больше двадцати трех лет.

– Лиза, это Пол Райли.

Я взял ее руку с прекрасным маникюром и бросил восхищенный взгляд на шелковое платье. Боже, этот парень поглощал женщин в том же количестве, как я – спиртное.

– Ты просто обязан познакомиться с Рейвеном, – сказал он мне.

– С нетерпением жду встречи, – ответил я, не имея понятия, кто это.

Когда Гарланд махнул рукой, я понял, что под «Рейвеном» он подразумевал того самого художника. Видимо, жест Гарланда многое значил, потому что через секунду Рейвен уже стоял перед ним, сложив руки на груди и склонив голову. Его лицо было узким и тонким, а волосы всклокочены и стояли дыбом. В школе этого парня наверняка постоянно били одноклассники. Это так же точно, как то, что моя мама пыталась вырастить из меня правильного ирландского католика.

– Рейвен, – Гарланд пытался перекричать музыку, – это мой друг Пол. Пол, это Рейвен – один из самых адекватных художников-постмодернистов, заявивший о себе в этом году.

Я пожал ему руку, пытаясь разглядеть в тусклом свете, использовал ли Рейвен подводку или кто-то подбил ему оба глаза. Судя по внешнему виду, последнее было более вероятным.

– Я всегда считал, что постмодернизм отрицает всяческую адекватность, – сказал я, наклонившись к нему.

Я ощутил прилив гордости за собственную эрудицию, хотя, если быть точным, нечто подобное я где-то прочитал. Рейвен либо не расслышал, либо притворился, что не расслышал. Гарланд нашел мою реплику забавной и прошептал что-то на ухо Лизе, которая смотрела в сторону. Он поцеловал ей руку и повернулся ко мне.

– Ну что? – спросил меня Гарланд.

Вероятно, Лиза решила присоединиться к вечеринке. Я подумал, что она неплохо проведет время и без нас. Там было много мужчин, которые с удовольствием пообщаются с ней, и я уверен, что на этом вечере будет принято столько запрещенных наркотиков, что на выручку от их продажи вполне можно профинансировать какого-нибудь южноамериканского диктатора.

Гарланд мог встретиться со мной внизу, а не звать сюда, наверх. Не думаю, что он пригласил меня для того, чтобы я познакомился с этим амбициозным художником. Нет, дело в том, что все должны приходить к Гарланду, даже если речь идет о встрече на нейтральной территории.

А возможно, он лишний раз хотел подчеркнуть свою значимость, показавшись в окружении представителей местной элиты, большинство из которых были вдвое моложе его, и в обществе своей новой красавицы подружки. Все уже знали о его богатстве и любви к женщинам. Но он должен был играть еще и роль мецената, который поддерживает искусство и всюду появляется в сопровождении супермодели. Он стал ходячим клише. И это было грустно.

Весьма грустно.

Внизу персонал ресторана встретил появление Гарланда с большим энтузиазмом. Я заметил небрежные, разочарованные кивки, которыми они приветствовали меня, когда узнали, что я всего лишь юрист, а не кинозвезда и не деятель искусства. Я вспомнил, что в третьем классе любил рисовать. И кажется, у меня неплохо получалось. Но потом моя сестра Вирджиния посмотрела мои рисунки и сказала, что мне лучше стать юристом.

Официантка забрала мой портфель прежде, чем я вспомнил, что там находятся мои бумаги. Я хранил там все документы, касающиеся дел, которые вела моя фирма по корпорации Бентли и ее дочерним компаниям. Когда имеешь дело с Гарландом, приходится быть готовым ко всему. Ты должен регулярно сообщать ему последние новости, и это очень похоже на метод Сократа[8]8
  Искусство извлекать скрытые в человеке знания с помощью наводящих вопросов.


[Закрыть] – он используется в юридической школе, когда ты лихорадочно пытаешься придумать, что ответить, а профессор засыпает тебя вопросами, на которые нет точных ответов. Этот человек управлял дюжинами компаний и все равно хотел знать подробности по каждому из дел.

Мы сели за столик, специально зарезервированный для нас. Он стоял на небольшом возвышении, поднимая нас над остальным залом. Официант галопом подбежал к столу, держа в руках свиток, который оказался меню. Но я знал, что Гарланд закажет что-нибудь такое, чего в меню нет.

Если бы меня попросили охарактеризовать Гарланда одним словом, то я выбрал бы слово «тщательность». Этот человек никогда ничего не делал наполовину. Его рукопожатие было крепким как тиски. Волосы острижены коротко, почти по-армейски. Глаза, маленькие, свирепые и светлые, словно только и высматривали для своего обладателя возможность лишний раз заявить о себе. Его челюсти всегда были крепко стиснуты. Рубашки – тщательно накрахмалены. Я еще ни разу не встречал человека, который уделял бы столько внимания своему гардеробу, хотя и сам всегда старался одеваться достойно. Он никогда не служил, но вся его жизнь была строго упорядочена, как в армии. Каждый день он вставал в пять утра, проплывал полмили в своем бассейне – летом предпочитал плавать на свежем воздухе, – затем плотно завтракал и появлялся в офисе без четверти семь. Если бы я получал по дайму[9]9
  Монета достоинством в десять центов.


[Закрыть] за каждое сообщение от Гарланда, которое он оставлял на моем автоответчике до моего прихода в офис, я бы разбогател.

Точнее, стал бы еще богаче.

– Пол, спасибо, что согласились встретиться со мной.

– Я всегда делаю это с большим удовольствием, Гарланд. Всегда.

– Генри, – обратился он к официанту, который снова возник перед нами, – мне – перье с лаймом. А вам, Пол?

Я не знал, откуда Гарланду известно имя официанта в ресторане, который открылся всего несколько недель назад. Думаю, это один из тех маленьких секретов, благодаря которым он стал миллиардером. Хотя не последнюю роль сыграли те двадцать миллионов, которые он получил при разводе.

Я заказал себе как обычно. Гарланд сделал паузу, словно хотел показать, что не одобряет мой выбор. Он не пил. И не курил. Единственный его порок, о котором мне было известно, как, впрочем, думаю, не только мне, это сквернословие. Обычно он предпочитал общаться в легкой, непринужденной манере, свойственной всем богатым людям, но если кто-то задевал его интересы, он начинал браниться, как водитель грузовика.

Я старался не доводить его до подобного состояния. И все равно заказал себе чистый, неразбавленный мартини и оливки с голубым сыром.

Ладно, что уж там. У Гарланда было два порока: сквернословие и женщины. Всякий раз, когда я встречал его на светских раутах или общественных мероприятиях, с ним была новая спутница. Блондинки, брюнетки, рыжие, пышногрудые и худенькие, маленькие и длинноногие – у этого человека не было определенных требований к женской красоте, если не считать молодость и сногсшибательную внешность.

К нам подошла женщина, которая выглядела так, словно только что сошла с телеэкрана: красивая прическа, дорогой жемчуг на шее. Она поздоровалась с Гарландом, и они расцеловали друг друга в обе щеки. Уходя, женщина погрозила мне пальчиком.

Гарланд к тому времени уже сел на свой стул, наслаждаясь славой. Он выглядел как рок-звезда. Продолжая улыбаться, он обратился ко мне:

– Вы знаете Эвелин Пенри?

В темноте он чувствовал себя защищенным, ему было тепло и спокойно. Отличная расстановка сил: ты не сможешь увидеть меня, даже если в щелочку между дверями проникнет свет. В шкафу все равно будет темным-темно.

И вдруг щелкнула задвижка…

Лео вытащил из носка нож и сел на корточки.

Топот ног по полу около двери. Снова щелкнул замок. Стук шагов, кто-то шел по ковру. Включился телевизор, голос телеведущего заполнил комнату. Новости.

– Вы слушаете последние новости, – произнесла Эвелин Пенри, подражая голосу своей матери и напевая бодрую мелодию из заставки к выпуску новостей. Она вошла в спальню, сняла серьги и снова повторила слова матери. Эвелин расстегнула блузку, сбросила туфли и вылезла из юбки.

По комнате разнесся ягодный аромат. Лео вдохнул его. Он давно уже не ощущал такого приятного запаха.

– Сенатор Алмундо, – сказала она, повторяя слова матери, – опроверг все обвинения в свой адрес.

Эвелин стояла перед зеркалом в кремовом атласном белье, решительно наклонив голову набок, и четко произносила слова:

– Сенатор Алмундо… опроверг выдвинутые против него обвинения.

Лео смотрел через щелку между дверцами гардероба, а Эвелин снова повторила фразу, тренируясь ставить правильное ударение в словах.

У нее были стройное тело и прекрасные формы, но он думал совсем о другом. Он пытался представить, как она отреагирует. Она молода и атлетически сложена, это не старина Фредди, который мирно спал в своей кровати, и не та девушка, которую он встретил с Райли в переулке. Нет, эта точно окажет сопротивление.

Лео покрепче сжал рукоятку ножа и сглотнул слюну. Вздохнул и почувствовал, как постепенно начинает успокаиваться.

Она пришла неожиданно рано. Придется подождать, пока наступит ночь и она ляжет в постель.

Он закрыл глаза и задержал дыхание.

Когда снова открыл глаза, Эвелин Пенри смотрела на свой гардероб.

* * *

Гарланд сцепил руки в замок.

– Значит, она хочет написать статью.

– По крайней мере именно так она пыталась это представить, – объяснил я. – Сказала, что хочет написать о сенаторе Алмундо, о его деле по подрыву общественного доверия и обо мне. Затем стала задавать вопросы о моем окружении. Спросила, не общался ли я с Нат и с вашей племянницей Гвендолин.

– Гвендолин… Ну да, Гвендолин…

Судя по всему, Эвелин Пенри расспрашивала об этих женщинах и самого Гарланда. Он наклонил голову набок.

– Я давно уже не получал вестей от Гвендолин. И буду только рад, если еще долго ничего о ней не услышу. Испорченная девчонка.

– Вы плохо ладили, – сделал невольный вывод я.

Гарланд смерил меня пристальным взглядом, облизнул губы и ответил спокойно:

– Она – единственная кузина Кэсси. Девочки были очень близки, как только могут быть близки сестры. И она не… – Его лицо переменилось: на мгновение исказилось гневом, – затем снова стало бесстрастным. – Она даже не соизволила приехать на похороны Кэсси. Эта девчонка не смогла прервать свое бродяжничество по свету и проявить немного почтения к Кассандре. Никогда ей этого не прощу.

Гарланд женился на Наталии, наследнице состояния Лейков, когда ей было девятнадцать и она – я уверен, что это чистейшей воды совпадение, – унаследовала от своего отца, Конрада Лейка, миллиард долларов. Через почти двадцать лет брака они развелись. Это случилось вскоре после того, как их единственная дочь Кэсси была убита. Гарланд взял двадцать миллионов отступных и начал свое дело. Сначала он инвестировал деньги в сеть отелей «Бентли сьютс», а затем основал еще несколько компаний, которые носили его имя: «Мануфактуры Бентли», «Недвижимость Бентли», «Бентли интернэшнл», «Финансы Бентли».

Ходили слухи, что увлечение Бентли молоденькими женщинами началось не после развода, а задолго до него. Супруги давно охладели друг к другу, и лишь общая дочь удерживала их вместе. Как я понимаю, после гибели Кэсси они взглянули друг на друга и поняли, что пора положить этому конец. Вместо того чтобы продолжить сражение – наверняка существовало какое-то брачное соглашение, хотя я не знал всех деталей, – Наталия оторвала кусочек от своего состояния и бросила его в качестве отступного Гарланду. Циники сказали бы, что следующие пятнадцать лет Гарланд занимался тем, что пытался приумножить деньги своей бывшей жены, и, надо сказать, преуспел в этом. Моя фирма тоже не оставалась в стороне и получала свою долю прибыли.

– А где Гвендолин сейчас? – спросил я.

Он развел руками:

– Слышал, что она купила дом в Лейк-Корси, на севере. И потом, у нее, кажется, все еще есть дом во Франции. Но точно не знаю. Да меня это и не волнует. – Его взгляд стал пристальным. – А эта репортерша, Эвелин, не сказала, почему спрашивала вас об этом?

Я лишь покачал головой:

– Я поднажал на нее, но так и не получил ответа.

Появился официант с напитком и поинтересовался, не хотим ли мы послушать об их спецпредложении. Гарланд отказался, я тоже. Я уже знал, что он собирается заказать себе что-нибудь водоплавающее. Я тоже люблю морепродукты, но в тот момент мне хотелось отведать чего-нибудь сухопутного.

– В прошлый раз у вас были кариоки, Генри, – сказал он официанту. – С сахаром.

– Да, мистер Бентли.

– Принесите их для начала. Спасибо. И скажите Хама-ро, чтобы подошел к нам, когда освободится.

Я пришел сюда не для того, чтобы есть кариоки. Я даже не знаю, что это такое, но готов поклясться, что этого блюда нет в меню. Люди вроде Гарланда часто ведут себя подобным образом. Заказывают то, чего нет в меню, и знают, что им это принесут, потому что об этом попросили они. А возможно, и потому, что понимают: за это блюдо им придется платить по особому тарифу.

– Итак… – Гарланд хлопнул в ладоши. – Эта журналистка звонила и мне, и я совершил ошибку, согласившись поговорить с ней. Она очень назойлива. Даже агрессивна. Пол, я многое могу стерпеть. Человек в моем положении неизбежно становится мишенью для прессы.

– Верно.

– Но когда речь заходит о Кассандре, все меняется.

– Разумеется.

Именно поэтому, как мне казалось, Гарланд и не хотел, чтобы дело Кассандры дошло до суда. Бургос оправдывал себя тем, что выполнял волю Божью, убивая грешников. Следовательно, в суде пришлось бы продемонстрировать, что жертвы его преступлений были далеко не образцами высокой морали.

– Какие вопросы задавала вам Эвелин, Гарланд?

Он стал ковырять ногтем в зубах и на минуту задумался.

– Я не хочу, чтобы этот материал увидел свет, – наконец отозвался он. – Но прежде мне нужно обсудить с вами, как поступить.

В этом был весь Гарланд: он никогда не отвечал прямо на поставленный вопрос.

– Она же репортер, – изрек я совершенно банальную истину.

Реакция Гарланда показала, что он не понял моего намека на свободу слова.

– Хотите сказать, ее стоит припугнуть?

– Или поговорить с Лиманом.

Лиман Крюгер – издатель «Уотч». Вариантов у нас в любом случае было не много. Порой, если сообщишь издателю о том, что тебя тревожит клевета в статьях, он может надавить на репортера и заставить либо доказать свою правоту, либо вообще не публиковать материал. Но бывает, что подобные действия оборачиваются против тебя и только подогревают дополнительный интерес к газете.

– Но мы можем все испортить, – предупредил я Гарланда.

Мой совет лишь разозлил его. Власть имущие не любят, когда им говорят, что у них нет вариантов.

– Пол, я хочу, чтобы это прекратилось. Хамаро! – Он обратился к человеку, одетому во все белое, – вероятно, шеф-повару ресторана, который принес закуску – хорошо прожаренные фрикадельки, источающие приятный аромат.

Они обменялись приветствиями на японском языке, и повар удалился.

– Я хочу, чтобы это прекратилось, – повторил Гарланд, обращаясь ко мне. Затем он приступил к еде и с яростью вонзил вилку во фрикадельку.

В тот миг, когда Эвелин вздрогнула и отшатнулась, Лео выскочил из шкафа.

«Еще не время, еще совсем не время… Но ты увидела меня».

У него не было выбора. И все же ему удалось застать ее врасплох. Он кинулся на нее, но она увернулась и выскочила в гостиную. Он пополз за ней, схватил за лодыжку. Она упала на ковер.

«Заставь. Ее. Замолчать…»

Лео с силой вывернул лодыжку, и она хрустнула. На смену ужасу пришла боль. Она закричала, но негромко. Лео склонился над ней, прижал нож к ее лицу. Эвелин замерла. Ее дыхание участилось, но она не произнесла ни звука. Рассчитывала, да, рассчитывала, что делать дальше, все обдумывала. Она знала, что нож слишком близко и в любой момент может ее убить. Если закричит – попытается позвать на помощь, – с ней будет кончено.

Он схватил ее за светлые шелковистые волосы, насладился этим мгновением власти, а затем с силой дернул за них. Она все поняла. Он перевернул ее так, чтобы она легла на спину и посмотрела ему в лицо. Он придавил ее руку коленом и приставил нож к горлу.

От нее пахло клубникой.