Текст книги "Машина пробуждения"

Автор книги: Дэвид Эдисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)

Ощутив укол вины, Пурити оторвала взгляд от рисунка на стекле и в последний раз посмотрела на размытый черно-золотой прямоугольник под ним, чтобы написанное в нем раскаленным клеймом отпечаталось в ее памяти. Затем она ударила молотом снизу вверх и проводила глазами осколки, рассыпавшиеся по залу. Послание из глубин вечности было уничтожено. Пурити выпустила из пальцев рукоять. Молот описал дугу и, гремя по напольным плитам, канул в историю.

– Умница, девочка. Сегодня, юнга, ты прославила свое имя.

«Юнга? – Пурити улыбнулась. – Она продолжает говорить как пират, потому что ничего больше о жизни не знает».

– Эй, пацан! – Ноно ткнула Кайена мечом. Клинок пронзил его руку, как масло; каменщик закричал от боли, и Убийца засмеялась. – Беги.

– Боюсь, я не могу, мисс Лейбович.

– Хочешь умереть? Или лучше будет сказать: Умереть? Беги или делай свой выбор, пацан.

– Кайен, – кивнула Пурити, – уходи. Прошу тебя.

Она сама не знала, что случится, если он останется.

«Быстрее», – одними губами добавила Пурити. Кайен заставил себя подняться и стал осторожно взбираться по лестнице, хотя Клу понимала, что он не станет уходить далеко. Пусть Ноно пока посмеется, ведь Пурити приготовила для нее нечто восхитительное, то, о чем Лейбович мечтала так долго, – равенство.

Ступая по осколкам полумиллиона лет, девушка будто шагала по дороге, выстланной острыми звездами, уходя от причиненных ею разрушений. Ноно Лейбович наблюдала за ней с выражением, которое, как понимала Клу, должно было изображать матросское ликование. «Так и представляю себе попугая у нее на плече». Внезапно в груди Пурити родился истеричный, совершенно не подходящий случаю хохот, и она заморгала, смахивая слезы и стараясь не рассмеяться вслух.

Надо было петь. Пока меж стен еще мечется эхо ее ударов, она может использовать Оружие; оно сохранялось в воздухе – разрушенная песня колоколов, звенящая высвобожденной, рассеивающейся силой. Во всяком случае, Пурити надеялась, что та рассеивается, ведь иначе она совершила этот акт вандализма напрасно.

Девушка закрыла глаза, перед ее внутренним взором всплыли черно-золотые прямоугольники, и она расслабилась, приводя свой план в исполнение. Если она для чего и была рождена, так именно для этого: легкая музыка для званых завтраков, фортепьяно для творческих вечеров, пение под аккомпанемент арфиста во время праздника в честь помолвки. Она никогда не обладала идеальным слухом, и у нее не было времени репетировать песню Красок Зари, но Пурити все равно приступила к выполнению своего плана с нахальством, присущим дочерям привилегированных семей. Тихий напев, сорвавшийся с ее губ, постепенно становился громче, сплетая ткань мелодии, и глаза Ноно расширились от ужаса… и понимания.

– Нет! Пурити, мы же на одной стороне!

«Мы определенно не на одной стороне, одержимая ты Убийствами тварь», – хотела сказать ей сейчас Клу, но для этого пришлось бы прерывать пение. Пурити ожидала, что Ноно попытается удрать или предпримет что-либо для самообороны, но нет… Быть может, ничего бы не вышло, затяни близняшка сейчас ту же песню? Почему она не пытается сбежать или не воспользуется своим удивительным талантом к бою на мечах?

Потому что ей не позволяет песня. Даже протестующий голос Ноно истончался, таял, как мед, а руки взмахивали все менее и менее яростно, будто у механической игрушки, у которой кончается завод. Во взгляде ее парализованно застыла паника. Пурити не могла заставить себя отвернуться от этого зрелища. Как и в случае с молотом и Красками Зари, она чувствовала обязанность довести жестокое дело до логического завершения.

Секрет Оружия Совет Невоспетых хранил сотню тысяч лет, а может, и того больше. Сегодня целью Пурити было либо полностью уничтожить его, либо вновь завесить покровом тайны. Девушка одновременно надеялась, что разрушение Красок Зари лишит песню силы и что этой силы, еще звеневшей в воздухе, хватит на один, последний, раз.

Песня не была длинной, но заканчивалась на том же, с чего и начиналась, свиваясь в кольцо, и Пурити пела снова и снова, почти машинально подбирая нужный ключ к арпеджио. «Что ж, уроки музыки прошли не совсем впустую», – подумала она, наблюдая за тем, как застывшее на месте тело Ноно начинает утрачивать цвет, а затем и плотность. Клу смотрела, как ее бывшая почти подружка умирает. Она не переставала петь, и высокие ноты подобно кинжалам вонзались в Ноно.

«Ненавижу тебя. – Пурити вкладывала в мелодию всю душу, вспоминая, как соперница пообещала следующим шагом расправиться с бароном Клу. – Мы и так натворили достаточно мерзостей, потроша других девушек за то, что те нарушили выдуманные нами правила моды. Мы все чудовища. А я теперь тоже стала Убийцей».

Ноно думала, что оставит руки своей матери чистыми, но в итоге измарала в грязи всех.

Вначале исчезли глаза, а потом и остальное лицо. Пока Пурити тянула сверх положенного мотивом срока последнюю ноту, в воздухе еще висел тонкий силуэт, а затем Ноно просто исчезла – призрак ее тела растворился, точно облачко тумана в дыхании утреннего ветерка. Пурити остановилась на полуноте, совершенно ошеломленная необратимостью сделанного только что. Она стояла в полном одиночестве среди осколков Красок Зари, и свет белых каменных стен играл на ее лице – лице Убийцы.

Глава двенадцатая

Жизнь – прескверная штука. Она постоянно разбивает надежды и побеждает меня, а я хочу, чтобы она никогда не кончалась. Уинстон Черчилль. Дженни в космосе

Тень существа по имени Чезмаруль обхватила Купера, подобно морю, овладевающему тонущим кораблем. Он казался себе ветром или светом звезды в безвоздушном «не-месте», не способном содержать ни единого дуновения, ни единого фотона. Город, мчавшийся навстречу, был далекой точкой в украшенной драгоценными камнями бездне далеко внизу – разноцветном мельтешении света, в котором Купер узнал многочисленные миры. Мультиверсум.

Колесо миров крутилось, словно юла, подвешенная на невидимой нити и установленная на крохотной площадке, каковой являлся Неоглашенград. Между незримым апексом и застроенным домами надиром кружило все Творение – свет, сплетающийся со светом в бесконечном танце.

Среди света Творения Купер различал триллионы маленьких огоньков – крохотные светлячки смертных жизней – и куда меньше тускло пылающих сердец Первых людей, похожих на изумруды, затененные прочими драгоценностями на платье. Светлячки и их старшие собратья мельтешили по поверхности миров, и хоть их перемещения могли показаться случайными, но в них угадывалась некоторая осмысленность; они были если не упорядоченными, то хотя бы согласованными. Сердца служили моторами жизни, они просыпались, просыпались и просыпались, излучая одиночество и надежду.

Но что-то было не так. Одни огни пылали слишком ярко и как-то судорожно дергались, а другие неравномерно пульсировали, то почти полностью угасая, то, замерцав, возвращаясь к жизни. Спускаясь к городу по спирали, Купер почувствовал смрад, ударивший ему в ноздри, – запах забившейся канализации, протухшей сточной ямы. Помои, гниющая требуха и плесень, невидимая плесень, наросшая на сияющих артериях обитаемых миров.

Не успел пузырек этой мысли всплыть в сознании Купера, как тот уже оказался среди огней, казавшихся теперь не юлой, но размытым, стремительно вращающимся вокруг снимком космоса. Они все увеличивались и увеличивались в размерах, пока он падал мимо головой вниз, и свет их стекал по его плечам, подобно облаку перегретого газа, окружающего входящую в атмосферу ракету. Далекая точка города также увеличивалась, пока он наконец не стал различать отдельные улицы и парки, а под улицами – перевернутые небоскребы, где Развеянные обустроили свои дома-сталактиты. А еще глубже, прямо под самим сверкающим Куполом, – черно-золотую металлическую сферу, пульсировавшую электрическим светом и… музыкой? Времени попытаться изменить направление полета и направиться к странной машине, погребенной под землей, не было; он падал к н-образному зданию, со все возрастающей скоростью приближаясь к его зеленой мансардной крыше и еще более зеленой траве, окруженной кольцом высокой стены.

Деревья загораживали само строение, но Купер разглядел знакомую карету на колесах с красными ободами, покрытую черным лаком. Лалловё Тьюи. Он не успел даже выматериться, когда пролетел сквозь бронзу и дерево крыши. Этажи и комнаты промчались перед его взглядом, словно страницы мультфильма, нарисованного в блокноте, а затем он врезался во что-то твердое, что вышибло из его груди весь воздух.

Заморгав, Купер поднял голову и с облегчением обнаружил, что его тело не пострадало; он лежал в помещении, слишком уж похожем на золотой лес-храм, чтобы это было простым совпадением. Похожем, но отличающемся. Сером, а не золотистозеленом; построенном, а не выращенном. Колонны были сложены из костей, но точно так же изгибались, разве что размером были поменьше. Имитируя золотые кроны, над головой возвышались конические своды, набранные из… черепов? С них свисали небольшие изящные люстры, в которых горели лампады. Грудные клетки. Детские грудные клетки.

«Просто восхитительно, мать вашу!»

– Ты еще, во имя Подземного Короля, кто еще такой? – спросил чей-то голос. – И как вообще сюда попал?

Купер попытался подняться на ноги, но потерял равновесие, когда обнаружил, что пол, на котором он сидит, сложен из костей пальцев. Вскрикнув от отвращения, он изо всех сил пытался сохранить самообладание.

Неподалеку от него стоял привлекательный мужчина, облаченный в зеленый плащ, накинутый поверх черного камзола. Челка лисьего цвета волос спадала ему на глаза. Сочные губы были совсем чуточку припорошены цветочной пыльцой. В одной руке он держал бедренную кость, а в другой – ведерко с битумом.

– Без паники, – поднял руки Купер, вдруг сообразив, что до сих пор одет в одну только клетчатую рубашку да импровизированный саронг. – Я здесь по официальному делу.

– Ты же тот, кто был с серым человеком! – закричал слуга, тыча пальцем.

– И? – Купер прочистил горло и выпрямил спину. – А ты, должно быть, один из лакеев хозяйки.

Тэм прищурился.

– Я не какой-то там лакей!

Он взвесил кость в руке, а затем обрушил ее на голову Купера. Тот защитился предплечьем и ударил соперника в открывшуюся подмышку. Движение вышло неловким, но своей цели достигло. «И почему я не ходил на уроки самообороны?» – спросил себя Купер, когда его кулак врезался в тело Тэма. Ему удалось пробить подмышечный нервный узел, и рука слуги мгновенно безжизненно повисла.

– Маб^[39], больно! – прорычал Тэм, пытаясь сморгнуть выступившие слезы и баюкая пострадавшую руку, под которой сплелся клубок боли. Мужчины переглянулись и достигли молчаливого согласия в том, что бойцы из обоих никудышные. Тэм слишком боялся сломать ноготь, а Купер просто не сумел бы как следует ударить.

– Слушай, давай ты просто не будешь мне мешать? – вступил в переговоры Купер, делая вид, будто в том, что он вдруг оказался в костяном подвале у своих врагов, нет ничего пугающего.

– Вот дурак! Неужели и я когда-то был таким же зеленым юнцом? – Голос Тэма звучал устало. – Пойми, не мне решать, мешать тебе или же пропустить, но скажу тебе одно: то, что ты здесь, избавляет мою госпожу от необходимости предпринимать новую попытку похищения. А теперь опусти руки и следуй за мной, – взгляд Тэма метнулся на промежность незваного гостя, – иначе маркиза найдет, что тебе отрезать, кроме пальца. – Купер предпочел промолчать, и тогда Тэм, кивнув, добавил: – Вот и славно. Не желаешь ли чашечку кофе?

Когда они поднялись по лестнице, Тэм, за неимением лучшей идеи, сопроводил гостя на кухню, где тот, сгорбившись, опустился на табурет. Купер обвел взглядом огромное помещение, выложенное белой плиткой, с огромными, словно ванны, стальными раковинами вдоль стен и целым войском печей и жаровен; груду керамической посуды, громоздившейся на стойке рядом с ним, украшали красно-черные гербы Окснарда Теренс-де’Гиса. И хотя его спину больше не покрывал плащ невыносимой боли, Купер все равно негодовал на Алуэтт за то, что она перенесла его сюда. Кем бы она ни была, Купер успел прикоснуться к ее подлинному «я», а потому уже не был склонен безоговорочно доверять ее словам. Про себя он обложил ее руганью. «Леди, богиня, морской зверь – кем бы ты ни была, я тебя ненавижу!»

Тэм налил кофе, явно не пребывая в восторге от необходимости удерживать Купера до возвращения госпожи. Бард боялся, что сильно ошибся и все испортил, когда проговорился о намерениях Лалловё отрезать палец их гостю, но Купер не делал попыток удрать. Более того, юноша, казалось, вовсе не обратил внимания на известие о предстоящей ему ампутации, что сильно тревожило Тэма и заставляло чувствовать себя неуютно. «И еще мне от этого немного скучно», – добавила частичка его сознания, появившаяся в результате слишком долгого общения с феями.

– Должен признаться, ты заставляешь меня чувствовать себя неуютно, – поведал Тэм гостю. – И еще мне немного скучно.

Тот просто кивнул. Тэм заломил руки. Купер закрыл глаза и прислушался.

«ЛяЛяЛяНеУбегайХммХммОстаньсяПрошуОстаньсяОхОхОхКакМеняЗдесьВсеЗадолбалоХмм». Мысли Тэма, даже его страхи, были удивительно мелодичными и пусть не совсем безумными, но несущими отпечаток чего-то, что Купер мог описать только как образ мышления фей. Сознание, рожденное блужданием за уводящей, путающей следы песней в столетней ночи, – вот как-то так.

Куперу все еще казалась непривычной его способность слышать чужие страхи и проникать в суть личности. После того как он оправился от пыток, перенесенных на небоскребе, и притупляющих сознание последствий бреда, сновидений и галлюцинаций, казалось, не только его способности, стали сильнее, но к ним еще добавилось и столь мощное чувство интуиции, что Купер уже и не знал, радоваться ли этому приобретению. Глядя на Тэма, он различал бледно-голубой листочек блокнота над полусферической формы гитарой, паривший у горла мажордома. «Весьма изящная шея, да и вообще он весь ничего, – не смог не отметить про себя Купер, – разве что с косметикой перебарщивает». Руки барда – тот закатал рукава, когда взялся мыть посуду, – оказались куда более мускулистыми, нежели предполагал его тонкий стан, а штаны плотно облегали ноги, особенно подчеркивая красоту бедер и зада.

– Как она тебя здесь удерживает? – поинтересовался Купер у лисоволосого слуги.

– Пардон? – Тэм повернул голову, делая вид, будто не расслышал.

– Лалловё Тьюи. Ты же ее раб, так?

Это возмутило слугу.

– Конечно же нет! Я не раб! – Затем он неохотно добавил: – Просто не могу уйти и вынужден повиноваться.

Купер поболтал оставшейся в чашке гущей:

– Мне кажется, я улавливаю противоречие. Ты с ней спишь?

– В последнее время – нет, – неожиданно развязно улыбнулся Тэм, но в следующее мгновение, дернувшись, словно испуганная рыбешка, он вновь принял подобающий слуге вид. – Нет, это было бы слишком дерзко с моей стороны. Лалловё Тьюи унаследовала меня. Я перехожу от одной ветреной феи к другой, словно фамильная драгоценность, умеющая кое-что делать по дому. Семья маркизы не находит меня привлекательным уже с тысячу лет или даже больше, хотя причина, по которой меня изначально… приобрели… вроде как заключалась в моей внешности и умении обращаться с лютней. – Когда он рассказывал об этом, лист и струнный инструмент вспыхнули ярче.

«Это знак того, кем он является, – напомнил себе Купер. – Его имя».

– Кстати, а что такое эта лютня? О ней частенько упоминают в исторических фильмах и фэнтезийных книгах, но я, кажется, никогда не слышал, как на ней играют. Как она звучит? Похоже на гитару? Боже, до чего же хороший кофе!

– Это такая забавная маленькая гитара, которая лично для меня звучит как дом. Ну почему я забыл порезать тебе сыра? Кажется, ты уже выпил слишком много.

– Шутишь, что ли, любовничек фей? Ты хоть знаешь, когда я в последний раз наслаждался этим восхитительным напитком? – промурлыкал Купер из глубин кофейного тумана.

Тэм стоял, не в силах разгадать собеседника.

– Не важно. И чего я с вами вообще мучаюсь? С тем же успехом можно пытаться стащить ослиную голову с Ника Мотка^[40].

– Ты знаком с Ником? – засветились глаза Тэма.

«Он что, серьезно?»

– Я знаком с его работой, скажем так. Залей мне полный бак, Тэм-тамтам.

Тэм налил Куперу удручающе маленькую порцию кофе и покачал головой, а потом заговорил – искренне и крайне печально:

– Бедный уродец Ослиноголовый Ник. Эти твари сожрали его рассудок. Они называют себя добрыми, но если уж хочешь знать истину…

– …ты же прекрасно понимаешь, Тэмище, что я хочу…

Купер с наслаждением опрокинул в себя остатки кофе и поставил чашку на стойку с посудой. Если отбросить отсылки к поэзии, он понятия не имел, о чем говорит слуга. Впрочем, в последнее время для Купера это стало вполне в безумном порядке вещей. «Мне не должно бы быть так хорошо», – подумал он, но эта мысль скользнула прочь так же быстро, как и пришла.

– …не существует на свете такой вещи, как добрая фея. Есть лишь различные вариации на тему «задолбай, на хрен, Тэма». Знаешь, я ведь успел пожить даже при Летнем Дворе. Ох, теперь я ушел оттуда и стал слишком собой… Видишь, что случается с теми, кто забывает свое место? – Слуга нервозно похлопал себя по карманам и извлек часы. – Не то время. Я опаздываю или еще слишком рано?

– Без обид, но твоя работа – сущий отстой. – Купер взял кусочек розового сахара и отправил в рот; вкус был прямо как у восточных сладостей.

– Я не обижаюсь, – пожал плечами Тэм. – Дождись, когда она вернется. Ты даже не представляешь себе, что это такое.

– Ну, – развел руками Купер, – вряд ли она окажется хуже своей мамаши.

Тэм выронил карманные часы, и те повисли на цепочке.

– Она… что? – прищурившись, уставился слуга на Купера. – Ты же не мог встречаться с, кхм, Цикатрикс. – Казалось, будто бы ему больно произносить это имя.

– Ха! «Встретиться» – слишком сильно сказано! – Купер выставил ладони над головой, изображая рога. – Огромный черный шлем с длинными рогами, как у жука, и сама здоровенная, точно динозавр. Она? Извивающееся тело кибернетического дракона, приводящееся в движение маленькими волшебными существами, нанизанными на металлические шампуры?

– Ах, месячные Маб, ты не врешь! – Глаза Тэма стали огромными, словно полная луна перед осенним равноденствием. – Знаешь, за такие шутки Лалловё Тьюи с тебя кожу живьем спустит.

– Боюсь, с этим она немного опоздала, – как-то даже чрезмерно громко расхохотался Купер. – Она может попытаться забрать у меня палец, если осмелится, но вот шкура моя уже изрядно попорчена, и, признаться, последние дни я пребываю в чертовски скверном настроении. Небезосновательно, прошу заметить. Славно поболтали, Тэмище. Ты, пожалуй, наиболее нормальный человек из всех, кого я встретил за три дня… не считая разве что пилота в пивном бочонке, тот тоже довольно вменяемый парень, если взвесить все за и против. Он мне показался человеком, умеющим правильно расставить приоритеты.

Тэм склонил голову набок.

– Странный ты юноша, Купер-Омфал.

– Что есть, того не отнять. Ты бы тоже был странным, если бы твоя неделя началась с того, что ты вдруг оказался каким-то там волшебным придурком, которого протащила через всю вселенную – или мультиверсум, без разницы, – чокнутая богиня, потом похитила принцесса фей, накачала наркотой Клеопатра, ты бы познакомился с Цикатрикс изнутри, потрахался с мертвым жиголо со своей родины, полетал на хвосте его сутенера, был спасен ангелоподобным существом из лап совершенно не разбирающейся в моде нежити, оказался в пещере слез и был брошен в подвал к злобной эльфийке, по описаниям изрядно похожей на Круэллу де Билль^[41]. Скажи, она носит пальто из щенят? Ох, а еще этот Никсон…

– Сочувствую… – Тэм смотрел на него взглядом человека, который слишком хорошо воспитан, чтобы просто ретироваться из комнаты, в которой сидит умалишенный.

– Он пытался украсть мою футболку.

– Серьезно? – Бард взял кружку Купера и положил в одну из гигантских раковин.

– Ага, – фыркнул Купер. – Но, похоже, его решила усыновить одна рыженькая дамочка.

– Звучит неплохо. – В раковину со звяканьем отправились кружка самого Тэма и блюдца.

Зазвенел серебряный колокольчик, подвешенный в углу на стыке стен и потолка.

– Хвала богине! – воскликнул слуга. – И твою же ж мать растак! Ты. Атриум. Живо, – добавил он, брызнув слюной и указав на гостя.

– Я Купер. И всегда им был, – начал было развлекаться Купер, но затем произошло нечто неожиданное.

Сердце судорожно содрогнулось в его груди, и мир остановился. Свет застыл в окнах, легкие пылинки недвижно повисли в воздухе, и все вокруг поглотил один-единственный звук. Песня. Его уши наполнила песня разбивающегося стекла, стекла, разлетающегося на мельчайшие осколки, целого айсберга стекла, превращающегося в песок под ударами вселенского молота. Звук становился все более и более громким, пока в такт ему не стали дрожать зрачки. А потом какофония прекратилась так же внезапно, как и началась. В ушах перестало звенеть, и что-то в мире изменилось, но что именно – Купер сказать не взялся бы.

Тэм все еще продолжал болтать что-то о Лалловё, определенно не испытав на себе того же, что его собеседник. На Купера же вдруг нахлынуло мрачное импульсивное желание схватить слугу, трясти его, душить и тянуть, пока его шея не сломается, а череп не отделится от позвоночника. Голова Тэма безвольно повиснет на коже, и с его телом можно будет играть, точно со сломанной куклой. Сломать куклу.

Купер остановился на полушаге и прижался к стене. Он не мог… не мог дышать, хотя и ощущал, как воздух входит и выходит из легких. Он не видел, хотя его мозг продолжал обрабатывать фотоны, попадающие на сетчатку глаз.

Затем все прошло. В голове прояснилось, и он снова стал самим собой, но на ум пришло непрошеное воспоминание об испуге на лицах Эшера и Сесстри, когда те обсуждали сварнинг. Тэм смотрел на него загнанной в угол лисой, и Купер вдруг подумал, что такими темпами Лалловё Тьюи недолго оставаться монополистом на рынке монструозности.

В атриуме никого не было, когда туда зашел Купер. Продолговатая застекленная теплица соединялась с обоими крыльями особняка, и Лалловё засадила атриум вполне обычными растениями. Обычными, впрочем, для женщины, являющейся наследной принцессой семи вселенных. В одном из горшков рос красный цветок размерами с цепного пса, его пестики были толстыми, одутловатыми и воняли подгоревшим салом. Пульсирующие голубые стебли, покрытые красным ворсом, стояли на страже посреди ковра мелких, высотой с простой мох, пальмочек, листья которых резали ноги. Из бутонов хищных растений сочилась свежая кровь. И было еще много всего в том же духе. Огромный, как дерево, папоротник, вцепившийся в торф корнями, похожими на скрюченные пальцы, которые то нервно сжимались, то расслаблялись. Кусты жасмина, казавшиеся вполне обыкновенными, пока Купер не увидел, как они пульсируют и как трепещут – дышат – их цветки. Пахло глиной, листвой и мокрыми камнями.

Под баньяном, усеянным крохотными благоухающими белыми цветами, было установлено мягкое кресло. Подле него стояли небольшой столик и табуретка для гостя. Купер предпочел усесться в кресло. Услышав постукивание каблуков, он прикрыл глаза и не открывал их, пока не почувствовал, что она уже совсем близко.

Первый же взгляд на Лалловё Тьюи подсказал ему, что впечатление, полученное по чужим рассказам – в первую очередь Эшера и Тэма, – вполне верное: выглядела она словно таиландская проститутка, скупившая половину мира и уже приценивающаяся ко второй. Слишком много теней для век, лицо без оставленных улыбками мимических морщин и жемчужные серьги – единственная яркая деталь в ее облике. Серо-лиловые бриджи, камзол для верховой езды, пошитый из красной и черной материи – цвета Теренс-де’Гисов, высокая прическа. Маркиза стягивала с рук перчатки, хмуро поглядывая на Тэма.

Направляясь к баньяну, Лалловё изобразила на точеном лице улыбку и заговорила в золотой диск, который держала в руке:

– Конечно же, она Мертва, новая сестра. Не думаешь же ты, что я оставила бы ее, будь она все еще жива? Ну какая тебе разница, как это случилось, в самом-то деле? Важно лишь то, что стерва полностью и бесповоротно мертва, с большой буквы «М», и хочу тебе сказать… Так, мальчик, принеси-ка мне вина. – Она щелкнула пальцами в сторону Тэма, и тот тут же выбежал из атриума. – Хочу тебе сказать, что своим глупым поступком Леди помогла мне разом достичь нескольких целей, не последней из которых была необходимость устранить ее из игры как доверенного друга и советника нашего недавнего… Что это? Мальчик, я сказала «вина», а не «свиной мочи». А ты, мальчик, – тот, второй, – слезай с моего кресла.

Она щелкнула пальцами в сторону Купера, но тот даже не пошевелился.

Лалловё продолжала разговор, делая вид, будто не замечает неповиновения.

– Кроме того… Я сказала «хорошего вина», имбецил. Мне что, раздавить твои виноградины, чтобы твоя безмозглая черепушка наконец сообразила принести перечного сухого белого вина?.. Возвращаясь к теме… кроме того, я постаралась ускорить ход событий, что, как надеюсь, по достоинству оценит мать, так же как надеюсь, что слуга не принесет мне бутылку той кислятины второго резерва из гевюрцтраминера, которую, как он знает, я ненавижу… – (Тэм, уже тащивший именно это вино, поспешил снова ретироваться.) – Хотя, как ни прискорбно это признавать, я до сих пор не могу выяснить, с чем именно объединяются в сеть вивизисторы и что создает петли обратной связи, которые мне никак не удается обойти. Не хочу даже и говорить о том, что у меня есть подозрение, будто та же самая мутная система обратной связи ответственна и за – как же оно называлось? – за ту болезнь, которая вдруг заставляет людей вести себя словно придурки, хотя, конечно, они таковыми всегда и были. Всем очевидно, что в этом городе давно прогнило не одно только правительство. Точнее, это очевидно всякому, кто обладает хоть какой-то информированностью, а вовсе не всем жителям.

Маркиза шевельнула ладонью, и золотой диск исчез, а затем, вложив в удар ногой всю силу разъяренного быка, она сбросила Купера с кресла. Нахал сделал двойное сальто и приземлился в оранжерейную грязь, настолько ошарашенный случившимся, что даже забыл, как дышать.

– Воздушная Мгла, – выругалась Лалловё Тьюи, устраиваясь в уюте любимого кресла так, словно собиралась позагорать погожим летним днем, – человеческие дети такие тупые скоты!

Приняв бокал из рук Тэма, она пригубила напиток, оскалила зубы в натянутой улыбке, а затем, щелкнув по краю бокала, охладила вино до ледяной температуры. Тэм поставил на столик еще один бокал. Купер отметил это самым краем сознания, пытаясь выбраться из клумбы, где еще пару мгновений назад буйным цветом цвела герань.

Он прочистил горло, восстанавливая дыхание.

– Терпеть не могу герань, – заметила маркиза. – Примитивное, непричесанное растение. Вот и ты такой же примитивный и непричесанный, верно, Купер?

Он смахнул грязь и листья – те и в самом деле были довольно лохматыми – с рубашки, подаренной ему Алуэтт, и поправил свой смешной саронг. Все еще не разложенные по полочкам способности шамана, которые он совсем недавно и с таким трудом обрел, вдруг тревожно загудели в его груди. Высокий назойливый писк зазвенел в ушах.

– Ты… – он все еще восстанавливал ритм дыхания, – просто тухлые… помои, Лолли. И… это единственный эпитет… каким твоя мать… поминает тебя… при Дворе Шрамов.

Тьюи распахнула рот, и темный стремительный язык, раздвоенный, будто у змеи, вылетел оттуда, намереваясь пронзить нахала. Однако Купер, ведомый своим обновленным, усилившимся чутьем, успел в последнюю пикосекунду вскинуть руку и сжать черный язык Лалловё в кулаке, прежде чем та успела ужалить. Тому выражению, что возникло на ее лице в этот миг, просто цены не было.

– Спасибо, но на этой неделе меня уже достаточно пороли.

Он отпустил язык и вытер ладонь о рубашку.

Сморщившись от боли, Тьюи придерживала рукой нижнюю челюсть, пока черная змеящаяся лента возвращалась обратно в ее рот. Спустя минуту она сжала губы и отрывисто кивнула.

– Значит, ты настолько серьезно изменился за какую-то пару дней? Уже и женщин бить считаешь нормальным? Похоже, знакомство с Эшером плохо на тебя влияет.

– Сомневаюсь, Лолли, что существо с языком длиной в шесть футов имеет право называть себя женщиной.

– Ха! – Маркиза хлопнула себя по бедру. – Сексист и расист! Кстати, он изнасиловал собственную сестру, представляешь? Бедняжка покончила с собой и с ребенком, только бы сбежать от него. О да, тот, кто называет себя Эшером, прославился не только избиениями женщин, но и их убийствами. Должно быть, он сейчас так гордится своим маленьким пухлым протеже. Но, как я понимаю, он не стал показывать тебе свое другое лицо? То, с которым родился? – Она подалась вперед, наблюдая за реакцией гостя. – Да, не похоже на то. Бедненький Купер, заплутавший, обиженный, оставленный на поживу всевозможным волкам.

Тьюи наклонилась и толкнула к нему второй бокал, словно запустила шахматную фигуру по доске. Затем щелкнула по бокалу своим кольцом, и стекло тут же покрылось изморозью.

– Мы только познакомились, так что прошу простить, если мои слова тебя заденут за живое, – промурлыкала маркиза, – но разве тебя не смущает факт, что я с самого начала куда более прямолинейна и честна с тобой, нежели твой бесцветный приятель?

Купер пытался избавиться от назойливого гула в ушах до тех пор, пока не почувствовал, насколько знакомо тот отзывается внутри его черепа.

– Ответь-ка мне на загадку, принцесса: что за волшебное колечко ты носишь?

– Это самое обычное кольцо. Волшебство во мне.

– Так в этом уверена? – улыбнулся он.

– Ты, обезьяна, я же фея! Разумеется, я волшебница.

Золотое кольцо было дорогим, из фамильных драгоценностей мужа, но все же не более чем украшением.

Лалловё прищурила глаза так, что щелочки между веками стали узкими, точно лезвия бритвы.

– Ты же знаешь, что я научился слышать страхи? – Купер расположился на табурете и взял бокал. – У меня не так уж много талантов, но все же слышать чужие страхи – один из них. И вот что я слышу: маленького несчастненького червя, подыхающего в твоем кольце, Лоллишечка-Пышечка, и он напуган.

Впервые с начала встречи Лалловё Тьюи утратила контроль над ситуацией. На мгновение Купер увидел перед собой просто испуганную одинокую женщину, а не кровожадное чудовище. В том уголке своего сознания, где свила гнездо магия, Купер услышал подлинную Лалловё:

«Мама, – думала она, – МамаМамаМама. ВивизисторТыСледишьЗаМной? Вивизистор?»