355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дэвид Эдисон » Машина пробуждения » Текст книги (страница 25)
Машина пробуждения
  • Текст добавлен: 3 марта 2020, 13:00

Текст книги "Машина пробуждения"


Автор книги: Дэвид Эдисон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

Купер улыбнулся:

– Если она следит за тобой, Лолли, то как же она, должно быть, сейчас разочарована.

Маркиза дернулась, словно от пощечины.

– Ты что, тоже сходишь с ума по этим вивизисторам?

Губы Лалловё изогнулись в тонкой улыбке, обещавшей, что маркиза собирается преодолеть собственное смущение жестокостью.

– Какая похвальная любознательность! – Она захлопала в ладоши в притворном восторге. – Самое время перейти к обмену идеями и пальцами!

Лалловё швырнула на стол шкатулку – продолговатую матово-красную металлическую коробочку со вставками из посеребренного стекла с двух концов. Куперу не требовались его замечательные новоприобретенные суперспособности, чтобы понимать: Лалловё Тьюи – специалист в области неприятных сюрпризов. Тэм обещал, что она оттяпает своему гостю палец, и теперь Купер осознал, что так оно и будет. Как же просто в этом мире потерять себя и сколь многих частей себя здесь можно лишиться!

– Вивизистор, мой пухлый, пышущий здоровьем гость, суть не что иное, как несколько усовершенствованное устройство под названием «транзистор», с каковым ты, учитывая мир твоего происхождения, наверняка знаком.

Купер молчал. В центре коробочки, словно какая-то дешевая бижутерия, был установлен золотистый диск, с которым недавно говорила Лалловё, оказавшийся нижней половинкой корпуса карманных часов, обжимавшей монету.

– Транзистор, как тебе, без сомнения, известно, пропускает через себя поток энергии, именуемой электричеством, и усиливает его. Вивизистор работает по схожему принципу, но также использует и более изменчивые, настраиваемые свойства волшебства. Поэтому, прежде чем закончить над ним работу, я могу научить его говорить. – Она помедлила. – Мама понимает эти принципы лишь поверхностно. – Лалловё указала на шкатулку. – Изобретение, совмещающее в себе технологии из различных реальностей, – подлинное чудо. Как правило, попытки сделать нечто подобное приводят к грандиозному провалу. Но если брать данный случай, то создателям вивизистора удалось разработать устройство, создающее и управляющее энергией. Энергией жизни.

– Как червь в твоем кольце.

Куперу не нравилось то, к чему клонила маркиза.

– Видишь ли, – она не обращала на него внимания, – передо мной встала проблема размеров. Ты слишком большой для моих нужд, но все же, мне кажется, я вижу способ сделать так, чтобы ты был мне полезен. Разве это не восхитительно? Сейчас я попрошу тебя засунуть свой мизинец вот в эту маленькую красную коробочку, и именно это ты и сделаешь.

– В задницу иди!

– Рубиновое Ничто[42] – подлинное сокровище. Помимо прочих, более полезных вещей, шкатулка позволяет манипулировать понятиями здесь и там. Таким образом, я могу отделить твой палец и в то же время не дать ему умереть. Более того, ты сам его в некотором роде сохранишь.

– Охренеть!

Она только слегка пожала плечами, словно он удостоил ее некоего неловкого комплимента.

– Затем на обрубок, где раньше был твой мизинец, мы наденем накладку из металла, обладающего транзитивными и связующими свойствами, благодаря чему палец будет продолжать снабжаться кровью из твоего тела. Он будет не столько отрезан, сколько отделен.

– Ты же понимаешь, что вся эта болтовня никак не меняет того факта, что мать тебя на самом деле не любит?

– Когда мы покончим с этим, ты спокойно допьешь вино, ведь оно исключительно дорогих сортов – не слишком сухое, не слишком сладкое; обладает выраженным вкусом с нотками Анжу, черного перца и сумеречного кедра. Затем ты поднимешься, покинешь мой особняк и никогда больше даже не посмотришь в мою сторону. Надеюсь, это тебе понятно.

– Вообще-то я ничего из перечисленного не собираюсь делать, напыщенная ты психопатка.

Купер поднял бокал и отсалютовал собеседнице; стоило признать, маркиза знала толк в белом вине.

Лалловё покачала головой:

– Купер, я восхищена твоим самообладанием, но, что бы там с тобой ни приключилось за время пребывания в моем городе, одно осталось неизменным: ты пытаешься прыгнуть выше головы.

Волосы у него на загривке встали дыбом.

– А ты просто деспотичная стерва.

Если маркиза и обиделась, то не подала виду.

– Деспотизм. Ты говоришь так, будто в этом есть что-то плохое, в то время как нет ничего более естественного. И, по правде сказать, деспотизм тебе на пользу куда больше, нежели ты можешь себе представить. У тебя уже должно было успеть сложиться пусть и не полное, но довольно точное понимание того, насколько хорошо живут граждане Неоглашенграда? Отсутствие какой бы то ни было сдерживающей, ограничивающей силы – вот причина всего этого хаоса.

Не переставая говорить, Лалловё Тьюи протянула руки над столом и осторожно, будто гадалка, взяла в них ладонь Купера. Тот обнаружил, что не способен двигаться.

Маркиза заметила паническое выражение на его лице.

– Сказала же тебе, что я – волшебница. Но на чем мы там остановились?.. – болтала она как ни в чем не бывало. – Боюсь, у тебя могло возникнуть смехотворное заблуждение, будто бы мне есть какое-то дело до ублюдков, населяющих этот город. – Она открыла коробочку, сдвинув до щелчка одну из стеклянных панелей. – К какой абсурдной цели я могла бы их повести? Меня не очень-то интересует что-либо или кто-либо из того, о чем ты можешь знать, подозревать или надеяться когда-либо встретить. – Она сжала его застывшие пальцы в кулак, все, за исключением мизинца. – Мне придется пролить твою кровь, потому что мои нужды требуют этого, но я заберу только один палец, потому что этого достаточно. Ты сам мне неинтересен, и я сохраню тебе твою свободу исключительно по той причине, что у меня нет в запасе достаточно большой металлической клетки, чтобы вместить такого толстого хряка целиком.

Сказав это, маркиза аккуратно вложила его мизинец в шкатулку и одарила гостя обворожительной и одновременно скромной улыбкой девушки с обложки. Стеклянная створка опустилась. Боли не было. Лезвие отрезало палец чуть ниже второго сустава. Купер почувствовал только что-то вроде хлопка и электрического укола, но не более того.

На поверхности безликой монеты выступила капля похожего на ртуть металла. Она скользнула к обрубку и быстро закрыла рану, сжимая ее края, словно жгутом, и запечатывая так, как на заводе крышечкой запечатывают бутылку. Затем живой металл просочился под стеклянную панель шкатулки и повторил ту же процедуру с тем, что осталось от мизинца. Затем он затвердел и разгладился.

Вот и все. Когда Лалловё взяла шкатулку со стола, Купер опустил взгляд и увидел герметичный наперсток, закрывший его рану, – металл идеально прилегал к его коже.

– Я не шутил насчет твоей матери, Лолли. – Юноша решил, что палец – это всего лишь палец. – Ты стала для нее сплошным разочарованием.

– Попробуй пошевелить пальцами, – попросила маркиза, поднимая шкатулку к глазам. – Я дозволяю тебе это движение, дитя.

Купер был рад ощутить, что сила, сковывавшая его сжатую в кулак руку, отступила, и удивлен, когда увидел, как сжимается палец, лежащий внутри шкатулки. Маркиза не солгала: благодаря металлической крышечке мизинец все еще сообщался с телом, был жив, принимал и возвращал обратно в руку кровь. Почувствовав прикосновение подушечки к стенке шкатулки, Купер вздрогнул.

– Ого! – против желания произнес он.

Лалловё снизошла до того, чтобы одарить его еще одним отрывистым кивком, напомнив в этот момент птицу, клюющую сырое мясо, и опустила его руку на стол, ладонью вверх, с распрямленными пальцами.

– Тебе может показаться, будто малая смерть способна вернуть твой палец на место, но это будет заблуждением. Шестой Серебряный работает схожим образом с привязкой к телу, но чуть более избирательно. И пока твой палец лежит в этой шкатулке, ты будешь пробуждаться что ото сна, что от смерти с девятью пальцами. Десятый – мой.

Тюремщица вздохнула и вновь откинулась на спинку кресла; она заложила руки за голову, взъерошила волосы и расслабилась. Блузка плотно обтянула ее груди.

– Благодарю, Купер! Уже и припомнить не могу, когда в последний раз отрезала кусочки от кого-нибудь, кто не принадлежал бы к числу моих родственников. – Лалловё помолчала. – Пожалуй, такой возможности мне не представлялось с тех самых пор, как я оказалась в этом отвратном адском городишке.

– Тогда зачем ты в нем осталась? – спросил Купер. – Тебя что, тоже против воли привязали к телу?

– Да, – просто ответила Лалловё, бросив мимолетный взгляд на свое золотое кольцо, которое, по ее заверениям, было совершенно обычным. – Примерно это она и сделала.

Изогнувшись вбок, точно натянутый лук, маркиза занесла над головой руку и с размаху обрушила кулак на край ближайшей гранитной клумбы, подняв в воздух облако пыли. Клумба затряслась от удара, и Лалловё отряхнула с руки каменное крошево, а с ним и остатки кольца. Из лопнувшего корпуса сочилась белесая слизь. Маркиза, задумчиво поджав губы, разглядывала обломки.

Купер хрустнул шейными позвонками, возвращая телу подвижность.

– Знаешь ли, я побывал внутри нее. Я о Цикатрикс. Она скорее признает своей дочерью выброшенную морем доску, но только не тебя. Когда ты достигнешь дна, Лоллишечка, когда ты его достигнешь… я буду ждать тебя там.

Лалловё сбросила ноги с кресла и поднялась одним плавным движением, поворачиваясь спиной к своей жертве. Она не удостоила его даже лишнего взгляда.

– Поздравляю с тем, что тебе удалось освоить парочку дешевых трюков и пережить все эти изменения своего облика. Но прошу простить меня за столь скорое расставание, мне еще надо раздавить нескольких менее значительных червей.

Она щелкнула пальцами, и в дверном проеме тут же возник Тэм.

Купер, разумеется, остался сидеть. Выгадал ли он для себя хоть что-нибудь? Сунул палец в каждый пирог с дерьмом – теперь уже в прямом смысле – и оказался привязан к Неоглашенграду. Был унижен, избит и приобрел как раз достаточно волшебных сил, чтобы осознать всю глубину собственной беспомощности. Тут уже хоть ногти грызи. А то, что произошло сейчас, – поможет это ему как-то или же лишь усугубит его несчастья?

Купер покачал головой и порадовался тому, что нашел в себе силы приспосабливаться к столь кошмарным обстоятельствам. «Сможет ли меня теперь вообще хоть что-нибудь напугать? – подумал он. – Вот и сейчас – меня искалечили, а я просто сижу и гадаю, будет ли мне с того какой-либо прок».

Маркиза словно бы выбросила его из своего мира. Купер для нее более не существовал. Она вновь щелкнула пальцами, и слуга тут же шагнул к ней с раболепным выражением на лисьем лице.

– Тэм, приготовь мне ванну. Пора возвращаться к работе.

Скука. Как вообще посмел Теренс-де’Гис заговорить с ним о скуке? Эшеру, прокладывающему свой путь через улицы Неподобия, казалось, будто его пепельное лицо раскалилось добела от гнева. Жеманный голос маркиза все еще звенел в ушах. А Лалловё?.. В глазах Эшера совершенное ей преступление могло затмить даже грядущую гибель всех миров.

Серому человеку приходилось принимать тяжелые решения и жить с этой ношей, но чтобы такое… Никто не принимал «Отток» всерьез, да и сами-то личи были не более чем заигравшимися аристократами да алхимиками, чьи эксперименты однажды закончились серьезной неудачей. Они не представляли угрозы и даже среди прочей нежити стояли в самом низу – эти ребята не шли ни в какое сравнение ни с Цитаделью Отверженных, ни с передвижным некрополем Бескровных Небес. Конечно, за последнюю пару лет они, как ни жаль, сумели поднабраться сил, но это была вовсе не их заслуга, если задуматься над тем, как им удалось возвыситься. Вспомнить о том, что – точнее, кто послужил источником их могущества.

Размышления помогали Эшеру сдерживать и направлять свой гнев. Умирающие топтали землю миров, не находя забвения, этого странного лекарства от их хронического недуга – жизни. Их становилось все больше, и начиналась очередь за исцелением здесь, в этом городе. Какая ирония!

«Каким бы ни оказался новый мировой порядок, жизнь продолжится. А благословением то будет или проклятием – еще поглядим. Выбора нам все равно не оставили».

Оказавшись предоставленным самому себе, Эшер был вынужден признать, что на самом деле и понятия не имеет, к какому финалу все идет. Груз принятых решений не становился легче, даже если забыть о возрасте. «Возраст, – злился он, – предполагалось, что ты должен бы быть моим союзником».

Там, где, образуя треугольник свободного пространства, пересекались три улочки, давно забытый умелец установил фонтан. Вырезанный из известняка морской конек лил воду в украшенную барельефом чашу. Эшер облокотился на нее и посмотрел вниз. Ведь он не мог ощущать того, что ощутил наверху обглоданной башни «Оттока». Не так ли?

Был лишь один человек, которого он мог винить в существовании всех этих личей, всех этих подлецов в сапогах… Эшер даже не был уверен, так ли уж велика вина маркизы Тьюи, хотя больше и не имел права мириться с ее вмешательствами, да и те времена, когда он топил свои печали в бутылке, прошли. Эшер подавил мимолетное, но сильное желание размозжить собственный череп о каменного морского конька.

«Началось. Мы все утонем?»

Широко расставив руки и обхватив ладонями края чаши фонтана, Эшер наклонился и устремил взор в воду. Ее поверхность пошла рябью, а затем явила ему отчетливое, яркое изображение Лалловё Тьюи. Изумленное лицо маркизы было подсвечено золотисто-зеленым, а обнаженные плечи оказались мокрыми. Она принимала ванну? При зажженных свечах?

– И с чего я вдруг удостоилась такой чести, мой…

– Захлопни свою коровью пасть, недоношенная полукровка! – оборвал Эшер маркизу. Ее губы изогнулись идеальной буквой «О». – Все кончено, Тьюи. Считай это звонком вежливости. Беги.

– Прошу прощения? – Лалловё быстро оправилась и даже почти сумела придать своему голосу насмешливые нотки, но за всем ее притворством было заметно, насколько ее потрясли слова Эшера.

«Да, да, да. Она виновна именно настолько, насколько выглядит».

– Я сказал тебе бежать. Убирайся из моего города, пока еще можешь.

Скрючив пальцы, он повел ладонью над водой, и его призрачное окно переместилось. Теперь он смотрел на маркизу не снизу вверх, со стороны ее коленей, но словно нависал над ней, глядя ей прямо в лицо. Заодно ему удалось рассмотреть и предмет, что лежал в ее руках, – новейшее достижение в области синкретических технологий, значительно превосходящее ту халтуру, что Эшер видел парой лет ранее: в раковину огромной устрицы была встроена электрическая матрица, подвешенная в магической среде. Серый человек не следил за не прекращающимся ни на день прогрессом, будь тот магическим, техническим, метафизическим, спиритуалистическим или каким бы то ни было еще. Он не нуждался в этих изобретениях и только теперь, когда было уже слишком поздно, стал понимать, насколько наивен был.

Тьюи подняла взгляд и посмотрела на него из своей ванны. Ее притворство испарилось – она перестала изображать просто принимающую водные процедуры барышню, к которой пристает нахал. Истина заключалась в том, что Эшер был выше низменных желаний, а она вовсе не походила на благопристойную даму.

– Бежать? – улыбнулась маркиза, обнажив змеиные клыки, сверкнувшие под ее верхней губой. – С чего бы вдруг? Самое интересное только начинается.

Улица под его ногами заходила ходуном, расплескивая воду из фонтана, и Эшер вцепился в бортики, пытаясь удержать равновесие.

Змея продолжала смеяться.

– Знаешь ли, вместо того чтобы лелеять больные фантазии, пробужденные твоими собственными ошибками, мог бы и поблагодарить меня за поддержание какой-никакой нормальности хотя бы в этой части города. А еще сказать спасибо за ту мою провальную попытку забрать Купера у Леди.

Эшер поморщился и снял крышку с колодца своего гнева.

– Думаешь, что узнала об агонии все, что можно знать, потому что подвесила в своем сортире собственного отца? Я упражнялся в пытках задолго до того, как твоя мать основала свою династию, и могу сокрушить твой разум, даже не вспотев. Я выбью из тебя твое хваленое хладнокровие и оставлю умолять о том, чтобы тебя добили, словно мула со сломанным хребтом, – ничего лучшего ты не заслуживаешь.

Если Эшер рассчитывал увидеть на лице маркизы хотя бы малейший признак испуга или уступчивости, его ждало разочарование. Она лишь громче засмеялась, захлопав мыльными ладонями.

– Я передам от тебя привет своему новому гостю. Одному из твоих друзей. Точнее, тому, что от него осталось. Впрочем, кажется, ты уже должен был привыкнуть, что постоянно теряешь друзей и родных?

– Купер? – в отчаянии воскликнул Эшер, прежде чем земля вновь, еще более неистово, содрогнулась под его ногами.

Улица хлестнула, словно встряхиваемая простыня, сбивая его с ног. Потрясение погасило гнев, когда серый человек увидел, как здание банка, возведенное сотни, а может быть, и тысячи лет назад, рассыпается в пыль прямо у него на глазах. Сейчас, посреди ночи, строение пустовало, но в домах по обе стороны обсаженного кипарисами бульвара Хагия Хана Рюспеля было полно людей – Эшер слышал крики выброшенных из кроватей проснувшихся детей и их родителей. Вся улица ходила ходуном оттого, что под землей пробудилось нечто огромное.

«Под землей. Колокола, звонящие по вздувшимся мертвецам. Цепи».

Причастны ли к этому Развеянные? Они были достойным народом, образованным лучшими душами, какие только могли предложить миры, – ну, или чистейшими, если между этими понятиями есть какая-то разница, – и посвятили себя сохранению погребенной под землей истории Неоглашенграда. Кроме того, Развеянные были друзьями всякого, кто действовал во имя интересов города и населяющих его людей, и ни за что бы не позволили каменщикам даже взглянуть на механизмы в центре паутины, а уж о доступе к управлению допотопным устройством и вовсе речи идти не могло.

Эшер вышел из переулка и обратил свой взор к северо-западу, к ближайшему выходу на поверхность цепи, притянутой лебедкой к колокольной башне, – расположенные на поверхности «якоря» были возведены очень давно, когда далекие предки нынешних каменщиков зафиксировали цепи, обмотав вокруг подземных бобин и закрепив звенья на мощных башнях наверху. Они спрятали подлинное назначение цепей в лабиринте под городом, обратив поднявшийся уровень улиц себе на пользу, схоронив истину на такой глубине, где появлялись одни только Развеянные. Он полагал, что тем можно доверять. Неужели ошибался?

Как и следовало ожидать, якорная башня разрушалась, а цепь – шириной не меньше кареты – резала поверхность улицы так, как проволока режет сыр, и возвращалась в свое исходное положение; камни мостовой откатывались прочь с ее пути или же срывались вниз. Линия разрушений протянулась вдоль бульвара, перча фасады домов шрапнелью грязи и булыжников. Три сотни шагов Хагия Хана Рюспеля были стерты с лица земли, прежде чем цепь нырнула под землю, но затем еще пятьдесят шагов дороги обрушились вниз – древний металл продолжал свое движение, уничтожая подземную инфраструктуру.

И даже когда зримые, незамедлительные разрушения прекратились, Эшер ощущал тревожное подрагивание земли под ногами – цепь продолжала натягиваться. Хотя он не мог этого видеть, но та же сцена наверняка повторялась сейчас по всему городу, в местах, где цепи выходили на поверхность. Паутина разрушений, с Куполом в самом центре, протянувшаяся через площади, пьяцца и дворы, обрушившиеся звонницы… Колокола, эти башни были просто повсюду! Он давно в этом убедился, еще тогда, когда верил, что сумеет все исправить.

Развернувшись на пятках, Эшер бросился в другом направлении, стремясь как можно скорее добраться до конического вулкана дверей и храмовых портиков, вдруг заполнившего собой все его мысли, – Апостабища.

Глава тринадцатая

Не думаю, что тогда я понимала, что возвожу фундамент нового мира. Но осмелюсь сказать, единственное, что я бы поменяла, вернись в те времена, так это свои замаранные штаны.

Разумеется, вы не обязаны мне верить. Столько жизней минуло, а я все еще веду себя как девчонка, ну не потеха ли? Должно быть, я это заслужила. Но перед смертью я хотела бы рассказать вам правду: я бы так или иначе нашла способ разделить миры. Молот, юноша, песня – для меня все это тогда было едино. Приписывается леди-сенатору Эмерит Пурити Роза-Клу

Пурити сложила руки на коленях, стараясь снизить до минимума неудобства, доставляемые наручниками. Формально она была взята под арест гвардией Лейбовичей, а не преторианцами. Слуги леди Мальвы бросили ее в просторную кладовую, которую девушка теперь делила с перепуганной до смерти горничной. С какой стати им пришло в голову оставить ее закованной в кандалы, она не очень-то понимала. Да, она Убила благородную персону и уничтожила самые ценные экспонаты во всей известной истории Неоглашенграда, но какую угрозу она могла нести теперь? Ее пленили не преторианцы, а прислуга, что однозначно указывало на отсутствие согласия между членами Круга, – гвардейцы слабо походили на безупречных воинов, служащих трону.

Преторианцы не стали вмешиваться. Кстати, они бы не заперли ее в кладовой, как эти безмозглые приспешники Лейбовичей. Преторианская стража следовала бы протоколу и бросила бы ее в яму, в зловонную тьму похожей формой на слезу узкой камеры. Год или около того назад она как-то раз наведывалась в подземную тюрьму, когда они с подругами (одна из них перешла в категорию Мертвых, а остальные – бывших) еще верили, что смогут сбежать от вечной тоски под сводом Купола, устраивая подобные небольшие экскурсии.

Лизхен особенно понравились ямы – она была сама не своя до садоводства, а эти одиночные камеры были не построены из камня, но выращены из гибридизированных сорных дынь. Братиславу приводило в восторг то, что столь сладкое лакомство могло быть превращено в инструмент страданий и заточения. Пурити же это совсем не понравилось. Она вертела головой, разглядывая завитки мозаичных потолков и золоченые держатели факелов, – даже тюрьмы во дворце сверкали роскошью. И Клу это совсем не удивляло. Архитектура Неоглашенграда демонстрировала свое превосходство и власть над человечеством, над причудливыми народами фей – чей подход к дизайну, как подозревала Пурити, и послужил основой создания этих камер – и даже над былыми богами.

«Колокола, – нахохлилась Пурити, – надеюсь, Лизхен станет капельку мудрее после этой трагедии. Или хотя бы начнет думать, прежде чем что-то делать».

Ее размышления были прерваны стуком каблуков по мрамору, после чего в дверях появилась Мальва Лейбович. Лицо ее не выражало ровным счетом ничего, и Пурити оставалось только гадать, сколько леди-сенатору было известно о событиях минувшего вечера. Должно быть, она уже знает, что ее дочь Мертва, но сказали ли ей, что ее дочь была Убийцей? Или же Пурити держат в заточении по обвинению в одном только вандализме? Как ни стыдно признавать, но она не очень-то достойно себя вела, когда ее арестовали. Лила слезы, бубнила какие-то извинения, которых сама уже не помнила.

Мальва Лейбович наверняка посмеялась, когда ей об этом рассказали.

Леди-сенатор смотрела сквозь Пурити, как если бы той вообще не существовало, обращаясь к притихшей горничной. Та все это время сидела тихонько, как мышка, не поднимая взгляда от собственных рук, словно замерев в молитве. Теперь же ее голова вскинулась, а покрасневшее лицо озарил тусклый огонек надежды.

– Горничная, с тебя обвинения сняты, так что не бойся.

Голос Мальвы казался металлической щеткой, трущей воспаленную кожу, и маленькая служанка еще сильнее затряслась от страха.

Если леди Лейбович как-то заботило собственное будущее в свете преступлений ее дочери, она этого никак не проявляла. Напротив, казалось, будто больное самомнение женщины лишь пуще расцвело на почве Смерти Ноно. Должно быть, она осознает, что ей конец, догадалась Пурити, но полна решимости удерживать в своих руках прежнюю власть до самого последнего мгновения. В этом не было ничего удивительного, но сулило Пурити еще большие неприятности, хотя она и не могла винить Мальву. Пройдет еще несколько недель, прежде чем Круг вынесет леди-сенатору официальный импичмент.

– Эсса, дитя, – Мальва смягчилась и даже продемонстрировала, что помнит имя девушки, – не трясись. Тебя задержали лишь потому, что ты кое-что видела, а не потому, что ты что-то сделала. – При этих словах леди-сенатор зыркнула на Пурити – как если бы старалась забыть о том, что та сделала, – и удалилась.

Без всяких сомнений, Мальва направлялась на обещавшее быть весьма нервозным совещание, где станет давить на Круг в попытках спасти собственную шкуру и, скорее всего, попытается убедить всех, что Пурити необходимо вымазать смолой и обвалять в перьях. Внезапная тревога за отца заставила девушку пристыженно опустить взгляд.

Как могла она быть столь беспечна? Одно дело подвергать опасности себя, но так подставить родителя… и не только его – всю семью! Что скажет Померой, если выяснится, что она разрушила его надежды на выгодный брак? Поведение мамы и сестры предсказать куда проще: они будут в гневе. Паркетта, скорее всего, больше никогда не станет разговаривать с Пурити.

Юная Клу слышала, как охранники обсуждают ее судьбу за бурдюком вина, определенно не полагавшегося им во время дежурства.

– Этот барон наверняка вылетит из кресла после такого, – заявил тот из стражников, что постарше.

– Не свезло так не свезло, верно? – пьяно икнул молодой. – Активы лик-ви-ди-дуд-ли-руют, а все имущество пойдет с молотка.

Пожилой что-то проворчал, и молодой добавил:

– Ага, все насмарку. Это я и имел в виду. Жизнь барона? Нет-нет… Семья-то выживет, если это, конечно, можно назвать жизнью. – Он помолчал, прежде чем поинтересоваться у старшего товарища: – Как думаешь, они Убьют девчонку за то, что она сделала?

Пурити практически слышала, как охранник семьи Лейбович устало кивнул. Малютка Эсса взвизгнула: «Иип!» – и тут же прикрыла рот рукой, глядя на Пурити с тошнотворно преувеличенной жалостью.

– Обо мне не беспокойся, Эсса, – впервые обратившись к служанке, произнесла Клу с невозмутимостью, которой вовсе не ощущала. – Со мной все будет в порядке. Они не могут меня Убить. Они вообще больше никого не смогут Убить.

Внезапно Пурити ощутила жар в груди и схватила горничную за руки:

– Эсса, ты расскажешь им об этом, когда тебя выпустят отсюда. О, не делай такое лицо, девочка, тебе ничего не угрожает. Ты же просто полы моешь. Колокола, они тебе ничего не предъявят.

Служанка, все еще напуганная, кивнула.

Пурити сжала ее маленькую, красную от постоянного намывания полов ладошку.

– Нет, Эсса, тебя еще до ночи выпустят отсюда, и, когда ты выйдешь, я хочу, чтобы ты рассказала всем – сестрам, матери, людям, с которыми ты работаешь, – рассказала им, что побывала в одной камере с Пурити Клу, тем самым демоном, что разрушил Круг Невоспетых и переломил хребет знати. Скажи им, что это Круг стоял за Убийствами, но больше он не сможет Убивать. Скажи, что с тайной, дававшей Кругу власть, покончено. Она уничтожена, разбита и не может быть восстановлена. И вам больше незачем выслуживаться перед знатью, если только вы не хотите этого делать по собственной воле или ради денег.

Щеки Эссы покраснели еще сильнее. Она совсем не была похожа на отважную революционерку.

– Прошу прощения, леди Клу, но, но… – забормотала горничная. – Ведь все, что вы сделали, так это разбили пару окон и Убили одну из своих подружек?

Пурити зарылась лицом в ладони. Почему донесение до людей истины всегда оказывается почти непосильной задачей? Почему поступать правильно всегда так сложно?

– Ты права, Эсса. Абсолютно права. Я и в самом деле всего лишь Убила подругу и разбила несколько окон. Но если ты перестанешь стонать и хныкать, я смогу объяснить тебе, каким образом это все меняет.

– Ладно… хорошо, госпожа. Как скажете.

Эсса устроилась поудобнее, подсунув под себя руки, и Пурити начала повесть о своих недавних злоключениях, начав с расправы над Рауэллой Эйтцгард. Глаза горничной становились все шире по мере рассказа, и, к тому моменту как Пурити дошла до столкновения с Ноно и уничтожения Красок Зари, начало казаться, что глаза эти вот-вот выкатятся из орбит.

– Так, значит, лорды Круга все это время могли Убивать всех, кого захотят? – спросила Эсса и была вдвойне поражена, когда Пурити объяснила ей, как много веков Круг Неоглашенных хранил тайну избавления через Истинную Смерть. – Значит, ваша подруга Убивала нас просто ради того, чтобы попрактиковаться?

Последние слова прозвучали тише, но голос Эссы зазвенел от того, что, как надеялась Пурити, было первыми признаками вскипающей ярости… или хотя бы понимания сути окружающего мира. Клу была уверена: теперь эта девушка точно распространит среди людей правду.

– Стало быть, после того как вы разбили те окна, лорды больше не смогут Убивать…

– Песня жила в витражах. Наши голосовые связки были способны ее только одолжить на время. После того как Красок Зари не стало, она превратилась в обычное смешение звуков. Так что да, Эсса, Круг лишился дававшей ему власть силы.

Строго говоря, Пурити обманывала служанку, поскольку сама не знала, что будет дальше, – да и кто знает, как на самом деле работало Оружие, не говоря уже о принципах, связывавших его с витражами, – но искренне верила в свои слова. Теперь, когда у нее появилось время подумать о Красках Зари и об Оружии-песне, она пришла к нескольким умозаключениям. Пурити была уверена, что история подтвердит ее правоту: Краски Зари достались в наследство от эпохи эсров, являвшихся одним из народов Первых людей. Фрагментарная историческая память, сохранившаяся о тех временах, тесно связывала эсров со светом и музыкой – не будет ли высосанным из пальца предположение, что они запечатали в Красках Зари свой дар именно для тех, кто пришел им на смену? Словно жук, застывший в янтаре, талант эсров сохранялся на протяжении бесчисленных лет, и известно о нем было только Кругу Невоспетых и князю.

Эсса покачала головой. Возможно, она не получила того образования, какое предоставило Пурити ее богатство, но все же служанка была далеко не глупа и обладала своим запасом знаний.

– Прошу прощения, молодая леди, но что это меняет, если знать все равно владеет всем? Мы ведь не потому всю свою жизнь усердно трудимся, что пытаемся не стать жертвами Убийства. Нам нужны сребреники, чтобы кормить и одевать семьи. И если, госпожа, сегодня для нас хоть что-то изменилось по сравнению с прошлым днем, то я этого не замечаю.

Пурити важно выпрямила спину, собираясь прочитать лекцию об основах властных структур и о том, как дестабилизация на вершине пищевой пирамиды, даже если кажется незначительной, вызывает усиливающиеся в геометрической прогрессии возмущения в каждом слое ниже.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю