Текст книги "Властелин мургов"

Автор книги: Дэвид Эддингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

"Не для этого ты здесь, Бельгарион!" – зазвучал голос в его голове.

И Гарион стал медленно расслабляться – ведь если бы он не сделал этого, то концентрированная воля его могла бы разрушить до основания весь город. У него будет еще время сокрушить это средоточие ужаса. Теперь же его цель – отыскать Эрионда. Он осторожно высунулся из-за колонны. Жрец в капюшоне, отороченном пурпуром, только что вошел в святилище. На вытянутых руках он нес темно-красную подушку, на которой посверкивал длинный страшный нож. Жрец поднял лицо к изображению своего мертвого бога и благоговейно поднял подушку с ножом, произнося молитву.

– Воззри на орудие воли твоей, бог-дракон Ангарака, – нараспев произнес он, – и воззри на того, чье сердце будет принесено тебе в жертву.

Четверо гролимов втащили в святилище голого кричащего раба, не обращая внимания на его сопротивление и отчаянные мольбы о пощаде. Гарион невольно стиснул рукоять своего меча.

"Остановись!" – приказал голос.

"Нет! Я не могу позволить этому случиться!"

"Этого не случится. А теперь отпусти оружие!"

– Не могу! – вслух произнес Гарион, обнажая меч и делая шаг из-за колонны, но внезапно почувствовал, что окаменел: самое большее, на что он был способен, – это моргнуть.

"Отпусти меня", – взмолился он беззвучно.

"Нет! Сейчас ты здесь затем, чтобы наблюдать, а не для того, чтобы действовать! Теперь стой и внимательно смотри!"

И Гарион с изумлением увидел Эрионда. Юноша вошел в те же двери, через которые втащили упирающуюся жертву. Белокурые кудри Эрионда поблескивали в свете факелов. Лицо выражало печальную решимость. Войдя, он направился прямиком к изумленному жрецу.

– Простите меня, – твердо произнес он. – Но вы не станете больше этого делать.

– Схватить этого богохульника! – закричал жрец. – Сейчас его сердце будет шипеть на раскаленных углях!

Десяток гролимов кинулись было на юношу, но вдруг замерли – их заставила окаменеть на месте та же сила, что остановила Гариона.

– Это не может продолжаться, – так же решительно заговорил Эрионд. – Я знаю, как много этот обряд для всех вас значит, но подобное просто не может продолжаться. Когда-нибудь – и очень скоро, я думаю, – вы сами все поймете.

Гарион напрягся, ожидая грохота, но вопреки его ожиданиям случилось совсем другое. Из пылающего жерла печи подле алтаря с ревом вырвалось пламя – языки огня достигли потолка, и удушающая жара, царившая в святилище, сменилась прохладой, словно сюда неведомо откуда проник свежий морской ветерок. Пламя мигнуло напоследок, словно догорающая свеча, и погасло. Пылающая жаровня также ослепительно вспыхнула, и стальной корпус ее на глазах стал плавиться и оседать под собственным весом. Короткая вспышка – и пламя угасло.

Жрец в ужасе уронил жертвенный нож и метнулся к раскаленным останкам жаровни. Беспомощно протянув руки, словно для того, чтобы придать оплавленному металлу первоначальную форму, он взвыл от невыносимой боли – раскаленное докрасна железо впилось ему в мышцы.

Эрионд с удовлетворением оглядел разрушения, потом повернулся к замершим гролимам, все еще держащим голого раба.

– Отпустите этого человека, – спокойно сказал он.

Гролимы непонимающе уставились на него.

– Он больше не нужен вам, – просто объяснил Эрионд. – Ведь вы не можете принести его в жертву теперь, когда огонь угас. И он никогда больше не разгорится, что бы вы ни делали, вам не удастся зажечь его вновь.

"Дело сделано!" – раздался в мозгу Гариона голос – столь торжествующий, что у ривского короля ослабли колени.

Обожженный жрец, издавая стоны и потрясая почерневшими руками, поднял бледное лицо.

– Схватить его! – завизжал он, указывая на Эрионда скрюченной рукой. – Схватить его и отвести к Хабат!

Глава 12

Больше не было надобности таиться. Повсюду раздавались удары гонга, тут и там сновали насмерть перепуганные гролимы, выкрикивая приказы, зачастую противоречащие друг другу. Среди этой неразберихи метался и Гарион, разыскивая Бельгарата и Шелка.

И вот из-за угла на него вылетел какой-то гролим со злобным лицом и схватил его за руку.

– Ты был в святилище, когда это случилось?! – крикнул он.

– Нет, – солгал Гарион, силясь высвободиться.

– Говорят, что в нем было десять футов росту и что он испепелил с десяток жрецов, прежде чем погасить священный огонь!

– Да? – изобразил удивление Гарион, все еще пытаясь освободить руку.

– Поговаривают, будто это сам Бельгарат! – В это верится с трудом.

– А кто еще обладает столь великой силой? – Глаза гролима расширились, он вздрогнул всем телом. – Ты понимаешь, что это означает? – дрожащим голосом спросил он.

– А что?

– Святилище надобно будет освятить заново, а для этого необходима кровь гролимов. И прежде чем святилище очистится, очень многим из нас придется умереть.

– Послушай, мне пора идти, – сказал Гарион, пытаясь разжать сведенные судорогой страха пальцы гролима.

– Хабат насладится, купаясь в нашей крови! – истерически визжал гролим, не слыша Гариона.

Выбора не оставалось. Тут уж было не до дипломатии. Гарион сделал испуганное лицо, глядя за спину гролима.

– Ох, уж не она ли это идет? – хрипло прошептал он.

Гролим обернулся, и Гарион ударил его сзади кулаком по затылку. Гролим отлетел к стене, потухшие глаза его уже ничего не выражали, и он мешком стал оседать на пол.

– Здорово, – раздался голос Шелка. – Только я в толк не могу взять, для чего это понадобилось.

– Я не мог от него отцепиться, – растолковал Гарион, склоняясь к поверженному гролиму, потом волоком затащил его в темную нишу и там аккуратно, даже бережно усадил. – Не знаешь ли ты случайно, где мой дед?

– Он там, – ответил Шелк, указывая через плечо на дверь у себя за спиной.

– А что стряслось?

– Сейчас все расскажу. Давай-ка уберемся куда-нибудь в укромное местечко.

Они вошли в дверь и увидели Бельгарата, который спокойно сидел за столом.

– Что там происходит? – спросил старик.

– Я нашел Эрионда.

– Хорошо.

– Да нет, не совсем хорошо. Он вошел в святилище как раз в тот момент, когда гролимы собирались принести в жертву очередного раба, и погасил священное пламя.

– Что-о он сделал?

– Думаю, это именно его работа. Я и сам был там, но уверен, что не делал этого. А он просто вошел и сказал жрецам, что нельзя больше приносить человеческие жертвы, и тут пламя погасло. Дедушка, он не издал ни единого звука, когда делал это.

– А ты уверен, что это он? Может, все произошло само собой?

Гарион покачал головой.

– Нет. Пламя вспыхнуло, а потом угасло, словно свеча, на которую подули.

Но там произошло и еще кое-что. Я услышал голос и прямо-таки окаменел на месте.

Гролимы, которые волокли раба, отпустили его тотчас же, как только Эрионд приказал им это сделать. А еще он сказал, что жрецам храма никогда больше не удастся разжечь священное пламя.

– Где сейчас мальчик?

– Его повели к Хабат.

– Ты не мог их остановить?

– Мне не велено было. – Гарион потер лоб.

– Этого следовало ожидать, – раздраженно бросил Бельгарат. – Надо предупредить Польгару и остальных. Возможно, нам придется освободить Эрионда, а потом силой вырываться отсюда на волю.

Он открыл дверь, оглядел коридор и знаком приказал Гариону и Шелку следовать за ним. Вскоре они вошли в покои, где их дожидались остальные.

– Вы не нашли его! – воскликнула смертельно бледная Польгара. Слова ее прозвучали не вопросом, а утверждением.

– Гарион его отыскал, – ответил Бельгарат.

Польгара взглянула на Гариона.

– Но где же он тогда? Почему он не с тобой? – требовательно спросила она.

– Сожалею, но гролимы схватили его, тетушка Пол.

– У нас непредвиденные сложности, Пол, – мрачно сказал Бельгарат. – Гарион говорит, что мальчик вошел прямо в святилище и погасил священное пламя.

– Что?! – воскликнула Польгара.

Гарион беспомощно развел руками.

– Он просто вошел в святилище – и пламя погасло. Гролимы схватили его и теперь ведут к Хабат.

– Это очень серьезно, Бельгарат, – сказал Сади. – Священное пламя должно гореть постоянно. Если гролимы всерьез считают, что его погасил мальчик, то он в величайшей опасности.

– Я знаю, – кивнул старик.

– Ну что ж, – тихо заговорил Дарник. – Тогда нам придется вырвать его у них силой. – Он встал, и тотчас же к нему безмолвно присоединился Тоф.

– Но корабль для нас почти готов, – запротестовал Сади. – Мы могли бы ускользнуть отсюда, и никто даже опомниться не успел бы.

– Теперь уже ничего нельзя поделать. – Лицо Бельгарата выражало мрачную решимость.

– Погодите, дайте мне сперва разобраться, что тут к чему, прежде чем вы станете действовать решительно! – взмолился Сади. – Позвольте мне сначала попытаться уладить все миром!

Гарион огляделся.

– Где Сенедра? – спросил он.

– Она спит, – ответила Польгара. – С нею Лизелль.

– С нею все в порядке? Шелк говорил, что она страшно расстроена. Уж не захворала ли она вновь?

– Нет, Гарион. Всему виной звуки, доносившиеся из святилища. Она не могла их спокойно слышать.

В дверь вдруг забарабанил тяжелый кулак.

Гарион подпрыгнул от неожиданности и инстинктивно схватился за рукоять меча.

– Откройте, вы, там! – раздался снаружи грубый голос.

– Быстро! – зашипел Сади. – Ступайте все в кельи, а когда станете выходить, сделайте вид, будто вас только что разбудили.

Все молча повиновались и затаив дыхание ждали, пока тщедушный евнух откроет дверь.

– Что стряслось, добрые господа? – дружелюбно спросил он у гролимов, ворвавшихся в комнату с оружием.

– Вас вызывают на аудиенцию к иерарху, работорговец, – пролаял один из жрецов. – Тебя и всех твоих слуг!

– Для нас это честь, – пробормотал Сади.

– Честь тут ни при чем! Это допрос! И советую тебе говорить только правду, потому что Агахак заживо сдерет со всех вас кожу, если вы хоть словом ему солжете!

– Ах, какая неприятность. А что, иерарх уже возвратился из королевского дворца?

– Ему донесли о чудовищном преступлении, которое совершил один из ваших слуг.

– Преступлении? Каком преступлении?

Гролим, казалось, не слышал.

– По приказанию Хабат вас всех поместят в темницу до возвращения Агахака в храм.

Гариона и остальных растолкали – при этом они, насколько умели, изображали недовольство столь внезапным пробуждением – и повели по прокопченным коридорам, а потом по узкой каменной лестнице в подземелье. В отличие от верхних помещений здешние снабжены были решетчатыми дверями из стальных прутьев, а воздух, как и в любой темнице, оказался сырым и затхлым. Мрачный гролим отпер одну из дверей и жестом приказал всем пройти в камеру.

– Действительно ли это так необходимо, о жрец? – слабо запротестовал Сади.

Гролим лишь угрожающе положил руку на рукоять меча.

– Успокойтесь, господин, – примирительно сказал Сади, – я ведь только спросил.

– В камеру! Живо!

Все покорно повиновались, и решетчатая дверь с лязганьем захлопнулась за ними. Звук поворачиваемого в замке ключа прозвучал оглушительно громко.

– Гарион. – Голосок Сенедры был тих и слегка дрожал от страха. – Что происходит? Почему они так обошлись с нами?

Гарион нежно обнял ее за плечи.

– Эрионд угодил в переделку, – объяснил он. – Сади хочет попытаться уговорить их выпустить всех нас.

– А что, если у него не выйдет?

– Что ж, тогда мы освободимся иным путем.

Шелк оглядел полутемную камеру и презрительно фыркнул.

– Архитектура темниц начисто лишена фантазии, – саркастически заметил он, пнув ногой охапку гнилой соломы, лежащей на полу.

– Хелдар, неужели у тебя такой богатый опыт в области темниц? – спросила Бархотка.

– Время от времени я бываю в подобных местечках. – Шелк передернул плечами. – Правда, вытерпеть более двух часов никогда не мог. – Он приподнялся на цыпочки, чтобы заглянуть в крошечное зарешеченное окошко, выходящее в коридор. – Хорошо, – пробормотал он. – Охраны не видно. – И, постучав костяшками пальцев по крепкому дереву, взглянул на Бельгарата. – Хочешь, я отопру дверь? Не думаю, что мы что-нибудь тут высидим.

– Терпение, принц Хелдар, – сказал Сади. – Если мы вырвемся на волю из камеры, мне уже никак не удастся уладить этот небольшой инцидент.

– Я должна узнать, что они сделали с Эриондом! – твердо заявила Польгара. – Открой двери, Шелк!

– Польгара! – раздался вдруг из соседней камеры знакомый голос. – Это ты?

– Эрионд! – вздохнула Польгара с облегчением. – С тобой ничего не случилось?

– Все прекрасно, Польгара. Меня, правда, заковали в цепи, но они не причиняют мне особых неудобств.

– Зачем ты сделал это? Там, в святилище?

– Мне не понравились эти жертвенные огни.

– Мне тоже, но...

– Мне они очень не понравились, Польгара. Надо же когда-то положить конец подобным гнусностям!

– Каким образом тебе удалось их погасить? – спросил Бельгарат, прильнув к окошку. – Гарион был в святилище, когда ты это проделал, и говорит, что ничего не услышал и не ощутил.

– Точно не знаю, Бельгарат. Не думаю, чтобы я сделал что-то особенное. Просто твердо решил, что не хочу больше, чтобы они горели, эти огни, и вроде как дал им понять, что я этого не хочу. Они взяли да и погасли.

– И это все?

– Насколько я помню, да.

Бельгарат обернулся. Он явно был озадачен.

– Когда мы отсюда выберемся, у меня будет об этом происшествии долгий разговор с мальчишкой. Я уже не единожды собирался поговорить с ним по душам, и всякий раз, когда открывал было рот, что-то меня отвлекало. – Он поглядел на Гариона. – В следующий раз, когда будешь беседовать со своим дружком, потребуй от него прекратить эти штучки! Они меня раздражают.

– А он это знает, дедушка. Думаю, именно поэтому и продолжает в том же духе.

Где-то послышалось лязганье отпираемой двери и звук шагов.

– Гролимы, – тихо сказал Шелк, вновь глянув через окошко в коридор.

– Интересно, а кто, по-твоему, это еще может быть? – съязвил Бельгарат.

Стражники остановились возле камеры Эрионда, и в замке лязгнул ключ.

Скрипнув, открылась тяжелая дверь.

– Эй, мальчишка! – пролаял хриплый голос. – Выходи, пойдешь с нами!

– Отец! – отчаянно шепнула Польгара.

Старик предостерегающе поднял руку.

– Подожди! – прошептал он.

Кто-то уже отпирал дверь их камеры. Наконец она распахнулась, и на пороге возник гролим в черном балахоне.

– Возвратился Агахак, – объявил он. – Выходите!

– Великолепно! – с облегчением вздохнул Сади. – Что бы там ни было, я уверен, что мы за пару минут все уладим.

– Не разговаривать! – Гролим резко повернулся и пошел по коридору, а десяток других, с оружием наготове, обступив пленников, повели их прочь из темницы.

Агахак, правитель Рэк-Урги, оказался устрашающего вида длиннобородым человеком. Он сидел в очень похожем на трон кресле в большом зале, освещенном факелами. Стены были завешаны тяжелыми темно-бордовыми портьерами. Облачение иерарха представляло собой кроваво-красный балахон с капюшоном. Впалые глаза Агахака сверкали из-под нависших седых бровей. Эрионд, все еще закованный в цепи, спокойно сидел на грубом деревянном стуле прямо перед иерархом, а худощавая Хабат стояла по правую руку от своего покровителя. Капюшон, отороченный пурпурным шелком, был откинут, ужасные шрамы на ее щеках алели в свете факелов, а лицо жрицы выражало злобное торжество.

– Кто из вас Усса из Стисс-Тора? – гулким голосом вопросил иерарх.

Сади сделал шаг вперед и раболепно поклонился.

– Я Усса, о святейший.

– Ты попал в незавидное положение, Усса. – Грудной голос Хабат звучал почти как ласковое мурлыканье дикого зверя, а губы ее кривила отвратительная усмешка.

– Но я ничего не сделал.

– Здесь, в Хтол-Мургосе, господин ответственен за преступления своих слуг.

Глаза Агахака сверлили Сади, но худое лицо иерарха оставалось бесстрастным.

– Итак, ближе к делу, – произнес он наконец. – Кто предъявит чужеземцам обвинение?

Хабат указала на гролима, стоящего у самой стены.

– Сегодня Сорхак исполнит миссию жреца-инквизитора, господин, – сказала жрица повелительным тоном, чтобы дать почувствовать всем присутствующим, что она хозяйка положения. – Его рвение и благочестие известны тебе, о святейший.

– О да, – безразличным голосом ответил Агахак. – Я мог бы сразу догадаться, что обвинителем будет не кто иной, как Сорхак. – На краткое мгновение губы его сложились в сардоническую усмешку. – Очень хорошо. Жрец-инквизитор, прошу предъявить обвинение.

Жрец в черной одежде выступил вперед и откинул капюшон, отороченный зеленым, со своих сальных волос.

– Дело очень незамысловатое, светлейший, – провозгласил он скрипучим голосом. – Здесь присутствует множество свидетелей преступления, посему вина этого юного негодяя не вызывает никаких сомнений. Но вот мотивы его поступка предстоит выяснить.

– Вынеси приговор, великий иерарх, – просительным тоном обратилась Хабат к восседающему на троне недвижному Агахаку, походившему на мертвеца, – а уж я заставлю этого грязного найсанца и его слуг сказать всю правду.

– Речь шла только об их виновности, – ответствовал правитель, – но я все еще не слышал ни показаний свидетелей, ни внятного, четко сформулированного обвинения.

Хабат от этих слов пришла в легкое замешательство.

– Я лишь хотела избавить вас от пустых формальностей, мой господин. Я твердо убеждена в правдивости слов Сорхака. Ведь прежде вы всегда доверяли мне в делах такого рода.

– Возможно, – ответил Агахак, – но полагаю, что на этот раз мне все же будет позволено судить самому, а, Хабат? – Он взглянул на грязноволосого жреца, в растерянности стоявшего перед ним. – Итак, свидетельские показания, Сорхак! Я хочу, чтобы ты внятно объяснил, в чем именно обвиняется сей молодой человек! – В голосе иерарха явственно слышны были нотки недоброжелательности.

В выпученных глазах Сорхака поубавилось уверенности – от него не укрылась очевиднейшая враждебность Агахака. Но он быстро овладел собой.

– Сегодня вечером, – начал он, – в час, когда мы готовились исполнить священный ритуал, предписанный нам нашей верой, этот юноша вошел в святилище и погасил алтарное пламя. Вот что он совершил – и в этом я его обвиняю. Клянусь, что он виновен!

– Но это абсурд! – запротестовал Сади. – Разве жертвенные огни в святилище плохо охраняются? Как мог мальчик подойти так близко к священному огню, чтобы погасить его?

– Как смеешь ты подвергать сомнению слова жреца Торака, да еще скрепленные клятвой? – злобно прервала его Хабат. Шрамы на ее щеках судорожно подергивались. – Сорхак поклялся в том, что мальчишка виновен, а это значит, что он виновен! Нельзя перечить жрецу – это карается смертью!

Глубоко запавшие глаза Агахака сверкнули.

– Полагаю, что имею право все-таки услышать наконец показания свидетелей, которые так убедили тебя, Хабат, и жреца-инквизитора, – безжизненным голосом произнес он. – Обвинение и вина – далеко не всегда одно и то же, к тому же Усса задал далеко не праздный вопрос.

В душе Гариона зародилась слабая надежда. Иерарх все знает! Ему прекрасно известно об отношениях Хабат с Сорхаком, и совершенно очевидно, что рвение, с каким защищает она этого вонючего жреца, раздражает его.

– Итак, жрец-инквизитор, – продолжал Агахак, – каким же образом удалось мальчику погасить жертвенные огни в святилище? Неужели стражи допустили небрежность?

Сорхак тотчас же насторожился – он понял, что ступил на весьма зыбкую почву.

– У меня множество свидетелей, великий иерарх, – объявил он. – И все они в один голос утверждают, что святилище было осквернено при помощи колдовских чар.

– Ах, вот как? Так это было колдовство? Разумеется, это объясняет все. – Агахак помолчал, пристально глядя точно неживыми глазами на жреца, который от волнения покрылся потом. – Знаешь, я уже заметил, что, когда недостает улик, тотчас же начинают твердить о колдовстве. Неужели же нет другого объяснения происшествию в святилище? Неужели жрец-инквизитор до того беспомощен, что вынужден прибегнуть к столь избитому трюку?

Хабат была явно ошарашена, а Сорхак затрясся всем телом.

– К счастью, эту проблему весьма легко разрешить, – спокойно продолжал Агахак. – У колдовства есть, если так можно выразиться, один маленький недостаток: обладающий подобным же даром легко распознает колдуна. – Иерарх помолчал. – Должно быть, ты об этом и не подозревал, Сорхак? Жрец ранга Зеленых, к тому же надеющийся на продвижение, должен быть прилежнее в своих занятиях и знать такие элементарные вещи. Но ты, похоже, увлекся совсем другим, верно? – Иерарх повернулся к безмолвной жрице. – Я удивлен, что ты так дурно подготовила своего подопечного к предъявлению столь серьезного обвинения, Хабат. Он выставил себя круглым дураком, да и тебя заодно, а ведь ты легко могла бы этого избежать.

Глаза жрицы злобно блеснули, алые шрамы на ее щеках ожили, задергались, а потом вдруг загорелись еще ярче, словно под кожей женщины забегало незримое пламя.

– Хорошо, Хабат, – вновь зазвучал спокойный и бесстрастный голос иерарха. – Видимо, час настал. Похоже, ты созрела наконец для того, чтобы воспротивиться моей воле? Ты решишься?

Ужасный вопрос повис в воздухе, и Гарион затаил дыхание. Но Хабат спрятала глаза и молча отвернулась от Агахака. Пламя на ее щеках медленно угасало.

– Мудрое решение, Хабат. – Агахак повернулся к Сади. – Ну что ж, Усса из Стисс-Тора, что скажешь ты в ответ на обвинение? Неужели твой слуга и впрямь колдун?

– Жрец Торака впал в заблуждение, господин, – дипломатично ответил Сади. – Поверьте мне, этот юный болван – вовсе не колдун. Каждое утро он по десять минут раздумывает, какой башмак на какую ногу надеть. Поглядите на него! В этих глазах нет ни тени ума. Он настолько глуп, что даже не ощущает страха.

В глазах Хабат снова вспыхнула злоба, но видно было, что уверенности в себе у жрицы поубавилось.

– Что этот найсанский работорговец смыслит в колдовстве, господин? Вам известны обычаи жителей Страны змей. Несомненно, разум этого Уссы затуманен дурманящими травами настолько, что, будь среди его прислужников сам Бельгарат, он и не подозревал бы об этом!

– Очень интересная мысль, – пробормотал Агахак. – А теперь, с вашего позволения, разберем дело подробнее. Нам известно, что священные огни погасли. В этом мы совершенно уверены. Сорхак утверждает, что этот молодой человек погасил их при помощи волшебства. Он утверждает это, хотя и не располагает ровным счетом никакими доказательствами. Усса из Стисс-Тора, который, возможно, находится под действием наркотиков и мало что соображает, заявляет, будто этот юноша совершеннейший простак и посему не способен на столь выдающийся поступок. Так как же нам разрешить эту дилемму?

– Прикажите отвести их в пыточную камеру, о святейший, – торопливо предложила Хабат. – Я сама, своими руками вырву у них признание – у одного за другим, по очереди!

Гарион напрягся и украдкой посмотрел на Бельгарата. Старик стоял совершенно спокойно, его короткая борода серебрилась в свете факелов. Похоже было, что он не собирается ничего предпринимать.

– Твое пристрастие к камере пыток широко известно, Хабат, – холодно сказал Агахак. – Ты в этом деле весьма искусна, и твои жертвы обычно говорят то, что ты хочешь от них услышать, но это далеко не всегда является столь желанной для всех нас правдой.

– Я всего лишь служу моему богу, о святейший, – гордо провозгласила жрица.

– Все мы здесь служим нашему богу, святая жрица, – осадил ее иерарх, – и тебе следовало бы быть мудрее и не козырять своим благочестием из желания возвыситься самой или помочь возвыситься своему подопечному. – Агахак взглянул на Сорхака с нескрываемым презрением. – Иерарх здесь пока еще я, посему именно я и вынесу окончательное решение по этому делу.

Жрица отпрянула, и глаза ее внезапно наполнились страхом.

– Прости меня, Агахак, – забормотала она, заикаясь. – Это чудовищное преступление наполнило сердце мое праведным гневом, но право принять решение всецело принадлежит тебе.

– Благодарен тебе за то, что ты признаешь за мной это право, Хабат. Я было подумал, что ты об этом запамятовала.

В дверях зала послышался звук шагов, и два гиганта мурга, вооруженные длинными начищенными до блеска алебардами, грубо растолкали гролимов, сгрудившихся в дверях. Темные лица их были бесстрастны. Одновременно ударив древками алебард об пол, они провозгласили:

– Дорогу Ургиту, великому королю Хтол-Мургоса!

Вошедший в сопровождении стражи человек совсем не походил на тех мургов, которых Гариону доводилось видеть прежде. Он был невысок и худощав, но очень мускулист, с прямыми волосами и заостренными чертами лица. Верхняя одежда его, распахнутая на груди, позволяла увидеть, что под нею вместо привычной кольчуги одеяние типично западное – камзол и трико темно-пурпурного цвета. Железная корона была залихватски сдвинута набок. Несмотря на насмешливое выражение лица, глядел он настороженно.

– Агахак, – по-свойски приветствовал он иерарха. – Я тут случайно прознал новость, заставившую тебя спешно покинуть дворец Дроим, и вот решил, что могу тебе пригодиться, дабы помочь уладить этот неприятный инцидент.

– Визит великого короля для храма – величайшая честь, – торжественно провозгласил Агахак.

– И великий король весьма польщен столь радушным приемом, иерарх Рэк-Урги, – ответил Ургит и осмотрелся. – Есть тут у вас кресло? – спросил он. – У меня был трудный день, и я порядком устал.

– Займись делом, – равнодушно бросил Агахак жрице, неподвижно застывшей подле его трона.

Хабат моргнула, и щеки ее залил румянец.

– Кресло его величеству! – хрипло скомандовала она. – И быстро!

Один из гролимов пулей выскочил за дверь и тотчас же возвратился, таща тяжелое кресло.

– Премного благодарен. – Король с наслаждением уселся и вытянул ноги. Потом он взглянул на Агахака. – Должен кое в чем тебе сознаться, о святейший. – Он виновато кашлянул. – Прежде чем войти сюда, я помешкал у дверей, надеясь таким образом ознакомиться с подробностями дела. – Король коротко хохотнул. – Подслушивать у дверей я привык со времен моего беспокойного детства. Как бы то ни было, я слышал предъявленные преступникам обвинения. Честно скажу тебе, Агахак, твой жрец-инквизитор вляпался в пренеприятную историю. – Он бросил на иерарха быстрый одобрительный взгляд. – Но вы, разумеется, уже дали ему это понять, не так ли?

Агахак молча кивнул – по его лицу ничего нельзя было прочесть.

– Итак, – продолжал Ургит, – я, безусловно, никогда бы не вмешался в дела сугубо церковные, но разве не вы сами сказали, что случившемуся может быть множество вполне земных объяснений? – Король поглядел на Агахака, ища подтверждения своим словам. Воодушевленный одобрительным кивком иерарха, он продолжал: – Я хочу сказать, что все мы и прежде видели, как гаснут огни. И есть ли надобность заходить столь далеко в таком, в сущности, совершенно обычном деле? Я полагаю, жрецы, призванные поддерживать священный огонь, допустили небрежность, и огонь угас сам собой, может быть, вовремя не подбросили топлива.

– Полная чепуха! – воскликнул Сорхак, тряхнув сальными космами.

Ургит вздрогнул и взглянул на Агахака, ища поддержки.

– Ты забываешься, жрец-инквизитор, – сказал иерарх. – Наш гость – сам великий король Хтол-Мургоса. Если ты оскорбишь его, учти: я могу в качестве извинения приказать поднести ему на блюде твою глупую голову.

Сорхак судорожно сглотнул.

– Умоляю, простите меня, ваше величество, – просипел он. – Я сболтнул не подумав.

– Забыто, старик. – Величественным мановением руки Ургит дал жрецу понять, что тот прощен. – Порой мы все в запальчивости позволяем словам опередить мысль. – Он снова повернулся к иерарху. – Я сожалею о происшедшем не меньше, чем все вы, Агахак. Но дело в том, что этого найсанца прислал сюда Джахарб – а ведь нам с тобой обоим ясно, сколь важна его миссия как для Церкви, так и для государства. Не считаешь ли ты, что в интересах чисто политических можно закрыть глаза на этот инцидент?

– Уж не закроете ли вы в самом деле глаза на то, что случилось? – раздался визг Хабат. Она уже стояла лицом к лицу с иерархом. – Кто же тогда понесет наказание за осквернение святилища?

Ургит откровенно опечалился, и глаза его вновь обратились к иерарху за поддержкой. Теперь Гарион уже не сомневался: этот король вовсе не так уж могущественен. Любое, даже слабое сопротивление его робким предложениям заставляло его инстинктивно отступать или искать поддержки у того, кого он почитал сильнейшим.

Агахак медленно поднял глаза на жрицу с изуродованным лицом.

– Знаешь, этот твой визг начинает всерьез раздражать меня, Хабат, – откровенно заявил он. – Если не можешь держать себя в руках, тогда пошла вон!

Жрица оторопело уставилась на иерарха, не веря своим ушам.

– Дело куда серьезнее, чем ты полагаешь, – продолжал он, глядя на Хабат. – Как и было предсказано века тому назад, настало время последней битвы Дитя Света и Дитя Тьмы. И если я не буду присутствовать при этом единоборстве, то всем вам придется склониться перед Урвоном или перед Зандрамас. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из этих двоих счел ваши древние ритуалы целесообразными и сохранил бы вам жизнь. Что же до обвинения в колдовстве, то разобраться в этом легче легкого.

Он поднялся с трона, подошел к Эрионду и взял в ладони лицо юноши.

Польгара прерывисто вздохнула, а Гарион напрягся и принялся концентрировать волю.

Эрионд же безмятежно глядел в лицо иерарха и на губах его блуждала ласковая улыбка.

– Тьфу! – с отвращением произнес Агахак, отдергивая руки. – Этот безбородый юнец невинен как младенец! Нет даже намека на то, что малыш вкусил силы! – Агахак вновь обернулся и поглядел на Сорхака. – Я нахожу твои обвинения беспочвенными и отклоняю их.

Лицо Сорхака побелело, а глаза выпучились.

– Будь осторожен, Сорхак! – угрожающе сказал иерарх. – Если ты станешь чересчур яро противиться моему решению, я ведь могу счесть, что в происшедшем всецело твоя вина, правда? А Хабат вне себя от разочарования – ведь ей сегодня некого будет терзать. – Он бросил хитрый взгляд на жрицу. – Хочешь, я отдам тебе Сорхака, моя дорогая? – спросил он. – Всегда с удовольствием делал тебе маленькие подарочки. Я даже сам полюбуюсь, как ты будешь медленно вытягивать калеными щипцами кишки из его распоротого живота!

Лицо Хабат с огненными отметинами на щеках пылало от ярости. Гарион понимал: жрица была совершенно убеждена в том, что иерарх и на этот раз, как прежде, уступит ее настойчивым требованиям, поэтому и употребила всю свою власть, чтобы добиться осуждения Сади, которого с первого же взгляда невзлюбила. Столь неожиданное открыто враждебное отношение иерарха, как и то, сколь презрительно отверг Агахак их с Сорхаком обвинения, нанесло страшный удар ее гордыне, но, что еще важнее, поставило под сомнение практически неограниченную власть, которой пользовалась жрица в храме. И если она не сможет на этом деле что-то выиграть, многочисленные враги свергнут ее с пьедестала.