Текст книги "Покушение на шедевр"

Автор книги: Дэвид Дикинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

– Неужели то, о чем вы говорили, может привести к гибели человека? – спросил Пауэрскорт.

Сэр Фредерик поднялся со стула и подошел к окну. Двор освещали жидкие лучи октябрьского солнца.

– Я уже старик, Пауэрскорт. За последние три года я не написал ни одной картины. Врачи говорят, что мне недолго осталось жить. Скоро меня унесет, как уносит течением мусор по нашей Темзе, и выкинет где-нибудь далеко, на неведомом берегу. Поэтому я могу говорить свободно. Я слишком много знаю о мире искусства. Уверяю вас: больше всего он похож на восточный базар или на торговое предприятие какого-нибудь нещепетильного воротилы из лондонского Сити. Мне просто стыдно рассказывать вам обо всех темных делах, которые там творятся. Но я хочу дать вам одно обещание. – Сэр Фредерик повернулся и посмотрел на Пауэрскорта сверху вниз, как благосклонный дядюшка, дающий непрошеный совет нерадивому племяннику. – Я искренне надеюсь, что мир искусства в том виде, в каком он существует у нас в городе, не имеет отношения к смерти Кристофера Монтегю. Надеюсь, что ее вызвали другие причины. Но если в ходе своего расследования вы встретитесь с чем-нибудь подозрительным, касающимся его профессиональной деятельности, непременно возвращайтесь ко мне, и я помогу вам. Я не пожалею для этого ни времени, ни сил, потому что мне очень нравился Кристофер Монтегю.

4

Уильям Аларик Пайпер шел на встречу с Гладстоном. Он доехал на поезде до железнодорожного моста Барнс и отправился дальше по берегу реки. На нем были длинный плащ и надвинутая на глаза шляпа. Он настороженно озирался кругом, точно боялся, что за ним следят.

Гладстон отвечал за секретность. Разумеется, по-настоящему его звали иначе. Все важнейшие агенты Декурси и Пайпера действовали под вымышленными именами. Осторожность лишней не бывает, повторял Пайпер в пору организации своей системы. Одно слово о том, с кем ты встречаешься, одна случайная сплетня могут расстроить сделку. А это приведет к потере барыша, с чем Пайпер отнюдь не намерен был мириться.

Имена бывших премьер-министров носили только те, кто занимался установлением подлинности картин. Некоторые из этих усопших государственных деятелей путешествовали после смерти гораздо активнее, чем при жизни. Ливерпул добрался до самой Флоренции, Дизраэли вновь демонстрировал чудеса дипломатического искусства в Берлине, а Пиль не продвинулся дальше Парижа. Но слово этих людей – предпочтительно в письменной форме, а не в устной – порой добавляло к стоимости шедевра десятки тысяч фунтов. Если они говорили, что отданный им на экспертизу Веласкес – подделка, полотно можно было выбрасывать. Но если они объявляли его подлинным, банкиры Уильяма Аларика Пайпера торжествовали. Самое главное заключалось в том, что между экспертом и фирмой, которая занималась перепродажей картин, не было никакой видимой связи. Если бы стало известно, что торговцы платят эксперту, его заключения потеряли бы всякую ценность. Незаинтересованность, высокий статус истинного ученого, стремление к научной объективности – все это служило золотыми фишками в игорных залах мира искусства. Вот почему Пайпер дал своим помощникам вымышленные имена, вот почему он сегодня вечером оглядывался вокруг, направляясь знакомой дорогой в Мортлейк-Хаус. Гладстон был специалистом по Возрождению.

Гладстон жил в прекрасном георгианском доме на Мортлейк-Хай-стрит; окна его огромной гостиной со стороны, противоположной фасаду, выходили прямо на реку. Всего несколько лет тому назад, до встречи с Пайпером, его постоянным обиталищем был крохотный домишко в Холлоуэе. Теперь многое изменилось. Слуга, маленький человек, старающийся не проронить лишнего слова, провел Пайпера в кабинет. Шторы здесь были плотно задернуты. На мольберте у окна стоял ярко освещенный Рафаэль Хэммонд-Берка. Сам Хэммонд-Берк, выглядевший в Лондоне еще мрачней, чем в своем Уорикшире, привез его в столицу на прошлой неделе. Спустя два-три дня один из носильщиков Пайпера тайно доставил картину в Мортлейк-Хаус.

– Ну, Джонстон, – ибо таково было настоящее имя Гладстона, – что вы об этом скажете?

Джонстон улыбнулся.

– Через минуту вы услышите мое мнение. А может, и нет. Все зависит от условий.

– Что значит «от условий»? – устало отозвался Пайпер, отлично понимая, что сейчас снова начнется торговля. Все эти специалисты одинаковы – к такому выводу он пришел уже давным-давно. Среди них нет ни одного, которого нельзя было бы купить. Вопрос только в цене.

Внешность Джонстона полностью противоречила расхожему мнению публики о том, как должен выглядеть искусствовед или музейный работник. Он был на шесть дюймов выше Пайпера и по крайней мере на фут шире в плечах. Пайпер частенько думал, что с Джонстона удобно было бы писать одного из тех мускулистых христиан – посох в одной руке, Библия в другой, – которые решительно шагают куда-то на фоне пейзажей, навеянных «Путешествием пилигрима», [6]6
  «Путешествие пилигрима» – аллегорический роман английского писателя Джона Беньяна (1628–1688), повествующий о путешествии в Небесный град.


[Закрыть]и пользуются такой огромной популярностью у не слишком разборчивых потребителей живописи. Или Голиафа до его схватки с Давидом.

– Давайте обсудим условия позже, – сказал Пайпер, не сводя взгляда со «Святого семейства с агнцем» и в который раз поражаясь тому, сколько невинности в глазах взирающего на мать младенца Христа. – Судя по вашим предварительным замечаниям, это подлинник?

– Да, – ответил Джонстон, внезапно сообразив, что этим он может ослабить свою позицию. – Это, несомненно, Рафаэль, – возможно, он написал картину во Флоренции, прежде чем вернуться в Рим. Она упоминается у Вазари и у некоторых других историков. Сами знаете – ничто так не убеждает публику в подлинности картины, как ее почтенное прошлое.

– Так что там насчет условий? – спросил Пайпер с улыбкой. Никогда не ссорься с этими людьми – таков был принцип, которым он руководствовался с самого начала своей деятельности. Никогда не обижай их, ни в коем случае не груби. Не соглашаться – пожалуйста, но грубость обойдется тебе по меньшей мере в пять процентов от общей цены сделки.

– Согласно нашему уговору, – быстро сказал Джонстон, – в обмен на ваши ежегодные выплаты я должен выносить заключение по всем итальянским картинам стоимостью менее десяти тысяч фунтов. Эта, я уверен, стоит гораздо дороже.

– Есть еще путешествия, Джонстон, не забывайте о них, – напомнил Пайпер, пуская в ход один из мелких козырей. Фирма «Декурси и Пайпер» оплачивала регулярные экскурсии Джонстона во Францию и Италию.

– Что вы скажете о двадцати процентах от цены картины? – пошел в атаку Джонстон. – Я имею в виду не ту цену, которую вы за нее заплатите. Я говорю о продажной цене. – Он обещал жене начать торг с этой цифры, но в душе сомневался в успехе.

Пайпер взял лежащую на столе шляпу. Потом он медленно двинулся к двери гостиной.

– Это абсолютно невозможно. Я крайне сожалею о том, что вынужден прервать свой визит и распрощаться с вами. Но вы выдвигаете нереальные требования. Завтра утром я попрошу банк прекратить ежегодные выплаты в ваш адрес.

Пайпер был уже на пороге, но отчего-то не спешил уходить.

Джонстон вспомнил отрепетированный накануне урок.

– Если вы это сделаете, – сказал он, – я объявлю, что ваша картина – подделка. А я – один из ведущих специалистов по Рафаэлю и его школе во всей Европе.

– Если вы действительно объявите, что этот Рафаэль – подделка, мой дорогой Джонстон, – откликнулся Пайпер, по-прежнему не покидая комнаты, – ваша карьера на этом закончится. – Уильям Аларик Пайпер снова устремил взгляд на Рафаэля. – На свете всегда найдутся эксперты, которые установят его подлинность, – грустно сказал он, надеясь, что эти препирательства не осквернят девственной чистоты картины. – Кроме того, – продолжал он, взявшись за ручку двери, – я буду вынужден написать попечителям вашего музея и сообщить им, что один из их самых ценных работников ежегодно получал деньги от торговца произведениями искусства, удостоверяя взамен подлинность его картин. Боюсь, что они немедленно распрощаются с вами. А найти другое подобное место будет нелегко. – Он открыл дверь и сделал шаг в коридор, аккуратно надевая на голову шляпу. – Желаю вам приятного вечера, Джонстон. Мне искренне жаль, что наше сотрудничество, до сей поры столь плодотворное, завершается таким плачевным образом.

– Стойте! Подождите! – Джонстон был повержен. Его жена не предвидела того, что он может потерять не только ежегодные выплаты, но и свое положение в обществе. Он знал, что никогда не посмеет явиться к ней с такими новостями. – Пожалуйста, вернитесь!

Пайпер с неохотой подчинился. Он закрыл дверь, но шляпы не снял.

– Да? – сказал он.

– Я уверен, что мы можем прийти к какому-нибудь другому соглашению относительно Рафаэля, – осторожно сказал Джонстон, надеясь, что пайперовская курица снесла еще не все золотые яички.

Пайпер понял, что пора называть свою цену. Теперь он мог унизить Джонстона в его собственной гостиной. Какой бы соблазнительной ни казалась эта перспектива, он знал, что такое развитие событий плохо отразится на бизнесе. Джонстона следовало поставить на место как можно мягче. Впереди наверняка будут и другие Рафаэли. Впрочем, заветной мечтой Пайпера всегда оставался Леонардо – и если, паче чаяния, его мечта сбудется, снабдить столь чудесную находку официальной печатью одобрения сможет только Джонстон.

– Я полностью согласен с тем, что ваши ежегодные выплаты покрывают лишь картины стоимостью менее десяти тысяч фунтов, – великодушно сказал Пайпер, все еще не торопясь снимать шляпу. Отправляясь сюда, он освежил детали прежнего договора с Джонстоном с помощью своей записной книжки. Никаких официальных документов на этот счет у него не было. Даже переписки с банкирами и юристами, которая могла бы придать их отношениям законную форму, они не вели: это значило бы подвергать себя слишком большому риску. – Так что вы могли бы предложить? – спросил Пайпер, снимая наконец шляпу и бережно кладя ее на стол.

– Может быть, – Джонстон говорил неуверенно, чуть ли не с запинкой, – будет удобнее, если вы сами назовете цифру, от которой мы могли бы оттолкнуться?

Пайпер выдержал паузу. Подойдя к окну, он слегка отодвинул штору и выглянул наружу. Ветер крепчал. Потемневшая река мирно катила свои воды к морю. Пяти процентов, пожалуй, маловато. Может, семь с половиной? Нет – это чересчур большое унижение для Джонстона и отсутствующей здесь миссис Джонстон. Десять? Что и говорить, приличный куш – возможно, целых десять тысяч в карман Джонстона. А если пятнадцать? Он вздрогнул, подумав о том, какую огромную сумму может недополучить фирма «Декурси и Пайпер».

– Что вы скажете, Джонстон… – Он помедлил, снова взглянув на Рафаэля. Джонстона замутило при мысли о том, что ему сейчас придется перенести. – Что вы скажете о двенадцати с половиной процентах от продажной цены? Думаю, это вполне справедливое вознаграждение.

У Джонстона словно камень с души упал. Всего несколько минут назад крах его карьеры казался неминуемым.

– Прекрасно, – ответил он. – И я непременно порекомендую руководству музея предложить вам за эту картину самую достойную цену.

Уильям Аларик Пайпер хлопнул его по спине. Затем мужчины обменялись рукопожатием.

– Великолепно, просто великолепно, – сказал Пайпер. Он знал, что теперь ему предстоит долгая битва за максимальный барыш, построенная на предложениях и контрпредложениях. Он может сказать музею Джонстона, что богатый клиент из Америки предложил ему за картину семьдесят пять тысяч фунтов или около того. Потом он скажет богатому американцу, что музей готов заплатить восемьдесят тысяч. Эта игра будет продолжаться столько, на сколько у него хватит смелости.

Джонстон подумал, что он, наверное, сможет приобрести симпатичную виллу где-нибудь в тосканских холмах. Это позволит держать в узде миссис Джонстон.

Направляясь обратно к железнодорожной станции в надвинутой на глаза шляпе, Пайпер улыбался про себя. Гладстон, он же Джонстон, был главным хранителем отдела искусства Италии и Возрождения Лондонской Национальной галереи. И его услуги – Пайпер невольно усмехнулся – обошлись фирме довольно дешево. При необходимости Пайпер не пожалел бы и двадцати пяти процентов от продажной стоимости картины. Теперь, когда заключение о подлинности Рафаэля было, можно сказать, у него в кармане, он мог сделать Хэммонд-Берку окончательное предложение о покупке. Тридцать тысяч? Тридцать пять? Сорок? Сев в поезд, он поудобнее устроился в уголке отделения и погрузился в мечты о пропавших Леонардо.

– Я обдумал то, о чем вы мне писали, лорд Пауэрскорт. – Томас Дженкинс из оксфордского Эмманьюэл-колледжа пил чай в гостиной Пауэрскортов на Маркем-сквер. Пауэрскорт предлагал встретиться с ним в Оксфорде, однако Дженкинс собирался в Лондон по делам: у него просили консультации по каким-то старинным документам из Британского музея. – Должен признаться, я не располагаю сведениями о том, над чем именно Кристофер работал накануне смерти. Свою книгу он закончил. Это я знаю точно. Сегодня утром я говорил с издателями. В последний раз я виделся с Кристофером недели три-четыре тому назад. Кстати, – продолжал он, сунув руку в портфель, – я захватил с собой его фотографию. Вспомнил, что сыщики всегда интересуются такими вещами.

– Весьма вам благодарен, – сказал Пауэрскорт. На фотографии были запечатлены двое молодых людей во дворе оксфордского колледжа. В левом из них Пауэрскорт узнал Томаса Дженкинса. Справа стоял Монтегю, заметно более юный и цветущий, чем на той свадьбе, где Пауэрскорт увидел его впервые. Светловолосый и невысокий, хрупкого сложения, он уже тогда носил короткие, аккуратно подстриженные усики. Глядя на сидящего напротив Дженкинса, Пауэрскорт подумал, что он-то как раз вовсе не изменился: те же вьющиеся русые волосы, то же робкое выражение лица, что и тогда, перед объективом фотоаппарата. Такой же хрупкий, как его друг, Дженкинс имел облик типичного оксфордского преподавателя. Зато Монтегю, казалось, скорее подошло бы более светское окружение, чем идеально подстриженная лужайка и увитые плющом стены университетского колледжа.

– Давно вас снимали? – поинтересовался Пауэрскорт, опустив фотографию на стол перед собой.

– Кажется, несколько лет назад, – ответил Дженкинс. – Кристофер приезжал в Оксфорд на званый вечер.

– Позвольте мне пробежаться по биографии Кристофера Монтегю, называя лишь голые факты, которые мне известны, – сказал Пауэрскорт. – Потом вы заполните пробелы, нарастите на эти кости немного мяса, если сможете. Итак: родился в Лондоне в тысяча восемьсот семидесятом. Отец, преуспевающий адвокат, ныне покойный, оставил ему скромный доход. Образование – Вестминстер-Скул [7]7
  Одна из девяти старейших и престижнейших мужских частных школ в Лондоне.


[Закрыть]и оксфордский Нью-Колледж, где он познакомился с вами. По специальности – историк, получил степень бакалавра с отличием. Несколько лет преподавал во Флоренции, где научился бегло говорить по-итальянски. Четыре года назад написал свою первую книгу об истоках Возрождения. Она хорошо продавалась, сейчас вышла вторым изданием. Новая книга, посвященная искусству Северной Италии, должна скоро появиться в магазинах. Не увлекался азартными играми. Жил по средствам. Занимал вместе с сестрой дом на Боуфорт-стрит. Работал в маленькой, снятой в аренду квартирке на Бромптон-сквер. Там его и убили. Не женат. На мой взгляд, вполне безупречное существование. Зачем кому-то понадобилось его убивать?

Дженкинс покачал головой.

– Я не перестаю задавать себе этот вопрос с тех самых пор, как услышал о его гибели, лорд Пауэрскорт. И у меня, так же как и у вас, нет на него вразумительного ответа. В последний раз я видел Кристофера почти за три недели до убийства. Он собирался приехать в Оксфорд примерно на неделю.

– А как насчет его личной жизни? Простите, что задаю этот вопрос: такая уж у меня профессия. Ответ на него может помочь нам найти убийцу.

Дженкинс снова покачал головой.

– Кристофер Монтегю был самым нормальным человеком из всех, кого я знал, – сказал он. – Случалось, что он влюблялся, но до женитьбы дело не доходило. Он говорил, что работа над книгами отнимает у него слишком много времени и ему некогда крутить романы. Но я знаю, что он хотел жениться и завести детей. Он их очень любил. Ему нравилось с ними играть. Иногда он целыми часами возился со своими маленькими племянниками – они живут в Шотландии, и Кристофер регулярно их навещал.

Пауэрскорт попытался вспомнить, не состоит ли он сам в родстве с этими племянниками, – может, они тоже входят в гигантский клан его жены, представители которого рассеяны по всем уголкам Великобритании? Надо будет спросить у Люси.

– Вы сказали, что он влюблялся, и не однажды. Не осталось ли у его бывших пассий каких-нибудь шрамов, сердечных ран – вдруг это имеет отношение к его смерти?

На сей раз Томас Дженкинс улыбнулся.

– Думаю, шрамы могли остаться разве что у самого Кристофера, а не наоборот. Как-то он познакомился во Флоренции с одной девушкой, американкой. По-моему, они с Кристофером очень понравились друг другу. Но родители живо увезли ее на родину. Я думаю, они искали человека с титулом или набитой мошной и их не устраивал относительно бедный англичанин, пишущий книги об умерших итальянских художниках. Вторая история приключилась года три-четыре назад. Изабелла – так звали девушку. Она была очень красива. По-моему, они познакомились в Лондоне, на танцах. Эта Изабелла его прямо-таки околдовала, загипнотизировала. Мне всегда казалось, что она ведьма – слишком уж многие сходили по ней с ума. Потом она бросила Кристофера ради какого-то отчаянного молодого человека. Кристофер был для нее скучноват. Может, она считала его недостаточно бесшабашным. Некоторым девицам нравится, когда юноша ходит по краю, – вы не согласны со мной, лорд Пауэрскорт?

– Уверен, что вы правы, мистер Дженкинс, – дипломатично ответил Пауэрскорт. – Чем больше я о нем узнаю, тем более невинной кажется мне его жизнь, – грустно продолжал он. Ему редко приходилось начинать расследование, имея в своем распоряжении так мало путеводных нитей. – И все же мне очень хочется выяснить, чем он занимался в последнее время. Его сестра сказала, что он работал очень напряженно, очень быстро. Но она абсолютно не представляет себе, о чем именно он писал. Кроме того, кто-то унес его книги и все рабочие материалы. Может, благодаря своим книгам он и нажил себе врагов в профессиональной сфере? Вызвал ревность у какого-нибудь коллеги? Или погубил чью-нибудь репутацию?

– Нет-нет, – возразил Дженкинс. – Он всегда был очень внимателен к людям, старался никого не задевать. Он мог считать свои гипотезы более правдоподобными, чем чужие, однако никогда не нападал на других с уничтожающей критикой.

– Как вы полагаете, над чем он работал перед смертью? Что это было – книга? А может, статья для газеты или журнала?

Дженкинс ответил, что не имеет ни малейшего представления о том, над чем трудился перед смертью его друг.

– Что ж, не стану вас больше задерживать, – сказал Пауэрскорт. – Только один, последний вопрос. Он посещал какие-нибудь лондонские клубы? Просто чтобы отдохнуть, поболтать с друзьями?

– Кристофер был человеком не того склада, – покачал головой Дженкинс. – Кажется, он состоял в «Атенеуме», [8]8
  «Атенеум» – лондонский клуб, в котором состоят преимущественно ученые и писатели.


[Закрыть]но ходил туда редко. Он говорил, что его любимое место в столице – читальня Лондонской библиотеки на Сент-Джеймс-сквер.

Пауэрскорт почувствовал, что окончательно зашел в тупик. Провожая Дженкинса, он спросил, можно ли будет в случае чего снова к нему обратиться.

– Конечно, – последовал ответ. – Я мог бы показать вам излюбленный уголок Кристофера в Оксфорде. Но это не поможет вам узнать, почему его убили.

5

Рафаэлево «Святое семейство» направлялось домой. Не во Флоренцию и не в Рим, а в английский загородный особняк, чьи стены оно украшало в течение двух последних сотен лет. Обернутое в бесчисленные слои мягкой ткани и толстой бумаги, надежно перевязанное прочной бечевкой, оно покоилось между двумя провожатыми в отделении первого класса поезда, следующего из Лондона в Уорик.

Слева от картины мрачно глядел на сменяющиеся за окном сельские пейзажи Уильям Аларик Пайпер; ему хотелось, чтобы поезд шел как можно быстрее. Справа сидел Эдмунд Декурси – на коленях у него лежала огромная кипа бумаг, и он что-то искал в ней.

– Ага! – наконец сказал он. – Смотри, Уильям: два этих документа могут нам пригодиться.

Пайпер взял бумаги. Одна из них была составлена строительной компанией из Стратфорда, другая – фирмой, расположенной в самом Уорике. Это были предварительные подсчеты стоимости ремонтно-восстановительных работ в усадьбе Хэммонд-Берков.

– Как ты умудрился их раздобыть, черт возьми? – спросил Пайпер, быстро просматривая столбики вычислений. Его взгляд остановился на итоговой цифре, помещенной в самом низу третьей страницы расчета, который выполнила стратфордская компания.

– Это было совсем не сложно, – сказал Декурси. – Я позаимствовал у наших юристов почтовый бланк и написал строителям, что представляю дальнего родственника Хэммонд-Берков по имени Джейсон Хэммонд, ныне проживающего в Вустере, штат Массачусетс. Этот Джейсон уже старик, но сколотил себе крупный капитал. В письме говорилось, что он хочет оставить своему кузену сумму, которой хватило бы на восстановление родового гнезда, но не знает, сколько на это нужно. Состояние интерьера я описал по памяти, сославшись на другого представителя клана Хэммонд-Берков, якобы недавно там побывавшего. А объем и стоимость работ по починке крыш, конюшен и тому подобного оценили сами строители. Я попросил их заглянуть в усадьбу, но так, чтобы никто этого не заметил, поскольку мистер Джейсон по неизвестной юристам причине держит свои намерения в секрете.

– В одной конторе насчитали пятнадцать тысяч фунтов, в другой – двадцать, – сказал Пайпер. – Давай предположим, Эдмунд, что у тебя есть старый особняк, который нуждается в ремонте.

– Ты прекрасно знаешь, что у меня действительно есть такой особняк, – заметил Декурси.

– Так ты поверил бы этим расчетам? – быстро спросил Пайпер.

– Нет, не поверил бы, – кисло отозвался Декурси. – Недавно я проверял, как обстоят дела у нескольких семей из Восточной Англии, которые затеяли ремонт своих домов, скопив достаточно денег – по крайней мере, так им казалось. В среднем окончательный счет превышал предварительную оценку более чем на пятьдесят процентов. А в одном случае цифра почти удвоилась.

– Так я и думал. – В голосе Пайпера звучало удовлетворение. – Теперь давай предположим, что ты и есть тот самый мистер Хэммонд-Берк, с которым мы встретимся, – Пайпер посмотрел на часы, – минут этак через пятьдесят. Ты хочешь отремонтировать свой дом. Вежливый торговец из Лондона предлагает тебе за твоего Рафаэля, скажем, двадцать пять тысяч фунтов. Согласишься ты или нет?

– Мы не знаем, обращался ли Хэммонд-Берк к другим торговцам и просил ли их оценить картину. – Декурси поглядел на перевязанный бечевкой сверток.

– Да нет же, знаем, – возразил Пайпер. – За последние несколько дней я выплатил кучу денег младшему персоналу фирм-конкурентов. Никто не интересовался ценами на Рафаэля. Разве что хозяин ездил в Париж, в чем я сомневаюсь. Наверное, это тоже стоило проверить.

– Возвращаясь к твоему первому вопросу, Уильям, – сказал Декурси, – я думаю, Хэммонд-Берк должен вполне ясно представлять себе, во сколько ему обойдется ремонт.

– Но он не знает, что это известно и нам, так?

– Ну и что? – откликнулся Декурси. – На его месте я в любом случае крепко подумал бы, прежде чем соглашаться на двадцать пять тысяч. Он может истратить их все, а ремонта не кончить. Представляешь – крышу снимут, а на то, чтобы положить новую, денег уже не останется!

– Так сколько бы ты предложил?

Декурси посмотрел в окно. Зеленые поля Уорикшира сменились длинными рядами пригородных коттеджей.

– Я предложил бы тридцать или тридцать пять тысяч – а может быть, даже и больше, для верности. Вот если бы намекнуть ему, что недостающие деньги можно будет раздобыть за счет продажи других картин…

– А у него еще есть картины, которые чего-то стоят? – поинтересовался Пайпер.

– Нет. Все остальное по сравнению с Рафаэлем уже сущая мелочь.

Пайпер глубоко задумался.

– Послушай, Эдмунд. А что, если мы найдем где-нибудь у него в доме другую картину? Такую, за которую можно будет выручить десятки тысяч?

Декурси рассмеялся. Он похлопал по стоящему рядом подлиннику Рафаэля.

– Ты хочешь сказать, что этому Хэммонд-Берку можно присвоить, фигурально говоря, четвертую звездочку?

– Именно так, Эдмунд. Хотя… сначала поговорим с ним, а потом решим. Не надо торопить события. Гляди-ка, приехали! Ради всего святого, поосторожнее с Рафаэлем. Не хватало еще уронить его. Тем более сейчас, когда на горизонте забрезжила четвертая звездочка!

Пауэрскорт и леди Люси рука об руку шагали по Пэлл-Мэлл на званый обед, который устраивала у себя на Сент-Джеймс-сквер его сестра. Последняя сплетня, распространившаяся в их семейном кругу, привела леди Люси в большое возбуждение.

– Это правда, что Уильям и Мэри Берки только что купили виллу под Антибом? Огромную виллу?

Мэри Берк была второй из трех сестер Пауэрскорта, вышедшей замуж за преуспевающего финансиста по имени Уильям Берк.

– Думаю, что правда, Люси, хотя у меня нет точных сведений относительно размеров этого приобретения.

– Ах, Фрэнсис, ты мало интересуешься своей семьей! Как ты думаешь, мы сможем поехать туда погостить?

– Уверен, что да. Но сомневаюсь, что тамошнее общество придется мне по вкусу. Я не имею ничего против разбогатевших бакалейщиков и людей, сколотивших миллионы на биржевых спекуляциях, просто они вряд ли будут для меня приятной компанией.

Они повернули за угол, к Сент-Джеймс-сквер.

– Когда ты состаришься, Фрэнсис, из тебя выйдет ужасный сноб, – пошутила леди Люси. – Мне придется возить тебя в кресле-каталке по Променад-дез-Англэ [9]9
  Набережная в Ницце.


[Закрыть]и следить, чтобы с твоих коленей не сползал плед, а ты будешь брюзжать, что на Ривьере полно выскочек, а в Канне – нуворишей.

Пауэрскорт рассмеялся и сжал локоть жены.

– Я жду этого с нетерпением, честное слово.

Дом леди Розалинды Пембридж стоял на правой стороне Сент-Джеймс-сквер. Их уже отделяло от него лишь несколько шагов, но вдруг Пауэрскорт остановился как вкопанный.

– Люси! Ты не обидишься, если я приду чуть позже? Я должен кое-что сделать.

В устремленном на мужа взгляде леди Люси читалось возмущение, смешанное с нежностью.

– Надеюсь, ты не задержишься надолго? – с беспокойством спросила она. В ее памяти были еще свежи рассказы о том, как несколько лет тому назад Фрэнсис сбежал через кухню с торжественного ужина в Министерстве иностранных дел. Она отлично помнила, как он исчез из Ламбетского дворца, где устраивал прием архиепископ Кентерберийский, – тогда ей пришлось вести светскую беседу с супругой архиепископа, покуда Пауэрскорт не появился снова спустя несколько часов, когда прием давно уже кончился. Дела, загадочно объяснил он. Она в отчаянии огляделась вокруг. Может, Фрэнсис заметил здесь, на Сент-Джеймс-сквер, какого-нибудь старого армейского приятеля? Вдруг его ближайший товарищ Джонни Фицджеральд, недавно уехавший на отдых в Испанию, вернулся и теперь прячется вон за теми деревьями?

Когда ее муж зашагал на противоположную сторону площади, ее осенило. Вон он, ответ, – на углу! Библиотека! Может быть, Фрэнсису пора возвращать какие-то книги? Но он ведь не взял их с собой. Потом она вспомнила, как он рассказывал ей о встрече с близким другом покойного Кристофера Монтегю, Томасом Дженкинсом. Тот передал ему слова Монтегю о том, что его излюбленный уголок в Лондоне – читальня библиотеки на Сент-Джеймс-сквер.

Леди Люси провели в просторную гостиную на втором этаже. Розалинда, леди Пембридж, приветствовала ее с бьющей через край энергией.

– Люси, дорогая, я страшно рада тебя видеть! Как ваши детки? – Не успела леди Люси открыть рот, чтобы ответить, как в разговор вмешались, почти одновременно, две другие сестры ее мужа.

– А где Фрэнсис? – спросили Мэри Берк и Элеонора, самая младшая из сестер, вышедшая замуж за капитана флота родом откуда-то с запада.

– Фрэнсис? Он обещал догнать меня буквально через минуту, – сказала леди Люси, которая прекрасно знала: сестер Пауэрскорта хлебом не корми, дай только на него пожаловаться.

– Он опять исчез. Нет, вы подумайте! – выпалила Розалинда.

– Мне казалось, он уже вышел из детского возраста, – заметила Мэри, глядя на леди Люси так, словно после семи лет жизни в браке та могла бы обучить мужа лучшим манерам.

– Какой эгоизм! Это вполне в духе Фрэнсиса – взять и расстроить замечательный семейный обед, – сказала Элеонора.

– У него, должно быть, новое дело, – сказал Уильям Берк, который гораздо лучше сестер понимал, насколько трудной бывает порой работа Пауэрскорта. – Правильно, Люси?

– Да, – ответила леди Люси, благодарно улыбаясь Уильяму. – У него действительно новое дело. И пока он блуждает в кромешной тьме.

– Обед ждать не может, – повелительно заявила Розалинда. – Суп еще подождал бы, но не телятина. Как ты думаешь, Люси, Фрэнсис поспеет к супу?

– Уверена, что поспеет, – отважно заявила Люси. Однако в душе ее грызли сомнения.

Тем временем ее муж приблизился к стойке, которая окружала половину вестибюля Лондонской библиотеки. На стенах висели портреты Карлейля и Диккенса, ее основателей, а в больших деревянных шкафах хранились бесчисленные карточки с запечатленными на них сведениями о содержимом внутренних залов. Пауэрскорт спросил дежурного, нельзя ли ему поговорить с заведующим. Он уверил юношу, что он, лорд Фрэнсис Пауэрскорт, пользуется услугами библиотеки уже много лет. А с заведующим ему нужно обсудить один вопрос весьма деликатного свойства. Дежурный ответил, что Майкл Сток, заведующий, выйдет к нему через несколько минут. Пауэрскорт с тревогой глянул на часы: стол, должно быть, уже накрыли.

– Что я могу для вас сделать, лорд Пауэрскорт? – Сток оказался худощавым мужчиной средних лет с озабоченным выражением лица и в очень сильных очках. Время от времени он пощипывал свои небольшие усики.

– Я занимаюсь расследованием преступлений, мистер Сток, – начал Пауэрскорт. – В настоящее время я расследую обстоятельства смерти молодого человека по имени Кристофер Монтегю – он часто бывал в вашей библиотеке. Так вот, его убили. Наверное, вы читали об этом в газетах. Один его друг сказал мне, что он называл ваш читальный зал на втором этаже своим любимым местом в Лондоне.

– Я страшно расстроился, когда прочел о его смерти, – сказал Сток. – Мы послали на похороны венок от библиотеки. Мистера Монтегю очень любили все наши служащие.

– Причина моего визита состоит в следующем, – продолжал Пауэрскорт, украдкой бросив взгляд на часы. Черт! Должно быть, они уже приступили к обеду. – Не могли бы вы выяснить, какие книги он недавно брал у вас на руки? После убийства некоторые книги и все бумаги Кристофера пропали из его квартиры. Если бы я знал, над чем он работал перед смертью, мне было бы легче найти преступника. В настоящее время, – добавил он с виноватой улыбкой, – я, можно сказать, брожу во мраке.