Текст книги "Покушение на шедевр"
Автор книги: Дэвид Дикинсон
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)
8
Лорд Пауэрскорт не мог отвести недоверчивого взгляда от картин, украшающих стены кабинета сэра Фредерика Ламберта. Со времени его прошлого визита их все успели заменить на другие. В голову Пауэрскорта закралась шальная мысль: а вдруг леди Люси заключила с председателем тайный контракт и теперь регулярно наведывается сюда с Маркем-сквер, чтобы обновить внутреннее убранство его помещений? Гектор, которого волокли вдоль стен Трои, куда-то исчез. Его место заняла еще более огромная картина. Слуги стаскивали на середину площади перед гигантским дворцом разные вещи и складывали их на костер. Кто-то нес туда кровать колоссальных размеров. За колонной на втором этаже стояла и смотрела вниз обезумевшая от горя царица. Придворный что-то нашептывал ей на ухо. В левом нижнем углу был изображен великан в одной лишь набедренной повязке; его темная кожа лоснилась от масла. Он направлялся к сложенному в центре костру с пылающим факелом. Дидона, бывшая возлюбленная Энея и действующая повелительница Карфагена, готовилась предать себя огню.
– Каждый месяц меняем, Пауэрскорт, – сообщил сэр Фредерик, заметив, с каким любопытством Пауэрскорт озирает стены. – Все картины разом. Надоедает на них смотреть, даже если ты сам их писал. Точнее сказать, особенноесли ты их писал.
– Очень эффектная работа, сэр Фредерик, – вежливо произнес Пауэрскорт.
Сэр Фредерик выглядел совсем больным. Его огромное тело будто усохло. Костюм сидел на нем так, словно был на несколько размеров больше, чем нужно. Великолепные усы были по-прежнему безупречно подстрижены, но обвисли. Он глянул на письмо Пауэрскорта, лежащее на столе.
– Давайте начнем с тех дельцов, о которых вы спрашиваете, лорд Пауэрскорт. – Он сделал паузу и покосился на костер на противоположной стене, точно подумав о своих собственных, более мирных похоронах. – В первую очередь вы должны понять вот что: все эти предприниматели находятся в состоянии вечного конфликта и противоборства друг с другом. Фирмы Кларка и Капальди существуют давно. «Декурси и Пайпер» – компания новая. По моим сведениям, Декурси без устали разъезжает по большим загородным усадьбам в поисках аристократов, которые стоят на грани разорения, но могут спастись, продав картины старых мастеров из своей коллекции. – Сэр Фредерик грустно покачал головой. – У Капальди есть сотрудник, чья главная обязанность состоит в том, чтобы просматривать некрологи во всех крупных газетах: таким образом они находят потенциальных клиентов среди получателей наследства.
– А что вы скажете о людях, которые работают в таких местах? – спросил Пауэрскорт. – Какие они, по-вашему?
– Хотел бы я сказать, что все они страстные почитатели искусства, – вздохнул сэр Фредерик. – На самом верху, конечно, есть настоящие знатоки. Но большинство – обычные торговцы, хоть это и не всегда разглядишь за шикарными костюмами и сорочками из дорогих магазинов. Среди них множество чьих-нибудь младших сыновей, которым не удалось попасть в армию, – можете себе представить? Они умеют убеждать. Они прекрасно одеваются. Они быстро осваивают профессиональный жаргон. Один из самых талантливых работников Капальди раньше продавал аристократам системы центрального отопления. Но зачастую носильщики, которые доставляют картины по месту назначения, знают о них больше, чем продавцы.
– Ну а какую роль во всем этом играют американцы? – спросил Пауэрскорт, удивленный цинизмом столь высокопоставленного лица, как председатель Королевской академии. Наверное, подумал он, подобные взгляды приходят с опытом.
– Американцы, дорогой мой Пауэрскорт, могут стать причиной самого крупного – на моей памяти – переворота в мире искусства. – Отчаянный приступ кашля помешал сэру Фредерику договорить. Щеки у него побагровели. Ему явно приходилось очень туго, и Пауэрскорт невольно подумал, что он, наверное, долго не протянет. Увидев на его лице участие, сэр Фредерик отмахнулся. – Извините, Пауэрскорт. Что поделаешь – болезнь. Так вот, об американцах. Они приезжают сюда с огромными деньгами. Я подозреваю, что мы стоим на пороге самого большого бума в торговле произведениями искусства за всю ее историю. Новый Свет приходит, чтобы забрать у Старого его художественное наследие. Перед дельцами открываются гигантские возможности.
Кровь отлила от щек сэра Фредерика. Теперь он стал бледным как мел; глаза закрыли тяжелые веки.
– Еще два последних вопроса, а потом я уйду, – сказал Пауэрскорт. – Журнал, который Кристофер Монтегю собирался издавать вместе с Джейсоном Локхартом из фирмы Кларка. В чем состояло его назначение?
Сэра Фредерика разобрал смех. Можно было подумать, что у него очередной приступ кашля.
– Война, говоря словами Клаузевица, – это лишь продолжение политики иными средствами. Журнал должен был послужить той же цели: опорочить конкурентов, поставить под сомнение подлинность их картин и надежность их экспертиз. Я совершенно уверен, что две другие фирмы очень скоро наладили бы выпуск своих собственных журналов. На радость печатникам – но вот искусство вряд ли что-нибудь от этого выиграло бы.
– Мой последний вопрос касается личной жизни Кристофера Монтегю, сэр Фредерик, – сказал Пауэрскорт. – Теперь я знаю, как звали его любовницу – Розалинда. Но ее фамилия осталась мне неизвестна. Не найдется ли у вас случайно какого-нибудь письма, написанного Монтегю? Или просто его подписи? Образец его почерка мог бы очень мне пригодиться.
Сэр Фредерик внимательно посмотрел на Пауэрскорта. Казалось, он хочет спросить, для чего именно может пригодиться образец почерка убитого. Однако он смолчал и принялся рыться в ящиках своего необъятного стола.
– Ага, нашел. – Он достал конверт, адресованный ему самому. – Вот рука Монтегю. Наверное, вы захотите забрать его с собой?
Внезапно Пауэрскорт почувствовал, что сэр Фредерик наверняка знает полное имя таинственной Розалинды. Но что-то – возможно, соображения чести или личной привязанности – мешало ему назвать его.
– Сэр Фредерик, – произнес Пауэрскорт, – вы можете счесть меня излишне самоуверенным, но я все-таки скажу, что выяснить имя этой несчастной леди – дело нескольких дней, не больше. Я понимаю: честь и обыкновенная порядочность не позволяют вам выдавать секреты своих коллег. И уважаю вас за это. – Пауэрскорт пытался отрезать Ламберту пути к отступлению. – Но речь идет об убийстве. Удушение гарротой – дело рук профессионального убийцы, нанятого неизвестным лицом или лицами. И этот убийца может снова нанести удар. Если вы по какой-то случайности знаете фамилию этой Розалинды, я прошу вас назвать ее мне. Я знаю, что раскрытие тайны, вероятно, повлечет за собой неприятные последствия для этой леди, но сейчас есть вещи поважнее, чем размышления о правилах хорошего тона и светских условностях. Мы можем спасти жизнь, и не одну.
Пауэрскорт остановился. Потом вдруг добавил:
– Мне нет нужды говорить вам, сэр Фредерик, что в отношении названного вами имени будет соблюдена полная конфиденциальность.
Сэр Фредерик Ламберт обратил печальный взор на дворец Дидоны, который вот-вот должно было поглотить пламя. Он не смотрел Пауэрскорту в глаза, но по-прежнему не сводил взгляда со своей работы, словно размышлял, как ее улучшить.
– Миссис Розалинда Бакли, – наконец очень тихо промолвил он. Пауэрскорту пришлось напрячься, чтобы расслышать адрес. – Челси, Флад-стрит, номер шестьдесят четыре.
Уильям Аларик Пайпер ждал американского миллионера Уильяма Маккракена у себя в кабинете на Олд-Бонд-стрит. Сегодня он надел шелковую сорочку кремового цвета и темно-синий костюм в полоску; в петлице красовалась маленькая розочка. Черные туфли были начищены до зеркального блеска. С тех пор как Маккракен предложил ему за рафаэлевскую Мадонну восемьдесят тысяч, прошло уже восемь дней. Тогда Пайпер сказал Маккракену, что у него есть другой покупатель и миллионеру придется подождать, пока он наведет справки.
И каким же мучительным было это ожидание! Американец становился все более и более нетерпеливым. Поначалу письма из отеля «Пикадилли», где он поселился, приходили всего лишь дважды в день. Затем они посыпались градом – по четыре, пять, шесть, даже по семь за одни сутки. Пайпер упорно не отвечал. Маккракен стал являться в его галерею лично. Но мистера Пайпера все время не оказывалось на месте. Мистер Пайпер был на совещании в другом конце города. Или за городом. Или в Национальной галерее.
Впрочем, три дня тому назад Уильям Аларик Пайпер действительно посетил Национальную галерею. Администрация музея была весьма польщена тем, что фирма «Декурси и Пайпер» рассматривает ее в качестве первого претендента на покупку рафаэлевского «Святого семейства». К сожалению, они не могут предложить за эту картину более семидесяти тысяч фунтов. Мистер Пайпер должен понять: очень многие хотят воспользоваться общественным кошельком, а его содержимое не безгранично. Директор музея не упомянул о приближающихся выборах. Политики всегда неохотно соглашались на приобретение дорогостоящих картин накануне похода граждан в избирательные участки. Кандидаты на высокие государственные посты боялись обвинений в расточительстве, в том, что они тратят деньги налогоплательщиков на иностранные безделушки, на изображения каких-то полуголых барышень. Интересно, размышлял директор, догадаются ли когда-нибудь дельцы от искусства, что соблазнять Национальную галерею классическими шедеврами лучше всего сразу после выборов? Ведь обо всех покупках, совершенных в этот период, к следующим выборам давно уже забудут.
Наконец Пайпер решил сжалиться над Маккракеном. Он знал, что американец крепко сидит на крючке. Раз Маккракен проникся этой всепобеждающей страстью, раз он стремится купить Рафаэля во что бы то ни стало – значит, в будущем они с компаньоном смогут продать ему и еще что-нибудь. Платежеспособность Маккракена не вызывала у Пайпера сомнений. Допустим, американец станет приобретать по две-три подобных картины в год – это выйдет около четверти миллиона. А за десять лет – два с половиной миллиона фунтов! А за двадцать – целых пять миллионов! Конечно, сначала эти картины придется откуда-то взять, но прибыль в два с половиной миллиона фунтов за двадцать лет, причем с одного-единственного клиента, – для ушей Пайпера это была просто небесная музыка. Вдобавок у Маккракена могут быть друзья. Богатые друзья, в которых при лицезрении картин, развешанных по стенам в его доме, непременно проснутся ревность и дух соперничества. Маккракен же вполне способен сделать в особой пристройке к своей огромной усадьбе маленькую картинную галерею!
Теперь Уильям Аларик Пайпер стоял перед выбором. Он помнил, что Маккракен предложил ему восемьдесят тысяч наличными, а не в ценных бумагах. Американские акции всегда вызывали у Пайпера подозрения. Наличные куда надежней.
Он был уверен: ради того, чтобы назвать «Святое семейство» своим, Маккракен не пожалеет ста тысяч, а то и всех ста двадцати. Можно сказать, что второй клиент поднял цену. Заманчиво, весьма заманчиво…
Раздался стук в дверь. Уильям Маккракен, в голубом клетчатом костюме, сердечно пожал Пайперу руку.
– Ну и ну, мистер Пайпер, – сказал он. – По-моему, добиться свидания с вами сложней, чем с президентом Соединенных Штатов!
– Вы часто видитесь с президентом, мистер Маккракен? – с улыбкой спросил Пайпер.
– Иногда приходится, если мои конкуренты начинают вести себя неблагоразумно, – ответил Маккракен, доставая гигантскую сигару. – А еще я обычно встречаюсь с ним за полгода до выборов, чтобы узнать, хватает ли средств в его избирательном фонде. Но что насчет Рафаэля, мистер Пайпер? Скажу вам откровенно, из-за этой картины я проворочался без сна дольше, чем три года назад, когда покупал железную дорогу «Бостон – Хартфорд». А ведь тогда я запросто мог разориться!
– Рафаэль ваш, мистер Маккракен. Другой клиент уступил – мне удалось его уговорить, хоть и не без труда. Пришлось пообещать ему взамен кое-что весьма привлекательное. А еще я был вынужден согласиться на небольшое увеличение продажной цены, которое вряд ли обеспокоит такого серьезного коллекционера, как вы. За восемьдесят пять тысяч фунтов наличными, мистер Маккракен, вы сможете назвать одну из самых прекрасных картин в мире своей. Должен признаться, я вам завидую. Если бы я знал, что могу любоваться этим Рафаэлем каждый день до конца моей жизни – в лучах утреннего солнца, в полдневную жару и в вечерние сумерки, – я был бы на седьмом небе от счастья.
Уильям Маккракен схватил Пайпера за руку и энергично потряс ее.
– Благодарю вас от всего сердца, мистер Пайпер, – сказал он. – Это надо отметить. Не хотите ли распить со мной бутылочку шампанского?
Пайпер сослался на неотложные дела. Впрочем, он согласился отобедать с Маккракеном нынче вечером в клубе «Боуфорт».
– Кстати, о будущем, – заметил Пайпер. – Я не могу ничего обещать, мистер Маккракен. Но, думаю, вскоре у меня появится кое-что, способное вас заинтересовать. Возможно, эта вещь мне не достанется, но она поистине божественна.
– Я крайне заинтересован во всех будущих предложениях, мистер Пайпер.
Уильям Аларик Пайпер откинулся на спинку стула.
– Теперь, когда вы вступили в ряды крупных коллекционеров, мистер Маккракен, позвольте дать вам один маленький совет. Как вы знаете, между миром бизнеса и миром искусства трудно провести параллель. Однако всякий выдающийся бизнесмен, всякий крупный промышленник непременно обзаводится сбалансированным инвестиционным портфелем – он вкладывает средства не только в железные дороги, но и в сталь, не только в сталь, но и в разработку месторождений, не только в разработку месторождений, но и в банки, недвижимость и так далее. Если цены в одной области падают, они поднимаются в другой. Точно так же поступают и крупные коллекционеры – они держат в своем портфеле множество шедевров, принадлежащих кисти разных великих мастеров. Не только Рафаэля, но и какого-нибудь знаменитого венецианца вроде Джованни Беллини, а еще… ну, например, Гейнсборо, Гольбейна, Ван Дейка, парочку хороших Рембрандтов.
Пайпер не упомянул о том, что у него в подвале хранятся два Рембрандта, которых соотечественники Маккракена отказались покупать, поскольку они, на их вкус, были чересчур темными.
– А что может достаться вам в ближайшее время? – спросил Маккракен.
– Гейнсборо, мистер Маккракен. Подлинный Гейнсборо наивысшего качества.
Маккракен нахмурился от напряжения: он с трудом запоминал имена художников.
– Гейнсборо – это который рисовал аристократов в их загородных парках? На фоне разной недвижимости?
– Точно, мистер Маккракен, – улыбнулся Пайпер. – Вы абсолютно правы. – Что ж, добавил он про себя, сегодня вечером я обязательно выпью с тобой бокальчик шампанского. Гейнсборо того стоит.
Леди Люси перехватила мужа в передней особняка на Маркем-сквер, когда он вешал на крючок плащ.
– Фрэнсис, – прошептала она, – к тебе пришел тот молодой человек из музея. Ждет наверху.
– Как он тебе понравился, Люси? – с улыбкой спросил Пауэрскорт. – И почему шепотом? – Он был уже у основания лестницы. Леди Люси положила ладонь ему на руку.
– Я кое-что выяснила о Кристофере Монтегю, Фрэнсис.
– Что именно? – спросил ее муж, чьи мысли были поглощены Джейсоном Локхартом из Галереи Кларка, который, судя по словам леди Люси, мирно дожидался его в верхней гостиной.
– Вот что. – Шепот леди Люси стал еле слышным. – Примерно за полгода до смерти Кристофера кто-то оставил ему в наследство уйму денег.
– Да ну? – откликнулся Пауэрскорт, пытаясь оценить перспективы, которые открывались перед ним благодаря этой новости. – Откуда ты знаешь?
– Наткнулась на свою троюродную сестру, когда выходила из магазина на Слоун-сквер. Я покупала там одежду для детей. Сара – ты должен помнить Сару, Фрэнсис, вы с ней встречались на свадьбе у Джонатана пару лет назад, – так вот, Сара сказала, что это давно уже ни для кого не тайна.
Джейсон Локхарт из Галереи Кларка сидел на диване, явно слегка нервничая. Он выглядел лет на тридцать пять; на нем были синий костюм с белой рубашкой и скромный галстук.
– Лорд Пауэрскорт, – сказал он, – я пришел сразу же, как только получил вашу записку. Пожалуйста, передайте вашей супруге мои извинения за то, что побеспокоил ее в ваше отсутствие. Чем я могу вам помочь?
– Насколько мне известно, вы собирались издавать журнал, – сказал Пауэрскорт. Его заинтересовал голос Локхарта – он походил на голоса большинства обитателей Олд-Бонд-стрит, но с гласными было что-то не то. – Вместе с Кристофером Монтегю. Не расскажете мне об этом?
– Мы думали назвать его «Рембрандт», – ответил Локхарт. – Журнал для знатоков искусства.
– А что насчет статьи Кристофера, мистер Локхарт? Вы ее читали?
– Нет, – ответил Джейсон Локхарт, – но я знал, в чем ее суть. – Пауэрскорт ждал. – Статья должна была носить название «Подделки под венецианских мастеров». Непосредственным поводом для ее написания послужила выставка, открывшаяся недавно в Галерее Декурси и Пайпера. Там демонстрируются тридцать две картины, якобы кисти Тициана. Кристофер считал, что подлинников среди них всего два, от силы три. Пятнадцать Джорджоне – и только четыре их них настоящие. Двенадцать Беллини – и лишь одно полотно действительно написано этим мастером.
Мастер, подумал Пауэрскорт, возвращаясь к голосу Локхарта. Немножко необычно его гость произносит это слово. Не так ли говорят на севере Англии? Где-нибудь в Йоркшире?
– Простите, – с улыбкой сказал Пауэрскорт, – простите меня за глупый вопрос. Но откуда в галерее вроде вашей или той, хозяевами которой являются Декурси и Пайпер, знают, подлинник перед ними или нет?
Джейсон Локхарт усмехнулся.
– В этом-то все и дело, лорд Пауэрскорт. Галерея находит столько работ Тициана или Джорджоне, сколько сможет. Договаривается с владельцами о том, чтобы показать их на выставке, а затем вернуть обратно или продать. Что касается авторства, то в этом отношении галерея всегда соглашается с владельцем. Если герцог Тьюксбери говорит, что его Тициан подлинный, галерея верит ему на слово. В каталоге всегда печатают мелким шрифтом, что галерея не занимается установлением авторства картин. Таким образом мы снимаем с себя ответственность.
Пауэрскорт пришел к выводу, что первоначальное произношение его гостя определенно йоркширское, хотя столица уже наложила на него свой неизгладимый отпечаток.
– Понятно, – сказал он. – Значит, статья Кристофера Монтегю должна была стать настоящей бомбой. Она отравила бы жизнь всем – владельцам, музеям, дельцам, покупателям, которые не знали бы, что приобрели – подлинную вещь или фальшивку.
– Совершенно верно, – сказал Локхарт. – Трудно придумать что-нибудь другое, от чего разом пострадало бы так много людей.
– Получается, что больше всех пострадали бы Декурси и Пайпер, – сказал Пауэрскорт. – Ведь их выставка была бы непоправимо опорочена.
– Сначала, пожалуй, да, – подтвердил Локхарт. – Им пришлось бы несладко. Однако очень скоро все узнали бы, что остальные галереи ведут себя точно таким же образом.
– А как же ваша работа в другой галерее? – спросил Пауэрскорт, пытаясь собрать мысли воедино. – Разве вашим хозяевам понравилось бы, что вы замешаны в таком предприятии?
– Они все знали заранее, – ответил Локхарт. – По-моему, они решили, что Декурси и Пайпер попросту не вынесут такого удара и их можно будет навсегда исключить из числа конкурентов. На Олд-Бонд-стрит все средства хороши, поверьте мне, лорд Пауэрскорт.
Пауэрскорт вспомнил об итальянских книгах, которые Кристофер Монтегю взял в Лондонской библиотеке и заказал еще где-то.
– А что в этой статье говорилось о фальшивых Тицианах, мистер Локхарт? Что их приобретали во время туров по Европе и покупателей обманывали нечистые на руку продавцы?
Локхарт посмотрел на картину с изображением гималайских предгорий, висящую на стене гостиной. Она была куплена хозяином перед отъездом из Индии, и Пауэрскорту показалось, что его гость сейчас объявит ее подделкой.
– Кристофер считал, что происхождение большинства фальшивок и вправду таково, – ответил Локхарт. – Но есть и еще кое-что. Кристофер собирался заявить, что по меньшей мере три, а то и четыре поддельные картины с выставки написаны совсем недавно. Это стало бы сенсацией.
– А что вы скажете об американцах – о тех богачах, которые за последнее время скупили столько шедевров и все еще продолжают этим заниматься? Выходит, их всех тоже надувают? И они тратят свои тысячи на ничего не стоящее барахло?
– Не знаю, лорд Пауэрскорт. Это одному Богу известно.
Когда Пауэрскорт провожал Джейсона Локхарта к выходу, он вдруг с необыкновенной отчетливостью понял, что наибольшую выгоду из всей этой истории должен был извлечь не кто иной, как сам Кристофер Монтегю. Его вторая книга готовилась к публикации. В его статье подвергалась сомнению подлинность большинства венецианских шедевров в Европе. К кому оставалось бежать несчастному покупателю, если он хотел удостовериться, что его Веронезе настоящий? Что его Тинторетто – не фальшивка? Что его Джорджоне – это действительно Джорджоне? На свете существовал только один специалист, способный оказать такую помощь, и звали его Кристофер Монтегю. Любопытно, подумал Пауэрскорт, какую цену покойный собирался назначить за свои услуги по определению авторства картин. Десять процентов? Пятнадцать? Или все двадцать пять? Возможно, полгода назад на него и впрямь свалилось неплохое наследство, но вскоре он наверняка стал бы еще богаче. Гораздо богаче. Есть ли в лондонском мире искусства другой человек, претендующий на звание Главного Эксперта? И разве не предпочел бы такой человек видеть Кристофера Монтегю мертвым?