Текст книги "Покушение на шедевр"

Автор книги: Дэвид Дикинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

10

Лорд Фрэнсис Пауэрскорт никак не мог справиться с письмом. Он мрачно окинул взглядом то, что ему до сих пор удалось из себя выжать.

«1 ноября 1899 г.

Челси,

Флад-стрит, 64,

миссис Розалинде Бакли.

Уважаемая миссис Бакли!»

Пауэрскорт сочинял письмо возлюбленной покойного Кристофера Монтегю, искусствоведа, незадолго до смерти унаследовавшего весьма внушительную сумму. Он посмотрел на деревья за окном.

«Пожалуйста, извините меня за вторжение в Вашу личную жизнь, – начал он. – Родственники попросили меня расследовать смерть недавно погибшего искусствоведа Кристофера Монтегю. Мне намекнули, что Вы с ним дружили. Я был бы Вам очень признателен, если бы Вы согласились уделить мне немного времени для короткого разговора о Кристофере. Естественно, наш разговор будет строго конфиденциальным. Я с удовольствием зайду к Вам на Флад-стрит в любой час, который Вы сочтете удобным. Если же дела приведут Вас в окрестности Маркем-сквер, мы с женой будем счастливы принять Вас у себя.

Искренне Ваш, Пауэрскорт».

Он еще раз перечитал письмо. Не слишком ли холоден его тон? Кажется, примерно так выражаются адвокаты, когда хотят сообщить клиенту плохие вести. Может быть, стоило сказать больше, чем у него получилось? Упомянуть о том, что возможны новые преступления? Нет, решил он, лучше оставить все как есть.

Но одно обстоятельство беспокоило его сильнее других. Разведка леди Люси донесла, что мистер Бакли – юрист, компаньон известной фирмы «Бакли, Бригсток и Брайтуэлл». И что этот самый мистер Бакли по меньшей мере на двадцать лет старше своей жены. И что его, мистера Хораса Алоизиуса Бакли, не видели на работе уже больше трех недель. Его ни разу не видели там после того дня, когда погиб Кристофер Монтегю.

Джонни Фицджеральд решил получить от прогулки на Олд-Бонд-стрит максимум удовольствия. Под мышкой у него был зажат большой сверток. Он с любопытством вглядывался в окна галерей, рассматривал картины с надписью «Продается», читал объявления о скором открытии новых выставок, сулящие посетителям бездну наслаждения.

Он вошел в приемную фирмы «Кларк и сыновья» и словно очутился в вестибюле одного из лондонских клубов: все стены здесь были увешаны портретами предыдущих Кларков, надменных, респектабельных господ в строгих темных костюмах.

– Доброе утро, – жизнерадостно поздоровался Джонни с юношей, сидевшим за стойкой.

– Доброе утро, сэр, – ответил тот. – Чем могу быть вам полезен?

– Тут у меня Леонардо, – сообщил Фицджеральд. – Он принадлежит моей тетке. Она подумывает его продать. Вы не могли бы поглядеть на него и сказать, сколько он стоит?

Услышав имя Леонардо, юноша встрепенулся. Он работал в фирме всего недели две-три, но и за это недолгое время успел понять, что картины Леонардо ценятся выше любых других. Его будут помнить как человека, благодаря которому Кларк заполучил шедевр гениального да Винчи. Он прославится – и за этим наверняка последуют предложения о более выгодной работе.

– Конечно, сэр. Очень мудро с вашей стороны принести его к нам. – Юноша нажал кнопку звонка на своем столе. – Если вам угодно будет пройти со мной, сэр, один из наших специалистов поговорит с вами и оценит картину.

Фицджеральда препроводили в маленькую комнату этажом выше – ее окна выходили на зады Олд-Бонд-стрит. Здесь стоял мольберт и несколько отнюдь не новых стульев. На маленьком журнальном столике уныло поник увядший букет.

– Через минуту к вам подойдет мистер Прендергаст, сэр. – Юноша слегка поклонился и отправился обратно в приемную, по дороге размышляя о том, что он расскажет сегодня вечером своим друзьям. «Просто взял да и вошел с улицы, а под мышкой у него самый что ни на есть настоящий Леонардо. Можете себе представить?»

Интересно, в каком возрасте становятся экспертами-искусствоведами, подумал Джонни Фицджеральд. Ответ не заставил себя ждать: в комнату вошел второй юноша, назвался Джеймсом Прендергастом и тепло пожал Фицджеральду руку. На вид Фицджеральд дал бы ему чуть меньше тридцати.

– Доброе утро, сэр. Не возражаете, если мы посмотрим вашу вещь?

Фицджеральд развернул картину и поставил ее на мольберт.

– Моя фамилия Фицджеральд – лорд Фицджеральд из ирландских пэров, если уж быть точным, – сказал он. – Вот, пожалуйста: «Благовещение» Леонардо.

Большинство итальянских благовещений происходило средь бела дня. Однако Леонардо выбрал для этого события раннее утро. Яркий солнечный луч падал через окно на лицо Девы Марии. Ее зеленое платье ниспадало на пол изящными складками. Прямо перед окном, опершись на столик, стоял ангел Божий, одетый в нечто светло-голубое. При внимательном рассмотрении в комнате можно было обнаружить скромную узкую кровать и подставку с тазиком для умывания. Сцена была окутана ореолом загадочности; Дева глядела немного испуганно, словно не могла поверить, что все это ей не грезится.

– Посмотрите на складки, лорд Фицджеральд, – благоговейно произнес Прендергаст. – Как великолепно изображены тени, не правда ли? – Он помедлил, соображая, какую можно будет назначить цену, если перед ним действительно подлинник. А ведь похоже на то! Когда он задавал следующий вопрос, в его голосе прозвучала алчная нотка. – Позвольте спросить, давно ли картина у вас, сэр? Как она была приобретена?

– Вообще-то она не моя, – ответил Джонни. – Полотно принадлежит моей тетке. Какой-то дальний родственник купил в Милане, когда путешествовал по Европе много-много лет назад. У тетки дома столько этого добра, что и сказать страшно!

При упоминании о других сокровищах, которые также могут достаться их фирме, лицо молодого человека просветлело. Он не был специалистом по Леонардо – честно говоря, он едва ли отличил бы Корреджо от Караваджо, – но ему было известно, что Леонардо жил в Милане. В этом он был практически уверен. Или в Милане жил не да Винчи, а Тициан?

– Великолепное произведение, сэр. Не могли бы вы пройти со мной к одному из наших ведущих специалистов – его кабинет на третьем этаже? Он будет счастлив увидеть вашу картину.

Чем выше по лестнице, тем старше они становятся, подумал Джонни, поднимаясь вслед за Прендергастом на третий этаж. Это неправильно – ведь взбираться по ступенькам легче всего как раз молодым. Может, сверху открывается лучший вид на окрестности?

– Мистер Роберт Мартин – лорд Фицджеральд. А это Леонардо сэра Фицджеральда, – представил их Прендергаст. Джонни был польщен тем, что к его «Благовещению» здесь относятся, как к живому человеку. Роберт Мартин оказался невысоким господином лет сорока с небольшим. У него было респектабельное брюшко и очень сильные очки на носу.

– Искренне рад познакомиться с вами, лорд Фицджеральд, – сказал он. – Так, значит, вот он, ваш Леонардо! – Джонни отметил тот же благоговейный тон. Похоже, в присутствии шедевров старых мастеров весь персонал фирмы «Кларк и сыновья» ведет себя так, словно находится в церкви. Мартин вынул увеличительное стекло и внимательно осмотрел картину. – Краски наложены практически так же, как на «Мадонне на скалах», хранящейся в Национальной галерее, а она, несомненно, принадлежит кисти Леонардо. И еще, взгляните на нижний левый угол. Там все прописано крайне слабо, как будто художник не довел свою работу до конца.

– И что это означает? – громко осведомился Джонни, решив, что не станет понижать голос до шепота вслед за торговцами.

– Видите ли, милорд, – ответил Мартин, – это повышает вероятность того, что ее написал именно Леонардо. Он знаменит тем, что никогда не заканчивал свои работы. Наверное, ему становилось скучно. Или в голову приходила какая-нибудь новая идея. В этом смысле Леонардо не знает себе равных – удивительно плодовитый мозг, скажу я вам! – В устах Мартина это прозвучало так, точно он каждый вторник ужинает с Леонардо в своем клубе на Пэлл-Мэлл. – Однако, лорд Фицджеральд, боюсь, мы еще не перестали испытывать ваше терпение. Наш управляющий тоже хотел бы увидеть эту картину. Сами понимаете – не каждый день мы удостаиваемся чести лицезреть такие шедевры, верно, Прендергаст? – Он кивнул в сторону своего более молодого коллеги. – Не возражаете, если мы поднимемся еще на один этаж, в кабинет нашего управляющего? Мистер Кларк – мистер Джеримайя Кларк – уже четвертый в своем роду, занимающий этот пост. Мы гордимся такой стабильностью в нашем переменчивом мире.

Если возраст сотрудников действительно соответствует номеру этажа, мистеру Джеримайе Кларку должно быть за шестьдесят, подумал Джонни. Но ошибся. Джеримайе Кларку было далеко за семьдесят – бодрый старик с ярко-красными щеками и целой копной седых волос.

– Так-так, – сказал он, вглядевшись в картину, – это поистине поразительно! – Он отошел в дальний конец своего огромного кабинета и посмотрел на холст издалека. Затем переместился поближе и окинул его взором со среднего расстояния. Потом подобрался к нему на какие-нибудь полметра и минуты две пристально изучал ангела. Мартин и Прендергаст торжественно замерли по обе стороны картины, словно только что принесли ее к церкви и выставили там на всеобщее обозрение.

– Поразительно, – снова повторил Кларк. – И каково же ваше мнение, мистер Мартин?

Мартин заговорил почти шепотом:

– Мне кажется, сэр, у нас есть серьезные основания полагать, что это и вправду еще неизвестный широкой публике Леонардо. Но мне необходимо свериться с документами. Думаю, не мешало бы привлечь к делу экспертов.

– Мы могли бы сделать вам предложение прямо сейчас, если вы готовы его рассмотреть. – Джеримайя Кларк повидал на своем веку множество людей, которые приходили в его фирму с ценными произведениями искусства, отчаянно нуждаясь в наличных. Однако Джонни Фицджеральд был готов к такому повороту событий.

– Что же вы можете сейчас предложить? – сказал он с улыбкой. – Я уверен, что после того, как мир убедится в подлинности картины, она будет стоить намного дороже.

– Пожалуй, мы могли бы сойтись на четырех, а то и на пяти тысячах фунтов. Наличными, – произнес Кларк. Джонни предупредили, что, если его картину признают подлинной, торги на ее продаже начнутся примерно со ста тысяч фунтов, и американские миллионеры на этом не остановятся. Во всем мире уцелело так мало работ Леонардо, что теперь они практически бесценны.

Кларк заметил, что названные им суммы не произвели на гостя особого впечатления.

– Однако, лорд Фицджеральд, – промурлыкал он, – мы настоятельно советуем вам не спешить. Впрочем, было бы очень полезно оставить картину у нас на недельку или чуть больше, чтобы наши эксперты могли как следует ее осмотреть.

– Нет, – ответил Джонни Фицджеральд. Трое торговцев обменялись изумленными взглядами. Такого не случалось еще ни разу за всю стосемидесятилетнюю историю фирмы. Клиент отказывается предоставить свою картину для экспертизы! Да это просто немыслимо!

– Но почему? – резко спросил Мартин.

– Я отнюдь не против того, чтобы эксперты поглядели на нее и разобрались, что к чему, – сказал Фицджеральд. – Но я должен забрать картину с собой. Когда вы договоритесь с экспертами, дайте мне знать, и я принесу ее обратно. И буду приносить столько раз, сколько понадобится.

– Но почему же? Вы нам не доверяете? – спросил Джеримайя Кларк.

– Все дело в моей тете, – пояснил Джонни. – Картина ведь принадлежит ей, понимаете ли. Пять лет назад она решила продать своего Ван Дейка. Отнесла его к одному из ваших конкурентов, тут, неподалеку, – тогда она была гораздо легче на подъем, чем нынче. В галерее сказали, что ее полотно ничего не стоит, и отослали его назад. А тремя годами позже ее Ван Дейк был продан за огромные деньги. Видите ли: галерея вернула ей вовсе не оригинал, а копию. А оригинал остался у них, и через некоторое время они его продали. Слава Богу, моя тетушка читает все газеты и журналы подряд, иначе она так и не узнала бы, что произошло.

Кларк и его коллеги сочувственно зацокали языками.

– Какие негодяи! Так обмануть клиента! Это непростительно!

Однако вид у них был при этом слегка пристыженный. Джонни взял картину, снова завернул ее в толстую оберточную бумагу и вежливо распрощался со всеми.

– Так, значит, сообщите мне, когда ваши эксперты захотят ее осмотреть, – весело сказал он, направляясь к двери. – Я сам принесу ее вам, обещаю. Буду ждать от вас весточки, джентльмены. А пока желаю всего наилучшего!

Очутившись на улице, Джонни Фицджеральд громко рассмеялся – уж больно смешные физиономии были у сотрудников фирмы, когда они его провожали. Затем он окинул взглядом дома, стоящие вдоль Олд-Бонд-стрит, и задержался на вывеске, которая гласила: «Декурси и Пайпер, торговля произведениями искусства».

– Доброе утро, – жизнерадостно приветствовал Фицджеральд молодого человека за стойкой.

– Доброе утро, сэр, – откликнулся тот. – Чем могу быть вам полезен?

– Тут у меня Леонардо, – принялся объяснять Фицджеральд. – Он принадлежит моей тетке…

– Как ты думаешь, Люси, что она наденет? – спросил лорд Фрэнсис Пауэрскорт у своей жены.

– Удивительно слышать такой вопрос от мужчины, – ответила леди Люси.

– То есть она вряд ли придет в черном, правда? – продолжал Пауэрскорт. – А с другой стороны, ей будет не так уж уютно в розовом или в чем-нибудь вроде того, разве я не прав?

Леди Люси рассмеялась.

– Я уверена, что ты все угадаешь, если как следует подумаешь, Фрэнсис. Даже ты. Могу смело побиться с тобой об заклад, что она будет в сером. Скорее всего, в темно-сером. Печаль, но не то чтобы явный траур. Возможно, черная шляпка.

Миссис Розалинда Бакли необычайно быстро откликнулась на предложение Пауэрскорта посетить его на Маркем-сквер. Ее ждали уже через пять минут. Хозяин поинтересовался у леди Люси, не получится ли беседа более откровенной в присутствии другой женщины. Леди Люси некоторое время обдумывала этот вопрос.

– Может быть, женщине она рассказала бы о своей личной жизни больше, чем мужчине, если бы говорила с ней наедине. Да, наверняка. Но говорить одновременно с мужчиной и женщиной ей будет трудно. Думаю, в такой ситуации она не захочет откровенничать. Лучше побеседуй с ней сам, Фрэнсис. Желаю удачи!

Когда миссис Розалинду Бакли провели в столовую на втором этаже, Пауэрскорт увидел, что она и впрямь выбрала для визита темно-серое платье. У этой высокой, стройной женщины – должно быть, она на дюйм-другой выше покойного Кристофера Монтегю, подумал Пауэрскорт, – были курчавые русые волосы, полные губы и большие, очень грустные карие глаза. Она выглядела примерно лет на тридцать – точнее сказать было трудно. Пауэрскорт решил, что в нее легко влюбиться любому мужчине независимо от его возраста.

– Миссис Бакли, – произнес он, поднявшись с кресла и при этом уронив на пол «Таймс», – как любезно с вашей стороны, что вы пришли. Садитесь, пожалуйста. – Он показал ей на кресло напротив своего собственного. Она начала снимать перчатки. Перчатки, заметил Пауэрскорт, были черные.

– Лорд Пауэрскорт, – сказала она, тщетно пытаясь выдавить из себя улыбку, – это самое малое, что я могу сделать ради погибшего мистера Монтегю. Прошу вас, задавайте любые вопросы, какие сочтете нужными. Я постараюсь вытерпеть все.

Боже мой, мелькнуло в голове у Пауэрскорта, надеюсь, она не собирается расплакаться прямо сейчас? Плачущие женщины всегда выбивали его из равновесия.

– Пожалуй, я начну с самого простого вопроса, миссис Бакли, – сказал он. – Сколько времени продолжалась ваша дружба с мистером Монтегю?

Оба они понимали, что означает слово «дружба».

– Около полутора лет, – ответила она.

– Правда? Так долго? – спросил Пауэрскорт. – А как вы познакомились, не расскажете?

– Мы встретились на предварительном просмотре выставки испанских картин на Олд-Бонд-стрит. Я пришла туда с одной из своих сестер. Кристофер, то есть мистер Монтегю, был просто заворожен этими картинами.

– Вы знали о статье, над которой он работал перед смертью? – спросил Пауэрскорт.

– Да, знала, – с гордостью ответила миссис Бакли. – У меня был ключ к его квартире на Бромптон-сквер. По вечерам, после наступления темноты, я часто навещала там Кристофера.

Пауэрскорт живо представил себе, как она, стараясь держаться подальше от света фонарей, спешит мимо Бромптонской молельни к укромному убежищу своего любовника.

– Помните ли вы, о чем там говорилось? – спросил Пауэрскорт. – Извините, если мои вопросы причиняют вам боль.

Миссис Бакли пристально поглядела на Пауэрскорта.

– Я не помню доказательств, – начала она. – Там было много ужасно ученых ссылок на труды итальянских и немецких профессоров. Но суть сводилась к тому, что большинство картин из Галереи Декурси и Пайпера, с выставки, посвященной венецианской живописи, не являются подлинными. Некоторые из них представляют собой старинные копии, а некоторые – недавние подделки.

Пауэрскорт читал первую книгу Кристофера Монтегю об истоках Возрождения. Вдруг его осенила блестящая догадка – ибо рассуждения Монтегю об итальянских картинах яснее ясного говорили о том, что автор влюблен в Италию, в ее искусство, свет, природу, города, в ее национальную кухню и даже в ее вина.

– Вам наверняка известно, что примерно за полгода до гибели мистер Монтегю унаследовал очень крупную сумму денег, – спокойно произнес он. – А знаете ли вы, как он собирался ее использовать?

Наступила долгая пауза. Пауэрскорт заметил, что руки миссис Розалинды Бакли крепко стиснули подлокотники кресла, в котором она сидела. В тишине слышалось отчетливое тиканье часов, доставшихся леди Люси от деда. Вдалеке раздался плач – похоже, кто-то из детей свалился с лестницы.

– Знаю, – обронила она. И вновь замолчала. Пауэрскорт ждал. Плач вдали постепенно сошел на нет: видимо, ушибленного ребенка отнесли в детскую на верхнем этаже. А Пауэрскорт все еще ждал. Потом его терпение кончилось.

– Позвольте мне помочь вам, миссис Бакли, – заговорил он, глядя прямо в ее большие карие глаза. – Пожалуйста, поправьте меня, если я ошибусь. Я думаю, мистер Монтегю собирался купить дом или виллу в Италии. Возможно, он уже купил ее. Где-нибудь в Тоскане – это, наверное, были его любимые края. Он замечательно писал о Тоскане и особенно о Флоренции. Может быть, где-нибудь между Флоренцией и Сиеной?

Наступила очередная долгая пауза. Похоже было, что Розалинда Бакли вот-вот заплачет.

– Вы абсолютно правы, лорд Пауэрскорт, – грустно призналась она. – Два месяца тому назад Кристофер, то есть мистер Монтегю, купил виллу в холмах, неподалеку от Фьезоле. Он собирался писать там свои книги.

Пауэрскорт почувствовал, что задавать вопросы становится все сложнее.

– И вы хотели поселиться там вместе с ним, миссис Бакли? – мягко спросил он. – В тех холмах, откуда открывается такой прекрасный вид на соседние горы?

На сей раз паузы не последовало.

– Да, – с вызовом сказала она. – Конечно, я этого хотела.

Пауэрскорт подумал, что они были бы там очень счастливы – Монтегю, наверное, писал бы свои статьи где-нибудь в тени под деревом, а миссис Бакли возилась бы на солнце в саду, ухаживая за цветами. Но теперь начиналась самая непростая часть беседы.

– Боюсь, что мне все-таки придется поговорить с вами о муже, миссис Бакли, – сказал он. – Это не займет много времени.

Розалинда Бакли понурила голову. Пауэрскорт не понял, что это – стыд или приглашение продолжать.

– Мистер Бакли знал о вашей дружбе с мистером Монтегю?

Миссис Бакли по-прежнему не поднимала головы, разглядывая узор на ковре Пауэрскорта.

– Знал, – сказала она.

– Давно ли он узнал о ней?

– С месяц назад или чуть больше.

Стало быть, примерно за неделю до смерти Монтегю, сообразил Пауэрскорт. Всего лишь за неделю. Но этого хватило бы, чтобы составить план.

– Вам известно, как он раскрыл ваш секрет? – мягко спросил он.

– По-моему, он нашел на моем столе письмо от Кристофера, – печально сказала она, наконец подняв глаза на Пауэрскорта. – Он не имел права читать его.

– Разумеется. – Пауэрскорт поспешил выразить сочувствие. – Могу я спросить, какова была его реакция? – произнес он самым вкрадчивым тоном, на какой только был способен.

Розалинда Бакли ответила ему еще тише. Пауэрскорту пришлось податься вперед, чтобы разобрать слова.

– Он сказал, что высечет нас обоих, – прошептала она. – Хотя мой муж и юрист, в ярости он бывает страшен. – Розалинда Бакли содрогнулась. – Он сказал, что поведение Кристофера недостойно джентльмена.

Интересно, подумал Пауэрскорт, стоит ли задавать следующий вопрос? Но кажется, выбора не было.

– Вы знаете, где находился ваш муж, когда был убит Кристофер Монтегю? – спросил он.

– Мне очень хотелось бы помочь вам выяснить это, лорд Пауэрскорт, – ответила она, – но я не могу. Видите ли, с того самого дня, как мой муж узнал о нашей с Кристофером дружбе, он не приходил домой. С тех пор я его вообще больше не видела.

Когда она ушла, Пауэрскорт растянулся на диване. Черт побери, сказал он себе, совсем из головы вылетело. Я ведь забыл спросить ее о завещании Кристофера Монтегю! Унаследовала ли она все его деньги? А дом в тосканских холмах? Потом он задумался о ее словах в конце разговора, когда он спросил, где был ее муж во время убийства. «Мне очень хотелось бы помочь вам выяснить это», – сказала она. Чем продиктован такой ответ – простой вежливостью? Или она имела в виду, что хочет обвинить своего мужа в смерти Монтегю и избавиться от него раз и навсегда?

«Мне очень хотелось бы помочь вам выяснить это».