Текст книги "Покушение на шедевр"

Автор книги: Дэвид Дикинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

Это как вилка конем в шахматах, сообразил Пауэрскорт. Сохранишь ладью – потеряешь слона. Спасешь слона – потеряешь ладью. Деваться тебе некуда. Если Декурси скажет «да», он погубит свою репутацию. Если скажет «нет», в ход будут пущены мольберты. Пауэрскорт вдруг понял, как умно со стороны Пью было не ставить картины на мольберты сразу же, а придержать их до поры до времени, – это была настоящая бомба с часовым механизмом, заложенная под Галерею Декурси и Пайпера.

– Насколько нам известно, – начал Декурси, – все картины были подлинными.

– Вы в этом уверены? Совершенно уверены, мистер Декурси? – Чарлз Огастес Пью посмотрел прямо в глаза Декурси. В зале стояла полная тишина. Даже репортеры перестали скрипеть карандашами.

– Уверен, – быстро моргая, ответил Декурси.

– Милорд, – сказал Пью, поворачиваясь к судье, – я хочу представить суду вещественное доказательство номер три.

Двое служителей поспешили прочь из зала. Вещественное доказательство номер один лежало на столе перед присяжными. Это был кусок фортепианной струны, похожий на тот, которым задушили Кристофера Монтегю. Обвинение считало, что присяжные должны знать, как выглядит орудие убийства. Вещественное доказательство номер два находилось рядом с ним. Это был галстук кембриджского Тринити-колледжа, найденный в комнате Дженкинса на Банбери-роуд, в Оксфорде.

Служители внесли в зал картину в золоченой раме. В высоту она была приблизительно три фута, в ширину – два с половиной. Носильщики осторожно установили ее на мольберте, ближайшем к свидетельскому месту. В Центральный уголовный суд пожаловал довольно угрюмый венецианский аристократ почти четырехсот лет от роду. Его туловище было расположено под прямым углом к художнику; на нем был голубой камзол и наброшенный на плечи синий плащ. Грудь его украшала великолепная золотая цепочка. Он бесстрастно посмотрел на жюри. Жюри, в ответ, – на него. Судья водрузил на нос другие очки и внимательно изучил своего нового гостя. Зрители за спиной Пауэрскорта задвигались, ища более удобную перспективу.

Пью подождал, пока уляжется волнение, и лишь потом заговорил снова.

– Вы узнаете эту картину? – спросил он у Декурси.

– Да, – сказал Декурси. – Это «Мужской портрет» Тициана.

– В каталоге вашей Венецианской выставки он значится под тридцать четвертым номером, – уточнил Пью, вынимая из кипы документов вышеназванный каталог и демонстрируя его членам жюри. – Не будете ли вы так любезны, – снова обратился он к служителям, – принести сюда вещественное доказательство номер четыре?

По залу прокатился шепоток. Что будет теперь? Что еще извлечет из своего цилиндра этот фокусник Чарлз Огастес Пью? Судья посмотрел на зрителей и поднял молоточек. Шепот утих.

Вскоре на соседнем мольберте появилась вторая картина – тоже в золоченой раме и таких же размеров, три фута на два с половиной. На присяжных воззрился тот же самый венецианец в том же камзоле, том же плаще и с той же цепочкой на груди. Он осуществил то, о чем алхимики грезили на протяжении долгих веков, – воспроизвел себя с абсолютной точностью.

Эдмунд Декурси побледнел. Орландо Блейн тихонько улыбнулся. Зрители так зашумели, что судья громко стукнул молоточком по своему огромному столу.

– Тишина в зале! Прошу вас соблюдать тишину! Еще одно такое нарушение, и я попрошу очистить зал! Мистер Пью!

– Узнаете ли вы эту картину? – спросил тот у Декурси.

– Да, – последовал ответ. – Это «Мужской портрет» Тициана.

– И которая же из двух этих картин подлинная? – твердым голосом произнес Пью.

Декурси внимательно посмотрел на обе картины. Затем перевел взгляд на Пью, словно умоляя его о снисхождении. Это, конечно, не Соломонов суд, подумал Пауэрскорт, наблюдая за разворачивающейся перед ним драмой, но поставленный адвокатом вопрос тоже кажется неразрешимым. Интересно, знает ли ответ на него сам Орландо Блейн? Интересно, знает ли его Пью, – может быть, он сделал на раме одной из картин пометку, чтобы при необходимости отличить фальшивку от подлинника?

Было очевидно, что Эдмунд Декурси ответа не знает. Он смотрел на мольберты, точно школьник – на экзаменационный билет с вопросами, которые он видит впервые в жизни.

– Я не хочу торопить вас, мистер Декурси, – в голосе Пью прозвучала легкая нотка раздражения, – но я вынужден повторить свой вопрос. Какая из этих картин подлинная?

Декурси по-прежнему молчал. Двое благородных венецианцев по-прежнему хмурились на присяжных.

– Та, что слева, – прошептал Декурси.

– Я не уверен, что присяжные вас расслышали, мистер Декурси, – сказал Пью. – Не могли бы вы повторить погромче?

– Та, что слева, – повторил Декурси более громким голосом. Возможно, он прав, подумал Пауэрскорт; у него столько же шансов угадать, сколько и ошибиться.

– Нет, – твердо сказал Пью. – Оригинал стоит справа. – Он опять повернулся к служителям. – Прошу вас, унесите подлинник и оставьте нам копию. Настоящий Тициан слишком ценен для того, чтобы держать его здесь. А по дороге обратно захватите с собой, пожалуйста, вещественное доказательство номер пять.

По рядам зрителей вновь прокатился шепот. Уж не прячется ли за кулисами третий господин из Венеции, готовый погубить репутацию торговца? А может, даже четвертый? Или пятый? Пауэрскорт только теперь понял, каким жестоким может быть судебный процесс. Это похоже на битву, сказал он себе. Не все покидают поле боя живыми. Артиллерия Пью производит гигантские опустошения в лагере противника. На миг его захлестнула волна сочувствия к Эдмунду Декурси. Возможно, они спасут жизнь Хорасу Алоизиусу Бакли, с открытым ртом наблюдающему за драмой, которая разыгрывалась на его глазах. Но сколько других людей погибнет вместо него?

На сей раз на мольберте появился рисунок. Запас Тицианов временно иссяк. Вместо очередного знатного венецианца зрители увидели красавицу, сидящую на фоне выдуманного пейзажа с великолепным закатом. На ней было длинное платье, ниспадающее красивыми складками. Маленькие руки сложены на коленях. А на голове ее красовалась шляпка с самыми роскошными и изысканными перьями, какие только могли раздобыть лондонские модистки конца восемнадцатого века.

– Вы узнаете этот рисунок? – спросил Пью.

Некоторое время Декурси изучал полотно.

– Похоже на Рейнолдса. На сэра Джошуа Рейнолдса, – сказал он наконец.

– Почему вы говорите, что это похоже на сэра Джошуа Рейнолдса, мистер Декурси? – с быстротой молнии отреагировал Пью. – По-вашему, это не подлинник?

– Я в этом не уверен. Не совсем уверен, – ответил Декурси.

– Позвольте мне освежить вашу память. – Пью порылся в своих бумагах. – Вот последний набросок картины, которая называется, если не ошибаюсь, «Кларисса, леди Ланчестер». Сама же картина, мистер Декурси, была недавно продана вашей собственной галереей некоему богатому американцу по имени Льюис Блэк за сумму, превышающую десять тысяч фунтов. Разве не так?

– Так, – промямлил Декурси.

Репортеры снова отчаянно застрочили в своих блокнотах. Две-три пожилых дамы в рядах зрителей вынули веера и пытались с их помощью хоть немного успокоиться. Боже мой, подумал Пауэрскорт, сколько же галлонов выпивки было влито Джонни Фицджеральдом в глотки носильщиков с Олд-Бонд-стрит? Неужто они отпирали кабинеты своих музеев в два часа ночи и показывали ему бухгалтерские книги, покуда остальные лондонцы мирно спали у себя в постелях?

– Послушайте меня, мистер Декурси. Вы были совершенно правы, когда сомневались в подлинности этого Рейнолдса. Если говорить коротко и ясно, это подделка. Больше того, господа присяжные заседатели, – теперь Пью смотрел скорее на жюри, чем на свидетеля, – сей набросок и фальшивый Тициан, которого мы только что видели, были созданы в вашем собственном доме, мистер Декурси, – в норфолкском Декурси-Холле. Вы устроили там мастерскую по изготовлению подделок. Неудивительно, что смерть Кристофера Монтегю сыграла вам на руку. Не случись ее, правда о вашей дьявольской кухне могла бы выплыть наружу. Конечно, мистер Декурси, изготовление фальшивок – весьма прибыльный бизнес. То, что художник напишет за несколько недель или месяцев, можно продать за десятки тысяч фунтов. Неудивительно, что появление в печати статьи Кристофера Монтегю, говоря вашими собственными словами, очень плохо отразилось бы на делах вашей фирмы. Все, что я сказал, чистая правда, не так ли?

Ответ Декурси был ошибкой.

– Вы не сможете доказать ни единого вашего слова.

Пью мигом повернулся к Декурси – его движение было резким, как удар хлыста. Он посмотрел на него. И повысил голос так сильно, что его, наверное, было слышно даже на улице.

– Прошу прощения, мистер Декурси, но я вынужден вам возразить. Я могу доказать свои слова – все до единого. Человек, который изготавливал для вас фальшивые картины, находится сегодня в этом зале! Будьте любезны, встаньте, мистер Орландо Блейн!

25

В зале суда поднялось нешуточное волнение. Примерно восемьдесят пар глаз со всех сторон устремились на стройную, изящную фигуру Орландо Блейна. На него смотрели все двенадцать присяжных, выпрямившийся за своей загородкой Хорас Алоизиус Бакли, сам судья – он разглядывал Орландо, словно тот был каким-то экзотическим цветком из далеких заморских земель, – сэр Руфус Фитч, гадающий, какую еще неожиданность припас для него Пью, простые зрители и репортеры, от удивления чуть было не выронившие карандаши.

– Тишина в зале! Во второй раз повторять не буду!

Судья покраснел от гнева, призывая присутствующих к порядку.

– Ваша честь, – Пью снова понизил голос, – с вашего позволения я попросил бы мистера Декурси на время покинуть свидетельское место. Мне хотелось бы задать несколько вопросов мистеру Блейну.

– Сэр Руфус? – Судья устремил взор на представителя обвинения. В настоящий момент сэр Руфус Фитч не мог ничего поделать. Он кивнул в знак согласия.

Орландо медленно подошел к судейскому столу. Этот человек, занимавшийся обманом в храме искусства, изготавливавший фальшивые копии знаменитых шедевров, обещал говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды. Поверят ли ему присяжные?

– Вы Орландо Блейн, до недавнего времени проживавший в Декурси-Холле в Норфолке? – спросил Пью.

– Да, это я.

– Расскажите, пожалуйста, суду, как вы провели последние месяцы.

– Меня наняли, чтобы копировать работы старых мастеров и писать новые картины – или, если вам угодно, фальшивки – в их стиле для продажи богатым американцам.

– Вы с самого начала знали, на кого работаете? – спросил Пью.

– Нет, – ответил Орландо, – но теперь знаю.

– И на кого же?

– Я полагаю, что моими нанимателями были владельцы фирмы «Декурси и Пайпер», сэр, – сказал Орландо Блейн.

– Почему вы так в этом уверены? – продолжал Пью.

– Из-за Тициана, – сказал Орландо. – Его оригинал прислали ко мне в Норфолк. Он был упомянут в каталоге Венецианской выставки, которая проходила в Галерее Декурси и Пайпера. Таким образом, его могли привезти только оттуда. Эскиз портрета Клариссы, леди Ланчестер, якобы исполненный Рейнолдсом, – моих рук дело. Я же написал и картину «Кларисса, леди Ланчестер» в стиле Рейнолдса, затем проданную фирмой «Декурси и Пайпер» одному американцу, миллионеру. Я получил фотографию мистера Блэка с семьей, вырезанную из американского журнала. Мне было велено написать в стиле Гейнсборо или Рейнолдса портрет женщины, похожей на супругу мистера Блэка, изображенную на этой фотографии. Несколько недель назад я уже написал картину – или, если угодно, фальшивку – в стиле Гейнсборо, так что теперь предпочтение было отдано Рейнолдсу. – Произнося слово «фальшивка», Орландо каждый раз слегка вздрагивал, но Пауэрскорт настоял на том, чтобы вещи были названы своими именами. – Я с детства любил Рейнолдса.

– Так-так, – поспешно прервал его Пью, справедливо полагающий, что присяжных едва ли интересует, кого именно из старых мастеров предпочитает его свидетель. – Позвольте мне подытожить ваши слова для уважаемых членов жюри. Живя в Норфолке, вы изготавливали на заказ фальшивые картины в стиле старых мастеров. Вам предъявляли требования – вы их удовлетворяли. Иначе говоря, вы были единственным работником в мастерской по изготовлению фальшивок для фирмы «Декурси и Пайпер». Если бы статья Кристофера Монтегю, о которой мы уже так много слышали, была опубликована, как это повлияло бы на вашу работу?

– Я уверен, это положило бы конец производству фальшивых картин, – сказал Орландо. – Каждую картину, выставленную на продажу в Галерее Декурси и Пайпера, стали бы изучать с лупой. Владельцы галереи просто не посмели бы поддерживать фабрикацию подделок в таком масштабе. Какими бы удачными ни были эти подделки. – Он криво улыбнулся бледной Имоджин, которая сидела в пятом ряду.

– Таким образом, мистер Блейн, – тон Пью был добродушно-ободряющим, – если бы статью опубликовали, поток фальшивок вскоре должен был бы иссякнуть. Но в отсутствие этой статьи маленький золотой прииск на севере Норфолка продолжал бы функционировать: вы по мере своих сил производили бы для фирмы «Декурси и Пайпер» подделки, а они продолжали бы продавать их легковерным американцам за большие, порой прямо-таки огромные суммы – достаточно вспомнить цену, назначенную за Рафаэля, о котором здесь уже шла речь. Пропажа статьи гарантировала дальнейшее обогащение Декурси и Пайпера. Я прав?

– Правы, сэр. – Орландо Блейн осторожно кивнул.

– Вопросов больше нет, – сказал Пью. Сев на место, он как следует глотнул из стакана холодной воды, чуть сдобренной джином.

Сэр Руфус медленно поднялся на ноги. Теперь и ему, представителю обвинения, пришла пора мутить воду.

– Мистер Блейн, – сказал он, глядя на нового свидетеля с явной неприязнью, – сколько вам платили за ваши фальшивки?

Пью знал, что этого не избежать. Вечером накануне заседания он подробно объяснил Орландо, как ему следует отвечать на подобные вопросы.

– Мне ничего не платили, сэр, – ответил Орландо. – Я работал в счет долга.

– Каков был размер долга? И как он появился?

Пауэрскорт думал, что Пью выдвинет протест.

Но адвокат спокойно сидел на своем месте. Видимо, он ждал более подходящего момента для контрнаступления.

– Долг составлял десять тысяч фунтов. Я задолжал эти деньги за игорным столом в Монте-Карло.

Публика снова заволновалась. Репортеры не верили своим ушам. Это звучало слишком хорошо для того, чтобы быть правдой. Некоторые из них уже широко ухмылялись, представляя себе, как великолепно эта история будет выглядеть на газетных страницах. Такого и нарочно не придумаешь!

– Раньше вас когда-нибудь сажали в тюрьму за долги, мистер Блейн? – Тон сэра Руфуса был до предела оскорбительным.

– Нет, – сказал Орландо. Позже он признавался Имоджин, что едва преодолел искушение добавить: «А вас?»

– Вы мошенничали за игорным столом в Монте-Карло? – Сэр Руфус старался как мог.

– Нет, – ответил Орландо, вспомнив, что говорил Пью насчет необходимости сохранять спокойствие в любых обстоятельствах.

– Какие еще преступления вы совершали, мистер Блейн?

– Возражаю, ваша честь, – вскочил на ноги Пью. – Мой ученый коллега пытается опорочить свидетеля.

– Я только хочу выяснить, можно ли доверять его показаниям, – сказал сэр Руфус, глядя на жюри с высокомерием школьного директора. – Человек, который проигрывает в казино чужие деньги, человек, который обманывает любителей живописи, подсовывая им подделки, не может считаться надежным свидетелем.

– Я хотел бы напомнить вам, сэр Руфус, – сказал судья, украдкой бросая взгляд на часы, – что мы рассматриваем обвинение мистера Бакли в убийстве, а не читаем жюри лекции на темы морали. Возражение принято.

Сэр Руфус Фитч сел на место. Интересно, подумал Пауэрскорт, будет ли Пью задавать еще какие-нибудь вопросы? Вражеский корабль, безусловно, пострадал от обстрела. Он весь в пробоинах, однако еще не затонул. Пью снова поднялся на ноги. Он заметил, как судья смотрел на часы. Его поезд должен был отправиться с Ватерлоо примерно через полчаса.

– У меня больше нет вопросов к этому свидетелю, – сказал адвокат. – Я хотел бы еще раз вызвать мистера Декурси, ваша честь.

Эдмунд Декурси неохотно вернулся на свидетельское место. Он был бледен как смерть.

– Мистер Декурси, – сказал Пью, снова пригубив из стакана, – работал ли у вас в галерее до недавнего времени корсиканец по имени Пьетро Морадзини – кажется, он был носильщиком?

– Да, работал, – признал Декурси, гадая, какое направление примет эта очередная атака.

– А работал ли он у вас тогда, когда был убит Кристофер Монтегю?

– По-моему, да. Вскоре после этого ему пришлось вернуться домой.

– Боюсь, мистер Декурси, – поспешно продолжал Пью, понимая, что в любую минуту может последовать новое возражение со стороны сэра Руфуса, – что в нашей стране к корсиканцам относятся с некоторым подозрением. Печально, но факт. Защита навела справки об этом Пьетро Морадзини. – Пью порылся в своих бумагах. Пауэрскорт был уверен, что адвокат прекрасно знает, где находится нужная ему телеграмма. – Вот это, – наконец объявил Пью, вынув из кипы бумаг один листок и подняв его над головой, – телеграмма от начальника полиции города Кальви, одного из крупнейших городов на Корсике. – Он поглядел на присяжных. – Пьетро Морадзини был вынужден покинуть остров из-за вендетты – так называется по-итальянски кровная месть. Он убил человека прямо в городе Кальви. Родственники убитого поклялись ему отомстить. Недавно ему позволили появиться на родине только для того, чтобы похоронить мать. Корсиканцы очень уважают подобные обряды. Но после похорон ему снова придется уехать. Подпись: капитан Антонио Империали, начальник полиции Кальви. – Пью выдержал короткую паузу. – Вы знали, что наняли на работу убийцу, мистер Декурси?

– Нет, не знал. – Декурси начал заикаться. Это был худший вечер в его жизни.

– Уважаемый капитан Империали не сообщил, как именно была убита его жертва. Возможно, ее застрелили. Возможно, зарезали. А может быть, удавили, мистер Декурси? Кажется, это весьма распространено на Корсике?

На несколько мгновений в зале наступила глубокая тишина.

– Я хочу подчеркнуть, мистер Декурси, что у вас был мотив для убийства Кристофера Монтегю. У вас была возможность сделать это руками преступника-корсиканца, которого вы приняли на работу. Так это вы убили Кристофера Монтегю?

– Я его не убивал, – сказал Эдмунд Декурси.

– Поставим вопрос иначе: вы подослали убийцу на Бромптон-сквер?

– Возражаю, ваша честь, – вмешался сэр Руфус. – Это несправедливый и неоправданный способ ведения допроса.

– Мистер Пью?

– Я пытаюсь обратить внимание жюри на то, что это страшное преступление вполне могли совершить и другие люди, ваша честь.

– Возражение принято, мистер Пью.

– Больше вопросов нет, – сказал Пью и опустился на место. Он и так успел нанести противнику немалый ущерб. Теперь можно было с чистой совестью снова наполнить стакан и глотнуть освежающей влаги.

В тот самый час, когда судья Браун ехал отдыхать в Гемпшир, премьер-министр совещался со своим личным секретарем у себя в кабинете на Даунинг-стрит, 10.

– Вы только взгляните, Макдоннел, – сказал премьер, кивая на груду телеграмм из Южной Африки на своем столе. – Одна неудача за другой. Проклятые буры все время нападают неожиданно. Наши генералы никак не могут за ними уследить. Я уж не говорю об этих дурнях из Военного министерства и Министерства по делам колоний. Если так пойдет дальше, мы проиграем эту чертову войну. Надо срочно принимать меры.

– Да, премьер-министр, – ответил Шомберг Макдоннел.

– Вы знаете мои правила, – продолжал премьер-министр, сокрушенно покачав головой. – Обычно я стараюсь не мешать другим министрам и генералам. Пусть сами справляются со своей работой. Но больше так продолжаться не может. Тамошняя разведка явно никуда не годится. Никто не знает, где эти чертовы буры. Никто не знает, откуда ждать их следующего удара. Я хочу, чтобы там был мой человек, Макдоннел, – конечно, он будет подчиняться генералам, но в основном он должен работать на меня.

Премьер-министр поднялся на ноги.

– Найдите мне самого лучшего разведчика в Британии, – сказал он. – Мне плевать, носит он сейчас мундир или нет. Найдите его к утру понедельника. И доставьте сюда в понедельник после полудня.

И с этими словами премьер медленно вышел из комнаты.

– Слушаюсь, премьер-министр, – сказал ему вслед Макдоннел.

В тот вечер мнения присутствующих в кабинете Чарлза Огастеса Пью разделились. Джонни Фицджеральд был убежден, что присяжные больше не верят в виновность Бакли. Леди Люси не сомневалась, что они будут вынуждены его оправдать. Но Пауэрскорт не был в этом так уж уверен. Пью – тоже. После тяжелого дня в суде он выглядел измотанным.

– Ни за что не пропустил бы этого зрелища, – сказал он, устроившись в кресле и, как обычно, водрузив ноги на стол. – Когда сэр Руфус уходил, он был раздражен до крайности. Даже не попрощался со мной напоследок!

И, закинув назад голову, Пью вновь разразился своим громовым смехом. Похоже, напряжение начинало его отпускать.

– Но я не думаю, что все кончено. Еще нет. Осталось сорок восемь часов, Пауэрскорт. Всего два дня. В понедельник дело закроют. У меня есть еще парочка свидетелей, а может, и больше. – Он задумчиво посмотрел на Пауэрскорта. – Затем сэр Руфус подведет итог со стороны обвинения. Я подведу итог со стороны защиты. Судья Браун изложит свои соображения. Одному Богу известно, какими они будут. А потом… – Он сделал паузу и снова взглянул на Пауэрскорта. – Потом наступит черед присяжных. И двенадцать законопослушных граждан скажут свое слово.