Текст книги "Покушение на шедевр"

Автор книги: Дэвид Дикинсон

Без десяти четыре пополудни Пайпер давал третье по счету объяснение случившегося Грегори Хопкину, директору Национальной галереи. Уильям Маккракен, купивший фальшивого Гейнсборо за пятнадцать тысяч фунтов и подлинного Рафаэля за восемьдесят пять, должен был присоединиться к ним через десять минут. Родерик Джонстон, главный хранитель отдела Возрождения, сидел слева от директора, очень надеясь, что разговор не зайдет о его роли в истории с определением подлинности и продажей рафаэлевского шедевра.

Хопкин практически не сомневался, что его потчуют беззастенчивой ложью. Он не понимал, как Пайпер мог не знать о том, что делал Декурси. Он не понимал, как инструкции по созданию фальшивок могли поступать в Норфолк без участия обоих компаньонов. Будь этот мир совершенным, он вышвырнул бы Уильяма Аларика Пайпера из своего кабинета и бросил на растерзание волкам. Однако, как грустно напомнил себе Грегори Хопкин, слушая брань, которой с видом оскорбленной невинности осыпал Декурси его компаньон, наш мир отнюдь не совершенен. Как и в любом подобном сообществе, в лондонских кругах профессионалов от искусства больше всего на свете боялись скандала. Торговцы картинами и владельцы художественных галерей гораздо лучше своих клиентов знали о том, сколь тонка грань, отделяющая фальшивого Ван Дейка от настоящего или подлинного Тициана от талантливой копии Орландо Блейна. Вся их предпринимательская деятельность строилась на доверии. Покупателям внушали уважение элегантные кабинеты, прекрасные костюмы, вежливые голоса продавцов из высших классов английского общества. Их всеми возможными способами убеждали в том, что в мире искусства властвуют высочайшие нравственные нормы и обману здесь попросту нет места.

Если разразится скандал, весь лондонский рынок искусства будет повергнут в хаос. Клиенты отправятся в другие города – Париж или Рим. Американцы, которые оживили рынок, подняв цены на Олд-Бонд-стрит до немыслимых высот, тоже отправятся куда-нибудь еще. Никто больше не поверит на слово лондонским торговцам и искусствоведам. На них надолго ляжет каинова печать. Если они и восстановят свою репутацию, это произойдет лишь спустя много лет. Хопкин вынужден был признаться себе, что проблемы с первыми двумя американцами Пайпер решил довольно ловко. Но третий заплатил ему больше всех. Восемьдесят пять тысяч фунтов за Рафаэля – на данный момент это был мировой рекорд. Да еще пятнадцать тысяч за Орландо Блейна, замаскированного под Гейнсборо. Так что Уильяма Маккракена следовало умиротворить любой ценой.

Первый обмен мнениями нельзя было назвать многообещающим.

– Что будем делать с этими паршивыми подделками? – спросил Маккракен, теперь уже не просто богатый заграничный посетитель Национальной галереи, а настоящий железнодорожный магнат, безжалостный миллионер. Развернув картины, он поставил их на стул рядом с собой.

Пайпер снова воспроизвел свой отработанный монолог о том, как гнилое яблоко было удалено из кадушки, нарыв вскрыт, авгиевы конюшни очищены и как вследствие этого перед «Галереей Солсбери» засияло новое будущее.

– Утром я встречался с юристами, – сообщил Маккракен. – Эта штука, – он указал на Гейнсборо, скромно дожидающегося на стуле своей участи, – фальшивка.

– Позвольте мне уверить вас, мистер Маккракен, – директор Национальной галереи решил, что миллионер может лучше отнестись к словам человека с чистыми руками, – что, если вы пожелаете аннулировать сделку, мистер Пайпер немедленно вернет все ваши деньги.

– У меня готов чек, мистер Маккракен. Выписанный на ваше имя. – Пайпер выудил из кармана чек на пятнадцать тысяч фунтов и положил его на стол.

– Подумаешь, мелочь, – огрызнулся Уильям Маккракен. – Вы содрали с меня восемьдесят пять тысяч фунтов за другую подделку, которую состряпал по вашему заказу тот художник в Норфолке.

– Этот Рафаэль – не подделка, мистер Маккракен. Он настоящий, – сказал Уильям Аларик Пайпер.

– После того что мы услышали за последние несколько дней в суде, джентльмены, – голос Маккракена звучал презрительно, – ни одно жюри присяжных в мире невозможно будет убедить, что он настоящий.

– Я не стал бы утверждать это так категорически, – осторожно заметил Пайпер. – В любом случае я подготовил и другой чек – на восемьдесят пять тысяч фунтов. – Точно банкомет, сдающий карты, Пайпер положил второй чек рядом с первым.

– Это вполне разумное предложение, – сказал Грегори Хопкин. – Что касается подлинности вашего Рафаэля, мистер Маккракен, то я уверен, что ни один квалифицированный эксперт в ней не усомнится. Мистер Джонстон, который сидит слева от меня, считается самым лучшим знатоком ренессансной живописи в Британии, если не во всей Европе. Он считает эту картину подлинной. С ним согласны и все остальные специалисты из нашей галереи, включая меня. Мы все засвидетельствуем в суде, что этот Рафаэль – отнюдь не фальшивка. Вы должны будете найти свидетелей, которые придерживаются другого мнения. Это может оказаться нелегко.

Что-то вдруг словно оборвалось в душе Уильяма Маккракена. Он устал от вежливых речей, от аристократического лоска всех этих проклятых англичан. Ему вдруг страшно захотелось обратно в Нью-Йорк и Бостон, где все гораздо понятнее, захотелось к простым и честным жителям его родного Конкорда, штат Массачусетс. Он-то думал, что искусство можно скупать, как дома, или лошадей, или яхты. А сам будто очутился в зеркальном лабиринте, полном этих скользких людишек, которые так и норовят надуть его на каждом шагу.

– Ладно, я возьму чеки, джентльмены, – сказал он. – Надоели вы мне все – дальше некуда. Я возвращаюсь в Штаты. А со своими паршивыми картинами можете делать что хотите. Мне плевать.

С этими словами Уильям Маккракен взял чеки и вышел из комнаты, сердито хлопнув дверью.

– Мистер Пайпер, – сказал директор Национальной галереи. Ему в голову только что пришли две ужасные мысли. – Этот Рафаэль – подлинник или фальшивка?

– Подлинник, – сказал Пайпер.

– А чек, – продолжал Грегори Хопкин, – чек на восемьдесят пять тысяч фунтов – он подлинный? Или тоже… как бы это поудачнее выразиться…

– Чек, господин директор… – Пайпер подумал, что на его банковском счету едва ли что-нибудь осталось. – Чек, как и Рафаэль, безусловно, подлинный.

– Не снимай пальто, Фрэнсис. – Леди Люси ждала Пауэрскорта у парадных дверей дома на Маркем-сквер. – Как только ты ушел из конторы мистера Пью, тебе принесли письмо. От премьер-министра.

Леди Люси не стала рассказывать мужу, какого труда ей стоило удержаться и не заглянуть внутрь. Пауэрскорт взял нож для разрезания бумаг и вскрыл конверт. Затем прочел письмо вслух.

– «Уважаемый лорд Пауэрскорт, – начал он, – премьер-министр срочно хочет Вас видеть, желательно нынче же вечером. У него есть для Вас чрезвычайно ответственное поручение. Надеюсь, что мы с Вами встретимся в ближайшее время. Шомберг Макдоннел, личный секретарь премьер-министра».

Пауэрскорт побледнел. Он крепко обнял леди Люси и долго не отпускал ее. После того как он ушел, леди Люси стала рассеянно просматривать вечерние газеты. Они были полны отчетов о сегодняшнем драматическом заседании в суде. Ее взгляд случайно упал на заголовок на соседней странице. «Новые поражения в Южной Африке», – гласил он.

Только не это, сказала себе леди Люси. Пожалуйста, не надо! Все что угодно, только не это!

29

– Давайте сразу перейдем к делу, Пауэрскорт. – Премьер-министр сидел за огромным столом в своем кабинете, на втором этаже дома номер 10 по Даунинг-стрит. Шомберг Макдоннел устроился в кресле у камина. – Черт побери, уважаемый, – продолжал премьер, как следует приглядевшись к Пауэрскорту, – мы ведь уже встречались. В этом самом доме, если не ошибаюсь, – когда вы разобрались с теми проклятыми немцами, которые хотели разнести город в день юбилея королевы.

– Я действительно имел это удовольствие, премьер-министр, – ответил Пауэрскорт, гадая про себя, уж не является ли причиной его вызова какой-нибудь очередной финансовый скандал.

– Но в этот раз меня волнуют не немцы, Пауэрскорт, – продолжал премьер. – Нет. В этот раз меня волнуют буры. Чертовы буры! – сердито добавил он. – Беда вот в чем. – В голосе премьера прозвучала нотка истинной тревоги. – Вся система военной разведки в Южной Африке никуда не годится. Военное министерство не способно ее наладить. Чертовы генералы, эти тупицы, – тоже. Они думают, что знают, где буры. Но нет. Они в другом месте. Генералы отправляются туда. Но прежде чем они доберутся, мистер чертов бур уже успевает исчезнуть. Сложный рельеф местности, твердят генералы. Чушь. Просто провальная разведка, а может, и вовсе никакой.

Теперь Пауэрскорт начал догадываться, зачем его вызвали.

– С меня довольно, Пауэрскорт. Если не наладим разведку, мы вполне можем проиграть эту войну. Проиграть войну паре крошечных южноафриканских республик, населенных длиннобородыми фанатиками-протестантами, у которых даже нет регулярной армии! Представляете, что это значит? Наш авторитет на мировой арене летит к черту. Я не против того, чтобы французы и немцы завидовали нашей стране. Не против того, чтобы они нас боялись. Но я категорически возражаю против того, чтобы они смеялись над нами. Стать посмешищем в глазах великих европейских наций – это невыносимо!

Премьер-министр замолчал. Пауэрскорт видел, что тот самый портрет Дизраэли, который так вдохновил его во время предыдущего визита на Даунинг-стрит, по-прежнему висит на стене. С другой стены на него смотрел Веллингтон. Несомненно, подумал Пауэрскорт, Веллингтон здорово разозлился бы, узнай он о нынешнем военном и политическом провале. Впрочем, Веллингтон всегда считал разведку делом первостепенной важности.

– Я попросил Макдоннела, – продолжал премьер, – чтобы он нашел мне лучшего офицера разведки в стране, независимо от того, находится он в настоящее время на действительной службе или нет. И его поиски привели прямиком к вам, мой дорогой Пауэрскорт. Возьметесь ли вы исполнить мое поручение? Выясните, что там не так с этой чертовой разведкой. Составьте план ее обновления. О результатах доложите мне лично. Я хочу, чтобы вы отправились туда немедленно. В четверг из Портсмута отплывает быстроходный миноносец. Успеете?

Пауэрскорт медлил с ответом. Он не хотел ехать. Не хотел оставлять семью на долгие месяцы, а быть может, и годы.

– Вообще-то я служил почти исключительно в Индии, премьер-министр. В Африке я побывал только раз, и то совсем в других краях.

– Чепуха, дорогой мой, – сказал премьер. – Какая разница, где вы бывали? Нам нужна умная голова. А она у вас есть. Да о чем тут говорить! Макдоннел сообщил мне, что как раз сегодня вы раскрыли тайну очередного загадочного убийства в нашем чертовом Лондоне.

Пауэрскорт понял, что окружен. Он понял, что выбора нет. Впрочем, он знал это с самого начала.

– Я согласен, премьер-министр. Надеюсь, что смогу быть вам полезен. Вы позволите мне высказать одну маленькую просьбу?

– Прошу вас, – отозвался премьер.

– Я хотел бы взять с собой двоих-троих сослуживцев из тех, что были со мной в Индии.

– Пауэрскорт, – улыбнулся премьер, – вы можете взять с собой кого хотите. Оставьте Макдоннелу инструкции, и он обо всем позаботится. Если вы решите, что это принесет пользу делу, можете взять с собой хоть лэндсировских львов [45]45
  Лэндсировские львы – скульптурные львы у подножия колонны Нельсона, изваянные знаменитым художником-анималистом сэром Эдвином Генри Лэндсиром (1802–1873).


[Закрыть]с Трафальгарской площади.

Два дня спустя Пауэрскорт снова привез детей в Челси – в Дом ветеранов. Старшина Коллинз, который служил с ним в Индии, уже ждал их.

– Значит, ваш папа едет на войну, – сказал он, присев на корточки. Накануне Пауэрскорт прислал ему записку.

– Да, едет. Ему надо разобраться с разведкой, – гордо объяснил Томас.

– Он будет писать много писем премьер-министру, – добавила Оливия, которая получала много писем от бабушки.

– А знаете ли вы, – сказал старшина, улыбаясь детям, – что для этой работы им нужен был лучший из лучших и они искали его по всей стране?

Томас не очень хорошо представлял себе, кто такие эти «они». Наверное, сотни и сотни старшин Коллинзов, прочесывающих страну день и ночь?

– И они нашли папу? – спросила Оливия. – Мама могла бы сразу сказать им, что лучше никого нет.

– Слушайте, дети! Сейчас я вам кое-что покажу, – пообещал старшина. Он повел их по коридору мимо комнат, в которых жили почетные пенсионеры. Томас и Оливия заглядывали внутрь – как и в прошлый раз, они были зачарованы кроватями, убирающимися в стену. – Вот здесь живет капрал Джоббинс – он тоже ездил в Индию, где были мы с вашим папой. И вернулся оттуда. Следующий номер занимает младший капрал Ричардсон, он ездил в Африку и вернулся. Здесь – рядовой Дженкисон, он ездил в Египет и вернулся. А здесь, в конце, – артиллерист Бишоп; он ездил в Афганистан и вернулся. Ну вот, – продолжал он, – а в этой большой комнате мы сейчас будем пить чай. Видите, сколько здесь бывших солдат? Их всех отправляли на войну, и они все вернулись обратно.

Старшина Коллинз усадил Оливию к себе на колено и подвинул ей хлеб с маслом. Больше сотни ветеранов наблюдали за ними с удовольствием и завистью. Томас заметил, что такого вкусного хлеба с маслом он нигде не пробовал. Им дали по куску огромного шоколадного пирога – старшина Коллинз лично позаботился о том, чтобы всем желающим хватило добавки.

– Я был бы рад поехать с вами, сэр, – сказал старшина Пауэрскорту, когда они уезжали.

– Со мной едут почти такие же отличные помощники, как вы, старшина, – проговорил Пауэрскорт. – Уильям Маккензи и Джонни Фицджеральд.

– Боже, помоги бурам, – сказал старшина. – Если к ним едет майор Фицджеральд, им определенно пора сдаваться.

В свой последний вечер в Англии лорд Фрэнсис Пауэрскорт укладывал детей спать. Оливию он нашел на кухне: она смотрела, как кухарка готовит ужин для взрослых.

Пауэрскорт обнял дочь. Она зарылась носом в его плечо. Пока они шли наверх, Оливия желала доброй ночи каждой комнате в доме.

– Доброй ночи, кухарка, доброй ночи, кухня, – сказала она.

– Спи сладко, деточка, – с улыбкой ответила кухарка.

– Доброй ночи, столовая, доброй ночи, стулья, – сказала Оливия.

– Столовая желает тебе очень-преочень доброй ночи, – ее отец был чрезвычайно серьезен.

– Доброй ночи, гостиная, доброй ночи, диван.

– Гостиная с диваном желают тебе приятных снов, – сказал Пауэрскорт.

– Доброй ночи, лестница, – сказала Оливия, все еще прижимаясь к отцовскому плечу.

– Лестница тоже желает тебе спать спокойно, – сказал Пауэрскорт.

Он уже укладывал ее в постель. Она почти заснула.

– Доброй ночи, папа, – прошептала она. Под одеялами ее было почти не видно.

– Доброй ночи, Оливия. – Пауэрскорт наклонился и поцеловал ее в щеку. – Доброй ночи.

Он тихо подождал у кровати, пока дочь заснет. Потом посидел еще десять минут, любуясь ее невинным личиком, молясь о ее счастливом будущем.

Томас попросил, чтобы ему почитали. Он это очень любил. Пауэрскорт взял со стола книжку и начал читать:

 
– «Сэр Ричард Гренвилл вахту несу берегов Азор.
Вдруг шлюпка примчалась – его моряки ходили на ней в дозор.
Там, в море, испанские корабли! Их пятьдесят три!» [46]46
  «Месть», баллада А. Теннисона (1809–1892).


[Закрыть]
 

– Что такое дозор, папа? – раздался сонный голос.

– Это разведка, Томас, – прошептал в ответ Пауэрскорт. —

 
Принять нам бой или не принимать?
Скажите нам, добрый сэр Ричард!
Никто не хочет зря умирать…
И сэр Ричард сказал: нам нельзя отступать,
Ведь мы англичане, а значит, мы
Не боимся ни дона, ни черта!
 

Томас снова пошевелился. Он уже почти спал.

– Доны – это испанцы, папа?

– Да, – шепнул Пауэрскорт.

 
«И звезды зажглись, и стали бледнеть с приходом нового дня,
Но не прекращался бой одного с пятьюдесятью тремя.
Кто шел на дно, а кто отступал, забрав своих мертвецов…
Нас убивали, но мы стократ платили той же монетой.
Скажи, бог войны, была ли в веках битва, подобная этой?»
 

Томас не дождался конца сражения. Он заснул. И опять Пауэрскорт просидел десять минут около своего спящего ребенка. Он молился за Томаса. И за его мать. А потом на цыпочках вышел из комнаты.

– Люси, – сказал Пауэрскорт чуть позже, вольготно растянувшись на диване. – Не знаю, что я буду без тебя делать.

– Чепуха, Фрэнсис, – откликнулась она с легкой улыбкой. – Ты без меня запросто обойдешься. Ведь тебе уже приходилось вести такую жизнь. К тому же с тобой едет Джонни.

– Когда я служил в Индии, Люси, мы с тобой еще не были знакомы. – Вдруг Пауэрскорт вспомнил, что ее первый муж тоже уехал на войну. И не вернулся. Он почувствовал, что и Люси сейчас думает о том же самом.

– Обещай мне одну вещь, милый. – Леди Люси опустилась рядом с диваном на колени и обвила руками шею мужа. Пауэрскорту показалось, что в глазах у нее блеснули слезы. Он крепко обнял ее.

– Ну-ну, Люси. Не надо плакать.

– Только одну, Фрэнсис. – Она шептала прямо ему в ухо, поглаживая его по щеке. – Пожалуйста, вернись.

Поезд восемь сорок пять с вокзала Ватерлоо до Портсмутской гавани готовился к отправлению. В нем было мало пассажирских вагонов и еще меньше пассажиров. Возможно, подумал Пауэрскорт, они и вовсе будут путешествовать в одиночестве. Он высунулся из купе и взял руки леди Люси в свои.

– Люси, – сказал он. – Я очень тебя люблю. И всегда буду любить.

Раздался свисток. Паровоз впереди изрыгнул в утренний воздух огромный клуб дыма.

– Я тоже очень тебя люблю, Фрэнсис. Возвращайся домой невредимым. Пожалуйста, возвращайся.

Поезд начал двигаться. Леди Люси шла рядом, мимо стоявших на перроне носильщиков.

– Semper Fidelis, Фрэнсис. – Поезд набирал скорость. Ей пришлось отпустить его руки.

– Semper Fidelis, Люси, – сказал Пауэрскорт, отчаянно маша леди Люси, чья маленькая фигурка уже терялась в дыму. Вскоре она пропала совсем.

Леди Люси смотрела вслед поезду, пока он не свернул на основной путь, ведущий к югу, и не исчез из поля зрения. Она оставалась на платформе до тех пор, пока вдали еще был виден дымок паровоза.

Потом она покинула вокзал и вернулась домой, к детям.

Сэр Фредерик Ламберт, председатель Королевской академии, сидел у себя в гостиной и ждал адвоката, чтобы продиктовать ему новое завещание.

Имоджин Фоукс и Орландо Блейн еще спали под чуткой опекой миссис Уорри в загородном доме Пауэрскортов в Нортгемптоншире.

Алиса Декурси со своими дочерьми Джулией и Сарой стояла на набережной порта Кальви на севере Корсики, с нетерпением дожидаясь судна, которое должно было доставить их в Ниццу. Оттуда они собирались вернуться в Англию поездом.

Уильям Аларик Пайпер готовился открыть свою галерею на Олд-Бонд-стрит для новых гостей и потенциальных клиентов.

Мистер Уильям Маккракен, американский миллионер, направлялся обратно в Нью-Йорк на корабле, сутки назад отплывшем из Саутгемптона.

До последнего Рождества в текущем веке оставалось всего несколько дней. Полковник Фрэнсис Пауэрскорт и майор Джонни Фицджеральд ехали на войну.