Текст книги "Хроники черной луны (СИ)"

Автор книги: Денис Овчинников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

– А ты как думаешь?

– Думаю Первый позаботился, чтобы он увиделся со смертью как можно раньше.

Я замолчал, не в силах переварить щедро рассказанную правду. Хотя теперь вся мозаика сложилась. Вот откуда мои сны про убийство императора, про огонь, про учителя, смотрящего на ночной город. Вот откуда мое умение обращаться с оружием. Вопросы кишели в голове, и я не знал какой задать раньше, а какие могут подождать.

– Как я стал Жрецом без Номера.

– Ну, тут в двух словах не объяснить. Ты совсем ничего не помнишь?

–Нет

– Ну да, ну да. После ритуала Возвращения память стирает начисто. Выживают и то немногие. Ну, тогда слушай. У каждого человека от рождения есть свой талант. Кто-то прирожденный лекарь, кто-то художник. Есть политики, войны, пекари, моряки. Мы находим самых талантливых детей и приводим их в храм. Заботимся, развиваем заложенное природой. Этим и занимается Учитель. Он, и сотня помогающих ему жрецов. При главном храме огромная школа. Хотя в последнее время детей в ней не так много как раньше. Ярко выраженные самородки попадаются все реже. Хотя может это родители стали более упрямы. Не в этом суть. В шестнадцать лет каждому из учеников выковывают кольцо из сплава редония и золота. Кольцо вставляют в высверленные в голове дырки. Если ученик сживается с кольцом, он стает полноправным жрецом. Редоний усиливает его талант в разы, в десятки раз. После ритуала Воссоединения жрец теряет свое имя и обретает священный номер. Тем же, кто от реакции мозга начинает умирать, кольцо вынимают обратно. Они на всю жизнь остаются учениками. Многие известные политики и приближенные императора – это бывшие ученики храма. У некоторых детей есть феноменальная память. Подстегнутая редонием она стает абсолютной. Они пополняют ряды хронистов, как я когда-то.

– Не проще просто записывать хроники?

– Проще. Но записанные Хроники могут сгореть, пропасть, затеряться. Их можно украсть. Подделать. А нашей памяти это не угрожает. Мы помним все и делимся памятью друг с другом. В этой голове – он постучал себя по кольцу – память всего Культа Талея и лунных богов за многие, многие века.

– Понятно. А какой талант у меня?

– Очень редкий. И очень необычный. Талант убивать.

Я вздрогнул и посмотрел в его глаза. В них не было ни тени насмешки.

– Объясни.

– А что тут объяснять. Ты прирожденный убийца. Один на миллион, умеющий убивать любым предметом, из любой позы. Ты воплощение Смерти. И за это тебя так боялись. Таким как ты не дают номера. Вы Жрецы без Номера. Безымянные. Вас зовут жрецы смерти, но это не правда. Вы и есть сама смерть.

– Но убивать умеют очень многие: пираты, наемники, стражники, герои на арене.

– Ты не прав. Эти люди убивают, потому что их этому принуждает жизнь. У тебя же дар убивать от природы. Ты умеешь убивать так же, как дышать, есть и пить.

Я поежился, еще плотнее заворачиваясь в одеяло. Бред. Сущий бред.

– Зачем храму убийцы.

– Понимаешь. Мы имеем огромный вес в обществе, но и у нас есть враги. И чаще всего враги очень влиятельные, такие например как император. И когда с врагом нельзя справиться обычными методами, подкупом или уговорами, выпускали Жреца без Номера. Нет человека – нет проблемы.

– И многих я убил?

– Нет. Двух или трех. Потом императора.

– Я не могу в это поверить. Ты лжешь.

– Зачем мне лгать.

– Не знаю.

– Развяжи пожалуйста руки, они совсем затекли. Тебе нечего бояться.

Погруженный в свои мысли я, не задумываясь, развязал спутывающие руки жреца веревки. Он подсел поближе к огню, растирая запястья. Поняв, что я не собираюсь его убивать, абсолютно успокоился. Даже стал посматривать на меня с привычным превосходством. Меня это нисколько не задевало.

– Ты знаешь кто такая Хельга?

– Хельга? Я знаю только одну Хельгу. Так звали предшественницу Учителя. Она придерживалась старых традиций, и когда к власти пришел нынешний Первый они не смогли поладить. Ее влияние в культе было слишком велико, и Первый подстраховался. Обвинил ее подготовке переворота. Нашли даже какие-то доказательства.

– И что с ней сделали?

– То же что и с тобой. Отняли кольцо. Только твое кольцо сразу расплавили. А ее передали другому ученику. Это практикуют очень редко. Есть мнение, что со старым кольцом перейдут память и знания, но в случае Хельги ничего не получилось. Старуха унесла все знания в могилу. После ритуала ее безумную отвезли на маленький остров между Иредосом и Ялом, там она и умерла. Лет сорок, пятьдесят уже прошло. Да, и что интересно, жрец с ее кольцом пропал в этой долине. Первый предлагал большие деньги чтобы его найти, но безрезультатно…

– Подожди, кольцо можно вставить обратно?! – я судорожно вцепился в примотанный к руке талисман.

– Да. Но только пока на нем не высохла кровь предыдущего владельца. Пока оно не «остыло».

– А если нет? Если кольцо долго пролежало без хозяина?

– Нет. Это ничего не даст. Такое кольцо мертво. Оно убьет того, кому его вставят. Даже с «живым» кольцом есть вероятность сойти с ума. А с «мертвым» больным разумом отделаться не удаться. Скрытая в нем сила редония высосет человека мгновенно.

– Жаль.

– Что планируешь делать дальше? Через перевал тебе не пройти, стражники тебя даже к подъемнику не подпустят. Увидят, что нет кольца, и закидают камнями. Завтра придет новый жрец и с ним телохранители. С ним тебе уже не справиться. А если сбежишь, они спустят сюда гарнизон с перевала и не успокоятся, пока не найдут.

Наверно мы подумали об этом одновременно. Я как теоретически возможном, но не выполнимом плане, а он как о реальной возможности потерять жизнь. Моя мысль еще не успела оформиться, а он уже прыгнул, пытаясь вцепиться скрюченными пальцами в мое лицо. Мы как два бешенных пса покатились в пыли. Он рычал, плевался слюной, шипел и не хотел сдаваться. Откуда только силы взялись в старом тщедушном теле.

– Ишь, чего удумал, мое кольцо забрать. Не отдам! Сдохни, тварь!

– Нет, зачем! Пусти! Я не хотел…

– Сдохни!

Он впился в меня как пиявка, не обращая внимания на удары по бокам и голове. Обливался потом, хрипел, но продолжал все сильнее и сильнее сдавливать мою шею. От нехватки воздуха все больше кружилась голова, а виски изнутри разбивал безжалостный молот. Уже падая в колодец смерти, я не глядя вскинул руки и наткнулся на «золотую ручку» в его лысой голове. Судорожно обхватил пальцами и рванул. Старые кости не выдержали. Раздался мерзкий треск, жрец скатился с меня, вцепившись в края дыры на голове. Его ноги сучили по земле, разбрызгивая во все стороны мелкие камни. Я же как рыба вытащенная на берег не мог вдохнуть такой нужный, но такой недоступный воздух. Пережатое горло отказывалось работать. Глядя выпученными глазами на бьющегося в агонии старика, я провалился в беспамятство.

Ощущение было, будто я пытаюсь проглотить камень. Он уперся в глотке острыми краями и никак не хотел пролезть ни внутрь, ни наружу. Я давил, ломал его скованными судорогой пальцами – тщетно. И только закричав, я смог прекратить ужасную пытку. Я открыл глаза и безумным взглядом уставился на чуть не убившего меня жреца. Прошло всего несколько мгновений – его ноги еще мелко тряслись, хотя тело неподвижно лежало на камнях. Из дыры в голове толчками хлестала кровь, перемешанная с чем-то серым. «Кровь, кровь… Пока не высохла…Пока не остыло». Это был мой единственный, пусть и самый дикий и безобразный план. Я понял что, или сделаю это прямо сейчас, или уже навсегда останусь в этой долине, затравленный стражниками как бешенный пес. Кольцо до сих пор было зажато в руке. Я судорожно сковырял осколки костей, кровь не трогал. Видя, что она начинает сворачиваться, поторопился. На дрожащий ногах доковылял до дома, взял со стола острый нож. Ощупав голову я под шрамами нащупал дырки оставшиеся от кольца, странно что не замечал их раньше. Грубо сросшаяся кожа неплохо их прикрывала. Стиснув зубы вонзил острие кинжала в голову, стараясь пробить кожу насквозь. Боль затмила разум. Я едва видел кольцо. На ощупь выдавил соединяющий дуги штифт. Потом взяв по половинке в каждую руку, как можно резче задвинул их в кровоточащие раны. Ничего не произошло, только боль в висках стала нестерпимой. Я соединил половинки, вставил крепление. Боль постепенно стихала. Я даже успел обрадоваться этому, и одновременно испытать легкое разочарование, потом голова вспыхнула и разлетелась как брошенная о камни раскаленная головня. Тело разорвали на части и раскидали в стороны. Вся боль испытанная мной прежде показалась приятной женской лаской. Во второй раз за этот странный день сознание оставило меня.

– Зачем ты сделал это? Зачем?!

– Прости.

– Тебе нет прощения.

Пустота. Под ногами какая-то серая бесплотная масса. Боли нет, есть только переполняющая все тело тоска и стыд. Стыд ребенка впервые увидевшего обнаженную женщину. А еще присутствие рядом кого-то такого же одинокого. Кого-то смертельного обиженного.

– Я не хотел, старик, ты меня спровоцировал.

– Я испугался. О боги, что же ты наделал.

– Ты можешь остаться, нам хватит места обоим.

– Ты сам не знаешь, что говоришь. Здесь нет места двоим. – Его голос таял, растворялся в окружающем ничто. – Но ты еще расплатишься за все. Я проклинаю тебя. Проклинаю….

– Прости…

Я открыл глаза и рывком сел. Странное ощущение легкости во всем теле. Будто я много лет болел – и вдруг в одного мгновение выздоровел. Осмотрел руки, прикоснулся в вставленному в голову кольцу. Прислушался к себе и не ощутил даже отголоска боли. Вскочил и выбежал на улицу. Вернее попытался выбежать. Не рассчитав прибавившегося с кольцом роста недостаточно низко наклонил голову и врезался в косяк. Чуть сильней, и я повторил бы судьбу лежащего во дворе жреца. Кое как поднявшись выскользнул во двор и первым делом умылся из большой стоящий посреди двора бочки. Смыл кровь с рук, с головы. Стянул грязные пропитанные кровью и потом тряпки. Стоя голышом посреди двора, раскинул руки и закричал. Закричал как ребенок, вырвавшийся в мир из утробы матери.

Экстаз уходил. Вернулось понимание всего, что натворил. В груди сжался комок стыда. Но я не в силах был ничего изменить. Я просто хотел узнать кто я. Но стыд и раскаяние не отступали. А еще росла уверенность, что я должен наказать того, кто во всем виноват. Главному жрецу недолго осталось. Он ответит за всю боль, что причинил Хельге, Учителю. За то, что сделал со мной.

Надо было торопиться. Солнце наверху над туманом садилось. А завтра утром на перевал придет новый жрец. А я не смогу объяснить, что здесь произошло. Порывшись в приготовленных тюках, я нашел чистую шерстяную тунику, короткие кожаные штаны, тяжелый плащ с капюшоном. Набрал в холщевую суму еды и весь найденный каторжниками редоний. Зачем беру собой камни, я не знал. Но увидев, не смог не прихватить. Во дворе ничего трогать не стал. Лишь накрыл тело жреца одеялом. Завтра о нем позаботятся. Где-то внизу в долине каторжники не дождутся благословения на ночь, но это не беда. Одна ночь убьет кошмарами не многих. А те кто умрет, скажет мне спасибо за избавление от затянувшейся пытки. Закинул торбу на плечо, вооружился длинным посохом и твердым шагом человека нашедшего цель в жизни направился к перевалу.

Глава 26

Ветер трепал полы плаща, мокрым противным животным забирался под тунику. Здесь, в самой верхней точке долины, он ощущал полную свободу, чувствовал себя хозяином и решил преподать наглому человеку хороший урок. Я ежился и плотнее запахивал одежду. Странно, но сильный ветер ничуть не разгонял туман. От постоянного перемешивания эта взвесь словно молоко становилась лишь гуще, плотнее – еще чуть-чуть и начнет оседать на земле. Желтый, насыщенный странным запахом гнилого дерева туман был до неприличия осязаем. Мягкими лапами касался открытой кожи, шептал в уши, стелился под ногами, делал и так скользкие камни еще более опасными. Если можно было хоть на минуту поверить, что ветер и туман обладают сознанием, могло показаться, что они борются, соревнуются за право сожрать, растворить, извести человечишку, осмелившегося кинуть им вызов. Но все это было лишь плодом неуёмной фантазии.

Я вышел на нижнюю площадку подъемника и осмотрелся. Хотя осматривать было по сути нечего. Идя сюда, я ни минуты не сомневался, что смогу вызвать стражников вниз, но не думал, как это сделать. Кричать бесполезно, туман заглушит самый громкий и пронзительный крик. Должен быть другой способ. Я подошел поближе к скале и тут же заметил уходящую вверх толстую веревку. Нижний ее конец держался на земле, намертво прижатый угловатым камнем – верхний терялся в тумане. Поначалу осторожно, но потом все сильнее и смелее я принялся ее дергать. Ничего не происходило. Если вверху и раздался какой-то сигнал – я не мог его услышать. Оставалось только ждать. Я прижался к скале и постарался еще глубже завернуться в пропитанную влагой ткань. Холод пробирал до костей. Я уже начал порядком окоченевать, когда сверху послышались скрип и приглушенная туманом ругань. За мной спускались. Я задрал голову, силясь разглядеть очертания опускающейся платформы, но она вынырнула неожиданно сразу и целиком.

Старые подгнившие бревна душераздирающе скрипели. Платформа металась на ветру как невесомая тряпка. Наваленные по углам мешки с песком не помогали – временами она угрожающе накренялась. Казалось – еще чуть-чуть и люди посыплются вниз, не сумев удержаться за уходящие вверх канаты. Но при этом они еще умудрялись удерживать в руках длинные копья. Опасаясь, что сейчас кто-нибудь полетит мне на голову, я отошел за камни. Наконец горе-подъемник в последнем рывке рухнул на площадку. Утомленные спуском стражники сползли на землю. Собрались в маленький круг, ощетинившись копьями. Рассмотрев, что никого кроме меня здесь нет, расслабились и уселись на мешки. Один из стражников отошел подальше и, нагнувшись, освободил желудок от ужина. Бедняге явно не понравился поздний спуск в долину. Низкий широкий человек вооруженный не копьем, а длинной узкой дубинкой, направился в мою сторону. Остановившись в нескольких шагах, ткнул ей в мою сторону, прорычал, спесиво задрав подбородок:

– Ты кто такой и зачем дергал веревку? Отвечай!

Он нетерпеливо поскреб заросшую щеку. Потом быстро оглянулся, проверяя, что в случае каких-либо проблем к нему успеют прийти на помощь. Я молчал, обдумывая тактику поведения. Одно неправильное слово и меня забьют копьями. Не придумав ничего сверх оригинального, я просто сдвинул капюшон плаща на затылок, оголив кольцо. Стражник переменился в лице, будто увидел собственную задницу, причем издалека и в профиль.

– Господин, простите. Я не знал.

– Ничего. Я не сержусь. – Он слегка расслабился. Четверка на мешках тоже заметила мое «украшение». Вскочили с мест, пытаясь принять более воинственный и дисциплинированный вид.

– Откуда вы господин, ведь в долине, мне помнится, был другой жрец?

– Он там, внизу. Ему нездоровится, и он решил подняться завтра. А может и послезавтра.

– Ага. Ясно. Но все равно – откуда вы? Мне не говорили, что здесь два жреца. – Он задавал слишком много ненужных мне вопросов, пора было его осадить

– Стражник, а с каких пор ты вправе утомлять жрецов Талея вопросами? – я попал в саму точку. – Он, еще более смутившись, опустил глаза.

– Простите, господин. Просто я сильно удивлен. Пройдите наплатформу – будем подниматься.

– Давно пора.

Под удивленными взглядами я прошел на середину платформы. Не желая болтаться на ветру, я без стеснения уселся на бревна, вцепился замерзшими пальцами в связывающие их веревки. Стражники привычно встали по углам, ухватившись за канаты. Старший подошел к свисающей сверху веревке и сильно дернул ее три раза. Платформа дернулась и пошла вверх. Стражник с неестественной для его габаритов скоростью подбежал к платформе и, подпрыгнув, ловко забрался наверх. Посмотрев на меня, он ухмыльнулся и уселся рядом.

– Давно не было такого ветра. Все внутренности выворачивает.

– Наверху тоже ветер?

– Нет. Есть немного, но не такой сильный. Обычный.

Он замолк, задумавшись о чем-то своем. При очередном толчке я глянул вниз, но земли уже не было видно. Мы плыли в желто-белом молоке. Четыре каната уходили от углов вверх на высоту двух человеческих ростов. Там соединялись, крепясь к паре связанных крестом бревен. От них дальше уходил уже только один толстый канат. Крестовина, такая же гнилая как и платформа не вызывала никакого доверия ни у меня ни у стражников. Они то и дело косились на нее, привлеченные очередным устрашающим скрипом, или потрескиванием.

– Почему не замените?

– А нечем. – Старший стражник пожал плечами. – Кто сюда потащит бревна через пустыню. Ладно, в пустыне на верблюдах, а потом в горы на себе? А внизу все бревна такие. Ничего, выдержит, не такие уж они и гнилые.

– Мне бы твою уверенность. – Он в ответ лишь смущенно хмыкнул.

– А вообще, это же ваша долина, вам бы о подъемнике и позаботиться…

– Мне напомнить кто ты, а кто я?

– Простите, господин. – Что-то внутри подсказывало мне, что именно так, нагло, грубо, властно и следует себя вести. Тогда никто не посмеет встать на моем пути. Я жрец лунных богов, и никто не в праве мне перечить. Тем более какие-то стражники.

Дальше мы ехали молча. Скоро ветер утих, и платформа перестала раскачиваться. А потом туман расступился, и впервые за многие месяцы я увидел небо.

Солнце почти село. Из-за горного хребта выступал лишь отблеск красноватого диска, но этого было достаточно, чтобы ввести меня в экстаз. Я содрал капюшон с головы и вытянул руки, подставляя их свету. Я плакал, не стесняясь слез. Пусть стражники смотрят на меня как на умалишенного, им не понять что такое полгода без солнца. И все море крови, что я оставил внизу, уже не казалось слишком высокой платой за возвращение наверх. Старший стражник коснулся моего плеча:

– Господин, вам плохо?

– Нет, стражник. Мне хорошо. Мне очень хорошо.

Показался край верхней площадки подъемника. Канат проходил через блоки балки выдвинутой далеко в пропасть. Наматываясь на огромный ворот, он странно потрескивал – то ли от старости, то ли от пересушенного горного воздуха. Стражники, крутившие ворот, обливались потом. Поднявшуюся платформу подтянули к краю, и мы спрыгнули на землю.

– Пойдемте ко мне, господин – стражник указал на притулившуюся у обрыва хижину. – Вы можете там спокойно переночевать. Я посплю с остальными на улице.

– Нет, старший. Я отправляюсь прямо сейчас. – В эго глазах отразился явный испуг. Остальные стражники собравшиеся у подъемника о чем-то возбужденно перешептывались.

– Вы что, пойдете один?

– А что в этом такого? Мне стоит чего-то бояться?

– Простите, господин. Дело ваше, но об этих горах рассказывают очень много плохого. А вы один и ночь близко.

– И чего же все бояться. – Мне стало интересно. – Диких зверей?

– Нет. Зверей тут нет. А бояться духов, господин. Призраков. – Я не смог сдержаться и засмеялся.

– Призраков я не боюсь. Нисколько. Насмотрелся внизу.

Оставаться у подъемника до утра не стоило. Где-то в пути новый жрец со сворой телохранителей. Если они застанут меня здесь – отвертеться не получиться. А на пустой горной тропе есть шанс.

– Прощай, Старший стражник.

– Прощайте, господин. – Он почтительно склонил голову.

Я накинул капюшон на голову и заковылял вверх по тропе. Уже за поворотом расслышал торопливые шаги. Сердце в груди сжалось в плохом предчувствии.

– Господин, господин! – показался один из стражников, что спускался за мной на подъемнике. Я спросил, затравленно посматривая на уходящую за его спиной тропу:

– Чего тебе?

– Старший стражник велел передать. – Он протянул мне большую кожаную флягу. – До ближайшего источника три дня пути – а вы без воды.

– Спасибо.

– Не за что. – Он развернулся и припустил обратно.

Песок стекал между пальцами, неровными горками ложась на коленях. Если сыпать, не переставая, очень быстро пустыня скроет истощенное тело под желтым горячим одеялом. Небольшой камень за спиной почти не давал тени. Под капюшоном голова раскалилась от жары, но снять его было бы безумием. Солнце нагревало кольцо, а то в свою очередь поджаривало мозг. Но даже под капюшоном ощущение, что в голове застрял раскаленный прут, не проходило. Я вытряс из бурдюка последние капли, но они не просочились даже до языка, впитались в пересохшие истрескавшиеся до мяса губы. Много дней назад, ранним утром, спустившись с последнего перевала, я надеждой и детской радостью смотрел на сливающуюся с горизонтом, искрящуюся равнину. Ласковое солнце грело спину, подталкивало вперед. Пустыня звала распрощаться с мертвой грудой камней, звала окунуться в нее с головой, как в морскую гладь. А потом я даже не помню, где сбился с дороги. Когда понял, что под ногами не утоптанная тысячей ног тропа, а просто песок, развернулся и пошел обратно, ступая в еще видневшиеся следы. Но от этого заплутал еще больше. Ветер быстро задул цепочку следов, и я остался один на один с бесконечным простором. Я не сдавался, я шел и днем и ночью, перебирался через песчаные дюны, пытался держаться русел рек, высохших миллионы лет назад – все напрасно. Где-то в памяти всплыли рассказы, как люди в пустыне умирают, ходя по кругу, и даже не понимают этого. Я был уверен, что не иду по кругу, я видел, как меняется местность вокруг – но от этого уже ничего не зависело. А потом кончилась вода.

Солнце встало еще выше, и тень от камня спряталась, сжавшись до узкой полоски у самой земли. Пришлось встать и идти. Боль в голове затмила зрение. Я уже не выбирал направление – я просто перебирал ногами. Я твердил себе «У меня есть цель – и я иду. У меня есть цель. У меня есть цель. » Живой труп в стране живого песка.

Караван вынырнул из дымки и двинулся мне на встречу. Поначалу я решил, что это очередной мираж. Я видел их несметное количество и уже не обращал никакого внимания. Но что-то внутри как всегда озарилось надеждой, а вдруг нет, вдруг это твое спасение. Я безвольно осел на песок и стал ждать. Слабость накатывала волнами. Временами казалось, что я уже умер. Но верблюд, идущий в голове каравана, все нарастал и нарастал в размерах. Вот я уже слышу его натужное дыхание. Я слышу крики людей. Я уже вижу идущего рядом погонщика. Новая волна слабости, но я побеждаю ее, открываю как можно шире глаза, и не верю происходящему. Лучше бы это был мираж. Караван проходит мимо меня, обтекает подобно воде минующей речной камень. Я могу дотянуться до бредущих мимо меня людей рукой, дернуть их за полу длинных пустынных муфий, верблюды почти наступают копытами на мои безвольно лежащие на песке пальцы. Но никому не было до меня никакого дела. Страшная мысль вспорола искалеченный жарой мозг «Может, они думаю, что я уже умер и высох под безжалостным солнцем?» Я с трудом открыл рот, пытаюсь выдавить хоть какой-то звук – но не смог. Пересушенное горло было мне неподвластно. Один из сидевших между горбами верблюда мальчишек увидев мои усилия, стал тыкать в мою сторону пальцем. Но я не получил желанной помощи. В мою сторону полетел лишь презрительный плевок проходящего мимо погонщика. Мимо шли верблюды, вьючные лошади, скрипели несмазанными осями грузовые повозки.

Вдруг одна из лошадей, отмахиваясь от надоедливых мух, сбила хвостом капюшон с моей головы. Кольцо яркой искрой вспыхнуло на солнце. И все вокруг изменилось в мгновение ока. Крики, толчея, смятение. Меня со всех сторон обступила толпа замотанных по самые глаза людей. Они пытались что-то спросить, узнать, дергали за руки. Я был безмерно рад их вниманию, но не понимал, что от меня хотят. Вдруг толпа расступилась и притихла. Сквозь живой коридор под уважительное перешептывание ко мне приковылял сухой трухлявый пень. Из-под дорогущих шелковых одежд торчали сухие ветки скрюченных рук и ног. Серая морщинистая кожа ничем не отличалась от коры дерева. Но помимо глубокой старости от человека-дерева веяло невероятной жизненной силой и духовной мощью, закованной в увядающую оболочку.

Серый человек остановился передо мной, присел на корточки. Откинул скрывавшую нижнюю часть лица ткань. Не доверяя глазам, протянул руку и коснулся кольца. Наконец пониже глубоко запавших глаз и дырок-ноздрей разверзлась трещина рта.

– Ты жрец?

Я яростно закивал головой. Попытался. От такого усилия мой подбородок лишь вздрогнул, а я чуть не потерял сознание. Но серый человек меня понял. Он выпрямился и обратился к толпе.

– Это знак. Боги благоволят нам. Уложите его в повозку и дайте воды.

Я закрыл глаза и упал на спину. Я еще чувствовал, как вокруг суетятся люди, как меня подхватывают несколько пар рук и укладывают в такую желанную тень. Как губ касается пахнущая подгнившей кожей горловина бурдюка. И только затем сознание погасло.

Меня разбудил ветер. Он трепал плохо закрепленные стены шатра, силясь уронить, размазать по песку невесть откуда взявшийся нарост. Смерть в очередной раз отступила от меня, но далеко ли. Я повернул голову и уткнулся взглядом в колени сидящего рядом старика. Сидя на раскиданных по старому истертому ковру подушках он ждал моего пробуждения.

– Я думал, ты не выкарабкаешься. Нельзя так долго быть в белой пустыне без воды. Нельзя пересекать ее одному. Нельзя идти с незакрытым лицом. – Его бесцветный голос потрескивал как рвущаяся материя. – Ты наверно очень глупый человек, раз нарушил все эти правила разом?

– У меня не было другого выхода.

– Все мы оправдываем собственную глупость отсутствием выхода.

– Наверно ты прав.

Стараясь не обращать внимания на сильно головокружение, я сел, подперев спину подушками. Разговаривать лежа с незнакомым человеком, было жутко неудобно. Кроме нас в шатре никого не было. Хотя за стеной то и дело слышались торопливые шаги и отрывки разговоров.

– Спасибо, что спасли меня. Я… – старик остановил меня, подняв руку.

– Не благодари. Не будь ты жрецом – никто даже пальцем бы не пошевелил ради твоего спасения. – Он усмехнулся, видя мой недоуменный взгляд. – Запомни раз и навсегда, мы торговцы. Мы дети пустыни. Мы ничего не делаем просто так. А подбирать умирающего человека это лишняя обуза. Из-за тебя мы разбили лагерь и стоим в песках уже второй день. Это непростительно долго.

– Я не знал.

– Теперь знаешь.

– Тогда почему спасли, а не бросили на произвол судьбы?

Он долго смотрел под ноги. Отогнул ковер и зачерпнул полную горсть песка. Несколько раз пересыпал из ладони в ладонь. Я терпеливо ждал, видя, что он собирается с мыслями. Наконец он поднял глаза.

– Всю свою жизнь я провел в этой пустыне. Исходил ее вдоль и поперек. Нажил состояние. Эти верблюды, лошади, люди, товары в тюках – это все мое. Но я стар, ты не представляешь себе, как я стар. Два месяца назад я решил – это последний караван. Взял племянника, передать дела, посмотреть, как он справится, своих детей боги не дали. А теперь вот везу его обратно в мешке. Засыпал солью и везу.

Он замолк. И видимо уже совсем. Я видел, как ходят желваки на скулах. Как сжались в безграничной боли беззубые десны.

– Что произошло?

– Подхватил где-то желтую лихорадку. Мало ему было наложниц – таскался по разным шлюхам. Понимаешь – мой племянник никогда не был хорошим человеком. Он убивал. Он крал. Он насиловал женщин. Если я похороню его так, без очищения, до конца времен бродить его проклятой душе в темноте черной луны. Его отец мне этого не простит. Я сам себе не прощу! А до ближайшего города, где есть храм, еще три недели пути. Да и не факт, что там проведут нужный ритуал. Жрецы нас, пустынников, не любят. Нет, слабо сказано – они нас ненавидят. А он лежит там, в тюке, и гниет. На таком солнце даже весь натертый солью, он все равно гниет. Люди ропщут, просят похоронить. Верблюда сам веду – все боятся подхватить заразу. Поэтому когда сказали, что нашли полумертвого человека с кольцом в голове – я понял, боги услышали мои молитвы. Жрец – проведи ритуал, очисти душу моего племянника, проводи к Талею – а потом проси все что хочешь. Скажи – ты выполнишь мою просьбу?

Я откинулся на подушки и закрыл глаза. Что делать? Я понятия не имел, как проводить ритуал очищения. Придумать что-то свое? Сымпровизировать? А вдруг он видел ритуал раньше? И тут мир качнулся, перед глазами поплыли цветные картинки: голый мужчина, его натирают желтой водой, жрец поет медленный речитатив на смутно знакомом языке, костер, который разводят закутанные в серые балахоны помощники. Да – это именно тот ритуал. Но откуда он в моей памяти? И вдруг меня осенило – кольцо. Оно как бездонная книга вливает в меня накопленную прежним хозяином информацию. Вот откуда я понял как вести себя на перевале. Вот откуда знаю, как провести ритуал. Подарок судьбы. Или проклятие? Я открыл глаза и уставился на старика.

– Я помогу тебе торговец. Но взамен ты доставишь меня в ближайший порт. Согласен?

– Ради тебя мы изменим наш путь.

– Хорошо. Тогда дай мне отдохнуть. Понадобится много сил. Пришли кого-нибудь, я объясню, что нужно приготовить.

– Я все сделаю.

Он тяжело поднялся и побрел к выходу из шатра. Откинув полог, обернулся

– Сделай все как нужно, жрец, и я твой должник на весь остаток жизни.

– Я постараюсь.

Девочка усердно толкла в каменной ступке горсть мелких камешков редония. Пригодилась прихваченная в доме хрониста сумка. Назвать помощницу девушкой язык не поворачивался – от силы лет пятнадцать – шестнадцать. Упарившись, она сняла верхнюю пылевую накидку, осталась в легких шароварах и полупрозрачной шелковой тунике. Не по-детски большая, красивая грудь будила неподобающие желания. Все портил намотанный на голову платок, из-под которого видны были лишь глаза. Я прикрыл глаза, отключился. Когда проснулся – картина не изменилась. Девочка размеренно стучала каменным пестиком. Редоний непрочный камень, и его можно растереть в пыль. Но на это требуется время.

– Как тебя зовут? – от неожиданности она вздрогнула.

– Инга, господин.

– Ты, Инга, в ступку песка сыпани, и дело пойдет легче. Тут чистота не важна. Важно растереть помельче. А то до утра провозишься.

– Хорошо, господин.

Она осторожно всыпала горсточку песка и принялась растирать камень дальше. Бусинки пота выступили на шее ниже платка. Недостаток сил с лихвой компенсировался усердием.

– Покажи, что получилось.

Инга послушно подала тяжелую ступку. Я взял щепотку мягкой пыли и подкинул. В воздухе повисло желтое облачко. Запахло кислым, чем-то смутно знакомым. Хотя вовсе не смутно – именно так пах туман за рекой в Гнилой долине. Я разогнал облачко взмахом руки.

– Достаточно. Принеси мне теплой воды, и скажи хозяину, пусть готовит племянника к ритуалу.

Девочка быстро вернулась с полным кожаным ведром. Оставив его у дверей, она обратилась ко мне, склонившись в глубоком поклоне: