Текст книги "Вавилонские ночи (СИ)"

Автор книги: Дэниел Депп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА 4

Кладбище находилось на пустынной оконечности Палм-Спрингс, наглое пятно зелени посреди песков. Могильные плиты и памятники казались вкопанными в поле для гольфа. Стояла жара, гранит раскалился и переливался в солнечных лучах, как будто вяло тлеющим «незабвенным усопшим» вдруг все надоело и они решили сделать перерыв. Кладбище выглядело абсурдно и безвкусно, но ведь и весь Голливуд был абсурдным и безвкусным, а это то самое место, где обитатели Голливуда предпочитали хоронить своих мертвецов.

Дэвид Шпандау стоял в хвосте толпы. Люди толкали друг друга локтями, норовя пробраться вперед, пока наконец священник, испугавшись, что такими темпами у трупа скоро появится компания, не отогнал их обратно. Чуть в стороне от центра внимания возникла недолгая суматоха, после чего священник возобновил надгробную речь. Он был из Огайо, родины покойника, и чувствовал себя самозванцем в этом Богом забытом месте. Он зверски потел под направленными на него телекамерами и думал лишь о том, что выглядит деревенщиной, случайно приглашенной в популярную утреннюю телепередачу. Но семья покойного неплохо заплатила за то, чтобы он приехал, разместила его в симпатичном отеле с отличным обслуживанием, и, будучи человеком честным, он намеревался отработать вознаграждение сполна.

– Говорят, что Роберт Леонард Дай был одним из лучших актеров своего поколения, и мало кто рискнет с этим поспорить. Уж точно не миллионы искренне любивших его поклонников и, разумеется, не его друзья и коллеги, знавшие его как доброго и щедрого друга…

Мать Бобби Дая стояла у могилы сына и плакала. Это были искренние слезы, какие на этом кладбище увидишь не так уж и часто. Ее старший сын Гарри, единственный брат Бобби, стоял рядом и поддерживал мать. Гарри не плакал, хотя тут следует иметь в виду, что он только что унаследовал несколько миллионов долларов и дом в Малибу. За ними переступали с ноги на ногу Энни Майклз, она много лет работала агентом Бобби, и большая шишка – Фрэнк Хурадо, продюсер нескольких фильмов, где снимался Бобби. С ними была девушка Бобби, Мила (только имя, без фамилии, как Шер), русская старлетка, мелькнувшая в фильме «Галактические захватчики 3». Она, как наездник на скакуне, заметивший в высоком ограждении просвет, попыталась пробиться вперед, но брат Бобби подал тайный знак, и впереди стоящие сомкнули ряды. Бедная Мила, она подала иск, рассчитывая отсудить поместье, и никто-никто не питал к ней симпатий.

– …Прах к праху, персть к персти, – произнес священник, надеясь, что это прозвучало достаточно драматически и придется по вкусу репортерам.

Оркестр заиграл «Лестницу в небо» группы «Лед Зеппелин», кто-то нажал на кнопку, и гроб опустился в землю. «Прощай, Бобби, бедный ты сукин сын», – подумал Шпандау. Он последовал за цепочкой проходящих мимо могилы, взял горсть земли и бросил ее на крышку гроба. Он заметил, что Фрэнк Хурадо прожег его взглядом. А Энни в его сторону даже не посмотрела. Едва он двинулся к парковке, как низкорослый рыжий человечек ухватил его за рукав.

– Привет, Джинджер, – сказал Шпандау. Глаза Джинджера покраснели от слез. Во время похорон он стоял почти так же далеко от могилы, как и Шпандау, – он ведь был всего лишь личным ассистентом Бобби и, значит, со смертью звезды утратил всякий вес.

– Бобби был бы вне себя от происходящего, – заметил Джинджер. – Он бы выбрал «Траурный марш Зигфрида»[9]9
  «Траурный марш на смерть Зигфрида» из оперы Р. Вагнера «Гибель богов».


[Закрыть]. Как всегда, со вкусом. «Лед Зеппелин» вставили в последний момент. Господи, да он и не любил «Лед Зеппелин» вовсе. Это все Мила, сучка чертова. Он, наверное, сейчас на небесах ругается как пьяный матрос. Вы-то хоть на меня зла не держите? Этого бы я уже не перенес.

– А с какой стати я должен на вас обижаться?

– Ну, из-за той истории. Вы столько для него сделали, а он потом отказался даже говорить с вами…

– Вы тут ни при чем.

– Они ведь и меня уволили, – признался Джинджер. – Как только он получил «Оскара» за роль в «Пожаре». Мила заявилась и установила в доме свои порядки, избавилась от всех, кто хоть что-то значил для Бобби. Я прошел с ним через все тяготы, а потом он пригласил Энни, и та попросила меня уйти. Сам он не мог. Знал, что это ошибка. Он боялся Милы, боялся, что она его бросит. И ведь она бросила его, эта сучка, разве не так? Они даже не хотели пускать меня на похороны. Но я пригрозил им скандалом. Плевать мне на эти ваши контракты о неразглашении, я пойду к газетчикам, вот что я им сказал. Пойду на канал «Си-эн-эн», мать его. И они позволили мне прийти. Хоть я и блефовал. Знай они меня получше, разбирайся они хоть в чем-нибудь, то поняли бы: я на такое не способен. Не предал бы я память Бобби, никогда бы не предал. – Он снова разрыдался. – Вы были ему другом, – наконец смог вымолвить Джинджер. – И Бобби это знал.

– Он выбрал довольно странный способ показать это.

– Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь так боялся. Они помыкали им, совсем его заездили. И в конце концов прикончили, не так разве? А вы ему нравились. Это они его довели до ручки.

– Он ведь был взрослый человек, Джинджер. Никто его не неволил, не держал на мушке. К тому же меня просто наняли. Он вляпался в неприятности и платил мне, чтобы я его из них вытащил, вот и всё.

– Вы же сами знаете, что это неправда.

– Да ничего я не знаю, – отмахнулся Шпандау. – И хотел бы, но не знаю.

Джинджер обнял его, и Шпандау в ответ обхватил коротышку за плечи. Джинджер любил Бобби Дая, а у того было туго с подобным чувством. Это ведь не вещь, которую можно приобрести, а потом наслаждаться, не пафосное французское вино, не спортивный автомобиль и не очередная девица-модель, найденная в каталоге женского белья «Виктория Сикрет». Люди любили Бобби на свой страх и риск, а он старался избавиться от них при первой возможности. Оставались лишь циники, которые, по словам Оскара Уайльда, знали цену всему и не ценили ничего.

– Берегите себя, Джинджер, – сказал Шпандау.

– Заметано. Я в таких случаях всегда говорил: держи хвост пистолетом. – Джинджер хихикнул. – А он всегда смеялся над этой фразой, говорил, что в здешних местах она значит совсем другое[10]10
  Игра слов: в английском варианте этой фразы фигурирует слово «pecker», на жаргоне – член.


[Закрыть]. – И он снова заплакал.

Когда Шпандау добрался до автостоянки, ему перегородил дорогу длинный черный «Линкольн Таун». Дэвид видел, что машина стояла поблизости на протяжении всей службы, но не знал, что ждут именно его. Тонированное стекло поползло вниз, из салона высунулся Сальваторе Локателли. Он был очень занятым человеком, но обожал разъезжать по городу и вот так пугать людей до медвежьей болезни.

– Залезай, Техас, – пригласил Локателли.

Шпандау проигнорировал его и попытался обогнуть машину, но водитель сдвинулся с места и опять преградил ему путь. Этот фокус они проделали несколько раз.

– Не кобенься, Техас. Дергаемся тут взад-вперед – меня уже укачало.

Локателли распахнул дверцу. Шпандау забрался в машину. Палящий зной мгновенно сменился прохладой кондиционированного салона. Локателли тем временем неторопливо распаковал кубинскую сигару, отрезал кончик и разжег ее при помощи длинной спички. Ему нравилось устраивать небольшие представления.

– Что ты думаешь насчет церемонии? – наконец вымолвил Локателли, окруженный клубами дыма.

– Вы затащили меня сюда, чтобы обменяться впечатлениями от похорон? – осведомился Шпандау.

– На мой вкус, солидности недоставало. Когда человек умирает, все следует обставлять торжественно. Даже если это был беспринципный юный дебил.

Шпандау потянулся было к ручке дверцы, но Локателли его остановил.

– Ну хорошо, извини, я знаю, ты относился к маленькому ублюдку с симпатией. Бог свидетель, никогда не мог понять, за какие такие заслуги. Он же ни в грош тебя не ставил, как и всех остальных. Обращался как с говном, а может, даже хуже, потому что ты-то и впрямь хорошо к нему относился. А такое случалось нечасто, Техас, тут уж как ни крути. Я продюсировал три его фильма, но его самого на дух не переносил.

– Что никогда не мешало вам наваривать на нем хорошие деньги.

– Ну да, он был бедным невинным мальчуганом из Огайо, всегда заботился о своей мамочке, просто новый Джеймс Дин[11]11
  Джеймс Дин (1931–1955) – американский актер, звезда фильмов «К востоку от рая», «Бунтовщик без причины», «Гигант». Погиб в автокатастрофе, посмертно дважды номинировался на «Оскара».


[Закрыть]. Попробуй повесь лучше эту лапшу на уши родственникам той девочки, которую он оставил умирать в своем сортире, а потом нанял головорезов Ричи Стеллы, чтобы те ее закопали в пустыне. И ты помог ему выбраться из этой жопы, насколько я помню.

– Чем вы не преминули воспользоваться и стали шантажировать его, заставляя работать на вас.

– Ну-у, ты видишь все в искаженном свете. Мне и шантажировать не пришлось. Как и все продажные мужики в этом городе, Бобби Дай ждал, кто больше заплатит. У меня оказалось достаточно денег, чтобы его купить. Вот и всё, просто и ясно. Ты, Техас, как обычно, перепутал, кто тут главный злодей.

– И, как обычно, хотел бы вернуть былые времена. Но не пора ли вам перейти к делу? А то у меня скоро встреча.

– Ты мне нравишься, Техас. По-моему, ты идиот, но при этом парень что надо и со своими понятиями о чести. Одевайся ты получше, то мог бы сойти за итальянца. Поэтому я не хочу, чтобы ты однажды поутру всплыл где-нибудь у пирса Санта-Моники среди презервативов и прочего мусора.

– По-моему, мне еще никогда не угрожали расправой настолько поэтично.

– Я хочу пожить тихо. У меня девяностолетняя домработница-аргентинка и куча партнеров по бизнесу, которые воображают себя Сонни Корлеоне[12]12
  Персонаж романа Марио Пьюзо «Крестный отец».


[Закрыть]и считают, что ноги в тазике с цементом – все еще крутая тема. Довольно скоро они сведут меня в могилу. Мне бы не хотелось переживать еще и за тебя.

– Вы, значит, печетесь о моем благополучии? У меня на шее уже болтается медальон с изображением святого Иуды[13]13
  По-видимому, имеется в виду святой апостол Иуда (Фаддей), которого евангелисты называли братом Иисуса (например, Мф. 13:55). Считается, что если носить при себе его изображение, это может помочь в безнадежной ситуации.


[Закрыть], так что извините.

– Очень смешно, – ответил Локателли. – И я буду смеяться до того самого момента, пока не скомандую Луису раздробить тебе кувалдой коленные чашечки. Ну, ты меня понимаешь. Я не хочу, чтобы ты стал источником проблем. Никакого героизма, никаких фантазий о благородном отмщении. Я не убивал твоего приятеля. Он сам с этим справился при некотором содействии Американской медицинской ассоциации. Все препараты, которые он проглотил, были абсолютно легальны. Я тут ни при чем. Хочешь найти реального виновника, поговори с красоткой, с которой он помолвлен. Он не первый помешавшийся на сексе парень, который в итоге совсем слетел с катушек. Я вложил в него деньги, Техас. Маленький говнюк мне не нравился, но от его смерти мне никакого проку. Даже ты должен это понимать.

– Я смотрю, мы тут просто купаемся в сожалении и прочих чувствах. Не возражаете, если я пойду? Или Луис снова собирается проехаться по моим ковбойским сапогам?

– Ты ж взрослый человек, мать твою, а носишь такую дурацкую обувь. Никогда не мог этого понять.

– Они скрывают мою косолапость. Без них я бы ходил переваливаясь, как Джон Уэйн.

– Чувство юмора перед лицом серьезной физической угрозы, – задумчиво произнес Локателли. – Мне это нравится.

Он потянулся к дверце и распахнул ее. В салон ворвалась пустыня, и Локателли поморщился. Он не одобрял песок, жару и все остальное, что хоть как-то могло попортить идеально заутюженные стрелки на его брюках с Сэвил-Роу[14]14
  Улица в Лондоне, на которой традиционно расположены лучшие ателье мужских портных.


[Закрыть]. Шпандау выбрался из машины и подождал, пока Локателли скажет последнее слово. Ведь не зря же тот потратил время, явился сюда и гонялся за ним по стоянке.

– Будь осторожен, Техас. Как говорится, улицы нынче злые.

Дверца захлопнулась, и машина покатила прочь. Шпандау удивился было: неужто главный гангстер Лос-Анджелеса в самом деле читал Раймонда Чандлера, но потом сообразил – Локателли цитировал Мартина Скорсезе[15]15
  Имеется в виду драма режиссера Мартина Скорсезе (р. 1942) «Злые улицы» (1973), повествующая о жизни нью-йоркского квартала Маленькая Италия. Название фильма отсылает к строкам из эссе Рэймонда Чандлера «Простое искусство убийства».


[Закрыть].

ГЛАВА 5

Шпандау вел свой черный «БМВ» на восток по Сансет-стрит, мимо икон Голливуда, мимо клубов, невыносимо пафосных ресторанов, мимо туристов и простых горожан. Потом свернул на узкую улочку, круто уходящую вверх и переходящую в череду резких поворотов с плохим обзором. Там он чуть не столкнулся нос к носу с микроавтобусом службы доставки и вынужден был прибиться к обочине, чтобы дать ему проехать. После короткого подъема улица утыкалась в тупик с большими зелеными воротами – такие могли бы защитить владельца дома от целого нашествия варварских орд. Вместо того чтобы подъехать к воротам, Шпандау притормозил у обочины и набрал номер на мобильнике.

– Привет, вы позвонили Делии Макколей. Пожалуйста, оставьте сообщение, и я вам перезвоню.

Шпандау нажал на отбой, но потом сообразил, что его номер все равно остался у нее в телефоне. «Черт бы побрал эти новейшие технологии», – подумал Шпандау. Что-то не так со страной, где невозможно позвонить бывшей жене анонимно. Она сказала «Макколей», пользуется девичьей фамилией. Ну хоть не фамилией нового мужа. Это хороший знак. Очевидно, уже начала осознавать, какую ошибку допустила, выйдя замуж за этого зануду Чарли. Шпандау почувствовал, как в его сердце затеплился крохотный уголек, но та часть его, которая еще способна была что-то чувствовать, одновременно понимала, что это не надежда, а отчаяние. Как у какого-нибудь персонажа Джека Лондона, который вот-вот замерзнет до смерти. Он подрулил к воротам, позвонил и высунул голову в окно, чтобы его могли разглядеть.

– Да? – ответил женский голос.

– Я Дэвид Шпандау. У меня назначена встреча.

– Минуточку…

Ворота скрипнули и распахнулись. Шпандау въехал внутрь, в глубине души, как всегда, ожидая, что вот сейчас к нему поспешит апостол Петр и потребует заполнить анкету. Во дворе крупный чернокожий мужчина мыл новенький «Линкольн Навигатор». Еще там были высокие старые пальмы, вымощенная булыжником площадка и фонтан в итальянском вкусе – не хватало только резвящейся в нем Аниты Экберг[16]16
  Анита Экберг (р. 1931) – шведская фотомодель и актриса. Наиболее известна по фильму Феллини «Сладкая жизнь», сцена с фонтаном именно оттуда.


[Закрыть]. Дом являл собой серую громадину в норманнском стиле, даже не дом, а целый замок, неловко рассевшийся среди калифорнийского великолепия, словно бульмастиф на званом чае. Кричали птицы. Шпандау припарковался в тени пальмы – лучше уж птичий помет, чем сиденье, раскалившееся на солнце как сковорода.

Из дома вышла миниатюрная деловитая блондинка и направилась к его машине. Шпандау выбрался из «БМВ» и возвышался над ней своими 190 сантиметрами, словно башня. Женщина протянула руку и смерила его взглядом, который говорил, что она обычно съедает таких бугаев на завтрак. Она была белокурая, голубоглазая и хорошенькая, но в ней несомненно таилась какая-то агрессия. Больше всего она напоминала необычайно привлекательного сурка.

– Я Памела Мэйхью. Сестра Анны и ее личный ассистент.

– Дэвид Шпандау, – ответил он, пожимая ее руку, – из агентства «Уолтер Корен и партнеры».

– Идите за мной, – сказала Памела и зашагала к дому. Шпандау неуклюже плелся за ней. Он терпеть не мог жестких и холодноватых людей, особенно в жару. Пот струйкой стекал вдоль его позвоночника к пояснице. К счастью, в доме оказалось прохладнее. Там царил полумрак, а каменные стены толщиной в полметра и слабый шум кондиционера отлично справлялись со своей задачей – отгораживали находящихся внутри от жестокого мира, оставшегося снаружи. Шпандау часто имел дело с богачами и знаменитостями и если чему и завидовал, то вовсе не деньгам и славе, а их способности чувствовать себя в своем поместье как в панцире, словно они гигантские броненосцы. Конечно, это была иллюзия. На деле они даже беззащитнее обычных людей, и профессия Шпандау – а он был частным детективом, клиенты которого принадлежали в основном к голливудской элите, – научила его понимать, что разного рода неприятности могут постигнуть и звезд. Однако, как бы там ни было, а в этом доме действительно создавалось ощущение безопасности, и Шпандау невольно вспомнил о собственном одиноком домике в долине, о своем ветхом панцире – сквозь его щели неумолимо просачивалась жестокая реальность.

– Кажется, я никогда раньше не сталкивалась с частными сыщиками.

– Дух захватывает, да?

Она рассмеялась. Это был приятный, искренний смех.

– Полагаю, вы из разряда детективов-остряков, которые убивают главного злодея и целуют девушку в последней сцене.

– Обычно с точностью до наоборот, – заметил Шпандау, – но я не теряю надежды.

– Вы знакомы с работами Анны?

– Конечно. За последнее время она не создала ничего нового.

– Я буду вам признательна, если вы не станете упоминать об этом при ней.

Шпандау кивнул.

– Могу я взглянуть на шарф? И на письма тоже?

– Я принесу. Анна наверху, в бассейне. Сейчас схожу к ней и скажу, что вы пришли. А пока хотите чего-нибудь? Кофе? Воды?

– Нет, спасибо.

Она вышла.

Анна нарезала круги в бассейне. Пам постояла, ожидая, когда сестра закончит. Наконец Анна выбралась из воды, и Пам подала ей полотенце. Снова постояла, пока Анна вытиралась.

– У нас в гостях детектив, – сообщила Пам.

– Слушай, я не хочу сейчас с этим разбираться. Мне нужно писать эту чертову речь к открытию театра, да и Канны не за горами. Ты уже нашла место, где мы остановимся?

– Пока все к тому, чтобы выбрать то уютное старинное гнездышко среди холмов.

– Может, не стоит мне туда ехать?

– Ты уже приняла приглашение и внесена в официальные списки.

– Там же будет дурдом.

– Там всегда дурдом, каждый май, уже целых полвека. Но это дурдом с развлечениями. Они тебя примут как родную, посмотришь несколько фильмов и выберешь те, что тебе понравятся. Разве это так сложно? Ладно тебе дуться, ты же знаешь: получить туда приглашение – великая честь.

– Политика фестиваля – полное дерьмо, и у меня что-то нет желания ежедневно ругаться с гребаными французами, а ведь так и будет. Я все пытаюсь понять, зачем они меня позвали. У них же всегда есть какие-то скрытые мотивы. Андрей везет туда свой фильм. Они, черт бы их побрал, любят Андрея, он их хренов русский парень с плакатов. Он и его нескончаемые, скучные, претенциозные фильмы.

– Когда ты сама в них играла, то почему-то не считала их нескончаемыми, скучными или претенциозными.

– Мы сделали с этим говнюком два фильма, а я так ни одного из них и не поняла. Все остальные произносили свои реплики по-русски, а он скармливал мне мои на английском, при выключенной камере. И весь хренов сценарий был на кириллице. Я так и не врубилась, о чем фильм, не исключаю, что и остальные тоже, особенно сам Андрей. Его секрет – напустить побольше тумана, тогда фильм можно трактовать как угодно. Единственный талант Андрея – делать вид, будто он знает, что делает, поэтому все остальные просто идут за ним. Но трахался он божественно, это да. А кто еще в жюри? Кто из женщин?

– Наверняка Кэт Берроуз.

– Эта английская подстилка? Андрей и ее имел. Господи, ты понимаешь, что они задумали? Они специально, так подбирают жюри. Лягушатники чертовы, они наслышаны о его репутации. Думают, если мы побывали в его постели, то обязательно за него проголосуем.

– А ты не проголосуешь?

– Господи, ну, может, и да. В отличие от его фильмов, уж в хорошем сексе-то я кое-что понимаю.

– Так что там с частным сыщиком? Поговори с ним хотя бы ради меня. Чтобы я могла спать спокойно.

– А как он выглядит?

Пам вздохнула.

– Высокий. Брюнет. Мускулистый. На нем ковбойские сапоги.

– О-о, – только и сказала Анна.

– Еще у него перебит нос.

– Как думаешь, он мне понравится?

– Он не производит впечатление мужчины, который с ходу даст тебе запрыгнуть к нему на колени, – ответила Пам.

– Да, но если я сама захочу? – возразила Анна.

– Я бы не удивилась…

– Тогда давай его сюда, – велела Анна.

– Я бы на твоем месте приняла его одетой.

– Но я еще не закончила плавать.

– Хорошо, – согласилась Пам. – Но ведь ты только что вылезла из воды и вытерлась, чтобы отдохнуть. Слушай, не сомневаюсь, что он придет в восторг при виде твоего соблазнительного тела, но уж слишком все это напоминает сводничество. Извини за прямоту.

– С каких это пор ты заделалась святошей? – спросила Анна.

– Ха, – сказала Пам, – думаю, сейчас самое подходящее время, чтобы сверкать задницей перед незнакомцами.

– Солнышко, это та самая бесценная задница, которая регулярно обеспечивает тебе зарплату, – уточнила Анна. – К тому же никто пока не жаловался. Покажи ему дом, а потом приведи сюда.

Шпандау смотрел сквозь высокие стеклянные двери, ведущие на балкон. Оттуда, поверх деревьев, открывался вид на Сансет-стрит и дальше, на самое сердце Лос-Анджелеса, почти до аэропорта. Если вы собираетесь обосноваться в Лос-Анджелесе, то лучше всего именно так – в великолепном особняке на склоне холма, поближе к ангелам и подальше от копошащейся внизу нищей шелупони, которой ты служишь примером для подражания. Статус в Голливуде – это всё; он постоянно напоминает этим людишкам о твоем положении, но не дает им ни малейшего шанса дотянуться до тебя. Шпандау услышал шаги и обернулся.

– Впечатляющий вид, – сказал он.

– Да уж, – согласилась Пам. – Пойдемте…

Она провела его по всему владенью.

– Если честно, тут сейчас мало что делается для обеспечения безопасности. В этом просто нет нужды, если вы понимаете, о чем я. Другое дело – несколько лет назад. А сейчас она уже не привлекает того внимания, что раньше. Думаю, эти письма ей на самом деле даже польстили. Раньше она получала куда больше корреспонденции.

Пам ткнула пальцем вправо, потом влево.

– Вдоль всей усадьбы тянется ограда, на ней установлены камеры. По ночам охрана обходит территорию и проверяет, что и как. Ворота открываются и закрываются из дома, и, конечно, на них тоже имеется камера.

– Не так уж это и много.

– Так ведь и нужды не было. Думаете, сейчас появилась реальная опасность?

– Посмотрим, – ответил Шпандау.

– Наступили нелегкие времена. Ролей все меньше, а если какие и предлагают, она стесняется за них браться, хотя понимает, что рано или поздно придется. Она могла бы отойти от дел – деньгами она распорядилась с толком, грамотно их вкладывала, – но не найдет, чем себя занять. Все варианты кажутся ей унизительными. Да и я не знаю ни одного достойного способа превратиться из нынешней звезды в бывшую.

– Звучит жестоко. Не похоже, что вы испытываете к ней сострадание.

– Это профессия такая – жестокая. Она могла бы уйти на покой, вести тихую и спокойную жизнь, заниматься благотворительностью. Или вернуться на театральную сцену, в конце концов. Что бы о ней ни говорили, она прекрасная актриса, профессионал высшего класса. Но дело тут не в актерской профессии, а в статусе звезды. Роли-то есть, она просто считает, что достойна большего. Знаю, ее это ранит, я все понимаю. Но – тут вы правы – я не слишком ей сочувствую. Мне нелегко видеть, как она мучается, но это не конец света. Ей же всего сорок три. Могла бы играть еще лет сорок. Вот я и говорю ей: вспомни про Кейт Хепберн и Лоуренса Оливье.

– А она что?

– Говорит, что Хепберн закончила тем, что снялась в «Рустере Когберне», а Оливье – в «Бетси»[17]17
  «Рустер Когберн» (1975) – продолжение фильма о ковбоях «Истинная доблесть» по роману Чарльза Портиса «Железная хватка» (1969). «Бетси» (1978) – фильм о пожилом основателе автомобильного гиганта, решившем вернуться к работе. И тот и другой фильмы, в которых снялись стареющие кино звезды, считаются провальными.


[Закрыть]. Она видит два пути: либо сбежать и затеряться в безвестности, как побитая собачонка, или оставаться на виду, превращаясь в карикатуру на самое себя. Говорит, Бобби Дай сделал правильный выбор, хотя мог бы еще повременить с этим делом.

Она пристально вгляделась в лицо собеседника, ожидая, как он отреагирует. Но так ничего и не разглядела.

– Вы ведь были с ним знакомы? – спросила она.

– Немного. Не думаю, что стоит брать с него пример.

– Но он ведь был хорош в своем ремесле? Я слышала, что говорят о нем актеры – что всегда следили за его новыми ролями, чувствовали его превосходство. Странно, но они все как будто его побаивались.

– Он их тоже.

– Вопрос в том, куда ему было двигаться дальше. Смог бы он достичь еще больших высот? За «Пожар» он получил «Оскара», и есть мнение, что на этот раз приз ему присудили действительно заслуженно.

– Смог бы он достичь новых высот? Не знаю. Дурацкий вопрос, вам не кажется? С каких это пор актерское ремесло превратилось в спорт? Ваша сестра рассуждает так, будто раньше была профессиональной бейсболисткой. В какой момент искусство сменилось деньгами и страхом?

– Да вы романтик. У вас с Анной много общего.

– Рано или поздно ей придется сделать выбор.

– От славы она не откажется, будет цепляться за нее зубами и пойдет по головам, если что. Но вы могли бы доставить ей радость и отвлечь от этих мыслей. Ей сейчас не помешало бы немножко переживаний, не касающихся истории с шарфом.

– Боюсь, я не из числа альфонсов. И никогда не завожу романов со своими клиентами.

– Ради Бога только ей об этом не говорите. Она нуждается в вашей защите. Какое вам дело до причин, главное, чтобы она была в безопасности. Разве не за это вам платят? А если сможете не попасться к ней в коготки – значит, вы молодец. Я бы с удовольствием поглядела на это со стороны.

– Вы так говорите, будто она племенной петух, гоняющий пеструшек по курятнику.

– А вы не смейтесь, во многом так и есть. Мужчины без ума от Анны, Анна без ума от мужчин. Это стоит видеть.

Когда они подошли к бассейну, Анна снова была в воде. Она сделала еще два впечатляющих круга – представление удалось на славу, – выбралась из воды и выглядела при этом как актриса в роли олимпийской чемпионки по плаванию. Черный купальник, хоть и закрытый, совершенно не оставлял простора воображению. Она запрокинула голову и, слегка изогнувшись и подняв руки, выжала воду из своих знаменитых медово-пшеничных волос. Все было проделано весьма искусно, а он был тонким ценителем. Анна вряд ли ожидала, что он тут же впадет в экстаз, подумал Шпандау, но было сразу заметно: она привыкла побеждать на всех фронтах.

– Не подадите мне вон то полотенце? – обратилась Анна к Шпандау. Пам почти неслышно застонала и закатила глаза. Шпандау протянул Анне полотенце, и та стала расхаживать вокруг: пусть он пофантазирует, будто она только что вышла из душа. Шпандау наблюдал за ее перемещениями и ждал. Наконец она закончила вытираться, взяла со столика темные очки и надела их. Потом улеглась в шезлонг и сделала вид, будто смотрит в небо.

– Памми, ты не попросишь Беттину принести нам кофе и бутерброды?

– Ну конечно, – ответила Пам. – Бегу и падаю. Может, мне еще принести твое летнее нижнее бельё? Или лучше с начесом?

Пам удалилась, не дожидаясь ответа. Анна сделала вид, что ничего не слышала. Тянулись томительные секунды. Шпандау смотрел на холмы и деревья за домом. Похоже, ему следовало что-то сказать, но он был не в настроении. Наконец она заговорила сама:

– Пам – моя сестра.

– Я заметил некоторое сходство.

– Мне частенько хочется ее придушить, – продолжала Анна.

– Да, – согласился Шпандау. – Родственники порой доставляют не меньше хлопот, чем прислуга.

– Вы всегда шутите с таким невозмутимым лицом, господин Шпандау?

– Да, мэм. Умение шутить с невозмутимым лицом и вести себя за столом – вот два столпа моей профессии.

Она сдвинула солнечные очки на кончик носа и смерила детектива оценивающим взглядом.

– Вы что, издеваетесь надо мной, господин Шпандау?

– Ну что вы, мэм. Это было бы нескромно и непрофессионально.

– Я смотрю, вы с Пам спелись. Неудивительно, что она хочет вас нанять. Вопрос в том, захочу ли того же я.

– Ответить на него можете только вы.

– Меньше всего мне нужно, чтобы кто-то контролировал каждый мой шаг. Здесь и так нелегко остаться наедине с собой.

– Попробуем держаться незаметно, – сказал Шпандау.

Она снова окинула его взглядом: с ног до головы, а потом в противоположном направлении.

– Лапуля, вы так же незаметны, как буйвол. Не собиралась на вас наезжать, но если вы не повтыкаете себе в уши веток и не притворитесь деревом – по-любому будете выделяться.

Пам вернулась с шарфом и пачкой писем. Все это она вручила Шпандау, тот отошел в сторонку, уселся под зонтом и принялся изучать и шарф, и письма.

– По-моему, мы подняли слишком много шума из ничего, – заявила Анна. – Может, я просто за что-то зацепилась.

– Нет, – возразил Шпандау. – Шарф разрезан.

– Да и в письмах нет ничего необычного, кроме красных чернил. Лично меня они совсем не беспокоят.

Шпандау копался в бумагах. Горничная принесла и поставила на стол блюдо с бутербродами и кофейник. Пам разлила кофе по чашкам. Анна, по-прежнему лежа на спине, сказала:

– Слушайте, ну это же смешно. Если они хотели всерьез мне навредить, что им мешало? Они ведь были совсем близко. Почему пострадал только шарф?

– Они и не думали вам вредить. Хотели продемонстрировать, насколько близко могут подобраться. – Затем он обратился к Пам: – Думаете, все письма от одного человека?

– Они приходят уже довольно долго. Перед случаем в ресторане стали приходить чаще. Никакой агрессии, никаких угроз, но содержание навязчивое. Как она прекрасна, как много он думает о ней, как хорошо ее понимает – и все в таком духе. Создается ощущение, будто он что-то задумал.

– А откуда мы знаем, что это он, а не она? – вставила Анна.

– Не подумайте, что я шовинист, но женщинам, как правило, не хватает безумия, чтобы проделывать такие штуки. Возьмем, к примеру, вашу сестру. Она бы скорее отравила вас, чем перерезала вам горло.

– Ха! – воскликнула Анна.

– Так вы думаете, здесь все же присутствует сексуальный элемент? – спросила Пам.

– Господи, – протянула Анна из своего шезлонга, – Зигмунд Фрейд возвращается. Да люди тысячелетиями влюблялись в актеров и сохли по ним. Ведь мы же именно этого от них и хотим, а?

Шпандау поскреб красные чернила на одном из писем. Буквы хлопьями осыпались со страницы. Очень похоже на кровь, но он не стал произносить это вслух.

– Большинство понимает, что их фантазии – всего лишь фантазии, – сказал он. – Но большинство – не значит все.

– Почему ты не хочешь признавать, что у нас проблема? – набросилась Пам на сестру. – Какой-то сумасшедший налетел на тебя и порезал твою одежду. А мог бы порезать тебя. Не понимаю, почему ты норовишь спрятать голову в песок?

Анна села.

– Да потому, что не желаю, чтобы моя жизнь пошла наперекосяк только из-за того, что какой-то гребаный влюбленный недоумок подобрался чересчур близко. Буду постоянно держать при себе Чандлера или еще что-нибудь придумаю.

– Эта задача не для Чандлера. А вот у господина Шпандау многолетний опыт.

– Нет уж, благодарю, – отрезала Анна. – Нет. – Она вскочила и принялась собирать вещи.

– Я тебя не понимаю, – повторила попытку Пам. – Что ты творишь?

– Я актриса, только и всего, – ответила Анна. – Просто актриса. И я не отвечаю за то, что происходит в головах у всех этих людишек. Мне дана жизнь, и я не позволю, чтобы какой-то никчемный извращенец диктовал, как мне ее прожить.

– Пятнадцать лет назад, – сказал Шпандау, – вы позировали обнаженной для глянцевого журнала. А потом передумали и потратили примерно половину бюджета страны на то, чтобы выкупить у фотографа эти снимки. А сделал их ваш тогдашний друг, если не ошибаюсь. Снимков я не видел, но уверен – они были шикарные. После этого трудновато делать вид, будто вы никогда сознательно не разжигали чьи-то фантазии.

Анна пронзила его взглядом.

– Господин Шпандау, не думаю, что… – попыталась вмешаться Пам.