Текст книги "Слезы пустыни"

Автор книги: Дэмьен Луис

Соавторы: Халима Башир
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

9
Покушение на белую ресницу

К концу первого года в школе Мона, Наджат, Самира, Макбула и я раскусили арабских девочек. Конечно, стычки еще случались, но мы уже умели постоять за себя. Одноклассницы-арабки пытались доказывать нам, что все деревенское плохо, что ничего, кроме бедности, болезней и невежества, у нас нет. Мы возражали: город пуст и недружелюбен – никто здесь не заботится о ближнем. Город опасен, как дикий зверь. А вот в деревне можно расслабиться в кругу семьи и друзей. В итоге таких дискуссий мы приходили к выводу, что живем в параллельных вселенных.

Арабские девочки до сих пор шпыняли нас, когда мы разговаривали на языке родного племени. К тому же он, по их мнению, загрязнял и наш арабский, и они постоянно передразнивали нас. Но мстить было просто – стоило только начать оскорблять противниц на нашем языке. Мы говорили друг другу, что у одной – лошадиное лицо, а у другой нос крючком, как птичий клюв. В считаные секунды мы начинали умирать со смеху. Не понимая ни слова, арабские девочки улавливали суть наших слов, и это приводило их в бешенство.

Еще они дразнили нас тем, что мы не имели права влюбляться – мы просто должны были повиноваться родителям и вступать в брак с теми, кого для нас выбирали. Арабки говорили, что мы, чернокожие девочки, должны вырваться на свободу и жить. Мы же обвиняли их в распущенности и аморальности, в том, что они ходят с мальчиками до замужества. Мы даже намекали, что знаем об их общении с мужчинами до брака. Разумеется, учителя не позволяли нам вступать в какие-либо контакты с мальчиками. Дружить с мальчиками было категорически запрещено – харам. Ибо школа предназначена для учебы, и ни для чего больше.

Школа для мальчиков находилась совсем рядом. Всякий раз, когда мы выходили купить ланч, мальчики были там, у лотков с едой. Завидев нас, они свистели или улюлюкали. Мы притворялись, что сердимся, но в глубине души нас волновало внимание со стороны мальчиков – красивых, в элегантной форме. Наши учительницы негодовали, но что мы могли поделать? Мальчики есть мальчики, и мы вовсе не провоцировали их.

* * *

По окончании первого года наши уроки сделались более разнообразными. От мисс Айши, преподавательницы английского языка, мы узнали о свадьбах, где невеста одевалась во все белое. Такой скучный цвет показался мне странным выбором: красный куда выразительнее, он более броский. Возможно, английским мужчинам нравится белый, оттого что у их девушек белая кожа? Я спросила у мисс Айши, так ли это, но она объяснила, что белый считается цветом невинности, как нельзя лучше подходящим для невест.

Мы узнали о Биг-Бене, о здании парламента, о том, что Англия – родина демократии. Мы видели фотографии Лондона с домами-башнями, уходящими высоко в небо. Мы читали о шедеврах британской литературы. Но в то же время учительница истории рассказала нам, как англичане колонизировали Африку. Они приехали в Судан, принеся в него образование и больницы, но взамен забрали наше золото, нашу нефть и наш сельскохозяйственный экспорт. Учительница говорила: поняв англичан, мы будем знать, как с ними бороться, если они когда-нибудь попытаются снова колонизировать Судан!

Наш второй год подошел к концу, и наступила пора экзаменов.

По большинству предметов я опережала всех одноклассниц, но в этом учебном году в нашей параллели было три класса, и я задавалась вопросом, каковы мои успехи в целом. В день оглашения результатов экзаменов все мы вышли посидеть на улицу. Мое сердце яростно стучало, когда директриса зачитала имена десяти лучших учениц. Я услыхала свое имя – Халима Башир. Другие девочки вскочили на ноги. Неужели наша ужасная директриса действительно собирается поздравить меня – самую свою нелюбимую ученицу?

Я почувствовала, что кто-то подошел и встал рядом.

– Давай, Халима, – поощрила меня моя наставница, мисс Шадия. – Смелей. Ты – лучшая ученица года.

Я вышла вперед. Девочки расступались передо мной. Директриса с вымученной улыбкой наклонилась, чтобы пожать мне руку, вручила аттестат и повесила на шею золотую медаль. Затем развернула меня лицом к толпе. Девочки разразились оглушительными аплодисментами. Мне казалось, что все это происходит во сне.

– Молодец, Халима, – пробормотала директриса, положив руки мне на плечи. – Отличная работа. Лучшая ученица года. Я так рада, что наши маленькие… неурядицы теперь позади.

Приехавший за мной отец не мог поверить этой новости. Я видела, каким счастливым я сделала его, и знала, что это победа для всего нашего племени и личный триумф для нашей семьи. Видя восторг отца, я и сама прослезилась от радости. Мне не верилось, что я, его маленькая дочка, могла оправдать его ожидания.

Отец объявил, что я заслуживаю награды и в пределах разумного могу выбирать все, что захочу. Я выбрала цепочку из чистого золота и, совершенно счастливая, надела ее, когда мы возвращались домой в деревню.

Как только мы приехали, отец объявил новость: я обставила всех городских арабских девочек и вышла в первые ученицы года. Маму это поразило и, кажется, даже на бабулю произвело впечатление. Но Мо и Омер надулись – особенно когда увидели мою новенькую, блестящую золотую цепочку. Почему все так носятся с Халимой, спрашивали они. Почему ей достаются все подарки? Почему их, мальчиков, не отправляют в большую школу?

Мо недавно поступил в сельскую школу. Отец обещал отправить его в город, если он будет хорошо учиться, но первые результаты не слишком обнадеживали. В своем классе он был примерно на десятом месте.

– Ты должен равняться на Халиму, – заявил отец. – Ты десятый в классе, потому что единственное твое желание – иметь побольше игрушек. Ты должен хотеть учиться, гореть этим желанием. Ты должен жаждать этого, как Халима. Она учится, потому что ей это нравится…

Мо и Омер злобно ретировались, проигнорировав эти слова, сказанные им вдогонку. Позже я заметила, что они исчеркали мои учебники и разрисовали их грубыми картинками. Мама позвала Мо и Омера и спросила, кто это сделал. Оба они отнекивались, один винил другого. В конце концов мама вышла из себя и поколотила обоих. В итоге братья возненавидели меня еще больше.

Я не знала, что Омер решил, будто у меня в школе есть несправедливое преимущество: белая ресница. Ей, по его мнению, я была обязана всеми своими умственными способностями. И поэтому придумал, как от нее избавиться. Он сказал брату, что подержит меня, а Мо должен отрезать ресницу.

Однако Мо поинтересовался, с какой стати именно ему отведена такая роль. Омер упирал на его старшинство, однако тот все равно отказался. Омер поднял его на смех и заявил, что и сам справится.

На следующий день после моего возвращения из школы они подошли ко мне. Я несла на задворки корзину со стираным бельем, когда Омер позвал меня:

– Ратиби, иди сюда, я кое-что тебе покажу!

Когда я подошла взглянуть, в чем дело, он выставил ногу и сделал мне подсечку. Как только я упала, он уселся на меня сверху, а Мо прижал к земле мои руки и ноги. Пока Омер скакал у меня на животе и пытался придушить меня, я кричала, предполагая, что это просто шуточная потасовка, хотя и довольно неприятная.

Но крики сразу же застыли у меня в горле, когда я заметила большой, острый разделочный нож, сверкающий на солнце. Я уставилась на Омера, подносившего нож все ближе и ближе ко мне – в глазах его горело яростное безумие. В свои пять лет Омер был бесстрашен и силен не по годам. Я попыталась оттолкнуть его руку с ножом, но Мо крепко держал меня. Когда я ослабела, Омер свободной рукой потянулся и схватил мое веко. Нож рванулся вниз.

– Помогите! – закричала я. – Помогите! Он меня убьет!

– Я ее отрежу! – вопил Омер. – Тогда мы все будем одинаковые! Мы все будем равны!

Он полоснул ножом, лезвие мелькнуло у моего глаза, и я ощутила ужасный рывок в глазнице. Меня пронзило болью. С торжествующим криком Омер поднял что-то вверх.

– Белая ресница! – воскликнул он. – Я ее отрезал! Я ее отрезал!

Он отбросил в сторону крошечный белый кусочек и повернулся ко мне:

– Теперь я покончу с этим! – кричал он. – Я ее вытащу! Я ее отрежу! Я с ней покончу!

Он снова наклонился ко мне с ножом, и я почувствовала, как страх волной окатил меня. Но внезапно я уловила серое пятнышко сбоку от него, после чего последовал оглушительный треск: бабушкина большая палка огрела Омера по голове. Через миг он с ошарашенным видом лежал на земле. Бабушкина рука рванулась вниз и подняла упавший нож. Когда Мо попытался убежать, она схватила его за волосы и потащила назад.

– Что происходит, во имя Аллаха? – воскликнула она, размахивая ножом. – Ты думаешь, это игрушка, да? Хочешь в ножички поиграть с бабушкой?!

Мо разразился слезами. Через несколько секунд на место происшествия явились мама и отец. При виде ножа они пришли в ужас. Каждый из них приступил к допросу рыдающего Мохаммеда: почему его младший брат пытался убить меня? Что касается Омера, он сидел там, где упал, ошеломленный и смущенный. Бабуля от души его приложила, и он был слишком слаб, чтобы отвечать на вопросы.

Омеру удалось отрезать изрядный кусок моей белой ресницы, но в остальном она оказалась неповрежденной. Отец вздохнул с облегчением, однако неприятные последствия нападения только начались. Мама повздорила с ним, сказав, что отныне он должен будет привозить подарок для каждого из детей, не только для меня. В противном случае Омер может по-настоящему навредить мне – для этого он достаточно зол и достаточно ревнив.

И надо бы отцу прекратить всю эту шумиху вокруг моей белой ресницы, даже если эта ресница и вправду принесла нам большую удачу, а мне – знания. Потом мама обратилась ко мне. Я должна перестать бахвалиться своими подарками и дразнить братьев. Это правда, я их дразнила. С подарком в руках я выплясывала перед Мо и Омером и припевала: «Глядите, что у меня есть! Глядите, что у меня есть!»

Ну отлично, мама выступила в роли миротворца, а как быть со злодеем – Омером? Он-то почему по шее не получил? Ведь это он схватил нож, и подставил мне подножку, и ударил меня в глаз. И тем не менее никто и не пикнул, и я указала на это матери, на что она заявила, что Омер уже получил палкой от бабушки, куда уж еще его наказывать. А как быть с его взрывным характером, они не знали. Омер был словно дикий зверь и то и дело повергал родителей в отчаяние.

Отец и мама были серьезно озабочены. Порой их младшего ребенка, казалось, охватывали приступы яростного безумия, и в такие минуты он казался способным на что угодно. Единственное, до чего родители додумались, – попросить помощи у деревенского факира, ни словом не обмолвившись Омеру.

Факир принес яйцо, покатал его по маминому телу, разбил в чашку и уставился в нее, чтобы выяснить, не сглазил ли кто Омера. Если бы яйцо поглядело на факира дурным глазом, он бы понял, что это порча. Он разбил бы другое яйцо и попытался бы распознать имя. Порой для этого требовалось три яйца. Конечно же, яйца показали, что Омера сглазили.

Факир приготовил для Омера специальный хиджаб под названием мехия: его нужно было выпить. Факир написал на доске несколько стихов из Корана и смыл все написанное в чашку. Воду он перелил в маленькую бутылку, в которую добавил какие-то зелья. Родители поблагодарили факира и вернулись домой. Но Омер, заметив мехию, тут же понял, что к чему, и пить отказался. Его всячески умоляли и угрожали ему, но он не пил. Наконец бабуля потеряла терпение и отправилась за своей большой палкой.

– Пей! Тебе полезно! Пей! – приказала она. – Как же так? Тебе нравится, что ты такой чокнутый, да? Ты думаешь, что нам нравится жить рядом с таким сумасшедшим мальчишкой?

– Посмотри на все это, – возразил Омер, приподнимая подол рубахи и демонстрируя несколько хиджабов, обернутых вокруг пояса. – От них что, был какой-нибудь толк? Нет! А от питья что, будет толк?

– Неблагодарный мальчишка! – вспыхнула бабуля. – Без них ты был бы совсем безумным. А теперь пей, или мне что…

Внезапно Омер схватил бутылку и опрокинул в себя ее содержимое.

– Вот! – заявил он. – Посмотрим, что от этого изменится…

* * *

Вскоре после покушения на ресницу я начала испытывать сильные боли в желудке. Меня рвало после еды, я ничего не могла удержать. Бабуля повела меня к Халиме, деревенской знахарке, в честь которой меня назвали. Халима была все так же добра и ласкова. Она помассировала мне живот, бормоча какие-то заклинания, затем принялась мелкими порциями выдувать надо мной воздух, приговаривая:

– Дурной глаз – выходи! Дурной глаз – выходи! Дурной глаз – выходи!

Разогрев на огне фарфоровую чашку, она поставила ее на мой голый живот, перевернув вверх дном, чтобы та припечаталась, и принялась высасывать из меня зло. Я ощутила, как сквозь мое тело струится теплое сияние. После этого рвота ослабла, и вскоре мне стало лучше. По сей день я все еще верю в дурной глаз, в силу хиджабов, знахарок и факиров.

Факиры в нашей деревне были тщательно отобраны общиной. Все они обладали хорошим характером и истинной мудростью, а главное – благословенной способностью пользоваться силой Бога. Это было рискованно, если человек не понимал, как применять Священный Коран в сочетании с древними заклинаниями и другими традиционными законами. Но на каждого хорошего факира всегда находился самопровозглашенный плохой. Эти люди прибегали к опасным и темным силам – черной магии и сатанинским хитростям – для исполнения самых дурных человеческих желаний.

Примерно через месяц пребывания дома я стала свидетельницей того, как такой дурной факир причинил ужасный вред. Мой двоюродный брат Муса, молодой человек лет двадцати с лишним, как и большинство молодых людей, был забиякой. Однажды, поссорившись с кем-то, он пошел посоветоваться с плохим факиром. Факир приготовил заклинание против его неприятеля, но в момент его применения вместо врага оно обрушилось на самого Мусу. Несколько недель подряд Муса сидел запершись в своей хижине, и единственным человеком, с которым он был в состоянии говорить, был его старший брат.

Родители отвели его к хорошему факиру, но тот был бессилен. Прежде чем отменить заклинание, ему требовалось узнать имя плохого факира, наславшего порчу, и имя предполагавшейся жертвы. К сожалению, кузен был слишком безумен и не сумел назвать имен. В конце концов Мусу отправили в Нигерию, где факиры славились искусством снимать проклятия. Но даже они не смогли ничем помочь ему.

Всякий раз, когда мы навещали его, Муса сидел скрючившись в своей темной хижине. Лицо его кривилось в болезненной гримасе. Он казался таким несчастным, и мне было так жаль его. Я даже пыталась спрашивать его, кто наслал на него проклятие и кто был предполагаемой жертвой, но Муса только растерянно что-то бормотал. Наконец родные отвезли его в больницу. Врачи испробовали на нем всяческие лекарства, но ничто не помогло. И это – само по себе доказательство того, что безумие Мусы было вызвано заклинаниями злого факира.

* * *

Время летело быстро как в деревне, так и в школе. Мне исполнилось одиннадцать, и я чувствовала себя более чем готовой для средней школы. Но сначала мне предстояло сдать экзамены, без которых я не могла двигаться дальше. Их должен был сдавать каждый ученик, а результаты сравнивались по всей стране. Я занималась усерднее, чем когда-либо, и, покончив с экзаменами, мы с подружками стали ждать результатов. Чья-либо неудача разрушила бы товарищество, повидавшее немало побед над подобными невзгодами.

Однажды ранним утром кто-то постучался в дверь дома моего дяди. Это оказалась Мона. Вместе с родителями она смотрела телевизор и, услышав, что мое имя названо в числе пяти лучших учеников Дарфура, прибежала, чтобы рассказать мне об этом первой. Мона крепко обняла меня, и от радости мы пустились в пляс. Я не могла в это поверить. Просто невероятно. Одна из пяти лучших! В регионе были сотни и сотни школ.

Мы поспешили в школу. Я спросила у Моны, знает ли она уже, каковы ее собственные успехи. Она покачала головой и улыбнулась. Это не имело значения – она в любом случае прошла бы на следующую ступень. Вот что действительно имело значение – это то, что я, черная деревенская девчонка-загава, обставила всех арабских девочек в нашей школе.

У школьных ворот меня окружила толпа учителей и учениц. Новость слышали все – все, кроме меня, поскольку дядя не мог позволить себе телевизор.

Мы построились на одну из наших последних линеек. Директриса стояла впереди, а я заняла почетное место во время объявления результатов. Мне вручили Коран с золотым тиснением и приз – немного денег. Но важнее всего для меня было то, что я победила систему. Я доказала им всем, что раса не властна над талантом или интеллектом. Я оставляла школу, причинившую мне столько душевной боли, получив из рук директрисы награду как лучшая ученица.

В тот вечер в доме моего дяди был устроен праздник. Пришли Мона, Наджат, Самира, Макбула и многие другие мои подружки. Соблаговолили зайти даже некоторые из арабских девочек. (Саира год назад перешла в другую школу.) Но совсем хорошо стало, когда появился мой отец. Он услышал новости по своему радио, прыгнул в лендровер и гнал весь день, чтобы побыть со мной. Отец был вне себя от радости, что его имя, его родовое имя прозвучало в новостях. И он очень, очень гордился мною.

Вечеринка продолжалась до поздней ночи. Когда последние гости попрощались, отец вывел меня на веранду. Я сказала ему, что мне очень приятно, что я заняла пятое место в провинции, но, если честно, я жалею, что не стала первой. Тем не менее я показала, что черная африканская девочка может обойти девочек из богатых, привилегированных семей. Отец взял меня за руку, и мы сидели в тишине, исполненные блаженства.

Именно тогда отец рассказал мне о своей мечте в отношении меня: о том, что он очень хотел бы, чтобы я поступила в университет и выучилась на врача. Я доказала, что у меня есть способности, и если он будет много работать, то сможет финансировать мою учебу. Он признался мне, что из всех его детей талант был только у меня. Мо и Омер – хорошие помощники на ферме, но к учебе, откровенно говоря, особого интереса ни один из них не проявляет.

Врач. Интересно, смогу ли я в самом деле стать врачом?

У нас с Омером и Мо была такая игра: мы изображали тех, кем хотели стать, когда вырастем. Омер был бы стойким солдатом – он вопил и яростно размахивал мечом. Мо представлял себя шофером, держа воображаемый руль и переключая передачи. Ну а я расспрашивала братьев, что у них болит, – я могла бы вылечить их.

Потом мы начинали спорить, чья профессия лучше.

– Я лучший, потому что я собираюсь убивать людей, – говорил Омер.

– Я вожу людей на машине, – заявлял Мо. – Без меня никто не может никуда попасть.

– Но доктор лучше всех, – возражала я. – Когда вы заболеете, я помогу вам выздороветь.

Проигравший объявлялся ослом и был вынужден возить на спине победителя.

Отец признался, что Мо и Омер разочаровывают его отсутствием интереса к внешнему миру, политике нашей страны или даже к борьбе народа загава. Словом, ко всему тому, что, не считая жизни нашей семьи, больше всего занимало отца.

– Наши нынешние правители украли власть, – сказал мне отец; в голосе его слышался тихий гнев.

Кому управлять людьми, нужно решать им самим, а не кучке солдат в пластиковой униформе, так считал отец. Он добавил, что военное правительство омрачает блестящее будущее страны.

Когда мы вернулись в деревню, был организован второй праздник. Половина односельчан, очевидно, видели по отцовскому телевизору объявление результатов экзаменов, и все они были приглашены. Теперь Мо и Омер, похоже, примирились с тем, что мир науки не для них, и, казалось, были рады за меня. Праздник удался, и я очень гордилась достигнутым – я сделала это для моей деревни.

Во время моего последнего семестра в младшей школе родилась наша младшая сестренка Асия. Малышка Асия была тихой и нежной, совсем как Мохаммед в раннем детстве. Все ожидали, что она пойдет в мать: из тряпичного свертка выглядывали большие мамины глаза, а волосы обещали стать длинными и блестящими, как у нее. Конечно, я слегка ревновала, поскольку больше не была единственной дочерью. Увидев, как отец воркует с ней, я ощутила укол зависти. Но разница в возрасте была столь огромной, что вскоре все это прошло: мне скоро должно было исполниться двенадцать, а Асия была совсем малышкой.

* * *

Во время долгих летних каникул шли особенно обильные дожди, и деревья потяжелели от фруктов. Деревню окружали фермы с манговыми, гуавовыми, апельсиновыми и лимонными садами. Они изобиловали плодами, и мы полагали, что владельцам не обязательно собирать все подчистую. Но увы – фермеры ревниво охраняли свои деревья от противных малолетних воришек.

Однажды утром бабуля велела нам принести ей лимонов и манго с соседней фермы. Не то чтобы она прямо сказала стащить их, но это было и так ясно. Эту ферму мы хорошо знали. За ней присматривал старик, так что мы не особенно волновались. Когда мы туда пробрались, старика нигде не было видно. Мы принялись сбивать самые спелые плоды камнями и палками.

Собирая упавшие лимоны и манго, мы услыхали за спиной гневный рев и пустились было наутек, но мощные руки схватили Омера и меня сзади и сшибли наземь бедного Мо. Внезапно мы оказались лицом к лицу с молодым и очень крепким на вид мужчиной загава.

– Швырять камни и повреждать мои фруктовые деревья! – взревел он. – Поганцы! Стоять по струнке, пока я решаю, что с вами делать.

Он отошел на пару шагов назад и свирепо уставился на нас.

– Ага, я знаю, кто вы, да-да! Шатия-братия бабули Сумах. Неудивительно! Могу поспорить, это она вас послала. Ну, сознавайтесь!

– Никто нас не посылал, – заныл Мохаммед. – Никто нас ни за чем не посылал!

– Он правду говорит, – добавила я. – Мы сами по себе пришли.

Омер же упрямо молчал и только пожирал мужчину взглядом.

– Ладно, тогда стойте, пока кто-нибудь за вами не придет, – объявил он. – Могу поспорить, что вас послала бабуля, и я вас не отпущу, пока она не придет и не извинится.

Целое утро мы простояли под фруктовым деревом, и Злюка не спускал с нас зоркого взгляда. Но я была уверена, что бабуля ни за что не явится за нами. Для этого она была слишком умна. Прийти означало бы признаться, что она подбила нас на кражу. Злюка мог бы потребовать платы, а то и компенсации за поврежденные деревья.

В конце концов Злюка потерял терпение. Он задал хорошую трепку каждому из нас и отправил прочь. Когда мы вернулись домой, бабуля не выказала нам ни малейшего сочувствия – наоборот, выбранила за провал нашей миссии.

– Ступайте и попытайте счастья на другой ферме, – распорядилась она. – И на этот раз смотрите не попадитесь!

Мы пошли к Кадидже и ее братьям и завербовали их на помощь. Затем отправились на другую ферму, где разделились на две команды. Банда Кадиджи пошла вперед, намеренно показавшись на глаза старику сторожу. Мы смотрели из нашего укрытия, как он бросился за ними, вопя, чтобы воры покинули его владения. Как только он исчез из поля зрения, мы ворвались и набрали как можно больше фруктов, лежавших на земле аккуратными грудами.

Мы задали стрекача и направились прямо к заранее обговоренному месту встречи. Кадиджа и ее банда сумели обогнать старика, и мы разделили добычу поровну. Награбленные фрукты мы отнесли на базар, где половину продали торговцу, а остальное забрали домой для главаря нашего гангстерского клана – бабули Сумах.