Текст книги "Дрянь с историей (СИ)"
Автор книги: Дарья Кузнецова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
О том, что впереди что-то подозрительное, первым сообщил Мурзик, опережавший Дрянина на несколько метров, а там и Сеф догнал его и остановился возле зыбкой нематериальной пелены, преградившей коридор. Это точно были какие-то чары – лёгкие, едва заметные, и, если бы не специфика зрения, Сеф бы их и не заметил. А они просто искажали и ослабляли поток тепла.
Ловушка? Сигнальные? Маскировка?
– Молодец. – Дрянин потрепал зверя по холке, разрешив тому уйти набираться сил, а сам пристально вгляделся в «раму», ограничивавшую чары, и само переплетение сил.
Разглядеть, к чему они крепились, не вышло, вот уж где не хватало Михаила с его фонариком! Но Сеф в итоге сообразил, что раньше встречал что-то похожее. Некое подобие отвода глаз и рассеивания внимания. А если посреди коридора – значит, прикрывают что-то ещё. Ловушку, не иначе.
На разведку пошла Мурка – чёрная и более осторожная, чем братец, она умела при необходимости оставаться незаметной. Получилось это и сейчас. Жаль только, с передачей деталей у обеих химер имелись проблемы, но общую картину уяснить получилось: завеса скрывала вход в достаточно большой зал и не пропускала наружу скорее свет, чем тепло. Внутри Мурка отметила несколько ярких мест – так химеры ощущали мощные чары, особенно чары потусторонников. Человек внутри был один, возился у стола в дальнем конце зала, и, несмотря на большое желание вцепиться ему в глотку, нарушать конспирацию она не стала: возле него на столе тоже лежало что-то подозрительное.
Слева и справа от яркого места, расположенного прямо перед входом, имелись узкие и как будто безопасные проходы, но там Мурка заметила нечто, подозрительно похожее на «плохие верёвки». Дрянин мысленно усмехнулся, помянув незлым тихим словом Еву. Спокойная жизнь последних лет здорово его расслабила, и сейчас он легко мог бы попасться, не увидев опасности в смирно лежащих на полу цепях.
Несколько мгновений он потратил на то, чтобы определиться с дальнейшими действиями. Глупо недооценивать опасность противника, и лучшим выбором сейчас было прикончить его, не подходя ближе. Стрелял Дрянин хорошо, и с пятнадцати метров вряд ли промахнулся бы. С законом он договорится, тем более вина Медведкова уже не вызывала сомнений, и суд вряд ли согласится на меньшее, чем казнь. Совесть? Смешно.
Любовь к порядку, вот что сдерживало сейчас Серафима от самого простого решения. Не только потому, что сейчас не военное время и судить по его законам не стоило, хотя и это тоже. Главное, должны быть раскрыты все преступления и получены исчерпывающие ответы на вопросы кто, когда, почему и зачем. И не факт, что ответы на все эти вопросы даст обыск.
Вряд ли они знают обо всех преступлениях. Чувство безнаказанности не возникает на пустом месте, и, если Медведков без зазрения совести расправлялся со студентами и ставил эксперименты на переродце, кто знает, что было между этими двумя событиями и до них? Да, это даст ему возможность какое-то время пожить, пока будет говорить, и повторить судьбу сказочной Шахерезады. Но разве это плохо?
Решившись на риск, Серафим тихо шагнул вперёд и замер, переступив невидимую черту. Сразу стало гораздо светлее, и это позволило различить следующую раму из тонких, едва заметных линий – сразу на входе в подвал. Наверняка нечто вроде сигнализации, это было разумно.
Не спеша преодолевать новое препятствие, он окинул взглядом подвал, который выглядел очень обжитым. Несколько ритуальных рисунков на полу, лабораторное оборудование, столы, шкафы с бумагами.
Бумаги преступник и жёг в большом жестяном ведре, суетясь и не глядя по сторонам – полагался на чары.
Дрянин замер, выцеливая мишень. Один выстрел в голову – и нет проблем. Жаль, нельзя себе этого позволить…
Выстрел под сводами подвала оглушительно грохнул и обрушил камнепад событий.
Медведков вскрикнул, схватившись за простреленное бедро, дёрнулся, опрокинул ведро. Хлопья пепла и искры хлынули на пол, и декан вскрикнул ещё раз, обжёгшись. Стремительно развернулся, взмахнул рукой.
Сеф скорее предвидел, чем почувствовал нечто, падающее сверху, и сделал единственное, что оставалось: прыгнул с места вперёд. Приземлившись, слегка задел край рисунка, но по инерции пролетел вперёд, ушёл в кувырок, выскользнув из ловушки, которая вхолостую сработала за спиной.
Химеры, повинуясь команде, бросились на потусторонника, но не успели: друг за другом сработала пара рисунков призыва.
Из четырёх, чёрт бы побрал этого старого параноика, рисунков.
Бесплотный туманник – один из самых неудобных противников. Не то чтобы сильный или смертельно опасный, но загнать эту тварь обратно могла только пара потусторонников или подготовленная заранее ритуальная схема. Он мог заморочить любого, кто оказался в зоне досягаемости, вызывая полную дезориентацию, и слабость у него имелась одна: небольшой радиус действия. Однако сейчас его вполне хватило, чтобы спрятать от Серафима противника и вторую тварь, на которую отвлеклись химеры.
Опытные, они управились с ленточником за минуту и без дополнительных команд – похожая на спрута тварь больно жалила, но тоже не относилась к числу серьёзных противников. Вот только этого времени Медведкову хватило, чтобы добраться до третьего круга и принести жертву – Сеф не успел увидеть, какую и откуда он её взял, потому что у него начались проблемы.
Стрешник – это всегда проблема, даже для опытных патрульных. Косматое существо в покое напоминало стожок сена, выпрямляясь – походило на двухметровую обезьяну, а в бою то, что напоминало слипшиеся космы и дало ему название, поднималось длинными шипами-лезвиями и превращало его в чертовски быстрого и очень опасного противника.
Сдаваться Сеф не собирался. Блокировать удары огромных палиц-кулаков не пытался, уворачивался от них, но пистолет из рук не выпускал и выбирал момент, экономя патроны. В лоб стрешника из его оружия не пробить, космы составляли хорошую броню, но даже у такого существа есть уязвимые места.
Подмышка, например, куда Сеф сумел всадить пулю на очередном замахе. Тварь взревела – и захлебнулась бурой кровью, потому что следующая пуля вошла в пасть.
Дрянин отпрянул назад, чтобы не попасть под тушу бьющегося в агонии пришельца с Той Стороны, и не сдержал ругательства, когда его схватило за руки, дёрнуло назад и с размаха впечатало спиной в стену, протянуло по ней вверх на полметра. На лодыжках тут же сомкнулись другие кандалы, и Дрянин ощутил себя лягушкой, разложенной на препараторском столе – в центре какого-то узора, начерченного прямо на стене.
Его не пытались убить, его загоняли. И загнали успешно. А химеры, которых отвлекала ещё одна потусторонняя тварь, истощились и исчезли, не сумев закончить дело.
Медведков пойманного Сефа пока игнорировал. Первым делом он закончил с собственной раной, которую за это время успел перетянуть, разрезав штанину, выпил какие-то зелья. Потом с трудом доковылял до угла, взял тяжёлую суковатую палку и, опираясь уже на неё, побрёл к кругам призыва. Загнал обратно когтистую шестилапую тварь с плотной чешуёй, названия которой Серафим не вспомнил, следом избавился от туманника. Что-то проделал возле двух других кругов, потом с трудом и грохотом достал из-под одного из столов большой медный таз, а со стола прихватил небольшой предмет, Сеф не рассмотрел точнее, и поковылял к пленнику.
Слишком бодрый и выносливый для столетнего старика тип. Это изначально бросалось в глаза, но сейчас наталкивало на особенно мрачные мысли.
Химер Дрянин не ощущал, но приказ отменить не успел и надеялся, что они явятся сами без отдельного напоминания. Выложились наверняка сильно, до последнего, и раньше чем через пару часов ждать не стоит. Поэтому выход оставался один: тянуть время. А там либо они вернутся, либо помощь подоспеет.
Если сумеет отыскать его в этих подземельях.
Медведков подошёл, шваркнул таз на пол, ногой подвинул его ближе к стене. Смерил Серафима странным, оценивающе-брезгливым взглядом и вытащил из чехла небольшой нож – со стола декан прихватил именно его.
– Препарировать будешь? – мрачно поинтересовался Сеф.
– Использовать. Для исследования ты неинтересен, нелюдь, – спокойно ответил тот и, почти не примериваясь, с силой полоснул подвешенное тело по бедру.
Серафим дёрнулся от боли и стиснул зубы, подавив крик. В ушах застучало молотками, кровь хлестала из раны толчками – Медведков отработанным движением перерезал бедренную артерию. Капли звонко забарабанили по дну таза.
– И как ты хочешь меня использовать?
– Смерть человека даёт очень много силы, а смерть подобной тебе твари – невообразимое количество. Надо только уметь её использовать.
– Неужели пьёшь кровь и продлеваешь себе жизнь, паразит? – ухмыльнулся Сеф.
– Паразиты – это ты и тебе подобные. Бессмысленные существа, возомнившие себя главными. Ничтожества, взявшие себе право судить тех, кому должны целовать ноги, – кривясь, ответил тот, наблюдая, как кровь падает в таз.
– А, то есть это великая миссия по захвату мира?
– Нет, извлекаю пользу, – безразлично пожал плечами Медведков и вновь полоснул жертву по бедру – живучее тело сопротивлялось и спешило залатать рану. – И получаю удовольствие. Одним тупым, бесполезным солдафоном меньше – воздух чище.
– Что, даже не месть за друга и ученика Градина?
– Месть бессмысленна. Этот талант вы уже загубили безвозвратно. Всё, что я могу сейчас, это не позволить загубить ещё один, мой собственный, и спасти от вандалов хотя бы часть бесценных разработок.
– И детей убивал тоже для этого? – спросил Сеф.
Он, хотя и надеялся потянуть время, не думал заболтать противника, тем более тот явно никуда не спешил и терпеливо чего-то ждал, опираясь на посох. Но разговор помогал оставаться в сознании, которое стремительно уплывало. В глазах темнело, к горлу подкатывала дурнота, онемела не только раненая нога, но все конечности. Он, конечно, отличался крайней живучестью и от потери крови умереть не должен был, но не сомневался, что это ещё не всё. А финал хотелось встретить в полном сознании.
– Малая жертва. – Медведков вновь пожал плечами. – Избавиться от балласта, чтобы сохранить нечто наиболее ценное, – это разумное решение.
– Ты себя ценным, что ли, называешь? Столько смертей ради того, чтобы продлить жизнь посмешищу в заштатном городишке? Которого берегут как памятник, но не воспринимают всерьёз?
Сеф старательно пытался найти болевые точки и вывести противника из себя. Если даже тот не начнёт совершать ошибки, так хоть Дрянин душу отведёт перед смертью!
И, кажется, нащупал, потому что собеседник поджал губы и процедил после заминки:
– Ну что ж, гении часто остаются непонятыми. Но я нашёл способ дожить до полноценного признания в добром здравии и при чародейской силе. И ты, как бы ни болтал, мне в этом поможешь. Получше своего предшественника, я отточил метод до совершенства. Это даже хорошо, что явилась подобная тварь, редкая удача!
Серафим мотнул головой, пытаясь добиться прояснения в ней. Перед глазами всё расплывалось, от слабости подбородок клонился к груди. Вздумай Медведков его сейчас отстегнуть и перетащить в другое место, и Сеф при всём желании не сумел бы оказать сопротивления. Но напрягаться декану не пришлось, он слишком хорошо подготовился.
– Знаешь поговорку «всё гениальное просто»? – Медведков прохромал к ещё одному шкафу и закопался там, больше не рассказывая, а рассуждая вслух. – Гений отличается от массы тем, что он видит новые решения в привычном. Ключ к природе чародейства – сказки. Так просто и так неубедительно… Я тоже долго не мог поверить, искал закономерности. А все подсказки там! Благодаря отродью вроде тебя я окончательно это понял. Баба-Яга и Кощей. Смотритель-привратник у ворот на Ту Сторону, которого сбивает с толку обычное еловое масло и яблоневый цвет, и ты. Ты-то почитаешь себя бессмертным, да? Голова и та со временем прирастает. Редкой живучести тварь! А между тем помнишь историю про смерть на конце иглы? Наверное, задумывался, как это?
– А ты, значит, нашёл? – хмыкнул Сеф, стараясь игнорировать движения противника, но против воли всё равно следя за его руками.
– Да. И всё опять оказалось просто. Все сказки древние, очень древние. Древнее христианства. Древнее железа. И железом подобную тебе тварь не убить, только ослабить. Металлы укрепляют грань. А убить… Вот так просто, – он продемонстрировал Серафиму длинную белёсую не то шпильку, не то спицу. – Кость. Древнейшая игла.
Не тратя время на пуговицы, он вспорол рубашку Дрянина тем же ножом. Сеф попытался дёрнуться, но онемевшее, лишённое сил тело отказывалось повиноваться. Даже поднять голову и то уже не получалось.
Он со злостью подумал, как обидно будет сдохнуть напрасно и не принести этим никакой пользы, даже исследовательской, потому что за столько лет никто не догадался, и теперь вряд ли что-то изменится. И тварь эту не задержать. Подготовился, скотина! Да, они рисковали, когда лезли к нему в логово, но… Чёрт, если бы Михаил не потерялся, они вдвоём бы точно управились! Проклятые подвалы!
Медведков мелко дрожащей рукой поднёс иглу, прицеливаясь и явно метя в сердце. Остриё царапнуло кожу – но, обессиленный, Сеф этого уже не ощутил. Он даже не мог вздохнуть глубже, чтобы сбить прицел.
Одновременно случилось две вещи: острая игла вошла в плоть, аккурат между двух рёбер, и угасающее сознание уловило возглас. Голос был знакомым, но опознать его Дрянин уже не успел.
Глава девятая. Воздаяние и разговор по душам
Чувствуя беспокойство спутницы или сознавая своими шерстяными мозгами, что женщина не отстаёт, клубок внизу лестницы заметно ускорился и помчался вперёд длинными прыжками. Ева бежала за ним, стараясь не думать, как это может работать. Плевать, на самом деле, лишь бы вывел куда нужно!
Просторный зал, освещённый несколькими холодными тусклыми лампами на батарейках, распахнулся впереди внезапно. Вот только что она бежала по тёмному коридору, а тут вдруг вылетела на открытое пространство, промчавшись по спящему ритуальному рисунку.
На то, чтобы сориентироваться, ушла пара мгновений, но именно их не хватило. Ева видела, как Медведков воткнул иглу в сердце Серафима, распятого на стене. В груди кольнуло – словно эта игла досталась ей, но опускать руки и отчаиваться она не собиралась. В сказках требовалось иглу сломать, и, значит, пока это не случилось, оставался шанс.
– Стой!
Дар потусторонника почти бесполезен против человека, а табельное оружие она при смене работы сдала, но кое-какие универсальные приёмы в арсенале имелись. Почти следом за окриком в плечо Медведкова прилетел «кулак» – сгусток силы. Декана отбросило в сторону от Сефа. Но от следующего прыткий старик успел увернуться.
– Ах ты дрянь! – выдохнул он и швырнув в Еву в ответ чем-то похожим. Раз, другой – силы ему было не занимать. Только на стороне Калининой был опыт последних лет в патруле и твёрдое намерение не допустить убийцу к Сефу. Она чуяла, что его ещё можно спасти.
Очередной пролетевший мимо «кулак» ударился в шкаф с лабораторным оборудованием, там что-то разбилось и зловеще зашипело, Медведков ругнулся…
– Стоять! – К месту обоих пригвоздил не возглас, а грохот сопровождавшего его выстрела.
– Яков! – облегчённо выдохнул декан и двинулся к нему. – Мальчик мой, не представляешь, как ты вовремя!
Ева ощутила холодный ком в горле, оборачиваясь к Стоцкому. Она не знала, что он побежал следом, не заметила его – как и было велено, не оборачивалась. А он пришёл, подобрал пистолет Сефа, пока они с деканом были заняты друг другом. И неужели?..
– Я сказал, стоять! – повторил тот, без колебаний направляя оружие на своего учителя.
– Ты… Ты что, предашь меня? – неверяще выдохнул Медведков, явно не ожидавший такого поворота. – Я сделал из тебя хорошего чародея, я…
– Полиции расскажете, – ответил тот. – Ева, сможешь снять Серафима с рисунка? Не уверен, но мне кажется, что тот даже сейчас тянет из него силу. Или лучше присмотри за этим.
– Давай мы его для начала свяжем, не думаю, что пара секунд что-то изменит, – решила она. – Не хочу сюрпризов.
– Яков! Ты не можешь… Ладно эта непонятно откуда взявшаяся девка, но ты! Я же столько для тебя сделал! – Кажется, предательство одного из воспитанников, из тех, кого Медведков считал своими, задело его на порядок сильнее, чем идущая по следу полиция.
– Руки! – резко велела Ева. Верёвки тут тоже нашлись, и ей не хотелось думать, для чего их использовали раньше.
– Девка, как вы выразились, дочь обожаемого вами Градина. И я очень хорошо её сейчас понимаю, – угрюмо проговорил Стоцкий, наблюдая за тем, как Калинина от души затягивает узлы.
– Ты⁈ Не может быть! Как ты… после того, что они сделали с твоим отцом!
Выражение лица декана стало донельзя потерянным и недоумевающим, но Ева не посчитала нужным отвечать. Сказать она могла многое, но не видела смысла выворачивать душу перед убийцей. Под конвоем его отвели в пустой угол и, усадив на пол, связали ноги.
– На, возьми. Ты, наверное, лучше умеешь с этим управляться. – Стоцкий со слабой улыбкой протянул пистолет рукоятью вперёд. – Не люблю оружие…
– Ты отлично справился! – Ева ободряюще сжала плечо мужчины.
Её ответная улыбка вышла не менее бледной, но оружие Калинина взяла, и после этого от сердца окончательно отлегло. Червячок сомнения точил до последнего, и до этого самого момента она ждала подвоха. Но нет, Стоцкий решение принял твёрдо и следовал ему до конца.
Дрянина в четыре руки сняли со стены и аккуратно уложили на пол подальше от всех рисунков. Артефакт личины опять оборвал цепочку и выпал, но его даже не стали подбирать – не до того. Потусторонники пытались понять, что с Серафимом.
Серая кожа приобрела голубоватый оттенок, а заполнившая таз кровь определённо не была нормального цвета и тоже отдавала не то синевой, не то зеленью – при таком освещении сложно было понять. Пронзённое иглой сердце Дрянина не билось, но зелёное пламя в глазах трепетало как живое, а ещё он явно дышал – медленно, очень редко, неглубоко, но Еву затопило волной облегчения: Сеф продолжал цепляться за жизнь.
Она порывалась вынуть иглу, но Яков остановил и посоветовал не трогать. Вообще ничего не трогать, пока не разобрались. Конечно, оставался риск, что с каждой минутой уменьшались шансы на благополучный исход, но Ева скрепя сердце признала правоту коллеги: действуя без понимания, гораздо легче всё испортить, чем исправить. Кому, как не ей, это понимать после ритуала в церкви?
– Пойду у этого спрошу, – решительно поднялась Калинина. – Пригляди тут.
Связанный и обессиленно привалившийся к стене, Медведков выглядел жалко, только жалости не вызывал, одну лишь брезгливость.
– Как его спасти? – требовательно спросила Ева. Когда декан не ответил, наклонилась, сгребла за ворот, встряхнула. – Говори!
– Никак, – криво усмехнулся он.
– Врёшь! Как его спасти? Ну!
Калинина вновь ощутимо встряхнула сухощавого мужчину, приложив затылком о стену – раз, другой, с трудом борясь с искушением вовсе размозжить его голову о камень.
– Говори!
– Сломать иглу, – кривясь, проговорил он.
– Опять врёшь! – Ева брезгливо выпустила его, выпрямилась. – Говори, мразь!
– Никак. Сдохнет, туда ему и дорога, – осклабился Медведков.
– Говори! – прорычала она и в ярости пнула по раненому бедру. Старик вскрикнул, дёрнулся, повалился на бок. – Говори, мразь! – новый удар пришёлся в живот, мужчина закашлялся – а третьего не последовало. Стоцкий подоспел, схватил Калинину за локти и оттащил назад.
– Прекрати! Так ты ничего не добьёшься! – попытался достучаться он.
– Ну почему же? – Ева передёрнула плечами, высвобождаясь из чужих рук, но – опомнилась и дальше бить связанного не стала. – Ему полезно, пусть привыкает. Если Сеф умрёт… – выцедила она.
– Не надо! – оборвал Яков, опять взял за локоть и потянул обратно к лежащему на полу телу. – Ты ничего не добьёшься и ничем не поможешь, – увещевал он и продолжал тянуть. – Я думаю, он правда не знает, потому что вряд ли пробовал, так что разберёмся и без него.
– Ты прав! – глубоко вздохнув, окончательно сдалась она. – Если разберёмся…
Ева закусила губу, ощущая бессилие и болезненное жжение в горле. На душе было гадко. Всё шло не так. Они не с того начали, не тем закончили. Так и не поговорили, не объяснились, и никакого «после», на которое она оптимистично откладывала разговор, не осталось. Она опоздала буквально на пару секунд, и теперь…
– Разберёмся, – уверенно заявил Стоцкий, и теперь настала его очередь ободряюще сжать её плечо. Сложно было не заметить, как побледнела и осунулась женщина, глядя на неподвижное тело на земле, как с трудом сдерживала слёзы. – Если ответ про смерть этот нашёл в сказке, то и мы можем попробовать отыскать там нужные ответы. В конце концов…
– Вода! – припомнила Ева и встряхнулась. – И в сказках, и в исследованиях этого урода было сказано, что вода помогает подобным переродцам восстановиться!
– Хорошо. Поищи, тут наверняка есть. А я посмотрю узор и дневники, нужно попытаться понять, что с адмиралом.
Воду Ева нашла, несомненно нормальную, в запечатанной заводской бутылке, и стерильную лабораторную пипетку – тоже, прикинув, как именно станет поить Серафима. Опустилась прямо на пол рядом с ним, разжала зубы…
Так их и обнаружила через несколько минут подоспевшая во главе с историком подмога: Ева осторожно, по капле вливала жизнь в неподвижное тело, а Яков рядом возился с записями учителя, то и дело что-то проверяя и расчерчивая вокруг узоры мелом. И хотя женщина боялась, что это её воображение, но кожа Сефа как будто потихоньку обретала более привычный цвет.
Командовал небольшим отрядом из пяти человек крепкий коренастый мужчина средних лет, назвавшийся Арсением, он и принялся выяснять подробности и организовывать подчинённых на полезную деятельность. Один осмотрел задержанного, сменил верёвки обычными наручниками, попытался помочь с Дряниным, но только развёл руками – целителем он не был, так что оказался совершенно бесполезен. Ещё один вместе с историком отправился искать потеряшку – отставшего где-то по дороге Михаила. А все остальные, без колебаний записав в понятые Еву и Стоцкого, взялись за тщательный обыск.
Повезло, что среди вещей в обжитой лаборатории имелась и небольшая четырёхколёсная тележка, иначе выносить добычу пришлось бы очень долго. Слишком много было бумаг, чтобы Медведков успел их сжечь, а уж когда один из спецов за неприметной дверцей в дальнем углу нашёл ещё один подвал с земляным полом и там на небольшой глубине – первые останки…
Деловитая суета продолжалась долго.
Нашли Михаила и насилу успокоили, потому что, выяснив, во что вляпался Дрянин в одиночестве, без прикрытия, оборотник долго сокрушался и порывался, вслед за Евой, объяснить Медведкову, что о нём думает, кулаками или даже ногами.
Пришёл целитель из местных, школьных, в сопровождении городского судмедэксперта и пары помощников. Он решительно потребовал вывести из подвала и задержанного, и Серафима, и хотя очень хотелось возразить, но Ева согласилась отпустить его, передав пипетку и ту куцую информацию, которой обладала. Всё равно она больше ничем не могла помочь, а здесь – приносила хоть какую-то пользу.
Потом длительные, осторожные, морально тяжёлые раскопки захоронения и сортировка бумаг…
На поверхность Калинина в итоге выбралась в последних рядах и уже скорее рано утром, чем поздно вечером. Когда вывезли документы, книги и препараты, вынесли мешки с останками пятнадцати человек, половина из которых – уже скелетированные.
Дальше предстояла долгая и кропотливая работа по установлению личностей, дат и обстоятельств смерти, и Ева искренне желала следствию удачи. Если с пропавшими студентами всё было понятно, то кому принадлежали остальные, без удачи вряд ли выяснится.
Не стоило и думать о том, чтобы после всего этого завтра вернуться к занятиям, и Ева надеялась, что ректор прекрасно это понимает и сумеет как-то организовать замену. Лучше бы, конечно, сходить к нему и объяснить ситуацию, но не было ни сил, ни желания. Холодный и мокрый после ночного дождя воздух выстудил из головы последние мысли, и она стала тяжёлой и плотной, как будто из цельного куска дерева.
– С вами всё в порядке? – задержался рядом с ней выходивший последним, как хороший капитан, Арсений.
– Что? – очнулась Ева и с трудом сфокусировала на мужчине взгляд.
– Я говорю, может быть, вам обратиться к целителю? – нахмурился он. – После таких впечатлений…
– Да нет, при чём тут впечатления, – поморщилась Ева. – А целители… Вы не знаете, куда унесли Дрянина?
– Решили оставить здесь, в лазарете, – легко ответил он. – Непонятно, чем там могут помочь обычные целители, а местные всё-таки исследователи. Днём должны ещё столичных спецов прислать, которые с ним знакомы.
– Хорошо. Спасибо! Пойду и правда схожу к ним…
Арсений похвалил такое решение и отстал, но через несколько шагов всё же догнал её и пояснил в ответ на озадаченный взгляд:
– Провожу. Как бы вы не завалились по дороге.
Ева только благодарно кивнула в ответ. Завалиться не завалится, но в своей способности сейчас ориентироваться на местности она сильно сомневалась. Да и присутствие рядом кого-то живого приободряло. Просто так. Позволяло верить, что жизнь продолжается.
В палате, где уложили Дрянина, было людно. Побеспокоить пребывающего в непонятном состоянии на грани жизни и смерти пациента толпа не могла, а вот шанс разобраться у этого консилиума был больше, чем у отдельных специалистов.
– Ева! – обрадовался её появлению Стоцкий. – Ты-то нам и нужна!
Бледный и слегка взъерошенный, он тем не менее горел жарким энтузиазмом и усталости явно не ощущал. Да и четверо его товарищей – двое знакомых, с кафедры начертательного чародейства, и двое смутно знакомых, кажется плетельщик и целитель, – тоже не спешили прекращать начатую с вечера работу.
– Я? Зачем? – опешила Ева, но позволила увлечь себя к стулу, стоящему рядом с постелью пациента.
– Те результаты, которые я получил в подвале в твоём присутствии, отличаются от тех, которые мы имеем сейчас, – туманно пояснил Яков. – А ещё твоя проблема – извини, пришлось поделиться ею с коллегами, – интересным образом перекликается с тем, что мы успели выяснить про Дрянина. Нам, конечно, пообещали всяческое содействие со стороны спецов, которые изучали его природу, но когда это ещё будет!
Он попытался объяснить подробнее, но Калинина и в лучшие дни была тем ещё теоретиком, а сейчас вовсе очень туго соображала, поэтому отмахнулась и дала разрешение делать всё, что посчитают нужным.
Пока они делали, Ева просто сидела, разглядывая укрытого до талии простынёй Серафима, и порой бездумно, украдкой поглаживала кончиками пальцев по плечу.
Кожа его уже приобрела привычный цвет и была тёплой, это обнадёживало. И если не смотреть на кончик иглы, торчащей между рёбер, можно было убедить себя, что мужчина просто спит. Просто вот так крепко. Просто… вот так.
Ева закусила губу. Очень хотелось что-то сказать. Попросить не умирать, в очередной раз попросить прощения, пообещать, что всё будет хорошо… Но вокруг суетились люди, не выгонять же их ради этого!
Она, кажется, даже успела немного подремать с открытыми глазами: вот вроде бы только что села, а вот уже один из коллег затирает на полу – бесхитростно, шваброй с тряпкой, – меловые следы от очередного узора, а Яков стоит и растерянно хмурится.
– Что случилось? – напряжённо спросила Ева, мельком глянув на Серафима, но его состояние не изменилось.
– А? Да какие-то странные результаты. Между вами, когда вы находитесь рядом, а больше – когда соприкасаетесь, происходит непонятное перераспределение энергии. Никакие… кхм. Романтические чувства так не проявляются, это нечто совсем другого толка.
– Наверное, это я натворила, – сообразила Ева.
Рассказывать интимные подробности своей ошибки не хотелось, но утаивать их было глупо, поэтому она не только рассказала, но даже вызвалась сходить за расчётами, чтобы показать рисунок, который использовала.
Но тут пришёл злой декан целительского факультета и разогнал всех по комнатам отдыхать. И хотя исследователи продолжали рваться в бой, но возражать никто не стал: пациент явно стабилен, срочно спасать его не требуется, да и непонятно как, поэтому работа может подождать несколько часов. Только Стоцкий всё равно сходил с Евой, чтобы забрать расчёты и схемы. Её присутствие при обсуждении больше не требовалось, все остальные данные на руках. Потом Яков клятвенно пообещал не предпринимать никаких действий без согласования и пожелал хорошенько отдохнуть. Благо проницательный целитель озаботился состоянием вымотанной потусторонницы и выдал надёжное снотворное зелье, без него вряд ли вообще вышло бы уснуть.
Очнулась Калинина около полудня. Голова оставалась такой же тяжёлой, какой была ночью, и некоторое время женщина неподвижно пролежала в постели, пытаясь разобраться в своей памяти и действительности. Минувшие вечер и ночь выглядели одним сплошным дурным сном, и очень хотелось, чтобы они таковыми и оказались. Но увы.
Как бы ни хотелось прямо сейчас бросить всё и бежать в лазарет за новостями, Ева взяла себя в руки и заставила действовать постепенно. Умыться, разобрать колтуны на голове и собрать волосы в аккуратный пучок, одеться и только после этого пойти. Причём не в лазарет, а в столовую, благо сейчас середина пары и там наверняка почти пусто. Есть не хотелось совсем, но было необходимо.
Когда через час после пробуждения Ева, наскоро проглотив что-то за завтраком и не почувствовав вкуса, стремительно вошла в знакомую палату, там оказалось на удивление тихо. Состояние Серафима не изменилось, и, с одной стороны, это хорошо – ему не стало хуже. А с другой…
Глупо было всерьёз надеяться, что проблема решится в её отсутствие за несколько часов! Но всё же… Почему бы и нет?
Тяжело оказалось видеть Дрянина таким. Не так страшно, как вчера распятое на цепях тело, которое она наверняка ещё долго будет встречать в кошмарах, но всё равно – трудно. Неправильно. Пусть он вот прямо сейчас откроет глаза, знакомо ухмыльнётся, скажет что-нибудь едкое… Да пусть что угодно говорит! Любую гадость. И делает…
А он продолжал неподвижно лежать с иглой в сердце.
– Привет, – проговорила Ева, села на знакомый стул. Нерешительно протянула руку, замерла на мгновение, но всё же взяла в ладони когтистую кисть. Тёплую. Слава богу – тёплую! – Я так за тебя боюсь, – вздохнула она и запнулась, пытаясь проглотить вставший в горле ком. – Но ты же справишься, правда?
– Ага. И правда рыжая, – вдруг прозвучал от двери насмешливый голос. Ева вздрогнула и обернулась, но руку Сефа не выпустила. – Тебе рыжей лучше, – заявил стоящий в проходе мужчина, чем окончательно поставил её в тупик.
