Текст книги "Дрянь с историей (СИ)"
Автор книги: Дарья Кузнецова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
Показалось, что в таком виде он более чутко реагировал на прикосновения. И было ли дело в личине, или другом настроении, или в понимании, чего от неё можно ждать, но сегодня Серафим давал ей больше свободы, если не позволяя вести в этом танце, то как минимум допуская больше вольностей.
И Ева так увлеклась проверкой своей теории и вообще – им, что очень нескоро вспомнила, что пришла не просто так. То есть и за удовольствием тоже, но ведь не только! Правда, прижимаясь к боку мужчины на смятой постели, заговорила она не о том, а о более насущном.
– Неужели ты никогда не пробовал заниматься сексом в таком виде? Мне кажется, не так трудно найти женщину, согласную на эксперимент.
Он неопределённо поморщился, потом открыл глаза. Медленно моргнул, глядя в потолок.
– Обычно до такой степени откровенности у меня с женщинами не доходит. – Серафим усмехнулся. – Тебе это должно быть знакомо.
– Ну… да, – вздохнула она и со смешком добавила: – И больше одного раза за свидание – тоже новый опыт. Ну и как тебе разница? Как приятнее?
– Без личины, – спокойно подтвердил он, перевёл на неё взгляд – как показалось, задумчивый. – Интересно. Ты в браслете, но твоей реакции на меня это не изменяет. И реагируешь ты не как пиявка. Может, сама расскажешь, что с тобой?
– Зачем? – Она повела плечом. – Нет, спасибо, вынуждена отказаться. И вообще у тебя там срочная работа, нет?
Он усмехнулся её топорной попытке уйти от разговора, повернул голову, чтобы бросить взгляд на стол. Но встать не попытался.
– Подождёт. Ты действительно хотела о чём-то поговорить, но переключилась на другое, или мне показалось?
– В общем да, – рассеянно проговорила она, погладила его по груди. – Ты ведь можешь вести себя нормально, почему иногда ведёшь как полный засранец?
– Ты пришла именно с этим вопросом? – усмехнулся он.
– Нет, это просто к слову пришлось, пока я формулирую мысль.
– Интересное у тебя «к слову». А веду я себя так, как хочется в конкретный момент. Сейчас мне нравится вот так лежать, непривычное ощущение. Не хочется вставать, поэтому я не против поговорить. Ну так что?
– Я заметила одну странность здесь, в ГГОУ, и просто не представляю, с кем можно её обсудить, кроме, как ни странно, тебя. Я почти никого здесь не знаю, а те коллеги, с которыми познакомилась… Странность именно в них.
– О чём ты? – Дрянин нахмурился, явно подобравшись и восприняв сказанное всерьёз, и это несколько приободрило.
– Среди преподавателей необъяснимый раскол. Потусторонники считают себя элитой, а всех остальных – людьми второго сорта.
– Среди студентов та же история, – добавил Серафим.
– Откуда ты знаешь? – удивилась она.
– Поговорил кое с кем. Неважно. И что ты по этому поводу думаешь?
– Я так растеряна, что не знаю, как реагировать и как с этим быть. Говорят, рыба гниёт с головы, то есть студенты наверняка перенимают отношение преподавателей, а те… Не представляю. Они вроде бы нормальные, приятные даже люди, как они могут всерьёз вот такое предполагать? Почему⁈ Понимаю ещё задаваться умениями, но тип дара⁈ И ладно бы это были плетельщики, они объективно самые могущественные среди чародеев, а так… Я сказала что-то необычное?
– Не то чтобы, – пробормотал он. – Просто у меня появились новые вопросы к твоему прошлому.
– Ты со мной не согласен? – нахмурилась она.
– В ключевом – согласен. Просто ничего принципиально нового в их поведении нет. Это распространённый людской порок и людская страсть: считать себя исключительным. Но действительно одному быть исключительным чертовски сложно – либо к этому приходится прилагать слишком много усилий, либо это доставляет куда больше неприятностей, чем удовольствия, – поэтому людям проще считать превозносить и выделять некую группу, к которой они принадлежат, а остальных – автоматически низводить до второго сорта. Неужели ты с таким не сталкивалась? Во время учёбы, например. Да и в истории. Сословное деление, это ведь то же самое.
– В моём детстве были другие проблемы, – вздохнула Ева. – И всё равно… По типу дара⁈
– Цвет кожи, место рождения, приставка к фамилии… Да и по дару тоже были попытки, и до сих пор бывают. Обычно, ты права, этим грешат плетельщики, а тут… из-за Котла они с цепи сорвались, что ли?
– Ты здесь для того, чтобы с этим разобраться? – уточнила она.
Серафим медленно качнул головой, потом всё-таки добавил вслух:
– Нет, я по другому поводу. Но и с этим тоже надо будет решать. Потом, после.
– После проверки? – не удержалась Ева от проявления любопытства.
– Проверки, да, – со смешком согласился он.
– То есть к ректору мне с этим вопросом не ходить? – уточнила Ева с облегчением и пояснила: – Я думала рассказать всё секретарю или даже ему самому, потому что непонятно, что с этим делать.
– Не ходи, ректор… В общем, он в этом не поможет, даже если захочет. И ты не лезь. А лучше подыграй им.
– Зачем? Нет, я понимаю, зачем это мне, потому что работу терять не хочется. А тебе зачем?
– Я же обещал придумать, как тебя использовать, – усмехнулся он. – Вот и занимаюсь. Мне в то общество не вписаться, а ты уже своя.
– Ты и не попытался, – отмахнулась Ева и всё-таки заставила себя сесть. Слишком уютно было лежать под боком у Серафима и болтать с ним обо всём подряд, так и доболтаться можно было до чего-нибудь лишнего. – Поверь мне, люди начнут гораздо лучше к тебе относиться, если станешь вести себя не так, как хочется, а так, как надо.
– Много чести, – хмыкнул он и тоже сел, провожая женщину взглядом. Она не стеснялась наготы, даже наоборот, красовалась, пока собирала разбросанную одежду, так чего бы не полюбоваться?
– Тоже упиваешься своей исключительностью? Помоги. – Она повернулась спиной к сидящему на краю постели мужчине, прося застегнуть бельё, и в этой малости Серафим отказывать не стал, хотя с его когтями это было трудно, и по спине он её всё-таки царапнул. – Ай! Ты подпиливать их не пробовал?
– Извини. Не помогает, слишком быстро отрастают, – поморщился он, бросив недовольный взгляд на собственные пальцы. – А про исключительность… В отличие от потусторонников, я действительно уникален. И никакого удовольствия это не доставляет.
– Я, кстати, знаю, кого ты мне напоминаешь, – припомнила Ева свои выводы, с подозрением оглядывая и застёгивая блузку, но та от когтей любовника не пострадала. – Кощея Бессмертного.
– И ты туда же! – Дрянин явно не удивился.
– А что, у меня есть единомышленники? – развеселилась она.
– Рано или поздно к этой мысли приходят все, – недовольно признался он и тоже нехотя встал с постели. Присев на корточки, аккуратно закопался в лежащую на полу рубашку и нашёл в складках артефакт с оборванной цепочкой. Поднялся, держа в одной руке рубашку, в другой – цепочку. – Это логично, потому что я уже точно не человек, а если не человек – то переродец, а если переродец – то должен быть прототип, потому что иначе не бывает. А поскольку давно установлено, что фольклорная группа, из которой происходит прообраз каждого переродца, зависит не от местонахождения, а от этнической группы, к которой принадлежал человек, других вариантов и не остаётся.
– А почему крест? Ну, почему артефакт в форме креста?
– Он никогда и ни у кого не вызывает вопросов.
Дрянин смерил взглядом Еву, которая оправляла юбку перед зеркалом на внутренней стороне дверцы шкафа, бросил рубашку на спинку стула, артефакт – на стол и шагнул к женщине.
– Ты чего? – Она закрыла шкаф и обернулась.
Серафим неопределённо дёрнул щекой, подцепил Еву костяшкой указательного пальца за подбородок – аккуратно, даже нежно, – и мягко поцеловал.
– Спасибо. Я оценил.
– Кощея? – Калинина удивлённо приподняла брови, провожая взглядом мужчину, который подобрал с пола оставшиеся вещи и быстро оделся. Потом достал что-то из ящика стола и молча протянул ей. Это оказались потерянные шпильки.
– Готовность общаться без личины, – спокойно ответил он и с ключом шагнул к двери.
– Неужели такая серьёзная разница? – улыбнулась Ева.
– Даже не представляешь, насколько. – Ответная улыбка вышла кривоватой, но развить тему женщина не успела. Выглянув в коридор, Серафим коротко сообщил: – Чисто.
– Ты бы не делал так без артефакта. Вдруг кто увидит! – рассмеялась она. Проходя мимо, приподнялась на носочки, чмокнула его в щёку. – Спокойной ночи.
К себе в комнату Ева возвращалась в приподнятом настроении, чувствуя, что не зря сходила. Дрянин, конечно, тяжёлый и местами неприятный тип, но ей с ним, как говорится, детей не крестить, а в постели он чертовски хорош. И кое в чём действительно прав: это было непривычное, но приятное ощущение – уходить не от едва дышащего бессознательного тела, а от живого мужчины. Лежать с ним, разговаривать, обмениваясь ленивыми прикосновениями после вспышки страсти… Настолько приятно, что затягивает.
С мужем поначалу было хорошо. Может быть, потому, что она его любила, и он её, по-своему, тоже. Потом… Потом ему стало не до неё, чувства кончились, а то, что осталось, не стоило доброго слова. И если сравнивать – пожалуй, сейчас с Серафимом были самые честные отношения за всю её жизнь.
Не нелепая и неубедительная игра в идеальную семью с мужем, не знакомство на одну ночь, когда любовники не помнили имён друг друга. Отличный секс – и никакого притворства. Она знает, что он подозревает её в преступлении, ждёт подвоха и легко может сдать полиции. Он знает – наверняка знает, не дурак же, – что ей нужна постель и, может быть, его расположение, чтобы избавиться от браслета. И никаких чувств, кроме взаимных подозрений и примитивного, но оттого не менее желанного удовольствия.
Глава четвертая. Посвящение и план занятий
Пара дней до первого сентября и традиционного начала занятий прошла бойко, суетно и, кроме хлопот, ничего не принесла. Серафим не сидел без дела и не то чтобы совсем не преуспел, за это время через него прошла масса информации о прошлом и настоящем, и вся она была полезна, в том числе и в расследовании, но по ощущениям – не приблизила к разгадке ни на волос. Обманчивое ощущение, он и не думал, что удастся размотать историю за вечерок, но всё равно отсутствие значимых результатов раздражало.
И даже не столько оно, сколько необходимость куда-то в этом потоке приткнуть студентов и лекции. Дрянин до сих пор не мог поверить, что добровольно на это согласился и очень скоро начнёт вести занятия, но всё равно привычно впрягся в незнакомое дело. Есть приказ и необходимость? Значит, надо выполнять и делать если не идеально, потому что в идеалы он не верил, то уж точно – так, чтобы не вызывало нареканий и необходимости исправлять.
Да и основное дело двигалось – пусть медленно, но упорно. Теоретики подтвердили все предположения документально и заявили, что серьёзный ритуал с человеческой жертвой может потянуть только опытный специалист, и сейчас список людей, которым подобное по силам, насчитывал чуть больше сорока имён, при этом ни одного человека из вспомогательных служб туда не попало, зато затесалась пара одарённых старшекурсников. Ещё трое выпустились в этом году, и их взяли под пригляд по месту жительства.
Ланге подключил свои связи и добился-таки ответа на страшно секретный вопрос. Сущность Смотрителя им не раскрыли, но подтвердили на основе анализа силы: противостоять ему мог именно потусторонник. Как именно – никто внятно ответить не сумел, но это было не так уж важно.
К сожалению, новых зацепок в материалах дел до сих пор не нашлось. Возможно, Серафим пока не понимал, куда нужно смотреть, и, хотя изучил документы уже от и до, многое запомнил и начал уверенно ориентироваться, но ничего интересного в бесчисленных протоколах не встретил. Даже в тех, которые были составлены людьми чрезвычайно дотошными и аккуратными, а пару дел вели именно такие люди. Оставалось смириться, что в этом направлении копать бессмысленно.
Какую-то информацию мог бы дать допрос парня, признавшегося в одном из преступлений, но он ушёл от разговора самым надёжным способом: почти сразу после вынесения приговора покончил с собой. Судя по тому, что собрали люди Ланге, бедолага наверняка был нездоров на голову, что не догадались проверить сразу: повода не возникло. Теперь же выяснилось, что в семье мелькали случаи наследственного психического заболевания, которое вполне могло дебютировать на почве нервного потрясения от гибели любимой девушки.
Было бы нелишним ещё раз поговорить с друзьями и знакомыми пропавших студентов, но браться за это Серафим не спешил. Слишком велик риск привлечь внимание, а шанс услышать что-то новое – мизерный. Поэтому в план расследования он эти разговоры записал, перечислил имена студентов, но отложил. Кое-что – для передачи другим членам следственной группы, кое-что – на потом, на крайний случай.
Всеобщая суета стопорила расспросы, знакомства и попытки лично взглянуть на вероятных злодеев в неформальной обстановке. Все благие начинания разбивались о подготовку к новому учебному году, и Серафим ловил себя на противоречивых мыслях, что преподавать по-прежнему не хочется, но хочется уже, чтобы этот год начался и Котёл прихлопнули «крышкой».
Очередной звонок «с большой земли» застал Дрянина за новой попыткой сжиться с учебным планом. Ответил он не глядя: этот контакт знало слишком мало людей, чтобы перебирать.
– Сеф, я наконец разобрался в твоей рыжей красотке! – с ходу заговорил Макс, игнорируя приветствие – они за сегодня созванивались уже трижды. – Ты там сидишь? Лучше сядь, потому что…
– Давай без драмы, – оборвал его Дрянин. – Знаешь же, я терпеть не могу.
– А что ты любишь вообще? – философски хмыкнули на той стороне.
– Тишину, – угрюмо бросил Серафим. – Что у тебя?
– Ты помнишь профессора Градина?
– Моя жизнь долгая и насыщенная, но даже мне сложно забыть одну из пяти в новейшей истории казней через сожжение, при которой довелось присутствовать лично. При чём тут он?
– При всём. Она его дочь и, более того, жена его лучшего ученика, Ямнова. То есть вдова уже. Умеешь ты выбирать интересных женщин, а!
– И почему она на свободе? – после недолгой паузы спросил Серафим.
– В каком смысле?
– Ты хочешь, чтобы я поверил, будто собственную дочь, одарённую по нужному профилю, отец не натаскивал?
– Судя по сданным экстерном экзаменам за университетский курс, натаскивал отлично, просто не дал замазаться ни в чём серьёзном. Я поворошил наших, поговорил со следователем, глянул дело. Она активно сотрудничала со следствием и здорово помогла, кое-какие эпизоды удалось доказать только благодаря ей, так что прошла краешком и прокуратура вопросов к ней не имеет. Так что она не в бегах или что-то вроде. Забавное совпадение, кстати: профессор Градин начинал учёбу у вас там, в ГГОУ.
– Проверь, контактировала ли она с кем-то из университета за эти годы, – попросил Дрянин.
– Ты думаешь, она причастна? – в голосе прозвучало сомнение.
– А ты веришь, что пропадают люди, предполагается проведение ритуала и вдруг сюда совершенно случайно приезжает дочка Градина? Я точно помню, что нашли тогда далеко не все записи. Списывали на пожар, но чёрт знает, что и сколько там на самом деле сгорело. И деньги тоже пропали. Немалые.
– Да, только я напоминаю, её тщательно проверяли, перетряхнули от и до, а у Градина куча знакомств по всему миру и пара учеников где-то затерялась, из тихих. Их не особо искали. По трупам виновных казнили, включая мужа твоей зазнобы, а кто на подхвате был, помоложе, до сих пор, конечно, в розыске, но землю ради них не рыли. Лабораторные журналы Градина тоже нигде не всплывали, они на особом контроле, и уж где-то информация да просочилась бы, начни их кто-то искать или пристраивать. Так что не обижай рыжую, вряд ли она виновата.
– Разберусь, – не поддался убеждению Серафим. – Больше по ней ничего интересного нет? Особенно по вопросам её сил и здоровья.
– А что тебе до её здоровья? Жениться собрался, хочешь проверить? – рассмеялся Макс. – Наследственность хорошая. Градин хоть и урод моральный, но был гений, да и она явно не дура. Дети будут хорошие! И, наверное…
– Шею сверну, – коротко и спокойно вставил Дрянин.
– Кхм. Извини. – Собеседник сделал вид, что смутился. Хотя, может, и правда понял, что его занесло в ту область, шуток в которой Сеф не терпел. – Да нет по ней ничего такого, нормативы все в патруле сдавала средненько, кое-что едва вытягивала, кое-что получше. В общем, ты, главное, шею ей не сверни в процессе выяснения. И в неё одну-то не упирайся, она всё равно сама ничего не могла…
– Жену поучи щи варить.
– Вот ещё! Я тогда останусь голодный и на диване, он неудобный. – Ланге не обиделся, а только развеселился. – А ты далеко, пока лично увидимся – забудешь уже, за что убить хотел. Но это ладно, развлекайся. С группой своей познакомился?
– Вроде того. – Серафим скривился, и собеседник как будто заметил эту гримасу.
– Чем они тебя не устраивают?
– Они устраивают, толковые. Не устраивает то, что мы не можем нормально работать.
– Ну потерпи, до следующей жертвы три недели, пропадёт – пришлём ещё кого-нибудь, пусть он всех трясёт за ноги. По связи согласовали, если что срочное – пришлю с нарочным, а ты выйдешь и меня наберёшь. Так, что-то я ещё третье тебе должен был сказать… А, подземелья! С подземельями чёрт знает что. Нашлось с десяток карт, и – веришь? – они все разные! Даже те, которые примерно одного времени, как будто про совершенно разные места. Я всё, что нашёл, отправил, но на твоём месте не стал бы ими руководствоваться.
– Что за бред? Как это могло получиться?
– Вариантов много. И перестраивали, и фальшивки распространяли. Там же много ходов, говорят, некоторые за реку ведут, и вроде какие-то естественные пещеры тоже есть, и там кто только не прятался и чего только не делал ещё до Волны. А более поздних чертежей нет вовсе. Ты посмотри в университете, там большая библиотека, может, кто-то из преподавателей проводил исследование. Или лучше аспиранта организуй, пусть занимается, ему положено.
– Организовал уже, работает. Это всё? Тогда отбой, до связи.
Макс попрощался, а Серафим задумчиво откинулся на спинку стула, рассеянно постукивая когтем по корпусу аппарата.
Идея привлечь Еву к расследованию выглядела достаточно заманчиво, чтобы Дрянин за это время от неё не отказался, но выкопанная Ланге информация ставила план под серьёзное сомнение.
Что бы там ни подумал Макс, Сеф не упёрся в версию с виновностью женщины, потому что всё действительно могло быть именно так, как тот сказал. Котёл – знаковое место, особенно для потусторонников, и сюда её могли привести совершенно посторонние дела. Даже озвученная самой Калининой причина выглядела вполне правдоподобной.
Но и подозрения Дрянина могли быть справедливыми. Да, вероятность невелика, и, если бы речь шла о некоем сообщнике, непонятно, для чего столько лет требовалось держаться в стороне от происходящего. Однако вероятность эта сохранялась, и Серафим видел два варианта: либо сделать вид, что ничего не знает о прошлом любовницы и продолжать наблюдение, либо попробовать вытряхнуть правду и дальше, по результатам, всё-таки заткнуть свою подозрительность и привлечь Калинину к расследованию, не посвящая в подробности.
Выбор оказался сложным. Допустимые методы воздействия всё равно оставляли возможность лжи с её стороны, проверить которую, скорее всего, не получится. Но просто так поверить в раскаяние и непричастность… Слишком много вопросов.
Так и не приняв окончательного решения, Серафим с недовольством отложил неинтересные бумаги и поднялся из-за стола. Предстояло ещё менее интересное действо, пропускать которое не стоило: торжественное построение по поводу начала учебного года. Дрянин полагал, что на построение это будет похоже весьма отдалённо, потому что где гражданский университет, а где – нормальные строевые «коробочки» и равнение на флаг, но это ничего не меняло. И так декан косо поглядывал на него с того совещания, даже жаловался ректору, но тот, конечно, не пошёл на поводу у склочного старика, тем более заменить спорного преподавателя было некем. Хватит столь откровенно нарываться на неприятности и портить отношения с коллективом! Хотя… куда уж дальше.
Кажется, последние годы спокойной жизни окончательно добили в нём остатки общительности.
Помочь в расследовании ректор, к сожалению, не мог. Его власть и полномочия ограничивались надземной частью университета, и он не следил постоянно за всеми проживающими на территории людьми, поэтому дать показания по поводу исчезновения студентов не мог, как и составить карту подземелий – он сам туда не совался. Смотритель мог знать – и наверняка знал – больше, но не сознавался и уклонялся от разговора, отмахиваясь единственной фразой «в подземелья спускаться нельзя», не объясняя при этом почему.
Изучением огромных подвалов старого кремля Серафим занялся по простой причине: это было самое подходящее место во всём университете, где можно провести серьёзный ритуал незаметно и так, чтобы никто не нашёл следов. В прошлых случаях обследовали подземелья кое-как, а некоторые вообще не совались, зато церковь осмотрел каждый первый и, кроме пыли, ничего не нашёл. Поэтому не вызывало сомнений, что в подземелья лезть придётся, но перед этим хотелось узнать о них и их опасности немного больше, чем невнятные разрозненные слухи.
Сборы не заняли много времени. Серафим не брал с собой лишних вещей, привыкший обходиться малым, но сейчас даже единственный пиджак, прихваченный в пару к парадному кителю, не понадобился: солнце с утра нещадно палило, а Сеф, несмотря на отсутствие пота, ощущал жару с холодом и дискомфорт от них, поэтому ограничился белой рубашкой. С брюками и ботинками – вполне пристойный вид, чтобы явиться на предстоящее мероприятие.
И галстук. Галстуки Дрянин не любил, но носил почти всегда: они повышали вероятность, что в очередной раз разорвавшаяся цепочка останется на месте.
Так называемое построение происходило на открытом воздухе, на самой большой площади у начала дороги «на материк». Студентов разделили по группам и факультетам, соответствующие меловые пометки с номерами групп угадывались на брусчатке, и представляло всё это не милые армейскому сердцу ровные шеренги, а слабоорганизованную толпу. При виде этой картины Дрянин не удержался от недовольной гримасы, но проследовал к зоне, отведённой для преподавателей, не обременённых кураторством. По дороге нашёл взглядом Еву, которая что-то обсуждала со своими студентами. Но пялиться и задерживаться не стал, пристроился позади такого же неровного, как у студентов, строя коллег, поздоровался, почти случайно оказавшись рядом с Яковом Андреевичем Стоцким, который со встречи в бухгалтерии был у него на карандаше, хотя ничего примечательного в его биографии не нашлось.
Детдомовский, сирота-подкидыш, тридцать шесть лет, с отличием окончил этот самый университет, потом и аспирантуру здесь же и остался преподавать. Занимался начертательным чародейством, вёл научную работу, имел несколько патентов, участвовал в конференциях, ничего криминального за душой не имел.
– Не подскажете, как долго обычно длится это… мероприятие? – спросил Сеф соседа.
– Не больше получаса, – с понимающей улыбкой ответил Стоцкий. – Ректор не любит пустых разговоров, это всё по большей части для первого курса, чтобы объявить… скажем так, особый режим. Кто уже поучился – они ко всему привыкли, для них сегодня остаток дня выходной. Да здесь почти никто не любит поговорить.
– Кроме декана потусторонников? – со смешком уточнил Серафим.
– Будьте к нему снисходительнее, всё же возраст, а порок не столь страшен. – Эмоция в голосе прозвучала сложная – смесь смущения, укора и иронии. Стоцкий нервным жестом потёр пальцем скулу. – Никто не любит эти посиделки, но все уважают Сергея Никитича. В конце концов, многих из нас он воспитал. А вы в самом деле не потусторонник? Но почему ректор пригласил вас читать лекции по типологии и методикам?
– Никого больше не нашлось, – хмыкнул Дрянин.
– А как же вы будете…
– Некоторый опыт общения с тварями у меня есть. Думаю, его вполне достаточно, – заверил он.
На этом разговор прекратился, потому что заговорил ректор.
Речь и наставления Серафим не слушал, скользил взглядом по присутствующим. Потусторонники занимали целиком одну из длинных сторон площади и слегка загибались на короткую, их было почти столько, сколько студентов других специальностей вместе. И вот эти люди, выпускаясь, выносили в мир идею превосходства потусторонников над остальными. Большую часть, наверное, жизнь быстро ставила на место, и всё же… Эта проблема казалась едва ли не серьёзнее пропавших студентов, жаль, ворошить осиное гнездо было рано.
Появление «крышки» оказалось впечатляющим зрелищем. В конце короткой речи Ложкина, чей голос звучал над площадью вроде бы негромко, но отчётливо слышался каждым, над тихо шуршащими о своём студентами покатился тревожный, беспорядочный колокольный звон, больше похожий на набат. Новички испуганно заозирались и зашушукались. Серафим вскинул взгляд на колокольню, которая отсюда прекрасно просматривалась и откуда доносились звуки… И ничего не увидел. Ни колоколов, ни звонаря там не было.
По холке прокатилась волна неприятной дрожи. Дрянин вынужденно признал, что даже его это явление пробрало, потому что не сомневался: никаких колонок и прочих технических ухищрений не использовали. Просто… то странное, из-за чего в церковь никого не пускали.
Под набат из-за высокой белой стены вверх потекла искристая пенная дымка, словно на кремль накатывала исполинская волна. Она взбиралась всё выше и выше, оставляя позади стеклянистую поверхность, приглушающую цвет неба и свет солнца. Из-за крыш проступило замкнутое кольцо, под восторженные шепотки и возгласы быстро поползло кверху, сжимаясь и очерчивая тёмный купол.
Действо длилось не больше минуты. Пена слилась в плотный диск по меньшей мере двадцати метров в диаметре, набат сменился мелодичным перезвоном, с которым искры и клочья посыпались с этого диска вниз, но до земли они не долетали, истаивали выше колоколенного шпиля. Вот диск есть – а вот уже его едва видно, и стихающий звон мелкой, едва заметной рябью течёт по монолиту тёмного стекла.
Колокол смолк, а стеклянистая поверхность начала быстро таять, растворяясь в небе. Буквально несколько мгновений, и она полностью утратила видимость. Осталось только обманчивое, зыбкое ощущение, словно на периферии зрения облака подрагивают и искажаются, но стоило посмотреть прямо – ощущение пропадало.
– Впечатляет в первый раз, да? – с лёгкой гордостью заметил Стоцкий. – Особенно тем, что никто понятия не имеет, как это работает.
– Смотритель не очень разговорчив, да? – хмыкнул Серафим.
– Здесь вообще немногие отваживаются с ним заговаривать, а он отвечает взаимностью… Ну вот и всё, собрание можно считать оконченным, – сообщил он, когда ректор произнёс краткое напутствие и буднично двинулся в сторону Княжеских палат. Гул голосов усилился, задвигались как будто все разом, но тут кураторы проявили бдительность и не дали своим группам разбрестись, поэтому расходились они более-менее организованно. – Хорошего дня!
Дрянин вежливо ответил и некоторое время стоял на месте, ожидая, пока схлынет основная толпа. За это время перекинулся вежливыми фразами с парой других коллег, которые тоже никуда не спешили. Видел Еву, которая ушла со своей группой, и декана тоже, и остальных возможных подозреваемых, кого уже запомнил в лицо. Конечно, никто из них не нёс в руках плакат «я – убийца», все вели себя спокойно и привычно. А жаль.
Серафим недовольно поморщился, отгоняя бредовые мысли, и, попрощавшись, двинулся в сторону общежития. У него оставалось ещё около часа для работы, а потом следовало отправляться на кафедру на совещание. Вроде бы по делу, а не как в прошлый раз.
Надежды оправдались, назначенная после организационного часа встреча оказалась полезной, на ней уточнялись последние штрихи расписания, дополнительные обязанности и прочие важные мелочи. Начальник кафедры Вадим Сергеевич Васнецов произвёл на Серафима гораздо лучшее впечатление, чем декан: деятельный и настроенный на работу мужчина лет шестидесяти.
Самым полезным оказалось то, что Дрянин наконец понял причину своего «полосатого» расписания, в котором ни разу не оказывалось две пары подряд: ему предстояло сопровождать группу на практическую пару, которая следовала за лекцией. Проконтролировать студентов, посмотреть, кто и как усвоил материал, а заодно подстраховать ведущего практику преподавателя, у которого оказывалось разом несколько групп, уследить за которыми – то ещё приключение.
Кроме того, оказалось, что его группы закреплены за Калининой – по наследству от предшественников. Они обменялись понимающими взглядами, но спорить не стали, оба посчитали это удобным вариантом. Только Ольга косилась на сидящую рядом коллегу насмешливо.
– На этом всё. Калинина, Дрянин, задержитесь на несколько минут, – попросил Васнецов.
Ольга украдкой показала большой палец, и Ева едва сдержала смешок. С новой знакомой она не откровенничала, она вообще ни с кем не откровенничала со смерти матери, так что Томилина не знала даже отретушированной версии их общения с адмиралом, но продолжала намекать.
Дождавшись, пока остальные попрощаются и выйдут, начальник кафедры окинул подчинённых оценивающим взглядом. Дрянин ответил таким же: Васнецов был в первом эшелоне подозреваемых. Конечно, по специальности он телесник и начертательным чародейством, судя по досье, занимался последний раз во время учёбы, но мало ли какие увлечения заводятся у опытных потусторонников после стольких лет жизни в ГГОУ рядом с Котлом! Зато силы и опыта предостаточно.
– С вами я хотел поговорить отдельно, потому что вы новые люди и в университете, и на кафедре. К Еве Александровне вопросов несколько меньше, я ознакомился с её личным делом и думаю, что человек с опытом патрульного на этом месте не встретит затруднений. Если проблемы будут, лучше обращайтесь сразу ко мне, помогу разобраться.
– Спасибо, пока мне всё ясно, – заверила Калинина.
– Хорошо. А к вам, Серафим Демидович, вопросов больше. Я доверяю ректору, но он впервые назначил кого-то через голову всех остальных, а кроме того, никаких сведений о вас нет. Дисциплина теоретическая, и прочитать под запись лекции много ума не надо, тем более есть надежда, что мера это временная. Я не знаю о ваших с Ложкиным договорённостях, да и плевать мне на вашу мотивацию, у меня один вопрос. Лектор страхует студентов на практических дисциплинах при работе с реальными потусторонними сущностями. Вы способны выполнять эту работу или мне нужно искать какого-то толкового практика для этих целей, хотя бы даже из старшекурсников?
