Текст книги "Андреев Д.Л. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1: Русские боги: Поэтический ансамбль."

Автор книги: Даниил Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Клячи. Люди. Танк. Грузовики.

Стоголосый гомон над шоссе…

Волочить ребят, узлы, мешки,

Спать на вытоптанной полосе.

Лето меркнет. Черная распутица

Хлюпает под тысячами ног.

Крутится метелица да крутится,

Заметает тракты на восток.

Пламенеет небо назади,

Кровянит на жниве кромку льда,

Точно пурпур грозного судьи,

Точно трубы Страшного Суда.

По больницам, на перронах, палубах,

Среди улиц и в снегах дорог

Вечный сон, гасящий стон и жалобы,

Им готовит нищенский восток.

Слишком жизнь звериная скудна!

Слишком сердце тупо и мертво.

Каждый пьет свою судьбу до дна,

Ни в кого не веря, ни в кого.

Шевельнулись затхлые губернии,

Заметались города в тылу.

В уцелевших храмах за вечернями

Плачут ниц на стершемся полу:

О погибших в битвах за Восток,

Об ушедших в дальние снега

И о том, что родина-острог

Отмыкается рукой врага.

XV. БАЛЛАДА (Эвакуация вождя из мавзолея в 1941 году)

Подновлен румяным гримом,

Желтый, чинный, аккуратный,

Восемнадцать лет хранимый

Под стеклянным колпаком,

Восемнадцать лет дремавший

Под гранитом зиккурата, –

В ночь глухую мимо башен

Взят – похищен – прочь влеком.

В опечатанном вагоне

Вдоль бараков, мимо станций,

Мимо фабрик, новостроек

Мчится мертвый на восток,

И на каждом перегоне

Только вьюга в пьяном танце,

Только месиво сырое

Рваных хлопьев и дорог.

Чьи-то хлипкие волокна,

Похохатывая, хныча,

Льнут снаружи к талым окнам

И нащупывают щель…

Сторонись! Пространство роя,

Странный поезд мчит добычу;

Сатанеет, кычет, воет

Преисподняя метель.

Увезли… – А из гробницы,

Никому незрим, незнаем,

Он, способный лишь присниться

Вот таким, – выходит сам

Без лица, без черт, без мозга,

Роком царства увлекаем,

И вдыхает острый воздух

В час, открытый чудесам.

Нет – не тень… но схожий с тенью

Контур образа… не тронув

Ни асфальта, ни ступеней,

Реет, веет ко дворцу

И, просачиваясь снова

Сквозь громады бастионов,

Проникает в плоть живого –

К сердцу, к разуму, к лицу.

И, не вникнув мыслью грузной

В совершающийся ужас,

С тупо-сладкой, мутной болью

Только чувствует второй,

Как удвоенная воля

В нем ярится, пучась, тужась,

И растет до туч над грустной,

Тихо плачущей страной.

1942-1952

XVI

Не блещут кремлевские звезды.

Не плещет толпа у трибуны.

Будь зорок! В столице безлунной

Как в проруби зимней, черно…

Лишь дальний обугленный воздух

Прожекторы длинные режут,

Бросая лучистые мрежи

Глубоко на звездное дно.

Давно догорели пожары

В пустынях германского тыла.

Давно пепелище остыло

И Новгорода, и Орла.

Огромны ночные удары

В чугунную дверь горизонта:

Враг здесь! Уже сполохом фронта

Трепещет окрестная мгла.

Когда ж нарастающим гудом

Звучнеют пустые высоты

И толпы в подземные соты

Спешат, бормоча о конце, –

Навстречу сверкают, как чудо,

Параболы звезд небывалых:

Зеленых, серебряных, алых

На тусклом ночном багреце.

Читай! В исполинском размахе

Вращается жернов возмездья,

Несутся и гаснут созвездья,

Над кровлями воет сполох, –

Свершается в небе и в прахе

Живой апокалипсис века:

Читай! Письмена эти – веха

Народов, и стран, и эпох.

декабрь 1941

XVII

А.А.

Ты еще драгоценней

Стала в эти кромешные дни.

О моем Авиценне

Оборвавшийся труд сохрани.

Нудный примус грохочет,

Обессмыслив из кухни весь дом:

Злая нежить хохочет

Над заветным и странным трудом.

Если нужно – под поезд

Ты рванешься, как ангел, за ним;

Ты умрешь, успокоясь,

Когда буду читаем и чтим.

Ты пребудешь бессменно,

Если сделаюсь жалок и стар;

Буду сброшен в геенну –

Ты ворвешься за мной, как Иштар.

Ты проносишь искусство,

Как свечу меж ладоней, во тьме,

И от снежного хруста

Шаг твой слышен в гробу и тюрьме.

Так прими скарабея –

Знак бессмертья, любви и труда.

Обещаю тебе я

Навсегда, навсегда, навсегда:

Может быть, эту ношу

Разроняю по злым городам,

Всё швырну и отброшу,

Только веру и труд не предам.

1958

XVIII

А сердце еще не сгорело в страданье,

Все просит и молит, стыдясь и шепча,

Певучих богатств и щедрот мирозданья

На этой земле, золотой как парча:

Неведомых далей, неслышанных песен,

Невиданных стран, непройденных дорог,

Где мир нераскрытый – как в детстве чудесен,

Как юность пьянящ и как зрелость широк;

Безгрозного полдня над мирной рекою,

Куда я последний свой дар унесу,

И старости мудрой в безгневном покое

На пасеке, в вечно шумящем лесу.

Я сплю, – и все счастье грядущих свиданий

С горячей землею мне снится теперь,

И образы невоплощенных созданий

Толпятся, стучась в мою нищую дверь.

Учи же меня! Всенародным ненастьем

Горчайшему самозабвенью учи,

Учи принимать чашу мук – как причастье,

А тусклое зарево бед – как лучи!

Когда же засвищет свинцовая вьюга

И шквалом кипящим ворвется ко мне –

Священную волю сурового друга

Учи понимать меня в судном огне.

1941

XIX

А.А.

И вот закрывается теплый дом,

И сени станут покрыты льдом,

Не обогреет старая печь,

И негде будет усталым лечь.

Часы остановятся на девяти.

На подоконник – метель, мети!

Уже сухари, котелок, рюкзак…

Да будет так. Да будет так.

Куда забросит тебя пурга?

Где уберечься от бомб врага?

И где я встречу твои глаза?

И все же поднял я руку за.

На хищный запад, гнездовье тьмы,

Не ты пойдешь, а солдаты – мы;

Доверю жизнь я судьбе шальной,

И только имя твое – со мной.

Теперь, быть может, сам Яросвет

Не скажет демону русских “нет”:

Он вложит волю свою в ножны,

А мы –

свою –

вынимать должны.

Ремень ложится мне на плечо,

А в сердце пусто и горячо.

Одно еще остается: верь! –

И вот, закрылась старая дверь.

1941-1958

XX. БЕЗ ЗАСЛУГ

Если назначено встретить конец

Скоро, – теперь, – здесь –

Ради чего же этот прибой

Всё возрастающих сил?

И почему – в своевольных снах

Золото дум кипит,

Будто в жерло вулкана гляжу,

Блеском лавы слепим?

Кто и зачем громоздит во мне

Глыбами, как циклоп,

Замыслы, для которых тесна

Узкая жизнь певца?

Или тому, кто не довершит

Дело призванья – здесь,

Смерть – как распахнутые врата

К осуществленью там?

1950

XXI

Я не отверг гонца метельного,

Не обогнул духовных круч я,

Глухой водой благополучья

Не разбавлял вина в ковше!

Дыханью шторма запредельного,

Напевам космоса – не ставил

Плотин запретов, норм и правил

Ни в жизни быстрой, ни в душе.

Узнал я грозные мгновения,

Крутую полночь в жизни сердца,

Когда чуть видимая дверца

Вдруг распахнется как врата,

И мир неслыханного Гения

Ворвется, плача и бушуя,

И станет прежний бог – ошую,

А одесную – полночь та.

Тайник, где бодрствуют праобразы

В глубиннейших слоях монады,

Где блещущие водопады

Кипят, невнятные уму, –

Вдруг разорвет стальные обручи,

Расторгнет древние засовы,

И мир бездонный, странный, новый

Предстанет зренью твоему.

В меня всей мощью многопенною,

Всей широтой бурлящей литвы

Он хлынул в ночь последней битвы

На смутном невском берегу.

Но многослойную вселенную,

Разверзшуюся над Россией,

С какой сравню иерархией?

В каких октавах сберегу?

Как рассучу на нити времени

Ткань целокупного виденья?

В многовековом становленьи

Какие отличу дела?

Как покажу средь адской темени

Взлет исполинских коромысел

В руке, не знавшей наших чисел,

Ни нашего добра и зла?

Нет, то – не фраза, не риторика,

Не схоластические догмы;

У неисхоженных дорог мы

Стоим в неповторимый век,

И скрытый труд метаисторика

Язык нащупывает новый,

Принять в русло свое готовый

Живые струи новых рек.

Рассудка плотного инерция

Еще толкает мысль по тропам,

Где медленно влекутся скопом

Кто лишь для прописей готов.

То, что ловлю в народном сердце я,

Теперь поймут лишь братья в Духе,

Но завтра лязгнет ключ разрухи

В заржавленном замке умов.

Речь нашей эры не изваяна

Для этих темных предварений;

Еще века, покуда гений

Свершит последний взмах резца.

Что ж: ограничиться окраиной?

Словесной зыби остеречься?

В смиренной низости отречься

От долга первого гонца?

Но давит душу тьма подпольная,

Гнетет невысказанный опыт,

В ушах гудит нездешний топот,

Не наш буран, не наша тишь…

Пусть не вмещают ритмы дольние

Тех сфер блистанье и величье:

Прости мое косноязычье

И отзвук правды в нем услышь.

1949-1952

ГЛАВА 6

ЛЕНИНГРАДСКИЙ АПОКАЛИПСИС

Поэма

Блажен, кто посетил сей мир

В его минуты роковые:

Его призвали всеблагие,

Как собеседника на пир.

Он их высоких зрелищ зритель,

Он в их совет допущен был

И заживо, как небожитель,

Из чаши их бессмертье пил.

Ф. Тютчев

1

Ночные ветры! Выси черные

Над снежным гробом Ленинграда!

Вы – испытанье; в вас – награда;

И зорче ордена храню

Ту ночь, когда шаги упорные

Я слил во тьме Ледовой трассы

С угрюмым шагом русской расы,

До глаз закованной в броню.

2

С холмов Москвы, с полей Саратова,

Где волны зыблются ржаные,

С таежных недр, где вековые

Рождают кедры хвойный гул,

Для горестного дела ратного

Закон спаял нас воедино

И сквозь сугробы, судры, льдины

Живою цепью протянул.

3

Дыханье фронта здесь воочию

Ловили мы в чертах природы:

Мы – инженеры, счетоводы,

Юристы, урки, лесники,

Колхозники, врачи, рабочие –

Мы, злые псы народной псарни,

Курносые мальчишки, парни,

С двужильным нравом старики.

4

Косою сверхгигантов скошенным

Казался лес равнин Петровых,

Где кости пней шестиметровых

Торчали к небу, как стерня,

И чудилась сама пороша нам

Пропахшей отдаленным дымом

Тех битв, что Русь подняли дыбом

И рушат в океан огня.

5

В нас креп утробный ропот голода.

За этот месяц сколько раз мы

Преодолеть пытались спазмы,

Опустошающие мозг!

Но голод пух, мутил нам головы,

И видел каждый: воля, вера,

Рассудок – в этих лапах серых

Податливей, чем нежный воск.

6

Он заволакивал нам зрение,

Затягивал всю душу студнем;

Он только к пище, только к будням

Спешил направить труд ума…

Свои восторги, озарения,

Тоску, наитья, взрывы злобы

Рождает этот дух безлобый,

Бесформенный, как смерть сама.

7

Как страшно чуять эти щупальцы,

Сперва скользящие в желудке,

Потом – в сознанье, в промежутке

Меж двух идей, двух фраз, двух слов!

От паутины липкой щурится

И слепнет дух, дичает разум,

И мутный медленный маразм

Жизнь превращает в рыск и в лов.

8

Прости, насыть, помилуй. Господи,

Пошли еще один кусок тем,

Кто после пшенной каши ногтем

Скребет по днищу котелка;

Кто, попадая в теплый госпиталь,

Сестер, хирургов молит тупо:

“Товарищ доктор, супа… супа!” –

О да, воистину жалка

9

Судьба того, кто мир наследовал

В его минуты роковые,

Кого призвали Всеблагие

Как собеседника на пир –

И кто лишь с поваром беседовал

Тайком, в походной кухне роты,

Суля ему за все щедроты

Табак – свой лучший сувенир.

10

Так начинался марш. Над Ладогой

Сгущались сумерки. На юге

Ракет германских злые дуги

Порой вились… Но ветер креп:

Он сверхъестественную радугу

Залить пытался плотным мраком,

Перед враждебным Зодиаком

Натягивая черный креп.

11

И все ж – порою в отдалении

Фонтаны света, то лиловый,

То едко-желтый, то багровый,

То ядовито-голубой

Вдруг вспыхивали на мгновение,

Как отблески на башнях черных

От пламени в незримых горнах

Над дикой нашею судьбой.

12

А здесь, под снеговой кирасою,

От наших глаз скрывали воды

Разбомбленные пароходы,

Расстрелянные поезда,

Прах самолетов, что над трассою

Вести пытались оборону,

Теперь же – к тинистому лону

Прижались грудью навсегда.

13

Вперед, вперед! Быть может, к полночи

И мы вот так же молча ляжем,

Как эти птицы, фюзеляжем

До глаз зарывшиеся в ил,

И озеро тугими волнами

Над нами справит чин отходной,

Чтоб непробудный мрак подводный

Нам мавзолеем вечным был.

14

Мы знали все: вкруг “града Ленина”

Блокада петлю распростерла.

Как раненный навылет в горло,

Дышать он лишь сквозь трубку мог –

Сквозь трассу Ладоги… В томлении

Хватал он воздух узким входом

И гнал по жаждущим заводам

Свой каждый судорожный вдох.

15

Мы знали все: что гекатомбами

Он платит за свое дыханье;

Что в речи русской нет названья

Безумствам боевой зимы;

Что Эрмитаж звенит под бомбами;

В домах мороз; мощь льда рвет трубы;

Паек – сто грамм. На Невском трупы…

О людоедстве знали мы.

16

Нас бил озноб. Уж не беседовал

С другим никто. Еще мы знали:

Спасают нас от смертной стали

Ночь, снегопад, полярный шторм…

Враг не встречал нас, не преследовал,

Наш путь не видел с небосвода…

И поглотила непогода

Остатки линий, красок, форм.

17

Зачем мы шли? Во что мы верили?

Один не спрашивал другого.

У всех единственное слово

В душе чеканилось: – Иди! –

…Как яхонты на черном веере,

Навстречу вспыхивали фары,

Неслись, неслись – за парой пара –

Неслись – и гасли позади.

18

И снежно-белые галактики

В неистовом круговращеньи

На краткий миг слепили зренье

Лучом в глаза… А шторм все рос,

Как будто сам Владыка Арктики

Раскрыл гигантские ворота

Для вольного круговорота

Буранов, пург и снежных гроз.

19

Он помогал нам той же мерою

И к тем же страшным гнал победам,

Каким явился нашим дедам

В бессмертный год Бородина…

Кто опровергнет это? Верую,

Что страстная судьба народа

С безумной музыкой природы

Всечастно переплетена!

20

Когда ширял орел Германии

К кремлевским башням в сорок первом,

Когда сам воздух стал неверным,

От канонад дрожать устав,

Когда, в отчаяньи, заранее

Народ метался по вокзалам –

Не он ли встал морозным валом

У обессилевших застав?

21

Он встал, морозным дымом кутаясь,

Сильней всех ратей, всех оружий,

Дыша неистовою стужей,

Врагу – погибель, нам – покров…

Нефть замерзала. Карты спутались.

Сорвался натиск темных армий…

Над свитками народной кармы

Лишь он маячил – дух снегов!

22

В былые дни над лукоморьями,

По немеречам, рвам, полянам,

Не он ли грезился древлянам

Как хладом свищущий Стрибог?

Он правил ветреными зорями,

Аукал вьюгой у костра нам,

И в чистом поле под бураном

Его любой увидеть мог.

23

Нас, сыновей кочевья вольного,

Он любит странною любовью.

Он наших предков вел к низовью

Размашистых сибирских рек;

В суземах бора многоствольного

Костры охотников он любит,

Он не заманит, не загубит,

Он охраняет их ночлег.

24

Но если даль вскипает войнами

И в вихревом круговороте

Свободный цвет народной плоти

В бою ложится под палаш –

Ветрами, вьюгами, сувоями,

Встает он русским в оборону;

Его мирам, державе, трону

Есть имя тайное: Ахаш.

25

Он вывел нас. Когда морозные

Открылись утренние дали,

Мы, оглянувшись, увидали

С лесистых круч береговых,

Как ярко-ярко-ярко-розовой

Порфирой озеро сверкало

И мрели льдистые зеркала –

Гробница мертвых, путь живых.

26

В потемках ночи, от дивизии

Мы оторвались. Только трое –

Не командиры, не герои,

Брели мы, злобясь и дрожа.

Где отдохнуть? Достать провизию?

Мороз… бездомье… скудный завтрак.

И мы не думали про “Завтра”

У фронтового рубежа.

27

Но если ты провидишь в скорости

Блиндаж, стволы “катюш”, окопы,

Геройский марш в полях Европы

До Bradenburger Tor* – забудь:

В другом, вам незнакомом хворосте

Уже затлелся угль поэмы,

И губы строф железно немы

Для песен, петых кем-нибудь.

–

* Бранденбургские ворота (нем.).

–

28

За небывалой песней следую

По бранным рытвинам эпохи.

Воронки… Мрак… Вверху – сполохи

Да туч багровых бахрома,

Но вещим ямбом не поведаю

О зримом, ясном, общем, явном,

Лишь о прозреньи своенравном

Превыше сердца и ума.

29

Зачаток правды есть и в надолбах,

Упорным лбом шоссе блюдущих,

В упрямстве танков, в бой бредущих,

В бесстрашной прыти муравья,

Но никогда не мог я надолго

Замкнуться в этой правде дробной:

Манил туман меня загробный

И космос инобытия.

30

Немного тех, кто явь военную

Вот гак воспринял, видел, понял;

Как в тучах ржут Петровы кони,

Не слышал, может быть, никто;

Но сладко новую вселенную

Прозреть у фронтового края,

И если был один вчера я, –

Теперь нас десять, завтра – сто.

31

А ночь у входа в город гибели

Нас караулила. Все туже

Январская дымилась стужа

Над Выборгскою стороной…

Нет никого. Лишь зданья вздыбили

Остатки стен, как сгустки туши –

Свои тоскующие души,

Столетий каменный отстой.

32

Как я любил их! Гений зодчества,

Паривший некогда над Римом,

Дарил штрихом неповторимым,

Необщим – каждое из них;

Лишь дух роднил их всех, как отчество

Объединяет членов рода;

Так пестроту глаголов ода

Объединяет в мерный стих.

33

Все излученья человеческих

Сердец, здесь бившихся когда-то.

Их страсть, борьба, мечты, утраты,

Восторг удач и боль обид

Слились в единый сплав для вечности

С идеей зодчего: с фронтоном,

С резьбой чугунной по балконам,

С величием кариатид.

34

И вот теперь, покрыты струпьями

Неисцелимого распада,

Огнем разверзшегося ада

До самых крыш опалены,

Они казались – нет, не трупами –

Их плоть разбита, лик разрушен –

Развоплощаемые души

На нас взирали с вышины.

35

Как будто горькой, горькой мудростью,

Нам непонятным, страшным знаньем

Обогатила эти зданья

Разрушившая их война,

И, Господи! какою скудостью

Нам показались беды наши,

Что пили мы из полной чаши

И все ж не выпили до дна!

36

Утих сам голод. Одичание

Усталых воль, сознаний, тела

Забылось. Родина смотрела

На каждого из нас. По льду

Мы шли без слов, без слез, в молчании,

Как входят дети друг за другом

К отцу, что, истомлен недугом,

Встречает смерть в ночном бреду.

37

А там, за выбитыми окнами,

За кусковатою фанерой,

Без дров, без пищи, в стуже серой

Чуть теплились едва-едва

И полумертвыми волокнами

Еще влачились жизни, жизни,

Все до конца отдав отчизне

И не дождавшись торжества.

38

Героика ль? самоотдача ли?

О, нет. Насколько проще, суше

И обыденней гибнут души

В годину русских бед и смут!

Но то, что неприметно начали

Они своею жертвой строгой,

Быть может, смертною дорогой

Они до рая донесут.

39

Вдруг – среди зданий, темных дочерна,

Звено я различил пустое,

Даль, берега, мостов устои

И дремлющие крейсера,

И под соборным стройным очерком

Неву в покрове смутно-сером, –

Мать стольким грезам и химерам,

Подругу вечную Петра.

40

Подругу, музу, крест и заповедь

Великого державотворца,

Чье богатырское упорство

Гнало Россию в ширь морей,

Спаявшего мечту о Западе

С мечтою о победных рострах,

О сходбищах вселенной, пестрых

От флагов, вымпелов и рей.

41

Столица!.. Ледяной и пламенной,

Туманной, бурной, грозной, шумной,

Ее ковал ковач безумный,

Безжалостный, как острие;

Здесь, во дворцах, в ковчегах каменных

Душа народа пребывала,

Душа страны запировала

В безбрежных празднествах ее.

42

Слились в твореньи императора,

В тяжелом, кованом обличьи

Гордыня, дерзость, гнев, величье,

И жадность к жизни, и мечта,

И, точно лава бьет из кратера,

Она рванулась в путь кровавый,

Новорожденною державой,

Триумфом бранным залита.

43

И был в творце ее – гром чуждого,

К нам низвергавшегося мира,

Как будто эхо битв и пира

Богов на высях бытия…

Кто безотчетно не предчувствовал

В его шагах, чертах, фигуре

Вместилище нездешней бури,

Нечеловеческого “я”?

44

Кто б ни был ты, мой спутник временный

По этим грубым, плотным ямбам!

Поверь: непрочным, зыбким дамбам

Подобны глыбы этих строф:

Пять-шесть страниц – и обесцененный

Мир логики и правил мнимых

Затопит шквал непримиримых,

Друг с другом бьющихся миров.

45

Пучина иррационального

Уж бьет в сторожевые камни,

Ночную душу жжет тоска мне

Перед грядущим. Ткань стиха

Дрожит, звенит от шторма дальнего,

Как холст ветрил – от напряженья;

Уста в пыланьи, мысль в круженьи

И как песок гортань суха.

46

Трудам и славе человеческой

Пусть дифирамб творят другие:

Не ту я слышал литургию

В раскатах битвы мировой…

Поэма бури! Стань ответчицей

Всем, кто почуял слухом сердца

Глагол и шаг Народодержца

Сквозь этот хаос, гул и вой!

47

А в час, когда немеешь замертво

У потрясающего спуска,

В закономерностях искусства

Опору мыслям укажи;

От непроглядных волн беспамятства

Обереги свечу сознанья;

К простым домам, проспектам, зданьям

Повествованье привяжи!

48

Напомни, как шаги усталые

Тонули в пухнувших сугробах;

Как глухо в каменных утробах

Жизнь полумертвая спала;

Как за кромешными кварталами

Мелькнул трамвай – пять слабых точек,

И робкий синий огонечек

Глубь жадных улиц пожрала.

49

И вот, над городскими волнами

Плывя, подобно черным рострам,

Угрюмый замок шпилем острым

Предстал, темнея сквозь сады;

Прямые, жесткие, безмолвные,

На стенах цвета жухлой крови

Чеканились еще суровей

Трофеев черные ряды.

50

Не здесь ли роковое зарево

Для всех веков над Русью встало?

Взмах смертоносного металла

Был точен в пальцах Эвменид,

И в пышной спальне государевой

В ночь на двенадцатое марта

Царю в лицо метнулась карта

Со списком вин, злодейств, обид.

51

В ту полночь, в оттепель, в ненастие,

Кружилось карканье над парком,

И виделось бессонным Паркам

Над неумолчной прялкой: вот

Ложится древний грех династии

С отца на сына – в роды, роды,

Пока его сам дух народа

В день казни царской не возьмет.

52

В день казни царской?.. Но по-прежнему

У замка, где скончался Павел,

Уздою бронзовою правил

Колосс на пасмурном коне:

Открыт дождям и ветру снежному, –

Не Медный Всадник той поэмы,

Что с детских лет лелеем все мы,

Но тот же царь, с жезлом, в броне.

53

Я помнил надпись – “Правнук – Прадеду”,

И лик, беззвучно говорящий

России прошлой, настоящей

И сонму мчащихся эпох:

“Где новый враг? Его попрать иду

Всей правдой моего Закона.

Мой стольный город – вот икона!

Держава русская – вот бог!”

54

Да: вихрем творческим охваченный,

Он сам не знал, какая сила

В нем безвозвратно угасила

Светильник тусклой старины,

И что за дух, к чему назначенный,

Им движет, как царем, пророком,

Строителем, всевластным роком

И гением его страны.

55

Не тот ли властный дух, что кроется

Чуть слышно в каждом русском сердце,

Кем были тверды староверцы

И славны древние князья, –

До всех времен рожденный Троицей

Бессмертный Ангел сверхнарода,

Его бессмертная природа,

Его возвышенное Я?

56

Из рода в род в чреде Романовых

Ваял из плоти поколений

Он вестника своих велений,

Орудье верное свое,

Того, Кто призван строить наново

Его вместилище и форму,

Кто бодро, подвигом упорным

Пересоздаст все бытие.

57

Но в волю молодого зодчего

Облекся, как в живое платье,

Носитель древнего проклятья,

Давно клубившийся впотьмах,

Давно искавший трона отчего

Над сукровицей плах стрелецких,

Над кривдой казней москворецких,

В лукавых, душных теремах.

58

Он рос присосками раздутыми

Над Шлиссельбургом, над Азовом,

Над тихим Доном бирюзовым,

У грузных нарвских стен жирел,

Пока над вражьими редутами

Клубился дым, взлетали бревна

И пушки метко, мерно, ровно

Гремели с выгнутых галер.

59

И чем огромней рдело зарево

От всероссийского страданья,

Тем голод адского созданья

Все возрастал, ярился, пух, –

И, сам не зная, принял царь его

В свое бушующее сердце,

Скрестив в деяньях самодержца

Наитья двух – и волю двух.

60

И в эту ночь пустынно-синюю

По снеговому бездорожью

Я приближался с тайной дрожью

К подножью медного царя.

Но странно: где ж он?.. Четкой линией

Спрямлен на месте монумента

Трамвайный путь – стальная лента

В стесненном круге фонаря.

61

Куда ж он взят?.. К каким ристаниям

Скакун готовится чугунный?

Где, об какой утес бурунный

Теперь дробится цок копыт?..

Все тихо. В снежном одеянии

Настороженное безлюдье.

Столица, с обнаженной грудью,

Полураздавленная, спит.

62

Тумм… Тишина. Тум-тумм… – В предместий

Как будто стук тамтама смутный,

Из капищ ночи стон минутный,

Темп убыстрен – тум-тум! тум-тум! –

И, будто грозное известие

В созвучии тупом читая,

Трескучих, острых звуков стая

На миг взвивается. Самум

63

Взревел и смолк. Но тихой рамою

Теперь вся ночь – для звуков новых,

Весь утлый мир в его основах

Колеблющих до самых недр:

То хроматическою гаммою

Незримые взвывают груди:

Не гул моторов, не орудья,

Не плеск толпы, не гром, не ветр.

64

Нечеловеческою жалобой,

Тревогой, алчною тоскою

Над паутиной городскою

Ревут, стенают, плачут с крыш:

От этих воплей задрожали бы,

Как лани, чудища Триаса,

Недотерзав живого мяса

И кроясь с ужасом в камыш.

65

Что за творенья – над столицею,

Но в мире смежном, странном, голом

Доселе скрытые, свой голос

В ночных сиренах обрели?

Зачем телами, взором, лицами

Их не облек владыка ада?

Что им грозит? и что им надо

В раздорах горестной земли?

66

В мозгу неслась, мелькая клочьями,

Тень незапамятных поверий,

Другая быль других империй

И по старинным городам

Угаданные смутно зодчими

Созданья странной, скорбной веры:

Взирающие вниз химеры

На серых глыбах Нотр-Дам.

67

Из ниш Бастилии и Тауэра,

Из Моабита, в тьму взлетая,

Не их ли сестры хищной стаей

Вились у плах, как воронье?

То ль звук, то ль слово: …уицраора!

Я слышу явственно в их реве.

Биенье ли нездешней крови

В стальных сосудах?.. имя?.. чье?

68

Кто их защитник?.. – Правосудия

Не ждать от ночи вероломной:

Сегодня – сроки битве темной,

Власть – экразиту, мощь – свинцу.

И слышно: ухают орудия

За выщербленным горизонтом,

Где Ленинград рассечен фронтом,

Как шрамом свежим по лицу.

69

И будто от стальной хроматики

Очнулись демоны чистилищ.

Владыка медлит – он в пути лишь –

Но слуги верные уже

С размеренностью математики

И с фантастичностью миража

Прядут светящуюся пряжу

Там, на небесном рубеже.

70

Перебегающая аура

Над городом, мерцая, встала.

Уж зданья – только пьедесталы

Для строя призрачных колонн.

Все зыблется… Обрывки траура

Мнут световые пальцы, когти,

Протягиваясь в Гавань, к Охте,

И обнажая небосклон.

71

Там, в облачных, косматых, взринутых,

Из мрака выхваченных волнах,

Где сквозь воронки смотрит полночь,

Как сатана через плечо –

Оттуда, с быстротою кинутых

Камней, как тень, ныряет, мчится,

Летит рокочущая птица –

Еще! еще! еще! еще!

72

На этот город, не сдающийся

Пред неизбежною минутой,

Кого спасти от смерти лютой

Не снидет правый серафим;

На люд, в убежищах мятущийся;

На улицы, где каждый камень

Истерт священными веками

И русским гением творим;

73

На все, что в сонных залах заперто

Под хрупкой кровлею дворцовой;

На гордый храм златовенцовый,

Граниты, бронзу, мрамор, туф…

И на несчастных, спящих замертво

В сырых постелях, мерзлых норах,

Старья и рвани пестрый ворох

До глаз в ознобе натянув.

74

О, знаю: зрению телесному

Ты не предстанешь в плотной яви:

Она тесна; Твоей ли славе

Замкнуться в сеть координат?

Но Ты могуч! дорогу крестную

Ты облегчить нам можешь! можешь!

Страна горит; пора, о, боже,

Забыть, кто прав, кто виноват.

75

Нет, не Творца Триипостасного

Я именую этим словом

Теперь, вот здесь, когда громовым

Раскатом град наш потрясен:

Тебя! нас слышащего! страстного,

Живого Ангела Народа,

Творца страны – с минут восхода

И до конца ее времен!..

76

Но не другой ли – тот, чьей помощи

Молили в ужасе химеры,

Кто медлит в мраке дальней сферы,

Тысячеглаз, тысячерук,

Шлет слуг, все видящих, все помнящих,

Все слышащих в трехмерном мире,

Рождающих в пустом эфире

Подобный звону лиры звук?

77

Звучаньем струнным истребителей

Насквозь пронизано пространство.

И, множа звездное убранство

Тысячекрат, тысячекрат,

То ль – негодующих гонителей

В зените вспыхивают очи,

То ль искрятся в высотах ночи

Сердца борцов за Ленинград.

78

Но нет: ни бранный труд их, сверенный

С приказами, с расчетом, с планом,

Ни бьющий снизу вверх фонтаном

Поток трассирующих звезд

Не отвратят полет размеренный,

Не сберегут столицу славы

От превращенья в прах безглавый,

В золу, в пожарище, в погост,

79

Уже и здесь, где тьмы покров еще

Не совлечен горящим громом,

Кварталы сжались робким комом,

В ознобе числя бег минут:

Так ждут безвредные чудовища,

Пока промчатся с воем волки;

Здесь лишь свистящие осколки

Небесной битвы камень бьют.

80

Вперед! вдоль темных стен! И далее –

В туннель ворот… Оттуда вижу:

В горящем небе, ниже, ниже

Поблескивающий дюраль, –

Слились в бурлящей вакханалии

Треск пулеметов, голк зениток,

И, разворачивая свиток

Живых письмен, зардела даль.

81

Так что же: войско уицраора

Бессильно перед мощью вражьей?

Россия гибнет – кто же страж ей?

Где Демиург, где кормчий – где?!

Ответа нет. Глухим брандмауэром

Лишь замок, горестный, покорный,

Как черный контур глыбы горной,

Как остров в пламенной воде.

82

Внезапно, с яркостью слепительной,

Я различил портал… карнизы,

Фронтон… всю каменную ризу,

Тьмой скрытую лишь миг назад,

И низкий свод ворот – хранитель мой –

Вдруг залило потоком света,

Как если б жгучая комета

Бичом ударила в глаза.

83

Видением апокалиптики

Изжелта-ржавое светило,

Слегка покачиваясь, плыло

На фиолетовый зенит,

А в плоскости его эклиптики

Незримый враг спешил подвесить

Другие – восемь, девять, десять

Пульсирующих цефеид.

84

Как будто глубь загробных стран живым

На миг свое отверзла небо:

Железно-ржавое от гнева,

Все в ядовитой желтизне…

На мостовой снег стал оранжевым.

Все маски сорваны. Напрасно

Метаться и молиться: ясны

Все пятна на любой стене.

85

Как пазорь, полыхнула аура,

И, оглушенный лязгом брани,

Я слышал на прозрачной грани

Метафизических пустынь,

Как выли своры “уицраора”,

Химеры лаяли по-волчьи,

И кто-то лютый, неумолчный,

Расстреливал звезду-полынь.

86

Проклятым светом одурманенный,

Чуть различал, весь съежась, разум,

Что небо виснет желтым газом,

Светящеюся бахромой,

Что из звезды, смертельно раненной,

Поникшей, но еще крылатой,

Течет расплавленное злато

И – падает на город мой…

87

…Родиться в век духовных оползней,

В век колебанья всех устоев,

Когда, смятенье душ утроив,

Сквозь жизнь зияет новый смысл;

До боли вглядываться в пропасти,

В кипящие извивы бури,

В круги, что чертят по культуре

Концы гигантских коромысл;

88

Годами созерцать воочию

Бой древней сути – с новой сутью,

Лишь для того, чтоб на распутьи,

Когда день гнева наступил,

Стоять, как мальчик, в средоточии

Бушующего мирозданья,

Не разгадав – ни содержанья,

Ни направленья буйных сил…

89

Не причастившись, не покаявшись,

Не умягчась святой обедней,

Вступить на этот край последний,

В его свинцовую пургу,

И этот новый Апокалипсис

Читая полночью бессонной,

Лишь понимать, что смысл бездонный

Расшифровать я не могу.

90

Отец! Господь! Прерви блуждания

Смертельно жаждущего духа!

Коснись, Верховный Лирник, слуха

Своею дивною игрой!

Пусть сквозь утраты, боль, страдания

К Твоим мирам ведет дорога;

Раздвинь мой разум! Хоть немного

Дверь заповедную открой!

91

Дай разуметь, какими безднами

Окружены со всех сторон мы;

Какие бдят над Русью сонмы

Недремлющих иерархий;

Зачем кровавыми, железными

Они ведут ее тропами –

Они, то чистые, как пламя,

То леденящие, как Вий!

92

И если ясных вод познания

Я зачерпну в духовном море,

Где над Кремлем Небесным зори

Едва мерцают в мир греха,

Ты помоги гранить в молчании

Сосуд, их ясности достойный:

Чеканный, звучный, строгий, стройный

Сосуд прозрачного стиха.

93

Горька, бесцельна ноша мудрости,

Невоплощенной в знаке внятном,

Когда лишь зыбким, беглым пятнам

Подобны смутные слова;

Чем дух зрелей, тем горше труд расти

Над словом должен – верю, знаю,

Но скорбный искус принимаю

И возвращаю все права.

94

…И в этот миг на небосводе я

Заслышал ноту: через хаос

Она, планируя, спускалась

Как шелест струн, как звоны льда:

Певуче – хрупкая мелодия

Переломилась вдруг, и квинта

В глубь городского лабиринта,

Завыв, обрушилась: сюда!

95

Сквозь воздух, онемевший замертво,

На старый замок тонна тола

Низверглась – кровлю, толщу пола,

Стропил, покрытий пронизав…

Все замолчало. Время замерло.

Я ждал секунду, двадцать, тридцать,

Минуту, что воспламенится,