Текст книги "Андреев Д.Л. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1: Русские боги: Поэтический ансамбль."

Автор книги: Даниил Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

И за двойственный знак,

им прочтенный в пурге городской.

Проносились года.

Через новый всемирный пожар мы

Смену бед и труда

проходили вседневно. А он?

К чьим нагим берегам

откачнул его маятник кармы?

По каким пустырям

непонятных пространств и времен?

Мой водитель! мой брат,

пепелящим огнем опаленный!

Ту же ношу расплат

через смертную несший межу!

Наклонись, облегчи

возжиганье звезды нерожденной

В многовьюжной ночи,

сквозь владычество чье прохожу!

Ты теперь довершил

в мире новом свой замысл певучий,

Кручи бездн и вершин

сотворенной звездой осветя, –

Помоги ж – вихревой

опыт сердца влагать мне в созвучья,

Ты, Душе Мировой

возвращенное смертью дитя.

Чтобы копоть греха

не затмила верховного света

Здесь, в лампаде стиха,

в многогранном моем хрустале,

Помоги мастерству –

безнаградному долгу поэта,

Закрепи наяву,

что пылало в сновидческой мгле!

Ради имени Той,

что светлей высочайшего рая,

Свиток горестный твой

как святое наследство приму,

Поднимаю твой крест!

твой таинственный миф продолжаю!

И до утренних звезд

черной перевязи

не сниму.

1950

II. ПРИСНОДЕВЕ-МАТЕРИ

Пренепорочная. Присноблаженная.

Горней любви благодатное пламя,

Кров мирам и оплот!

Непостигаемая! Неизреченная!

Властно предчувствуемая сердцами

Там, в синеве высот!

Ты, Чья премудрость лучится и кроется

В волнах галактик, в рожденьи вселенных,

Ближних и дальних звезд!

Лик, ипостась мирозиждущей Троицы,

Вечная Женственность! Цель совершенных,

К Отчему царству мост!

Ты, на восходе культур пронизавшая

Тысячецветные окна религий,

Древних богинь имена!

Нимбами огненными осенявшая

Юное зодчество, мудрые книги,

Музыку и письмена!

Ты снисходила до сердца юного,

Ты для него сквозь синь фимиама

Нежной плыла звездой, –

Не отвергай зазвучавших струн его,

Дальних амвонов грядущего храма

Гимн его удостой.

Сумрачный дух жестокого мужества

Правил народами – в роды и роды

И бичевал их бичом.

Ты лишь Одна овевала содружества,

Пестовала на коленях природы,

Не спросив ни о чем.

Ты нам светила любовью возлюбленных,

Ты зажигала огни материнства

По родным очагам…

Пристань гонимых! бессмертье погубленных!

Благословенные узы единства

И прощенья врагам!

Тихо сорадующаяся! Ласковая!

Легок с Тобою путь многотрудный

К наивысочайшей мечте!

Мир многопенный, песни и краски его

Только Тобою прекрасны и чудны

В радости и красоте.

Раньше Ты брезжила в сказках язычества,

Над христианским храмом лампадным,

В ласках живой земли;

Но истекает эра владычества

Яростных, мужественных, беспощадных,

И на заре, вдали –

Как розовеющими архипелагами

Облачного слоистого моря,

Как лепестками миров

Близишься Ты – светоносной влагою

Душу планеты, омыв от горя,

В белый облечь покров.

Меры заменишь новою мерою,

Сбросишь с весов суровые гири

В страшном этом краю…

Верую, Дивная! верую! верую

В Братство, еще небывалое в мире,

В Церковь Твою.

1950-1955

III. ДОМ ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ

1

Сумрачные скалы Галилеи,

Зноями обугленные впрах…

По долинам – тонкие лилеи

Да стада в синеющих горах.

Странный вечер… Край Ерусалима,

Тихий дом. Двенадцать человек.

И Она: слышна еще и зрима,

Как в ладье, отчалившей навек.

Не ладья – но нищенское ложе.

Не волна – кончина в злом краю.

С каждым мигом призрачней и строже

Лик, сходя в нездешнюю струю,

Просветляется, лучится, тает,

Опрозрачнивается, как хрусталь,

И сквозь лик мерцает и блистает

Смертными невиданная даль.

Он сошел. Он здесь! Он вводит Матерь

На пройденную лишь Им тропу:

Ляжет, как синеющая скатерть,

Мир под невесомую стопу.

Песнею архангелов стихирной

Вечер озаряется, как храм,

И ступени лестницы всемирной

Тихо разверзаются глазам.

Больше нет того, что было тленно:

Завершится ход святых минут –

И ученики, склонив колена,

К ложу опустевшему прильнут.

2

Девятнадцать веков восхожденья

На лазурный, наивысший причал,

От земли заслоненный кажденьем

Серафимов, Господств и Начал;

Девятнадцать веков просветленья

Истонченных телесных убранств

Ее духа – все чище, нетленней,

На высотах тончайших пространств:

Тех, откуда грядут демиурги

Сверхнародов, культур и эпох,

И откуда мир Реи и Дурги –

Как туман, что слоится у ног.

Девятнадцать веков созиданья

Омофора пресветлой любви,

Обороны, охраны, – лобзанье

Мира в радугах –

Миру в крови.

3

То цветущими вишнями,

То ажурными башнями

Упованье народов от земли вознося,

Над просторами вешними,

Городами и пашнями

Вся блистает нетленная, – белоснежная вся.

Ей опорами нежными,

Кружевами подножными

Служат узкие шпили церквей,

С кораблей уплывающих

Ave Mater* тоскующих

К Ней доносит морской тиховей.

Кто падет иль оступится,

Кто скорбит иль отчается,

Кто обидится хмурой судьбой –

Всем благая Заступница,

Пресвятая Печальница,

Всем Защитница в час роковой.

В каменистой Кастилии,

В кипарисовой Умбрии,

И в Тироле, и в бедной Литве

Дева-Матерь, как лилия,

Тихо светится в сумраке,

Серебрится звездой в синеве.

Исходила, незримая,

Тюрьма, плахи, побоища,

Персть кровавую бранных полей, –

Защити, Всехвалимая,

В темном сердце сокровище,

Росы духа на судьбы пролей.

–

* Первые слова молитвы, обращенной к Матери Божьей по-латыни.

В Православии соответственно: Богородице, Дево, Радуйся…

(примечание Д. Андреева)

–

4

На холм Демиург всероссийский ступил

В прадедовский век, первобытный и грубый,

Сквозь уханье бревен и скрежеты пил,

Сквозь первые, смолами пахшие срубы.

Размашистый бор неумолчно роптал

И день богатырский вставал в небосклоне,

Когда ослепительно-белый кристалл

Заискрился в полу воздушной ладони.

И в детское сердце дремучей страны,

Под росы и ливни, пургу и порошу,

Здесь, в черную землю у корня сосны,

Сложил он свою лучезарную ношу.

И снилось боярам по тесным дворам,

И чаялось инокам в крошечной келье,

Что здесь, на холме, воздвигается храм

И правит Заступница в нем новоселье.

И он воплотился, родился, возник

Прозреньем строителей в мир совершенный –

Небесных соборов телесный двойник

Из косного камня и глины смиренной.

5

О, тихая полночь! – Узор

дум –

строже,

Алмазней вершины, – ясней

их зов…

Величит душа моя свет

Твой,

Боже,

И ум облекает хвалу

в ткань

слов.

– О дивном соборе

былых

дней

все мы

Из кубка преданий живой

пьем

слух:

Его пятиглавая блестят –

как шлемы,

И каменный лик просветлен,

как дух.

Не мириады ль текли,

свет

чая,

В годину разгромов и орд,

в дни сеч,

Сюда, где с амвона сиял

луч

рая, –

Таинственный образ в огнях

ста свеч.

С Урала, с украйн, от степных

рек

вольных,

С Онеги, с Поморья, где лишь

грай птиц,

Стекались, как мирная рать,

в град

стольный –

Соборно свой дух умягчить,

пав ниц.

Хор пел про невидимый плат –

Кров

Мира,

Про белый, как свет, омофор

он пел,

И, тысячью уст повторив

стих

клира,

Собор просветлялся – весь свят,

весь бел.

И в самодержавных сердцах

в час

гнева

Смолкал многошумных страстей

злой спор.

Когда опускала на них

Мать

Дева,

Печальница русской земли,

Свой взор.

В потоки любви претворив

боль

стонов,

Душа постигала свой путь,

свой крест…

– Честнейшая всех Херувим,

всех Тронов!

Славнейшая всех Серафим,

всех звезд!

И, тканна сердцами, хвалой

уст

пета,

Мерцала единым шатром

вся твердь,

Объемля народ, как покров

струй

света,

Надежнее царства,

сильней

чем смерть.

6

Менялись столетья. Открытые створы

Прияли других поколений чреду,

И ангелы холили душу собора,

Как цвет белоснежнейший в русском саду.

Гремели века, – и к шумящим просторам –

Выпестывать, ладить, ласкать, врачевать

Бездонно-тоскующим женственным взором

С иконы струилась волной благодать.

Клубились века – и у ног Приснодевы

Склонились войска, чернецы и вожди, –

– Хвала! Аллилуйя! – гремели напевы,

Стесняя рыданья в народной груди.

Вздымались века – и венец полумира

В алмазных огнях возложив на царя,

Верховный святитель о мирови мира

Молился в лазурных клубах алтаря.

Века пламенели пожаром и рухом,

Но вера вплетала в покров белизны

Сердца глубочайших мыслителей духа,

Сердца величайших поэтов страны.

Века воздвигались – и в роды и роды

Струился, охватывал и трепетал

Шатер из святых возношений народа,

Посеянный ангелом белый кристалл.

7

Из обездоленности,

Сирой оставленности –

Силою веры стяжав ореол,

Полон намоленности,

В волны прославленности,

Белым ковчегом собор отошел.

Вся вековая моя

Русь, просветляемая

Столько столетий в несчетных сердцах,

Молит о крае моем,

Плачет о крае моем

И не утешится в райских венцах.

Выйди на кровлю свою!

Встань надо всхолмиями!

Веси и грады очами измерь:

– Все это – кровью вспою!

– Все это – молниями

Испепелю, – говорит этот Зверь.

Встань над разводинами

Иль на откос пойди,

Землю целуй в тишине гробовой:

Час бьет над родиною.

Смилуйся, Господи.

Срок ее мук сократи роковой.

8

Когда не разделишь в клокочущем шторме

Пучину от материков,

в ночь бед,

Одна лишь Заступница гибнущим в скорби,

И на берегах – маяков

нам нет.

Не молим об утре, о тихом причале,

О мирных закатах

в конце

всех дней,

И полн неумолчной, как море, печали

Наш клир, наш суровый псалом –

зов к Ней:

Свершить непостыдно

завещанный Богом

Наш путь в океане мирском

дай сил!

Дай сил – не растратить по бурным дорогам

Даров, для которых Он жизнь

нам длил!

Дай всем, кто лелеет свой жемчуг небесный,

Кто в крестном боренье

творит

свой храм,

Свершить до конца его подвиг безвестный

Пред темным отходом

к иным

мирам.

Шторм бьет, и чугунное небо все ниже,

Разбросан, развеян и глух

наш хор,

Но Ты ему внемлешь,

Ты можешь, –

склони же,

Печальница темной земли,

Свой взор.

1950-1955

IV. СОРАДОВАТЕЛЬНИЦЕ МИРА

Во всем, что ласково,

что благосклонно –

Твой, проницающий Землю, свет,

И если шепчем, молясь “Мадонна” –

Сквозь лик Марии

Тебе привет.

Дыханье ль ветра из вешних далей

Лица коснется нежней струи –

В игре блаженствующих

стихиалей

Твоя улыбка,

уста Твои!

Как ясно духу Твое веселье,

Когда на теплом краю морском

Ребячьи ножки промчатся мелью

И золотятся

сырым песком!

Лучатся ль звезды в верховной славе,

В глубинах моря ль цветут цветы –

В их мимолетной, как миг, оправе

Ты, Безначальная,

только Ты!

Как одевает безгрешный иней

Земли тоскующей персть и прах,

Так всепрощающей благостыней

Ложится плат Твой

во всех мирах.

И если сердце полно любовью,

Самоотдачей любви полно –

К Твоих ласкающих рек верховью

Оно восхИщено

и устремлено.

Ты засмеешься – журчат капели,

Поют фонтаны, ручьи во льдах,

И отсвет зыблется

на колыбелях,

Прекрасных зданьях,

стихах,

садах.

Так проницаешь Ты мир вседневный,

Так отражаешься

вновь и вновь

Во всем, что радостно,

что безгневно,

Что окрыленно,

что есть Любовь.

1955

V

Предчувствую

небывалые храмы,

Полные мягко-лазурной мглой,

Звездный Праобраз Прекрасной Дамы

Над просветляемой духом Землей.

В сердце глядит заалтарный розарий,

Радуга окон дрожит на полу, –

Сердце ликует,

в каждом ударе

Все изливаясь

только в хвалу.

Слушаю,

ниц преклонясь у порога,

Хор Вседержительнице,

Деве Дев, –

Светлых священнослужительниц

строгий,

В купол вздымающийся напев:

Той,

к Чьим стопам, славословя и рея,

Преображаемые льются миры,

Той, что превыше кругов эмпирея,

Друга теплее,

ближе сестры;

Той, Кем пронизаны иерархИи,

Той, Кем святится вся вышина,

Той, что бездонным сердцем Марии

Непостигаемо отражена.

1955

ГЛАВА 11

СВЯТОРУССКИЕ ДУХИ

Цикл стихотворений

СИНКЛИТЫ

– Смерть не равняет чернь и героев.

Каждому – только свое: не дивись!

Доблесть деяний расширив, утроив,

Примет героя

вышняя высь.

И в планетарно-эфирном окружьи

Встанет он за гонимых внизу,

Непредставимое здесь оружие

С демоном

скрещивая

в грозу.

– Смерть не равняет не знавших Служенья

С тем, кто прояснен,

и с тем, кто свят,

С теми, кто внутренним самосожженьем

Был облечен

в нетленный

наряд.

Ныне – из светорождающей сферы

Дух его льется,

струясь шатром,

И облекает искателей веры

Братски-приветствующим

серебром.

– Смерть не равняет, руша ограду,

Гениев

с теми, кто не творил:

Гениям путь – к совершенному ладу

Звездных морей

и звездных ветрил.

Станет бездонно

в новой отчизне

Творчество,

непредставимое здесь,

Тех, кто свой дар оправдал при жизни,

Став

многозвучным гимном

весь.

– Так, помогая живым мириадам –

Всем, кто скитается здесь, позади –

ВОлят

невидимо

с нами рядом

Гении,

праведники,

вожди.

Так, обступая скорбную землю,

Мемфис и Дели, Лондон и Ур,

Светочей наших

включив и объемля,

Дышат

Синклиты

метакультур.

1950

*

Я слышу четче с каждым годом –

Не сердцем, не рассудком, нет –

Синклит над русским сверхнародом,

Его огни и странный свет.

В раздумьи, созерцаньи, бденьи,

На чутких тропах к забытью,

И в тонком хладе вдохновенья

То излученье узнаю.

Оно струится от полотен,

С клавиатур, камней, страниц;

Пред ним плотской состав – не плотен,

Меж ним и волей – нет границ.

Внося беззвучно, с постоянством,

За мыслью мысль на лист ума,

Оно не знает ни пространства,

Ни слова тусклого “тюрьма”.

Творцы, кого мы звать привыкли

Давно замкнувшими свой круг,

Творят в ином, высоком цикле

И в душу смотрятся, как друг.

О, если б только сроки! сроки!

О, лишь успеть бы до конца,

До первых нимбов на востоке

Осуществить свой долг гонца.

1950

О ПОЛУЗАБЫТЫХ

Народная память хранит едва

Деяния и слова

Тех, кто ни почестей, ни торжества

Не пожинал искони;

Громом их доблести не сотрясен

Сумрачный строй времен;

Дальним потомкам своих имен

Не завещали они.

Есть безымянность крупин песка,

Винтиков у станка,

Безликость капель, что мчит река

Плещущего бытия;

Их – миллиарды, и в монолит

Всякий с другим слит;

Этому множеству пусть кадит

Гимны – другой, не я.

Но есть безымянность иных: свинцов

Удел безвестных борцов –

Вседневных подвижников и творцов

Деятельной любви.

Встань перед ними, воин-поэт,

Славою мира одет, –

Перечень звучных своих побед

Надвое разорви.

Эти – прошли в города и в поля,

Со множеством жизнь деля, –

Врачи, священники, учителя,

Хозяйки у очагов;

И, лязгая, сдвиги эр не сотрут

Их благодатный труд,

Ни уицраор, ни демоны смут,

Ни ложь друзей и врагов.

Они умирали – не знаю где:

В дому или на борозде.

В покое ли старости или в труде, –

Но слой бытия сквозь слой

Им разверзал в высоте миров

Всю щедрость своих даров,

И каждый включался в белый покров

Над горестною страной.

Пусть мир не воздаст ни легендой им,

Ни памятником гробовым,

Но радость нечаянную – живым

Они бесшумно несут;

Они проникают в наш плотный быт –

Он ясен им и открыт, –

Их теплым участьем одет и омыт

Круг горьких наших минут.

Никто не умеет их путь стеречь,

Никто не затеплит свеч,

Никто не готовит богатых встреч,

Никто не скажет “спаси”, –

Но жаль, что туманная старина

Укрыла их имена,

Когда-то в промчавшиеся времена

Звучавшие на Руси.

1957

РОДОМЫСЛЫ

1

А в мутно-дымном зеркале Истории

Мятутся, реют, мчатся ночь и день,

Как тени туч на диком плоскогорий:

Гигантов тень.

И на великих перекатах времени

Встает один,

Встает другой – вождь среди бурной темени

И жадных льдин.

Какой они безмерной мощью движимы –

Видь! обнаружь!

Нет слепоты, когда коснемся ближе мы

Их жгучих душ!

Бразды владычества лишь им поручены,

И судно царств

Они проводят через все излучины

Любых мытарств.

О, не тираны! не завоеватели!..

Отцы стране.

Их Я – не здесь: в Кремле ли? в Монсальвате ли?

Там! в вышине!

Не для себя, и не собою правимы,

Они – рука

Таких, как Ты! И чествовать их вправе мы

Во все века.

Парча ль на них, иль грубые отрепья там –

Во всем Твой смысл,

И про такого говорим мы с трепетом:

Вот родомысл.

1955

2

“Красное Солнышко”.

Разве другое

Знаем мы прозвище в пестром былом

Чье-нибудь – столь же простое, живое,

Теплое,

точно касанье крылом?

Если б не знать ничего о деяньях

Князя Владимира,

только смысл

Прозвища в простонародных сказаньях –

Мы б догадались:

вот родомысл.

Если б о Невском герое суровом

Русь не хранила ни дат, ни числ,

Лишь

о рыданьи народа над гробом –

Было бы ясно:

вот родомысл!

Разум робеет от явного взмаха

Крыльев архангельских

у шатра

Князя Олега

иль Мономаха,

Минина,

Донского,

Петра.

Дар родомысла страшен и светел:

Горе тому,

кто принял его,

Не обратив свою самость

в пепел

И в ратоборца –

все существо.

Радость любви и дома – закрыта.

Радость покоя – запрещена.

Все, чем Народная Афродита

Манит и греет –

грех. Вина.

Разум – без сна на башне дозорной.

В сторону шаг –

срыв и позор.

Лишь на одно устремлен

упорный,

Нечеловечески-зоркий взор.

Много имен, занесенных в свиток,

Мало – невычеркнутых до конца.

Это – ярчайшие звезды Синклита,

Духи таинственнейшего венца.

1955

ГЕНИИ

Пред лицом колоннад

Росси

И Растреллиевых дворцов,

Кто из нас небеса спросит

О загробной судьбе творцов?

Как рожденный слепым калека,

Презирающий всех, кто зряч,

Усмехнется рассудок века –

Знанья собственного палач.

Но умолкнут кругом

битвы,

И ясней засквозит

нам

Храм, что строит теперь

Витберг –

В запредельном Кремле

храм.

Из светящихся ткут туманов

Там сторадужный свод

те,

С кем титан Александр Иванов

Дружит в ангельской высоте.

Все картины – лишь холст рубищ,

Если ты

чуть проник

в строй

Тех миров, где творит

Врубель,

Водит кистью луча Крамской.

Может быть, только взор

внуков

Глянет в купол, где нет

дна,

Где поет океан

звуков –

Труд нездешний Бородина.

Но теперь мы еще

глухи,

Не вмещая умом простым

Тех высот, что сейчас

в духе

Воздвигаются Львом Толстым.

Каждый алчущий повстречает

Тех, кем полог культур

ткан,

Но блажен, кто при жизни чает

Синь и золото

иных

стран.

1951

ПРАВЕДНИКИ ПРОШЛОГО. Триптих

1

Я люблю направлять наши мысленные

Лебединые вольные взлеты

В неисхоженные, неисчисленные

Чернолесья, урманы, болота:

Тишь ли это, веками намеленная,

Дух костров ли, и чистый, и едкий –

Только видятся срубы просмоленные,

Где спасались великие предки;

Где, скитаясь дремучею родиною,

По суземищам крепь засевая,

Снеговая, босая, юродивая,

Тихо строилась Русь лесовая.

Малый колокол перед заутренею

Тонким голосом звякал на тыне –

Возвещение подвига внутреннего,

Освященье звериной пустыни.

Благовоньем стезю оторачивая,

Колыхались сосновые вайи,

Многострастную горечь осадчивую

С истончаемых душ овевая.

И у рек студенцовых, меж ельниками,

Сквозь прокимны, и свечи, и требы,

Тихо-тихо сквозил пред отшельниками

Край иной, совершенный как небо.

Он просвечивал над мухоморниками,

На лужайках, на ульях, на просе;

Он ласкал с мудрецами-отшельниками

Толстогубых детенышей лося.

Сквозь таежные дебри сувоистые

Не вторгались ни гомон, ни топот

В это делание высокосовестное,

В духовидческий огненный опыт.

2

Они молились за многошумное

Племя, бушующее кругом,

За яростных ратников битв безумных,

За грады, разрушенные врагом:

Они молились о крае суровом,

Что выжжен, вытоптан и обнищал;

О скорби, встающей к тучам багровым

Из хижин смердов и огнищан.

Они молились за тех, чьи рубища –

В поту работы, в грязи дорог;

О бражниках по кружалам и гульбищам,

О ворах, вталкиваемых в острог;

О веке буйном, о веке темном,

О горе, легшем на все пути,

О каждом грешном или бездомном

Они твердили: Спаси. Прости!

Они твердили, дотла сжигая

Все то, что бренно в простой душе,

И глухо, медленно жизнь другая

Рождалась в нищенском шалаше.

Их труд был тесен, давящ, как узы,

До поту кровавого и до слез;

Не знают такого страшного груза

Ни зодчий,

ни пахарь,

ни каменотес.

И мощь, растрачиваемую в раздольи

На смены страстные битв и смут,

Они собирали до жгучей боли

В одно средоточье:

в духовный труд.

3

И гудели вьюжными зимниками

Боры

в хвойные

колокола…

Преставлялись великими схимниками

Истончившие плоть дотла;

Поднимались в непредставляемую,

Чуть мерцавшую раньше синь,

Миллионами душ прославляемую

Из лачуг, из дворцов, пустынь;

Исполнялись силой сверхчувственною,

Невмещаемою естеством,

Мировою,

едва предчувствуемою

На широком пути мирском;

Обращались долу – в покинутую,

Обесчещиваемую

страну,

Обескрещиваемую,

отринутую

За таинственную вину;

Братски связывались

усилиями –

Тем усильям прозванья нет;

Серафическими

воскрылиями

Простирались над морем бед –

Душу бурной страны рождаемую

Ризой солнечною убеля

У взыскуемого,

созидаемого,

У Невидимого

Кремля.

1957

*

Все упованье, все утешенье

В русских пожарах,

распрях,

хуле –

Знать, что над нами творят поколенья

Храм Солнца Мира

в Вышнем Кремле.

Строят творцы,

в ком слава России, –

Благословенны их имена! –

Строят безвестные миру, простые –

Вся

просветляемая

страна.

Строят Собор нам

солнцедержавный,

В синь, фимиамами полную, чью

Вступит, о, вступит

светлая Навна,

Освобожденная в смертном бою!

Храм Солнца Мира!

Храм Солнца Мира!

Труд бестелесных крыльев и рук!

Струнной оградой

гигантские лиры

Стройно на цоколях встали вокруг.

Грянут они небывалой осанной

В утро, – то утро, когда Яросвет

С Навной венчаньем обетованным

Свыше восполнит

цепь

побед.

В утро, когда из заоблачной сини

Дочь их сойдет, запредельно свята, –

О, не возлюбленная, не богиня –

Радость!

божественная красота!

Здесь ли, во прахе, тогда еще буду,

Крест понесу ли в загробном труде –

Пламенный отблеск этого чуда

Сердца достигнет везде! везде!

1955

ГЛАВА 12

ГИБЕЛЬ ГРОЗНОГО

Поэма

Пролог. ПОСМЕРТЬЕ ИВАНА III

Гроб выстеливается пурпуровым аксамитом –

Почесть царская

отходящему

к небеси,

И в грядущее

вычеканивается

по плитам:

“Князь великий и самодержец всея Руси”.

Гул восстания усыпальницу не расколет,

Не расскажет

об изнасилованной

земле,

Только рокоты

святоотческих колоколен

Будут медленно

перекатываться

в Кремле.

Но дотеплятся по соборам сорокоусты,

Дорыдают

заупокойные

голоса,

И разверзнутся –

всеохватывающе и тускло –

Дали рыжие

и чугунные небеса.

И встает он – и непомерный, и непохожий,

Кровью царствования

вскормленный

исполин,

Заложивший

неколебимейшее

из подножий

Уицраорам

приближающихся

годин.

Он другую, еще невидимую нам глыбу

Поднимает

на богатырские рамена,

Он несет ее к уготованному изгибу

Мощной крепости,

что под Русью

возведена.

И он видит в нечеловеческие зерцала,

Из страдалища

в нашу русскую

вышину:

Вот, гигантское овеществление замерцало,

Покрывающее

родительскую

страну.

И усилием тысячеруким, тысячеглавым,

В человечестве,

содрогнувшемся

от грозы,

Камни медленно созидающейся державы

Опускаются

в предназначенные

пазы.

1950

Часть первая. ПОДМЕНА

1

Помнит Русь века многометельные;

Но ветрами бедствий, зол и вин

К ней вторгались бури запредельные

Так открыто – только сквозь один.

В веке том нет ясного луча,

Дым пожаров небо заволок,

И смотри: двоится, трепеща,

Летописный выкованный слог.

2

Чуть свернешь, покинув тропы торные,

К откровенью Смуты – и на миг

Будто злое зелье наговорное

Обожжет из кубка древних книг.

Кто чертил, тоскуя и крестясь,

Этих строгих строк полуустав,

И зачем таинственная вязь

Замолкает, недорассказав?

3

Не узнаешь о смиренном имени,

Не найдешь следов в календаре,

Только вспомнишь стих о вещем Пимене

В хмуром Чудовом монастыре.

И пройдут, личинами разрух

Кровь потомков в жилах леденя,

Силы те, что опаляли дух

Языками адского огня.

4

Не застыл для нас громадой бронзовой,

Не предстал, как памятник добра,

Этот век – от Иоанна Грозного

И до Аввакумова костра.

Но досель Россия только раз

Взор во взор вперяла, задрожав,

Духам тем, что движут судьбы рас,

Взлет культур и мерный ход держав.

5

Где начало? Сможем ли прозреть его

В заунывных песнях нищеты?

В орлей думе Иоанна Третьего?

В скопидомстве зорком Калиты?..

Нет начала! Только тяжкий ход,

Вязких троп ухабистый сувой,

Только медленный, из рода в род,

Крестный путь к задаче мировой:

6

Раздвигать границ заслоны ржавые

На Урал, на Каспий, на Югру,

Бросить жизни великодержавию,

Как швыряют с маху зернь в игру;

Покорить для будущих забав

Лесовую ширь материка,

Где пока – лишь шум поемных трав

Да медвежья поступь казака.

7

Демиург, что ради света Отчего

Нас творил веками с высоты –

В ком он, где? Черты другого зодчего

Проступали сквозь его черты.

Не предстательствуя, не целя,

Заглушая истинную весть,

Хмурил он крутую бровь Кремля

И лелеял только то, что есть:

8

То, что есть – и то, что до Помория

Прошумело словом “Третий Рим”,

Для чего под вьюгами истории

И поднесь таинственно горим.

Но слилась в надменном слове том

Искони в нас дремлющая цель

С сатанинской ложью о благом

Самодержце градов и земель.

9

Пусть мыслитель из столетий будущих

Обернувшись, глянет на Москву –

Третий Рим в парче, в охабнях, рубищах,

С дымной мглой видений наяву,

И наукой, незнакомой нам,

Мир былой разъемлет на слои,

Прочертив по древним временам

Магистрали новые свои;

10

Обоймет строительство вседневное,

Бурных будней пенный океан –

От светлиц с светланами-царевнами

До степей, где свищет ятаган;

Уяснит наш медленный рассвет

И укажет, в ком и отчего

Сквозь народ наш волил Яросвет,

В ком и как – соперники его.

11

Он укажет потайные признаки

Этих воль – в делах и в словесех,

В буре чувств, умчавшейся как призраки,

Но когда-то явственной для всех;

Он научит видеть сквозь клубы

Исторического бытия

Гнев чудовищ, ставших на дыбы,

И премудрость ангельского Я.

12

Но метаться средь горящих образов

Осужден художник и поэт:

Нет стиху в сердцах отзыва доброго,

Если он пожаром не согрет;

Если воля мастера-творца

Власти образов не вручена,

Если утлый разум гордеца

Исчерпать их силится до дна.

13

Тщетно пробует фантасмагорию

Он вместить в трехмерно-сжатый стих,

Ропот волн в морях метаистории

Отразить бряцаньем строк своих.

В бурю света ввергнут и слепим,

Он немеет перед мощью той,

И бушуют образы над ним,

Над его словесною тщетой.

14

Предаю мой стих обуреваемый

Вашей чудной воле до конца;

Трепеща, рассудок омываю мой

В вихре золота и багреца.

Отрекаюсь – ваш безмерный сонм

Низводить в размеренный чертеж,

Вы, о ком клокочущий мой сон

Ни в каких сказаньях не прочтешь!

15

Иль не верю вам? ищу награду ли?..

О, любых блужданий боль и тьму

Ради мига вашей райской радуги,

Как тяготы искуса, приму!

Уже сердце испепелено

В черный уголь пламенем судьбы,

И достойным сделалось оно

Для священной вашей ворожбы.

16

Вот, спускаюсь, через грусть кромешную,

Вглубь, по творческому ведовству,

В многострастную, и многогрешную,

И юродствующую Москву.

И мерцают, светятся в стихе

Очи прадедов за вечной тьмой –

Жизнь тех душ в метаньи и в грехе, –

Незапамятнейший опыт мой…

17

…Зла, как волк, над градом ночь безлунная.

По дворам – собачьих свор галдеж.

Эка тьма! Везде болты чугунные,

И от дома к дому не пройдешь.

По Кремлю, где лужи невпролаз,

Как слепые бродят сторожа,

И заклятьем кажется их глас

Против мрака, – бунта, – грабежа.

18

Круговой повтор моленья ровного –

Помощь силам, скрытым в естестве:

– …Сна безбурного… и безгреховного.

Молим Спаса… матушке Москве… –

От застав, лучами, по стране,

В чернотроп, в чаробы, в пустыри

Гаснет голос о безгрешном сне

Костроме… Воронежу… Твери…

19

Ночь в исходе. Колокол к заутрене

Забренчал у Спаса-на-Бору.

Во дворце – застойный сумрак внутренний,

Свечи… вздохи… шорох по ковру.

Ветер. Ширь. На глыбах серых льдин

Чуть заметный отсвет багреца…

А уж он спускается один

Ступенями Красного Крыльца.

20

Хмурый отрок. Взор волчонка. Зарево

Из-под cтрешен стрельчатого лба.

Именуют пышно “Государь” его,

А на деле травят, как раба.

И никто не хочет знать, что он

Будет Божьим пастырем Руси,

Что над ним таинственно зажжен

Чей-то взор, как Веспер в небеси!..

21

С детских лет – язвящий зов владычества,

Сжатых чувств шипы и острия;

Жгучий сплав варяжского язычества

С византийской верой: Бог и Я.

Эта вера тверже всех кремней.

Эта мысль остра, как лезвее.

В лихолетье отроческих дней

Он точил над книгами ее.

22

Шаг еще – и за речной излукою,

Сине-алым маревом замглен,

Спящий мир шатров, шеломов, луковиц

Тихо встал на красный небосклон.

Это место он любил всегда.

Здесь так ласков ветер к голове,

И – любовь ли, нежность, теплота,

То ли злоба знойная к Москве?..

23

Встал. Глядит. А уж вдали, по слободам,

Залились хвалой колокола,

Окоем поплыл гудящим ободом,

Купола плывут на купола,

Голоса сливаются над ним

От застав, монастырей, звонниц;

Ни один из них не различим

В этой стае медногласых птиц;

24

Будто мерным взмахом глыбы золота

В горнах неба ангелы куют,

И, от глыб отторгнуты, отколоты,

Волны звуков мчатся и поют,

В каждый терем, в каждую корчму,

Сквозь зубцы несутся напролом, –

То ему, ему, ему, ему!

Указующий судьбу псалом!

25

Да, он знает, помнит до рождения,

Этих дум ни с кем не разделя,

Солнце Мира в мощном прохождении

Над венцом Небесного Кремля.

Он – оттуда! Он – один из тех,

Кто играл там мальчиком в саду,

Слыша в кущах серебристый смех,

И о нем тоскует, как в бреду!..

26

Тех святынь заоблачное зодчество –

Первообраз башням и церквам;

Русским душам грезятся пророчества

О пресветлых праведниках там.

Некто грозный, как небесный свод,

Вскинув длань с трикирием светил,

На схожденье вниз, в круговорот

Дольних бурь, его благословил.

27

О, попы ли темные, бояре ли

Смеют знать, какие словеса

В его дух, как молния, ударили,

А затем целили, как роса?!

Что поймут они перед лицом

Сына неба, если с вышины

Он сошел – стать пастырем, отцом,

Святодержцем утренней страны?

28

Он научит! Письмена небесные

Впишет он в кромешные сердца!

Он поднимет сонмы душ безвестные

До сиянья Отчего лица!

Он любовь, смиренье, лепоту,

Божью правду водворит везде,

Чтоб весь мир взирал на землю ту,

Светлотой подобную звезде!..

29

Звон умолк. Уже ливанским ладаном,

Плавным пеньем дышат алтари;

Замерцали в цатах над окладами

Изумруды, лалы, янтари.

И плывет широкое “Аминь”,

Омывая медленной волной

Всенароднейшую из святынь –

Белый храм над юною Москвой.

30

Мимо нищих, никнущих на паперти,

Он идет, как кесарь, не спеша.

Там безбурным взором Богоматери

Да омоется его душа!

Встал на клирос, жестом строг и скуп,

Только судорогой бровь свело,

Да кривится прорезь жарких губ,

Как в падучей: больно и светло.

31

Да, так было. Пусть в угрюмых хрониках

Речь о том невнятна и глуха.

Друг, в дорогу! Осторожно тронем-ка

Ток столетий чашею стиха,

Зачерпнем духовную струю –

Скрытый бред той царственной души,

И наполним ею медь мою –

Этих строф тяжелые ковши.

32

Пусть не знает зоркая история

Тайн глубинных страшного царя:

Понял их во внутреннем притворе я,

С многокрылым Гостем говоря.

Я прочел, как вплавились они

В цепь народных гроз и катастроф, –

В те, безумьем меченные дни

Столкновенья сорока миров.

33

Эту зрелость я обрел в огне мою,

Эта память грозная свежа,

Лишь об этом скорбною поэмою

Повествую, плача и дрожа.

Не суди ж за странную тоску,

За тугой, за медленный язык:

Больно, друг, глядеть в глаза клинку

Мчащихся, как ураган, владык!

34

Созерцать, как длилось их внедрение

В тех, кем славен северный престол,

В их сердца, в их разум, слух и зрение,

В их деянья, в смену благ и зол;

Как вослед высокому творцу,

Утаив и цель свою, и лик,

Проникал в них и спешил к венцу

Провиденья недруг и двойник.

Часть вторая. ОТСТУПНИЧЕСТВО

1

Век вздымался. Истовым усердием

Воздвигался властный Домострой,

Увенчав стяжанье милосердием,

А суровство – пышной лепотой.

Вникни, стих мой, в этот грузный труд,

С беспристрастной четкостью впиши,