Текст книги "Андреев Д.Л. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1: Русские боги: Поэтический ансамбль."

Автор книги: Даниил Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Никакой человеческой расе,

Но заблещут грядущею ночью

Очи женской его ипостаси.

Распадутся исконные формы,

Расползутся железные фермы,

Чуть блеснет им, как адские горны,

Взор великой блудницы – Фокермы.

Я кричу, – но лишь траурным лунам

Внятен крик мой по темным долинам,

Лишь ветрам заунывным по склонам,

Только Фаустам

и Магдалинам.

4

Безучастно глаза миллионов скользнут

В эти несколько беглых минут

По камням верстовым ее скрытых дорог,

По забралам стальным этих строк.

Ее страшным мирам

Не воздвигнется храм

У Кремля под венцом пентаграмм,

И сквозь волны времен не могу разгадать

Ее странного культа я сам.

Но судьба мне дала

Два печальных крыла,

И теперь, как вечерняя мгла,

Обнимаю в слезах безутешной тоски

Обескрещенные купола.

Из грядущей ночи

Ее льются лучи,

Небывалым грехом горячи, –

О, промчи нас, Господь, сквозь антихристов век,

Без кощунств и падений промчи!

Этот сумрачный сон

Дети поздних времен

Вышьют гимном на шелке знамен,

Чтобы гибнущей волей изведать до дна

Ее грозный Пропулк-Ахерон.

Шире русской земли

Во всемирной дали

Волхвованья Фокермы легли,

И разделят с ней ложе на долгую ночь

Все народы и все короли.

И застонут во сне, –

Задыхаясь в броне,

В ее пальцах, в ее тишине,

И никто не сумеет свой плен превозмочь

Ни мольбой,

ни в страстях,

ни в вине.

Пусть судьба разобьет этот режущий стих –

Черный камень ночей городских,

Но постигнут потомки дорогу ее

В роковое инобытие.

ЯРОСВЕТУ – ДЕМИУРГУ РОССИИ

В узел сатаны нити городов

свиты,

Кармою страны скован но рукам

дух…

Где Ты в этот час, ближний из Сынов

Света,

Бодрствующий в нас огненной борьбой

двух?

Если – зов трубы, хриплый, ветровой,

резкий –

Разве то не Ты кличешь в снеговой

рог, –

Ты, что начертал страшную судьбу

русских,

Ты, что сократить властен роковой

срок?

Иль по облакам битвой Ты святой

занят,

И перед Тобой горький этот стих –

дым, –

Дым из тех пустынь, где по берегам

клонит

Мерзлую полынь ветер мировых

зим?

Что Тебе до нас, капель в штормовом

море,

Злаков, что дрожат зябко в борозде

Зла?..

Ангеле наш! Нам холодно в Твоем

мире,

А по сторонам – в людях и везде –

мгла.

Гасит меня тьма, если отвратил

взор Ты,

Если взор ума к мудрости Твоей

слеп!

Корни существа Ты не оросил? –

Мертвы…

Склеп.

1949-1951

ГЛАВА 4

МИРЫ ПРОСВЕТЛЕНИЯ

Цикл стихотворений

I. ШАДАНАКАР

Тщетно

о нем создавать теоремы,

Определять

его холод и жар;

И не найдем ни в одном словаре мы,

Что это значит:

Шаданакар.

Это –

вся движущаяся

колесница

Шара земного:

и горы, и дно, –

Все, что творилось,

все, что творится,

И все,

что будет

сотворено.

Царств отошедших

и царств грядущих

Сооруженья, –

их кровь,

их труд;

В пламени магм

и в райских кущах

Все, кто жили,

и все, кто живут:

Люди,

чудовища

и херувимы.

Кондор за облаком,

змей в пыли, –

Все, что незримо,

и все, что зримо

В необозримых

сферах Земли.

Это – она, ее мраки и светы,

Вся многозначность

ее вещества.

Вся целокупность

слоев

планеты,

Цифрою –

двести

сорок

два.

Мерно неся

по звездному морю

Свой просветляемый лик,

свой дар,

Лишь с планетарным Демоном споря,

Движется к Богу

Шаданакар.

Наши галактики, наши созвездья

Полнятся гулом

таких колесниц.

Мчащихся

воинством в белом наезде,

Головокружительной

стаей

птиц.

Их – миллиарды. Их – легионы.

Каждая –

чаша,

и роза,

и шар.

Есть неимоверные, как Орионы…

Только песчинка в них –

Шаданакар.

1955

II. ИРОЛЬН

Преисполнено света и звона,

Устремилось в простор бытия,

Отделяясь от Отчего лона,

Мое Богом творимое Я.

Я увидел спирали златые

И фонтаны поющих комет,

Неимоверные иерархии,

Точно сам коронованный Свет;

И гигантов, чье имя, как пламя,

Не помыслить, не произнести:

Между грозными чьими очами

Для тебя – миллион лет пути…

Островами в бескрайней лазури

Промелькнули Денеб и Арктур,

Вихри пламенных творчеств и бури

Созидавшихся там брамфатур.

Но, в дрожащем своем ореоле

Пламенея вдали, как пожар,

Первым поприщем творческой воли

Призывал меня Шаданакар.

И, падучей звездой рассекая

Внешних сфер лучезарный черед,

Я замедлил у Среднего Рая

Мою волю,

мой спуск,

мой полет.

Был ликующим, праздничным, вольным,

Как сверканье ста солнц на реке,

Этот мир, что зовется Ирольном

На таинственнейшем языке.

Там, над сменой моих новоселий,

Над рожденьями форм надстоя,

Пребывает и блещет доселе

Мое богосыновнее Я;

И мое – и твое – и любого,

Чья душа – только малый ковчег;

Всех, чью суть оторочило слово

Ослепительное: человек.

1955

III

Может быть, тихою раковиной

Жил я в морях Девона;

Может быть, дикою вербою

В Триасе безлюдном жил;

Шептался листьями лаковыми

С вестниками небосклона…

Не первая жизнь,

о, не первая

Мчит

кровь моих жил.

Но были еще несказаннее

Другие блужданья духа, –

Медлительные созревания

Меж двух воплощений здесь…

Гул времени иномерного

Хранится в глубинах слуха;

От мира лилового, чермного

В глазах-слепота и резь.

Приоткрываясь минутами

Сквозь узкую щель сознанья,

Воспоминания смутные

Скользят из своей тюрьмы…

Те страны, моря и камни те,

Что знал я в древних скитаньях –

Вот тайны глубинной памяти!

Вот золото в толщах тьмы!

1931

IV

Я умирал травой и птицей,

В степи, в лесу –

В великом прахе раствориться,

Лицом в росу.

И человеком – скиф, маори,

Дравид и галл,

В Гондване, Яве, Траванкоре

Я умирал.

Мне было душно, смертно, больно,

Но в вышине

Блистал он в радугах Ирольна,

Склонясь ко мне.

И с каждой смертью, встречей каждой

С его лучом,

Я слышал вновь: – Твори и страждай!

Тоскуй!.. – О чем,

О ком сумел бы тосковать я,

Как о тебе, –

Слиянье, тождестве, объятье

В одной судьбе?

Твори меня! Учи, не медли,

Рвать помоги

Узлы грехов, деяний петли,

Ночей круги.

Тебе сойти мной было надо

Вниз, в прах, на дно.

А кто ты – Атман, дух, монада –

Не все ль равно?

1931-1955

V. ДАЙМОНЫ

О, у Тебя в блаженном мире мало ли

Гонцов – сюда,

Готовых вниз, уступами и скалами

Огня и льда?

В их неземном, крылатом человечестве

Уже давно

На вопрошанья наши – все ответчество

Заключено.

Они свершили подвиг высветления

Быстрее нас,

Когда вот здесь – лишь крепли поколения

Начальных рас.

Из них любой всегда внимает голосу

Христовых сил;

Из них никто сошедшего к ним Логоса

Не умертвил.

Из тысяч искр метаэфирной пазори

Приняв одну,

Гонец несет ее, как чашу – Лазарю,

Сюда, ко дну.

И мир за миром, круча недр за кручею,

За слоем слой

Поочередно вмешивают в луч ее

Блик только свой.

И, нисходя, гонцы встают над разумом,

Над всей душой,

И передать свой дар стремится сразу нам

Любой, – меньшой.

Сквозь каплю-искру брызнет луч владычества

В замолкший ум –

Слоев верховных знанье и наитчество.

Как смерч, самум.

Нет среди нас героя или гения,

Чье существо

Не принимало свыше откровения

Гонца того.

Чтоб совладать с их именами тайными

Язык наш нем,

И лишь Сократ

смел дать прозванье –

даймоны

Посланцам тем.

1955-1955

VI. ОЛИРНА

Когда закончишь ты вот этот крошечный

Отрезок вьющейся в мирах дороги,

Не жди кромешной тьмы заокошечной:

Миры – бесчисленны

и тропы многи.

Одни – замедливают в благополучинах,

А те – затериваются в круговерти;

Лишь одного бы ты на всех излучинах

Искал напрасно:

последней смерти.

В старинных сказках о бесах, ангелах

Есть нестареющие зерна истин,

И постепенно, при новых факелах,

Мы и просеем их

и очистим.

Ах, поскорей бы наука медленная

Доволочилась до этой правды!..

…Сначала ляжет страна приветливая,

Тебя приемлющая,

если прав ты.

Она похожа на даль знакомую,

Ярко-зеленую и золотую,

Чтоб ты почувствовал: – Боже! дома я! –

И не пожаловался бы:

– Тоскую… –

Там встречи с близкими, беседы дивные,

Не омраченные житейской мглою;

Там, под созвездиями переливными,

Ты подготовишься

к иному слою.

Неумирающее эфиро-тело

Там совершенствуется работой мирной,

И ту начальнейшую пристань белую,

Злато-зеленую,

зовут

Олирной.

1955

VII. ФАЙР

Кончились круги косного плена,

Следуй отныне

вольной тропой:

Да, еще будет возможна измена,

Но невозможен

срыв

слепой.

Если ты выберешь скорбные спуски,

Высшее Я

твой путь осенит

В помощь России –

если ты русский,

Франции – если ты с Францией слит.

Ныне ж приблизься

к праздничным странам,

К звучной реке параллельных времен:

Плотью ты овладел, как органом,

Ты просветлен,

крылат,

спасен.

Солнц многоцветных царская нега

Ринет лучи, коронуя, к челу;

С иллюминацией схожее небо

Радостным громом

грянет

хвалу.

– Слава достигшему Файра!.. – Любая

Миропомазана будет душа

Царским елеем Первого Рая,

Пурпуром

из золотого ковша.

Тысячью троп брамфатуру земную

Души проходят вдоль тысячи рек,

Этого ж слоя никто не минует:

Ангел ли,

даймон ли,

человек.

1955

VIII. НЭРТИС

Не может явленным

Быть в этом мире,

Но лишь представленным

Все шире, шире,

Желанно-чаемым

Тепло такое

В неомрачаемом

Ничем покое.

От века мучая,

Язвя, пылая,

Угасла жгучая

Тоска былая:

Овеян воздухом

Другого слоя,

Окрепнешь отдыхом,

Забудешь злое.

Как белоснежные

Покровы к ране,

Заботы нежные

Взошедших ране

И совершенствование

Длящих ныне

В мирах, где Женственность

Поет о Сыне.

Блаженно-лунное,

Безгрешней снега,

Бдит белорунное

Благое небо.

Ты – в зыбке радужной,

В ней – мягче пуха:

Младенец радостный

Вселенной Духа.

Не омрачаясь

И не скудея,

Льет безначальная

Богоидея

В тебя Свой замысел,

Праобраз горний,

Как свет на завязи,

На цвет и корни.

И голос женственный,

До края полный

Любовью жертвенной,

Звенит как волны, –

То – колыбельное

Над сердцем пенье,

То – запредельное

Духорожденье.

1955

IX. ГОТИМНА

Садом Судеб Высоких значится

Этот слой

в словаре миров,

И, о нем помышляя, плачутся

От бессилья

созвучья строф.

Даймон милый! Ведь нет сравнения,

Нету символов,

ритма нет –

Из обителей Просветления,

Отражающих звук и свет.

Но не брошу я

провозвестия,

Миф молчаньем не заглушу:

Семя истины

в мир,

как есть оно –

В полуобразах –

проношу.

Вот – Готимна благоухающая,

Не Земля

и не Небеса.

Исполинских цветов вздыхающих

Наклоняющиеся

леса;

Речью сладостной,

чуть щебечущей;

Каждый – братом нам стать готов,

А меж ними

зияет блещущая

Даль сквозь даль –

девяти цветов:

Не семи –

девяти ликующих,

Из которых мы знаем семь,

Семь прекрасных,

едва проструивающихся

В нашу плотную, злую темь.

Садом Судеб Высоких кличется

Слой Готимны,

взойдя куда,

Больше дух наш не обезличится

Маловерием

Никогда.

Здесь раздваивается восхождение:

Тропка,

узенькая как шнур,

Кажет праведнику

или гению

Путь к вершинам

метакультур.

Спуск обратно, на землю дольнюю,

Может даться

другой душе,

Ноша подвига добровольного

В стольном граде

иль в шалаше.

И пройдет он –

псалмами, рухами

Или гимном святой борьбы,

К нам, помазан в Готимне духами,

Вольный пленник

своей судьбы.

1955

X. МЕТАКУЛЬТУРЫ

От школьных лет мы помнить можем,

Как возносил свой конус хмурый

Над гордым, грузным Вавилоном

Семиуступный зиккурат.

Но царство было только ложем,

Обличьем тягостным культуры, –

Громоздким, мутным, тесным лоном

Других, невидимых громад.

И миллионные усилья

Всего народа воздвигали

Над государством, зримым явно,

Широкошумные слои:

Божеств – иных, не наших, – крылья

Там реяли и полыхали,

Там демиург творил державно

Благие замыслы свои.

И видел жрец, и чаял зодчий,

Как лестница слоев венчалась

Семиуступною Эанной –

Небесным градом всех богов:

Она, как ось, как средоточье,

Обуздывала древний хаос,

Маня вершиной несказанной

У тихозвездных берегов.

А вниз, где первый уицраор

Твердыню темных ратей строил,

Ту, что вошла в рассказ к пророкам

Под строгим шифром как Нергал, –

Туда, медлительным потоком

За слоем слой бесшумно роя,

Останки душ, в мир тусклых аур

Закон Возмездья низвергал.

Враждебны и непримиримы,

Переплетенные борьбою,

Миры смыкались общей сферой

И плыли вместе к рубежу…

Та совокупность четко зрима

Очам с дозорных пиков веры;

Метакультуры – знак глухой ей

В пустыне слов я нахожу.

Была над каждым сверхнародом

И есть до наших дней такая:

Неповторим ни лад их строя,

Ни смысл, ни тайна их структур;

И видно четче с каждым годом:

Шаданакар почти по пояс

Весь поделен – от магм до Рая –

Сегментами метакультур.

Своих Олирн, своих эдемов

И бездн исполнена любая;

Там до подножья Божества ты

Взошел бы, сердце убеля;

У каждой – свой мучитель – демон,

И в каждой светит, не сгорая,

Духовный город Монсальвата,

Олимпа, Мэру иль Кремля.

1955

XI. ЗАТОМИСЫ

Есть вершины, где нету боле

Ни британца, ни иудея.

Выше – нету и человека:

Только Божье дитя высот.

Но в судьбе сверхнародов – то ли

Бдит могущественная идея,

То ль в подъеме к Эдему – веха

Каждый царственный сверхнарод.

И над каждым – протуберанцы

Безгреховным цветут весельем,

Ослепительнейшей короной,

Осеняющей всю страну:

Они в солнечном дышат танце,

Они манят из подземелий,

Они кличут к себе на склоны

В осиянную вышину.

Там достигшие высветленья

Строют город неповторимый,

За любовь ли свою, за то ли,

Что оправданы до конца.

И в ночи нам – как откровенье

Слово радужное – затомис,

Что и здесь, и в благой Готимне

Рвется песнею с уст гонца.

Знают странники по дорогам,

Что из смерти многострадальной

Вступит каждый во град эфирный,

Искус творчества завершив.

От затомисов по отрогам

Льется благовест – дальний-дальний,

И сравнимы лишь с горным фирном

Облачения тех вершин.

Сквозь художество и самадхи,

Сквозь наитье и вдохновенье

И брамины, и трубадуры

Прозревали в высоты те,

И нездешним нектаром сладки

До сих пор нам их предваренья,

Лотос каждой метакультуры

В их божественной красоте.

1958

XII. СВЯТАЯ РОССИЯ

Ее славят предания,

Утверждают прозрения,

Возвещают пророки страны;

В те нездешние здания

По мирам просветления

Проникают порой наши сны.

Там, как жертвенник в облаке –

Очерк плавно творящихся,

Непонятных для нас алтарей;

Стихиалей струящихся

Облегченные облики

Там звенят вместо рек и морей.

Золотою симфонией

Там поют согласованно

Разнозначные струи времен,

И плывут благовония

Из лесов очарованных

В вечера, голубые как лен.

Нет ни трона, ни града там;

Но в верховных селениях

Святорусский блистает Синклит:

По играющим радугам

От свершенья к свершению

Он взошел, он растет, он творит.

О, содружество праведных!

О, сотворчество истинных!

О, сердца, неподвластные Злу!

Сладко ль слушать вам праздничных

Алконостов и сиринов,

Гамаюнов восторг и хвалу?

Среди чудного множества

Мы узрели б знакомые,

Дорогие для русских черты

Тех, кто властью художества

Миру правду искомую

Показал сквозь кристалл Красоты.

Но теперь позади для них

Многоскорбные, длинные

Восхожденья вдоль сумрачных круч:

Сердце бурное высветлившие,

Мудрость горнюю выстрадавшие,

Они сами – как песнь и как луч.

Там и те, чьи деяния –

Спуски в ад и чистилища,

До кромешного их багреца –

Облегчать воздаяние

Всем, кто мук не испил еще

И не в силах испить до конца:

Слать им райские веянья

В огневую агонию,

А живым – высочайший Трансмиф

Приоткрыть в сновидении,

Запредельной гармонией

Тоскованье и скорбь утолив.

Кремль Небес! – Разорвалось бы

Сердце наше кровавое,

Если б внутренний слух уловил

Не моленья, не жалобы –

Хор, бушующий славою

В час явленья им ангельских сил.

Только радость предчувствия

Отражаю в искусстве я,

Хрупким шелком словесным шурша,

Но и этими поисками,

Но и этими отблесками

Озаряются ум и душа.

1955-1958

XIII. ГРИДРУТТВА

Но выше всех метакультур, объяв

Их города в прозрачную округлость,

Блистает сфера безграничных прав –

Чертог взошедших в белизну и мудрость.

От высочайших творческих миров,

Где бодрствуют иерархии сами,

Его отъемлет купол, свод, покров,

Как беломраморными небесами.

Но свет богов, но воля их и труд,

Блистающие, как эфиро-море,

Царят и плещут, дышат и поют

В его могучем внутреннем просторе.

И здесь для горних и для дольних стран,

Для параллельно-разных человечеств,

Молясь, творят миродержавный план

Вожди священств и просветленных жречеств.

Они прошли по тем камням, что мы,

Сквозь тот же зной и те же злые вьюги,

И больше нет опоры духу тьмы

В их благостно беседующем круге.

1955

XIV. УСНОРМ

Я не знаю – быть может, миллиард миллионов

Соучаствует службам пятимерных пространств?

Сколько воль, досягнувших до небесных аккордов,

Свои души включают

в краски этих убранств?

Но склонился ли вечер для трехмерного мира,

Разгореться ль готова над Энрофом заря –

А в Уснорме за клирами

необъятные клиры

Опускаются,

близятся

к синеве алтаря.

Опускаются клиры, –

Поднимаются хоры

В бестелесном огне;

Льет над строгим их танцем

Многотрубное солнце

Рокот свой в вышине.

Совершеннейшим голосом,

Несравненнейшим мелосом

Нарастает прибой, –

Расцветающим лотосом

Каждый встал перед Логосом

Сам в себе и собой.

Непрерывными таинствами

здесь творят Литургию

Человечества даймонов,

стихиалей,

зверей, –

Сонмы тех, кто вкропил себя

в эти хоры благие,

Солнцу Мира сорадуясь,

как теург-иерей.

Световыми прокимнами,

лучевыми акафистами

Крестославно пронизывается благовонный простор,

Мировыми кадильницами

благостройно раскачиваются

Прежде певшие вольницами

духи моря и гор.

И преграды просвечиваются,

И лампады раскачиваются –

Мерно, сквозь храм,

Звездными гроздиями,

Тысячезвездиями,

Выше всех стран.

Силами Троицы

Здесь заливается

Шаданакар.

В каждом достроится

Здесь и раскроется

Истинный дар.

В этом святилище,

В этом сиялище

Пламенных сил

Станет избранником,

Первосвященником

Каждый, кто жил.

Каждого ставшего,

Сан восприявшего

Сменит другой –

Столь же возвышенный,

Нимбом украшенный,

Столь же благой.

Путь человеческий,

Срывы и спуски, –

Кончен навеки он,

Тесный и узкий!

Каждый одет

Непорочной легендой,

Каждый увит

Драгоценной гирляндой –

Цепью законченных

В круговороте,

Славой отмеченных

Жизней во плоти;

Став крылоруким,

Зван он сюда

В райские звуки

Влить свое ДА.

– Мы росли стихиалями,

Мы играли, аукали

По полям, по лугам,

Голубыми воскрылиями

Наклонясь, мы баюкали

Птичий гомон и гам.

Мы лились вдоль низовий,

Мех листвы теребя…

Ныне мы славословим

Тайнодейством Тебя.

– Были мы вишнями,

Соснами выросли,

Сделались вышними

В небе, на клиросе;

Плавно с амвона

Вздымаем напев,

До Ориона

Ветви воздев.

– Были несчастными,

Были зверьми, –

Наше участие

В службе прими!

– Пчелами были,

Были стрекозами,

Свято кадили

Небу мимозами,

Колосом кланялись

Теплым ветрам…

Тигры ли, лани ли,

Мы – этот Храм!

– Были жирафами,

Были слонами…

Странными строфами

Деется нами

Нынче служение

В горнем краю, –

Всех возвращение

В правду Твою!

– Были червями,

Кобрами были,

Зыблились в яме,

В прахе и пыли, –

В танце священном

Днесь предстаем

Здесь, в совершенном

Храме Твоем!

– Были некогда демонами,

Громовыми игемонами

Непроглядных Гашшарв, –

Но просвеченно-гордыми

Ныне вторим аккордами

Титанических арф.

Так вздымает планета

в златословьи едином

До высот эмпирея

звездотканый орарь,

Пред Отцом,

Приснодевой

и Божественным Сыном

Как дитя и как воин,

как творец

и как царь.

И роняют предстательствующие

за несчетных живущих

По мирам омраченным – лепестки своих тайн

До уснувших глубоко,

в темно-каменных кущах,

До глубинной темницы,

до последних окраин.

1958

XV

Золотом луговых убранств

Рай я в мечтах цвечу.

Холодом мировых пространств

Гасит мне Бог свечу.

Гасит мне Бог свечу

Сказок и детских вер;

Если же возлечу

К пристани вышних сфер –

Как глубоко внизу

Райский увижу брег,

Радужную синеву

Радостных его рек!

Да, – над Олирной все

Праздничные миры

Зыблются как в росе,

Искрятся как костры;

Но, выше всех пространств,

Чуждые дольних сходств,

Смен или постоянств,

Блещут миры Господств,

Тронов, Властей и Сил –

Миродержавных братств,

Действеннейших светил,

Истиннейших богатств.

Образов не обретет

Бард или трубадур

Вышним мирам, чей лёт –

В небе метакультур.

Льется в подобный слой

С дальних созвездий ветр;

Там – шестимерный строй,

Двадцатицветный спектр.

Даль мировых пространств

Там для очей не та:

Дух, а не блеск убранств!

Дух, а не пустота!

Эти миры – цепь вех

Ввысь, сквозь эдем – эдем,

Долженствованье всех,

Благословенье всем!

Космос перед тобой

Настежь. Так выбирай:

Где же, который слой

Именовать нам Рай?

1955

ГЛАВА 5

ИЗ МАЛЕНЬКОЙ КОМНАТЫ

Цикл стихотворений

I

Враг за врагом.

На мутном Западе

За Рону, Буг, Дунай и Неман

Другой, страшнейший смотрит демон

Стоногий спрут вечерних стран:

Он утвердил себя как заповедь,

Он чертит план, сдвигает сроки,

А в тех, кто зван, как лжепророки –

Вдвигает углем свой коран.

Он диктовал поэтам образы,

Внушал он марши музыкантам,

Стоял над Кернером, над Арндтом

По чердакам, в садах, дворцах,

И строки, четкие как борозды,

Ложились мерно в белом поле,

Чтобы затем единой волей

Зажить в бесчисленных сердцах:

Как штамп, впечататься в сознание,

Стать культом шумных миллионов,

Властителей старинных тронов

Объединить в одну семью,

И тело нежное Германии

Облечь в жестокое железо –

Бряцающую антитезу

Эфироносных тел в раю.

Он правит бранными тайфунами,

Велит громам… Он здесь, у двери –

Народ-таран чужих империй,

Он непреклонен, груб и горд…

Он пьян победами, триумфами,

Он воет гимн, взвивает флаги,

И в цитадель священной Праги

Вступает поступью когорт.

1941

II

Еще, в плену запечатанных колб,

Узница спит – чума;

В залах – оркестры праздничных толп,

Зерно течет в закрома…

Кажутся сказкой – огненный столп,

Смерть, – вечная тьма.

Войн, невероятных как бред,

Землетрясений, смут,

В тусклом болоте будничных лет

Выросшие – не ждут…

Жди. Берегись. Убежища нет

От крадущихся минут.

Пусть – за гекатомбами жертв

Будут стужа и лед,

И тем, кого помилует смерть,

Жизнь отомстит… Вперед!

Мир в эту хлещущую водоверть

Бросится, как в полет

Вдребезги разобьется скрижаль

В капищах наших дней.

Страшно – раздора ль? войны ль? мятежа ль?

Горшее у дверей!

Только детей неразумных жаль

И матерей.

1937

III

Вижу, как строится. Слышу, как рушится.

Все холодней на земной стезе…

Кто же нам даст железное мужество.

Чтобы взглянуть в глаза грозе?

Сегодня с трибуны слово простое

В громе оваций вождь говорил.

Завтра – обломки дамб и устоев

Жадно затянет медленный ил.

Шумные дети учатся в школах.

Завтра – не будет этих детей:

Завтра – дожди на равнинах голых,

Месиво из чугуна и костей.

Скрытое выворотится наружу.

После замолкнет и дробь свинца,

И тихое зеркало в красных лужах

Не отразит ничьего лица.

1937

IV. В НОЧНЫХ ПЕРЕУЛКАХ

Ни Альтаира. Ни Зодиака.

Над головой – муть…

Нежен, как пух, среди света и мрака

Наш снеговой

путь.

Шустрый морозец. В теле – отрада,

Пальцев и лбов

щип.

Ведает только дух снегопада

Наших шагов

скрип.

Кто-то усталых в домиках древних

Манит, присев,

к снам.

Пламя камина в памяти дремлет,

Душу согрев

нам.

Скверы, бульвары… льдистые стекла,

Мост – и опять

мост…

Губы целуют, добры и теплы,

Танец снежинок – звезд.

Дважды мы проходили, минуя

Свой же подъезд,

вдаль:

Жаль нам Москвушку бросить ночную,

Ласковых мест

жаль.

Вот бы на зло церемонным прогулкам

В снег кувырком

пасть!

Вот бы разуться да переулком

В сад босиком –

шасть!

Весело, что нельзя этих блесток

Вытоптать, смять,

счесть…

На циферблатах пустых перекрестков

Три –

пять, –

шесть…

V. ДОМА

А.А.

Этот двор, эти входы,

Этот блик, что упал на скамью,

В роды, роды и роды

Помнят добрую нашу семью.

Эти книжные полки,

Досягнув, наконец, к потолкам,

Помнят свадьбы и ёлки,

И концерты, и бредни, и гам;

Драгоценные лица,

Спор концепций и диспуты вер –

Все, что жаждется, снится,

Что творится, – от правд до химер.

Эта комната светит

Среди ночи, как маленький куб, –

Ей так мирно в привете

Твоих рук, твоих глаз, твоих губ.

До далеких Басманных,

До Хамовников, хмурых Грузин

Свет годов нерасстанных

Мне – вот здесь: он – певуч, он – один.

Но над теплою крышей

Проплывает, как демон, наш век,

Буйный, вязкий и рыжий,

Будто ил взбаламученных рек.

Звездный атлас раскрою:

Грозен в чуткую ночь Зодиак,

И какому герою

По плечу сокрушить этот мрак?

Ни границ, ни сравнений,

Как для путника в снежной степи.

Дай зарыться в колени,

Силу знать и молчать укрепи.

1958

VI

А.А.

Другу ли скажешь – нахмурится, вздрогнет

И оборвет с укором.

Если б он знал, что столько и дрог нет,

Сколько

потребуют

скоро.

Заговоришь об этом в стихах ли –

“Ты о веселье спой нам!

Пусть –

мы обыватели, хахали, –

Дай хоть пожить спокойно”.

Пробуешь

за грядущими войнами

Смысл разглядеть надмирный;

Бродишь в бору

чащобами хвойными,

Дыша тишиной мирной.

Душу воспитываешь – саламандру.

Что не горит в пламени…

Миг –

и опять она

лишь Кассандра,

Гибель рекущая племени.

Только одна ты, подруга и спутник,

Вере верна, как знамени;

Ты лишь одна

пронизала будни

Блеском благого

Имени;

Девочка

с полутелесным профилем,

Ты не рабыня

Времени,

И от тебя уж не скрыть Мефистофелю

Вышний завет –

LEX DOMINI*!

–

Закон Бога (лат.).

–

VII

Наитье зоркое привыкло

Вникать в грозящий рухнуть час,

В размах чудовищного цикла,

Как вихрь летящего на нас.

Увидел с горного пути я,

Зачем пространства – без конца,

Зачем вручила Византия

Нам бремя царского венца.

И почему народ, что призван

Ко всеобъемлющей любви,

Подменой низкой создал призрак,

Смерчем бушующий в крови.

Даль века вижу невозбранно,

А с уст – в беспамятстве, в бреду,

Готова вырваться осанна

Паденью, горю и суду.

Да, окоём родного края

Воспламенится, дрогнув, весь;

Но вижу, верю, слышу, знаю:

Пульс мира ныне бьется здесь.

И победитель – тот, что скоро

Смешает с прахом плоть Москвы –

Он сам подсуден приговору

Владык, сверкающих, как львы.

По-новому постигло сердце

Старинный знак наш – Третий Рим,

Мечту народа-страстотерпца,

Орлом парящую над ним.

VIII. РАЗМАХ

Есть в медлительной душе

русских

Жар, растапливающий

любой

лед:

Дно всех бездн

испытать

в спусках

И до звезд

совершать

взлет.

И дерзанью души

вторит

Шквал триумфов

и шквал вины, –

К мировому Устью истории

Схожий с бурей

полет страны.

Пламень жгучий

и ветр морозный.

Тягу – вглубь,

дальше всех

черт,

В сердце нес

Иоанн Грозный,

И Ермак,

и простой

смерд.

За Урал, за пургу Сибири,

За Амурский седой

вал,

Дальше всех рубежей

в мире

Рать казачью тот зов

гнал.

Он гудел – он гудит, бьется

В славословьях, в бунтах, в хуле,

В огнищанах, в землепроходцах,

В гайдамацкой

степной

мгле.

Дальше! дальше! вперед! шире!

Напролом! напрорыв! вброд!

К злодеяньям, каких

в мире

Не свершал ни один

род;

И к безбрежным морям Братства,

К пиру братскому

всех

стран,

К солнцу, сыплющему богатства

Всем, кто незван

и кто

зван!..

Зов всемирных преображений,

Непонятных еще вчера,

Был и в муках самосожжений,

И в громовых шагах Петра.

И с легенд о Последнем Риме,

От пророчеств

во дни

смут,

Всё безумней, неукротимей

Зовы Устья

к сердцам

льнут.

Этот свищущий ветр метельный,

Этот брызжущий хмель веков

В нашей горечи беспредельной

И в безумствах большевиков.

В ком зажжется

другим

духом

Завтра он, как пожар

всех?

Только слышу:

гудит

рухом

Даль грядущая –

без

вех.

1950

IX. СОЧЕЛЬНИК

А.А.

Речи смолкли в подъезде.

Все ушли. Мы одни. Мы вдвоем.

Мы живые созвездья

Как в блаженное детство зажжем.

Пахнет воском и бором.

Белизна изразцов горяча,

И над хвойным убором

За свечой расцветает свеча.

И от теплого тока

Закачались, танцуя, шары –

Там, на ветках, высоко,

Вечной сказки цветы и миры.

А на белую скатерть,

На украшенный праздничный стол

Смотрит Светлая Матерь

И мерцает Ее ореол.

Ей, Небесной Невесте –

Две последних, прекрасных свечи:

Да горят они вместе,

Неразлучно и свято в ночи.

Только вместе, о, вместе,

В угасаньи и в том, что за ним…

Божий знак в этой вести

Нам, затерянным, горьким, двоим.

1949

X

Ночь снизошла, всю ложь опровергая.

Забылся день, подобный чертежу…

К твоим вратам. Обитель всеблагая,

Очами внутренними подхожу.

Вот, стройный пик, как синий конус ночи,

Как пирамида, над хребтами встал:

Он был, он есть живое средоточье,

Небесных воль блистающий кристалл.

Он плыл, звуча, ковчегу Сил подобный,

Над гребнями благоговейных гор,

И там, на нем, из синевы загробной,

Звенел и звал невоплотимый хор:

Тот клир святых, чьи отзвуки благие

Я ждал, искал, как полустертый след,

В стихах поэтов, в ритмах литургии,

В преданиях первонародных лет…

1936

XI

Утро. Изморось. Горечь сырая.

От ворот угасшего рая

День и голод жесткою плетью

Гонят нас в бетонные клети.

По ночам провидцы и маги,

Днем корпим над грудой бумаги,

Копошимся в листах фанеры –

Мы, бухгалтеры и инженеры.

Полируем спящие жерла,

Маршируем под тяжкий жёрнов,

По неумолимым приказам

Перемалываем наш разум.

Всё короче круги, короче,

И о правде священной ночи,

Семеня по ровному кругу,

Шепнуть не смеем друг другу.

Единимся бодрящим гимном,

Задыхаемся… Помоги нам,

Хоть на миг бетон расторгая,

Всемогущая! Всеблагая!

1937

XII

Я был предуведомлен, что опасно

В ту ночь оставаться мне одному,

Что хочет ворваться в мирную паству

Весть о грядущем, шурша об дома…

Напрасно жена пыталась любовью

Обезопасить наш теплый мирок…

И стало мне видно: годы бесславья,

Как трупы, переступают порог.

…Я спотыкался о заскорузлые травы,

Торчавшие в топкой воде впереди.

Черна была ночь, но небо – багрово,

Как пурпур пришедшего Судии.

И, не дождавшись ни единого звука,

Я понял, что закрутилась тропа,

Что взвешена правда нашего века

И – брошена, – легкая, как скорлупа.

Всюду – края черепков чугунных.

По сторонам – трясины и мох.

Нет победителей. Нет побежденных.

Над красными лужами – чертополох.

Я крикнул – в изморось ночи бездомной

(Тишь, как вода, заливала слух),

И замолчал: все, кого я помнил,

Вычеркнуты из списка живых.

1937

XIII. ШКВАЛ

Одно громоносное слово

Рокочет от Реймса до Львова;

Зазубренны, дряхлы и ржавы,

Колеблются замки Варшавы.

Как робот, как рок неуклонны,

Колонны, колонны, колонны

Ширяют, послушны зароку,

К востоку, к востоку, к востоку.

С полярных высот скандинавов

До тысячелетнего Нила

Уже прогремела их слава,

Уже прошумела их сила.

В Валгалле венцы уготовив,

Лишь Один могилы героев

Найдет в этих гноищах тленных

В Карпатах, Вогезах, Арденнах.

За городом город покорный

Облекся в дымящийся траур,

И трещиной – молнией черной –

Прорезался дрогнувший Тауэр.

Усилья удвоит, утроит,

Но сердца уже не укроет

Бронею морей и туманов

Владычица всех океанов.

Беснуясь, бросают на шлемы

Бесформенный отсвет пожары

В тюльпанных лугах Гаарлема,

На выжженных нивах Харрара.

Одно громоносное имя

Гремит над полями нагими

И гонит, подобное року,

К востоку, к востоку, к востоку.

Провидец? пророк? узурпатор?

Игрок, исчисляющий ходы?

Иль впрямь – мировой император,

Вместилище Духа народа?

Как призрак, по горизонту

От фронта несется он к фронту,

Он с гением расы воочью

Беседует бешеной ночью.

Но странным и чуждым простором

Ложатся поля снеговые,

И смотрят загадочным взором

И Ангел, и демон России.

И движутся легионеры

В пучину без края и меры,

В поля, неоглядные оку, –

К востоку, к востоку, к востоку.

XIV. БЕЖЕНЦЫ

Киев пал. Все ближе знамя Одина.

На восток спасаться, на восток!

Там тюрьма. Но в тюрьмах дремлет Родина,

Пряха-мать всех судеб и дорог.

Гул разгрома катится в лесах.

Троп не видно в дымной пелене…

Вездесущий рокот в небесах

Как ознобом хлещет по спине.

Не хоронят. Некогда. И некому.

На восток, за Волгу, за Урал!

Там Россию за родными реками

Пять столетий враг не попирал!..