Текст книги "Андреев Д.Л. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1: Русские боги: Поэтический ансамбль."

Автор книги: Даниил Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

1955

23

Если вслушаешься в голоса ветра,

в думы людей и лесных великанов,

тихо рождается гармоничное эхо

в глубине сердца.

Это – не свет, не звук. Это –

мир, прошедший сквозь тебя и преображенный;

миф, рождающийся в миллионах сердец,

рассудком неуловимый;

лоно религии, еще не нашедшей

ни заповедей, ни пророков.

Время! Не медли!

Будут пророки,

воздвигнутся храмы,

необычайнейшие,

чем всё, что было…

Время! Не медли!

Он будет зовущим, этот завет,

как пики бора на склоне неба;

мудрым, как вековые камни великих народов;

устремленным, как белые башни;

добрым, как тепло очага;

многолюдным,

как праздничный гул стадионов,

и веселым, как детские игры.

Время, не медли!

Он будет прекрасным,

как вишни, осыпанные весенним цветом.

– Время! Не медли!

1950

ГЛАВА 18

БОСИКОМ

Цикл стихотворений

1

Из шумных, шустрых, пестрых слов

Мне дух щемит и жжет, как зов,

Одно: бродяга.

В нем – тракты, станции, полынь,

В нем ветер, летняя теплынь,

Костры да фляга;

Следы зверей, следы людей,

Тугие полосы дождей

Над дальним бором,

Заря на сене, ночь в стогу,

Посвистыванье на лугу

С пернатым хором.

Быть может, людям слово то,

В речь обыденную влито,

Напомнит даже

Совсем другое: тайный лаз,

Угрюмый взгляд свинцовых глаз,

Нож, ругань, кражи…

Ну что ж! В бродяжье божество

Любовно верить никого

Я не неволю,

Слоняюсь только да слежу

Сорок, стрижей, ручей, межу,

Курганы в поле.

Безделье? Нет. Труд был вчера

И будет после. Но пора

Понять, что праздник

Есть тоже наш священный долг:

В нем безотчетно знает толк

Любой проказник.

Да и потом, какой ханжа

Прикажет верить, будто ржа

Наш разум гложет,

Когда с душой природы связь

Мы углубляем, развалясь

На хвойном ложе?

Вот и валяюсь в пышном мху,

Рад то напеву, то стиху,

Игре их граней,

И в чудных странах бытия

Мне путеводна лишь моя

Звезда Скитаний.

2

Ах, как весело разуться в день весенний!

Здравствуй, милая, прохладная земля,

Перелески просветленные без тени

И лужайки без травы и щавеля.

Колко-серые, как руки замарашки,

Пятна снега рассыпаются кругом,

И записано в чернеющем овражке,

Как бежали тут ребята босиком.

В чащу бора – затеряться без оглядки

В тихошумной зеленеющей толпе,

Мягко топают смеющиеся пятки

По упругой подсыхающей тропе.

А земля-то – что за умница! такая

Вся насыщенная радостью живой,

Влажно-нежная, студеная, нагая,

С тихо-плещущею в лужах синевой…

Ноздри дышат благовонием дороги,

И корней, и перегноя, и травы,

И – всю жизнь вы проморгаете в берлоге,

Если этого не чувствовали вы.

1931-1950

3

Лёвушка! Спрячь боевые медали,

К черту дела многоважные брось:

Только сегодня апрельские дали

По лесу тонкому светят насквозь.

Ясени, тополи, дикие груши,

Семьи березок у юных полян –

Нет, не деревья: древесные души,

Тихий, чистейший, зеленый туман,

Не существа ли в зеленом виссоне

Нежно окутали сучья и пни?

С каждой зарею – плотнее, весомей

И воплощённее будут они.

Только сегодня очам достоверен

Этот нездешне-зеленый эфир,

Таинство странных, не наших вечерен,

Ранней весной наполняющих мир.

Только сейчас очевиден Господний

Замысел горнего града в лесу…

Лев! Тебе лень шевелиться сегодня?

Ладно. Я добр, – я тебя донесу.

1950

4. АРАШАМФ

Не знаю, живут ли дриады

В лесах многоснежной России,

Как в миртах и лаврах Эллады

Ютились они в старину.

Нет, – чужды древним народам

Те дружественные иерархии,

Что пестуют нашу природу,

Нашу страну.

Ясней – полнорадостным летом,

Слабее – по жестким зимам

Их голос слышен поэтам:

Он волен, струист, звенящ,

И каждый лес орошаем

Их творчеством невыразимым,

И следует звать Арашамфом

Слой духов древесных чащ.

Не знают погони и ловли

Лепечущие их стаи,

И человеческий облик

Неведом их естеству,

Но благоговейно и строго

Творят они, благоухая,

И чувствуют Господа Бога

Совсем наяву.

По длинным лиственным гривам

Они, как по нежной скрипке,

Проводят воздушным порывом,

Как беглым смычком

скрипач;

И клонятся с шорохом лозы,

И плещутся юные липки,

И льют по опушкам березы

Счастливый, бесслезный плач.

Естественнее, чем наше,

Их мирное богослуженье,

Их хоры широкие – краше

И ласковей,

чем орган;

И сладко нас напоить им

Дурманом

до головокруженья,

Когда мы входим наитьем

В мягчайшую глубь их стран.

1955

5

И воздух, поющий ветрами,

И тихо щебечущий колос,

И воды, и свищущий пламень

Имеют свой явственный голос.

Но чем ты уловишь созвучья

Лужаек, где травы и сучья,

Все выгибы, все переливы

Беззвучной земли молчаливой?

Язык ее смутен, как пятна,

Уста ее жаркие немы;

Лишь чуткому телу понятны

И песни ее, и поэмы.

Щекотным валежником в чаще,

Дорогою мягко-пылящей,

На стежке – листом перепрелым

Она говорит с твоим телом.

И слышит оно, замирая

От радости и наслажденья,

В ней мощь первозданного рая

И вечного сердца биенье.

Она то сурово неволит,

То жарко целует и холит,

То нежит тепло и упруго, –

И матерь твоя, и супруга.

Ее молчаливые волны,

Напевы ее и сказанья

Вливаются, душу наполня,

Лишь в узкую щель осязанья.

Вкушай же ее откровенье

Сквозь таинство прикосновенья,

Что скрыто за влагой и сушей –

Стопами прозревшими слушай.

1950

6. ВОВСЕ НЕ ШУТЯ

И в том уже горе немаленькое,

Что заставляет зима

Всовывать ноги в валенки

И замыкать дома.

Но стыдно и непригоже нам

Прятать стопу весной

Душным футляром кожаным

От ласки земли родной.

Не наказала копытами

Благая природа нас,

Чтоб можно было испытывать

Землю – во всякий час;

Чтоб силу ее безбрежную

Впивали мы на ходу,

Ступая в лужицы нежные,

На камни иль в борозду.

Швырните ж обувь! Отриньте!.. Я

Напомню, что этот завет

Блюдет премудрая Индия

Четыре тысячи лет;

Хранит народ Индонезии

В обыкновении том

Чарующую поэзию

Бесед с травой и песком;

Смеются потоки синие,

Любовно неся струю

К босым ногам Абиссинии

И в Полинезийском раю.

И миллионы вмяточек

Свидетельствуют на селе

О радости шустрых пяточек

На мягкой русской земле.

Ты – не на чванном Западе.

Свободу – не нам давить.

Моя беспечная заповедь:

Обувь – возненавидь!

1950

7

Вот блаженство – ранью заревою

Выходить в дорогу босиком!

Тонкое покалыванье хвои

Увлажненным

сменится песком;

Часом позже – сушью или влагой

Будут спорить глина и листва,

Жесткий щебень, осыпи оврага,

Гладкая,

прохладная

трава.

Если поле утреннее сухо,

Что сравнится с пылью золотой?

Легче шелка, мягче мха и пуха

В колеях

ее нагретый слой.

Плотным днем, от зноя онемелым,

Бросься в яр прозрачный… и когда

Плеском струй у пламенного тела

Запоет

прекрасная

вода,

И когда, языческим причастьем

Просветлен, вернешься на песок –

Твоих ног коснется тонким счастьем

Стебелиный

каждый

голосок.

Если же вечерние долины

Изнемогут в млеющей росе,

И туман, блаженный и невинный,

Зачудит

на сжатой

полосе –

Новый дух польется по дороге,

Кружится от неги голова,

Каждой капле радуются ноги,

Как листы,

и корни,

и трава.

Но еще пленительней – во мраке

Пробираться узкою тропой,

Ощущая дремлющие знаки

Естества –

лишь слухом и стопой.

Если мраком выключено зренье,

Осязаньем слушать норови

Матерь-землю в медленном биенье

Ее жизни

и ее любви.

Не поранит бережный шиповник,

Не ужалит умная змея,

Если ты – наперсник и любовник

Первозданной силы бытия.

1936-1950

8

Как участь эта легка:

Уйти от родного порога…

Дорога! Птица-дорога!

Волнующиеся облака!

Как мед, я пью этот жребий:

Воительницу-грозу,

Склоненную в зыбь лозу

И радугу в вечном небе.

Мелькают межи, столбы,

Деревни у перелога…

Дорога! Песня-дорога!

Песня моей судьбы!

Как не любить – телеги,

Поскрипывающие в колее,

Неспешную речь в жилье,

Гул хвои на лесном ночлеге?.

Лети же, светла, легка,

На зов голубого рога,

Дорога! Птица-дорога!

Кочующие облака!

1937

9. НА ПЕРЕВОЗЕ

Если мы, втроем, вчетвером,

Входим путниками на паром –

Хорошо в закатном покое

Озирая зеркальный плес,

Загрубевшею брать рукою

Влажно-твердый, упругий трос.

Прикасались к нему весь день

С полустанков, сел, деревень,

Каждый мальчик, всякий прохожий,

Бабы, девушки, учителя,

Старики, чью плотную кожу

Знает сызмальства мать-земля;

Знаком связи народной стал

Этот твердый, тугой металл;

Через эти пряди витые

Волю тысяч вплетали в круг

Сколько ласковых рук России –

Властных, темных, горячих рук!..

Воды искрятся серебром.

Мерно двигается паром.

И отрадно вливать усилья

В мощь неведомой мне толпы…

В этом – родина. В этом – крылья.

В этом – счастье моей тропы.

1950

10. ПРИВАЛ

Где травка, чуть прибитая,

Нежней пушистых шкур,

Уютен под ракитою

Привал и перекур.

Хоть жизнь моя зеленая

И сам я налегке,

Но сало посоленное

И сахар есть в мешке.

Гляжу – любуюсь за реку,

На пажити внизу,

Сухарики-сударики

Грызу себе, грызу.

А большего не хочется,

И весело мне тут

Смотреть, как мимо рощицы

Прохожие бредут.

Идите, люди мудрые,

Куда велят дела,

А мне зеленокудрая

Ракиточка мила.

1950

11. ПТИЧКИ

– Я берегу

– Кук-ку!.. –

На берегу

– Кук-ку!..

…и над рекой

Сон хвои

и трав.

И на суку

– Кук-ку!..

все стерегу

– Кук-ку!..

…заветный бор

От всех

потрав.

– А я – в сосну

– Тук-тук!

И не засну

(Тук-тук)

пока сосна –

Сундук

с добром,

Коль под корой

скрыт прок,

И глупый рой

прыг – скок

На мой сигнал,

мой стук,

мой гром.

– Я в тростниках

Вью-вью!

Я в родниках

Пью-пью!

Я в лозняках

Лью трель

мою;

сев на корчу,

Дом свив,

прощебечу:

– Жив-жив!

Пою, свищу:

Чив-чив,

Чи-ю.

1957

12

Сколько рек в тиши лесного края

Катится, туманами дыша,

И у каждой есть и плоть живая,

И неповторимая душа.

На исходе тягостного жара,

Вековую чащу осветя,

Безымянка звонкая бежала

И резвилась с солнцем, как дитя.

Вся листвою дружеской укрыта,

В шелестящем, шепчущем жилье

Пряталась она, и от ракиты

Зайчики играли на струе.

Как светло мне, как легко и щедро

Засмеялась ты и позвала,

В плавные, качающие недра

Жаждущее тело приняла.

Пот горячий с тела омывая,

Беззаботна, радостно-тиха,

Ты душой своей, как реки рая,

Омывала душу от греха.

И когда на отмель у разводин

Я прилег, песком озолочен,

Дух был чист, блистающ и свободен,

Как вначале, на заре времен.

Сколько рек в тиши лесного края

Катится, туманами дыша, –

Как таинственна их плоть живая,

Как добра их детская душа!

1937

13. ЛИУРНА

Перекрываемый тенями влажными,

Затон укромный

Успел мелькнуть…

К водице милой!

Бегом по пляжику –

Стать в струи темные,

В воде по грудь.

Шуршат ракиты прохладным голосом,

Обняв воскрылиями

Водоем,

Весь убеленный цветами лотосов:

Речными лилиями

Их мы зовем.

И, прикасаясь к цветку ресницами,

Вдыхая дух его,

Закрыв глаза,

Внимать, как птицы смеются с птицами

И кружит дугами

Стрекоза.

Сквозь пенье, шелест и благовоние,

Вдруг заструившись

В сознанье, в кровь,

Другие звуки

Иной гармонии

Тогда послышатся

Вновь и вновь.

Мгновенья новые такого счастия,

Блуждая далями,

Найду ли где,

Как свет вливающегося сопричастия

Со стихиалями

В живой воде?

И не забуду я в иные, бурные

Года печали,

В атомный век,

Что дивный мир тот зовут Лиурною, –

Мир стихиалей

Озер и рек.

1950

14. ЯГОДКИ

Смотри-ка! Смотри-ка!

Что может быть слаще?

Полна земляникой

Смешная чаща.

Медведи правы:

Здесь – рай. И вот

В душмяные травы

Ложусь на живот.

В зеленом храме,

Быть может, первый

Срываю губами

Алые перлы.

На солнце, у пней,

Близ юных опенок,

Они вкуснее

Сладчайших пенок,

И меда пеннейшего,

И даже, ха,

Наисовершеннейшего

Стиха.

1950

15

Неистощим, беспощаден

Всепроникающий зной,

И путь, мимо круч и впадин,

Слепит своей желтизной.

Но тело все еще просит

Идти по полям, идти

Изгибами – в ржи и просе

Змеящегося пути.

Люблю это жадное пламя,

Его всесильную власть

Над нами, как над цветами,

И ярость его, и страсть;

Люблю, когда молит тело

Простого глотка воды…

…И вот, вдали засинело:

Речушка, плетни, сады,

И белая церковь глядится

Из кленов и лип – сюда,

Как белоснежная птица

Из мягкой листвы гнезда.

1936

16. ЛОПУХ

А еще я люблю их –

Прутья старых оград у церквей,

Если в медленных струях

Нежит их полевой тиховей.

Здесь бурьян и крапива

Да лиловые шапки репья,

И всегда терпелива

В раскаленной пыли колея.

Ноги ноют от зноя,

От огня многоверстных дорог…

Ляг, ветришка, со мною

У спокойной ограды, в тенек.

Вон у бедной могилы

Исполинская толщь лопуха

Дышит кроткою силой,

Молчаливою думой тиха.

Люди, люди! Напрасно

Вы смеетесь над этим листом:

Его жилки – прекрасны,

Ведь пеклись стихиали о том.

Убеленные пылью,

Эти листья над прахом взошли,

Как смиренные крылья

Старых кладбищ и вечной земли.

И отрадно мне знанье,

Что мечта моя будет – в стихе,

Дух – в небесном скитанье,

Плоть же – в мирном, седом лопухе.

1950

17. ВАТСАЛЬЯ

Алле Александровне Андреевой

Тихо, тихо плыло солнышко.

Я вздремнул на мураве…

А поблизости, у колышка,

На потоптанной траве

Пасся глупенький теленочек:

Несмышленыш и миленочек,

А уже привязан здесь…

Длинноногий, рыжий весь.

Он доверчиво поглядывал,

Звал, просил и клянчил: му!

Чем-то (чем – я не угадывал)

Я понравился ему.

Так манит ребят пирожное…

И погладил осторожно я

Раз, другой и третий раз

Шерстку нежную у глаз.

Ах, глаза! Какие яхонты

Могут слать подобный свет.

Исходил бы все края хоть ты,

А таких каменьев нет.

Как звезда за темной чащею,

В них светилась настоящая

(Друг мой, верь, не прекословь)

Возникавшая любовь.

И, присев в траву на корточки,

Я почувствовал тотчас

Тыканье шершавой мордочки

То у шеи, то у глаз.

Если же я медлил с ласками,

Он, как мягкими салазками,

Гладил руки, пальцы ног,

Точно мой родной сынок.

Я не знаю: псы ли, кони ли

Понимают так людей,

Только мы друг друга поняли

Без грамматик, без затей.

И когда в дорогу дальнюю

Уходил я, мне в догон

Слал мумуканье печальное,

Точно всхлипыванье, он.

1955

18. ЛИВЕНЬ

Вдали – как из ведра:

Не облако – гора!..

И стала ниже градусом

Испуганно жара.

Округлым серебром

Раскатываясь, гром

Овеял дрожью радостной

Опушку и паром.

С разъявшихся высот

Весомые, как плод,

Хлестнули капли первые

Шоссе и огород.

И струй гудящих рать

Асфальтовую гладь

Заторопилась перлами

И звоном покрывать.

Галдеж на берегу,

Смятенье на лугу –

Визжат, полуутоплые…

Да я-то не бегу:

Долой рубаху! Лей

На поле, на людей,

На это тело теплое,

Великий Чародей!

Поток из рвов и ям

Бурлит по колеям;

Как весело, как весело, –

По лужам, по ручьям!..

Ни воздуха, ни струй:

Все слито в поцелуй,

В бушующее месиво…

Земля моя, ликуй!

Хлябь вязкую мешу,

Кричу, пою, машу,

То шлепаю, то шаркаю –

Как бешеный пляшу:

Сходящий с высоты

На травы, на листы,

Ласкай мне тело жаркое

И жадное, как ты!..

А, начисто побрит,

Какой-то сибарит

С испугом из калиточки

На дикого глядит.

Успеть бы верно мог

Я спрятаться в домок,

Но счастлив, что до ниточки,

До ниточки промок.

1950

19. СЛЕДЫ

И всегда я, всегда готов

После летних ливней косых

Попадать в очертанья следов –

Незнакомых, мягких, босых.

Вся дорога – строфы листа,

Непрочитанные никогда.

Эта грязь молодая – чиста,

Это – лишь земля да вода.

Вот читаю, как брел по ней

Бородач, под хмельком чуть-чуть;

Как ватага шумных парней

К полустанку держала путь;

Как несли полдневный удой

Бабы с выгона в свой колхоз;

Как, свистя, пастух молодой

Волочащийся бич пронес;

Как бежали мальчишки в закут

Под дождем… и – радость земли –

Голосистые девушки тут,

Распевая, из бора шли.

Отпечатались на грязи

Все пять пальчиков – там и здесь,

И следами, вдали, вблизи,

Влажный грунт изузорен весь.

Да: земля – это ткань холста.

В ней есть нить моего следа.

Эта мягкая грязь – чиста:

Это лишь земля да вода.

1936-1950

20. ВО МХУ

В дикой раме –

Окружен соснами,

Вечерами

Вспоен росными,

Дремлет в чаще

(Где тут грань векам?)

Настоящий

Ковер странникам.

Чуть вздыхая,

Теплей воздуха,

Он – сухая

Вода отдыха;

По оврагам

Нежит луч его;

Нет бродягам

Ложа лучшего.

К телу “ляг-ка!”

Он сам просится,

И так мягко

В него броситься:

Чтоб звенела

Тишь прохладная;

Чтобы тело

Всегда жадное,

Тихо-тихо

В нем покоилось…

Вон – лосиха,

То ли в хвое лось

Фыркнул строже…

И вновь – нежная

Бездорожья

Тишь безбрежная.

1950

21

Холодеющий дух с востока,

Вестник мирной ночной поры,

Чередуется с теплым током –

Поздним вздохом дневной жары.

Щедрой ласкою день венчая,

Отнимая свой грузный жар,

В гущу розовую иван-чая

Опускается алый шар.

Эхо, дремлющее в овраге,

Легким шагом не разбужу

И, по пояс в журчащей влаге,

Навлю резвую перехожу.

Плеск ребят вдалеке и пенье:

Речка льющаяся тепла,

Чтоб дробили ее теченье

Крики, смех, голоса, тела;

Чтоб мелькала над гладью черной

Гибко, шумно и горячо

Бронза влажная рук проворных

Иль коричневое плечо.

И, скользя по скатам прибрежным,

Сходит стадо, спеша, мыча,

И склоняются морды нежно

К струям плещущего ключа.

1936

22. ТОВАРИЩ

Никчемных встреч, назойливых расспросов

Я не терплю. О, нет, не оттого,

Что речь свернет на трактор, вспашку, просо.

Но кто поймет бесцельный путь? Кого

Мне убедить, что и в судьбе бродяжьей –

Не меньший труд, чем труд на полосе?

Ведь тут, в России, в путь влекомы все

Других забот нерасторжимой пряжей.

Но как-то раз мальчишка боевой,

Товарищ мой в купанье у Смилижа,

Взглянул в лицо настороженней, ближе,

И, вдруг притихнув, повернул за мной.

Мы молча шли, бесшумно, друг за другом,

Отава луга вся была в росе,

Июльский вечер умолкал над лугом

В своей родной, своей простой красе.

А он молчал, на мой мешок уставясь,

И в легком блеске смелых светлых глаз

Я прочитал томительную зависть –

Стремленье вдаль, братующее нас.

Вода реки с волос смешно и скоро

Сбегала по коричневым вискам…

И за умнейший диспут не отдам

Ту простоту и свежесть разговора.

Благослови, бездомная судьба,

На путь свободный будущего друга!

Веди с порога! Оторви от плуга!

Коснись крылом мужающего лба!

Когда-нибудь на золотом рассвете

Простой мешок ему на плечи кинь,

Пропой ветрами всех твоих пустынь

Бродяжью песнь – сладчайшую на свете!..

…Я уходил, – и дни мои текли,

Уча любить все звуки жизни стройной,

Прислушиваться, как в деревне знойной

Скрипят колодезные журавли,

И как шмели гудят в траве погоста,

Где мальвы желтые и бузина,

Где дремлют те, кто прожил жизнь так просто,

Что только рай хранит их имена.

1937

23

Плывя к закату, перистое облако

Зажглось в луче,

И девять пробил дребезжащий колокол

На каланче.

Уж крик над пристанью – “айда, подтаскивай” –

Над гладью смолк.

Как молоко парное – воздух ласковый,

А пыль – как шелк.

В село вошли рогатые, безрогие,

Бредут, мычат…

Бегут, бегут ребята темноногие,

“Сюда!” – кричат.

Круг стариков гуторит на завалинке

Под сенью верб,

Не замечая, как всплывает маленький

Жемчужный серп.

Несет полынью от степной околицы,

С дворов – скотом,

И уж наверно где-то в хатах молятся,

Но кто? о чем?

1950

24

В белых платочках и в юбках алых

Девушки с ведрами у журавля,

Рокот на гумнах и на сеновалах,

А за околицей – лишь поля.

И прохожу я путем открытым

Через село в ночной окоем,

С сердцем, душою реки омытым,

И просветленный безгрешным днем.

Я оттого и светлел, что волен:

Здесь – сегодня, а завтра – там,

Завтра уйду гречишным полем

С песней другой и к другим местам.

И не пойду я по душным хатам

Вечером звездным ночлег ища:

Вон за лужайкой, над плавным скатом,

Кров необъятный, без стен и ключа.

1936

25. В ТУМАНЕ

Безлюдный закат настиг меня тут,

Чья ж ласка вокруг? Чей зов?

Над морями туманов тихо плывут

Одни верхушки стогов.

В студеном яру родники звенят…

Тропинка вниз повела…

И вот, обволакивает меня

Блаженно сырая мгла.

Ей отвечая, кипит горячей

Странной отрадой кровь,

Как будто душа лугов и ключей

Дарит мне свою любовь.

Благоуханьем дурманят стога,

Кропит меня каждый куст,

На темной коже – как жемчуга

Дыхание чьих-то уст.

И, оберегая нас, благ и нем,

Склоняется мрак к двоим…

Не знаю за что и не слышу – кем,

Лишь чувствую, что любим.

1950

26. НОЧЛЕГ

Туман в ложбинах течет, как пена,

Но ток нагретый я в поле пью:

На жниве колкой – охапка сена,

Ночлег беспечный в родном краю.

Вон там, за поймой, синей, чем море,

Леса простерли свои ковры…

Земля хранит еще, мягко споря,

Накал прощальный дневной жары.

Утихла пыль над пустой дорогой

И гул на гумнах умолк в селе,

И сон струится луной двурогой,

Светясь и зыблясь, к моей земле.

И все туманней в ночных равнинах

Я различаю – стога, лозу,

И путь, пройденный в лесах долинных,

В болотах, в дебрях – вон там, внизу.

За путь бесцельный, за мир блаженный,

За дни, прозрачней хрустальных чаш,

За сумрак лунный, покой бесценный

Благодарю Тебя, Отче наш.

1936

27

Звезда ли вдали? Костер ли?..

У берегов

Уже стихиали простерли

Белый покров.

Беседует только Неруса

Со мной одна,

Шевелит зеленые бусы

Чистого дна.

И льнет к моему изголовью,

Льется, звенит,

Поит непорочною кровью

Корни ракит.

Как плоть – в ее ток несравненный

С жаркой стези,

В эфирные воды вселенной

Дух погрузи.

Ты сам – и прохладные реки,

И мгла берегов…

Забудь о себе – человеке,

Брат богов.

1950

28. ANDANTE

Не поторапливаясь,

ухожу к перевозу

Утренней зарослью у подошвы горы,

Сквозь одурманивающие ароматами лозы,

Брусникою пахнущие

от вседневной жары.

Как ослепительны эти молнии зноя

На покачивающейся

незаметно

воде,

В этом, исполненном света, покое,

В дощатой

поскрипывающей

ладье!

Тихо оглядываешься – и понимаешь

Всю неохватываемость

этих пространств,

Где аир, лилии, медуницы и маеж

Чудесней всех празднований

всех убранств…

О, я расколдованнее

всех свободных и нищих;

Зачем мне сокровища? И что мне года?

Пускай перекатывается по нагретому днищу

Беспечно расплескивающаяся вода,

МОя подошвы мне и загорелые пальцы,

Блики отбрасывая на ресницы и лоб…

О, трижды блаженнейшая

участь скитальца!

Пленительнейшая

из человеческих троп!

1937-1950

–

* Andante – Умеренно, медленно; муз. термин (ит.).

–

29

Моею лодочкою

Река довольна.

Плыви лебедочкою

Быстра, привольна!

Пусть весла брошенные

Тобой не правят;

Лужайки скошенные

Ночлег доставят;

Уж не завидывая

Ничьей свободе,

На дно откидываюсь,

И в небосводе

Тону блаженнейшими

Для глаз и слуха

Наисовершеннейшими

Часами духа.

А копны сложенные –

Всё реже, реже…

Леса нехоженые…

Ни сел, ни мрежей.

Лишь птиц аукающих

Из бора клики…

Да струй баюкающих

Сквозные блики.

1950

30. ПЕРЕД ГЛУХОЮ ДЕРЕВНЕЙ

Вот лесной перерыв:

Скоро церковь и мост…

Вдалеке, из-за круч у реки,

Как упорный призыв

Человеческих гнезд,

– Рам-там-там! – барабанят вальки.

И с бугров, от жилья,

С нагруженным ведром

Сходят бабы к стоячим плотам,

И от груды белья

Серебрится, как гром:

– Рам-там-там! Рам-там-там! Рам-там-там!

Этих стуков канву

За квадратом квадрат

Расшивают шелка-голоса:

Желтый гомон ребят,

Смеха розовый звук,

Песен, синих, как лен, полоса.

У лесничеств каких,

У каких деревень

В этом ласковом русском саду

Для пристанищ людских

В пламенеющий день

С моей лодочки шустрой сойду?

На меже иль в бору

Милый шаг сторожа,

Где найду свой бесценнейший лал?

Приютит ввечеру,

Ум и сердце кружа

Мне дурманами – чей сеновал?..

Пестрый мир не кляни,

Станет сердцу легко,

Будешь мудр полнотой бытия.

Ах, безгневные дни,

Голубое тепло,

Чистых утр золотая струя.

1950

31

Зорькой проснешься – батюшки, где я?

Вся луговина

убелена:

Инеем хрустким,

Запахом вкусным

Прочь из овина

Манит она.

Вскочишь… Который? Ба, уже за шесть!

Утренник знобкий топтать босичком.

Кажется: в травах

Мерзлой отавы

Пятки щекочет

Эльф или гном.

Пятки захлебываются от наслажденья,

Каждое прикосновенье – восторг…

Умники, прочь вы!

В травах и почвах

Утренник новую радость расторг.

И поднимается

жаром и светом

Выше, по телу,

к сердцу, к лицу,

Кто-то, подобный веселым поэтам

И золотистому

бубенцу.

Но не один там: множество! Стаи!

Вьются, хохочут,

входят в меня, –

Это – прелестный

льется, блистает

Рой бестелесный

Осеннего дня.

1955

32

Осень! Свобода!.. Сухого жнивья кругозор,

Осень… Лесов обнажившийся остов…

Тешатся ветры крапивою мокрых погостов

И опаздывают

сроки зорь.

Мерзлой зарей из-под низкого лба деревень

Хмурый огонь промелькнет в притаившихся хатах..

Солнце – Антар леденеет в зловещих закатах

И, бездомный,

отходит день.

Тракторы смолкли. Ни песен, ни звона косы,

Черная, жидкая грязь на бродяжьих дорогах…

Дети играют у теплых домашних порогов,

И, продрогшие,

воют псы.

Родина! Родина! Осень твоя холодна –

Трактом пустынным брести через села без цели

Стынуть под хлопьями ранней октябрьской метели.

Я один,

как и ты одна.

1933

33

Бог ведает, чем совершенны

Блаженные духи снегов,

Но именем странным – Нивенна –

Их мир я означить готов.

К священной игре они склонны,

И краток, быть может, их век,

Но станет земля благовонна,

Когда опускается снег.

Кругом и светло, и бесшумно

От радостной их кутерьмы,

И все, от индейца до гунна,

Любили их близость, как мы.

Страна их прозрачна, нетленна

И к нам благосклонна, как рай.

Нивенна – то имя! Нивенна!

Запомни, – люби, – разгадай.

1955

34. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Вот, бродяжье мое полугодье

Завершается в снежной мгле.

Не вмещает память угодий,

Мной исхоженных на земле.

Дни, когда так чутко встречала

Кожа почву и всякий след –

Это было только начало,

Как влюбленность в 16 лет.

И, привыкнув к прохладе росной,

Знобким заморозкам и льду,

Я и по снегу шляюсь просто,

И толченым стеклом иду.

Не жених в гостях у невесты,

А хозяин в родном гнезде,

Ставлю ногу в любое место,

Потому что мой дом – везде.

Шутки прочь. Об этом твержу я,

Зная прочно: есть правда чувств,

Осужденных нами ошую,

Исключенных из всех искусств.

Но сквозь них, если строй сознанья

Вхож для радости и певуч,

Лад творящегося мирозданья

Будет литься, как звук и луч.

Много призван вместить ты, много,

Прост как голубь и мудр как змий,

Чтоб ложилась твоя дорога

В чистоте и в любви стихий.

И не косной, глухой завесой

Станет зыблющееся вещество,

Но лучистой, звенящей мессой,

Танцем духов у ног Его.

Этот путь незнаком со злобой,

Ни с бесстрастным мечом суда,

Побродяжь! Изведай! Попробуй!

И тогда ты мне скажешь: да.

1935-1950

Трубчевск – Москва – Владимир

ГЛАВА 19

ПЛАВАНЬЕ К НЕБЕСНОМУ КРЕМЛЮ

Поэма должна была начинаться реальным плаваньем по русским рекам –

мимо пристаней, лугов, лесов, тихих деревень и городов с древними

умолкшими церквами. Потом течение поэмы должно было неуловимо сместиться,

полуразрушенные церкви оживали, начинался колокольный звон несуществующих

на Земле колоколов, переходящий в благовест храмов Небесного Кремля.

ГЛАВА 20

СОЛНЕЧНАЯ СИМФОНИЯ

Заключительная Симфония должна была выводить за национальные пределы

во Всечеловеческое Братство, Всемирную Церковь.

ПРИМЕЧАНИЯ

–

Поэтический ансамбль “Русские боги”, как и всё творчество духовидца

и поэта Даниила Андреева (1906-1959) находится в теснейшем единстве с

главным трудом его жизни – “Розой Мира” (в примечаниях – РМ) – книгой,

несущей религиозное и философское знание о трансфизической реальности и о

мировой метаистории, запредельный смысл которой множеством нитей

неразрывно взаимоувязан с видимыми историческими событиями прошлого и

настоящего.

Произведения из поэтического ансамбля ранее были частично включены в

книги Д.Л. Андреева: “Ранью заревою” (Советский писатель. М., 1975: текст

книги грешит многочисленными искажениями и сокращениями, что было вызвано

редактурой того времени); “Русские боги” (Современник. М. 1989).

Поскольку при жизни Д.Л. Андреева его произведения не печатались, первые

их публикации не указываются.

Тексты подготовлены по авторизованной машинописи, хранящейся в архиве

составителя – А.А. Андреевой, и сверены с машинописью, принадлежащей Б.В.

Чукову.

Черновики, написанные во Владимирской тюрьме, хранятся в Русском

Архиве Университета г. Лидс (Великобритания), куда были переданы

составителем в 1983 г.

ВСТУПЛЕНИЕ

ИерархИи – различные категории иноприродных, иноматериальных,

духовных существ. см. РМ.

Вий – в восточнославянской мифологии персонаж, чей смертельный взгляд

скрыт под огромными веками или ресницами. См. также повесть “Вий” (1842)

Н.В. Гоголя.

ГЛАВА 1. СВЯТЫЕ КАМНИ

I. “Привязав мое младенчество…”

Виссон – дорогая белая или пурпурная материя, употреблявшаяся в

Египте, Греции, Риме и др.

Бармы – оплечья, ожерелье на торжественной одежде государей и высших

духовных сановников со священными изображениями на них.

“Петрок Малый” – звонница в Кремле, названная по имени ее строителя.

II. У стен Кремля.

Эпиграф из стихотворения А.А. Блока (1880-1921) “Все это было, было,

было…” (1909).

1. “Ранняя юность. Пятнадцать лет…”

Храм Спасителя – Храм Христа Спасителя; построен в 1837-1883 гг. в

память Отечественной войны 1812 г.; 5 декабря 1931 г. храм был взорван.

Амвон – полукруглое возвышение в церкви перед иконостасом.

Притвор – предхрамие, пристройка, крытая площадка перед входом в

церковь; малый храм.

Стихиры – церковные песни, составленные в честь праздника или

святого.

3. Кремль

Последний Рим… – в послании монаха XVI в. Филофея великому князю

Московскому Василию III говорилось, что Рим пал, Константинополь пал;

Москва – Третий Рим, а Четвертому не бывать.

И Алконост, и Гамаюн, и Сирин… – сказочные райские птицы с

человеческими лицами.

Литургия – “общее дело”, богослужение, за которым совершается

таинство причащения Святых Даров.

III. Василий Блаженный

Храм Покрова “на рву” (Красная площадь), построенный в 1555-1560 гг.

зодчими Бармой и Постником по указанию Ивана Грозного в ознаменование

победы над Казанским ханством.

Вайя – ветвь.

Крин – лилия.

Клир – собрание священно-и церковнослужителей, церковный причт.

Акафист – “неседальное чтение”, особая краткая церковная служба,

прославляющая Христа, Богородицу или святых.

Схима – монашеский чин, требующий выполнения суровых аскетических

правил.

V. Художественному театру

Когда единил всепрощающий Диккенс… – имеется в виду спектакль

“Сверчок на печи” по рассказу Ч. Диккенса (1812-1870).

Пер Гюнт – герой одноименной пьесы Г. Ибсена (1828-1906).

…Смятенным очам разверзал Достоевский… – имеется в виду спектакль

по роману Ф. М. Достоевского (1821-1881) “Бесы”.

…Мертвенно-белым гротеском Андреев… – декорации художника В. Е.

Егорова (1878-1960) к постановке пьесы Л.Н. Андреева (18711919) “Жизнь

человека” были созданы в условной манере: белые контуры на черном

бархате.

Синяя птица – образ недосягаемою счастья из одноименной пьесы М.

Метерлинка (1862-1949).

VI. Библиотека

Лемуры – в римской мифологии вредоносные призраки, тени мертвых,

которые преследуют людей.

Метакультура – см. РМ.

VII. Обсерватория. Туманность Андромеды.

В “Розе Мира” Д. Андреев писал: “Тот же, кто будет созерцать в

рефлектор великую туманность Андромеды, увидит воочию другую галактику,

не знавшую демонических вторжений никогда. Это мир, с начала до конца

восходящий по ступеням возрастающих блаженств.”

По воспоминаниям поэта В. М. Василенко, в юности Даниил Андреев

серьезно интересовался астрономией.

Фомальгаут – наиболее яркая звезда созвездия Южной Рыбы.

Рефрактор – телескоп, в котором изображение получается в итоге

преломления света в объективе, состоящем из одной или нескольких линз.

Цефеиды – звезды с периодичными колебаниями блеска.

Трансмиф – см РМ.

VIII. Концертный зал

Стихотворение посвящено художнику С.Н. Ивашеву-Мусатову (1900-1992).