Текст книги "Не развод, а война (СИ)"

Автор книги: Дана Вишневская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

– Ну, например, если выяснится, что ты скрывал доходы. Или имеешь активы, о которых я не знала.

Лицо Руслана не меняется, но я замечаю, как он крепче сжимает бокал с коньяком.

– О чем ты говоришь?

– Ни о чем конкретном. Просто гипотетически.

– Злата, у тебя есть какая-то конкретная информация или ты просто пытаешься уколоть меня, не имея ничего конкретного?

Вот он и выдал себя. Спокойный тон, но глаза бегают. Нервничает.

– Я просто думаю вслух. Двенадцать лет брака – это много. Мало ли что могло остаться незамеченным.

– Все наши доходы официальные. Налоговая проверяла компанию два года назад – никаких нарушений.

Налоговая... А швейцарские банки налоговая проверяла?

– Конечно, – соглашаюсь я. – Ты же честный бизнесмен.

Руслан допивает коньяк и машет официанту – ещё один.

– Злата, ты согласна на моё предложение или нет?

– Дай подумать до завтра.

– До завтра? Злата, это отличные условия. Любой адвокат скажет – лучше не добьёшься.

– Может быть. Но я все-таки хочу посоветоваться со своим юристом.

Руслан кивает, но я вижу – недоволен. Наверное, рассчитывал, что я сразу соглашусь на его "щедрое" предложение.

– Ладно. До завтра так до завтра.

Доедаем в молчании. Атмосфера тяжелая, будто перед грозой. Руслан пьёт коньяк, я ковыряю салат вилкой. Раньше мы могли часами болтать обо всём на свете. А теперь даже десяти минут не можем просидеть, не поссорившись.

– Как Савелий? – спрашивает Руслан, когда приносят счёт.

– Нормально. Скучает по папе.

– Я хочу забрать его на выходные. В аквапарк съездим.

– Хорошо.

– И Злата... Постарайся при нём не говорить обо мне плохо.

Вот наглец. Сам разрушил семью, а теперь ещё и требования предъявляет.

– А ты постарайся дать мне основания говорить хорошо.

Руслан расплачивается и мы выходим на улицу. Вечер прохладный, дует ветер. Я кутаюсь в пальто и думаю: когда же, наконец, эта пытка закончится?

– Подвезти домой? – спрашивает Руслан.

– Спасибо, на такси доберусь.

Он кивает и садится в машину. Я смотрю, как красные огни исчезают за поворотом, и достаю телефон.

– Тихон Аркадьевич? Это Злата. Он предложил мне деньгами сорок процентов от официального имущества, вместо доли в бизнесе. А как дела с проверкой документов?

– Златочка, с документами всё в порядке. Более того – я нашел ещё два счета. В лихтенштейнском банке. Там ещё пятнадцать миллионов евро лежит.

Пятнадцать миллионов евро... Голова кружится от этих сумм.

– Что делаем дальше?

– А теперь, милая моя, мы можем играть ва-банк. Мне нужно только ваше решение. Я могу хоть завтра подготовить документы с требованием всего имущества. А если он не согласится можем подать заявление в налоговую.

– Тихон Аркадьевич, а если он догадается, откуда у меня информация?

– А что он может сделать? Документы в безопасности, копии у меня. Максимум – поймет, что недооценил свою жену.

– Тогда мне надо подумать и всё взвесить.

Еду домой в такси и чувствую себя странно. С одной стороны, у меня есть козыри для победы в этой войне. С другой – почему-то не радостно. Может, потому что окончательно понимаю: мой брак действительно мёртв.

Мужчина, которого я любила одиннадцать лет, оказался лжецом и вором. Он годами водил меня за нос, тратил деньги на любовниц, а мне рассказывал про трудные времена. И самое страшное – он считал меня дурой, не способной догадаться о его махинациях.

Дома иду сразу в ванную. Включаю горячую воду и сижу в пене, думаю. Завтра я объявлю Руслану ультиматум. Завтра начнётся настоящее побоище.

А пока нужно позвонить родителям и предупредить, что Савелий останется у них ещё на ночь. Потому что завтра, когда его отец узнает правду, в этом доме будет происходить такое, что ребёнок видеть не должен.

На этот раз я не намерена отступать – война будет без правил, а я сыграю так, чтобы он запомнил каждую свою ошибку.

Глава 13: Я знаю твои секреты

Секретарша Тамара вскакивает со своего места, когда я врываюсь в приёмную. Её накрашенные губы раскрываются в попытке что-то сказать, но я проношусь мимо неё как торнадо. Папка с документами в моих руках – моя граната, и я готова её взорвать.

– Злата Владиславовна, подождите, у Руслана Дмитриевича совещание...

Чёрта с два. Двенадцать лет я ждала. Хватит.

Распахиваю дверь кабинета и замираю на пороге. Руслан сидит за своим массивным дубовым столом – царь и бог строительной империи. Вокруг стола пять мужиков в дорогих костюмах склонились над чертежами. Деловая атмосфера, серьёзные лица, миллионные сделки.

Сейчас я всё это разрушу.

– Господа, совещание окончено, – говорю я холодным голосом, не сводя глаз с мужа.

Партнёры поднимают головы, смотрят на меня с недоумением, потом переводят взгляд на Руслана. Тот медленно встаёт из-за стола, и в его карих глазах я читаю смесь раздражения и тревоги.

– Злата, что ты здесь делаешь? – голос натянутый, как струна.

– Заканчивайте, – повторяю я партнёрам, не отвечая мужу. – У меня к нему личный разговор.

Мужики начинают собирать бумаги, бормочут что-то о переносе встречи. Один из них – седоватый, с пузом, – пытается возразить:

– Злата Владиславовна, но у нас важные вопросы по объекту...

– Важнее этого ничего нет, – обрываю я его.

Руслан машет рукой партнёрам:

– Олег Петрович, перенесём на завтра. Я вам перезвоню.

Когда дверь за последним из них закрывается, воздух в кабинете становится электрическим. Руслан подходит ближе, его лицо потемнело.

– Как ты смела ворваться...

Я швыряю папку на его стол. Документы рассыпаются по дорогой глянцевой поверхности, как карты в руках шулера. Некоторые листы падают на пол.

– Зарубежные счета в Швейцарии, Германии, Лихтенштейне, – перечисляю я, тыкая пальцем в бумаги. – Подставные фирмы, фиктивные договоры. Ты вывел из России больше пятидесяти миллионов долларов, Руслан. Интересно, что скажет налоговая?

Руслан замирает. Его лицо становится мертвенно-бледным, будто он увидел призрак. Он медленно обходит стол и приближается ко мне. В его глазах впервые за всё время нашей войны я вижу не гнев и не презрение – я вижу страх. Настоящий, животный страх человека, которого поймали с поличным.

– Где ты это взяла? – хрипло спрашивает он.

Мне хочется рассмеяться ему в лицо. Вот он каков, мой непобедимый муж! Готов раздавить меня в борьбе за имущество, а сам дрожит как загнанный зверь.

– В нашем доме. В подвале, который ты считал своим личным сейфом, – торжествующе улыбаюсь я.

Боже, как же мне нравится эта игра! Впервые за месяцы нашей войны я чувствую, что держу в руках козырные карты.

– Двенадцать лет брака, а я не знала, что живу с преступником.

– Злата, ты не понимаешь...

– Что именно я не понимаю? – перебиваю его я. – То, что мой муж – обычный жулик? Или то, что он прятал от меня миллионы, пока я считала каждую копейку на продукты?

Он делает ещё шаг ко мне, и я вижу, как его руки слегка дрожат. Руслан пытается взять себя в руки, но не может. Слишком много поставлено на карту.

– Что ты хочешь? – тихо спрашивает он.

Вот и всё. Никаких угроз, никакого высокомерия. Только прямой вопрос. Значит, документы действительно серьёзные, раз он так струхнул.

– Объяснений. Правды. И справедливого раздела имущества без твоих попыток меня обмануть.

Руслан падает в кресло и закрывает лицо руками. Впервые за всё время нашего конфликта он выглядит сломленным, побеждённым. И мне становится не по себе. Я готовилась к очередной битве, а он просто сдался.

Мозги начинают лихорадочно работать. С одной стороны, я выиграла. С другой – что-то здесь не так. Руслан не из тех, кто легко сдаётся. Значит, дело серьёзнее, чем я думала.

– Ты не понимаешь, в каком мире я работаю, – говорит он сквозь пальцы, и голос его звучит устало, почти отрешённо. – Там нет места честности и законности. Выживает только тот, кто умеет играть по неписаным правилам.

– А я не понимала, что выходила замуж за мафиози, – отвечаю я, и в груди всё сжимается.

Господи, неужели всё так плохо? Неужели мой Руслан, отец моего сына, действительно... Нет, я не хочу в это верить. Не могу.

– Я не мафиози, – тихо говорит он, опуская руки. – Я обычный бизнесмен, который хочет выжить в этой стране.

– Обычный? – смеюсь я, но смех получается истерическим. – Обычные люди не прячут миллионы на зарубежных счетах!

– Обычные люди не строят дома за тридцать с лишним миллионов, не покупают жёнам художественные студии и не отправляют детей в частные школы за миллион в год, – огрызается он.

Точно в цель. Я хожу в дорогой одежде, езжу на дорогой машине, живу в роскошном доме – и всё это на его деньги. На эти самые грязные деньги, против которых я сейчас так красиво негодую.

– Ты мог бы мне сказать, – шепчу я. – Я твоя жена. Была твоей женой.

– И что бы изменилось? – он встаёт и подходит к окну. – Ты бы стала любить меня меньше? Или больше?

Я молчу, потому что не знаю ответа. Честно говоря, не знаю, как бы я отреагировала, узнай я обо всём этом раньше. Ушла бы от него? Или закрыла бы глаза ради комфортной жизни?

– Видишь, – говорит Руслан, не оборачиваясь. – Ты и сама не знаешь.

– Но я имела право знать! – взрываюсь я. – Это моя жизнь тоже! Это жизнь нашего сына!

– Именно поэтому я и молчал, – оборачивается он. – Чтобы защитить вас.

– От чего? От правды?

– От последствий.

Я не понимаю, о чём он говорит, и это бесит меня ещё больше. Всё время нашего брака я чувствовала, что он что-то от меня скрывает, но думала – может, любовница, может, проблемы на работе. А тут оказывается целая вторая жизнь, о которой я ни сном ни духом.

– Какие ещё последствия, Руслан? Говори прямо!

Он подходит ко мне вплотную, и я чувствую запах его парфюма, смешанный с чем-то ещё – страхом? Или усталостью?

– Есть люди, которые очень не хотят, чтобы эти документы всплыли, – говорит он тихо. – Понимаешь?

Холодок пробегает по спине. Я начинаю понимать, что влипла во что-то серьёзное. Но остановиться уже не могу. Слишком далеко зашла.

– Ты меня пугаешь? – спрашиваю я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– Я пытаюсь объяснить, почему не говорил тебе правду.

– А может, именно поэтому ты хочешь развод? – выпаливаю я, и слова сами вырываются из груди. – Боишься, что я узнаю слишком много?

Руслан замирает. На его лице промелькнула какая-то эмоция – то ли удивление, то ли что-то ещё. Он молчит так долго, что я начинаю нервничать. Молчание давит на меня, заставляя сердце колотиться ещё сильнее. А потом он медленно качает головой.

– Нет, Злата. Развод не из-за этого.

– А из-за чего тогда? – я делаю шаг к нему, сжав кулаки. – Из-за твоей молоденькой архитекторши?

Его лицо каменеет, и я знаю – попала в яблочко.

– Зачем ты это всё время мусолишь? Я же тебе уже все рассказал…

– А ты думаешь, я дура конченная? – смеюсь я, но смех получается злой, истерический, как карканье вороны. – Детектив, был дорогой. Хороших денег, между прочим, стоил. Твоих денег на минуточку.

Он отворачивается к окну, и я вижу, как напрягаются мышцы на его челюсти. Сука, как же он меня бесит! Даже сейчас, когда пойман с поличным, пытается из себя благородного изображать.

– Злата...

– Заткнись! – взвизгиваю я, и весь мой самоконтроль летит к чертям собачьим. – Просто заткни свою поганую пасть! Ты трахал её, пока я готовила тебе эти треклятые борщи! Ты целовал её, пока я помогала сыну с домашкой! Ты шептал ей на ухо всякую хрень, пока я ждала тебя дома как дура!

– Да, я спал с ней! – взрывается он, резко поворачиваясь ко мне, и в его глазах вспыхивает что-то дикое. – Да, я её целовал! И знаешь что? Мне не стыдно! Понимаешь? Не стыдно!

Пощёчина. Словесная пощёчина, от которой у меня звенит в ушах, а сердце проваливается куда-то в пятки.

– Не стыдно, – повторяю я шёпотом, и голос дрожит.

– Нет, блин, не стыдно! – рявкает он, и я вижу, как его лицо искажается от злости. – Потому что с тобой я уже давно мёртв! Мы оба мертвы, Злата! Наш брак – это гнилой труп, который мы таскаем за собой из ложного приличия!

– Говори за себя, урод! – шиплю я, и чувствую, как слёзы жгут глаза. – Я была живая! Я любила тебя, мудак!

– Была! – кивает он, и его голос становится ещё жёстче. – Ключевое слово – была! А потом что? А потом ты стала просто исполнять роль идеальной жены. Дом, ребёнок, твоя драгоценная студия – и всё! А я? А я для тебя кто? Банкомат ходячий?

– Ты сукин сын! – взвизгиваю я и хватаю со стола тяжёлую хрустальную пепельницу. – Я тебе сейчас мозги вышибу!

Он ловит мою руку на лету, пальцы впиваются в запястье так, что мне больно.

– Спокойно, – говорит он жёстко, зубы стиснуты. – Здесь офис, а не твоя кухня.

– А мне насрать на твой офис! – дёргаюсь я, пытаясь вырваться, но он держит железной хваткой. – Отпусти, сволочь!

– Только если пообещаешь не крушить мебель.

– Обещаю разнести к чертям весь твой проклятый офис, если сейчас же не отпустишь!

– Ты психопатка, – бормочет он, но отпускает.

Я отшатываюсь от него, и пепельница выскальзывает из рук, падает на пол и разбивается на тысячу осколков. Звон хрусталя – как последний аккорд нашей семейной симфонии.

– Вот так! – говорит Руслан, глядя на осколки и качая головой. – Вот именно так с тобой всегда! Либо всё разнести, либо ничего! Никаких полутонов!

– А с твоей шлюхой по-другому? – ядовито спрашиваю я, вытирая слёзы тыльной стороной ладони. – Она, небось, такая понимающая, да? Такая терпеливая?

– С Виолеттой легко, – отвечает он, и каждое слово как пуля в сердце. – Она не устраивает истерик по любому поводу. Не требует отчёта за каждую минуту. Не контролирует каждый мой чёртов шаг!

– Потому что ей плевать на тебя, кретин! – кричу я, размахивая руками. – Она хочет твои деньги, а не тебя! Твои грязные денежки!

– Может быть и так, – пожимает он плечами с какой-то отвратительной холодностью. – Но с ней я чувствую себя мужчиной, а не кошельком на ножках с функцией осеменения.

Сука! Как же он умеет больно бить! Прямо в самое сердце, в самую больную точку.

– Ах ты мразь! – шиплю я. – Значит, я просто жила с кошельком? А кто, мать твою, двенадцать лет твои носки стирал? Кто рожал твоего сына? Кто...

– Кто тратил мои деньги на свои хотелки? – перебивает он. – Кто устраивал истерики, когда я задерживался на работе? Кто превратил мою жизнь в ад?

– Я превратила? Я?! – У меня голос срывается от возмущения. – Да я из кожи вон лезла, чтобы быть идеальной женой!

– Идеальной? – он смеётся, и этот смех хуже любого мата. – Идеальной для кого? Для соседок? Для твоих подружек из студии?

– Для тебя, дебил! – ору я. – Для тебя старалась!

– Не ври себе, Злата. Ты старалась для своего эго. Чтобы все видели, какая ты замечательная жена и мать.

Мне уже хочется убить его. Прямо здесь, в его дурацком офисе, взять осколок пепельницы и перерезать глотку. Но вместо этого я глубоко вдыхаю, пытаясь взять себя в руки.

– Хорошо, – говорю я, и голос становится холодным как лёд. – Раз уж мы выяснили, что друг друга ненавидим, давай договариваться о том, как нас развести.

– О чём? – в его голосе появляется настороженность.

– Об условиях твоей капитуляции, мудило.

Он смотрит на меня с интересом, и я вижу, как в его глазах загорается что-то похожее на уважение.

– И каковы твои условия, генерал?

Я поднимаю с пола один из документов и машу им перед его носом.

– Пятьдесят процентов всего. Дом, бизнес, счета. Всего, что у нас есть, Руслан.

– Ты совсем башкой брякнулась, – он качает головой. – Пятьдесят процентов моего бизнеса? Которым я занимался до нашего брака?

– А ты совсем охренел? – огрызаюсь я. – Кто тебе документы подписывал? Кто на встречи с клиентами ездил? Кто...

– Ты на встречи ездила? – перебивает он с издёвкой. – Когда это было?

– Да хотя бы когда мы с Петровыми договор заключали! Я там была, между прочим!

– Ты там была как моя жена, а не как деловой партнёр.

– А по закону я твой деловой партнёр! – кричу я. – Половина всего, что нажито в браке, моё!

– Ну, так подавай в суд, – он скрещивает руки на груди. – Посмотрим, что скажет судья.

– А может, я сначала в налоговую схожу? – ласково интересуюсь я. – Или в прокуратуру? Думаешь, им не будет интересно узнать про твои швейцарские счета?

Его лицо мгновенно бледнеет.

– Ты не посмеешь.

– Ещё как посмею, сука! – шиплю я. – Ты меня недооцениваешь, дорогой. Я могу быть очень злопамятной стервой.

Он молчит, и я вижу, как в его голове лихорадочно работает калькулятор. Просчитывает риски, ищет выходы, пытается понять, блефую я или нет.

– Сорок процентов, – говорит он, наконец.

– Теперь пятьдесят.

– Сорок пять, и это окончательно.

– Пятьдесят, или я прямо сейчас иду к журналистам, – я достаю телефон и демонстративно начинаю набирать номер. – У меня тут есть контакт одного очень хорошего репортёра...

– Стой! – он хватает меня за руку. – Хорошо. Пятьдесят. Но есть условие.

– Какое?

– Ты подписываешь соглашение о неразглашении. Навсегда. Никому и никогда ни слова о том, что видела в этих документах.

Я думаю секунду. С одной стороны, это разумно. С другой – а вдруг ещё понадобится прижать его к стенке?

– Согласна, – киваю я. – Но тогда и ты подписываешь отказ от всех претензий ко мне и к моей студии. И никаких попыток отобрать у меня родительские права.

– Сделано.

Мы смотрим друг на друга, и я понимаю – всё. Конец игры. Наш брак официально мёртв. Мы только что поделили труп наших отношений как два стервятника над падалью.

– Ещё одно, – добавляю я. – Алименты на Савелия. Восемьсот тысяч в месяц.

– Охренела совсем? Пятьсот.

– Шестьсот пятьдесят, и это не обсуждается.

– Договорились, – он кивает устало.

И тут меня накрывает волной какой-то странной пустоты. Я выиграла. Выиграла эту проклятую войну, получила всё, что хотела – деньги, дом, студию, алименты. Но почему же мне так хочется плакать?

– Знаешь что, Руслан? – говорю я тихо, и голос дрожит от сдерживаемых слёз.

– Что?

– Иди ты в баню со своей архитекторшей.

– И ты иди в баню со своими документами, – отвечает он так же тихо.

Мы стоим и смотрим друг на друга. Двое людей, которые когда-то любили друг друга, а теперь ненавидят с такой силой, что воздух между нами искрит.

– А может, именно поэтому ты хочешь развод? – шепчу я, и голос мой дрожит от боли и ярости. – Боишься, что я узнаю слишком много?

Он смотрит на меня долго, очень долго. И в его глазах я вижу что-то, что заставляет моё сердце сжаться от непонятного страха.

– Может быть, – говорит он тихо, и в его голосе звучит такая усталость, будто он прожил сто лет. – А может, я просто устал бояться, что однажды ты узнаешь, кто я на самом деле.

Руслан смотрит на меня с такой болью, что я невольно отворачиваюсь. Его голос дрожит: "Ты думаешь, я не хотел быть другим?" Я молчу, сжимая в руках документы. Внутри – странная смесь триумфа и тоски. Почему мне так хочется плакать? Ведь я выиграла. Так почему же победа ощущается как поражение?

Глава 14: Твоя сестра на моей стороне

Утро после вчерашнего скандала с документами встречает меня телефонным звонком. На экране высвечивается имя Милославы Громовой-Ратмирской. Сестра Руслана. Та самая элегантная дамочка с седыми волосами и манерами английской королевы, которая всегда смотрела на меня как на недостойную выскочку, посмевшую залезть в их благородное семейство.

– Злата, нам нужно встретиться, – говорит она без предисловий. Голос у неё странный, какой-то напряжённый.

Я сижу на кухне в старом халате, мешаю остывающий кофе и пытаюсь привести в порядок мысли после вчерашнего цирка в офисе её братца. Руслан поехал на свою квартиру. Хотя чёрт его знает, где он провёл ночь. Может, у своей молоденькой архитекторши.

– Зачем? – спрашиваю я осторожно. – Милослава, я сегодня ещё не в форме, чтобы встречаться для душевных бесед.

– Потому что твой муж – полный мудак, – выдаёт она таким тоном, будто обсуждает погоду. – И я намерена это исправить.

Кофе проливается на стол. Я хватаю салфетку, вытираю лужу и пытаюсь понять, что происходит.

– Прости, что?

– Ты меня прекрасно расслышала. Кафе "Времена года" в центре через час. Не опаздывай.

Она отключается, а я сижу и пялюсь на телефон. В голове полная каша. Милослава Громова-Ратмирская, искусствовед с манерами герцогини, только что назвала своего любимого братца мудаком. И приглашает меня на встречу.

Господи, что ещё за цирк? Хотя, она иногда в карман за словом не лезет.

Через час я сижу в уютном кафе напротив женщины, которая выглядит как идеал строгой элегантности. Серый кашемировый костюм, жемчужные серьги, безупречная причёска. И глаза, полные такой ярости, что мне становится не по себе.

– Я размышляла над вашими выкрутасами, – начинает она, размешивая сахар в чашке. – Твоя манера истерить производит фурор.

– Милослава, если ты пришла читать мне мораль...

– Заткнись, – обрывает она меня так спокойно, будто просит передать соль. – Я пришла извиниться.

Я моргаю. Потом ещё раз. Мозг явно даёт сбой.

– За что?

– За то, что мой братец ведёт себя как последняя свинья. За то, что я долгое время просто наблюдала за вашими битвами. И за то, что не остановила его раньше.

Она делает глоток кофе, а я продолжаю таращиться на неё как на привидение. Милослава, конечно, не всегда была на стороне Руслана. Но сестра есть сестра. И я её где-то понимала

– Ты серьёзно?

– Более чем. – Она ставит чашку на блюдце с лёгким звоном. – Публично унизить жену в день годовщины свадьбы, выгонять её из дома, отнять студию... это даже для Руслана слишком.

– А раньше было нормально? – не выдерживаю я. – Когда он игнорировал меня месяцами, когда общался со мной как с прислугой, когда...

– Нет, – перебивает она. – Не было нормально. Просто я... Боже мой, как же я ошибалась.

Милослава достаёт из сумочки платок и промакивает глаза. Господи, неужели она плачет? Железная леди семьи Громовых?

– Он звонил мне вчера вечером, – продолжает она. – После вашего разговора в офисе. Рассказал про документы, про твои угрозы. И знаешь, что меня поразило?

– Что?

– Он гордился собой. Руслан был горд тем, что довёл тебя до такого состояния. "Видела бы ты её лицо, Мила, – говорил он. – Она думала, что раздавит меня, но я её переплюнул".

Внутри всё сжимается в тугой комок. Вчера, когда я стояла в его кабинете с этими треклятыми документами, мне казалось, что между нами что-то происходит. Что он хотя бы на секунду почувствовал... А он просто играл. Как всегда.

– Сука, – шепчу я, и Милослава кивает.

– Именно. И в этот момент я поняла, что он превратился в копию нашего отца.

– Вашего отца?

Милослава откидывается на спинку стула, и на её лице появляется выражение, которого я никогда раньше не видела. Усталость. Боль. Что-то очень старое и глубокое.

– Дмитрий Егорович Громов был тираном, Злата. Красивым, успешным, обаятельным тираном, которого все боготворили. Но дома он был особенным монстром.

Я молчу, не решаясь даже дышать. Никто и никогда не рассказывал мне семейных тайн. Для всех Дмитрий Егорович был эталоном отца и мужа.

– Он подавлял любые проявления слабости, – продолжает Милослава. – Если Руслан плакал, его наказывали. Если я показывала эмоции, меня запирали в комнате до тех пор, пока я не научусь "держать себя в руках". Он говорил: "Громовы не плачут. Громовы берут и делают".

– Господи...

– Помню, как Руслан в восемь лет пришёл домой с разбитым носом. Мальчишки во дворе его избили. А отец вместо того, чтобы пожалеть, устроил ему порку. "Настоящий мужчина не позволяет себя бить", – сказал он. И заставил Руслана ходить к этим мальчишкам каждый день, пока тот не научился драться.

Кофе в моей чашке давно остыл, а я сижу и пытаюсь представить Руслана маленьким мальчиком. Испуганным, избитым, одиноким.

– В четырнадцать лет Руслан влюбился в одноклассницу, – рассказывает Милослава. – Писал ей стихи, носил цветы. Типичная подростковая влюблённость. Отец узнал и устроил скандал. "Мужчины не пишут стихов, не носят цветов и не размазывают сопли по поводу девчонок". Руслан больше никогда не писал стихов.

– Но он же был ребёнком...

– Дмитрий Егорович не признавал детства. С пяти лет Руслан должен был быть "маленьким мужчиной". Никаких игрушек, никаких слёз, никаких "слабостей". Только дисциплина, только результат, только сила.

Милослава замолкает, а я сижу и пытаюсь переварить услышанное. Получается, что мой муж... что Руслан...

– Он боится близости, – говорит Милослава тихо. – Как только отношения становятся слишком серьёзными, слишком глубокими, он начинает паниковать. Потому что близость означает уязвимость. А уязвимость в нашей семье приравнивалась к слабости.

– Но почему так жестоко? – Голос у меня охрипший. – Можно было просто поговорить, объяснить...

– Он не умеет. Отец отбил эту способность в раннем детстве. Руслан усвоил: если что-то угрожает твоему спокойствию, уничтожь это первым. Не объясняй, не разбирайся – просто устрани угрозу.

Я вспоминаю, как Руслан реагировал на мои попытки серьёзно поговорить. Как он уходил от разговоров о чувствах, как злился, когда я плакала. Как вообще... как он всегда решал проблемы силой.

– А что с тобой? – спрашиваю я. – Ты же тоже росла в этой семье.

Милослава горько улыбается.

– Со мной было проще. Я девочка. От девочки не требовали быть сильно железной. Достаточно было быть послушной и тихой. Руслану досталось больше. Он же наследник, будущий глава семьи.

– И ты все эти годы молчала?

– Я думала, что он изменится. Что любовь к тебе, семья, отцовство... Я надеялась, что с тобой он научится быть другим.

– А когда поняла, что не научился?

Милослава смотрит мне в глаза, и в её взгляде столько боли, что мне становится не по себе.

– Вчера. Когда он с таким удовольствием рассказывал, как тебя "поставил на место". Я увидела в нём отца. Того самого монстра, который ломал нас с детства.

Мы молчим. Официант подходит, спрашивает, не нужно ли ещё кофе. Милослава машет рукой – не надо. А я не могу пить, меня подташнивает от этого разговора.

– Что ты хочешь от меня? – спрашиваю я, наконец.

– Ничего, – отвечает она. – Просто хочу, чтобы ты знала правду. Чтобы понимала: то, что он с тобой делает – это не твоя вина. Это результат того, что с ним делали годами.

– Но это не оправдывает его, правда?

– Нет, – твёрдо говорит Милослава. – Не оправдывает. В какой-то момент каждый взрослый человек сам отвечает за свои поступки. Руслан мог обратиться к психологу, мог работать над собой, мог... Но он выбрал другой путь.

– Путь отца.

– Именно.

Я откидываюсь на спинку стула и закрываю глаза. В голове крутится калейдоскоп воспоминаний. Руслан, который никогда не извинялся первым. Руслан, который решал любые проблемы через силу и давление. Руслан, который...

– Он меня любил? – спрашиваю я вдруг. – Хоть когда-нибудь?

Милослава долго молчит.

– Не знаю, – говорит она, наконец. – Он не умеет любить. Его этому не научили. Но я думаю... я думаю, ты была единственной, с кем он хотя бы пытался.

Слёзы подступают к горлу, но я их сдерживаю. Не буду плакать. Не здесь, не сейчас.

– А Савелий? – шепчу я. – Он же отец...

– Руслан любит сына по-своему. Но видишь, как он пытается его воспитывать? Никаких эмоций, только достижения. "Мужчины не плачут, сынок. Мужчины решают проблемы". Тот же паттерн, Злата. Он ломает Савелия точно так же, как сломали его.

Внутри всё переворачивается. Мой мальчик... Мой чувствительный, нежный Савелий, которого отец пытается превратить в бесчувственную машину по достижению целей.

– Я не позволю, – говорю я сквозь зубы.

– Именно поэтому я здесь, – кивает Милослава. – Ты единственная, кто может это остановить. Ты единственная, кто готов с ним воевать.

– Воевать, – повторяю я горько. – Хорошее слово. Но что толку воевать с человеком, который сам себя сломал?

– Толк в том, что у тебя есть сын. И есть право на справедливость.

Милослава наклоняется ко мне через стол, её глаза горят.

– Руслан думает, что всё-таки может тебя раздавить, потому что всю жизнь так делал. Но ты не сдаёшься. И это его бесит, потому что ты не вписываешься в его картину мира.

– Его картину мира, где женщина должна молчать и подчиняться?

– Именно. Отец учил его, что мужчина – хозяин, а все остальные – подчинённые. Ты первая, кто осмелился ему сопротивляться. И он не знает, как с этим быть.

Я отхлёбываю остывший кофе и пытаюсь переварить услышанное. Получается, весь этот ужас, вся эта жестокость – результат того, что Руслана в детстве превратили в эмоционального калеку.

– Знаешь, что самое поганое? – говорю я. – Мне его жалко. Я сижу здесь, выслушиваю эти истории про несчастное детство, и мне становится жалко мужчину, который превратил мою жизнь в ад.

– Это нормально, – мягко говорит Милослава. – Ты любила его. Часть тебя до сих пор любит.

– Любила, – поправляю я. – Но за короткое время любовь можно убить. Руслан мне это доказал.

– А жалость?

– Жалость – это не любовь. И жалость не отменяет того, что он со мной делает.

Милослава кивает.

– Умница. Именно это я и хотела услышать.

– То есть ты меня тестировала?

– Проверяла, не сломаешься ли ты от жалости к нему. Многие женщины ломаются. "Ах, у него несчастное детство, ах, его не так воспитали". И терпят дальше, надеясь его "исцелить".

– А я?

– А ты другая. У тебя есть стержень. И именно поэтому Руслан так яростно пытается тебя сломать.

Официант приносит счёт. Милослава достаёт кошелёк, но я останавливаю её.

– Позволь мне.

– Как хочешь.

Расплачиваемся, выходим на улицу. Моросит мелкий дождь, воздух пахнет осенью и мокрой листвой.

– Милослава, – говорю я, – а почему ты мне это рассказала? Ведь это семейные тайны.

Она останавливается и поворачивается ко мне.

– Потому что я устала молчать. Устала покрывать братца, устала делать вид, что в нашей семье всё прекрасно. И потому что... потому что не хочу, чтобы Савелий прошёл через то же самое.

– Ты думаешь, Руслан способен измениться?

Милослава долго молчит, глядя на мокрый асфальт.

– Не знаю, – говорит она честно. – В сорок лет менять себя очень сложно. Особенно когда ты всю жизнь жил по одним правилам.

– Но шанс то есть?

– Теоретически. Но для этого ему нужно сначала признать, что он болен. А это самое сложное. Руслан считает, что с ним всё в порядке, а проблема в окружающих.

Мы стоим под дождём, и я думаю обо всём услышанном. Внутри что-то меняется. Не то чтобы я простила Руслана – нет. Но теперь я понимаю, откуда в нём столько жестокости.

– Что дальше? – спрашиваю я.

– Дальше ты делаешь то, что считаешь нужным, – отвечает Милослава. – Но знаешь правду. А правда... правда даёт силы.

– Ты будешь на моей стороне?

– Если это означает, что Савелий не вырастет копией своего отца – то да, буду.

Она садится в такси и уезжает, а я стою под дождём и думаю. Руслан – сломанный человек. Его сломали в детстве, превратили в эмоционального калеку, который не умеет любить и выражать чувства по-человечески.