Текст книги "Не развод, а война (СИ)"

Автор книги: Дана Вишневская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Может, мы оба можем. Но почему же тогда надежда пугает меня сильнее ненависти?

Глава 25: Тогда почему ты бросаешь меня?

– Тогда почему ты бросаешь меня? – голос срывается на последних словах, и я чувствую, как внутри всё сжимается в болезненный комок. – Если любишь, то почему унижаешь? Почему причиняешь боль?

Руслан поворачивается спиной ко мне и подходит к окну. За стеклом – серое, промозглое небо, которое никого не радует. Крупные капли дождя стучат по подоконнику, словно мои слёзы, которые я всё ещё сдерживаю. Часы на кухне показывают одиннадцать утра, но свет такой, будто солнце забыло встать.

– Видимо, потому что я действительно не умею любить правильно, – говорит он тихо, не оборачиваясь. – Всю жизнь меня учили, что мужчина должен быть сильным, контролировать ситуацию, не показывать слабость. А любовь – это сплошная слабость.

– Любовь – это сила, – возражаю я, и мой голос дрожит от напряжения. – Сила, которая помогает преодолевать трудности, а не убегать от них.

Он оборачивается, и я вижу в его глазах ту боль, которую он так старательно прячет.

– Для тебя, может быть. А для меня это западня. Когда я люблю, я становлюсь зависимым. Начинаю бояться потерять. И этот страх сводит меня с ума.

Господи, неужели я все эти двенадцать лет была рядом с человеком, которого совсем не знала? Неужели он всё это время страдал, а я даже не замечала?

– Но мы же были счастливы, – шепчу я, пытаясь найти хоть какую-то зацепку в этом хаосе. – Первые годы брака, когда Савелий был маленький. Разве ты не помнишь?

Руслан закрывает глаза и проводит рукой по лицу. Я вижу, как напрягаются мышцы на его шее.

– Помню, – кивает он. – И помню, как этому счастью пришёл конец. Как мы стали чужими людьми, живущими под одной крышей. Как ты стала смотреть на меня с разочарованием.

– Я никогда не разочаровывалась в тебе! – выкрикиваю я, и мой голос звучит так резко, что мы оба вздрагиваем.

– Разочаровывалась, – говорит он с горькой уверенностью. – Я видел это в твоих глазах. Ты ждала от меня большего – больше внимания, больше понимания, больше тепла. А я мог дать только деньги и защиту.

Мне хочется кричать, что это не так, что я любила его таким, какой он есть. Но где-то глубоко внутри я понимаю – он прав. Я действительно ждала. Ждала слов, которых он не говорил. Ждала объятий, которых он не давал. Ждала той близости, которую он боялся показать.

– Ты дурак, – говорю я, и голос у меня срывается. – Полный дурак. Я ждала не больше денег или подарков. Я ждала тебя. Настоящего. Живого. А не этого каменного идола, которого ты из себя строишь.

Он поворачивается ко мне, и на его лице появляется что-то похожее на удивление.

– Что ты имеешь в виду?

Я встаю со стула так резко, что он скрипит по полу.

– Я имею в виду, что ты боишься быть человеком! Боишься показать, что тебе тоже больно, что ты тоже можешь ошибаться, что ты не железный! – голос становится всё громче, и я понимаю, что больше не могу сдерживаться. – Я влюбилась в парня, который мог смеяться до слез над глупым фильмом, который плакал, когда умерла моя кошка, который не стеснялся признаться, что боится темноты! А ты превратился в какого-то робота!

Руслан молчит, и я вижу, как работают мышцы на его челюсти. Дождь за окном усиливается, и теперь он барабанит по стеклу как пулеметная очередь.

– Может, потому что этот парень был слабаком? – наконец говорит он, и в голосе звучит злость. – Может, потому что мне надоело быть слабым?

– Ты не был слабым! – кричу я. – Ты был живым! Ты был настоящим!

– Настоящим неудачником, который не мог обеспечить семью, – огрызается он. – Который работал по шестнадцать часов в сутки и всё равно еле сводил концы с концами.

Я смотрю на него и вдруг понимаю. Понимаю, когда всё изменилось. Когда мой Руслан – живой, эмоциональный, способный на нежность – начал превращаться в этого холодного бизнесмена.

– Это началось после смерти твоего отца, – говорю я тихо. – Когда ты получил компанию в наследство.

Его лицо каменеет.

– Не лезь туда, где не понимаешь.

– Понимаю! – почти кричу я. – Понимаю лучше, чем ты думаешь! Ты решил, что должен стать таким же, как он. Жёстким, бесчувственным, успешным любой ценой.

– Заткнись, – шипит он, и я вижу, что попала в его самую больную точку.

– Не заткнусь! Двенадцать лет я молчала, а теперь не заткнусь! – голос срывается в крик. – Ты думал, что я хочу деньги? Подарки? Статус? Да пошли они все к черту! Я хотела мужа! Живого человека рядом с собой, а не этого... этого...

– Кого? – он делает шаг ко мне, и я вижу, что его глаза горят. – Скажи, кого?

– Монстра, – выдыхаю я. – Ты превратился в монстра, который пожирает всех вокруг, включая собственную семью.

Тишина повисает между нами, такая тяжелая, что кажется, можно её потрогать руками. Руслан стоит и смотрит на меня, а я вижу, как что-то ломается у него внутри.

– Может, ты права, – говорит он, наконец, и голос звучит как-то странно – почти беспомощно. – Может, я действительно монстр.

Внезапно вся моя злость куда-то исчезает. Я вижу перед собой не того самоуверенного бизнесмена, который заявил мне о разводе в годовщину свадьбы. Я вижу растерянного мужчину, который сам не понимает, как дошёл до такой жизни.

– Руслан, – говорю я мягче, – ты не монстр. Ты просто... потерялся.

Он смотрит на меня так, словно видит впервые.

– Потерялся?

– Да. Где-то между тем парнем, которого я полюбила, и тем мужчиной, которым ты решил стать. Ты потерял себя настоящего.

Мы стоим и смотрим друг на друга, и я чувствую, как что-то меняется в воздухе между нами. Словно после грозы, когда тучи расходятся и появляется солнце.

– Я боюсь, Злата, – вдруг говорит он, и в его голосе звучит такая боль, что у меня сжимается сердце. – Боюсь быть слабым. Боюсь, что если покажу, что мне нужна помощь, то всё рухнет.

– Что рухнет? – спрашиваю я тихо.

– Всё. Бизнес. Семья. Твоё уважение.

Господи, неужели он и правда, так думает? Неужели все эти годы он верил, что я люблю его только за силу и успех?

– Дурак ты, – говорю я, и слёзы, наконец, прорываются наружу. – Полный дурак. Я влюбилась в парня, у которого не было особых денег за душой. Который ел доширак и сосиски три раза в день и носил одну и ту же куртку два года подряд. И знаешь что? Он был самым сильным человеком, которого я знала.

Руслан делает шаг ко мне, потом ещё один.

– Тогда где же он? – шепчет Руслан. – Где тот парень?

– Вот он, – я поднимаю руку и кладу ладонь ему на грудь, туда, где бьётся его сердце. – Он здесь. Просто спрятался очень глубоко.

На мгновение мне кажется, что он сейчас обнимет меня. Что мы вдруг поймём, что все эти месяцы войны были просто страшным сном, и что всё можно исправить. Но он отстраняется.

– Слишком глубоко, – говорит он. – Может быть, его уже не достать.

– Можно, – упрямо говорю я. – Если захотеть.

– А если я не хочу? – в его голосе снова появляется та холодность, которая меня так бесит. – А если мне нравится быть монстром?

– Тогда зачем ты мне это всё рассказываешь? – спрашиваю я. – Зачем признаешься в любви? Зачем объясняешь?

Он молчит, и я понимаю, что угадала.

– Потому что ты сам устал быть монстром, – продолжаю я. – Устал быть одиноким в своей каменной башне. Устал бояться.

– Ты ничего не понимаешь, – говорит он, но голос звучит неуверенно.

– Понимаю! – выкрикиваю я. – Понимаю, что ты трус! Самый настоящий трус! Ты боишься жить, боишься чувствовать, боишься быть счастливым!

Его лицо темнеет.

– Замолчи!

– Не замолчу! Ты предпочитаешь разрушить всё заранее, прежде чем рискнуть получить по морде от жизни! Лучше самому причинить боль, чем дать кому-то шанс сделать тебе больно!

– Да! – взрывается он. – Да, именно так! А что в этом плохого? Я контролирую ситуацию!

– Ты контролируешь дерьмо! – кричу я. – Ты просто трус, который боится жизни!

Мы стоим друг против друга, тяжело дышим, и я вижу, что мы снова на грани срыва. Ещё немного – и мы начнём швырять друг в друга посудой и говорить такие вещи, которые потом не простим себе никогда.

Внезапно Руслан поворачивается и идет к двери.

– Куда ты? – спрашиваю я.

– Домой, – бросает он через плечо. – То есть, на квартиру.

– Стой! – я бросаюсь за ним, но он уже в коридоре. – Мы ещё не закончили!

– Закончили, – говорит он, не оборачиваясь. – Я же сказал – я монстр. Монстры не меняются, Злата. Они только притворяются людьми.

Дверь хлопает, и я остаюсь одна в коридоре. Слышу, как за окном заводится двигатель его машины, как шины шуршат по мокрому асфальту.

Я прислоняюсь спиной к стене и медленно сползаю на пол. Руки дрожат, сердце колотится так, что кажется, вот-вот выскочит из груди.

Что же это было? Минуту назад мне казалось, что мы наконец-то поняли друг друга. Что он готов открыться, а я готова его принять таким, какой он есть. А потом он снова надел свою маску и ушёл.

«Монстры не меняются», – эхом отдаются в голове его слова.

Но я-то знаю, что это не так. Я видела его настоящего. Того парня, который плакал над больной кошкой и смеялся над глупыми комедиями. Того, кто мог целовать меня часами и говорить, что я самая красивая на свете, даже когда я была растрёпанная и в старой футболке.

Куда же он делся? Когда исчез?

И тут я понимаю. Понимаю, что происходило на самом деле все эти годы. Руслан не стал монстром. Он просто решил, что я хочу видеть рядом с собой монстра. Успешного, сильного, неуязвимого.

А я... Господи, а я ведь действительно иногда этого хотела. Когда денег не хватало на новые вещи, я мечтала о муже-добытчике. Когда соседки хвастались успехами своих мужей, я хотела, чтобы мой Руслан был не хуже. Когда возникали проблемы, я ждала, что он всё решит одним взмахом руки.

Я сама превратила его в монстра. Своими ожиданиями, своими требованиями, своим недовольством тем, что он не может дать мне ту жизнь, которую я видела в кино.

И теперь мы оба несчастны. Он – потому что потерял себя. А я – потому что потеряла его.

Я поднимаюсь с пола и иду на кухню. Там всё еще стоят наши чашки с недопитым кофе. Такие обыкновенные, домашние. А ведь ещё час назад мы сидели здесь, и он признался, что любит меня.

Любит. До сих пор.

Но почему же тогда он ушёл? Почему не борется за нас?

Я хватаю телефон и набираю его номер. Гудки. Много гудков. А потом голос:

– Не звони мне, Злата. Пожалуйста.

– Подожди! Не клади трубку! – кричу я в телефон. – Я поняла!

– Что поняла? – в голосе усталость, которую он больше не прячет.

– Поняла, почему ты стал таким. Почему ты боишься быть собой.

Тишина. Слышно только, как капли дождя стучат по стеклу его машины.

– Потому что я сама тебя такого хотела, – говорю я, и слова даются мне с трудом. – Сама превратила тебя в монстра.

– О чём ты?

Я прохожу в гостиную и сажусь на диван – тот самый, где мы когда-то смотрели фильмы, обнявшись. Где он читал мне вслух книги, когда я была беременна Савелием.

– Помнишь, как ты приходил домой после работы и рассказывал, как прошёл день? – говорю я в трубку. – Как жаловался на клиентов, на проблемы, на то, что не получается?

– Помню, – голос звучит осторожно.

– А я что делала? – вопрос риторический, но я жду, пока он ответит.

– Не знаю. Слушала?

– Слушала, а потом начинала давать советы. Говорила, что тебе нужно быть жёстче, увереннее, что успешные мужчины не жалуются, а действуют.

Молчание. Долгое, тяжелое молчание.

– Я думала, что помогаю тебе, – продолжаю я, и мой голос дрожит. – А на самом деле просто требовала, чтобы ты стал кем-то другим. Кем-то более... подходящим для роли мужа успешной женщины.

– Злата...

– Нет, дай мне договорить! – прерываю я его. – Ты помнишь тот вечер, когда у тебя сорвалась крупная сделка? Ты пришёл домой расстроенный, чуть не плакал от злости на себя. А я что сказала?

Он не отвечает, но я знаю, что помнит.

– Я сказала: «Хватит ныть. Найди других клиентов». Помнишь?

– Помню, – голос едва слышный.

– А потом ты больше никогда не рассказывал мне о проблемах. Стал приходить домой с каменным лицом и говорить только о том, что всё хорошо. Даже когда всё было плохо.

Я встаю и подхожу к окну. За стеклом серый день, мокрые деревья, пустая дорога. И кажется, что весь мир затих, слушая нашу исповедь.

– Ты решил, что мне не нужен живой человек с чувствами и слабостями, – говорю я. – Что мне нужна машина для зарабатывания денег и решения проблем.

– А разве не нужна? – в его голосе появляется горечь. – Сколько раз ты говорила, что устала от наших финансовых проблем? Что хочешь жить как люди?

– Говорила, – признаю я. – Но не потому, что не любила тебя настоящего. Потому что боялась.

– Чего боялась?

– Того же, чего и ты. Боялась быть слабой. Боялась показать, что мне страшно, что я не справляюсь. Мне казалось, что если я буду требовательной женой, то ты станешь сильнее. А получилось наоборот – ты стал холодным.

Слышу, как он глубоко вздыхает.

– Мы оба дураки, – говорит он, наконец.

– Полные дураки, – соглашаюсь я. – Но это не значит, что это нельзя исправить.

– Можно?

В его голосе появляется что-то новое. Не надежда ещё, но... любопытство. Желание поверить.

– Не знаю, – честно отвечаю я. – Но хочу попробовать. Хочу узнать, кто мы есть на самом деле. Без масок, без ролей, без страхов.

– Это может быть больно, – предупреждает он.

– Больнее, чем сейчас? – смеюсь я сквозь слезы. – Руслан, мы же убиваем друг друга. Медленно, но верно. Разводом, войной, ненавистью. Может, лучше попробовать убить маски?

Долгая пауза. Я представляю, как он сидит в машине и смотрит на дождь. Наверное, сжимает руль, как делает всегда, когда нервничает.

– Ты права, – говорит он тихо. – Я воспринимал твою потребность в близости как упрёк. Каждый раз, когда ты хотела поговорить о чувствах, мне казалось, что ты недовольна мной. Что я недостаточно хороший муж.

– А я думала, что ты просто не любишь меня достаточно, чтобы открыться, – отвечаю я. – Что я недостаточно важна, чтобы ты мог доверить мне свои переживания.

– Мы идиоты, – вздыхает он.

– Идиоты, – соглашаюсь я. – Но, может быть, не безнадежные.

Ещё одна пауза. Потом я слышу, как он заглушает двигатель.

– Ты дома? – спрашивает он.

– Да.

– Я возвращаюсь. Мы должны поговорить. По-настоящему поговорить. Без криков, без обвинений. Просто... поговорить.

– Да, – шепчу я. – Приезжай.

Я кладу трубку и прислоняюсь лбом к холодному стеклу. На улице всё ещё идёт дождь, но что-то подсказывает мне, что скоро он закончится.

Мы с Русланом двенадцать лет играли в театре, не подозревая об этом. Он играл роль успешного мужа, я – послушной, но требовательной жены. И где-то в процессе этого спектакля мы потеряли друг друга. Потеряли себя.

Но может быть, ещё не поздно снять эти роли и вспомнить, кто мы на самом деле?

Я иду на кухню и ставлю чайник. Нам предстоит долгий разговор. Возможно, самый важный в нашей жизни. Разговор, который может либо окончательно разрушить нас, либо дать шанс на новое начало.

Не знаю, чем это закончится. Но впервые за много месяцев я не боюсь узнать правду. Даже если она будет болезненной.

Потому что хуже, чем сейчас, уже не будет. Может быть, только лучше. Намного лучше.

Я понимаю теперь, что муж воспринимал мою потребность в близости как упрёк в его несостоятельности. Вместо того чтобы учиться выражать чувства, он решил, что проще избавиться от источника дискомфорта – от меня, от нас, от семьи. Но это не решение. Это просто ещё один способ убежать от себя настоящего.

Глава 26: Я боюсь нас убить окончательно

Мы сидим на кухне уже третий час. За окном пасмурный день разливается серым молоком по небу, а я всё никак не могу переварить то, что услышала. Руслан признался, что до сих пор меня любит. Руслан, который четыре месяца назад объявил о разводе перед гостями. Который выгонял меня из собственной студии. Который нанимал детективов следить за мной.

Господи, как же всё запутано.

Кофе в чашке, который я заварила к его возвращению, давно остыл, но я машинально делаю глоток за глотком. Горький, противный. Как наша жизнь последние месяцы.

– Ты меня слышишь? – голос Руслана возвращает меня к реальности.

Я поднимаю глаза. Он сидит напротив, растрёпанный, с красными глазами. Видно, что ему тоже не спалось. На щеке след от подушки, когда дремал на диване в гостиной. Даже в таком виде он всё ещё красивый мужик. Треклятый.

– Слышу, – отвечаю я хрипло. – Просто не понимаю. Как можно любить и одновременно делать такие мерзости?

Руслан встаёт, подходит к окну. Поворачивается спиной ко мне, и я вижу, как напряжены его плечи под белой рубашкой. Мятая уже, после нашего ночного разговора.

– Я боюсь нас убить окончательно, – говорит он тихо, не оборачиваясь. – Если мы продолжим жить вместе, то рано или поздно начнём ненавидеть друг друга по-настоящему. А так хотя бы останутся хорошие воспоминания.

Я издаю звук между смешком и приступом отчаяния.

– У нас уже не осталось хороших воспоминаний, – говорю я горько. – Ты их уничтожил в день годовщины, когда объявил о разводе перед гостями.

Руслан сжимает кулаки. Я вижу, как белеют костяшки его пальцев на подоконнике.

– Я хотел сделать больно, – признаётся он. – Хотел, чтобы ты возненавидела меня и не пыталась сохранить брак. Мне казалось, что так будет легче для всех.

– Легче для кого? Для тебя?

– Для всех! – Он резко поворачивается. – Ты найдёшь другого мужчину, который будет лучше меня. Савелий привыкнет жить с отцом по выходным. А я... я буду знать, что не испортил вам жизнь своей неспособностью к близости.

Господи, какой же он идиот. Красивый, успешный, но конченный идиот.

– Ты серьёзно так думаешь? – встаю я и подхожу к нему. – Серьёзно считаешь, что мы все только и мечтаем о том, чтобы ты исчез из нашей жизни?

– А разве нет? – в его голосе слышится боль. – Посмотри, что я с тобой делаю. Мы ругаемся каждый день, ты плачешь, Савелий страдает. Какой из меня отец? Какой муж?

Я хочу закричать, что он дурак. Хочу врезать ему по этой красивой морде. Хочу обнять и не отпускать. Чёрт, какая же каша у меня в голове.

– Руслан, – говорю я медленно, будто объясняю ребёнку. – Мы ругаемся не потому, что ты плохой. Мы ругаемся потому, что ты решил всё за нас, не спросив нашего мнения.

– Но я же видел, что ты была несчастна!

– А ты думаешь, сейчас я счастлива?! – голос срывается на крик. – Ты думаешь, мне легко жить в этом доме, где всё напоминает о нашем браке? Готовить завтрак для сына и объяснять ему, почему папа больше с нами не живёт?

Руслан молчит, но я вижу, как дрогнули его губы.

– Ты думаешь, легко просыпаться ночью и тянуться к пустой половине кровати? – продолжаю я наступать. – Или слушать, как соседи перешёптываются о нашем разводе?

– Злата...

– Заткнись! – Я уже не контролирую себя. – Ты решил, что знаешь, что для нас лучше. Но ты не знаешь ничего!

Руслан опускается на стул, закрывает лицо руками.

– Я не умею быть близким, – говорит он глухо. – Ты же видишь. Каждый раз, когда ты пытаешься подойти ближе, я тебя отталкиваю. Я делаю больно. Я...

– Ты боишься! – перебиваю я. – Вот и вся проблема. Ты трус, Руслан Громов.

Он резко поднимает голову. В его глазах вспыхивает гнев.

– Не смей называть меня трусом.

– А кто ты тогда? – насмехаюсь я. – Храбрец? Герой? Ты бросаешь семью из страха. Это и есть трусость.

– Я делаю это ради вас!

– Брехня! – кричу я. – Ты делаешь это ради себя! Потому что тебе страшно попробовать измениться. Проще сбежать, чем бороться.

Тишина повисает между нами тяжёлым одеялом. Слышно только, как тикают часы на стене и шумят машины за окном. Жизнь продолжается, а мы тут разбираем осколки нашего брака.

Руслан встаёт, подходит к мойке, включает воду. Плещет себе в лицо холодной водой. Когда поворачивается, лицо мокрое, но взгляд твёрдый.

– Может, ты и права, – говорит он. – Может, я действительно трус. Но что изменится от того, что мы это признаем?

– Всё, – отвечаю я. – Всё изменится, если ты перестанешь бояться.

– А если я не смогу?

– А если сможешь?

Мы смотрим друг на друга через кухню, и мне кажется, что между нами пропасть шириной в двенадцать лет брака. Столько накопилось недосказанного, неосознанного, непрожитого до конца.

Я выхожу из кухни, но не ухожу. Останавливаюсь в коридоре, прислоняюсь к стене – холодной, покрашенной в тот самый оттенок мятного, который мы выбирали вместе три года назад. Тогда мы мечтали о том, как будем тут жить до старости. Как Савелий приведёт сюда внуков, как мы будем встречать Новый год большой семьёй.

Какими же наивными мы были.

Сердце колотится так, что, кажется, сейчас выпрыгнет из груди и разобьётся о паркет. Дышать трудно, воздух словно стал густым, как мёд. Я закрываю глаза и пытаюсь успокоиться, но перед глазами всё плывёт. Господи, неужели у меня приступ панической атаки? Прямо сейчас, когда так нужно держать себя в руках?

Слышу, как Руслан ходит по кухне. Шаги мерные, тяжёлые. Наверное, моет чашки – у него такая привычка, когда нервничает. Всегда находит себе дело, лишь бы не оставаться наедине с мыслями. Знаю эту его особенность наизусть.

Звон чашек, шум воды, скрип крана. Обычные бытовые звуки нашей когда-то счастливой кухни. Там, где мы завтракали по воскресеньям, где я учила Савелия готовить оладьи, где мы с Русланом делились планами на будущее.

А теперь что? Теперь эта кухня – поле битвы. Место, где мы убиваем друг друга словами.

А я стою в коридоре и пытаюсь понять, что чувствую. Злость? Да, злость никуда не делась. Она живёт в моей груди горячим комком, который не даёт спокойно дышать уже четыре месяца. Обида? Тоже на месте. Растёт и ширится, как масляное пятно на воде.

Но есть ещё что-то. Что-то, что я пыталась в себе убить последние месяцы. Что-то, что заставляло меня плакать в подушку, когда Савелий засыпал.

Надежда. Проклятая, упрямая, живучая надежда.

Когда он сказал, что до сих пор меня любит, что-то внутри дрогнуло. Не сразу, не мгновенно. Но дрогнуло. Как будто замёрзшее озеро начинает трескаться под весенним солнцем. Тоненькая трещинка, через которую может просочиться тепло.

Господи, неужели я всё ещё его люблю?

Конечно, люблю. Дура несчастная, конечно, люблю. Несмотря на всё, что он наделал. Несмотря на унижения, скандалы, боль. Несмотря на то, что он превратил нашу жизнь в войну. Люблю этого упрямого, испуганного, гордого мужика.

И что мне с этой любовью делать? Похоронить окончательно? Или дать ей шанс?

Я вспоминаю наши свадебные фотографии. Молодые, красивые, счастливые. Я в белом платье, он в чёрном костюме. Смотрим друг на друга так, будто в целом мире больше никого нет. И не было тогда никого важнее.

Когда же мы перестали так смотреть друг на друга?

Возвращаюсь на кухню. Руслан стоит у окна, наблюдая за жизнью нашего района. Люди спешат с работы, выгуливают собак, выходят за хлебом к магазинчику на углу. Мальчишки катаются на велосипедах во дворе. Обычная жизнь обычных людей.

А мы... мы разбираемся со своими руинами.

Посуда вымыта, разложена по местам. На столе – ни крошки. Идеальный порядок. Как он умеет наводить порядок в вещах и как не умеет разобраться со своими чувствами.

– Руслан, – зову я его тихо.

Он оборачивается. Лицо спокойное, но я вижу напряжение в уголках глаз. Маленькие морщинки, которые появились за последние месяцы.

– Ответь мне честно. Совсем честно. Ты действительно думаешь, что нам будет лучше порознь?

Он долго молчит. Я вижу, как работают мышцы на его лице, как он пытается найти правильные слова. Как мучительно ему даётся эта честность.

– Не знаю, – говорит он, наконец, и голос его звучит устало. Так устало. – Я уже ничего не знаю, Злата. Я думал, что знаю. Думал, что всё просчитал, всё предусмотрел. А получается, что я просто наделал ещё больше бед.

– Получается, так.

– И что нам теперь делать?

Хороший вопрос. Вопрос на миллион. Что нам делать с этой любовью, которая не умерла, несмотря на все попытки её убить? Что делать со страхами, которые загнали нас в эту западню? Что делать с Савелием, который разрывается между нами, как верёвка при перетягивании?

– Не знаю, – честно признаюсь я, и эти слова даются трудно, будто я их из себя выдавливаю. – Но точно знаю, что не хочу сдаваться.

– Злата...

– Дай мне договорить! – перебиваю я его резко, чувствуя, как во мне снова поднимается волна. – Да, мне больно. Да, я злюсь. Да, иногда я тебя ненавижу так, что хочется что-нибудь разбить. Но я не хочу другого мужчину. Не хочу разрушать то, что мы строили столько лет.

– Мы уже это разрушили.

– Нет! – стукаю я ладонью по столу, и звук эхом отражается от стен. – Мы это запутали. Замусолили. Закопали под грудой обид и недопонимания. Но не разрушили. Фундамент ещё цел.

Руслан качает головой, и я вижу, как он борется сам с собой.

– Ты не понимаешь. Я не смогу измениться. Я пытался, честное слово. После рождения Савелия я пытался стать другим. Более открытым, более... нежным. Но получается только хуже.

– А ты пытался с моей помощью?

– Что?

– Ты пытался измениться один. А мы – семья. Может, стоит попробовать вместе?

Он смотрит на меня с таким недоверием, будто я предложила ему полететь на Марс. В его глазах борются удивление, страх и что-то похожее на слабую надежду.

– Злата, мы же убьём друг друга, если останемся. Посмотри, что происходило последние месяцы. Сплошные скандалы.

– А если убьём, то хотя бы честно попытаемся. А не будем всю жизнь жалеть о том, что не пытались.

Тишина. Долгая, тягучая, невыносимая тишина.

– А если я не хочу другого мужчину? – спрашиваю я тихо, но твёрдо. – А если Савелий хочет жить с отцом каждый день? А если мне наплевать на твою неспособность к близости, потому что я знаю, что ты можешь научиться?

Руслан качает головой:

– Поздно. Слишком много воды утекло. Ты меня уже не простишь.

– Не знаю, – честно отвечаю я. – Может, прощу. Может, нет. Но я хочу попробовать.

Руслан опускается на стул, словно все силы разом покинули его.

– Ты сошла с ума, – говорит он тихо. – После всего, что я натворил. После всего, через что мы прошли.

– Может, и сошла, – пожимаю я плечами. – Но что мне остаётся? Ненавидеть тебя всю жизнь? Объяснять Савелию, почему его родители не смогли договориться?

– А если мы попробуем и всё станет ещё хуже?

– А если станет лучше?

Он горько смеётся.

– Ты неисправимая оптимистка.

– А ты неисправимый пессимист. Вот и посмотрим, кто из нас прав.

Руслан встаёт, подходит ко мне. Останавливается совсем близко. Я чувствую запах его одеколона, тепло его тела. Господи, как же я скучала по этому теплу.

– Злата, – говорит он серьёзно. – Я не хочу делать тебе больно. Больше не хочу.

– Тогда не делай.

– А если не получится?

– Получится. Должно получиться.

Он поднимает руку, хочет коснуться моего лица, но останавливается на полпути.

– Я не умею просить прощения, – признаётся он. – Не умею быть... уязвимым.

– Научишься. У нас есть время.

– А у нас есть время? – в его голосе сомнение. – Может, мы уже всё упустили?

Я ловлю его руку, прижимаю к своей щеке. Он вздрагивает, но не отдёргивает.

– Руслан, посмотри на меня, – прошу я тихо. – Мы живы. Мы здесь. Савелий хочет, чтобы мы помирились. Наш дом ещё не продан. Ничего окончательно не потеряно.

– Но столько боли...

– Боль пройдёт. Если мы оба захотим.

Он закрывает глаза, прислоняется лбом к моему лбу.

– Я так устал воевать, – шепчет он. – Так устал ранить тебя. Устал ранить себя.

– Тогда давай остановим эту войну.

– Просто так?

– А почему нет? Мы её начали – мы можем и закончить.

Он отстраняется, смотрит мне в глаза.

– А если я снова всё испорчу?

– А если не испортишь?

– Ты очень рискуешь, – говорит он медленно. – Я могу опять стать холодным. Опять замкнуться. Опять...

– Руслан! – перебиваю я резко. – Хватит придумывать причины, почему у нас не получится. Лучше подумай, почему может получиться.

Он молчит, но я вижу, как в его глазах борются страх и надежда.

– Савелий, – говорит он, наконец. – Ради Савелия можно попробовать.

– Не только ради него. Ради нас. Ради того, что между нами было. Ради того, что может быть.

– Я не обещаю, что будет легко.

– А я не прошу легко. Я прошу честно.

Руслан кивает медленно.

– Честно, – повторяет он. – Без игр. Без попыток защитить друг друга от правды.

– Без попыток принимать решения за другого, – добавляю я.

– Без попыток убежать при первых проблемах.

– И без попыток всё контролировать.

Мы смотрим друг на друга, и я понимаю, что что-то изменилось. Не кардинально, не сразу. Но что-то сдвинулось с мёртвой точки.

– Что мы скажем Савелию? – спрашивает Руслан.

– Правду. Что мы пытаемся наладить отношения. Что не знаем, получится ли, но хотим попробовать.

– А адвокатам?

– А адвокаты пусть пока подождут, – усмехаюсь я. – У них и без нас дел хватает.

Руслан улыбается. Первый раз за всё утро улыбается не горько, не иронично. Просто улыбается.

– Значит, перемирие? – спрашивает он.

– Не перемирие, – качаю я головой. – Мир. Настоящий мир. С белым флагом и рукопожатием.

Он протягивает мне руку.

– Мир, Злата Громова.

Я пожимаю его ладонь.

– Мир, Руслан Громов.

Но даже пожимая мою руку, я вижу, что его не отпускают сомнения.

– Злата, я не уверен, что у меня получится, – говорит он тихо. – Я не умею быть другим.

– А мне страшно довериться тебе снова, – признаюсь я. – Страшно поверить и получить новый удар.

– Тогда зачем мы это делаем?

– Потому что альтернатива хуже. Потому что Савелий заслуживает нашей попытки. Потому что... – я замолкаю, не зная, как закончить.

Руслан медленно отпускает мою руку.

– Что, если я снова всё испорчу? Что, если через месяц мы опять будем драться?