Текст книги "Не развод, а война (СИ)"

Автор книги: Дана Вишневская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Первый день войны закончен. Победила я.

Но почему тогда внутри всё сжимается от невыносимой боли? Почему я не могу отделаться от мысли, что только что закрыла дверь не перед врагом, а перед человеком, с которым когда-то мечтала состариться?

Почему я не чувствую себя победительницей, а чувствую себя солдатом на поле боя, где нет живых. Только убитые и раненые.

И самое страшное – это только начало.

Глава 3: Ты не знаешь, с кем связалась

Я проснулась от звука подъезжающих машин. В половине седьмого утра. Какая же сволочь приехала так рано под мои окна?

– Машину подгони ближе к воротам! – доносится знакомый властный голос. – И аккуратнее с досками, мать твою!

Руслан? В семь утра? В рабочий день?

Выглядываю в окно спальни и охреневаю. Во дворе стоят две машины – одна служебная с логотипом "ГрандСтрой", вторая – какая-то допотопная газель с кучей рабочих в касках. А около моего дома прямо под окнами они деловито расставляют строительные козлы.

– Что за чёрт? – шепчу я, быстро натягивая халат.

Руслан стоит посреди этого балагана в дорогом костюме, с планшетом в руках, и командует, как генерал на поле боя.

– Ты охренел, что ли?! – ору я в окно, высунувшись по пояс.

Руслан поднимает голову и холодно улыбается:

– Доброе утро, дорогая. Начинаем ремонт фасада.

– Какой к чёрту ремонт?! Убирайся отсюда!

– Не кричи так, Златочка, – он говорит нарочито спокойно. – Разбудишь соседей.

Соседи, между прочим, уже высыпали на балконы и с любопытством наблюдают за происходящим. Миронова из дома напротив даже телефон достала – снимает этот праздник жизни, зараза.

Натягиваю первый попавшийся халат и лечу вниз. Только на лестнице соображаю, что на мне тонкая ночная рубашка, халат нараспашку, волосы как у ведьмы, а на ногах домашние тапочки с ушками зайчика. Подарок от сына Савелия на прошлый день рождения. Не хватает только метлы и колдовской шляпы.

Наплевать! Пусть весь район видит, какая я растрепанная. Зато все поймут, что мой муженёк – полное мудило.

Выскакиваю из дверей дома и оказываюсь в эпицентре стройки.

– Убирайтесь с моей территории! – кричу я, размахивая руками. – Всем сматываться отсюда!

Рабочие оборачиваются, смотрят на меня, потом переводят взгляд на Руслана. Ждут, что скажет хозяин. Господи, у меня аж в глазах темнеет от ярости.

– Ребята, продолжайте, у нас плотный график – невозмутимо говорит он, – Доброе утро, дорогая, – Руслан поворачивается ко мне с ледяной улыбкой. – Надеюсь, мы тебя не разбудили?

– Не разбудили? – Я чувствую, как голос срывается на визг. – Ты что, совсем охренел? Какого лешего ты тут делаешь с этими... этими...

Я машу рукой в сторону рабочих, которые разгружают какие-то инструменты.

– Эти люди будут делать ремонт фасада моего дома, – спокойно отвечает Руслан, разворачивая документы. – У меня есть полное право на проведение строительных работ. Дом оформлен на меня, – говорит он таким тоном, каким объясняют что-то особенно тупому ребенку. – Я собственник. И имею полное право проводить здесь любые работы.

Он протягивает мне документы, и я машинально беру их. Свидетельство о праве собственности на дом. На его имя.

Мозг будто перегорел и сейчас заполняет черепушку густым дымом недоумения. Я стою на пороге в домашних тапочках, волосы растрёпаны, халат нараспашку, а этот ублюдок преподносит мне документы, как будто я его секретарша.

– Твоего дома? – Я почти задыхаюсь от возмущения. – Ты забыл, что я здесь живу? Что у тебя есть сын, который спит в своей комнате?

– Сын может продолжать спать, – пожимает плечами Руслан. – Мы не будем шуметь в доме. Только снаружи.

– Ах ты, сукин сын, – шепчу я, и моя тихая ярость пугает даже меня саму.

– Злата, давай без оскорблений при рабочих, – холодно произносит Руслан. – Они не должны слышать наши семейные разборки.

– Семейные разборки? – Я смеюсь, и этот смех больше похож на истерику. – Ты же сам объявил, что у нас больше нет семьи!

– Я просто защищаю свои права, – пожимает плечами Руслан. – Ребята, начинайте с восточной стены. Там больше всего облупилась краска.

Рабочие переминаются с ноги на ногу, явно чувствуя себя неловко. Один из них, пожилой мужик в спецовке, кашляет и обращается к Руслану:

– Руслан Дмитриевич, может, все-таки с женой договоритесь сначала? А то как-то неудобно получается...

– Виктор Палыч, – голос Руслана становится жёстким, – Никого не будем обсуждать! Кто здесь платит зарплату? Я или моя супруга?

Дядька опускает глаза:

– Вы, конечно...

– Вот и работайте. А семейные проблемы мы с женой решим сами.

Я понимаю, что стою здесь, как последняя дура, в халате и тапочках, а эти люди смотрят на меня, как на истеричку. И самое поганое – они правы. Я действительно выгляжу как сумасшедшая.

– Стойте! – кричу я рабочим. – Вы не имеете права работать без согласия всех собственников!

– А кто ещё собственник? – усмехается Руслан. – Дом оформлен на меня. Единолично.

Меня начинает трясти. Не от холода, хотя утро в конце августа довольно прохладное. От бессилия и ярости.

– Я прожила в этом доме двенадцать лет! – Мой голос становится пронзительным. – Двенадцать лет! Я здесь родила твоего сына!

– И что это меняет юридически? – Руслан складывает документы обратно в папку. – Ты можешь продолжать здесь жить. Пока.

Это "пока" режет хуже ножа. Я цепляюсь мозгами за любую соломинку, лишь бы не дать ему полностью взять ситуацию под контроль.

– Хорошо, – выдавливаю я из себя. – Работайте. Но у меня есть права жильца. И я буду их отстаивать.

Я разворачиваюсь и захлопываю дверь. Руки дрожат так, что я с трудом поворачиваю ключ. Опершись о дверь спиной, я медленно сползаю по ней на пол.

Что за игру он затеял? Неужели думает, что я сдамся просто так? Ладно, Руслан, посмотрим, кто кого переиграет.

Первым делом звоню в управляющую компанию.

– Алло, это Громова из дома на Берёзовой аллее, – стараюсь говорить максимально официально. – У меня во дворе ведутся несанкционированные строительные работы без согласования с соседями.

– Сейчас выясним, – отвечает дежурная. – А кто проводит работы?

– Мой... – я запинаюсь, – мой муж. Без моего согласия.

– Понятно. Если дом в частной собственности, то мы ничем помочь не можем.

Чёрт. Тогда попробую по-другому.

Звоню в пожарную инспекцию.

– Здравствуйте, беспокоит жительница дома на Берёзовой аллее. У меня соседи проводят сварочные работы в непосредственной близости от газопровода. Боюсь за безопасность.

– Сейчас направим инспектора, – обещают мне.

Отлично. Следующий звонок – в санэпидемстанцию.

– Добрый день, хочу сообщить о нарушении санитарных норм. Строительные работы начались в половине седьмого утра, что нарушает закон о тишине.

– Примем заявление. В течение дня выедет специалист.

Я набираю номер за номером. Роспотребнадзор, экологическая инспекция, даже налоговая – пусть проверят, есть ли у рабочих все документы.

Через окно наблюдаю, как Руслан руководит процессом. Он снял пиджак, засучил рукава дорогой рубашки. Выглядит уверенно и спокойно. Сволочь.

В этот момент просыпается Савелий.

– Мам, что за шум? – Он спускается по лестнице, потирая глаза.

– Это папа решил сделать ремонт, – стараюсь я говорить спокойно. – Иди завтракать.

– А почему он ночевал не дома? – Сын смотрит на меня внимательно, и я понимаю, что не смогу долго скрывать правду.

– У нас с папой... сложный период, – осторожно говорю я. – Но это не значит, что мы тебя меньше любим.

Савелий молчит, наливает себе сок. Потом вдруг спрашивает:

– Вы разводитесь?

Мне хочется сказать "нет", но ложь застревает в горле.

– Мы пытаемся разобраться в наших отношениях, – уклончиво отвечаю я.

– Понятно, – кивает сын. – А дом останется с нами?

Вот это вопрос в самую точку. Я не знаю, что ответить.

– Пока да, – говорю я неуверенно.

Савелий кивает и уходит собираться в школу. Господи, как же больно видеть, что моя война с Русланом ранит нашего мальчика.

В половине девятого во дворе начинается настоящий цирк. Приезжает пожарная инспекция – молодой парень в форме с кожаной папкой. Через полчаса подъезжает санэпидемстанция – строгая тётка средних лет. Потом экологи, потом ещё кто-то.

Я выглядываю в окно и вижу, как Руслан разговаривает с очередным инспектором. По его лицу понятно – он начинает злиться.

Отлично.

Звонок в дверь. Открываю – стоит та самая строгая тётка из санэпидемстанции.

– Вы подавали жалобу на нарушение санитарных норм?

– Да, это я, – киваю.

– Тогда пройдёмте, оформим протокол.

Мы садимся за кухонный стол, и я рассказываю, как меня разбудили в половине седьмого утра строительным шумом.

– А кто является заказчиком работ? – спрашивает инспектор.

– Мой муж, – отвечаю я. – Но он не предупредил меня об этом. И не получил моего согласия как жильца.

– Понятно. А вы зарегистрированы в этом доме?

– Конечно.

Женщина что-то записывает, потом поднимает голову:

– Вы понимаете, что подаёте жалобу на собственного мужа?

– Понимаю, – твёрдо отвечаю я. – И это мой осознанный выбор.

Через час двор напоминает место военных действий. Инспекторы с бумагами, рабочие в касках, соседи, высунувшиеся из окон с телефонами, снимают происходящее на видео.

Руслан ходит между всеми этими людьми, отвечает на вопросы, показывает документы. Я вижу, как напрягаются мышцы на его челюсти. Значит, план работает.

В обед звонит моя подружка Лена.

– Златочка, что у тебя творится? Мне Светка с вашей улицы написала, что у тебя во дворе пол города собралось.

– Руслан решил меня достать, – коротко объясняю я. – А я решила ему ответить.

– Ого. А что дальше-то будешь делать?

– Не знаю, – честно признаюсь я. – Импровизирую.

К четырём часам дня большинство инспекторов разъезжается. Рабочие сидят на козлах, курят и ждут указаний. Руслан стоит посреди двора, держит телефон в руке и смотрит на мой дом.

Я выхожу на крыльцо. У меня мурашки по коже от его взгляда – холодного, жёсткого.

Он медленно идёт ко мне, и каждый его шаг отдаётся в моём сердце тревожным стуком.

– Молодец, – тихо говорит он, останавливаясь в двух метрах от крыльца. – Очень умно.

– Что именно? – Я скрещиваю руки на груди, стараясь казаться увереннее, чем есть на самом деле.

– Ты вызвала всех, кого только могла вспомнить, – в его голосе звучит что-то опасное. – Пожарных, санитаров, экологов. Даже налоговую.

– И что? – Я поднимаю подбородок. – Я имею право защищать свои интересы.

Руслан делает ещё шаг ближе. Теперь он стоит прямо у ступенек крыльца, и я чувствую этот знакомый запах его парфюма. Чёрт, почему сердце начинает биться быстрее?

– Ты не знаешь, с кем связалась, – произносит он медленно, глядя мне прямо в глаза.

В его взгляде что-то такое, от чего у меня по спине пробегает холодок. Но отступать я не собираюсь.

– А ты не знаешь, на что способна женщина, которую предали в день годовщины свадьбы, – отвечаю я, и в моём голосе звучит сталь. – Ты, видимо, так увлечённо изучал горизонты своего счастливого одиночества, что забыл: это не просто разозлённая женушка с ножом для торта. Это стихийное бедствие, у которого в руках целая коллекция твоих тайных кошмаров.

Мы стоим и смотрим друг другу в глаза. Между нами повисает тяжёлая тишина, полная невысказанных угроз и старых обид.

– Я могу быть очень неприятным противником, – добавляет он тихо, но в его словах столько холодной решимости, что у меня сразу возникает желание взять отбойный молоток и раздолбать ему лоб до основания.

– Посмотрим, – отвечаю я, хотя внутри всё сжимается от страха.

Он поворачивается к рабочим:

– Сворачиваемся, на сегодня хватит. Завтра продолжим.

– А как же инспекторы? – спрашивает тот самый пожилой мужик. – Они же запретили работы до выяснения...

– Завтра у меня будут все нужные бумаги, – жёстко обрывает Руслан. – Грузитесь.

Рабочие начинают собирать инструменты. Я стою на крыльце и наблюдаю, как они убирают доски, строительные козлы, сворачивают провода. Победа? Или это только начало?

Руслан садится в машину, но не уезжает. Опускает стекло и смотрит на меня.

– Злата, – зовёт он.

Я не отвечаю, но и в дом не ухожу.

– Ты думаешь, что победила сегодня? – В его голосе звучит что-то вроде сожаления. – Ты ошибаешься. Это была только разминка.

– Угрожаешь? – Я спускаюсь со ступенек и подхожу ближе к машине.

– Предупреждаю, – поправляет он. – У меня есть ресурсы, связи, деньги. А у тебя есть что?

– У меня есть правда, – отвечаю я, и сама удивляюсь, как твёрдо это прозвучало.

Руслан усмехается:

– Правда? Какая правда, Злата? Что мы последние годы жили как чужие? Что ты сбегала от меня в свою студию? Что мы занимались сексом по расписанию?

Его слова бьют больно, потому что в них есть доля истины. Но я не дам ему переложить всю вину на меня.

– А что ты делал все эти годы? – Я кладу руки на крышу его машины и наклоняюсь к открытому окну. – Работал до ночи! Приезжал домой уставший и злой! Я пыталась тебе рассказывать о своих картинах, а ты отмахивался от меня, как от назойливой мухи!

– Я зарабатывал на всю эту красивую жизнь! – повышает голос Руслан. – На этот дом, на твою мастерскую, на частную школу для Савелия!

– А я что делала? – Теперь я кричу громче него. – Воспитывала твоего сына! Вела хозяйство! Ждала тебя каждый вечер с ужином!

– Ждала, – кивает он. – И делала при этом лицо, как будто я тебе должен за это спасибо сказать.

Боже, как же он умеет ранить в самое сердце. Я отстраняюсь от машины, чувствуя, как слёзы подступают к глазам.

– Ты мерзавец, – шепчу я.

– Нет, Злата. Я просто мужик, который устал жить с женщиной, которая его не любит.

– Не люблю? – Я смотрю на него с недоверием. – Ты серьёзно так думаешь?

– А разве не так? – В его глазах мелькает что-то уязвимое. – Когда ты в последний раз смотрела на меня с желанием? Когда обнимала просто так, без повода? Когда интересовалась моими делами?

Я открываю рот, чтобы возразить, но слова не идут. Потому что он прав. Когда это случилось? Когда мы превратились в соседей по квартире?

– Видишь? – говорит Руслан. – Ты даже ответить не можешь.

– А ты? – Я нахожу в себе силы дать отпор. – Когда ты последний раз говорил мне, что я красивая? Когда дарил цветы не на праздники? Когда мы с тобой просто разговаривали?

Он молчит, и я понимаю, что задела за живое.

– То-то же, – говорю я. – Мы оба виноваты в том, что наш брак развалился. Но ты решил свалить всю вину на меня и сбежать.

– Я не сбегаю, – тихо отвечает Руслан. – Я просто больше не могу так жить.

– А я могла? – Мой голос срывается. – Ты думаешь, мне было легко? Каждый день ждать, когда ты, наконец, заметишь, что я существую?

Мы смотрим друг на друга, и в этой тишине столько боли, что хочется кричать.

– Тогда зачем ты борешься за этот дом? – спрашивает он. – Зачем тебе всё это, если мы оба были несчастны?

– Потому что у нас есть сын, – отвечаю я. – Потому что я не хочу, чтобы он думал, что любовь – это что-то, от чего можно просто отказаться, когда становится трудно.

– Но ведь любви между нами уже нет, – произносит Руслан, и каждое его слово – как удар ножом.

– Откуда ты знаешь? – спрашиваю я. – Может, она просто заблудилась среди наших обид и усталости?

Он долго молчит, потом заводит машину.

– А ведь я действительно могу завтра вернуться, – говорит он. – И тогда у меня будут все нужные разрешения. Подумай об этом.

Машина отъезжает, а я стою посреди пустого двора и чувствую себя полностью опустошённой. Что за маразм с нами происходит? Ещё утром я была полна решимости бороться, а сейчас...

Сейчас я просто устала. Устала злиться, устала доказывать свою правоту, устала жить в этой войне.

Захожу в дом и сажусь на кухне с чашкой чая. Руки дрожат, и я не могу понять – от злости или от того разговора, который у нас только что был.

В половине шестого приезжает Савелий.

– Мам, а что у папы случилось? – спрашивает он, снимая рюкзак, – Почему он уехал?

– Наверное, какие-то дела, – уклончиво отвечаю я.

Савелий молча идёт к холодильнику, достаёт молоко. Потом вдруг поворачивается ко мне:

– Мам, а вы с папой когда-нибудь были счастливы?

Вопрос застаёт меня врасплох. Как объяснить одиннадцатилетнему ребёнку то, что я сама до конца не понимаю?

– Были, – говорю я после паузы. – В самом начале мы были очень счастливы.

– А что случилось потом?

– Потом... – Я ищу правильные слова. – Потом жизнь стала сложнее. Работа, заботы, усталость. И мы забыли, как быть счастливыми.

Савелий кивает, как будто это объяснение его устраивает.

– А можно это вспомнить? – спрашивает он.

– Не знаю, сынок, – честно отвечаю я. – Может быть, можно. А может быть, уже поздно.

Он обнимает меня, и я чувствую, как у меня на глаза наворачиваются слёзы.

– Я не хочу, чтобы вы расходились, – шепчет Савелий.

– Я тоже не хочу, – признаюсь я. – Но иногда люди не могут жить вместе, даже если они этого не хотят.

Вечером, когда сын ложится спать, я сижу в гостиной и думаю о сегодняшнем дне. Его слова – "Ты не знаешь, с кем связалась" – ещё висят в воздухе, как неприятный запах.

Но почему-то внутри меня зарождается что-то новое: не страх, не ярость, а холодная, расчётливая решимость. Я не просто защищаюсь – я готовлюсь к атаке.

Руслан прав – я не знаю, с кем связалась. Но он тоже не знает, на что способна женщина, которая в одно мгновенье потеряла всё.

Завтра он вернётся с новыми попытками меня сломить. А я буду готова. Потому что это не просто война за дом. Это война за мою жизнь, за будущее моего сына, за то, чтобы не сдаться без боя.

И если Руслан думает, что сегодняшняя суета с инспекторами – это всё, на что я способна, то он очень сильно ошибается. Я только начинаю.

Война разгорается – и я не намерена её проигрывать.

Внезапно в кармане завибрировал телефон. Незнакомый номер. Я отвечаю, и серьёзный голос на другом конце скребёт ледяными пальцами по моей спине: "Злата Владиславовна? Вам нужно поговорить с адвокатом. Срочно". Кто это? И почему у меня вдруг возникло ощущение, что Руслан уже сделал свой новый ход первым – только не там, где я ожидала?

Глава 4: Мой адвокат съест твоего на завтрак

Когда я захожу в офис адвоката Тихона Мензурова, моё сердце колотится так, будто я иду на операцию. И в каком-то смысле так и есть – сегодня будут резать по живому.

– Злата Владиславовна, – Тихон встает из-за стола, протягивая мне руку. – Готовы к битве?

– Готова к войне, – отвечаю я, и мой голос звучит увереннее, чем я себя чувствую.

Господи, как же я нервничаю. Руки дрожат, и я сжимаю их в кулаки, чтобы это не было заметно. Мензуров – мужчина лет пятидесяти, худощавый, в очках, с проницательным взглядом. Говорят, он может вытащить из грязи любое дело. Надеюсь, и моё тоже.

– Садитесь, – он указывает на кресло напротив. – Через пять минут придёт ваш муж со своим адвокатом. Скобеев, кажется?

– Модест Скобеев, – киваю я. – Тяжеловес. Говорят, беспринципный, но эффективный.

– О, знаю его, – усмехается Тихон. – Агрессивный переговорщик. Любит с места в карьер. Но у меня двадцать лет опыта бракоразводных процессов, так что не волнуйтесь.

Я смотрю на него и думаю: "А если я волнуюсь? Если трясусь как осиновый лист?" Но вслух говорю только:

– Мой муж не из тех, кто сдаётся легко.

– И вы не из таких, судя по всему, – отвечает он, поправляя очки.

В этот момент дверь открывается, и в кабинет входит Руслан. Чёрт, как же он хорошо выглядит в этом темно-синем костюме. Всегда умел одеваться со вкусом. За ним следует высокий представительный мужчина в дорогом костюме – это, должно быть, Скобеев.

– Здравствуйте, – холодно говорит Руслан, даже не глядя в мою сторону.

– Модест Валерьевич Скобеев, – представляется его адвокат, пожимая руку Мензурову. – Приятно познакомиться, коллега.

Мы рассаживаемся по разные стороны стола. Я в своём строгом чёрном костюме, волосы убраны в элегантный пучок – боевой раскрас на лице. Руслан напротив, руки сжаты в кулаки, челюсти напряжены. Взгляды встречаются на секунду, и я вижу в его глазах что-то похожее на сожаление. Или мне кажется?

– Итак, господа, – начинает Мензуров, – попробуем решить всё мирным путем. Моя клиентка готова к разумному компромиссу.

– Мой клиент тоже, – отвечает Скобеев, однако его тон говорит об обратном. – Но только на справедливых условиях.

– Справедливые условия – это когда жена после двенадцати лет брака получает половину совместно нажитого имущества, – парирует Тихон.

– Половину?! – усмехается Скобеев. – За что? За то, что сидела дома и тратила деньги мужа?

Меня будто пощечиной ударили. Кровь приливает к лицу, и я чувствую, как щёки горят.

– Я не сидела дома! – вскакиваю я со стула. – У меня своя студия, своя работа!

– Которая приносит копейки, – холодно замечает Руслан. – Твоя арт-студия – это хобби, а не бизнес.

– Хобби?! – голос дрожит от возмущения. – Я работаю с утра до вечера! Веду мастер-классы, продаю картины, учу детей!

– На аренду едва хватает, – отрезает он.

Господи, какой же он стал жестокий. Когда успел так измениться? Или я просто не замечала?

– Руслан Дмитриевич, – вмешивается Мензуров, – давайте говорить по существу. Семейный кодекс четко регламентирует права супругов.

– Семейный кодекс не учитывает реальный вклад каждого в создание благосостояния, – отвечает Скобеев. – Мой клиент построил бизнес с нуля, работал по шестнадцать часов в сутки, а госпожа Громова...

– Рожала и воспитывала ребенка! – не выдерживаю я. – Поддерживала мужа во всем! Вела дом, создавала уют!

– Содержание семьи – прямая обязанность женщины, – говорит Руслан, и его слова режут по живому. – За это дополнительно не платят.

Мне хочется швырнуть в него что-нибудь тяжелое. Лучше всего – этот массивный стеклянный пресс-папье со стола Мензурова.

– Ты серьезно так думаешь? – шепчу я. – Двенадцать лет... Савелий... Все это ничего не стоит?

Он отводит взгляд. Хоть капля совести осталась.

– Стоит, – отвечает он тихо. – Но не половины моего бизнеса.

– Тогда сколько? – вступает Тихон. – Треть? Четверть? Назовите цифру.

– Личные вещи, – отвечает Скобеев. – Картины, украшения, одежда. Машину тоже оставим. Этого достаточно.

– Вы шутите? – Мензуров снимает очки и протирает их. – Это не компенсация, а подачка.

– Это справедливо, – настаивает Скобеев.

Я встаю и подхожу к окну. Нужно успокоиться, иначе наделаю глупостей. За стеклом серый осенний день, моросит дождь. Как подходяще.

– Злата, – вдруг говорит Руслан, – я не хочу оставить тебя ни с чем.

Я поворачиваюсь к нему. В его голосе появились нотки того мужчины, которого я когда-то любила.

– Тогда объясни мне, – говорю я, пытаясь держать голос ровным, – почему ты считаешь, что имеешь право на всё, а я – только на крохи со стола?

– Потому что я это заработал! – взрывается он. – Пока ты рисовала картинки, я строил империю!

– Картинки?! – кричу я. – Это моя душа, моё искусство!

– Искусство не кормит семью!

– А любовь? Забота? Поддержка? Это тоже не кормит?

– Хватит, – устало говорит он. – Мы ходим по кругу.

Я возвращаюсь к столу. Мензуров и Скобеев смотрят на нас, как на спектакль. Наверное, для них это обычное дело – разваливающиеся семьи.

– Предлагаю вернуться к конструктиву, – говорит Тихон. – Дом. Как быть с домом?

– Дом остается за мной, – без колебаний отвечает Руслан. – Я его покупал до брака.

– Но ремонты делали во время брака, – возражаю я. – Я выбирала обои, мебель, создавала интерьер. Это тоже мой вклад.

– Твой вклад – это мой кошелёк, – едко замечает он.

– Сволочь, – шепчу я.

– Что ты сказала?

– Я сказала "сволочь", – повторяю я громче. – И это ещё мягко сказано.

Скобеев кашляет.

– Может, сделаем перерыв? – предлагает он. – Эмоции зашкаливают.

– Нет, – говорю я. – Продолжим. Хочу услышать всё до конца.

Мензуров листает бумаги.

– Бизнес. Строительная компания "ГрандСтрой". По закону половина доли принадлежит супруге.

– По закону, может быть, – говорит Скобеев. – Но по справедливости – нет. Госпожа Громова не принимала участия в управлении компанией.

– Зато принимала участие в жизни управляющего этой компанией, – парирую я. – Готовила ужины для партнеров, устраивала приемы, была идеальной женой бизнесмена.

– Это называется выполнением супружеских обязанностей, – холодно отвечает Скобеев.

Меня трясет от ярости. Супружеские обязанности? Как будто я проститутка на содержании!

– Руслан, – поворачиваюсь я к мужу, – скажи мне в глаза, что я была просто... обслуживающим персоналом.

Он молчит, смотрит в стол.

– Скажи! – повышаю я свой голос.

– Ты была хорошей женой, – тихо отвечает он.

– Хорошей женой, которая не заслуживает ничего, кроме личных вещей?

Опять молчание.

– Отлично, – говорю я. – Тогда я буду драться за каждый рубль. За каждый долбаный квадратный метр. За каждую долю процента в твоей компании.

– Попробуй, – холодно отвечает он.

– Обязательно попробую.

Мензуров и Скобеев переглядываются. Понимают, что мирные переговоры провалились.

– В таком случае, – говорит Тихон, – дело пойдет в суд.

– Прекрасно, – отвечает Скобеев. – Мы готовы.

– И мы готовы, – добавляю я.

Руслан встает.

– Значит, война? – спрашивает он.

– Ты сам её объявил, – отвечаю я. – В день нашей годовщины. Или забыл?

Его лицо каменеет.

– Помню. И не жалею.

– А я пожалею о многом, – говорю я. – Но не о том, что буду драться за справедливость.

Он направляется к двери, Скобеев за ним.

– Увидимся в суде, коллега, – говорит адвокат Руслана Мензурову.

– С удовольствием, – отвечает Тихон.

Дверь закрывается, и я остаюсь наедине со своим адвокатом.

– Ну что, – говорю я, – будете меня защищать от этих акул?

– Буду, – кивает он. – И знаете что? Ваш муж совершил ошибку.

– Какую?

– Недооценил вас. А это в бракоразводных процессах смертельно опасно.

Я смотрю на него и вдруг понимаю: да, может быть, Руслан меня недооценил. Может быть, он привык к покорной жене, которая соглашается на всё. Но я изменилась. Война меня изменила.

– Тихон Аркадьевич, – говорю я, – а, правда, что вы можете вытащить любое дело?

– Не любое, – честно отвечает он. – Но ваше – смогу. У нас есть все шансы на победу.

– Тогда начинаем готовиться к бою?

– Уже начали, – улыбается он. – С сегодняшнего дня.

Я выхожу из офиса со странным чувством. С одной стороны, страшно – впереди долгая судебная тягомотина. С другой – я почему-то уверена, что справлюсь. Должна справиться. Ради себя, ради Савелия, ради справедливости.

Руслан думает, что я сломаюсь? Ошибается. Я только начинаю сражаться.

На парковке возле офиса Руслан ждёт меня у моей машины. Стоит, прислонившись к капоту, курит. Когда он успел снова начать курить? Бросил ведь пять лет назад.

– Поговорим? – говорит он, когда я подхожу.

– О чем тут говорить? – отвечаю я, доставая ключи. – Всё уже сказано.

– Не всё.

Он затягивается сигаретой, и я вижу, как немного дрожат его пальцы. Нервничает? Или просто холодно?

– Слушаю, – говорю я, но к машине не подхожу. Держу дистанцию.

– Это безумие, Злата. Судебные тяжбы затянутся на месяцы. Адвокаты обдерут нас обоих как липку.

– Ты об этом должен был подумать раньше.

– Я думал, ты будешь разумной.

Я смеюсь. Даже самой смешно от этого звука – такой истеричный получается.

– Разумной? Это блин когда примерная жена после двенадцати лет брака соглашается на подачки?

– Это не подачки, – он бросает сигарету и давит её каблуком. – Я обеспечу тебя и Савелия. Дам денег на квартиру, на жизнь.

– Сколько? – спрашиваю я прямо. – Назови сумму.

Он молчит.

– Два миллиона? Три? Пять?

– Злата, не делай из меня скота.

– А что ты делаешь из меня? – кричу я. – Думаешь, я не знаю, сколько стоит твоя компания? Сколько стоит дом? Машины? Всё, что мы нажили вместе?

– Мы? – он подходит ближе, и я чувствую знакомый запах его парфюма. – Это я нажил. Своими руками, своим потом, своими бессонными ночами!

– А я что делала? Маникюр по утрам?

– Ты была женой и матерью. Хорошей женой и матерью. Но это не повод претендовать на мой бизнес.

Меня трясёт. От холода, от злости, от отчаяния – от всего сразу.

– Знаешь что, Руслан? – говорю я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Иди к черту.

– Элегантно, – усмехается он.

– А ты хотел элегантности? После того, как унизил меня перед гостями в день годовщины?

Его лицо меняется. Появляется что-то похожее на вину.

– Это было... неудачно, – признаёт он.

– Неудачно? – повторяю я. – Руслан, ты разрушил мою жизнь на глазах у наших друзей! Ты сделал из меня посмешище!

– Я не хотел...

– Что ты не хотел? Разводиться? Тогда зачем заявил об этом?

Он проводит рукой по волосам – знакомый жест. Всегда так делал, когда нервничал.

– Хотел разводиться, – тихо говорит он. – Но не хотел превращать это в цирк.

– Поздно. Цирк уже начался. И теперь представление будет идти до конца.

Я открываю дверь своей машины, но он хватает меня за руку.

– Подожди. Давай попробуем договориться без адвокатов. Сядем за стол, как взрослые люди, и всё обсудим.

Смотрю на его руку на своём запястье. Когда-то эти прикосновения вызывали дрожь. Сейчас только раздражение.

– Отпусти, – говорю я.

– Злата, прошу тебя. Ради Савелия.

– Не смей использовать сына как козырь! – вырываю я руку. – Именно ради него я и борюсь!

– За что борешься? За деньги?

– За справедливость!

– Справедливость? – он смеётся, и этот смех режет по нервам. – Ты хочешь половину моего бизнеса, в который никогда не вкладывала ни копейки!

– Я вкладывала себя! – кричу я. – Свою жизнь, своё время, свою молодость!

– И получала взамен безбедное существование!

– Безбедное существование? – повторяю я. – Господи, что ты говоришь! Будто я содержанка какая-то!

– Я не это имел в виду.

– А что? Что ты имел в виду, Руслан?

Он стоит передо мной, и я вижу, как двигаются его желваки. Сдерживается изо всех сил.

– Имел в виду, что не всё измеряется деньгами, – наконец говорит он.

– Тогда зачем ты их так бережёшь?

– Потому что это результат моего труда!

– А я что? Бездельничала двенадцать лет? Сидела припудривалась, пока ты геройствовал на стройке? Или ты забыл, кто ночами у капризного младенца не спал, кто школу, садик и больницы на себе тащил? Ах да, ты же всегда считал, что "домохозяйка" – это не работа, а так, хобби для ленивых.

– Ты была счастлива! – взрывается он. – Ты занималась любимым делом, воспитывала сына, ни в чём не нуждалась!

– Была счастлива? – шепчу я. – Ты правда так думаешь?

Что-то в моём голосе заставляет его замолчать.

– Ты думаешь, я была счастлива, когда ты приходил домой в полночь? Когда пропускал школьные праздники Савелия? Когда забывал о моих выставках? Когда в последний раз целовал меня не из вежливости, а потому что хотел?

– Злата...

– Когда ты в последний раз говорил мне, что любишь? Не в ответ на мои слова, а просто так?

– Мы не об этом говорим, – отводит он глаза.

– Как раз об этом! – кричу я. – Ты хочешь знать, что я вкладывала в наш брак? Я вкладывала любовь! Каждый день, каждый час! Даже когда ты становился всё холоднее, всё равнодушнее!