Текст книги "Песнь о наместнике Лита. Тревожное время (СИ)"

Автор книги: Дана Канра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

И это все объяснение? Ричард Окделл принялся за остывающий обед, с мрачной мыслью, что разговора с Арамоной ему тоже не избежать.

Глава 13. Найти и потерять

По кропотливым подсчетам Ричарда Окделла записываемые им в собственный дневник события, связанные с мистическими и прочими странными случаями, каждое из них происходило на четвертый день после предыдущего. Но отрезок времени между двумя последними происшествиями составлял два дня, и юноша склонен был предполагать, что это изменила Тварь, будучи очень и очень голодной. Вряд ли в ее планы входило четко измерять точные дни совершения своих каверз, а может и сам Ричард как-нибудь повлиял на ход событий, сейчас этого не понять. Время прошло, он сделал все, что мог, и надо было жить дальше, тем более, что, согласно надорской народной поговорке, счастье не за горами.

Счастьем для Ричарда казалось приближающаяся с каждым днем прогулка по Олларии, однако это сладкое предвкушение свободы омрачали воспоминания о ссоре с Эстебаном Колиньяром. Бывший товарищ упорно задирал нос, не желая общаться, и поэтому юноша, наверное, впервые в жизни, после гибели отца, невольно растерялся. Что теперь оставалось ему делать? Попробовать помириться во время совместной прогулки? Если так, то надо договариваться сейчас, однако пока стоит разобраться с недомолвками между ним и Арамоной. Ричард слабо, но все-таки верил, что его отец способен подшучивать над людьми, и наверняка над людьми недостойными, ибо, как не крути, а аморальным человеком Эгмонта Окделла не назвать.

«Ты кривишь душой, – строго сказал сам себе Ричард, неуверенно приближаясь к покоям начальства, – вспомни-ка, лучше про подсмотренное заочное судилище. Да только за него можно назвать недостойными и отца, и супрема, и Эпинэ, и всю эту честную компанию».

Хотя про мертвых нельзя думать и говорить плохо согласно эсператистким заповедям, но Ричард Окделл очень сомневался, что когда умрет он, про него пойдет добрая молва, а значит уже сейчас терять нечего. Особенно при всем том огромном и трудновыполнимом плане, зревшем в его русой голове, который юноша надеялся до Излома воплотить в реальность. Если что-нибудь пойдет не так, надорский герцог умрет, и кроме Айрис оплакивать его будет некому, но к кошкам пока тоскливые мысли, вот и нужные двери совсем близко.

Ричард специально пришел вечером, надеясь, что капитан Арнольд Арамона обнаружится пьяным и добрым, и, что удивительно, не просчитался. Превратившиеся в подобие трактира роскошные комнаты встретили юношу звоном упавших бутылок, о которых он чуть не споткнулся, и острым запахом зажаренных со специями колбасок. Немедленно захотелось есть – ячневой кашей хорошо не поужинаешь, но Ричард пришел сюда не набивать живот, а вести умные беседы. Конечно, если господин Арамона будет в состоянии поддерживать разумный диалог.

– Зачем пришли?! – встретил самого нелюбимого подопечного капитан, развалившись за столом и злобно хлопая маленькими глазками. – Почему не стучали?

– Прошу прощения, – любезно пояснил Ричард, – вы бы не впустили.

– Я и не впускаю... Прочь! Убирайтесь! – физиономия толстяка залилась гневным свекольным румянцем.

– Попозже. Сперва у меня к вам есть разговор.

Без приглашения Ричард сел напротив него и пристально посмотрел в глаза начальства, оценивая степень опьянения, и понял, что сейчас капитан в состоянии вести диалоги, в отличие от той памятной ночи, когда он пришел сюда с отцом Германом. Но явись он раньше – Арамона бы успел наклюкаться не то что до состояния нестояния, а до состояния несидения, поэтому юноша успел вовремя.

– Ну? – буркнул капитан, протягивая руку за кувшином с тинтой.

– Вы будете пить потом, сколько в вас влезет, – отодвинув кувшин на дальний край стола, Ричард снова взглянул на Арамону. – А до этого я хочу выяснить, какие несчастья вам причинил мой отец и с чего вы взяли, что месть мне залечит ваши душевные раны?

– Не сметь! Я ВАШ капитан, унар Ричард!

– Вот именно. Поэтому я и обращаюсь к вам, как ко старшему, хотя, прошу заметить, титул у меня повыше вашего будет.

– Ах ты!.. – толстяк мгновенно забыл о субординации, потом сглотнул и осекся, сдержав крепкое бранное слово.

– Расскажите, пока вас не хватил сердечный удар, – собственный голос показался Ричарду донельзя взрослым и уставшим, – за что вы так ненавидите Окделлов. Мне действительно интересно.

– А за что вас любить-то? Ну, вы-то еще ладно, хотя кошки вас знают. Кардинал указал... – недовольство в ворчливом пьяном голосе мешалось с непонятным смущением.

– Кардинал сделал вам предложение, от которого вы не смогли отказаться? Выживать из Лаик неугодного талигойскому двору герцога, а вы и рады стараться.

– Против кардинала не попрешь... Спровадят меня отсюда, и чего? – задал слегка агрессивный вопрос капитан. – К женушке на поклон идти? Она змеюка у меня, ломаного суана не допросишься. Ох, что же я тебе все рассказываю... – потерев массивной ладонью лоб, Арамона горестно вздохнул.

– Рассказывайте, – велел Ричард. – Тем более, уже начали. С вашими мотивами мне все ясно, а отец?

– Умирать мне на войне не хотелось, – бухнул Арамона, – а эти выродки... Шутники хреновы, издевались надо мной, как могли. Я-то что, всего-навсего подыхать не хотел, а они... И отец ваш...

– Что – отец мой? – Ричард смотрел широко раскрытыми глазами и не верил своим ушам.

– Не таращьтесь на меня, унар, не по уставу это. Что вы вылупились глазищами, как Придд? Нет, папенька ваш не издевался, но увидел, что бегу и пристрелить хотел на месте. Хорошо еще, что отвлекли его! Ваших годов был, а...уже злой и дикий. Кабан... Знаете, как это страшно?

– Не знаю, – честно ответил Ричард.

– Конечно... Все вы, герцоги и графы смелые, все смерти не боитесь, а я не дурак какой-нибудь... – пьяно пожаловался капитан и вздохнул с такой небывалой горечью, что будь Ричард человеком слабым духом и мягкосердечным, обязательно проникся бы к нему состраданием.

Но сочувствовать Арамоне юноша не спешил – вместо этого он жевал остывшую блестящую от масла колбаску, утоляя голод, и думал о главном. Если он хочет подцепить капитана на крючок, нужно воспользоваться этим шансом, довольно приличным, кстати, главное потом не проболтаться Штанцлеру или кому-то еще из талигойских борцов за честь, иначе измучают нравоучениями о том, что порядочные молодые люди так себя не ведут.

А отец, если брать во внимание его молодую на тот момент горячность, поступил правильно. Жаль только, что не успел пристрелить Арамону – тогда никто бы не набрасывался на Ричарда с обвинениями и придирками чуть что, но грустными мыслями время вспять не повернуть, приходится жить дальше, и к тому же у него имелся один шанс повлиять на капитана.

– Значит, вы дезертировали с поля боя, но благодаря молчанию моего отца остались целы?

– Я был ранен! – возмутился Арамона.

– Талигойский трибунал для всех один. Мой отец не выдал вас своему эру, Морису Эпинэ, поэтому вы обязаны ему если не жизнью, то хорошим положением.

– Не сметь! – взревел Арамона, стремительно трезвея и, скорее всего, проклиная собственную болтливость. – Щенок!

– Выгнать из Лаик вы меня уже не выгоните.

– Да ты... Да я тебя...

– Наградите возможностью спокойно жить и учиться, – твердо завершил Ричард, хотя его уже трясло мелкой дрожью от навалившихся, словно тяжелые булыжники, сведений. – В таком случае я уподоблюсь отцу и сохраню молчание о вашем прошлом позоре. А еще я бы не отказался от места в первой пятерке выпуска, потому что если меня не выберут на Фабианов день, то я и секреты хранить не смогу, понимаете ли.

Вытаращившись на самого нелюбимого подопечного, Арамона стиснул огромные кулаки и занимался исключительно мыслительным процессом, пока Ричард дожевывал вторую колбаску. На вкус они очень даже ничего, даже холодные, неплохо бы заказывать такие у поваров в Надоре, чтобы поднять душевные и физические силы сестренок. И только насытившись, он нашел в себе силы взглянуть на красную перекошенную рожу капитана.

– Что вы решили, господин Арамона? Мне станет очень прискорбно, если вам придется, как вы выразились, отправляться на поклон к женушке, но...

– Четвертое место! – заорал толстяк. – И марш отсюда! Вон! Дурная кровь!

– Слушаюсь, господин Арамона! – отчеканил Дикон, и счел за лучшее быстрым широким шагом покинуть покои начальства.

Таким образом, одно важное дело было решено, и юноша мог спать спокойно в прямом и переносном смысле. Протрезвев, конечно, капитан Арамона, возможно пожалеет о своем согласии, однако он не Ричард, и хитрить не умеет, а потому все должно быть по плану. И разговоры с товарищами тоже.

И кстати о товарищах.

Унар Валентин ничего не знал о том, кто спас его от Твари, поэтому не засыпал Ричарда благодарностями, и юноша остался этим доволен. К чему чествования, которые могут значительно усложнить и без того трудную предизломную жизнь? Да и выпячивать собственные заслуги – совсем некрасиво, к тому же Валентину вряд ли хотелось лишний раз вспоминать, как его тела захватила Изначальная Тварь. По этим, и еще некоторым причинам юноша остался анонимом, куда сильнее его беспокоил Эстебан.

Единственный сын Жоана Колиньяра продолжал старательно избегать Ричарда, не смотрел в его сторону во время встреч в трапезной или на занятиях, но при этом не собирался задевать и смеяться над ним. Впрочем, попытки друзей он не пресекал.

С того злополучного вечера «горделивый» Ричард словно бы умер для не менее горделивого Эстебана, и все пошло прахом. Осознание этого изрядно злило Дикона, но так как он пообещал самому себе сдерживать злость в узде, приходилось тратить силы на лихорадочную мыслительную деятельность, и к тому же Арамона действительно отстал с придирками, так что жить стало спокойнее.

После многочисленных мыслей и расчетов длиной в неделю, юноша понял одно.

Эстебана Колиньяра следует заинтересовать некими сведениями.

И поэтому Ричард нашел в себе силы остановить бывшего товарища по дороге на молитву. Новый капеллан не слишком следил за присутствием всех унаров на своих религиозных монотонных нотациях, он вообще отличался редким и даже порой преступным невниманием, так что это труда не составило.

Куда сложнее оказалось схватить Эстебана за руку и втиснуть в узенький темный коридор – тот старательно сопротивлялся, видимо решив, что Суза-Муза воскрес и продолжает безобразничать. Только знакомый голос рассеял его страхи.

В пыльном коридоре раздался шорох приглушенных голосов, прерываемых покашливанием:

– А, Окделл...

– Что происходит?

– Вы сами знаете, герцог.

– Право же, не нарушайте правила в мою честь.

– Сейчас дам в глаз...

– Дай, что ж с тобой делать.

– Каких кошек тогда творилось, Ричард?

– Значит, я прощен?

– ...ага. Если все объяснишь.

Для объяснений времени не имелось вовсе – слуги это вам не капеллан и всех унаров пересчитывают, прежде чем запереть в комнатах на ночь, особенно стараются после его, Ричарда отлучки в кабинет Арамоны.

– Некогда. Я потом. Клянусь Честью.

– Я тебя умоляю... Клянись чем-нибудь попроще.

– Мне чести не жалко. Что же до нас... Нам лучше остаться для всех врагами, Эстебан, иначе у твоего отца и моей матери будет слишком много к нам вопросов.

Сердце снова заколотилось, как бешеное, пересохло во рту, а на глаза неожиданно выступили слезы – надо же, как расчувствовался. Хорошо, что Эстебан понимает суть сказанного и не обижается. В пыльном холодном полумраке Ричард рассмотрел, как товарищ неохотно и молча кивнул, тряхнув черной шевелюрой, и внутри стало невыносимо пусто.

– Но разговор не окончен! – неожиданно выпалил Эстебан странным дрожащим тоном, и поспешил опрометью броситься прочь.

Вот бестия! Выскользнув из укрытия, Ричард посмотрел ему вслед, а потом, не оборачиваясь, направился к себе в комнату; молиться в этот вечер он собирался исключительно Литу.

Глава 14. Старый больной кансилльер

День для долгожданной прогулки, на потрясающие возможности которой молились, наверное, все унары, выдался теплым и приятным не только в отношении погоды, но и касаемо всего остального. С утра унаров накормили сытным завтраком, в который входило не водянистое ячневое варево, а хорошая каша на молоке и даже по стакану разведенного водой шадди, вместо буро-зеленого отвратительного пойла, которое слуги упорно называли «отваром из засушенных трав». И глядя на которое Ричард невольно вспоминал рассказы старушки Нэн, однажды обидевшейся на покойного мужа, сильно захворавшего, и сказавшей ему в сердцах: «Пей отраву, тварь. То есть пей отвар из трав!».

Юноше сдавалось, что нянюшка приврала для красного словца, впрочем, кто эту низенькую женщину с морщинистым, словно печеное яблоко лицом, и хитрыми темно-серыми, удивительно ясными для почтенного возраста глазами, знает? К тому же, в такое замечательное утро предаваться лишним мыслительным процессам не хотелось. Предстояло разведать политическую обстановку в Олларии – хотя бы издалека, а потому Ричард Окделл был вынужден оставаться спокойным и с чистым прохладным разумом. Но не ледяным, как у Валентина – вот, что особенно важно.

Солнце мягко обогревало весеннюю черную землю и вышедших на свободу унаров, и, шагая к конюшне, Ричард почти не верил, что со дня приезда сюда прошло без малого четыре месяца. А еще он сумел перехитрить дядюшку и выжить в «загоне», как бы тот не радел об обратном! Если все так пойдет и дальше, Ричарда назовут самым живучим Окделлом за всю историю рода, после первого Горика, имевшего несчастье называться Алановским сыном, но пока рано мечтать о великих свершениях. Сперва нужно добиться побед и медалей, а уже потом надеяться.

Обрадовавшийся Баловник – он на то и Баловник, чтобы поскакать к хозяину с радостным ржанием. Видно, он тут не застоялся, конюх выводил его в числе прочих, дабы бедняга размял копыта во время отсутствия хозяина.

– Здравствуй, – юноша обнял жеребца, не обращая внимания на выехавшего следом Эстебана.

В ответ донеслось радостное ржание. Лошади все-таки умницы, в отличие от многих людей.

А Эстебан свою роль врага исполнял вполне неплохо – гарцевал на рыжем линарце так, что вся грязная вода из ближайших луж оказалась у ног Дикона, но все это напоказ. Чтобы Северин и Константин поглумились и поехали вместе с другом веселиться в какую-нибудь таверну. Появившийся вслед за тем мориск Альберто вызвал у Ричарда смешанные чувства. Не то, чтобы он завидовал своим товарищам по «загону», но невольно вспомнилась просьба сестренки о хорошей лошади, и естественно появились вопросительные мысли насчет денег, на которые их купить.

Конечно, мориски не только слишком дорогие, но и слишком норовистые, однако линарцы вполне хорошие скакуны. Плохо, что он так неважно разбирается в лошадях.

Тем временем конь Эстебана и конь Альберто встали в позу двух быков, готовых бодаться. Они явно не понравились друг другу, но если мориска Альберто еще худо-бедно удерживал, то Колиньяр бестолково дергал за поводья и призывал рыжего к совести.

– Гоган решил порезвиться, – вместо извинения выпалил Эстебан и немедленно отвел взгляд.

Дикон не осуждал его за это, ведь не каждый способен признавать собственные ошибки.

– Дядя говорил, – усмехнулся Альберто, – что зарвавшихся лошадей, как и гоганов, лучше держать в строгости.

– Как и вашего дядю, – разумеется, Ричард не смог не вмешаться.

– Моего дядю держит в строгости Его Высокопреосвященство, не беспокойтесь, – голос у Альберто утратил веселость, а темные глаза холодно блеснули.

– А что мне беспокоиться? – искренне удивился Ричард. – Это же проблемы вашего дяди, а не мои.

Неясно что-то пробормотав, Альберто предложил, дабы замять неудобную тему, проехаться с Эстебаном наперегонки до ворот, но тот все понял и поспешил уехать с друзьями. Колиньяру не хотелось присутствовать при ссоре, он боялся сорваться – Ричард это сразу понял. В прозрачной луже отражалось голубое небо и белые пушистые облачка, и, глядя на это недоступное его глазу четыре месяца великолепие, наслаждаясь долгожданным теплом, юноша молча замер в седле.

– Тебя встречают? – вывел из состояния глубокой задумчивости Паоло?

– Нет. Наверное.

Ричард оценивающе посмотрел на тяжелые черные ворота, но они открылись только, чтобы выпустить Эстебана с его друзьями, а на территорию поместья Лаик никто не въехал.

– Что ты хотел сказать о моем двоюродном дяде? – тон Альберто не сулил ничего хорошего. – Я знаю, что он убил твоего отца, но это лучше, чем Занха, не так ли?

– Предполагаю, ты прав... – осторожно сказал Ричард, – только мне хотелось бы узнать, как было дело, у него самого.

– Давай, – кивнул Альберто с прежним беззаботным видом. – Сходим сейчас или после обеда? Я намереваюсь прогуляться по Олларии, хотя она проигрывает приморским городам.

– После обеда.

Ричарду нужно было съездить в невзрачный домик, в котором кузен Реджинальд снимал комнатушку, поговорить о семье и он Надоре, между делом выведать о замыслах нечистого на руку дядюшки, однако объяснять все это Альберто не хотелось. Не из гордости – просто юноше казалось, что так будет легче воплотить сегодняшний замысел в реальность.

– Тогда приезжай к улице Мимоз, спроси любого горожанина, и он подскажет.

– Хорошо. Удачи.

И марикьяре галопом ускакал прочь, попутно перемахнув через огромную лужу, а Ричард решил не медлить, чтобы все успеть. Времени ему полагалось не так уж и много, даже если Арамона не затеял никакой пакости специально для неблагонадежного унара. Мимо проехали близнецы Катершванц, одновременно помахали ему руками. Они стали хорошими приятелями, но не друзьями, и сожалеть сейчас об этом бессмысленно.

Молчаливые суровые стражники опустили перед унарами мост, и Ричард неспешно поехал в самом хвосте, пытаясь вспомнить, где находится тот самый дом. Свобода плескалась в лицо вместе с порывами прохладного ветра, и впервые за минувшие четыре месяца юноша позволил себе недолгую роскошь счастья и спокойствия. Хотелось безмятежно улыбаться и просто ехать вперед, пока Лаик не останется далеко позади, но, видимо, Четверо решили вручить Ричарду целый ворох испытаний

И первое началось с подъехавшего на толстеньком коне Реджинальда, который с бесхитростным выражением на лице предложил съездить в гости к эру Штанцлеру, и не то, чтобы Дикон был в восторге от этой затеи, но понимал, что врагов семьи, а также ее друзей, включая тех, кто этими друзьями старательно притворяется, надо знать, как следует.

Поэтому они с кузеном поехали в дом к кансилльеру, и там Наль оставил его с извиняющейся улыбкой, оправдываясь, что «полно дел». Значит, не все, что он должен услышать от Штанцлера предназначено для Реджинальдовых ушей, интересно получается. И Ричард, присев за неказистый стол в пустом кабинете, с тоской рассматривал бедноватую обстановку, удивляясь тому, что кансилльеры нынче мало зарабатывают. Или это напускное? Денег много, но на роскошь Люди Чести ее не тратят, дабы не нарушать самими же выдуманные правила.

Разговор со стариком оказался душевным и спокойным, однако именно этого следовало опасаться больше всего – доброта опасна и лишает бдительности. Ричард вскользь произнес пару слов о Арамоне, упомянул о призраках, чтобы казаться откровенным, но его объяснения слушать не хотелось, ведь Штанцлер не верил Ушедшим, и искал причину в несуществующем эсператизме. А спорить сейчас относительно веры – последнее дело.

– Паоло сказал, что должен передать кое-что принадлежавшее мне. «Их было и всегда будет четверо, но у них одно сердце, и оно глядит на Закат».

– Старая вера, – охнул кансилльер. – Это опасно, Дикон.

– Не для меня.

– Что еще ожидать от сына Эгмонта...

– Я читал, что анаксы Надорэа приносили человеческие жертвы Абвению Литу, но я не собираюсь этим заниматься, – немного честности для разнообразия не повредит.

– А что говорил олларианец?

– О, много всего. В основном советовал быть осторожным.

Кансилльер призадумался.

– Боюсь, что унара и священника уже нет в живых, Дикон.

– Да, – кивнул юноша, – потому что они приходили ко мне без теней.

– Что?!

– Но вы не бойтесь, я наученный. Ничего не брал из их рук, к ним самим не прикасался, и по именам не называл.

– Вот и хорошо, – облегченно вздохнул старик, видимо довольный, что жизни его верной марионетки ничего не угрожает. – Давай поговорим о Фабиановом дне. Тебя готовы взять Людвиг Килеан-ур-Ломбах и Ги Ариго. Что ты об этом думаешь?

Думал Ричард об этом много чего и добрую половину не очень цензурного, но высказать хотя бы часть – значит, выпасть из роли марионетки, чем резко усугубить свою участь. Лучше подыграть, а потом отправиться к двоюродному дяде Альберто и предложить достойную сделку.

– Я бы предпочел Ариго.

– Брат королевы, – загадочно улыбнулся Штанцлер. – Понимаю... Талигойская Роза прекрасна душой и лицом, но ей приходится не легче, чем нам всем.

И Ричард мысленно подытожил, что от Талигойских Роз, Гиацинтов и прочих ароматных цветочков ему нужно держаться на почтительном расстоянии.

– На какое место в выпуске ты рассчитываешь?

– Четвертое, – еще немного честности.

– Ты судишь предвзято, я предполагаю, что шестым или седьмым... Ну что же, я передам Ги Ариго твое решение, а сейчас обедать, обедать и обедать...

Дикон мысленно взвыл, но кивнул и взялся за вилку. После разговоров про эров желание попасть на аудиенцию к Рокэ Алве казалось самым, что ни на есть правильным, и поэтому у юноши не было ни аппетита, ни желания особо откровенничать с эром Штанцлером. Пробубнив что-то неопределенное средней внятности про близнецов Катершванц, юноша прожевал куриную ножку, глотнул вина и поспешил ретироваться, оправдавшись тем, что его «ждет Валентин».

А о том, что на самом деле ждет Альберто, знать кансилльеру было необязательно

Глава 15. Милая беседа герцогов

На улице Мимоз, куда резво поспешил Ричард, уже маячила знакомая черноволосая голова, и стоило позвать Альберто по имени, тот с готовностью обернулся и энергично закивал. Значит, удалось успеть от Штанцлера вовремя, что не могло не радовать, и Ричард погнал довольного долгой прогулкой Баловника вперед – здесь ему таиться незачем и не от кого. Сердце радостно стучало, во рту пересохло от радостного нетерпения, и едва Ричард слез с коня, тут же осознал свою несдержанность. Повелителя Скал не должно распирать от предвкушения чего-то ужасно хорошего, нужно будет поработать над этим.

– Я не опоздал? – спросил он у Альберто, ожидая, пока с другой стороны откроются ворота, украшенные черными воронами.

– Нет вроде.

– Прекрасно. Опаздывать на тайную аудиенцию к Первым маршалам – не есть красиво.

– Тайную? – узкие темные брови Альберто вопросительно взметнулись вверх.

– Ты же сам понимаешь, что Люди Чести стараются контролировать каждый мой шаг, – объяснил Ричард, – а если они поймут, что упустили меня с крючка, то постараются от меня избавиться.

– Да, наверное. Тому же Валентину, конечно, не проще, но...

– Но?

– Не хотел говорить при Колиньяре, но ваша дружба с ним все усугубляет. Разумеется, я не доносчик, и в отличие от тебя не якшаюсь с кансилльером, но... – Альберто замялся, пытаясь придумать, как выразить свою мысль не обидно и не резко.

– Все понял, – подмигнул ему надорец. – Мы уже снова поссорились, и на сей раз стали врагами.

– Вот во врагов поверить можно, – качнул головой юный Салина, – только не запутайся в собственной фальши сам.

Ответить юноша не успел, потому что молчаливые смуглые слуги с широкими плечищами открыли ворота, а резвый мальчик чуть младше гостей отвел лошадей на конюшню. Потом вышедший к ним навстречу пожилой кэналлиец с хитроватой воровской физиономией спросил о цели визита, и Ричард дал себе зарок узнать в будущем, отбывал ли он наказание на какой-нибудь кэналлийской каторги, и стоит ли его в таком случае опасаться.

– Рэй Суавес, вы знаете меня, – не замедлил с ответом Альберто. – А этот юноша – мой товарищ и он хотел бы поговорить с дядей.

– Как доложить соберано? – старик устремил немигающие темные глаза на Дикона.

– Герцог Окделл.

– Хорошо. Идите за мной.

– Иди-иди, – улыбнулся Альберто, – а я погуляю по саду. Время у меня есть.

За свою сравнительно короткую жизнь Ричард Окделл ни разу не имел удовольствия посещать чужие особняки. Вот родовые замки – всегда пожалуйста, Лараков или Рокслеев, но и их по паре раз, не более, потому что отец был часто занят, мать больна или беременна, а больше некому оказывалось проводить маленького графа Горика в гости к родственникам и вассалам. А вот особняки, да еще и столичные, видеть ему приходилось исключительно снаружи, когда с дядей проезжали по столице туманным днем, да и то мельком.

Обстановка здесь разительно отличалась от надорской, и дело даже не в роскошных картинах в тяжелых рамах и изредка попадающихся на глаз шпалерах, а в том, что жители этого дома не привыкли стесняться собственного богатства. Уж на что неплохо жили Окделлы до восстания, но даже отец говорил, что излишней роскоши в замке совсем не место, и Ричард не понимал прелестей аскетизма. Конечно, никто не отменял такое понятие, как чрезмерная роскошь, однако герцогу жить в подчеркнутой бедности, откладывая деньги на черный день, тоже не пристало. Впрочем, герцога Алву никто ни в чем не ограничивал, и в малолетстве без отца не оставлял, поэтому сравнивать Рокэ и Ричарда нет смысла, лучше просто поговорить.

Старый слуга вел его очень долго по нескончаемым в этом доме коридорам, и Ричард, не устававший любоваться на прекрасные украшения, испытал укол чего-то среднего между белой завистью и жгучей досадой. На самом деле же никто не виноват в различии достатка у двух герцогов, а если разговор закончится хорошо, то позже обязательно можно будет спросить у Алвы совета.

Тем временем старик оставил Ричарда стоять на пороге, а сам заглянул в комнату, постучавшись перед этим, и юноша порадовался вышколенности прислуге в этом доме. Здесь они ведут себя прилично, и как Нэн, не пугают детей страшными рассказами про Тварей, за разбитые чашки... наверное.

– Соберано, к вам посетитель. Представился, как герцог Окделл.

– Зови.

Голос, давший достаточно краткий ответ, на слух оказался бархатным и спокойным, так что Дикон сперва подумал о своем везении, а уже потом неспешно перешагнул порог. Перед его взглядом предстал Кэналлийский Ворон, суровые россказни о котором уже стали чем-то вроде страшных историй перед сном для Эдит и Дейдри, от доброй матушки Мирабеллы, но вот Ричард совсем не испугался.

Тот, кого полагалось бояться всем надорским детям, включая поместье Роксли, сидел в мягком кресле, на блестящей черной шкуре, и потягивал темное вино из хрустального бокала. На столе темного дерева с витыми ножками возвышалась большая стопка бумаг, но на них Первый маршал не обращал никакого внимания – то ли успел разобраться со всеми документами, то ли просто оставил самое интересное на вечер, потому что ему проще возиться с бумагами в слегка пьяном состоянии.

– Здравствуйте, господин Первый маршал, – приветствие получилось вполне достойным.

– Здравствуйте, юноша.

А вот со стороны Алвы получилось так себе, но Ричард не стал заострять внимания, предположив, что такое обращение вполне подходит для молодого человека в унарском плаще. Так или иначе, сразу над ним издеваться не собираются, это радует, но вот ленивый вид черноволосого и синеглазого маршала с красивым лицом совсем не порадовал юношу. Как он с такой вялостью умудрился стать первой шпагой Талига и в довершение ко всему победить отца, что не так уж и плохо сражался? Конечно, кэналлийцы все мастерски бьются, но должен же у этого человека быть какой-либо секрет.

– Могу я присесть? – спросил Ричард.

– Конечно. Желаете вина или шадди?

– Нет, благодарю. Трезвый разум лучше всего.

– Как вам будет угодно.

И Ричард спокойно опустился на стул с высокой спинкой, задумчиво рассматривая того, кому хотел предложить неплохую сделку. Раз уж Арамона согласился, будучи в подпитии, то этот, без сомнения разумный и трезвый, а от половины бокала не опьянеешь, человек станет рассуждать здраво и не захочет противостоять обычной логике. Поэтому рассказ юноши оказался в меру кратким и в меру подробным – по крайней мере, он хотел в это верить.

– Я хочу сделать вам предложение, господин Первый маршал, от которого вы не сможете отказаться.

– Даже так? – Рокэ Алва приподнял бровь. – Надеюсь, дело обойдется без обручального браслета?

– Что вы, – развел руками Дикон, – я не собираюсь прочить свою сестру Айрис вам в жены, если она не захочет этого.

– Уже легче.

– Неужели вы так боитесь брака? – уточнил Ричард, но тут же сменил тему, дабы не перейти на личности. – Впрочем, ваша семейная жизнь меня не особо интересует, скажите лучше, как вы относитесь к прекращению многолетней вражды между Окделлами и Алвами? Разумеется, это будет между нами, пока не завершится Круг. Преимуществ великое множество, куда больше, чем недостатков. Я не предлагаю дружить домами, вряд ли мои родственники одобрят это мое решение, но начать примирение лучше как можно скорее.

– Хм... – тонкие бледные пальцы медленно постучали по темному дереву подлокотника. – Какая мне с этого выгода?

– Я не буду причинять вам неудобств, пытаясь вас убить, а меня рано или поздно вынудят на эти попытки, если возьмут в оруженосцы те люди, которым это необходимо. Шантажом ли, обманом ли... Конечно, я не наивный дурак, вы не думайте, но мне тоже хочется жить, как и моим сестрам хочется заключить брак с любимыми людьми, а не «навозниками».

– Меня уже пытались убить, и...

– Скажу вам больше, господин Первый маршал, – оживился Ричард, – вас судили заочно. Имен я тут называть не стану, но лет десять назад видел все своими глазами. И слышал своими ушами.

– Потрясающая подробность, юноша.

– Так что насчет примирения? Вы шепнете кардиналу, чтобы тот запретил брать меня Килеану Ур-Ломбаху и Ариго, и им подобным в оруженосцы, и назовете на Фабиановом дне мое имя. Ну а я буду служить вам до тех пор, пока это будет выгодно обоим и пока прерывание моей службы не станет обходимым для вашей пользы.

Конечно, следовало бы еще упомянуть про необходимую в Лаик проверку, куда пускают, кого попало, включая лиловоглазых унаров, но Ричард не должен был просить всего и сразу, чтобы Рокэ Алва не счел его обычным титулованным нахлебником, каких, наверное, много крутится во дворце или в его особняке.

– А если я откажусь?

– Последствия будут плачевны не только для нас с вами, но и для множества невинных людей. Это не угроза, господин Первый маршал, – Ричард грустно вздохнул и посмотрел на украшенную серебряными статуэтками каминную полку, – а истинная правда. Я исповедую абвениатство, и понимаю, что в этот раз дело будет совсем плохо. Особенно, если мы с вами будем враждовать.