Текст книги "Песнь о наместнике Лита. Тревожное время (СИ)"

Автор книги: Дана Канра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Пара недель в пути прошла почти без происшествий, не считая того, что Ричард сильно и часто уставал. В таком состоянии можно играть роль хоть наивного юнца, хоть старика, убеленного сединами, хоть страдающей недомоганиями девицы, особенно, если этот человек валится с ног. И у Эйвона подозрений, что дело нечисто, не возникало вовсе. Хуже стало на въезде в столицу. Дождь, слякоть, хлюпающая жидкая грязь под копытами недовольно ржущего Баловника...

– Потерпи, страдалец, – Ричард сжимал руками в промокших перчатках поводья, и они казались невыносимо скользкими, – скоро получишь сухого вкусного овса.

– Каррр! – оглушительно подтвердил пролетавший мимо ворон.

– Кыш! – суеверный дядя подскочил от ужаса, когда большое черное крыло едва не хлестнуло его по щеке. – Ну и погода...

– И не говорите, – несчастным голосом подтвердил Ричард.

– Хорошо, что вы до весны будете вдали от ненастий.

Попытка подбодрить заставила Ричарда тихо заскрипеть зубами. Четыре месяца безвылазно сидеть в школе оруженосцев – хуже не придумаешь, но в какой-то степени дядюшка прав. По крайней мере появится достаточно времени для заострения внимания, вживания в роль и обучению полезным навкам. Фехтовать, например. Капитан Рут, конечно, научил основам, но Ричард подозревал, что прежде Ворона умрет со смеху капитан Арамона, полюбовавшись на его плохонькие выпады.

От ворот, где они с дядей задержались, показывая стражникам в кирасах и шлемах свои бумаги, и далее, Ричард ехал с тем же тоскливым и кислым видом, что и прежде. Дяде Эйвону вряд ли пока следовало знать о том, что внучатый племянник – взрослый и вполне разумный человек, потому что тогда настанет конец еженедельным посещениям Надорского замка и обедам за чужой счет. Некого будет контролировать и донимать чтениями нотаций на пару с отцом Маттео. И тогда дядя непременно будет воздействовать на племянника, чего свободолюбивому Ричарду очень не хотелось бы.

А потому Ричард грустил и скорбел по прежней беззаботно-бедной жизни в Надоре, слушал приглушенные дядины слова о том, что для всех они приехали в столицу не сегодня вечером, а завтра утром. Как будто их кто-то будет спрашивать... У Дика зачесался нос и он потер его рукой в мокрой перчатке. На подбородок упали несколько ледяных капель.

– Вас ждет хороший вечер и знакомство с другом. Тайно принимая сына Эгмонта, он рискует больше нашего.

Предположение относительно интриг оказалось необыкновенно верным. Ричард начал догадываться еще когда пару дней назад дядюшке взбрело в голову переодеться в чужие плащи и оставить свиту позади, но он утешал себя мыслью о том, что такие меры для предотвращения покушения на герцога Окделла. Вещи тоже остались у свиты – интересно, как дядя собирается разбираться с этой неприятностью?

Друга звали Август Штанцлер и служил он кансилльером Талига. Друга ли? С каждой минутой, пока ехали, затея о знакомстве казалась юноше все менее привлекательной, ибо согреться и поесть хотелось гораздо сильнее, чем вести правильные и умные беседы о высоком.

Если верить материнским словам, кансилльер заступился за опальную семью Окделлов, но если вспомнить слова отцовские, произнесенные ранее, Август Штанцлер – не тот человек, на которого можно полагаться. "Что же, посмотрим", – решил Ричард, направляя коня к Воротам Роз.

Проходящий мимо монах выпросил суан, как пожертвование для эсператистской церкви, Ричард, думая о своем, бросил звонкую монету в темную глиняную кружку. Монах умело выразился, одновременно почтив Святую Октавию и поблагодарив подавшего.

– Поезжайте вдоль городской стены. Там будет гостиница "Мерин и кобыла", спросите себе две комнаты окнами во двор и ждите.

Едва он отошел в сторону, дядя выругал Ричарда за неумение владеть собой. Вполне справедливо, особенно из уст человека, не имеющего ни малейшего представления о том, как на самом деле прекрасно племянник преуспел в мастерстве таить настоящий характер.

В гостинице Ричард успел отдать слугам мокрую верхнюю одежду и перчатки, чтобы те их высушили, согреться, поесть бараньего жаркого с тушеными овощами, выпить дешевого красного вина, и хорошенько подумать. В итоге было решено повременить с доверием к другу семьи и понаблюдать за его поведением.

Результат оказался неутешительным.

Кансилльер Талига вел себя излишне навязчиво, без обиняков переходя от сюсюканья с Диконом, словно тому пять лет, к некрасивому пафосу. И расспрашивал о способностях Ричарда так, словно уже собирался сделать из него достойное пушечное мясо. Что до советов кансилльера, то Ричард счел приемлемыми лишь некоторые из них, например не вести ни с кем откровенных разговоров. Это и впрямь может сильно навредить.

В остальном Ричард уже разобрался. Толку в ненависти к Лучшим Людям немного, но если он сойдется с кем-нибудь из сильных мира сего, а их иначе не назвать, это может пойти на пользу. А становиться волчонком на псарне – последнее дело, причем неинтересное и опасное.

– Так и будет, – восторженно улыбнулся Ричард, – выслушав от старика новую порцию первосортного бреда про Великую Талигойю.

Глава 3. Предательство клятвой

Одно дело, когда человек мокрый и замерзший дрожит под дождем, пытается не выронить из ставших скользкими пальцев поводья, и совершенно иное – ехать следующим утром по тихим маленьким улочкам городских предместий, удаляясь все дальше от городской стены и медленно приближаясь к «загону». Надеявшийся, что Лаик находится все-таки в самом городе, Ричард Окделл подумал, что такое уединенное место и каменный большой дом – все-таки довольно опасное для унаров место. Особенно, если капитан Арамона – именно настолько невыносим, как про него рассказывал кансилльер, и чем думали люди, финансировавшие Лаик и его же проверяющие, юноша точно знать или судить не мог.

Волнение, которое вчера слепили холод, голод и усталость, сегодня растворилось в сыром и прохладном осеннем воздухе, и теперь Ричард не испытывал ровным счетом ничего. Все шло по плану – он должен оставаться спокойным в душе, демонстрируя при этом спокойствие принужденное, и он так поступит. А пока нужно было предъявить бумаги гвардейцам и ехать через узенький ров.

– Зачем здесь вода? – спросил Ричард, глядя на темневшую под мостом муть со сгустками зеленоватой поросли, которой обычно зарастают стоячие реки. – На Лаик готовится нападение?

– Создатель с вами! – возмутился Эйвон.

– Пережиток прошлого? Посмотрите сами, дядя, его совсем не чистят. Так зачем?

– Если в Надоре ров давно не заполняли водой, это не значит, что так во всех поместьях, – важно произнес пожилой любитель всего старинного и забытого, внушивший герцогине Окделльской ту же мысль. – Жаль, что Эгмонт не брал вас в гости к Приддам.

– Боюсь представить, какие меры предосторожности у них, – вздрогнул Ричард.

Эйвон поджал губы и это явно было плохим знаком, поэтому юноша счел за лучшее промолчать. Едва сошли с моста, под копытами знакомо захлюпала жидкая грязь, а Баловник с беспокойным недовольством заржал. Но когда земля под копытами стала немного тверже, жеребец успокоился, хоть и радости особо не проявил. И на том спасибо. Так подумал юноша, внимательно рассматривая унылую аллею парка, с его высокими голыми деревьями, омелой, густых колючих кустах, облепленных гроздьями крупных белесых ягод. Ведьминские слезы – так называл их капитан Рут во время совместной прогулки в лес с ним и Эйвоном, года три назад, и умудрился при этом скорчить такую физиономию, будто ему предложили на пару дней пожить в Закате или подзаработать в доме Ворона.

Олларианская каплица осталась позади, и только тогда Дик вспомнил, что кансилльер советовал притворяться олларианцем. Не выйдет ли это боком? Старая Нэн говорила: лучше не определиться с верой вовсе, чем притворяться. Ричард же пока определиться не успел. На ум приходили только бесконечные россказни-пугалки в материнском исполнении – о звонящем в церковные праздники и перед большими бедами невидимом колоколе. Призраки давно умерших монахов, согласно этим сказкам, от которых Эдит и Дейдри боялись засыпать без старших и звали спать в детскую Айрис, собирались на полуночную мессу. Только тут, как здраво рассуждал Дикон, нужно знать точно, грядет ли большое бедствие или постоит в сторонке, набирая бедственные силы, и если не церковный праздник, стало быть бедствие. Трудность заключалась в том, что эсператистских церковных праздников настолько много, что иные несложно перепутать с бедствиями. Особенно когда празднуют день святого избавителя от какого-нибудь действия или день навлекателя бедствия на чужие головы, по причине излишней святости. Алана, например.

Не то чтобы Ричард не уважал боевые заслуги дальнего предка, но от того, что он заколол Рамиро, не спешил бросаться в часовню и молиться за покой души Алана. С этим неплохо справлялась и матушка, у Дикона же имелись дела поважнее.

Снова заорали сорвавшиеся с дерева вороны.

– Горластые... – протянул Дик.

Не оценив хозяйского благодушного настроения, Баловник посмотрел на него то ли строго, то ли умоляюще, когда тот слез, а может его просто раздражал громкий звук, и повел ушами. Ричард помог слезть дяде, и с каким-то странным трепетом почувствовал себя близким к свободе, спокойствию, и знаниям. Низенький расторопный конюх увел лошадей, второй, особо от него не отличавшийся, предложил гостям следовать за ним.

Близнецы? Может и просто братья-погодки. Ричарду стало интересно, сколько тут всего слуг, но тут они вошли в начало серого дома и вместо беспокойства юноша ощутил любопытство. Всех вошедших окутал полумрак – спасибо маленьким окнам, и тут точно нужно было притворяться страшно всего боящимся и прямо-таки трясущимся от злости на краснолицего здоровяка, удобно устроившегося в кресле под портретом Франциска Оллара. Ричард хотел поздороваться, Эйвон опередил его, но даже на взволнованное приветствие дяди капитан не соизволил ответить.

– Прошу садиться, – в голосе Арамоны сосредоточилась вся злость на белый свет обиженного в детстве медвежонка, который вырос и стал лесным злодеем, и про которого Ричард читал в детстве сказку.

И Ричард тут же сел напротив, решив пока сохранять хладнокровие, а уж потом можно будет подумать подольше и понять, враг ему Арамона или друг. Между тем, пока капитан говорил с дядей, его голос возрос до настоящего медвежьего, куда там медвежонку! Из того, о чем они говорили, юноша сделал вывод, что толстяк считает себя королем "загона", но насколько же это недальновидно!

Второго человека, олларианского священника, Ричард заметил сразу, но не решился его разглядывать, так как сперва принял за тень.

– Приветствую вас, дети мои. Было ли ваше решение обдуманным и добровольным? Готовы ли вы оба именем Создателя нашего поклясться, что сердца ваши и души принадлежат господу нашему и его наместнику на земле Талига Его Величеству Фердинанду Второму?

Готов Ричард Окделл точно не был, но прекрасное понимание того, что эта клятва – прямой и единственный путь в Олларию, где его ждет интересная жизнь и большая игра с достойными соперниками, точным ударом молота выбивало из замученной ненужными сведениями головы все церковные сказки. Совесть и раскаяние, впрочем, оно выколачивало ничуть не хуже, зато вместе с ними и присущую Окделлам дурь.

– Теперь в присутствии своего опекуна юный Ричард Окделл должен узнать законы унаров и принять их или отвергнуть. Если он согласится вступить в братство Фабиана, обратной дороги у него не будет.

Сердце радостно заколотилось и Ричард сказал, что готов, с изрядной долей торопливости. Подозрительный взгляд Арамоны скользнул по русой макушке будущего подопечного, но тут же стал равнодушным, и он подал Ричарду книгу, переплетенную в свиную кожу. Что-то внезапно екнуло в сердце и радость резко улетучилась, а юноша оглянулся на портрет марагонца. Во всей окружающей его обстановке имелось нечто глубоко неправильное, странное и даже жуткое.

Можно ли разбрасываться клятвами, в потаенной сути которых ни кошки не смыслишь?

Разрубленный Змей! Он с такой невыносимой жаждой рвался сюда и считал дни до въезда в Лаик, но во имя чего? Обратной дороги не будет... Что вложено в эти полные отчаяния и безысходного пафоса слова? Что с ним здесь такого сделают?

– Ричард? – в хрипловатом дядином голосе звучала досада. Ему не терпелось скорее оставить племянника здесь и уехать – подальше от ужасных Олларов, Круг назад, между прочим, правдами и неправдами помогавших Гвидо и Люсьену. – Все в порядке?

– Да.

Говорить о причинах замешательства не хотелось, и Ричард распахнул книгу, чтобы избежать оправданий. Свод правил и росписи бывших унаров, прежде таких же молодых, как он теперь, а сейчас уже взрослых или мертвых. Как отец. Роспись отца тоже красовалась ближе к концу, широкая и размашистая, а вот алвинские узкие каракули с трудом разберешь. Дик хотел злобно усмехнуться, вспомнил, что так делать нельзя и ограничился постной миной.

– Читайте вслух, сударь, – елейным басом бухнул Арамона.

О, средоточие пафосных строк о величии Талига и Олларов! Почти то же самое ему вещала матушка, заменяя Талиг на Талигойю, а Олларов на Раканов, поэтому Ричард даже не почувствовал давящей скуки из-за всегда раздражавшего его пафоса.

– Поняли ли вы все, что прочли?

– Да, я все понял.

– Укрепились ли вы в своем решении вступить в братство унаров?

– Да.

– Готовы ли вы принести клятву перед лицом Создателя?

– Да.

– Эйвон Ларакский, вы, как опекун герцога Окделла, вправе остановить его. Поддерживаете ли вы желание вашего подопечного?

Пауза между вопросом и спасительным согласием опекуна показалась невыносимо долгой, но после дядиного "Да" Ричард с облегчением подумал, что его игра началась. Именно с этого момента и именно в этой комнате, но... Вот только бы не страное и докучливое ощущение, что он крупно подводит самого себя.

– Герцог Ричард Окделл. Мы готовы принять вашу клятву.

– Я, Ричард из дома Окделлов, добровольно вступаю в братство святого Фабиана и клянусь чтить Создателя нашего и его земного наместника короля Фердинанда, да продлит Создатель его блистательное царствование. Я клянусь также слушать своих наставников, духовных и светских, и ни в чем не перечить им. Я отказываюсь от своего титула и родового имени до тех пор, пока не буду готов мечом и словом служить Создателю, Королю и Талигу. Я буду прилежным учеником, послушным воспитанником и добрым товарищем другим унарам. Я не буду вступать в ссоры ни с кем, с кротостью прощая врагам своим. Я не буду иметь тайн от своих наставников. Я не буду покидать поместье Лаик без разрешения моего капитана и не стану встречаться ни с кем из родных, не спросив на то дозволения. Если я нарушу свою клятву, да буду я в этой жизни лишен титула и дворянства, а в жизни вечной да настигнет меня кара Создателя.

Недаром абвениатство душевнее не грозит никакими карами. Просто в каком-то Лабиринте по словам Нэн душу схрумкивают Твари, зато никакого горения на закатных кострах. Ричард и сам не подозревал, что его внезапно захлестнет озорное детское любопытство и отчаянно захочется узнать. Все равно уже поздно и право отказаться или увернуться от клятвы он бесславно проморгал. Можно было попытаться призвать капитана к здравому смыслу, если тот станет настаивать, но что-то очень ясно подсказывало Ричарду: в таком случае их с дядюшкой выведут под белые руки и дадут пинка на дорогу.

Но ведь он и понятия не имел о том, что придется давать клятву; старый кансилльер болтал о чем угодно, даже об отказе от титула сроком в полгода, а о такой важной вещи даже не упомянул!

– Готов ли ты к трудностям и испытаниям во славу Создателя и короля Фердинанда?

– Я готов. В полдень и в полночь, на закате и на рассвете.

– Да будет по сему!

– Я свидетельствую, – Арамона остался недоволен. Рассчитывал, что Ричард завизжит, как испуганный вепренок и понесется прочь от Лаик, сверкая пятками и просчитался или дело намного глубже?

– Я свидетельствую, – судя по тону Ларака, тот точно рассчитывал.

– Унар Ричард, проводите графа Ларака и возвращайтесь. Отвечайте: "Да, господин Арамона".

– Да, господин Арамона.

Эйвон Ларак вышел первым, торопливо поклонившись – видимо увидел, как изменилось лицо дорогого племянника на моменте чтения клятвы, и спешил оставить "загон". Хмурясь и чувствуя, как мешаются в крови ярость со смятением, Ричард шагал за ним, и ощутил колючую досаду, увидев, что слуга со свечой, проводивший их на улицу, собрался греть уши.

– Ступайте в дом, – нашел в себе силы распорядиться Ричард, и посмотрел на слугу спокойно и строго.

– Как вам будет угодно.

Слуга скрылся за дверью и наверное продолжал подслушивать, но Ричард не стал проверять – слишком дорого было время. Вместо этого юноша возмущенно посмотрел на опекуна.

– Вы знали про клятву.

– Ричард, не делайте поспешных выводов...

– Клятва – это не пустые слова, граф. А вы специально отослали Реджинальда в Олларию, чтобы он мне ничего не подсказал, – Дик старался говорить тихо и спокойно, и очень надеялся, что у него получается. – Вопрос: зачем?

– Я не потерплю разговоров с вами в таком тоне, молодой человек.

– Этот разговор продолжится.

– ...

– Вы надеетесь, что Арамона сживет меня со свету и Надор перейдет к вам, поэтому при мне старательно отговаривали матушку. Потом не будет подозрений.

– Прощайте, Ричард, – нервно и быстро проговорил граф Ларак. – Надеюсь, вы сдержите... клятву.

Прощайте?! Ричард улыбнулся с неприязнью глядя вслед торопливо уходившему опекуну. Он такой же как Штанцлер, и потому даже вовремя сказанное издевательство звучит, как заботливый совет хорошо одеваться во время дождя. Но умирать в этих равнодушных каменных стенах Дик Окделл не собирался, сперва ему предстояло прожить полную открытий и совершений жизнь. По крайней мере юноша на это рассчитывал.

– Да, господин граф, – сказал Ричард, провожая бессильным взглядом дядю. – Я поклялся и я исполню.

А потом он открыл тяжелую дверь и вернулся к слуге.

Глава 4. Достойные молодые люди

– Здравствуйте, сударь, – поприветствовал Ричард Окделл цирюльника, который, к счастью, не походил лицом на двух предыдущих слуг, и озадачился тем, правильно ли обращается к слуге. Хотя какая разница. Никто не выругает за несоблюдение этикета, тем более человека, временно отказавшегося от родового имени. – Куда мне садиться?

– Сюда, – мужчина подвинул к нему стул. – Вы растите бороду, молодой человек?

– Нет, – просто откликнулся юноша, которому не хотелось себя старить раньше времени.

– Унарам запрещено растить.

– Я и на голове не особо отращиваю, – пожал плечами Ричард, – что уж говорить о лице.

Дома попробуй-ка отрасти на лишний бье длиннее – мгновенно явится герцогиня с недовольно поджатыми губами, нотациями про неподобающий Человеку Чести вид и, собственно, с цирюльником. И неважно, сколько Человеку Чести лет – семь, десять или двенадцать – глупое правило нужно было соблюдать. Поэтому сейчас цирюльник покачал головой, заметив, что стричь тут уже нечего. Щелк-щелк – две небольшие русые пряди со лба соскользнули на серый камень пола, и на этом все закончилось.

– Спасибо, – слуга отошел и вздохнул. – Если бы и прочие унары были такими, как вы, а не отращивали кудрявые волосы до плеч. Я не привык работать с такими, это ведь дело женских мастеров.

– Кудрявые волосы до плеч?

– Или длинные хвосты, – посетовал цирюльник. – Одного еще и уговаривать пришлось, чтобы изволил развязать ленту. Не хочу сказать ничего дурного о молодых господах, но многие как будто в пажи готовятся, а не в оруженосцы.

– В нашем возрасте быть пажом поздновато, – весело ответил Ричард.

– И то верно. Но мы с вами заболтались, а вам пора в купальню...

Вода для мытья в Лаик была прекрасно подогрета – не чета надорской тепловатой и непрозрачной водице, но, как позже выяснилось, это было единственное достоинство лаикской купальни. В полотенце Ричарда каким-то загадочным образом угодил стеклянный осколок, и в результате он порезал шею, а потом, силясь достать опасный предмет, еще и пальцы. Белую мягкую ткань залило ярко-алым, когда Дик остановил кровь, и пришлось отбросить полотенце. С головы продолжала медленно стекать маленькими струйками вода – и юноша огляделся в поисках того, чем можно вытереться до конца.

В это время чья-то смуглая проворная рука мелькнула из-за криво поставленной перегородки, схватила полотенце, а через пару секунд раздался обиженный болезненный вскрик. Шлепая босыми ступнями по гладкому мокрому полу и рискуя в любой момент поскользнуться и грохнуться, Ричард пошел туда в надежде изобличить воришку.

Там, присев на корточки возле таза, шипел от боли худой и мускулистый черноволосый парень, а злополучное полотенце валялось в углу, скомканное и еще больше испачканное кровью.

– Воровство чужого всегда выходит боком, – сообщил Ричард, прислонившись к стене.

Похититель полотенец метнул в его сторону злой взгляд.

– Отец рассказывал, что здесь выдают два полотенца! – сообщил он несчастным голосом, не сочетающимся с яростными, метающими громы и молнии темными глазами.

– Он учился давно, правила в Лаик могли поменяться. Сочувствую вашей беде, я тоже порезался.

– Порезался?! – ахнул южанин. – А я разрезал этой дрянью ногу! Пятки вытирал!

Из-под узкой ступни медленно сочилась кровь, незнакомец скулил, кусая губы, а Ричард быстро и лихорадочно вспоминал, как года три назад бинтовал чистыми тряпицами ногу Айрис, вздумавшей босиком пробежаться по нагретым солнцем камням. Только в отличие от этого юнца сестренка стиснула зубы и терпела мучительную боль. Схватив полотенце, Дик прижал его к ране, затем обмотал вокруг ступни и завязал узлом.

– Ыых... – с губ южанина сорвался очередной стон. – Еще больнее!

– Терпите, – посоветовал Ричард, – а я схожу за цирюльником, может, он знает, чем обработать. Кстати, как вас зовут?

– Унар Эстебан... Шагай быстрее...

– Уже бегу... – на одном дыхании выпалил Дикон и, обмотав бедра полотенцем Эстебана, выскочил из купальни.

Беда разрешилась быстрее, чем замерзший в ледяном коридоре Ричард ожидал: цирюльник не успел далеко отойти и поторопился на помощь раненому. Ричард же оделся в принесенные ему вещи. Черные штаны, чулки и рубашка, белая куртка и белый плащ с гербом дома Олларов. Зеркало оказалось мутным, хотя отражение собственной разрумянившейся и хмурой физиономии разобрать еще было возможно, и когда показалось, что в зеркало смотрит кто-то еще, юноша невольно вспомнил про дядю Эйвона. Чего он добивается? Решится ли подстроить убийство Повелителя Скал?

Как бы то ни было, придется выживать в Лаик, раз уж его привязали к старому поместью обманом и клятвой. В конце концов, он сам хотел интересной жизни, а желание герцога Окделла – закон. Видимо, так распорядился Абсолют. Поэтому Ричард не стал долго смотреть в зеркало и жалеть себя, а снова нырнул в коридор. Прежний слуга, провожавший его сюда, поднял свечу и молча зашагал в глубь здания, мимо переходов, лестниц, длинной галереи без окон, и вот наконец свернули в небольшой тупик с несколькими одинаковыми дверьми. С открыванием слуга почему-то медлил, но наконец она протяжно заскрипела, и юноша смог войти.

– Ваша комната, сударь. Здесь все, что нужно унару. Ваши вещи до дня святого Фабиана останутся в кладовой, позаботятся и о вашей лошади.

Сударь? Значит, его принадлежность к дворянству здесь признавалась чуть-чуть? Ведь простолюдинов сударями не называют, а ограничиваются лишь небрежным «Эй, любезный!». Вот и еще одно достоинство пребывания Ричарда в этом странном месте, главное – не забывать про отрицательные стороны. А унару, если верить слуге, нужно совсем немного. Кровать без полога, стол, стул, письменные принадлежности, таз для умывания, очередное полотенце, открытый сундук. Из угла на Ричарда смотрел с портрета коронованный красавец, гордо носящий имя Франциска Оллара, но в комнате Арамоны марагонец был изображен более реальным: коренастым и неказистым человечком. А образ Создателя и лампадку юноша заметил не сразу.

– Аскетизм – залог здоровья, – оценил обстановку Ричард, дословно процитировав одну из материнских тирад.

Слуга промолчал, но оскорбленно отвернулся.

– Вы в этом не виноваты, – утешил его Дик. – Благодарю вас за гостеприимство.

Слуга молча поклонился, после чего оглянулся на дверь.

– Время обеда уже прошло, поэтому вам принесут ужин, а завтрак пройдет в трапезной. Советую вам не покидать до утра вашей комнаты, дом не любит тех, кто ходит по его коридорам ночью.

– Дом или господин Арамона? – уточнил Ричард.

Но слуга не ответил и молча закрыл за собой тяжелую дверь. Возможно, он не знал, как объяснить свои слова, потому что обычно таким простым людям не доверяют серьезные тайны. Дверь, кстати, закрывалась на засов снаружи... Ричард был неприятно удивлен, узнав, что эта комната имеет много общего с тюремной камерой, но поделать с этим уже ничего не мог. Спасибо любимому дядюшке.

Окинув комнатушку очередным оценивающим взглядом, юноша посмотрел на окно и сгустившиеся за ним сумерки. Прошло столько времени, почти целый день, а он был настолько измучен ожиданием и стремлением вжиться в роль послушного наивного мальчика, что не заметил, как наступил вечер. Может, оно и к лучшему. Ужин вскоре принесли – скудноватый, состоявший из водянистой пшенной каши и кусочка хлеба, а в Надоре и то время от времени появлялось жидкое разведенное молоко.

В углу зашуршала и запищала крыса. Оторвавшись от трапезы, Ричард повернулся к зверушке и сразу сделал вывод, что такая крупная особь явно не страдает от голода, поэтому вряд ли есть смысл прикармливать ее. Пусть себе живет здесь, если захочет, лишь бы не наглела.

Полный разнообразных впечатлений, Ричард Окделл лег спать, и сон пришел к нему на удивление быстро. Пусть он был поверхностным и неглубоким, но утром юноша чувствовал себя удивительно бодрым. Тяжелые и страшные сны не наваливались, за это Дик поблагодарил собственный рассудок, а едва он оделся и брызнул в лицо ледяной водой, прогоняя остатки дремы, как в дверь громко постучались.

Порезы на пальцах оказались глубже, чем на шее, поэтому Ричард открыл дверь с трудом. Навстречу шагнули два одинаковых парня, и сколько бы он их ни рассматривал, не нашел различий, по крайней мере внешних. Это насколько же похожими надо быть!

– Унар Ричард, – тихо представился он, вспомнив про правило не разговаривать с другими унарами в течение испытательного срока, с треском вчера нарушенное.

– Унар Норберт.

– Унар Иоганн...

Общение не задалось с самого начала, наверное, и к лучшему. Вряд ли торкские здоровяки останутся в Олларии, когда их силы нужны в родовых землях – про то, что Хайнрих Гаунау задумывает войну с Талигом, Дик случайно подслушал в разговоре двух военных, когда они с дядей впервые остановились в таверне на надорском тракте. А если так, то дружба длиной в полгода быстро уйдет, сопровождаемая сожалениями и неотправленными письмами.

Тот, кто назвался Норбертом, молча кивнул ему, и юноша подумал, что приятелями они станут в любом случае, даже если не друзьями. От этого стало несколько легче.

Пришел слуга, оглядел их с такой же постной миной, как у полковника Штросса с похмелья, и велел идти за ним в трапезную. Вернее, попросил, но любая «просьба» в этих стенах равносильна приказу, не исполнить который нельзя. Снова Ричард увидел множество одинаковых переходов и лестниц, снова у него закружилась голова, как вчера, когда он посмотрел вниз, но Иоганн, более растрепанный, чем его близнец, поддержал под локоть.

Посмотрев на него, Дик с благодарностью кивнул и продолжил идти.

Неизвестно, сколько унаров было в прошлые выпуски, но трапезная оказалась огромной даже для пятидесяти, и если в Лаик такие все помещения, кроме унарских комнат, то интриговать должно получиться. Нужно лишь взяться за дело с умом.

Подойдя к большому столу у стены, Ричард окинул задумчивым взглядом уже собравшихся. Среди них восседал с видом гордого страдальца и вчерашний похититель полотенец по имени Эстебан, грустное выражение лица которого явственно говорило: «О нет, куда это я попал?».

– Прошу садиться, судари, – невыразительно пробормотал слуга. – Туда, туда и туда.

Близнецам не очень хотелось расходиться друг с другом, но Ричард твердой поступью отошел от них и сел на положенное место. Здесь, как понял он, больше ценят податливость и послушание, чем острый ум, и, пронаблюдав за этим явлением, юноша мог бы достойно на нем сыграть. Напротив него сидел смуглый черноглазый кэнналиец, такую внешность Ричард видел у Диего Салины, привезшего тело отца в Надор, от имени Рокэ Алвы.

Кто тут еще? Наследник Приддов, судя по безупречно-равнодушному лицу. Константин Манрик, чья самодовольная физиономия не останется неузнанной нигде. Заметив Ричарда, рыжеволосый гаденыш нехорошо ухмыльнулся – значит, запомнил, кто помешал его помолвке с бедной Айрис. С ним нужно быть настороже. А вот и Арно Савиньяк, чьи коротко остриженные светлые волосы непослушно кудрявились – так вот о ком упоминал цирюльник!

Приход капитана Арамоны заставил почти всех содрогнуться, но Ричард, Валентин и Эстебан остались равнодушны к грохоту древков гвардейских алебард об пол. Может, имеет смысл обратиться за помощью в фехтовании к одному из них?

За разряженным в пух и прах капитаном чинно и тихо, словно плывя шагал олларианец. Наверное, раньше он был дворянином, просто так в такие заведения на работу не принимают. Как кардинал Сильвестр. Кузен Наль, бывавший в столице, рассказывал, что Квентин Дорак отказался от своих прав на наследство в пользу брата и отправился на церковное поприще. Бедный кузен! Если его родители узнают, что он рассказывал наследнику Эгмонта правду о «врагах Талигойи» раньше времени...

Капитан Арамона имел премилую привычку говорить громко при обычной речи и орать при торжественной или гневной, и после его громогласной речи на тему «Лаик это МОЕ королевство» Ричард окончательно уверился в своей версии по поводу нездоровых Арамоновых амбиций. Наверное, имело смысл попытаться исправить это, однако сейчас Ричард молча слушал имена тех, с кем ему предстояло прожить полгода под одной крышей, запоминал лица и не переставал лихорадочно размышлять. Первой и основной задачей помимо обучения у Ричарда было узнать секрет невозмутимости Валентина.

А там... Как сложатся обстоятельства.

Глава 5. Второе распознавание игроков

Человек Чести. Сын мятежника. Ненадежный унар. Объект материнской гордости и надежды. Лежа в кровати ранним утром четвертого дня своего пребывания в Лаик, Ричард Окделл прикидывал, как бы не запутаться в многочисленных ролях и не выдать себя, но в силу слипающей глаза сонливости ничего толкового придумать не мог. Единственная здравая мысль, посетившая его не лишенное определенной частицы бодрости сознание – здесь надо считать дни до четырех. В каждый четвертый день записывать события и сверять с предыдущими – так он узнает, есть ли ему чего бояться или нет. Предъявить матери или еще какому-нибудь эсператистскому фанатику, благо их в Надоре много, и успешно возвращать «ересь» в родные края.