Текст книги "Песнь о наместнике Лита. Тревожное время (СИ)"

Автор книги: Дана Канра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Повеявший в лицо легкий ветерок заставил юношу улыбнуться, как только Анна-Рената остановилась и отчеканила, что разговаривать они будут здесь.

– Признаться, я придерживался иного мнения о юных талигойских красавицах, – искренне сказал Ричард, отчетливо понимая, что ему на роду написано влюбиться в южанку. – Прошу простить меня за это заблуждение – я не встречал еще девиц своего возраста, поскольку жил всю жизнь до Лаик в родовом замке.

– Как вы узнали? – нетерпеливо спросила Анна-Рената.

– Это оказалось несложно. После нескольких месяцев дружбы с вашим братом...

– Дружба? Вы его использовали!

В любую южанку, но не в эту. Ричард знал, что девица Колиньяр помолвлена, через пару лет состоится брак по расчету с очередным Манриком, да и Люди Чести ополчатся на него за «неправильный» выбор. Чувства и долг – совершенно разные понятия, и как жаль, что они никогда не пойдут рука об руку.

Ричард смотрел в юное разгневанное лицо и чувствовал едкую горечь на душе. Возможно потому, что девушка оказалась отчасти права.

– Я хотел обзавестись другом, – помедлив, сказал он, – и заодно расположить к себе Лучших Людей. Здесь, в Олларии, иначе не выжить, даже, когда твой эр – сам Первый маршал. Понимаете, я поступаю, как Ричард Горик в свое время...

– Хотите заручиться поддержкой со стороны и тех и других? – криво усмехнулась Анна-Рената. – Умно. И подло.

– Я просто хочу спасти надорские земли и вернуть их к былому процветанию, а также улучшить жизни своих родных, – ответил просто Ричард. – Любой ценой, и будет лучше, если я сумею избежать кровопролития. Я не хочу ничьих смертей. До Излома я спасу всех, кого смогу.

– Да, – бесцветным тоном ответила переодетая в мужское платье девица, и ее взгляд стал жестким и очень злым. – Вы производите впечатление доброго и великодушного человека. А я единственная, кто видит вас насквозь. Ведь вы просчитываете ситуации наперед.

Ричард беспомощно молчал, не зная, согласиться ли с ее правдивыми словами или нет, когда Анна-Рената нанесла ему удар по лицу. Сильный и внезапный, разбивающий нос. Леворукий и все кошки его! Теперь юноша окончательно убедился, что доселе ничего не знал о нравах талигойских девиц.

– Как вы сделали это? – спросил он у спины Анны-Ренаты, которая собралась уходить.

– Большой палец должен быть внизу, – раздались прощальные слова.

И, прижимая к носу окровавленный платок, Ричард Окделл озадаченно подумал, что оказывается, за любой интригой обязательно следует справедливая расплата.

Глава 32. Небольшая передышка

Появляться перед собственным эром с разбитым носом – невеселое приключение, особенно, если этот самый эр не так давно разоблачил твою хитрую, но не слишком умелую интригу. И как же неприятно представать перед ним в таком плачевном состоянии, дающем понять, что не он один оказался таким умным! Ричард Окделл надеялся провести вечер и следующий наедине с собой, зализывая душевные и телесные раны, однако Ворон придерживался иных взглядов на его времяпрепровождения – поэтому вызвал к себе сразу же по возвращении.

– Здравствуйте, – безрадостно поприветствовал юноша Алву, с опущенной головой входя в кабинет.

– Рад вас видеть в добром здравии. Болезнь окончательно отступила?

– Да, монсеньор.

– Но вы чем-то удручены?

– Я... Нет, монсеньор, я бодр и весел! – в доказательство своих слов Ричарду пришлось высоко задрать подбородок, и он совершенно забыл, что собирался скрывать свое увечье.

Рокэ Алва вгляделся в лицо оруженосца, а точнее его разбитый нос, и тихо присвистнул.

– Занятно, юноша. Что же, рассказывайте, где и с кем сцепились в этот раз.

– О, монсеньор, – заверил Дикон, осторожно присаживаясь на край мягкого стула, – это замечательная история о верных и мстительных сестрах. Надеюсь, вы не сочтете отказ посвящать вас в некоторые подробности нарушением присяги.

– Не сочту, но мне любопытно.

– Одним словом, меня одолела девица, – признался Ричард. – Знаете, следовало бы чувствовать стыд, но мне отчего-то все равно.

– А вы радуйтесь, – голос Алвы прозвучал мягко, – что не нарвались на дуэль или на драку в центре города. С вас станется, знаете ли. Кстати, хочу вам напомнить, что вы собирались у меня обучаться управлению провинцией и фехтованием.

– Так мы с вами и занимались, – припомнил Ричард. – Те две недели, что мы с Эстебаном бездействовали. Вы рассказали, как собирать налоги, решать проблемы в подвластных землях, устраивать источник герцогского дохода... В Надоре есть каменоломни. Только, боюсь, мне придется отложить последнее до Излома – слишком не хочется рисковать людьми.

– Дело ваше, – пожал плечами Рокэ Алва, – надеюсь, что вы правы.

– Но вы мне не сказали ни слова, как поступать, если родственники устраивают интриги, с целью отобрать земли... – юноша грустно вздохнул. – Я действительно не знаю, монсеньор. Как только начинаю думать об этом – чувствую себя беспомощным слепым котенком. Если бы вы знали, как мне не хочется умирать...

– Вас никто и не заставляет.

– Заставят! – воскликнул герцог Окделл. – Рано или поздно, но это точно случится до Излома. Кое-кто, кроме Лараков и Манриков, будет безумно рад, если я скончаюсь.

– Так... – Рокэ наконец посмотрел на него внимательно и строго. – Кому ты еще перешел дорогу?

– Изначальной Твари, – чистосердечно признался Дикон.

Далее последовал не очень длинный, но относительно подробный рассказ о событиях в Лаик, тесно сплетенный с событиями в доме Вальтера Придда, и, слушая его, Рокэ Алва не проронил ни слова. Глядя на юношу со спокойным вниманием, он время от времени потирал длинными пальцами виски, отчего создавалось впечатление, будто Первого маршала совсем замучила мигрень, спровоцированная выходками оруженосца. Ненадолго Ричарду стало стыдно, однако он нашел в себе силы закончить повествование и с тоской посмотреть на легкую синюю занавесь на окне.

Они молчали оба, и каждый сосредоточенно думал об одном и том же. Смерть ожидает каждого, несмотря на отчаянное желание жить, подстерегает за углом, в бокале вина, в прохладной речной воде или среди яркого лесного пожара, но главное – не помнить об этом, не придавать особо сильного значения смерти, чтобы не ждать ее в постоянном, лишающем ума страхе. Ричарду Окделлу не хотелось умирать молодым, однако, если Лараки будут упорствовать, ему придется обрушить на их дерзкие головы скалы и надорский замок – только при этом его, Ричарда, семья, слуги и старая Нэн, обязательно спасутся. Потом, чтобы остановить скальные гнев и ярость, Повелителю придется расстаться с жизнью или в Надоре или просто среди камней, будто то заброшенный каменный дом или замок, и лучше всего, сделать это добровольно, а не по принуждению.

А потом он обязательно постарается вернуться в жизнь, потому что Кэртиане нужен Повелитель Скал.

Но все это – лишь на самый крайний случай, если крепко прижмут Лараки и иных путей не останется, да и к тому же Рокэ, выслушав его слова и подумав, вынес вердикт:

– Если кто-то пытается отобрать чужие земли без особого на то права, от таких людей обычно избавляются без сожаления. Помни об этом.

– Да, – с бессилием ответил Ричард, – хорошо, монсеньор.

– А пока не желаете съездить к баронессе Марианне? – уточнил Алва, плавно меняя тему разговора.

– Можно и к баронессе, – Ричард чувствовал легкое уныние и понимал, что развеяться необходимо, иначе неизбежно наступит смертная тоска, от которой хочется напиваться допьяна. Тем более, с баронессой он так и не общался.

Видимо, южанки тоже благоволят к нему, раз сама судьба окружает Ричарда их вниманием. По верным расчетам юноши Марианна не родилась в Олларии и даже ее предместьях, но была алаткой, а, как и зачем стала супругой барона Капуль-Гизайль, было ему не то чтобы неинтересно, но лезть в чужую жизнь и биографию Дикон считал неприемлемым для дворянина. Но скоро дом Алва посетил барон Капуль-Гизайль, и юноше стало не до глубоких размышлений – пришлось разливать вино эру и гостю, слушая между делом их разговоры.

– Вы обещали осчастливить наш дом визитом, – пояснил барон, – но, видимо, у вас что-то не сложилось, и я рискнул наведаться сам.

– Разумеется, – согласился монсеньор, – я совершил большую ошибку. Могу я занять ваше время на пару минут, чтобы написать записку с извинением баронессе?

– О да, – завитой коротышка расплылся в улыбке, – разумеется...

Некоторое время один пил, другой писал что-то на белоснежном листе, а Ричард смотрел в окно и снова пытался размышлять над Изломными проблемами, однако очень быстро его мысли прервались словами Ворона.

– Ричард!

– Да, монсеньор?

– Поезжайте с бароном, передайте эту записку госпоже баронессе и привезите ответ.

– Слушаю монсеньора, – юноша взял протянутый аккуратно сложенный вчетверо лист, запечатанный синим воском.

Ему действительно стоило развеяться душой и телом, чтобы отдохнуть от различных неприятностей, в которые юноша влипал в последнее время с неприятным постоянством. Отправившись в особняк, Ричард рассеянно слушал восторженное воркование барона о желтых морисских воробьях, беззаботно смотрел на чистое голубое небо, и чувствовал себя почти самым счастливым человеком в Кэртиане. Ехали они не слишком долго, наконец, открылись ворота и двери особняка, и юноша увидел Марианну.

Темноволосая красавица в этот раз нарядилась в оранжевые шелка и выглядела вполне счастливой, по крайней мере в больших черных глазах больше не плескалось того же страха, что при первой их встрече. Поклонившись и поприветствовав хозяйку дома, Ричард передал конверт. Только в последний момент, прежде чем сделать это, он заметил синего ворона на печати, и не смог сдержать легкую улыбку.

Вскрыв печать, Марианна прочитала письмо и попросила перечитать супруга, а потом предложила Ричарду подождать ответа и пообедать. Против этого юноша ничего не имел, однако испытывал легкую неловкость из-за столь радушного гостеприимства, ведь в прежних домах, где он появлялся, в отношении к нему хозяев было что-то требовательное или равнодушное, словом никто еще не принимал его так же хорошо, как эти люди – однако, не время расслабляться полностью!

Баронесса Марианна была куртизанкой и дарила мужчинам любовь в обмен на подарки, и сейчас Ричард пожалел, что у него нет с собой ничего ценного. С другой стороны дарить Марианне что-нибудь, купленное на алвинские деньги, тоже нечестно, хотя бы для его принципов, и поэтому юношу терзали противоречия. После сытного обеда Ричард хотел просто подождать, пока женщина завершит писать письмо, но внезапно баронесса велела ему налить ей вина и сесть рядом.

С этого и началось грехопадение Ричарда Окделла, о котором так твердила матушка, беспокоившаяся о том, каково будет сыну в Олларии. Конечно, именно о таком грехе она ничего не говорила, однако подразумевала, изрядно беспокоясь о «множестве губительных столичных соблазнов», только когда он оказался близок с малознакомой женщиной, все мгновенно забылось. Да и к чему вспоминать эсператисткие наставления, если жизнь всего одна, а в случае Повелителя Скал – еще и достаточно короткая? Позднее из памяти исчезли интимные подробности того, как летят в сторону шуршащие шелка и синее сукно, как сладки любовные ласки и поцелуи, и как сверкают с потолка золотые птицы... Потому что его научили бояться и стыдиться плотских развлечений, но сейчас Ричард понял, что учили плохо.

Завтрак прошел в спальне, за задушевными беседами, и там же все повторилось заново, уже на ковре, когда они оба стали собирать рассыпанные черешни, а потом, наконец, юноша нашел в себе силы взять письмо и уйти, думая о том, что если дела пойдут так же, то он обязательно полюбит всем сердцем юную южанку, и, возможно, навлечет на себя материнский гнев. Конечно, гнев вдовствующей герцогини волновал гораздо меньше грядущего Излома, да и куда денешься от неприятностей, но главное, чтобы ярость матери не перепала на Айрис и младших девочек.

Домой Ричард Окделл вернулся вечером следующего дня, чувствуя себя умиротворенным и беззаботным. Казалось все, происходящее прежде, страшное и опасное, растворилось бесследно, унося прошлое с собой, и теперь оставалось только не допустить новых трудностей. В особняке на улице Мимоз было тихо и темно, лишь Хуан стоял на первом этаже, в холле, и посмотрел на Ричарда таким красноречивым взглядом – словно таллом одарил.

– Здравствуйте, – вежливо произнес юноша, – могу я узнать, где монсеньор?

– Соберано у себя в кабинете, – последовал краткий и сухой ответ.

– Благодарю, – лучезарно улыбнулся Ричард, и стал подниматься по лестнице на второй этаж.

Глава 33. Истечение смерти

Планируемое не всегда сбывается, особенно, когда сам себе не принадлежишь – это негласное правило надорского замка успело впечататься в юную душу герцога Окделла за пять долгих лет, и потому он не стал заходить в свою комнату и строить планы на дальнейшее времяпрепровождение. Если монсеньор возьмет изящный конвертик, посланный Марианной, и отпустит его, можно будет зайти в библиотеку и приняться за тщательный разбор событий гальтарской эпохи. Юноша думал, что самые интересные события и имена людей, совершивших самые занимательные поступки, он выпишет на бумагу, однако планы прервала музыка. Ничуть не похожая ни на мелодичную и грустную лирику надорских менестрелей, ни на торжественный грохот придворного оркестра, лихая кэналлийская песня звучала странно и непривычно. Инструмент, конечно же, не расстроенная лютня, а что-то более новое и иное... Поэтому Ричард решил утолить мучительное любопытство и неспешно направился на звук.

Сильный бархатный и красивый голос принадлежал Алве, кэналлийский язык – тоже, надо было сразу догадаться, но сперва, в сознание скользнула нелепая мысль, что монсеньор принимает гостей. Кого? У него есть родственники в Кэналлоа или среди морисков? Но Ворон об этом не рассказывал, что же, можно и проверить. Слушая яростный звон стекла и струн, Ричард продолжал идти, и вскоре набрел на комнату, освещаемую мерцающими рыжими огоньками свеч и камином, где в кресле сидел герцог Алва, обнимая какой-то южный деревянный инструмент. На маленьком столе возвышался серебряный кубок, а на ковре валялись пустые бутылки темного стекла.

– Здравствуйте, – неуверенно проговорил Дикон, заходя в комнату.

– Здравствуй, – голос маршала звучал не резко и насмешливо, как бывало, если они выезжали с ним куда-нибудь ко двору или в город, а мягко и расслабленно. – Садись.

– Сейчас. Я принес вам ответ от баронессы.

И Ричард вытащил из-за пазухи конвертик, от которого сильно пахло то ли духами, то ли благовониями. В искусстве ароматов юноша не разбирался, поскольку читать об этом книги прежде было недосуг, а жаль, нужно увлечься, на тот случай, если какая-нибудь зараза вздумает воспользоваться ядовитой сильно пахнущей травой или чем-то подобным.

– Положи на стол, я потом прочту.

– Слушаю монсеньора.

Конвертик занял свое место рядом с кубком, пустым, кстати говоря, и Ричард поспешил наполнить его вином из очередной бутылки – оно оказалось темным и густым, а потом скромно сел один из стульев, обтянутых кожей, как положено хорошему оруженосцу.

– Вернись, – Алва небрежно указал рукой на короткий, обитый синим бархатом диван, – и усаживайся туда. Выпей со мной. Нам есть, о чем поговорить.

– С вашего позволения, я пока останусь трезвым. Если вы намерены говорить о древней Гальтаре?

Бровь маршала дернулась вверх.

– Как ты узнал?

– Предположил, – быстро отозвался Ричард. – Так что насчет разговора? Я не очень подробно рассказал вам, на что способны Твари, и каково в Лабиринте, но о последнем не знаю и сам, а об этих... существах вы ведь читали раньше?

– Более того – мой старший брат пугал меня Тварями с малолетства. Пока не уехал в Торку, где погиб.

– Занятно.

Значит, у Рокэ Алвы есть брат, это довольно интересно, но принцип не лезть в чужие семейные дела остался прежним, и Ричард поскорее отмел это обстоятельство за ненужностью. Если понадобится, они вернутся к этой теме, а сейчас...

– Я хочу увидеть Лабиринт.

– Вы хотите умереть?

– В Лабиринт живые не попадают, но я стану исключением.

– Предлагаете составить вам компанию?

– Понимаете ли, вся прелесть в том, что войти туда может любой дурак, главное, чтобы придерживался абвениатской веры, а выйти – исключительно под руку с Раканом. Или за руку, это как вам понравится.

– Ваша любезность настораживает, юноша.

– Бросьте. Вам ведь и самому любопытно туда сходить, – заявил Ричард. – Что до меня, я всегда хотел изучить посмертие, не умирая, потому что меня тоже в детстве напугали Тварями так, что задели за живое. И мне очень бы хотелось взглянуть в лицо опасности.

Опасность горела закатным огнем в камине, смотрела из черной ночи за окнами, манила и звала к себе, а от предвкушения интереснейшего приключения, из которого можно не вернуться, стыла кровь в жилах, и сохло во рту. Ричард понимал, что просто обязан преодолеть собственный страх, он помнил слова, обязательные к произношению для открытия Лабиринта живым, и также твердо знал, что нельзя идти за кем-то, встреченным в нем – даже если это хороший знакомый. Если пришел один – уходить одному, если с другом – то с ним, но не с кем-то иным, чтобы не привести в Кэртиану еще одну Тварь.

– Пейте, монсеньор, – решительно сказал Ричард, щедрой рукой плеснув в кубок еще вина. – Сопровождающий не должен быть трезвым, чтобы не сойти с ума.

– А вы?

– Мне легче. Я изначально имею представление, с чем могу столкнуться, а вы, будучи пьяным, должны лучше ориентироваться и иметь хорошее настроение. Пейте же!

Рокэ пожал плечами и опустошил кубок, а затем внезапно глянул на оруженосца с подозрением.

– Это, случаем не отравление?

– А? О нет, монсеньор, если я соберусь вас отравить, то сперва спрошу ваше мнение на этот счет. А теперь вставайте сюда, лицом к камину. Оставьте этот инструмент – Твари не любят музыку. Подождите, я задую лишние свечи – их должно остаться четыре. Вот так... Сейчас я начну. Вы знаете кошачье слово?

– Нет. За его неимением.

Жаль. Ладно... Ричард окинул комнату быстрым взглядом, метнулся к окну и дернул занавесь, чтобы ночная темень не бросалась в глаза, после чего встал рядом с эром и громко произнес четыре пары слов на древнегальтарском. Очень опасное и древнее заклинание, способное при произношении обычным вассалом убить множество народу, а при произношении Повелителем всего лишь вызвать для него временную смерть.

– Мне надо повторить то же самое, юноша?

– Да. Только вместо «Литтэ» говорите «Анэмион» или, если не получится потерять сознание, «Раканэ». Через четыре минуты, согласно старой книге, вы отправитесь в Лабиринт, а я произнес первым, чтобы, в случае чего не стать обвиненным в вашем убийстве. Все. Я буду вас ждать там... – Ричард храбро закрыл глаза, начиная отчет оставшегося ему времени.

Глухая ночная тишь плотно накрыла уши ладонями – он лишился слуха, зрения, голоса, а потом и сознания, но лишь после того, как по телу пробежал сперва ледяной озноб, а потом обожгло чем-то горячим. С этой тропы уже не свернуть, пока он не захочет, нужно оставаться безмолвным и неподвижным, просто ждать, когда закончится переход... Лэйэ Литте, уже? Так быстро! Юноша задрожал, вновь почувствовав себя живым, пошевелил руками и ногами, после чего открыл глаза и обнаружил свою скромную персону лежащей на мягком морисском ковре. Потерял сознание или добился своего? Где Рокэ?

Наверное, лучшим вариантом было бы отказаться от всего, что его окружало, потому что он опять очутился в той же комнате, и мог покинуть ее, однако лучше всего остаться и попробовать сделать крошечный шажок к собственной цели. Взгляд Ричарда упал сперва на замершего в нескольких шагах от него монсеньора, таким же образом растянувшегося на полу, на спине, а затем он увидел возле двери средних размеров каменную статую мужчины с головой вепря.

– Лэйэ Литте! – вскричал Дик Окделл, и вскочил. – Это же... Это!

– Это посмертие, юноша, – дополнил Алва хладнокровно, легко встав с пола. – Вы убили нас.

– Но я... – растерянный Дикон заморгал. – Я же временно!

– Мы узнаем это. Из комнаты не выходим, а теперь налей себе, да и мне заодно, – Рокэ опустился в кресло и взял гитару.

Полилась чужая песня на незнакомом языке, и Ричард исполнил приказ Алвы, а потом молча отпил свое вино, не чувствуя вкуса. После второго глотка к языку прилипла горечь, а после третьего почему-то обожгло глотку, и песни продолжались. Ричард сел на тот же самый диванчик, настороженно озираясь по сторонам, но очень скоро позволил себе расслабиться и пить вино, а опьянение все никак не наступало. В конце концов, Ворон тоже много пил...

Внезапно юношу осенило, и он подскочил от неожиданности.

– Монсеньор, вы сказали Анэмион или Раканэ?

– Я не помню, Ричард, – покачал головой эр, и прервал игру. – Наверное, ты тоже.

– Не помню, – расстроился герцог Окделл, постаравшись напрячь измученную память, – зато веприная голова...

– Не ждите, что я вас с этим поздравлю. Что дальше?

– А дальше, – юноша с загадочным видом посмотрел на дверь, – мы будем ждать гостей, и когда кончится наша временная смерть. По сути, она должна быть недолгой, но это я не знаю точно...

– Ох... – Рокэ приложил ладонь к лицу. – Если это такая месть, то очень изощренная, знаете ли.

– Знаю, только это не она. Я не хочу мстить вам за глупости Алана, лучше давайте пить и петь песни.

И Рокэ Алва продолжал игру; музыка из-под струн лилась то тоскливая, тяжелая, больная, а то сменялась быстрой и веселой, от которой живые люди непременно хотели бы пуститься в пляс. Ричард не хотел, помня про свою временную смерть, и они так сидели, однако ничего достойного не происходило. Впрочем, как и недостойное, тоже. Вино в бокале отчего-то не заканчивалось – неужто дурные происки Лабиринта? Отставив свой сверкнувший серебром кубок, Ричард Окделл посмотрел на медленно открывающуюся дверь.

Он понял, что к ним явилось само зло в самом дурном обличии. Рокэ, впрочем, уведомлять не следовало, поскольку соберано всея Кэналлоа посмотрел на дверь, и его обычно ярко-синие глаза почернели от ледяной злобы, а бледное лицо стало страшным. Но это лишь на миг, вскоре ярость сменилась беззаботностью, следовало принять такой же равнодушный вид и вертеть в руках опустевший, с алыми винными потеками внутри, кубок.

Музыка смолкла. Предстоял бой с исчадием Лабиринта, краткий и безжалостный. На плече одетого в черное и белое исчадия красовался королевский герб, он казался достаточно молодым, не старше двадцати пяти лет, и его смуглые щеки еще плохо знали бритву. Вздрогнув, Ворон отдернул тонкие пальцы от струн, словно обжегся.

Ведь ему тоже было необходимо справиться с мучительным липким страхом, обволакивающем душу, словно паутина, в котором нельзя признаться. Первый маршал Талига просто не имеет права чего-либо бояться, потому что обязан защищать. Те же обязанности и у надорского герцога, но тут Ричард с удивлением почувствовал, что былого ужаса больше не испытывает. Интересно, что стало отправным толчком к бесстрашию?

– Господин Первый маршал! Вы должны быть у Его Величества! – заявила Изначальная Тварь голосом молодого посланца.

– Я никому ничего не должен, – голос Рокэ Алвы звучал твердо и спокойно, но не зло. – Сегодня я буду сидеть у камина, и пить «Дурную кровь». Потому что я так хочу.

– Но Его Величество...

– Во дворце обитает множество придворных, способных развлечь одного короля. Передайте им всем, что пьяный маршал Рокэ предлагает им отправиться к кошкам и дальше.

И дальше... Это изощренное ругательство или слова с тайным смыслом?

– Господин герцог, – Тварь смутилась, видимо, была слишком молодой и неопытной в сманивании людей, – я так не могу. Это слишком грубо.

– Тогда сдобрите вежливой куртуазностью. Хотите выпить? – Рокэ зачем-то подмигнул Ричарду.

– Нет...

– Хотите, но боитесь, – пожал плечами Алва, – потому что тем, у кого лиловые глаза, страшно не вернуться к сородичам. Ладно, идите.

Оскорбленная разоблачением Тварь выскочила и напоследок от души шарахнула дверью об косяк, Ворон же глухо и зло рассмеялся.

– Раз уж мы с этим столкнулись, Дикон, – проникновенно сказал он, – то запомни, что в Лабиринте нельзя идти ни за кем. Особенно на зов королям. Королей, женщин и собак лучше держать в строгости, иначе они обнаглеют, а нет ничего противнее обнаглевшего короля.

– Я не согласен насчет женщин, – упрямо проговорил юноша. – Вы зря их оскорбляете.

– Допустим, есть честные дамы. Но в остальном...

– У меня три сестры и мать.

– Конечно. Замнем эту тему.

Ричард кивнул и решил выпить еще вина, на тот случай, если перебрал с гальтарскими заклинаниями, и ему не посчастливилось умереть на самом деле. Глотая терпкое густое вино, он слушал музыку и отчего-то сначала вовсе не пьянел, но затем закружилась голова и пришлось прилечь на диван. Больше ему пить не стоит.

Ветер...

Ярость молний, стойкость скал

Ветер...

Крики чаек, пенный вал

Ветер...

Четверых Один призвал

Ветер...

Скалы...

Лед и Пепел, с гор обвал.

Скалы...

Миг и Вечность, штиль и шквал

Скалы...

Четверых Один призвал

Скалы...

Ричард Окделл знал текст этой песни, ее как-то напевал отец, направляясь в свою башню, когда матушка удалилась в сторону часовни, молиться Создателю, он знал, что Эгмонт чтит Ушедших, и тогда отчего-то запомнил все слова до конца. И юноша несмело запел.

Молния...

Сквозь расколотый кристалл

Молния...

Эшафот и тронный зал

Молния...

Четверых Один призвал

Молния

Волны...

Правда стали, ложь зеркал

Волны...

Одиночества оскал

Волны...

Четверых Один призвал

Волны...

Сердце...

Древней кровью вечер ал,

Сердце...

Век богов ничтожно мал,

Сердце...

Четверым Один отдал

Сердце...

Вот и все, теперь стоило вернуться к жизни, потому что затягивать с нахождением в посмертии было нельзя – они с эром затеяли это исключительно ради убеждения в том, что Лабиринт действительно существует. Пора прийти в себя и продолжать жить, однако Ричард с удивлением и досадой понял, что не может пошевелиться. Неужели вино плохо влияет даже в Лабиринте?

А еще они с Алвой отвлеченно разговаривали о Людях Чести, шпагах, лошадях и музыке. Ричард объяснял монсеньору, как опасны Штанцлер и Придд, а тот уже в третий раз за этот вечер безразлично пожал плечами и сравнил этих людей с надутыми павлинами.

– Кансилльер трус, – заметил Рокэ, – в отличие от вашего отца. Именно поэтому он отправил Эгмонта на смерть и живет припеваючи.

– Как он погиб? – пьяно выдавил из себя Дикон. – Всегда хотел спросить...

– На линии, юноша, я даже не удивлен вашей неосведомленности. А я хотел спросить у вас: какого змея вы, ничего не узнав толком, ввязываетесь в различные интриги, передряги и плохие приключения. Вам что, там медом намазано?

– Это Колиньяру намазано! – возмутился Ричард. – И по гербу полагается...

– Правильно, а вы и рады были подстегнуть молодого дурня на глупости. Вы страшный человек, Ричард Окделл, так я выпью за то, чтобы ваш разум пошел на благо Талигу, а не во вред. И вы пейте тоже. В жизни, следующим утром, вам будет худо, так постарайтесь вытянуть побольше из смерти. А я спою вам песню.

Ричард лежал, закрыв глаза, и слушал музыку, песню, странные звуки за плотно закрытой дверью, а потом перестал понимать, где и с кем находится. Очень скоро человек с гитарой исчез, а полутемную комнату сменили странные коридоры, в которых почему-то горел удивительный желтый свет из углов, и в которых он находился один. Где-то поблизости ходила сама смерть, отвратительная, равнодушная и безмерно жестокая, а эра рядом не было.

Он обещал помочь оруженосцу вернуться!

– Риииииичааааард... – шелестел тихий, но внезапно узнаваемый голос. – Рииииичааааард Оооокдеееелл. Ты что, уууумер чтооооо лииии...

– Нет! – потрясенно крикнул юноша.

«Нет!» – отразилось от стен гулкое эхо. «Нет!».

Отчаянно желая, чтобы неспешно идущая по его следу Тварь убралась прочь, Ричард шел, бежал, полз, но все время слышал сзади ровные медленные шаги. Постепенно тело стало менее легким, идти становилось все сложнее, однако за спиной раздался крик ужаса и чей-то громкий убегающий топот, а когда юноша обернулся, перед ним оказалась стена.

Вот и все. Наконец.

Он снова обрел жизнь. Пересохло во рту, ломило виски, однако под щекой ясно чувствовалась прохлада подушки, а под боком мягкость перины, Ричард Окделл был жив, и вся его сущность желала поскорее погрузиться в глубокий и целительный сон.

– Если знаешь, что похмельным утром в жизни будет плохо, возьми все от смерти, – отчетливо донесся смеющийся женский голос, прежде чем юноша забылся в спасительной полудреме.

Он распахнул глаза и увидел силуэт темноволосой женщины с пронзительно-синими глазами, но, в следующий момент комната оруженосца Первого маршала вновь пустовала. К счастью для него смутные подозрения, что гальтарскими заклинаниями разбужено что-то дурное и опасное, отхлынули, едва сон все-таки накрыл юношу плотной пеленой.

Глава 34. Гальтарские рассказы и прочие неприятности

Первое похмелье – вещь страшная, особенно, когда его совсем не ожидаешь. Лежа в постели и страдая от головной боли, Ричард не знал, что ему делать и к кому обращаться, особенно после ночных событий, когда он едва не умертвил монсеньора, почти сгинув в посмертии при этом сам. Не факт, разумеется, что Рокэ Алва страшно за это обиделся, однако юноша чувствовал себя неуютно, и пока Хуан, неодобрительно сверкая черными глазами, опускал на стол поднос, Ричард смущенно разглядывал противоположную стену и комкал в кулаке шелковую простыню.

– Сударь, – обратился к нему старый слуга гораздо более добрым, чем взгляд, голосом, – вода для умывания в кувшине, а здесь отвар горичника.

– Благодарю... – пробормотал Дикон и схватился за тяжелую горячую кружку. – Ой, какая га... какая прелесть! – пробулькал он в перерыве между глотками, – спасибо, Хуан. А где господин маршал?

– Уехал, – буднично ответил старый кэналлиец, раздвигая тяжелые алые занавеси, которыми любезно снабдил Ричарда швыряющийся деньгами Алва. – Сейчас пятый час пополудни, сударь.

– Отче Лит... – выдохнул юноша, сонно хлопая глазами. – Сколько же я спал...

– Очень много, сударь.

– А что с монсеньором? – слово «уехал» ни о чем ему не говорило, тем более, что Паоло и отец Герман так же «уезжали» по словам Арамоны.

– Возможно, вам будет интересно, что началась война.

И Хуан, величавый в своей загадочности и постоянный в своих недоговорках, молча ушел; Дикон же чувствовал себя, словно как следует ударенным по голове пыльным мешком, и потому не сразу догадался расспросить поподробнее, но нет смысла попусту страдать и вздыхать, нужно как-нибудь встать и одеться. Время от времени потирая гудящий от боли лоб, юноша натянул на себя штаны и рубашку, обулся и, пошатываясь, вышел в пустой коридор. А почему, собственно, Рокэ Алва уехал на какой-нибудь очередной Совет без него?