Текст книги "Братья"

Автор книги: Да Чен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

На следующее утро я проснулся в окружении врачей, медсестер, охраны. Над моим распластавшимся телом склонился Хито.

– Что тебе надо от меня?

Он заулыбался:

– Я принес два подарка.

– Я хочу умереть. Подари мне смерть.

– Возможно, один из подарков как раз подойдет. – И он вручил мне небольшой сверток.

Я оттолкнул его руку, сверток выпал, упаковка прорвалась, и пара сандалий, судя по размеру, детских, выпала из него.

Я сел на кровати, уставившись на них:

– Мои сандалии.

Я бережно поднял их и с трепетом прижал к груди, слезы покатились по моим щекам.

– Где ты их взял? – Моему нетерпеливому любопытству не было границ.

– Какой-то придурок отдал их мне.

– Где он сейчас?

– Убрался восвояси.

– Куда он пошел? Говори, не тяни!

– Он назвал себя доктором из Балана, отирался у ворот резиденции, умолял допустить к тебе. У него был такой южный говор, что невозможно разобрать его бормотание. Мы его отгоняли, как могли, а он все время возвращался. Три дня назад он все еще был здесь, угрожал начать голодовку и даже покончить с собой, если мы не передадим тебе его подарок. Он убрался, только когда я пообещал передать подарок.

Заплакав, я приказал немедленно разыскать его.

– Но он уже ушел. Сказал, что возвращается домой, в горы.

– Что еще он сказал?

– Он передал лично для вас записку…

Я взял в руки шелковый свиток, исписанный по-балански, и сквозь пелену слез мгновенно прочитал ее:

Мой дорогой мальчик!

Всемогущий Будда спас меня от пожара волею своей. Когда я очнулся, ты исчез, и все эти долгие годы я думал, что ты погиб, мой драгоценный сын. О, эти годы, полные горя и одиночества, без тебя и твоей матушки.

Я лишил себя трех пальцев – по одному за каждые десять лет, проведенные без тебя. Прости, что я так быстро сдался и решил, что ты мертв, но ты всегда присутствовал в моих молитвах. Все десятилетия печали закончились. Прошлое должно быть очищено от крови. Я пришел сюда, чтобы позвать тебя назад, в чистоту нашей родной земли, подальше от грязи здешнего мира. Я пришел, чтобы еще раз спасти мальчика, которого мне уже однажды удалось уберечь от смерти у скалы.

Дома в Балане тебя ждет еще одно благословение. Не заставляй меня долго ждать. Я уже старик. Каждый день может стать для меня последним.

Твой батюшка и в жизни, и в смерти.

Я горько плакал, как маленький ребенок. Закрыв глаза, впервые за долгие годы стал молиться далеким горам Балана. Любовь и умиротворение вернулись в мое сердце. Я был счастлив и полон благодарности. Я снова начал надеяться. Закрыв глаза, я дал своим мыслям волю и промчался над красноватой землей северных равнин, над серебристыми рукавами рек, воспаряя к горным вершинам. И там, в буйной зелени раскинувшейся долины, мысленно увидел изборожденное морщинами лицо моего приемного отца, которое складывается в улыбку и выражает бесконечную доброту и любовь, как у Будды. Мой Папа протягивает мне руки и крепко обнимает. Я снова ощутил, что любим.

Меня поразила одна мысль. Я схватил ручку, лист бумаги и быстро написал письмо, о содержании которого не мог и помыслить всего минуту назад. Я писал с лихорадочной дрожью:

Дорогая Суми!

Я освобождаю тебя, отпускаю в новый полет. Я отказываюсь от клейма власти, что поработило меня. Прежний Шенто умер. Родился новый. Я достиг самого дна пропасти. В темноте, разверзшейся подо мной, был только один луч спасения и света – ты.

Прости мне все мои прегрешения. Дай мне шанс искупить вину, шаг за шагом, за все мои проступки и неправедные дела, что я творил. Я готов к новой жизни, и только в твоей милости дать ее мне.

Приди ко мне. Приди ко мне в кристальной чистоте воздуха Балана, прозрачной воде ручьев моей родной земли. Давай вместе восстанавливать разрушенное, поднимать из руин. Приди исцелить мою израненную душу, залечить сломанные крылья. Приди ко мне, дай мне возможность вернуть тебе долг.

С трепещущей душой, недостойный тебя

Я поцеловал бумагу и запечатал конверт. Завтра мои слова любви устремятся к ней, к той единственной, кого я любил всю свою жизнь. Завтра я рискну всем.

ГЛАВА 66

1998

НЬЮ-ЙОРК

Я надел свой любимый костюм от Савилье Роу, остроносые туфли, галстук от Хермес, вставил в манжеты стильные запонки – подарок финансиста из компании Дж. П. Моргана. Это все было для меня спецодеждой, необходимой для успешного ведения дел в джунглях Манхэттена. А дел у меня теперь было немало: на доставшиеся от деда средства я приобрел акции, завел строительную, транспортную и нефтяную компании, вложил средства в недвижимость. Мне принадлежало несколько зданий на Уолл-стрит. Самым интересным было строение номер сорок, классический пример капиталистического здания-монстра, расположившееся среди таких же титанов делового мира. Мне вообще нравился центр, в особенности Парк-авеню. Именно здесь я решил разместить свою штаб-квартиру в окружении стильных и изысканных владений, принадлежавших бизнес-элите – современным юридическим фирмам и новейшим инвестиционным кампаниям. Я никогда не пожалел о той громадной сумме, которую заплатил за черное как смоль, с мраморным полом строение с огромной крышей, на которую свободно приземлялся вертолет. Вертолетную площадку опоясывала беговая дорожка. А с крыши к тому же открывался потрясающий вид на самый богатый район Манхэттена. Всего за год цена на здание выросла вдвое. Недвижимость на этом острове – это что-то немыслимое. Надо здесь жить, чтобы оценить всю его красоту.

На Дальнем Востоке начался настоящий строительный бум, с перевозками дела обстояли как нельзя лучше. С производственных площадок в Азии товары надо было доставлять по назначению, а поставки нефти и газа из Сибири вообще были золотой жилой – запрос на суда все увеличивался. Но мои мысли занимал не только бизнес.

Не проходило и дня, чтобы я не думал о том, как развиваются события в Китае, о деяниях моего сводного братца Шенто. За родину я готов был умереть, против тирана – сражаться до последней капли крови. Я помог вызволить из страны сотни диссидентов, перечислил миллионы долларов на счета организаций, борющихся с кровавым режимом. И как только я открою банки в Гонконге, десятки миллионов будут перечислены еще и в местной валюте.

Самым радостным было известие, что мои мать и дедушка были живы и здоровы, и даже отца спас рыбак, и он поселился под чужим именем в заброшенной деревушке на побережье под присмотром учителя Куна.

Но все эти радости жизни и благодеяния Будды только усугубляли мое беспокойство и тоску по Суми, ее так не хватало в моей жизни. Одинокий, я подолгу смотрел на море огней, раскинувшееся под окнами моей огромной квартиры на сороковом этаже Трамп-тауэр, и грезил о ней.

Я видел красноватые пески Гоби, окружающие ее темницу, палящее солнце пустыни, которое сжигало ее молодость и красоту. Миротворный лунный свет, богиня любви, перенесите меня к моей ненаглядной – над океанами и морями, над долинами и горами. Я разговаривал с ней, смеялся, мечтал вместе с ней. Чтобы услышать эхо ее голоса, я прочитывал отрывки из ее книги, закрывал глаза, вспоминая, как Суми таяла в моих объятиях.

Проходило время, она утрачивала свои реальные черты, оставаясь только в глубинах моей души, в отзвуках и тенях воспоминаний. Я боялся, что наступит день, когда ее реально не станет. Каждый божий день эта мысль неотвязно преследовала меня, усугубляя растущую душевную пустоту. Порой меня сжигало чувство бесконечной вины. Почему я наслаждаюсь жизнью, а она чахнет в заточении? Причем наслаждаюсь жизнью не где-нибудь, а в роскошной Трамп-тауэр на Пятой авеню.

Когда же я снова увижу ее? Эта мысль не отпускала меня и неотступно следовала за мной повсюду: в моем роскошном офисе, по дороге на работу, во время напряженных переговоров и горячих споров с моими амбициозными сотрудниками, во время докладов об очередных успехах в моих компаниях. Когда?

Однажды мне позвонил мой давнишний приятель Дэвид Гольдберг и пригласил вместе пообедать. Обычно он звонил по двум поводам. Один из них – деньги. За это время из диссидента, нуждающегося в помощи, я успел превратиться в того, кто был в состоянии помогать другим. Когда ему были нужны деньги, Гольдберг был само терпение и очарование. Но сегодня его голос звучал слишком нетерпеливо и неподобающе экзальтированно для обсуждения финансовых вопросов. Скорее это была вторая причина – Суми. Я срочно приказал секретарю отменить все запланированные на сегодня дела и заказать столик в японском ресторане неподалеку от моего офиса.

– Ненавижу это место, – пробурчал Гольдберг, усаживаясь за стол и ослабляя узел галстука.

– Я тоже.

– Ну и почему же мы тогда здесь?

– С их ценами здесь никогда не бывает много посетителей, и мы сможем спокойно поговорить.

– В таком случае начнем с саке.

– При условии, что плачу я.

– А я когда-нибудь возражал? – Дэвид сосредоточенно изучал меню. – А с тебя все равно причитается за те новости, что я приготовил.

– Говори же наконец, – поторопил я.

Гольдберг обвел взглядом полупустой ресторан и прошептал:

– Наш человек в тюрьме Синьцзянь сообщил, что туда приезжал этот дьявол. Встречался с Суми.

– Что ему было нужно от нее? – прерывистым голосом спросил я.

– Вряд ли тебе это понравится.

– Еще саке, – велел я официанту.

– Любви.

– Любви?! После того как он приказал вырвать ей язык?

– Наш человек сообщил, что Шенто просто обезумел, целовал и обнимал ее, пока она не пристрелила его…

– Она стреляла в него? Он мертв?

– Нет, к сожалению, выжил.

Я опрокинул рюмку саке и с такой силой стукнул ею об стол, что даже шеф-повар прибежал извиняться перед клиентом, приняв это за знак недовольства медленным обслуживанием.

– Значит, остается только одно, – произнес я.

– Могу я как-то помочь?

– Раздобудь мне точные координаты, где находится тюрьма в пустыне. И данные по системе охраны.

– Что-то мне не нравится эта идея… – Гольдберг отложил палочки.

– Да, и предупреди ее заранее, чтобы она была готова.

– Я не собираюсь помогать. Ты погибнешь, спасая ее. Она…

– Достань то, о чем я тебя попросил. Если я погибну, в твоем распоряжении останется миллион долларов.

– Я не знаю, что и сказать.

– И не надо. Просто действуй.

– Тан, не делай этого, – тихо попросил Дэвид, когда я встал из-за стола.

На фоне потрясающе голубого неба, какое бывает только во сне, горы выглядели особенно угрожающе, холмистая поверхность раскинулась под нами в своей беззащитной наготе. Во время всего пыльного пути на вертолете я чувствовал себя ничтожной соринкой, оказавшись между громадой земли и бесконечным пространством неба. В голове у меня была только одна мысль – о Суми. С каждой секундой я становился ближе к ней. В самом начале маршрута – у границы Афганистана, где к нашей группе присоединился Али Моссаби, арабский друг и соратник Дэвида в борьбе за гражданские права, – я испытывал волнение. Но как только вертолет пересек китайскую границу, тревога улеглась. Вся энергия сосредоточилась на страстном желании спасти Суми. Снова и снова я воображал, как увижу ее, обниму, расцелую, выплесну все слова любви, накопившиеся за время разлуки, сантиметр за сантиметром обласкаю ее, убеждаясь, что это она – цела и невредима. Эйфория охватила меня. Умом я понимал, в какую опасную авантюру ввязался и вообще все безрассудство этой затеи.

Тот факт, что меня сопровождали четыре отставных морских пехотинца из спецназа, был слабым утешением. Мне предстояло сразиться с безумцем. Если о нашей операции стало известно, Шенто применит любое самое страшное оружие, чтобы нас остановить.

Под нами расстилались бесконечные барханы, изредка их пересекали засохшие речные русла. Через несколько минут нам предстояло поменять вертолет, после чего просто так повернуть назад уже не удастся.

– Вижу флаг впереди, – сообщил наш пилот – ветеран вьетнамской войны.

Впереди по курсу показалась точка, красным цветом выделяющаяся на фоне песков. Она увеличивалась в размере по мере приближения. Рядом с ним виднелись фигурки людей, они размахивали руками, стоя рядом с вертолетом со знаками Китайской народной армии.

– Спасибо, отец, – прошептал я. Именно он помог мне разработать план операции. У него остались связи в армии, люди, которым он до сих пор мог доверить свою жизнь. И они пришли мне на помощь, чтобы спасти ту, которую я любил больше всего на свете.

Наш вертолет приземлился поблизости, подняв песчаную бурю. Несколько минут песчинки метались в бешеном танце, но потом успокоились.

Наша группа – я и еще шесть человек, все в форме китайской армии, – спрыгнула на землю. Прикосновение древней пустыни было мягким и прощающим. Сюда еще не ступала нога человека.

Хотя каждая секунда была на счету и приближала меня к любимой, я испытал непреодолимое желание упасть на колени и поцеловать эту землю – землю моего отца и деда, землю моих предков. Она всегда жила в моих снах. В каждой песчинке были любовь и тревоги моих близких. Я опустился на колени и пять раз низко поклонился. Потом поднялся и посмотрел вдаль.

– Вы готовы, господин Лон? – прокричал командир Гибсон, который возглавлял наш небольшой отряд. Лопасти вертолета с красными звездами на борту уже пришли в движение, погнав по земле еще одну песчаную поземку.

Я подпрыгнул, подтянулся на руках и оказался внутри боевой машины. Оглянувшись в тесном отсеке, я остолбенел.

– Папа? Мама? Дедушка? – Внутри кабины передо мной в полевой форме, вооруженный, в привычном перекрестье ремней, сидел отец. У деда на коленях уютно расположился короткоствольный «УЗИ». И даже мама, как всегда элегантно выглядевшая в шелковом шарфе, держала в руках серебряный револьвер. Еще мгновение – и наши руки и тела переплелись в объятии.

– Дорогой мой сын, да ты прекрасно выглядишь, – только и заметила матушка.

– Тан, парень, да у тебя теперь борода.

Мы с трудом разжали руки, не сводя глаз друг с друга. Печать разлуки словно испарилась под горячим солнцем пустыни. Мама снова сжала мою руку. Отец с гордостью смотрел на меня. Первым заговорил дед:

– Судя по твоему виду, дела у тебя идут неплохо.

– Все благодаря тебе. Я не перестаю восхищаться твоей прозорливостью. Если бы у меня была хоть третья часть твоей мудрости.

– В этом приходится сомневаться, – проворчал он, – с учетом того, чем мы все сегодня здесь занимаемся.

– Зачем вы здесь? Зачем рискуете своей жизнью?

Мгновение длилась пауза, а вертолет продолжал рассекать пространство.

– Да вот, решили воспользоваться случаем и выехать из Китая, раз уж подвернулась оказия, – деловито ответила мама.

– А я могу тебе помочь, – просто сказал отец.

– Да и я тоже не прочь наподдать кое-кому, может, и я на что-нибудь сгожусь? – добавил дедушка.

У меня не было слов, слезы застилали глаза. Я снова и снова обнимал их, как в первый и последний раз.

– Так, – начал отец, – мы будем на месте через пару минут. Мои люди на земле будут нас прикрывать. Как только мы ее забираем, сразу движемся в сторону Монголии. Оттуда мои друзья доставят нас в Россию.

– В Россию?

– Там деньги теперь могут сделать все.

– Оттуда я уже смогу показать вам мир, – пообещал я.

– Готовимся к посадке, – объявил пилот. Показались пятнышки зданий. На фоне песка они изгибались змейкой. На флагштоке виднелся красный флаг и фигурки охранников с винтовками за плечами.

Сердце стучало где-то в горле, голова звенела от прилившей крови. Распиравшая меня ненависть переплелась с мягкой накатившей волной любви. Дыхание мое стало прерывистым, руки слегка дрожали.

Шум вертолета переполошил сонный лагерь. Несколько собак беззвучно раскрывали пасти, заходясь в неслышном лае. Среди солдат поднялась суматоха.

– Действуем быстро, – приказал Гибсон.

– Так точно, командир.

– На всю операцию – две минуты.

– Так точно.

– Вы готовы, господин Лон?

– Да, капитан.

– Мы будем вас прикрывать внутри здания. Как только Суми будет в ваших руках, сразу передавайте ее нам, мы позаботимся о ней. Вы возвращаетесь сразу же в наш вертолет.

– А что, если мы ее не найдем?

– Независимо ни от чего, на всю операцию отводится ровно две минуты, иначе мы подвергнем опасности жизни всех членов группы, включая и вашу семью.

Вертолет приблизился к самой земле, пролетел над двориком, предназначенным для прогулок. Я заметил человека, размахивающего красным флагом. Это был наш связной в тюрьме.

– Пока, мои дорогие.

– Мы прикроем тебя сверху, – пообещал отец.

– У меня такое чувство, что ее там нет, – вдруг произнесла мама.

– Да не время сейчас для предчувствий.

– Просто я хотела предупредить тебя.

Охранники внизу судорожно метались и палили в воздух. Через вертолетные динамики отец объявил:

– Округ проводит секретные учения. Всем оставаться на местах, отменить тревогу.

Суматоха немного улеглась. Дверца вертолета открылась, и четверо бойцов спрыгнули на землю.

Я метнулся к окну триста семь, отмеченному нашим человеком в охране. Оттуда была видна крошечная камера, где была заключена Суми. Сплошная темень.

– Суми! – закричал я изо всех сил.

Никакого ответа.

Я бросился в камеру. Пусто.

Наш помощник что-то кричал, отчаянно жестикулируя, но за гулом вертолета слов было невозможно разобрать.

– Где Суми?

– Она исчезла.

– Убита?

– Нет, ее просто нет в камере.

– Где же она?

– Не знаю.

– Ты хочешь сказать, что я ради этого сюда добирался, чтобы убедиться, что ее здесь больше нет?!

– Вот. Она оставила это для тебя. – Он протянул мне сложенный клочок бумаги. – Прочитаешь в вертолете. Убирайтесь отсюда быстрее, пока они не заподозрили неладное и не открыли стрельбу из автоматов.

– Но я не могу…

– Ты должен идти сейчас же.

– Пожалуйста, скажите мне хоть что-нибудь о ней.

– Да нечего говорить. Она как-то поспешно уехала.

– Одна минута десять секунд, на одиннадцатой они начнут стрелять из автоматов! – крикнул Гибсон.

Я растерялся. Я не мог смириться с тем, что это судьба. Я упал на колени и стал колотить по земле кулаками. Снова раздался приказ Гибсона:

– Надо уходить, господин Лон. Операция закончена.

– Я не уйду без Суми.

Судя по дождю пуль, застучавшему по крыше, в ход пошло несколько автоматов. Я поцеловал решетку на окне, сквозь которую Суми смотрела каждый день последние несколько лет. Я уже выходил из камеры, когда пуля зацепила мою ногу. Я упал как подкошенный. Кровь залила брюки. Боли не чувствовалось. Наоборот, я был горд, что пролил здесь свою кровь ради нее. Я улыбнулся и встал, опираясь на капитана. Он поволок меня на себе. Я пришел за любовью и уходил с любовью в сердце. Трое бойцов забросили мое тело в вертолет, и машина направилась в желтизну бесконечной пустыни.

Прошло немало времени, прежде чем я смог снова соображать. Я почти не замечал, что отец не переставая ругается, а мама плачет, дедушка же тихо молится. Я разжал кулак с запиской Суми, запачканной моей кровью. С болью я читал слова, написанные той, которую я любил всю свою жизнь и которая ускользнула от меня:

Мой ненаглядный Тан!

Когда ты будешь читать эту записку, я уже буду далеко на юге, в тех краях, где начиналась наша любовь. В моем заточении я часто вспоминала те золотые дни нашей молодости. О, как бы я хотела вернуться в те времена. Приглашение господина Куна стать директором школы в заливе Лу Чин пришло как никогда кстати, оно позволит осуществиться моим мечтам. Спокойствие этой земли соответствует моему собственному безмолвию. Я больше никогда не буду одинока: задор и энергия молодости окружат меня. Моя жизнь будет продолжаться в других.

Прощай, любовь моя.

Суми

P.S. Тай Пинь со мной. Он сказал, что любит тебя. Меня это не удивляет

ГЛАВА 67

1998

БАЛАН

Если бы мне пришлось изобразить картину собственной смерти, я бы заполнил пустое полотно таким пейзажем: горы Балана в туманной дымке, в синем небе парит одинокий орел, неумирающий дух моей матери, родившей и покинувшей меня. Склоны вершин покрыты многцветьем трав и бутонов, распустившихся цветов. Мягкие лучи восходящего солнца ласкают землю. Воздух наполнен рожками молодых пастухов, выгоняющих стада яков и овец. Проступают тени моих дорогих и любимых людей, которые так часто появлялись в моих снах.

Но в реальности часто происходит совсем не так.

Я брел в одиночестве по склону горы Балан, только собственная тень сопровождала меня. Ко мне навстречу спешил мой батюшка, постаревший доктор, глухой и наполовину ослепший. Дрожащими ладонями, на которых не хватало трех пальцев, он ощупывал пространство перед собой.

– Шенто, мой мальчик Шенто. – Слезы катились по морщинистым щекам старика.

– Я подвел тебя, Папа.

– Это не ты. Это судьба. – Он поцеловал меня в лоб и надел мне на шею талисман.

– Мой талисман, заветный дар Дин Лона, он пропал на том проклятом баркасе. Откуда он взялся? – Моему удивлению не было предела.

– Его сохранил тот человек, что спас тебя от казни.

– Кто этот человек?

– Тот, кто вручил мне этот конверт, – ответил Папа, отдавая мне запечатанный конверт, – это был пожилой человек, он называл себя Лон и разыскал меня, когда в газетах написали о моей голодовке у твоей резиденции в Пекине.

В нетерпении я вскрыл пакет и с удивлением обнаружил чек на мое имя на двадцать миллионов долларов США, выпущенный банком Моргана в Нью-Йорке. Был только один человек, кто мог совершить оба эти поступка, – банкир. Я побледнел, щеки запылали. Руки тряслись, словно я прикоснулся к языкам пламени, которые обожгли самую беззащитную часть моей души.

– Нет, это невозможно.

– Не плачь о прошлом, – утешал меня батюшка, – смотри с улыбкой в будущее. Этот амулет из твоего прошлого, а деньги принадлежат новой странице твоей жизни. Ты ничего не сделал, чтобы получить подарки. Но это символы любви. По традициям Балана, прими из рук дающего с благодарностью его дары. Ты не можешь опозорить его отказом. Храни их вечно, иначе благодать будет осквернена, а любовь потеряна.

– Меня никто не ждет? – спросил я, едва владея собой.

– Никто, кроме меня и письма, отправленного из Фуцзяни.

В отчаянии я распечатал его:

Шенто!

Твои намерения порадовали меня. Каждому, кто ищет прощения, дается искупление. Бог улыбается тем, кто готов узреть свет добра. Любовь невозможно забыть. Ненависть уйдет навсегда. Балан – твоя колыбель, твое начало. Его дух исцелит и напитает тебя, залечит все раны и переломы, восстановит силы, возродит к новой жизни. Не ищи меня. Не надо. Я там, где пребывают покой и безмолвие.

Суми

Только после долгого молчания я смог посмотреть в даль… синюю, бесконечную даль неба, на землю гор, землю желтой пыли, землю всех начал, что не знает конца.