Текст книги "Братья"

Автор книги: Да Чен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

– Привет, – сказала она. – Что тебя привело сюда?

– Я только хотел сказать тебе, что именно ты заслужила первое место и что мне твое сочинение понравилось больше, чем все мои, вместе взятые.

– Это правда или ты меня обманываешь? – Она слегка улыбнулась. Ее лицо, покрытое капельками пота, было красным, а через промокшую блузу двумя растущими холмиками неясно выделялась ее еще неразвитая грудь.

– Клянусь могилой моей матери.

– Знаешь, я всегда хотела поблагодарить тебя за то, что ты выбил глаз Черной Собаке и покалечил его близких друзей.

– Почему?

– Он докучал всем девочкам здесь, а когда ты пришел, мы молились, чтобы он потерял занимаемое им положение. А теперь уходи, пока охранник не ударил тебя палкой по голове.

– Когда я смогу увидеть тебя снова?

– Библиотека, сегодня вечером.

С того дня я встречался с Суми каждый вечер в захудалой библиотеке на заднем ряду, скрытом за книжными полками. За несколько недель я узнал, что Суми была сиротой с юга. Ее родителей казнили за то, что они писали пьесы и драмы, критикующие Коммунистическую партию. Сочинительство было у нее в крови. Она мечтала когда-нибудь стать лучшим в стране писателем или актрисой. Ей было только тринадцать, но она созревала прямо на глазах. Все, особенно охранники и повара в столовой, открыто восхищались ее красотой. Даже перед лицом непристойных оскорблений и грубых замечаний Суми всегда ходила с высоко поднятой головой.

Она прочитала все книги, которые имелись в библиотеке, по два, а то и по три раза. Ее любимой книгой был зачитанный экземпляр романа Чарльза Диккенса «Дэвид Копперфилд», который она обнаружила под грудой мусора. Суми боготворила Диккенса, пересказывая диалоги и трогательные отрывки из его книги, а иногда даже плакала из-за бедного маленького Дэвида. До моего появления она всегда числилась единственным успевающим студентом школы. Суми очень гордилась этим, посматривая немного свысока на тех, кого считала несчастными сиротами, у которых были отцы-пьяницы, а матери-проститутки, кому предназначалось повторить судьбу родителей. Но это ее после моего приезда убеждение изменилось.

Суми верила, что у меня впереди многообещающее будущее. Я не сводил взгляда от больших ярких глаз, прямого носа и полных губ, когда делился с ней своими планами. Она часто говорила, что я обладаю настойчивостью и выносливостью, которые помогут мне достичь своих целей. Что же касается меня, то я всегда считал, что у нее сердце писателя и душа поэта. Много раз у меня возникало желание слиться с ней воедино и остаться навсегда.

ГЛАВА 8

1976

СЕНТЯБРЬ, ПЕКИН

Дедушка Ксиа и дедушка Лон были единственными, кто находился у постели председателя Мао в покоях древнего дворца Запретного города, когда умер «великий кормчий китайского народа». Они решили не сообщать Всекитайскому собранию народных представителей о смерти вождя, пока не будет выбран преемник. Нация в тот момент находилась в опасности, стране грозил государственный переворот. Мои дедушки должны были укрепить свою позицию в вооруженных силах и финансовой сфере и выбрать лидера как можно скорее, чтобы обеспечить преемственность власти. Но их главным врагом была не кто иная, как мадам Мао, бывшая актриса и последняя женя вождя Цзянь Линь. Избавиться от нее означало вступить в борьбу с гарнизонными войсками, где служили лучшие солдаты Китая, охранявшие столицу и державшие ее под контролем. Они могли захватить власть, прежде чем дедушка Ксиа успеет мобилизовать войска за пределами Пекина. А это значило, что страна окажется парализованной.

Той ночью мои дедушки приехали не в своих обычных лимузинах, а на простом джипе. Я с тревогой ждал их приезда и поспешил им навстречу, как только они вошли в гостиную.

– Вы в порядке, дедушки? – Я крепко обнял их.

Оба только кивнули, потрепав мои волосы, и сразу прошли в кабинет отца, оставив дверь приоткрытой. Я удивился, когда увидел, что отец одет в боевой мундир и вооружен и к тому же он изучает подробную карту Пекина, чего раньше он никогда не делал.

– Что случилось на этот раз? – спросил я.

– Сын, подойди сюда, – позвал отец. Я вошел в его кабинет, где пахло кожей и сигарами. Отец взял мою голову обеими руками и заглянул мне прямо в глаза.

– Только что умер Мао. Твои дедушки и я должны теперь работать, потому что может произойти государственный переворот, но мы должны его остановить.

– Я могу остаться?

– Нет, сын. Когда-нибудь нам понадобится твоя помощь, но не сегодня.

Отец поцеловал меня в лоб и отослал прочь.

В музыкальной комнате мать тихо играла «Лунный свет» Дебюсси.

– Мама, будет война? – спросил я.

– Это – то, чего они пытаются избежать, – ответила она, не отрывая глаз от нот.

– Каким будет Китай завтра?

– Таким, каким захочет сделать его следующий вождь компартии.

– А кто будет следующим вождем?

– Может быть, когда-нибудь им будешь ты, – сказала мать.

Трем мужчинам потребовалось всего полчаса, чтобы прийти к единому мнению. Мои дедушки впервые в жизни договорились о чем-то без кулачных боев или ссор. Они сделали два телефонных звонка. Один – секретным агентам отца; у этих людей было в крови жить и умирать за династию Лон. Другой звонок был сделан «падшему ангелу» коммунистического дела, товарищу Хэн Ту, который в этот момент спал в холодной камере самой безопасной тюрьмы в провинции Хубэй.

Перед восходом солнца шестеро вооруженных до зубов мужчин в масках ворвались в спальню вдовы председателя Мао и резиденцию главнокомандующего гарнизонными войсками Китайской народной армии генерал-майора Ван Донксина. Никакой пальбы, никакого кровопролития. Даже при том, что это был поворотный момент в важной главе истории моей страны, нигде не сохранилось никаких упоминаний об этих инцидентах. Здесь одно событие молниеносно следовало за другим, подобно метеору, который проносится по небу один раз за долгое время.

В провинции Хубэй, у горного храма, преобразованного в тюрьму для политических заключенных, приземлился морской реактивный самолет на взлетно-посадочной полосе. Костер из горящих высушенных бревен указывал место посадки. Как только самолет приземлился и открылась дверь, вниз по лестнице спустился вооруженный солдат. Он нес письмо, подписанное главой Объединенного комитета начальников штабов, приказывающее освободить Хэн Ту. Приказ был зачитан заключенному. Теперь этот человек, одетый в грубую тюремную одежду, будучи одним из первых инициаторов революции, должен был занять место Мао на посту председателя ЦК Компартии Китая. К восходу солнца хорошо одетый и чисто выбритый Хэн Ту был представлен миру.

На следующий день отец стал первым, кого назначили на должность Главнокомандующего гарнизонных войск Пекина, самого важного сегмента Китайской народной армии. На тот момент ему не было и сорока пяти лет. Оба моих дедушки отложили свою вражду, чтобы не отдавать свою власть. Их общей целью – хотя они никогда открыто об этом не говорили – было поставить отца следующим председателем ЦК компартии Китая. Они могли бы сделать это той самой ночью, когда умер Мао, но мой отец не был готов к этому, да и страна – тоже. Молодой лидер вряд ли бы смог снискать уважение в глазах китайцев. Отец должен был отрастить немного седины и добиться большего признания в роли нового руководителя гарнизонных войск. А для этого ему нужно было стоять позади председателя на всех его публичных выступлениях и сопровождать во время государственных визитов в зарубежные страны, чтобы познакомиться с внешней политикой. На все это требовалось время.

Мои дедушки знали, что Хэн Ту – их человек. Его лидерство – лишь временное явление, пока отец не будет готов. После чего Хэн Ту без возражений передаст власть в руки отца. Дедушки оказали услугу Хэн Ту, о которой, как они считали, ему не нужно напоминать. Это было своеобразной игрой китайских политиков. Мягкой, тонкой формой Тайцзи[3]3
  В китайской философии: первопричина, первооснова; то, из чего рождается бытие, единство инь и ян.


[Закрыть].

В шестнадцать лет я уже обладал довольно интересной внешностью: проницательные сверкающие глаза были весьма выразительны, брови изгибались, как дамасские сабли, тонкий нос, полные губы, как у дедушки Лона, производили впечатление надежности, а волевой подбородок я унаследовал от отца. Как однажды сказала гадалка – у меня внешность будущего лидера и я буду жить до ста лет. У меня были широкие плечи и узкая талия, как у пловца, поэтому я предпочитал носить толстовки с напечатанными эмблемами гарнизонных войск. Но мать, которая теперь стала королевой пекинского общества, настаивала, чтобы я надевал брюки, скроенные и пошитые в гонконгском ателье, и пиджаки из Америки. Как она умудрялась приобретать все это, оставалось для всех тайной. Китай в тысяча девятьсот семьдесят шестом году был все еще закрытой и изолированной империей. Только избранные могли побывать в красочном мире снаружи. Такой была страна, когда я вошел в классную комнату моей новой школы, Дон Шан, еще одного эксклюзивного клуба для детей самых важных семей страны.

Первым уроком был английский, его вела молодая симпатичная учительница, мисс Йю, волонтер из Гонконга, получившая образование в Америке. Из-за высокого роста меня посадили на последний ряд. Я не спускал глаз с учительницы целый час. Что-то в ней заставило меня забыть обо всем. Все в ней было наполнено ритмом, мелодией, усиливая мой интерес к английскому языку. К тому же я уже давно мечтал читать «Нью-Йорк таймс» и «Уолл-стрит джорнэл», как и мой дедушка Лон. Я поднимал руку по крайней мере раз пять за урок, и мисс Йю хвалила меня, находя, мое произношение лучшим в классе. После урока, когда другие студенты покидали класс с таким видом, будто слишком долго сдерживали дыхание под водой, я приблизился к учительнице, едва достававшей до моего уха, которая мило покраснела в моем присутствии.

– Мисс Йю, можно ли за два года научиться читать «Нью-Йорк таймс» на английском? Что для этого нужно делать?

– Упорно трудиться, как и твой отец, – ответила она с улыбкой.

– Мой отец? Откуда вы знаете моего отца?

– Ну, его имя записано во всех школьных журналах. Я уверена, что ты будешь заниматься не хуже, чем твой отец, если постараешься.

– Как вы думаете, могли бы вы давать мне частные уроки, выходящие за рамки школьной программы?

– Боюсь, у меня нет времени.

Услышав ответ, я очень расстроился. В этом мире было лишь несколько вещей, которых я не мог получить, только пожелав их. Мать предложила мне нанять лучшего английского профессора из престижного Пекинского университета, но его британский акцент казался слишком неестественным. Я хотел говорить с американским акцентом, и только мисс Йю могла научить меня. Мать обещала поговорить с ней.

– Нет, мама, я буду иметь с ней дело лично. После последнего случая, когда ты вмешалась в мою жизнь, я больше никогда не увидел того человека.

Мать восприняла это в качестве комплимента.

– Просто скажи мне, если тебе понадобится помощь, сынок.

На следующий день после школы я нашел мисс Йю на лужайке играющей в бадминтон с другим преподавателем. Она была одета в облегающий красный свитер и белые выгоревшие джинсы, которые сидели на ней как влитые. Я завороженно смотрел на ее стройные ноги и высокую грудь, поднимающуюся при каждом ударе ракетки. Приглядевшись, я увидел, что ее джинсы протерты на коленках. Заметив меня, мисс Йю остановила игру и пригласила меня присоединиться. Я покраснел, но быстро схватил ракетку. Я бы сделал что угодно, чтобы оказаться рядом с этим великолепным существом, пышущим здоровьем, красотой и молодостью. Другой преподаватель, порядком запыхавшийся, воспользовался возможностью, чтобы уйти.

– Ваши джинсы нуждаются в ремонте. У вас дырки на коленях, мисс Йю, – сказал я, взвешивая ракетку в руке.

– Спасибо за совет, но это сейчас модно и в Америке, и в Европе. Дырки протирают специально, чтоб у них был поношенный вид.

– Модно ходить в драных джинсах? Правда? – Я положил свою ракетку на траву и складным ножом моментально прорезал дырки на брюках на каждом колене.

– Посмотрите, у меня тоже дырки.

– Находчиво с твоей стороны. – Она от души расхохоталась, при этом ее грудь соблазнительно подпрыгивала.

– Вам нравится? – спросил я.

– Они выглядят ужасно.

– Почему?

– Потому что это не джинсы.

– Вы имеете в виду ваши белые брюки, которые сделаны из грубой шероховатой ткани?

– Да, они называются джинсами, это ковбойская мода.

Смущенный, я наклонился и закатал свои брюки, чтобы прикрыть дыры. Это была трудная игра, но я позволил учительнице выиграть, все еще сохраняя надежду, что она согласится давать мне частные уроки. Направляясь к школе, я спросил:

– Где вы живете?

– Почему ты хочешь знать это?

– Я хочу подвезти вас. – И указал на свой джип, припаркованный под ивой. Это была устаревшая пуленепробиваемая модель, весившая целых три тонны.

– Великолепно! Мне жаль, что у меня здесь нет автомобиля, как в Гонконге. Я ненавижу автобусы.

Когда мы подошли к автомобилю, шофер, одетый в униформу, отвел меня в сторону и, вцепившись мне в ухо, прошептал:

– Юный Лон, кто это?

– Моя учительница. Мы подвезем ее домой.

– Молодой хозяин, боюсь, что у меня нет разрешения сажать ее в машину.

– Вы сделаете это!

– Нет, не сделаю, потому что она иностранка и не может ехать в военном транспортном средстве.

– Нет может! И вам, вероятно, придется много возить ее по городу начиная с этого дня. – Я повернулся к мисс Йю и вежливо сказал на английском языке: – Сначала женский пол.

– Нужно говорить: «Сначала леди». Спасибо.

Водитель неохотно отвез нас к дому, где жила мисс Йю, в центральной части Пекина. Она была счастлива, когда мы расставались. Все имеет цену в этом мире, часто говорил мой дедушка-банкир. Для красивой учительницы английского языка шофер и компаньон являлись тем, в чем, по моему мнению, не должна была нуждаться такая женщина, как она. Я выпросил для мисс Йю шофера, который повсюду возил бы ее. Как и ожидалось, она приняла мое предложение с благодарностью. Тогда мы и условились, что она будет три раза в неделю после школы приходить и обучать меня. Благодаря гонконгской деловитости мисс Йю я делал успехи в английском. Она была строгим преподавателем, но когда уроки заканчивались, мы часто разговаривали или играли.

В один из субботних дней отец попросил, чтобы я представил его мисс Йю, поскольку хотел проявить уважение к той, что вносила вклад в интеллектуальный рост его сына. Китайцы полагают, что преподаватели так же важны, как и родители, если не больше: они развивают молодые умы и формируют юные души. Но я полагал: отец просто хочет удостовериться, что эта экзотическая гонконгская принцесса не оказывает на меня дурного влияния.

Я заметил румянец на лице мисс Йю, когда она делала почти реверанс, знакомясь с отцом. Отец провел ее в свой просторный кабинет и попросил, чтобы им подали чай. Они беседовали в течение часа. Сквозь двери я слышал смех. Я ждал снаружи, пытаясь узнать, что отец думает о ней. К счастью, после встречи он появился с одобрительной улыбкой на лице.

У матери тоже были свои интересы. Сначала она шпионила за мисс Йю через окно музыкальной комнаты, делая вид, что спокойно играет на фортепьяно, но в действительности наблюдая за каждым движением моего преподавателя. Любая особа женского пола моложе ее автоматически вызывала у нее подозрение. Мать знала, что отец неравнодушен к молодым привлекательным особам. Но, обучая меня, мисс Йю демонстрировала лишь невинность и усердие. После отказа в течение двух недель от послеобеденного чая со своими друзьями мать убедилась, что мисс Йю не замышляет ничего дурного. Ей доставило удовольствие, что однажды мисс Йю постучала в ее дверь и спросила, примет ли женский клуб, возглавляемый матерью, пожертвование какого-то гонконгского журнала мод.

– Ваша музыка просто изумительна, – добавила мисс Йю. После этого мать наконец сдалась и признала, что мисс Йю все же друг, а не враг. Тем не менее она все-таки установила слежку за моей учительницей. Это было поручено водителю мисс Йю.

ГЛАВА 9

1976

ФУЦЗЯНЬ

В газете недельной давности, датированной десятым сентября тысяча девятьсот семьдесят шестого года, которую я нашел в библиотеке, я прочитал о смерти вождя Мао, которого все очень боялись. Это была невероятная новость. Мне стало интересно, какие еще события происходят в мире за толстыми стенами моей школы, потому что я понимал: с кончиной Мао «культурная революция», которую он когда-то затеял, наконец-то закончится.

– Это означает только одно, – сразу же прошептал я Суми, – в стране начнутся хаос и беспорядки. Победит тот, в чьих руках окажется армия. Власть сейчас будет очень легко захватить.

– А что нам теперь делать?

– Я должен сейчас быть в армии, или никогда не попаду в ту лодку, которая приведет меня к моей мечте, Суми! Разве ты не видишь? Мао правил Китаем почти тридцать лет. Наша страна – одна из самых населенных в мире, китайцы ожидают нового вождя. И я пока не вижу ни одного среди тех, кто входит в состав Государственного и Центрального военного совета. Страна сейчас очень ослаблена. Хаос пугает слабых, но подбадривает храбрых. Как мне жаль, что я не могу присоединиться к армии.

– Присоединиться к армии? А как насчет меня?

– Ты будешь писать! Разве это не то, что ты всегда хотела делать? И что может быть лучше для писателя, чем время беспорядков?

– Да, ты прав, – сказала Суми, думая о своих героях. – Чарльз Диккенс писал во время промышленной революции в Англии. «Мечта о красном особняке» Чио Дзичин тоже родилась, когда умер феодализм. О, благодарю тебя! – Она впервые коснулась меня своими губами, потом мы целовались как сумасшедшие. Суми неохотно высвободилась из моих объятий. Она должна была ждать, и я тоже. Мне нужно было руководить армиями, побеждать в сражениях, а ей – писать эпопеи. Но она принадлежала только мне, независимо от того, куда забросит нас судьба.

Самым мучительным тоном, на который был способен, я прошептал:

– Я действительно люблю тебя.

– Я люблю тебя даже больше.

– Этого не может быть. Ничто не может сравниться с глубиной моих чувств к тебе.

– Да нет же, мои чувства, конечно, могут.

– Я женюсь на тебе, когда стану генералом.

– А я выйду за тебя замуж, когда страна станет на колени у моих ног.

Обещание жизни и любви только привело к следующему циклу поцелуев, которые заставили меня почувствовать себя слабым и сильным одновременно. К счастью, библиотека, как обычно, была пуста.

С переменами в политике я жаждал новостей о лидерах. Я начал читать в библиотеке все газеты, хотя в этот удаленный портовый город они доставлялись с опозданием на несколько недель. Я вчитывался в каждое слово, пытаясь разгадать скрытое за ним значение. Ведущие газеты, такие как «Женьминь жибао» и «Гуанминьжибао», сохраняли спокойный тон относительно внезапного окончания бурной «культурной революции». Я продолжал задаваться вопросом, кто стоял за этим. И если никто, то когда же должен был произойти государственный переворот? Я понимал, что появление нового лидера было только вопросом времени или кровопролития. Основываясь на поверхностном знании истории, которое приобрел во время своих ночных чтений, я понял, что династия редко переживает своего создателя и власть никогда не переходит к другому, минуя кровопролитие.

Я мало спал. Мечтал присоединиться к армии теперь, когда мне исполнилось шестнадцать лет. Я понимал, что напрасно трачу здесь время. Но знал, что в действительности должен преодолеть много препятствий, прежде чем достигну своей цели. Даже если бы я мог оставить школу, приняли бы меня в армию в моем возрасте и с моими знаниями? Я знал, что приблизительно в десяти километрах от школы располагалась морская база, и слышал разговоры о скрытых ядерных установках глубоко в горах. Я становился все более беспокойным, и мое волнение передалось Суми.

– Ты не выполняешь домашнее задание. Что с тобой? – однажды спросила меня Суми после школы.

– Как бы мне хотелось уметь летать, как птица, – сказал я, прислоняясь к подоконнику и глядя на облака.

– Ты мало ешь и ужасно выглядишь.

– Мне нужно лететь, или я погибну.

Суми подошла ко мне сзади и пальцем нарисовала крылья на моих лопатках.

– Тогда лети, моя птица. Я пожелаю тебе всего хорошего от земли до неба.

– Только ты понимаешь меня. – Я обнял ее и привлек к себе.

– Когда ты будешь парить в небе, помни, что я дала тебе крылья, – сказала она, улыбаясь.

Как всегда, дело закончилось объятиями и долгими поцелуями, только на сей раз я с жадностью потянулся к ее груди. Она тихонько вздохнула, но отодвинулась от меня и показала мне экземпляр «Военного журнала». Это был ежемесячный журнал о жизни в вооруженных силах, который она обнаружила.

– Здесь статья о молодом генерале, который был военным героем в Балане, а теперь выдвинут на пост главнокомандующего гарнизонных войск.

– Еще один привилегированный мальчик, продвинутый кумовьями, – небрежно высказал я свое мнение. – Как его зовут?

– Генерал Дин Лон.

Я обмер.

– Как, ты сказала, его зовут?

– Дин Лон. В чем дело? Ты знаешь его?

– Нет-нет, конечно, нет. Просто прежде я слышал это имя, – сказал я.

– Тогда почему ты так побледнел? – Ничего нельзя было скрыть от чувствительной Суми. – Ты в порядке?

– Да, в порядке. Там есть фотография генерала?

– Симпатичный, не правда ли? – сказала она, передавая мне журнал.

– Весьма. – Мои глаза с жадностью приникли к странице.

– Что-то в его чертах напоминает мне тебя, – прошептала Суми и прикусила губу.

Мгновение я молчал, потом засмеялся:

– Не говори мне, что тебе нравятся мужчины в возрасте.

– Ты глупышка, я побью тебя. – Суми забарабанила кулаками по моей груди и снова оказалась в моих объятиях. – Знаешь, я могу представить тебя через десять лет в этой форме. У тебя будет темная борода и проницательные глаза. Однажды ты обязательно станешь генералом, Шенто, – мечтательно сказала Суми.

Я внимательно прочитал статью. Там была фотография генерала, его красивой и утонченной жены и сына-подростка, очень похожего на отца. В статье говорилось, что генерал – заботливый отец и преданный муж.

Я хранил старый военный журнал под подушкой и перечитывал его по многу раз. Несколько дней я пребывал в непонятном настроении. «Он жив, – постоянно говорил я самому себе. – Он жив!» Должен ли я связаться с великим генералом и попросить его помочь мне выбраться из этого ада? Дин Лон достиг самой высокой ступени верховной власти. Ему нужно отдать приказ, и моя жизнь изменится навсегда. Но я не осмеливался даже мечтать об этом, потому что боялся, что однажды придется вернуться с облаков на землю. Я вспоминал прошлое, которое мы делили с великим генералом. Те недолгие приятные моменты, которые давали мне силы в моем теперешнем суровом существовании. Дин Лон был благородным человеком, человеком слова, которым восхищались и мужчины и женщины, иначе моя мать не влюбилась бы в него и я не появился бы на свет. Я воображал, что в великодушии, когда генерал получит известие от меня, он, конечно, распахнет объятия и возьмет меня в свою любящую семью, в тепло Пекина. Как страстно я желал этого божественного момента, о котором мечтают все незаконнорожденные дети на земле, когда генерал подожмет губы и произнесет драгоценное слово «сын».

Каким сладостным будет это мгновение! Какую небесную радость оно принесет! Я дрожал, воображая бодрящую поездку по мощеной дороге в армейском джипе, ветер, дующий мне в лицо, когда я буду сидеть рядом со своим отцом и, возможно, буду одет в такой же мундир, как и у него.

И если его семья по какой-то неизвестной причине не примет меня, то я мог бы временно пожить где-нибудь в другом месте, но все же неподалеку, чтобы генерал и недавно обретенный им сын могли чаще встречаться. Хотя бы для того, чтобы сыграть в шахматы или просто посидеть и поболтать. К этому времени генерал, конечно, после того как увидит, каким сильным и решительным я вырос, отправит меня в настоящую военную школу, возможно, ту же самую, которую сам посещал в молодости – Восточное военное училище в приморском городе Далянь.

Если генерал – восхваляемый газетами, журналами и другими правительственными документами как семейный человек – сочтет вновь обретенного сына чем-то, что могло бы бросить тень на его военную карьеру, то ему даже не обязательно при всех называть меня сыном. Он может быть просто молчаливым отцом – любить меня, предлагать помощь, когда я споткнусь, поднимать на ноги, когда упаду, как и подобает родителю.

Я был настолько уверен в благородстве и доброте Дин Лона по отношению ко мне, что спустя две недели после прочтения той статьи решил написать ему письмо на адрес Центрального военного совета в Пекине. Я предпочел не писать на домашний адрес генерала, чтобы не иметь дело с его женой, которая могла получить письмо прежде, чем оно попадет к генералу.

При тусклом свете своей лампы, долгие часы грызя карандаш, я написал следующее:

Дорогой генерал!

Я пишу в связи с тем, что прочитал о Вашем назначении на пост Главнокомандующего, и хочу выразить свои скромные поздравления по этому поводу. Здесь и сейчас Вы могли бы задаться вопросом, кто я и почему решился написать это письмо. Итак, я – Шенто, сын доктора из деревни Балан, которая была сожжена дотла. Я единственный, кто остался в живых после той трагедии, которая, в свою очередь, привела меня туда, где я нахожусь.

Если мое имя ничего не напомнит Вам, а прозвучит как любое другое, значит, я должен сказать Вам, что я был тем смышленым маленьким мальчиком, который в возрасте шести лет выиграл самый желанный приз – возможность поужинать с Вами в Вашем великолепном кабинете, в той части, где была расквартирована Ваша дивизия. Движущиеся картины, которые я видел, еда и самое главное – Вы, ваши крепкие рукопожатия, поддержка и честь, которую Вы, генерал, оказали маленькому мальчику, были единственными причинами моего стремления превзойти других в школе и в жизни. Мне не стыдно сказать Вам, что наши короткие встречи стали самыми драгоценными моментами в моей короткой жизни. Много раз я собирался оставить мою скромную хижину и податься в войсковую часть, чтобы находиться там каждый день и получать Ваше признание.

Вы определили течение моей жизни, дав мне бесценное сокровище – Ваш фамильный талисман. С того печального дня, когда моя деревня была разрушена, жизнь моя, как и Ваша, резко изменилась. С той лишь разницей, что Вы достигли вершины своей карьеры, как того и заслуживали, а я, к моему стыду, оказался брошенным в сиротском приюте, именуемом школой, который, в лучшем случае является полулегальным заведением, где эксплуатируется детский труд, где девочек и мальчиков обрекают, на жизнь, полную тяжелого труда, пыток, позора, пошлости и безнадежности. Хотя я и не против работы, поскольку вырос крепким, как и подобает мужчине гор, и тяжелый труд только укрепляет тело и делает более сильной волю. Но ради чего? Здесь нет никакого будущего, нет завтра. В этой тусклой изоляции завтрашний день всегда кажется более мрачным, чем сегодняшний. Мы здесь только для того, чтобы работать и быть замученными или, что еще хуже, замучить другого ради того, чтобы выжить. Мы прикованы к этой школе, как рабы. Осуждены, хотя мы молоды и невинны. Наказаны, хотя не заслужили этого.

Причина, которая заставляет меня писать это письмо, состоит в том, чтобы просить Вас освободить меня из этого ада или я погибну в безжизненности этой пустыни. У Вас может быть тысяча причин не откликнуться на мою просьбу, поскольку Вы – занятой и важный человек, но я должен был написать это письмо, потому что мое молодое сердце хранит память о том, что я Вам небезразличен. Если у Вас не вызывает сочувствия моя жизненная ситуация, то подумайте об обещании, которое Вы дали мне вместе с подаренным выгравированным талисманом дракона, которое, между прочим, уже однажды спасло меня, предотвратив пулевое ранение в грудь. Впрочем, то, о чем я собираюсь попросить Вас, может показаться недостойным. Вы наверняка помните Малайю, деревенский цветок, которую Вы полюбили когда-то во время Праздника Воды? Она была моей настоящей матерью. А я – Ваша плоть и кровь.

О, мой дражайший отец, пожалуйста, сделайте то, что Вы можете, чтобы спасти меня и помочь обрести свое место в жизни. Уверяю Вас, что я не буду темным пятном в Вашей биографии. Я умен, как Вы имели возможность убедиться, и решителен. При некотором обучении и данной Буддой отеческой любви я стану тем, кем Вы хотите, и даже гораздо большим.

Я не хотел показаться жалким, но жизнь действительно дает нам знаки, которых мы не понимаем. Я – сильный человек. Я пишу Вам не только для того, чтобы просить Вас о помощи, но и для того, чтобы предложить Вам свою руку, потому что я верю, что придет день, когда я, при соответствующем распределении и обучении, смогу стать Вам опорой. Я сделаю все, чтобы помочь Вам достичь еще более высокого положения в жизни.

Пожалуйста, дорогой отец, освободите меня, если не ради меня, то ради моей матери, которая умерла такой молодой и кого Вы однажды, должно быть, любили.

Подписано кровью,

Шенто

Прошла всего неделя, когда ночью в небольшое отверстие моей двери грубо пропихнули письмо. Какая радость! Моя голова так гудела от волнения, что я почувствовал слабость. На письме был адрес Центрального военного совета, с эмблемой в виде красного флага, серпа и молота. Никакой ошибки быть не могло. Я едва сдерживал слезы, когда вскрывал конверт, затем закрыл глаза, чтобы успокоиться. Когда я снова открыл их, они натолкнулись на ледяные слова:

Товарищ Шенто.

Этим письмом Вам отдается приказ прекратить дальнейшие ложные обвинения в мой адрес относительно того, что Вы являетесь моим незаконнорожденным сыном. То, что Вы совершили, написав мне это письмо, соизмеримо с преступлением, за которое подвергают высшей мере наказания, что, согласно статье тысяча четыреста шестьдесят второй нашего Уголовного кодекса, соответствует смертной казни посредством удушения. Еще одно такое преступное деяние – и Вам отрубят голову. Я бы не хотел такого наказания для Вас, столь невинного мальчика и в таком нежном возрасте.

Моя совесть чиста и непорочна. У меня есть только один сын. И никогда не было других. Это совершенно невозможно, поскольку я разделяю высшие добродетели коммунистических ценностей. Это не означает, что у Вас нет отца или права требовать такового. Возможно, Вы приняли меня за другого генерала, с которым Ваша мать, исповедующая свободные нравы, когда-то имела сексуальные отношения, оставив Вас жить со своим грехом. Я понимаю боль Вашего сердца. Отчаяние приводит к безрассудным действиям, к которым относится и Ваше письмо. Я оставляю Вас наедине с этим предупреждением. Но Вы должны учесть его, если Вы столь умны, как себя описали, и у Вас есть желание продолжать жить. Вы никогда, ни при каких обстоятельствах не должны делать нечто подобное по отношению к кому бы то ни было, иначе против Вас будут выдвинуты законные обвинения. Народный верховный суд и Народный высший военный трибунал информированы относительно Ваших действий и продолжат наблюдать за Вашим поведением в будущем.