Текст книги "Братья"

Автор книги: Да Чен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

Да Чен
БРАТЬЯ

Посвящается моему отцу и дяде – Вен Ян Чену. Двум братьям, разделенным сорокалетней холодной войной.

ГЛАВА 1

1960

БАЛАН, ЮГО-ЗАПАДНЫЙ КИТАЙ

Чтобы поведать вам историю своего рождения, начинать, очевидно, придется с конца, который, по сути, и стал моим началом. Я родился дважды. Первый раз, когда прошел через родовые каналы моей матери, а второй – когда меня нашел и спас старый доктор.

Женщина, предназначением которой было дать мне жизнь, фактически пыталась совершить обратное: покончить с собой и одновременно со мной, еще неродившимся. Она бросилась с утеса как раз в тот момент, когда я появился на свет божий. Остается только гадать, почему она решилась на самоубийство, когда малыш должен был вот-вот появиться на свет.

Я успел выскользнуть из ее утробы во время этого ужасного падения, до того как несчастная разбилась. Мне до сих пор ясно представляется ее падение с утеса, освобождающее от содеянных грехов и обременительной ответственности, особенно ее волосы, развевающиеся на ветру, в то время как она стремительно несется вниз. Но случилось непредвиденное, наверное, вмешалось провидение. Я, только что появившийся младенец, связанный пуповиной с матерью, зацепился за раскидистую виноградную лозу и мягко приземлился на ветви растущего под ней чайного дерева у самого подножия пещеры.

За одну секунду, длиною в целую жизнь, пуповина порвалась, и я застрял между двумя переплетенными ветвями, а потом испустил душераздирающий вопль, который я бы назвал моей одой спасительному чайному дереву. Моя мать и я разделились в воздухе, и наша кровь окрасила листья чайного дерева. Я застрял в его благословенных ветвях, а она продолжила падение, исчезнув неприметной точкой в простирающейся внизу долине, и мне больше не суждено было увидеть ее. Почему она решила так рано свести счеты с жизнью, я узнал значительно позже. Теперь же я остался совсем один.

Но снова вмешалось провидение: благодать снизошла на меня в виде сгорбленного старого деревенского доктора, преданного своему делу. Услышав мой беззащитный крик и увидев меня раскачивающимся на ветках, он вскарабкался на дерево, чтобы попытаться меня достать. К счастью, доктор оказался ловким, возможно потому, что его ноги исходили по горам не одну милю от деревни к деревне, с вершины на вершину, мимо безлюдных пещер, где встречаются лишь редкие птицы.

Ему пришлось продираться ко мне сквозь густые ветви, подвергая себя смертельной опасности. Почти выбившись из сил, он все же дотянулся до меня. Этот момент, по милости Будды, и стал моим вторым рождением. Я говорю – по милости Будды, ибо случилось так, что доктор оказался бездетным и захотел усыновить меня. Как потом старый доктор рассказывал мне, крик, который он тогда услышал, отозвался болью в его истерзанной душе.

Доктор уже начал меня вытаскивать, когда очередной порыв ветра почти вырвал меня из его рук. Но, держась одной рукой за ветку дерева, он схватил меня за ногу в самый последний момент. Для того чтобы выиграть время и спасти меня, он совершил то, что не удавалось никому раньше: съехал несколько метров вниз по утесу, расцарапав бедра и колени, почти переломав все кости, а потом бежал до дома, пока дикие горные кошки не учуяли запах крови и не взяли след.

Судя по всему, в тот день Богу была угодна лишь одна смерть.

Когда доктор принес меня домой, они с женой сразу же поймали козу и надоили молока. Его жена кормила меня этим молоком так, словно оно было из ее груди. Там и тогда приемные родители нарекли меня Шенто, что значит вершина горы, зенит.

– Он словно послан нам небесами, – говорил Папа.

– И он поднимется к небесам, как древний дух, – вторила ему Мама. – Можем ли мы оставить его и растить как своего?

– Конечно, его даровали нам наши любимые горы в награду за добрые дела.

– Мне кажется, что он всегда лежал у меня на руках, – умилялась Мама, гладя меня по щеке.

Так заканчивается история моего рождения и начинается история моей жизни.

Солнце и луна светили по-прежнему, и я рос крепким деревенским мальчишкой с отменным аппетитом. Когда я немного подрос, Мама стала кормить меня из бамбуковой ложки для взрослых. И ей не надо было рассказывать истории, чтобы уговорить меня поесть. Я наедался до отрыжки. Моим любимым блюдом был сладковатый рисовый пирог. В бедных деревнях, где в основном питались ямсом[1]1
  Ямс – группа видов растений, выращиваемых ради клубней. Содержит много крахмала. Используют в пищу подобно картофелю или пекут из него хлеб.


[Закрыть], сладкий рис считался дорогим удовольствием. Папе пришлось исходить много километров по вызовам в отдаленные деревни, чтобы заработать денег на эти дорогие рисовые булочки. Как-то Папа сходил в старый лес, нарубил бамбука и смастерил мне просторный манеж, в котором я мог играть и спать. Папа ставил манеж в своей приемной, где с маминой помощью осматривал пациентов, выписывал лекарства и гордо демонстрировал мне чудеса иглоукалывания.

У одной из стен его кабинета стоял массивный шкаф со множеством лекарственных трав, которые он продавал пациентам за одну мелкую монетку. На полочках виднелись этикетки с замысловатыми рецептами на древнекитайском, которые мог прочитать разве что врач. Однажды, когда мне было два с половиной года, я удивил Папу, назвав ему десять самых распространенных трав. А к трем годам я знал уже около половины из них. Когда мне было четыре, я указал Папе, что он выписал пациентке не ту траву. Мое замечание, по словам Папы, спасло пациентку от выкидыша. С тех пор Папа стал читать мне оригинальные медицинские тексты и показывал, где находятся акупунктурные точки. Папа и Мама были убеждены, что я – необыкновенный ребенок.

Однажды ночью, когда я лежал, пытаясь заснуть, я услышал, как Папа шепчет Маме:

– Нашему сыну суждено стать самым одаренным врачом в этих горах. Представь только, сколько лекарств от самых разнообразных недугов он сможет найти со своим оригинальным мышлением.

– Нет! – горячо возражала Мама.

– Нет? Почему ты не согласна с этим?

– Его предназначение лежит вне твоих меркантильных желаний, – отвечала Мама. – Однажды он поведет за собой тысячи людей, чтобы править миллионами.

– Не слишком ли ты амбициозна, моя дорогая жена? – спросил Папа.

– Вовсе нет. Разве ты не понимаешь? Он пережил трагедию во время своего рождения. Вспомни: со многими императорами произошло нечто похожее. Они поднимались из неоткуда на свои золотые троны.

Папа немного помолчал:

– Я где-то читал, что трагедии при рождении сопровождают необыкновенных людей.

– Да, но, к несчастью, великие редко бывают счастливы.

– О, уж лучше бы он был обыкновенным и прожил счастливую жизнь с нами, а потом похоронил нас, – сказал Папа.

– Слишком поздно. Его судьба была определена с самого первого его вдоха на вершине утеса. Для мальчика это уже само по себе удача. Он проживет с нами столько, сколько позволит милосердный Будда.

Той ночью я нарушил негласное правило, проникнув в их постель и проспав между ними до самого рассвета. Но как бы родители ни говорили обо мне, они никогда не упоминали обстоятельств моего рождения и тех, кем были мои настоящие родители. Они боялись нарушить это табу, словно призрак моего прошлого мог материализоваться и разрушить нашу простую, но счастливую жизнь.

ГЛАВА 2

1960

ПЕКИН

Я был рожден сыном генерала Дин Лона и единственным внуком двух влиятельных семей Китая: Лон – династии банкиров и Ксиа – влиятельной военной элиты. Два знатных семейства были непохожи друг на друга как день и ночь.

Дедушка Лон, оксфордский выпускник, коммунистический экономист, был председателем Национального банка Китая. Его братья процветали на постах банкиров в Гонконге. Искушенный финансист, который говорил на французском с парижским диалектом, идеальном официальном японском и английском с оксфордским акцентом, дедушка Лон предпочитал костюмы от Савиль Роу, кубинские сигары, хорошие вина, Бетховена и Шекспира – это те маленькие грехи, которые вошли в привычку еще в его студенческие годы в Оксфорде. В годы холодной войны он был единственным китайцем, который получал ежедневно «Уолл-стрит джорнэл», «Нью-Йорк таймс» и свои любимые коричневатые «Файнэншл таймс» Соединенного Британского Королевства.

В дополнение к его образу главного китайского банкира ему предоставили «Мерседес-бенц», шофера в ливрее и единственного в своем роде китайского повара, готовящего блюда западной кухни в отеле «Пекин». Ко всему прочему, дедушка Лон был главой одного из самых крупных банков в мире, уступающего лишь всемогущему Федеральному резерву Соединенных Штатов. Баланс подтверждал эти факты. Китайский банк владел страной вплоть до гор, рек, воздуха в атмосфере, минералов в океане и всем прочим в составе перечисленного.

Дедушка Ксиа возглавлял военную кампанию председателя Мао на Лон Марш, за что получил пожизненный пост главнокомандующего китайского флота, военно-воздушных сил и армии, хотя и был необразованным.

Дедушка Ксиа мог бы стать и генералом, однако был неряшливым и грубым, предпочитая спать на тяжелом дорогом дереве и вырезанной деревянной подушке, потому что от мягких губчатых матрацев с пружинами у него болела спина и ныли плечи. Он носил соломенные сандалии, лучшие друзья его ног еще с молодых лет, когда он был миссионером. В те годы ему приходилось много ходить по крутым скалам, переходить реки для великого председателя Мао в момент зарождения Китайской коммунистической партии в Юньнани и Шаньси. У дедушки Ксиа был менталитет северного крестьянина, он не доверял современным туалетам, а предпочитал ночные горшки. Еще дедушка утверждал, что хорошие сигареты наносят непоправимый вред настоящим ценителям курения, таким, как он, говорил, что его легкие признают лишь особый вид грязнопахнущего табака из деревеньки в долине Гималаев, а все остальные средства курения только усыпляют его легкие.

Его любимой повседневной одеждой являлись сшитые вручную льняные шорты, а в качестве развлечения не было ничего лучше, чем визгливая «Пекинская опера», которую он напевал так, что пугались дети. Но самым ужасным была его ежедневная диета, состоящая из жареных бычьих половых органов, сырых устриц и рыбьих голов – творение его личного повара, кузена мясника родом из дедушкиной деревни. Все эти блюда подавались в больших горшках и тарелках, в огромных количествах. И каждый прием пищи превращался в маленькую пирушку, которая могла бы накормить целую деревню. Дедушка пробовал каждое блюдо, наедался до отрыжки, а остатки отдавал прислуге, охране и их семьям, так же как поступали императоры разных династий много веков назад. Он, безусловно, был королем в своих владениях, главнокомандующим самой огромной армии в истории. У него в подчинении находились десять миллионов солдат в мирное время, и это количество могло удвоиться и даже утроиться, если появится малейший намек на войну. Дедушка любил шутить, что если кто-то создаст проблемы, то все, что следует сделать Китаю, – это собрать всех людей в огромную толпу и потопить врага.

Дедушка Лон и дедушка Ксиа были столь разными, словно Северный и Южный полюса в феодальноподобном правлении председателя Мао. Дедушка Лон удерживал Мао от банкротства, по крайней мере по документам. Банковские резервы были больше, чем когда-либо, из-за доходов по кредитному займу населения. Он поддерживал любые идеологические жесты со стороны Мао и предоставлял ему всю свободу действий относительно денег. А дедушка Ксиа предостерегал председателя Мао от потери своих полномочий. И если намечались какие-либо посягательства на его жизнь, Мао никогда не знал об этом, потому что дедушка по старинке всегда брал на себя ответственность за них: делал так, что они переставали существовать.

Мои дедушки никогда не встречались с глазу на глаз, даже на самых частных встречах со старым председателем. Они постоянно ссорились, как школьники. Споры иногда даже доходили до кулаков. Единственным комментарием Мао в такие моменты было то, что они напоминали ему о его третьей молодой жене, печально известной, как Мадам Мао.

Как все доверенные лица императоров, дедушки были любимы своим лидером, который щедро награждал их. Они имели особняки в Жон Нань Хаи, элитном районе столицы, окруженном живописными пейзажами гор и озер. Их резиденции были ограждены стеной от посторонних глаз и уличной суеты. Стильно обставленные дачи также были построены для них на широком песчаном пляже государственного курорта Байдахе около Китайского моря. Личный поезд с апартаментами для сна и столовой, где работал лучший шеф-повар, доставлял их из города на дачу, когда они пожелают.

Дедушек наделили одними и теми же полномочиями, одинаковым количеством прислуги, идентичными цветными телевизорами и равным количеством телефонных линий. Естественно, их дома были спроектированы и декорированы в одном стиле и совершенно одинаково обставлены, к тому же располагались рядом. То, что председатель Мао не отдавал никому предпочтения, означало, что эти два человека всегда находились в тени друг друга: на работе и на отдыхе, они были соседями в городе и в своих загородных владениях. Их отношения были настолько бескомпромиссными, что один просто не отпускал другого от себя и ходил за ним везде только для того, чтобы раздражать своим присутствием.

Тем не менее все шло хорошо, кроме одного маленького последствия, которое дало корни, проросло и расцвело на их заднем дворе, словно случайно оброненное проплывающим мимо лебедем ивовое семя. У дедушки Ксиа была единственная дочь Хьюа.

Профессиональная концертная пианистка, очень красивая, скромная и артистичная. Дедушка Лон всегда называл ее цветком, выросшим на компостной куче. У него же был сын Дин, молодой генерал. Еще с детства, когда появлялась возможность, Хьюа Ксиа и Дин Лон проскальзывали в сад, разделяющий два дома, и играли вместе. Летом, когда семьи выезжали отдыхать к морю, двое ребятишек все то время, пока их не видели родители, вместе обстреливали моллюсков и ловили крабов. Они оставляли на песке секретные коды босыми ногами, встречались по ночам под луной и звездным небом, прячась за песчаными дюнами под шум морских волн. Дружба переросла в любовь. Пока мои деды ссорились, лишь нежная ночь была свидетельницей зарождающегося романа. Невинные дети думали, что их любовь положит конец ненависти между двумя стариками.

Одним дождливым летним днем на пляже Байдахе рука об руку перед стариками, метавшими друг в друга песком и ссорившимися из-за несуществующей границы между их владениями, появились Хьюа Ксиа и Дин Лон. Влюбленные разняли дерущихся и сказали им, что собираются официально зарегистрировать свои отношения. С генералом и банкиром одновременно случились сердечные приступы. Прислуге пришлось заносить в гостиную обоих одновременно.

Мама и папа венчались под красным флагом. Во время традиционного тоста мои дедушки впервые пожали друг другу руки как настоящие родственники.

Неудивительно, что в день моего рождения оба были в хорошем расположении духа и каждый хотел первым взглянуть на своего первого внука. Банкир перенес свои ежедневные встречи с адъютантами из специального банковского конференц-зала на парковочную стоянку госпиталя, где лежала моя мама. Дедушка Лон теснился со своими людьми в лимузине с красными флагами, в то время как его секретарь бегал от машины к госпиталю как посыльный. Дедушка чувствовал себя таким удачливым и щедрым, что спустя час после моего рождения сделал самое огромное в истории Китая пожертвование, которое составило двести миллионов китайских йен в помощь бедствующим какой-то южной провинции. Позднее историки отметили, что вклад спас миллион жизней.

Дедушку Ксиа с его деревянной кровати в день моего рождения подняли неприятные новости об очередном восстании. Тысячи бунтовщиков, монахов Миао, были задержаны за то, что они бросали ножи и камни в солдат национальной армии. Генерал, известный как безжалостный тиран, на этот раз смягчил свое сердце и приказал освободить их. Потом он отправился в госпиталь на своем вертолете. Когда разведка проинформировала генерала о том, что его родственник-банкир был уже на парковочной стоянке, он дал указание всем, от медицинского персонала до заместителя главного врача госпиталя, чтобы парковку закрыли и никого туда не впускали. Дедушке Лону оставалось только скрежетать зубами от взвивающейся пыли, когда вертолет военно-воздушных сил шумно приземлялся на площадку, с которой его попросили удалиться по несуществующим военным причинам.

– Напомните мне завтра урезать денежные средства на военный бюджет, – сказал он одному из своих помощников.

Но когда в конце концов оба дедушки увидели меня и подержали на руках, то единственное, что они могли делать в ту минуту, – это смеяться и улыбаться, как два глупых старика, и сравнивать, на кого из них я больше написал.

Как и предполагалось, дедушки начали бороться за мою любовь к ним, и каждый намеревался сформировать мое будущее, вложив в это как можно больше личного влияния.

Дедушка Ксиа начал учить меня ползать военным стилем, когда мне было шесть месяцев. Каждый день мы корчились на ковре в особняке, передвигаясь на локтях. В десять месяцев я должен был ходить, как маршируют солдаты, высоко поднимая ноги, не мешкая и не сбиваясь. Дважды в неделю он похищал меня и мою няню и катал нас по городу в своем джипе, следуя привычке осматривать правильность военной подготовки города. Я никогда не говорил дедушке «привет» или «пока», а лишь торжественно отдавал ему честь.

Дедушка Лон, осознав, что в магазинах очень много игрушечных солдатиков и ни одного банкира, выделил большую сумму денег государственной игрушечной фабрике в Пекине, чтобы она сделала таковых, а некоторых даже в костюмах самого Мао. Он составил диаграммы умножения и разноцветными карандашами нарисовал рейтинг колебаний диаграмм интереса моей рукой. По субботам, когда все рынки ценных бумаг были закрыты, дедушка Лон сажал меня в свое кожаное кресло цвета красного дерева, а сам мерил шагами комнату, выслушивая еженедельные мировые экономические сводки от своих помощников.

Он был доволен, когда заметил, что я был особенно тихим во время еженедельных отчетов о рейтингах интересов США, которые сообщались сладким успокаивающим голосом его экономиста, выпускницей Гарварда, доктором философии, единственной женщиной в составе его рабочего кабинета.

В итоге моя комната представляла собой скучное доказательство противоборства желаний моих дедушек. У одной стены стояли игрушки генерала: винтовки, танки, джипы и солдатики. На другой – висели яркие рисунки рейтингов интересов мира и колебания курсов международных валют.

Но настоящие соревнования начались в мой первый день рождения. Как и положено по традиции, я, вымытый и одетый с иголочки в безупречный темно-синий костюм, стоял на полу, окруженный разными предметами, и тот, который я должен был сам выбрать, будет символизировать мою будущую профессию. Ко всеобщему удивлению, я не взял базуку или танк, специально поставленные прямо передо мной, чтобы легче было достать. Вместо этого я схватил миниатюрный глобус и вцепился в него зубами, раскусив его на несколько кусочков. Потом правой рукой поднял базуку, практически сразу же отбросив ее, и взял танк. Банкир провозгласил себя победителем, но генерал утверждал, что последнее слово осталось за ним. В конце концов сошлись на том, что разгром глобуса означал, что я стану мировым лидером, но мне предстоит подумать, каким способом этого достичь.

ГЛАВА 3

1967

БАЛАН

Год моего рождения совпал с перестрелками на границе между Вьетнамом и Китаем. Моя деревня Балан, располагающаяся вдоль скалистой границы, стала шумной ночной заставой с тысячами мужчин и женщин из Освободительной армии, готовых к бою. Основной состав армии базировался в центре деревни, и мы, местные жители, впервые увидели грузовик и узнали об электричестве. Шумный генератор, который вырабатывал достаточно энергии для армии, только усиливал доисторическую темноту деревни после заката.

Пока армия ждала указаний свыше, военные мужчины и женщины каждый день устраивали праздники с изобилием хорошей еды – говядиной, свининой, яйцами, салом. Сигарет тоже было в достатке, кроме того, продавали модные ткани, а каждый субботний вечер в центре деревни крутили фильмы. Посмотреть на двигающиеся картинки приглашали лишь нескольких главных людей деревни. Остальные карабкалась на верхушки деревьев, чтобы хоть одним глазком посмотреть на современное чудо. Так же организовывались танцы, на которые удавалось попасть не многим деревенским красавицам.

Молодой генерал, Дин Лон, основал школу для детей военных и для деревенских ребятишек. Местные жители боялись его и одновременно поклонялись как живому богу за его добродетели.

В первый школьный день я встал до рассвета и надел новую белую рубашку, ткань для которой Мама соткала на ткацком станке, а потом вручную сшила рубашку. Я прошелся вокруг хижины в новых сандалиях, на которые Папа копил целый месяц, чтобы купить их в очень дорогом военном магазине. Оказавшись вне поля зрения родителей, я снял дорогие сандалии, чтобы не испачкать их в грязи, и положил в школьный ранец.

В свои семь лет, хотя я и был самым младшим в толпе самоуверенных и хорошо одетых детей военных, я не собирался отставать от других. Благодаря Папе я хорошо знал произведения китайских классиков, поэтому сочинял великолепные эссе. Но моим любимым предметом была математика. Я понимал, как важно уметь считать деньги, еще с тех пор, как работал кассиром Папы. Мне не нужны были счеты. Мой мозг работал быстрее, чем древний инструмент.

Учительница занималась со мной по программе старших классов; я с легкостью усваивал материал и требовал еще. Вскоре она рассказала обо мне на военном складе.

В обеденное время, пока заходящее солнце грело нас своими теплыми лучами, Папа и Мама слушали, как я пересказываю тексты, которые мы проходили в школе. Я с Папой обсуждал высшую математику, и он потом долго не мог заснуть, размышляя над проблемами, которые мы затрагивали, заново все пересчитывая.

В конце года я удивил всех, когда выиграл главный приз школы – пакет сладостей и красный шелковый флаг с пятью звездами. К тому же я получил неожиданное приглашение отобедать с генералом и посмотреть военный фильм в его походной палатке. Это очень взволновало меня. Событие должно было произойти в канун Нового года, и ожидание казалось бесконечным.

Наконец, в канун Нового года, Мама повесила красный флаг на стену, где вывешивались наши достижения и святыни, и я на всех поделил свои драгоценные сладости. Конфеты были добротные, а обертки такими яркими и красивыми, что я решил сохранить их и сложил в бамбуковую коробочку. На обед Мама приготовила свиные хрящи, которые Папа взял в долг у местного мясника, а в качестве платы пообещал лечебные травы от ревматизма. Я был счастлив, но мои родители молчали и, казалось, не разделяли моей радости.

Я не мог понять их настроения.

– Может быть, я сделал что-то не так?

– Нет, сынок. Мы очень гордимся тобой, – тихо сказала Мама.

– Но мне так не кажется. – Я схватил руку Папы и потряс ее.

– Сын, ты сделал меня самым гордым человеком на земле. Мы только опасаемся, что этот всемогущий генерал проявляет к тебе слишком большой интерес. Мы не знаем о его намерениях, – сказал Папа.

– Это честь. Он самый молодой генерал в истории китайской армии, и он командир оборонительного отряда. Вы же не собираетесь меня не пустить?

– Нет, конечно же нет. Но почему ты так рвешься туда? – спросила Мама.

– Однажды я тоже стану генералом, как он, – ответил я.

Мама и Папа покачали головой, но впервые за весь вечер улыбнулись.

Генерал Дин Лон был высоким человеком с густыми черными волосами и глубокими искрящимися глазами. Безупречно сшитая форма идеально сидела на нем, подчеркивая широкие плечи и узкую талию. Ровно в шесть, когда солдат привел меня в его кабинет, генерал поприветствовал меня, как своего почетного гостя.

Я надел свою единственную полотняную рубашку и новые сандалии, о чем вскоре пожалел, так как они очень стучали по деревянному полу в кабинете генерала. Я уж было подумал снять их, но элегантная обстановка остановила меня.

Я был очень взволнован и одновременно восхищен, когда генерал пожимал мне руку. Мы встретились взглядами, и я заметил, что он пытливо изучает мое лицо.

– Ты очень похож на моего сына, только ты немного темнее.

– Прошу прощения, генерал. – Мое сердце бешено колотилось. «Зачем я извинялся? Мне не за что извиняться».

– Нет причин извиняться. Присаживайся, – сказал генерал с улыбкой.

– Спасибо, генерал.

Я уселся на высокий стул лицом к генералу, который опустился в огромное кресло, покрытое шкурой тигра.

– Кто тебя так назвал? – спросил он.

– Мой Папа. Мое имя значит «вершина горы».

– Честолюбиво, – сказал генерал.

– Мои родители нечестолюбивы. Они мечтают, что я стану местным врачом и буду лечить людей. Но я хочу быть генералом, как вы. Я хочу вести в бой с врагом тысячи людей и одерживать победу сражение за сражением.

Генерал выглядел удивленным.

– Что это за мемориальная доска на стене? – спросил я, указав на листы.

– Пойдем, я покажу тебе. – Генерал поднялся и провел меня по кабинету. – Это мой диплом из Пекинского университета, где я читал историю. А это диплом из Восточной военной академии. А ты знаешь, кто это со мной на фотографии?

– Наш великий председатель Мао. А кто другой человек?

– Мой тесть, главнокомандующий Китайской народной армией, воздушными силами и флотом.

– Вы встречались со многими важными людьми.

Генерал Лон кивнул:

– Да, в том числе и с тобой. Ты тоже важный молодой человек.

– Сейчас нет, генерал, но, возможно, стану им, когда вырасту. Вот увидите.

– Конечно, увижу. – Генерал потрепал меня по щеке и с любовью погладил по голове.

– Это ваш сын? – спросил я, указывая на фотографию, на которой мальчик стоял между генералом Лоном и его красивой женой.

Генерал кивнул:

– Его зовут Тан. И ему столько же лет, сколько и тебе. Вы очень похожи.

Я долго смотрел на мальчика.

– Вы скучаете по своему сыну?

– Да, Шенто, скучаю.

– Поэтому вы хотели видеть меня?

Он не ответил. Весь оставшийся вечер я пробыл в заботливых руках генерала, который накормил меня сытным обедом из цыпленка, говядины и даже тигровых лап. У меня были хорошие манеры, за что я получил молчаливое одобрение генерала. Хотя с удовольствием проглотил все. Фильм про войну оказался захватывающим, полный батальных сцен, но я уснул на середине сеанса. Все, что я помню, так это то, как проснулся на руках у генерала и как меня передали Папе у главных ворот заставы.

Этой ночью мне суждено было найти своего героя.

На следующий день я упрашивал Маму сшить мне такой же мундир, как у генерала. Папа долго пропадал в горах, собирая травы, чтобы купить зеленую армейскую ткань, которую продавали в военном магазине. По вечерам я уговаривал Папу сделать мне игрушечную винтовку из бамбука. А потом каждый день маршировал на заднем дворе в своем новом обмундировании и с оружием, сражаясь с соломенными человечками, словно это вьетконговцы.

После школьных занятий я задерживался в школьном дворе, который отделялся от военной заставы лишь железными воротами, перелезал через них и погружался в другую жизнь. Там все отличалось от моего скромного дома. По радио звучала музыка, в то время как солдаты играли в футбол. Дети со своими мамами или нянями сидели на скамейках, уплетая сладости. Женщины-военные в юбках и белых блузках смеялись и кричали, бросая жестяные банки с напитками в проходящих мужчин.

Когда солнце заходило за кокосовые деревья на центральном дворе, голос в громкоговорителе объявлял, что обед готов. Из кухонной трубы доносились великолепные запахи, растворяющиеся в воздухе и проникающие в мой нос, вызывая чувство голода. Не стоило прикладывать больших усилий, чтобы понять, что у них на столе все было в изобилии: сосуды с горячим белым рисом, восхитительный суп, корзины свежих фруктов и блюда с морскими деликатесами, о которых я мог только мечтать. Если бы кто-нибудь спросил, что собой представляет рай, я бы не задумываясь ответил, что он в двух шагах от меня, за этими железными воротами. А генерал этой заставы – мой бог.