Текст книги "Братья"

Автор книги: Да Чен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

– Я с таким же успехом мог бы учиться дома.

– Тан, мы хотим сделать тебя первым выпускником колледжа Лу Чин Бэй, – сказал ректор Кун.

– А не просто какого-нибудь учебного заведения, – вставила мать.

– Пекинский университет, – сказал отец.

– Специализация – история, – добавил дедушка.

Они так долго молчали по поводу моего будущего, а теперь стали щебетать подобно утренним птицам. В соленом воздухе повеяло надеждой.

Когда на следующий день мы всей семьей пришли в среднюю школу Лу Чин Бэй, мы увидели трех самых важных чиновников деревни в одном лице: ректор, секретарь коммунистический партии и главный монах деревни. Кун владел всеми тремя титулами. Он улыбнулся и объяснил:

– По профессии я – преподаватель, по воле судьбы – вдовец, а политическим деятелем я стал потому, что никто не хотел носить это звание. И я получаю двойную зарплату, чтобы восполнить низкий доход преподавателя. – Он пожал плечами и продолжил: – Когда-то это здание было храмом. Во время «культурной революции» хунвейбины хотели разрушить его, но суеверное население города воспротивилось. Поэтому, в качестве компромисса, они превратили храм в школу и повесили вывеску, что здесь также расположен штаб коммунистической партии. – Он с гордостью оглядел свое шестикомнатное бунгало.

Я был поражен менталитетом «ночного магазина» рядовых сторонников коммунизма. Что подумал бы Мао о разделении подушки с добрым старым Буддой? И что бы чувствовал при этом Будда?

Ректор Кун показал отцу книги по истории, дедушке – свои гигантские счеты, которые нужно было использовать для занятий, а матери – деревянный вертикальный орган, молчаливо собиравший пыль позади позолоченной усыпальницы Будды. Когда мать наступила на ножную педаль, из полых труб раздался ревущий звук.

– О! Ш-ш-ш. Не здесь, пожалуйста. Мы можем нарушить покой его святейшества. – Кун крепко сжал руки и склонил голову. – Пожалуйста, давайте переместим эту вещь в самую дальнюю комнату от его расположения.

– Почему? – полюбопытствовал я.

Но монах был сосредоточен на молитве. А я расслышал только ее окончание.

– Прости наши грехи, пожалуйста. – Ректор Кун в самом деле выглядел как настоящий монах.

Все остальное время моего пребывания я приказал себе молчать. Я смотрел, слушал и изучал. Все это было ново для меня. Школа представляла собой храм, который к тому же являлся штабом коммунистической партии. За какое-нибудь нарушение тебя могли отправить из школы в коммунистическую тюрьму.

Новый преподавательский состав из членов семьи Лон вел уроки в младших классах, а Кун присматривал за самыми старшими учениками.

Ректор Кун, хромая, вошел в старший класс, подобно раскачивающемуся в море сампану, и улыбнулся. Он начал занятие с молчаливой молитвы.

Я стал задаваться вопросом, кем он является в большей степени: коммунистом или буддистом. Каждая часть его должна была противоречить другой, однако в этом искалеченном человеке они каким-то образом гармонично сосуществовали.

– Класс, у меня для вас хорошие новости. Сегодня к нам присоединится очень хороший студент из города Пекина. Пожалуйста, поприветствуйте Тана Лона.

В классе, к которому он обращался, было шесть мальчиков и ни одной девочки. Мальчики лениво сидели, подобно свободной армии. Их одежда была испачкана рыбьей чешуей, вели они себя как утомленные рыбаки. Так же, как их отцы и братья, они пропахли рыбой, которую ловили сетями, запасали, ели и о которой мечтали. Один из них плюнул в мою сторону.

Я вежливо встал и поклонился им. Я думал о совете матери никогда не казаться слишком вежливым.

– В чем дело? Вы переработали, разгружая ночной улов? – спросил преподаватель, делая знак рукой, чтобы я сел. Медленно ректор Кун проковылял к первому студенту. Схватив его за ухо, он заставил его встать на ноги.

– Ай! Перестаньте! – закричал высокий парень, потирая красное ухо.

Второму студенту преподаватель зажал нос и тоже поднял его. Третьего ректор ударил ребром руки. Четвертому не пришлось говорить, что нужно делать. Он поднялся и сказал вежливо:

– Да, папа, тебе не нужно шлепать меня.

– Хорошо, сын, в следующий раз вставай, когда входит гость, – кивнул монах.

Пятому парню достался пинок больной ногой, и тот, протестуя, вскочил со стула.

В монахе Куне сейчас, похоже, пробудился коммунист. Все монашество испарилось. Я никогда не видел, чтобы один человек имел так много образов.

Преподаватель зло улыбнулся и приказал:

– А теперь, студенты, скажите: «Добро пожаловать в наш город, товарищ Лон». – Тишина.

Преподаватель выругался:

– Мне что, достать свои инструменты для иглоукалывания, чтобы вылечить всех вас?

Все шестеро учеников быстро пробормотали приветствие.

– Теперь мы можем начинать урок английского языка. – На лице Куна появилась улыбка. – Сегодня мы будем проходить неправильные формы множественного числа некоторых существительных. Для начала: как будет звучать слово «рыба» во множественном числе?

Молчание.

– Подождите секунду. Почему вы не отвечаете? Вы не знаете слова «рыба»? – спросил он класс. – Ты отвечаешь на этот вопрос. – Кун указал на высокого мальчика.

– Я не знаю.

– Конечно, ты не знаешь. Ты никогда не открываешь свою книгу. Но ты должен знать это слово, потому что пахнешь рыбой. Кто ответит?

– Я знаю. – Я поднял руку. – Форма множественного числа слова «рыба» так и будет «рыба». Фиш.

– Хорошо. Именно поэтому я считаю хорошей новостью, что Тан теперь с нами, иначе мы так и топтались бы на месте. Вы видите, какое у него хорошее произношение?

Как раз перед концом урока высокая стройная девушка открыла скрипучую дверь, осторожно вошла и скользнула за мой стол.

– Ладно, ладно. Посмотрите, кто пришел. – Преподаватель обратил свое внимание на девушку. Волоча свою больную ногу, он подошел к ней и коснулся рукой ее плеча. – Что случилось? Тебе помешали обязанности по уходу за ребенком?

– Простите, что опоздала.

– Ты прощена на сей раз. Познакомься с нашим новым студентом, его зовут Тан.

Я протянул ей руку. Она с улыбкой посмотрела на меня, но не взяла моей руки. Вместо этого она низко наклонилась, чтобы скрыть свое лицо, ставшее красным, подобно цветку гор, который она носила в своей косе.

Я колебался, не зная, как продолжить знакомство с девушкой, которая не взяла мою руку, Я попробовал поклониться ей один, два раза. На третьем поклоне я заметил, что она украдкой смотрит на меня. У нее было овальное лицо с высокими скулами и прямым, тонким носом. Румянец только усиливал ее невыразимое обаяние. Я сделал глубокий вдох. Ее аромат попал в мой нос и опьянил меня. Я забыл отвести взгляд от постороннего человека, как того требовала местная традиция. И она тоже. Наши глаза встретились. Время остановилось. Тем не менее это был лишь очень короткий промежуток, доказательством чему мог служить тот факт, что преподаватель, казалось, не заметил ничего необычного.

– Если вам интересно, это – Суми Во, единственная здесь студентка, с которой ты можешь соревноваться, – с гордой отеческой улыбкой сказал преподаватель. – В качестве примера могу добавить, пока остальная часть класса все еще работает над формой множественного числа слова «рыба», она – наша Мисс Знание, изучает шестую книгу по английскому языку. Суми, поприветствуй, пожалуйста, Тана по-английски.

Суми. Что это было за имя!

Она слегка качнула головой, чтобы убрать челку со своего прекрасного лба, ее губы медленно открылись, и с почти совершенным произношением она сказала:

– Добро пожаловать в среднюю школу Лу Чин Бэй, мистер Тан Лон. Для нас честь познакомиться с вами.

– Это для меня честь, – ответил я также по-английски.

– Нет, пожалуйста, это для меня честь.

– Твой английский очень хорош.

– Твой еще лучше.

– Ты знаешь, как польстить.

– Ты заслуживаешь этого.

Мы с Суми забыли обо всем классе, включая преподавателя. Все с открытыми ртами слушали, как мы общаемся на языке, который был для них таким чужим, но тем не менее так ласкал слух.

У Суми был совершенный британский акцент, у меня – американский.

Когда диалог между нами закончился, мы оба дрожали от волнения. Суми улыбнулась, ее лицо было похоже на экзотический горный цветок. Я улыбнулся в ответ, но выглядел при этом глупым и неуклюжим, словно утратил разум. Время пролетело незаметно, так как я весь день сидел рядом с Суми.

Она была поглощена учебой, в то время как я искал любого повода, чтобы поговорить с ней. Суми только улыбалась в ответ. Каждая из моих попыток либо отклонялась, либо терпела неудачу, подобно москитам, летящим на свет керосиновой лампы. Но я был настроен решительно и перед окончанием занятий сунул ей в руку записку. Суми положила ее в карман и на прощание махнула мне рукой. С тоской я наблюдал, как она уходит в угасающий день.

ГЛАВА 21

Мой дорогой Шенто!

Я едва смогла скрыть румянец, когда взглянула на этого городского парня, Тана Лона. Эти ямочки на щеках, широкое мужественное лицо, этот нос, – я видела эти черты только однажды у другого юноши из моего прошлого – у тебя, мой дорогой.

Почему ты и этот городской парень так похожи не только внешне, но и близки по духу? Это великодушие, подобное сияющему солнцу, доступное для всех, открытое для самых слабых.

Почему я снова краснею, думая о нем? Почему по спине пробегают те же мурашки, как и в тот момент, когда я впервые увидела тебя, мой дорогой Шенто?

Любовь ищет свои собственные тени. Может быть, Тан Лон – твоя тень, близнец, которого ты послал вместо себя, чтобы меня утешить? Если это так, значит, ты отказываешься от своих прав на меня? Помни, ты сказал, что мы никогда не расстанемся ни в жизни, ни в смерти.

Я здесь, живая, а ты мертв, как написано в школьном бюллетене: застрелен насмерть в затылок тремя пулями.

Почему городской мальчик? Это твое деяние? Я не должна краснеть. Это недостойно и несправедливо, не так ли? Ты убил ради меня, а я живу и краснею в присутствии другого юноши. Разве это правильно? Я связана с тобой навсегда? Или нет?

Суми

ГЛАВА 22

С нашим появлением прежде безжизненная средняя школа Лу Чин Бэй, казалось, обрела энергию. Концерты Шопена звучали подобно шелку из мехов деревянного органа, достигая бамбуковых потолков, поднимаясь по завитой крыше школьного храма и паря над пальмовыми деревьями, которые беспечно росли вдоль залива.

Мать отполировала каждый уголок инструмента. Он ярко сиял в солнечном свете, просачивающемся сквозь окно, когда она извлекала звуки музыки из его чрева. Беззубые деревенские дети толпились вокруг нее, потирая свои носы и царапая лысые головы, их сердца заполняла радость, доселе им неизвестная. Даже их маленькие братья и сестры, сидящие у них за спинами, вели себя тихо.

Отец вновь был целиком поглощен великой китайской историей, в известных событиях которой наше семейство сыграло немаловажную роль. Его ученики следовали за ним повсюду: обедать к утесу, гулять у водоема и даже к наружной уборной, где бамбуковые шесты препятствовали ветру, но не видимости, поскольку это была главным образом школа для мальчиков, а девочки там бывали редко, хотя недостатка их в деревне не наблюдалось.

Местные жители не верили в обучение девочек. Сначала они считались собственностью своих отцов, а после брака – собственностью мужей. В случае вдовства женщины становились принадлежностью своих сыновей, которые командовали ими и использовали до того дня, пока они не умирали. Женщины находились здесь для того, чтобы потеть, страдать и, несмотря на это, умирать счастливыми. Образование считалось для них бесполезным занятием.

Дедушка, расхаживая взад и вперед со своими счетами, сделал математику такой интересной, что все его ученики стали просить у своих отцов немного карманных денег. Дедушка основал гипотетический банк и попросил своих студентов сделать вклады. Он помогал им подсчитывать проценты, накопленные за день и ночь. Когда один из мальчиков спросил его, как банк приращивает процент, дедушка провел аналогию с посадкой молодого риса: одно семя превращается в сотню зерен. И так далее. Дети быстро уловили концепцию, тем не менее были озадачены тем, что их отцы всегда помещали свои заработанные тяжким трудом деньги под подушку. Почему никто не организовал здесь банк, чтобы их отцам не приходилось запирать спальни, когда они уходили в море?

Хмуря густые брови, дедушка часто задавался тем же вопросом. Банк для процветающего рыбацкого города был не такой уж плохой идеей. Он сказал нам об этом, и все мы высмеяли его. Однако эта мысль прочно засела в его сознании. Старый банкир с годами стал еще более упрямым. Чем старше он становился, тем делался более изворотливым.

Суми, эта призрачная девушка, также заронила семя в мое сознание. Я часто думал о ней, особенно когда ненадолго стихал спокойный ропот моря и сияла луна, заливая вселенную волшебным светом.

Я не видел ее в школе в течение нескольких дней. Затем она появилась и практически сразу убежала домой. Я пытался привлечь ее внимание, но она только улыбнулась, и все. Суми не вернула мне записку, в которой по-английски было написано, что нам нужно заниматься вместе. Я не мог спросить других студентов о ней. Они все казались занятыми только своей собственной жизнью. Они приходили в школу, источая запах рыбы, после того как помогали своим отцам выгрузить улов за предыдущую ночь, и дремали во время занятий, пробуждаясь, только когда к ним обращался преподаватель.

Я занимался днем и ночью, пытаясь наверстать потерянное время. Мои сверстники в Пекине находились уже на полпути к реализации мечты об университете. У них были наставники, которые помогали им разбираться в книгах, и слуги, которые наливали чай. Я не имел ничего, и это «ничего», возможно, стало для меня стимулом все вернуть. Начинать с нуля означает бороться, стоя спиной к воде, без права на ошибку.

Я ничего не объяснял родителям. Их жесты и глаза говорили мне, что эта деревня – только мираж и у меня есть единственный путь в жизни – Пекинский университет. Что-нибудь меньшее стало бы позором для моего отца и деда. Я хотел доказать своим родителям, что смогу снова подняться, подобно мифическому Фениксу из пепла, и взлететь еще выше. Как и они, я понимал, что мы просто скрываемся здесь и Фуцзянь – лишь временное убежище. Если бы люди Хен Ту начали искать нас, мы смогли бы прятаться в горах на западе или прыгнуть в рыбацкую лодку и направиться туда, где, сверкая, лежал остров Тайвань.

Пришло время, чтобы проверить мою мужскую храбрость. Для этого я отогнал свои мысли о Суми, своей единственной слабости, и попытался занять свой разум английским языком, формулами по математике, химии и физике. Но каждый день, когда в школе не появлялась Суми, я испытывал сильное разочарование. Несмотря на мой плотный график, я часто задавался вопросом, когда увижу ее снова.

В один прекрасный день меня послали купить какой-то рыбный соус у старухи, которая размалывала мальки сардин пестиком в ручной ступке, делая самую вкусную приправу, которую когда-либо пробовала моя семья.

Магазин находился рядом с главной улицей деревни. Дорога была вымощена галькой, еще одним подарком моря, и посыпана песком, который опадал с лодыжек рыбаков, когда они возвращались с моря. Продавцы зерна уставили фронтоны своих магазинов большими бочонками пшеницы, овса, отборного ямса и тонкого риса. Продавец сладостей удвоил цены, когда кузнец и парикмахерская выставили большие связки фимиама и бумажных денег, чтобы сжечь их во имя Будды. Винный магазин хвастался самыми большими бочками яркого варева, которые я когда-либо видел. К моему удивлению, в деревне не было ни одного рыбного магазина. Однако там имелось три мясника, и каждый из них кричал громче другого, когда я проходил мимо. Один мясник подбежал ко мне посреди улицы, подал мне бедро барашка, завернутое в банановые листья, и сказал:

– Заплатишь, когда сможешь.

Я взял товар и заплатил ему тут же. Моим любимым мясом, однако, оставалось нежное мясо козленка, нарезанное и опущенное в горячий горшок с пряным соусом. Мясник увидел заинтересованность в моих глазах, поэтому предложил:

– Как насчет бараньей головы? Очень питательно, а для мужчин вообще очень полезно есть мозг, ты понимаешь, что я имею в виду. – Он подмигнул. – Держу пари, твоя мама приготовила бы ее для твоего отца.

Я улыбнулся и ушел. Когда дети, несущие у себя за спиной своих младших братьев и сестер, пробежали мимо, я наконец неожиданно нашел магазин с рыбным соусом, в котором также продавались овощи. Я стоял перед старухой, хмурившей брови над своим морщинистым носом.

– Внук Лона, я дам тебе соус бесплатно. – Она двигала своим беззубым ртом, как будто жуя воздух. Еще одна вещь, которую я заметил: очень многие люди здесь были без зубов. Куда подевались дантисты?

– Нет, у меня есть деньги. Вы должны назначить мне цену.

– Я знаю, что у тебя есть деньги, твой дедушка был банкиром. Я просто хотела поблагодарить членов твоей семьи за помощь в школе.

– Это наша обязанность вносить вклад в сообщество, – искренне сказал я.

– Мне нравится, когда столь юный отрок рассуждает, почти как его отец, и выглядит так же красиво. Послушай, сынок, раз ты платишь, я дам тебе самую свежую бутылку. Эта старая рука уже не так хороша, как была раньше. Я уже не могу размалывать быстро, как прежде. – Она покачала головой так, что зазвенели ее серебряные серьги.

Я поблагодарил ее поклоном, согласно местной традиции. Все кланялись, и все блюда готовились с рыбным соусом. В конце концов, это была рыбная провинция. Когда я повернулся, собираясь уходить, я услышал крики и вопли на улице, где играли дети.

– Ох уж эти дети. – Старуха высунула голову на улицу вместе со мной. – Должно быть, это опять змея. – Она отошла и села на место.

– Но я не вижу никакой змеи, – сказал я.

– Собаки, должно быть, съели ее.

– Они, кажется, гонятся за кем-то.

– О, эта бедная сирота. Должно быть, они опять преследуют ее.

– Сирота?

– Да, девушка… Забыла ее имя.

Я увидел группу детей, бросающих песок в убегающую девушку с покрытой шарфом головой.

– Моя бесполезная голова, я не могу вспомнить имя бедняжки. – Она ударила себя кулаком по голове. – A-а… Суми, вот как ее зовут.

– Суми Во?

– Да, бедная сирота. Ее распределили в нашу деревню после того, как закрылся сиротский приют у моря.

– Продолжайте.

– Почему это тебе так интересно?

– Продолжайте, – попросил я, не оглядываясь на старуху, которая, казалось, любила поболтать. Дети были безжалостны. Они бросали в девушку камни, когда она бежала по водосточной канаве к концу улицы, где находилась груда арбузов. Она на мгновение остановилась, чтобы посмотреть, гонятся ли за ней дети, прежде чем побежать снова. Это была Суми.

– Почему они преследуют ее? – спросил я.

– Подобно вдовам, сироты считаются проклятием деревни. Но я так не думаю. Наши предки говорили, что вдовы и сироты – не удача, а проклятие своих семей. Что они наполовину дьяволы, наполовину люди. Но с этим я также не согласна. Чем больше стареешь, тем более странным становишься. Я больше ни во что не верю. Они просто люди. И девушка… как там ее?

– Суми.

– Да, Суми, очень милая. Когда она только приехала сюда, то жила в храме, где находится школа. Говорили, что ее изнасиловали или что-то в этом роде. Глава деревни, мистер Чен, толстый торговец, купил на сто юаней фимиама и бумажных денег и арендовал сцену местной оперы, чтобы почтить Будду, надеясь, что тот снимет с нее проклятие. Но Чен имел на ее счет дурные мысли. Видишь ли, у него есть сумасшедший сын, который иногда вместо еды ест свое собственное дерьмо, и никто в этой деревне или в любом другом месте не выдаст свою дочь замуж за него, не обращая внимания, насколько богат его отец. А Чен очень богат, поверь мне. Посмотри на его живот. Такой большой живот – явный признак богатства, не так ли, молодой человек?

– Так же как и признак плохого здоровья.

– Молодой человек, откуда у тебя такие мысли? Так или иначе, он взял ее к себе и теперь заставляет ухаживать за своим сыном, который приблизительно на пять лет моложе ее, надеясь, что тот когда-нибудь поправится и переспит с девушкой. Она забеременеет, желательно мальчиком, который продолжит династию Чен, понимаешь?

– Невероятно. Как можно купить девушку и заставить ее жертвовать своей жизнью для кого-то подобного? – Я мерил шагами пол маленького магазина.

– Толстый человек считает, что делает это из великодушия. Деньги могут покупать вещи.

– Но не людей.

– И людей тоже. Сначала он позволял ей ходить в школу. Я слышала, что она хорошая студентка, но теперь ходят слухи, что он не хочет отпускать ее на улицу, потому что грудь у нее стала такой же большой, как раковины моллюска, а ее взгляд блуждает. Мужчины могут почуять ее зрелость за многие мили. Ее бедра становятся шире, ты понимаешь, о чем я? Возможно, я не должна тебе этого говорить. Кстати, сколько тебе лет?

– Достаточно.

– Я возьму с тебя слово за это. Поэтому он запер девушку, а ей это не нравится. Он бьет ее и угрожает выдать замуж на законных основаниях за своего полоумного сына, имея на руках соответствующие бумаги, выписанные этим пронырой, преподавателем из вашей школы.

– Это бесчеловечно.

– Я бы тоже так сказала. Но на самом деле все несколько сложнее. Толстый человек думает, что оказывает девушке услугу, заботясь о ее незаконнорожденном сыне. Это была своего рода сделка, некая договоренность. Иначе бы маленький мальчик умер. – Она снова подвигала своим ртом, жуя воздух, и ее шея со всей свисающей плотью задвигалась, как у индейки.

– У Суми есть сын?

– Да, ее где-то изнасиловали, и она забеременела. Они все хотели, чтобы она убила ребенка, но девушка отказалась сделать аборт и спряталась в горах. Поэтому толстый человек сказал ей, что будет растить ее незаконнорожденного ребенка, а она – заботиться о его сыне, и, конечно, ничего не говорил о браке.

– Как вся деревня может принимать это?

– Они живут, и только и хотят, чтобы это не случилось с ними. У них разные дороги. Особенно потому, что у толстого человека есть рыболовецкая фирма и он нанимает на работу людей из города. Он каждый день следит за девушкой. Не думаю, что она сможет и дальше украдкой бегать в школу. А сельские жители боятся его, потому что он одалживает им деньги. И если они говорят что-нибудь, что ему не нравится, он прекращает отношения с ними.

– Откуда вы так много знаете?

– Я живу и я дышу. Сплетни поддерживают во мне жизнь. Посмотри на меня, мне девяносто, а я все еще не умерла. Богине смерти я пока не нужна, но мой день настанет, я уверена. – Старуха улыбнулась, и ее лицо стало похоже на связку сморщенных палок, глаза исчезли, и я видел только ее ноздри и индюшечью шею.

– Пожалуйста, скажите мне, в каком доме живет Суми?

– Никто не пройдет мимо него. Красная крыша с каменными стенами.

Спотыкаясь, я пошел домой. На сердце стало тяжело от трагедии Суми. Мне было грустно из-за нее. Хотя даже печаль не могла послужить началом рассказа о моем горе. Как у такой красивой девушки могла быть такая нелепая феодальная судьба? Но еще больше меня потрясло, что внешне деревня казалась такой спокойной, и, казалось, никого не волновало или никто не замечал, что внутри творится что-то неладное. С каждым днем миф о Суми проникал в мое сознание все глубже и глубже.

Суми. Я с нежностью произносил ее имя ветру, дующему с моря. Суми! Что я чувствую к тебе – смесь миллионов маленьких чувств. Суми, бедная девочка.

Тем вечером, оказавшись один в своей комнате и слушая волны, я схватил ручку, достал лист белой бумаги и сочинил стихотворение:

 
Горы могли только вздыхать, а море стонать
Сердце возлюбленного разбивается ночью
Приготовь свою обувь
Потому что путешествие в тысячу миль
Начнется у подножия твоего дома
 

Доброжелатель с гор

Оно получилось совершенно неправильным с точки зрения ритма, звука и размера. Дедушка наверняка разорвал бы его в клочки, обозвав бессвязным потоком сознания. Но стихотворение успокоило меня. Я расслабился от такого выражения своих чувств, и с моего сердца свалился тяжкий груз. Я решил, что завтра буду ждать ее у дороги и передам это стихотворение. Если она не появится, то я приду послезавтра или послепослезавтра. Солнце могло зайти за горизонт, а море навечно успокоиться, но я решительно настроился передать этот кусочек неотредактированного текста, чтобы открыть ей свое сердце и рассказать о своей надежде.

Ректор Кун занимался со мной один на один, как будто я был единственным учеником, чтобы сразиться за трофей: место в университете. Он написал в округ и попросил прислать ему подготовительные материалы и руководство по самым важным национальным экзаменам для поступления в университет. Мои успехи заставляли Куна бурно реагировать на все. Его больная нога раскачивалась немного больше, чем прежде. Иногда он забывал, что был монахом, и ругался подобно рыбаку, хваля мои усилия.

Однажды, после того как все остальные ученики ушли из класса, ректор Кун сказал мне:

– Я зарегистрировал две фамилии из нашей школы для участия в ежегодных вступительных экзаменах в университет. Вот подтверждение. – В его глазах читалось волнение, а больная нога беспокойно двигалась. Он помахал листом бумаги от экзаменационного комитета.

– Один из них – я. А второй? – спросил я.

– Суми Во.

– Но я не видел ее в течение нескольких недель. Как вам удалось зарегистрировать ее?

– Я навещу ее и поговорю с толстым Ченом, – сказал Кун.

– Это прекрасная идея. – Мой пульс участился. Ректор Кун удивил меня. Он не только жил и дышал, но еще и заботился о других. Но осмелится ли он?

– Разве вы не боитесь толстого Чена?

– Не забывай, я – глава деревенского комитета.

– Это не много значит в наши дни, не так ли?

– Ну, кое-что все-таки значит, например, когда толстяку нужно поставить официальную печать на его бумагах, чтобы вести дела за пределами округа. У нас все еще коммунистическое государство. – Я никогда не видел Куна таким оживленным.

– Могу я пойти вместе с вами?

Кун обдумал мою просьбу, затем кивнул:

– Почему нет? Давай сходим сейчас.

Я положил свои книги в сумку, вскочил на ноги и последовал за калекой вниз по узкой дорожке, ведущей в деревню. Стихотворение я вложил между страницами словаря по английскому языку. Дом под красной крышей, символ моего желания и воздержания, теперь должен был распахнуть свою неприступную дверь, потому что так пожелал глава комитета деревни. Я размышлял о своей удаче и не мог не улыбаться, глядя на две тени, которые мы отбрасывали на дорогу – мою, прямую и высокую, и Куна, раскачивающуюся в уверенном и целеустремленном ритме. Пыль танцевала под его ногами, слегка подпрыгивая от его походки.

Дом толстого Чена был сложен из крепкого серого камня с беловато-зеленым фронтоном. Красная крыша напоминала переливающуюся рыбью чешую. Дом был двухэтажным и крепко прижимался к склону, как морская черепаха, цепляющаяся за землю. Ничто, даже самый жестокий тайфун, не могло снять эту раковину со склона. Дальновидный хозяин посадил вокруг дома широколистые деревья, чтобы они защищали строение от ветра. Вход, обрамленный редчайшим зеленым камнем, был сделан из самой лучшей выдержанной древесины, разрезанной по направлению ее волокон.

Кун постучал в дверь. Из маленькой конуры у подножия двери появился пес. Два огромных шара, качавшиеся у него между ног, указывали на то, что он был в деревне «первым парнем», а остальные собачки женского пола являлись всего лишь его непритязательными любовницами. Пес был похож на своего владельца. Толстый, богатый, хорошо откормленный, он являлся полной противоположностью диким собакам, которые гонялись за крабами и рыбой на берегу или змеями на улице. Пес лениво поглядывал на нас, как будто мы были всего лишь очередными заемщиками денег, бедными несчастными рыбаками из города, которых ему приходилось часто прогонять из владений. «Уходите отсюда, я иду спать», – казалось, говорил он.

– Есть кто-нибудь? – спросил Кун.

Пес начал рычать, очевидно, рассердившись, что мы решили нарушить протокол. Он закатил свои цепкие глаза – вероятно, таким образом пес заставлял женских особей припадать к земле в знак повиновения.

Я сделал два шага назад, но Кун остался на прежнем месте и снова прокричал:

– Есть кто-нибудь? – Голос его, казалось, вызывал недовольство у животного, поэтому пес ринулся на него. Но Кун вдруг плюнул, сел на корточки и очертил полукруг своей больной ногой, поднимая облако пыли, что заставило собаку чихнуть и прикрыть лапами свою пыльную морду.

Женский голос ответил из-за закрытой двери:

– Кто там?

– Начальник комитета, – прокричал в ответ Кун.

– О, подождите секунду.

Дверь распахнулась. Полная женщина приблизительно лет сорока в ярко-красной одежде с горным цветком, прикрепленным к ее жирным волосам, улыбнулась.

– Здравствуйте, госпожа Чен, – поклонился Кун.

– Что вам угодно? – спросила хозяйка. Она была такой же толстой, как и ее муж. Ее облегающая блуза и юбка очерчивали пухлые груди и складки жира сзади. Толстяки здесь популярны, хотя и малочисленны. Все остальные жители были гораздо более худыми – рабочие рычаги, которые съедали три миски риса, а четыре теряли по пути на работу. Должно быть, эта женщина считалась самой очаровательной и самой сексуальной женщиной в деревне. По мнению жителей, ухоженная женщина должна быть непременно толстой и накрашенной.

– Я пришел, чтобы поговорить с вашим мужем о Суми.

– Что вы можете сказать ему нового?

Женщина была лаконична и груба, ее руки упирались в бока.

– Не знаю. Именно поэтому мы здесь.

– Она не пойдет в школу.

– Кто это сказал?

– Она сказала.

– Я могу спросить ее саму?

– Нет, она занята.

– Прежде чем мы уйдем, я должен спросить ее кое о чем. Мне нужно получить от нее ответ.

– Кто сказал, что вы должны?

– Я говорю.

– А кто вы такой, черт побери, чтобы стоять у нашей двери с этим сыном Лонов и угрожать мне, бедной маленькой домохозяйке? Уходите!

– Суми, выходи! – прокричал Кун, зная, что он ничего не добьется от этой жирной бабы.

– Вы попусту тратите свое время. Я скажу мужу, и вы пожалеете.

– Нет, это вы пожалеете. Я сообщу об этом нашей коммуне, и мы посмотрим, кто выиграет.

– Господин Чен знает всех лидеров коммуны и всего округа. Вам не запугать нас. Правитель округа делает то, что он хочет, и никто не смеет мешать ему. Вы слышали?

– Боюсь, что это будет не так просто, – сказал Кун.

– Если она пойдет в школу, кто будет заботиться о ее незаконнорожденном сыне? Скажите мне.

– Она может приносить ребенка в школу. Он никому не помешает, – вставил я, пытаясь быть полезным.

– Кто вы такой, чтобы указывать мне, что делать?

– Я ее одноклассник.

– Я знаю, кто ты такой и откуда приехал. Вы сами скрываетесь от правительства, все об этом знают. Вся твоя семья опозорена. Именно поэтому вы здесь. Меня ты не обманешь. Знай свое место – или пожалеешь.