Текст книги "Братья"

Автор книги: Да Чен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

Молодой человек, пожалуйста, пробудитесь от Ваших иллюзий. Это будет для Вас наилучшим, и поэтому я просил не предъявлять Вам обвинения. Избавьтесь от своих легкомысленных фантазий и учитесь жить независимой и, что еще более важно, честной жизнью.

Дин Лон, Главнокомандующий

Официальная печать

В течение многих дней я чувствовал себя собакой, которую избили множеством палок, ранив не тело, а душу. Как генерал мог быть настолько жесток, уничтожив самые дорогие моему сердцу воспоминания и мои надежды? Неужели я не был так же умен, как его другой сын, так же физически крепок, как он? Я вновь и вновь возвращался к письму.

Мир для меня перевернулся. Затем, медленно, все стало вставать на свои места. Клан Лон счастливо улыбался с этой безупречной фотографии, в то время как я вообще не должен был родиться. Даже при том, что я выжил – одному только Будде известно, как – и продолжал жить в этой позорной лжи, у меня никогда не будет права потребовать, чтобы отец признал меня. Я был всего лишь грязным пятном в его безупречной биографии. Нелюбимым и нежеланным ребенком. Ничем! Темным облаком, омрачающим синее небо.

Какой контраст представлял Дин Лон по отношению к моим приемным родителям: деревенскому доктору и его жене, которые действительно любили и воспитывали меня. Но смерть забрала их, и теперь мне не на кого было надеяться, кроме себя самого. Поэтому я должен был абсолютно и безоговорочно верить в свои силы. И с этого времени было бы лучше, если бы я стал называть себя сыном чайного дерева. Поскольку именно там меня подобрали, спася от смерти при рождении.

По тону письма я понял, что генерал не только не желает знать меня, но к тому же хочет избавиться. Конечно, тесть Дин Лона попытался сделать именно это, отправив меня в эту школу-тюрьму, зная о грехе генерала и увидев этот амулет. Теперь это. Оба сговорились оставить меня гнить здесь вместе с другими сиротами и незаконнорожденными.

Но я дал себе клятву, что не погибну. Напротив, я выстою как гора, выживу не ради себя, а ради тех, кто не хочет, чтобы я выжил. Я поклялся себе, что когда-нибудь плюну в лицо Лонам, вымажу их в грязи без всякого сожаления и раскаяния.

С того дня я стал самим собой и больше никем. Одиноким Шенто. Человеком, который никому не принадлежал и приехал из ниоткуда, и не было никакого генерала Дин Лона, никакой матери, которая бросилась вниз с утеса. А осталась только память о моих погибших Папе и Маме. В доке перед погрузкой еще одной тележки рыбы я порвал письмо на кусочки и выбросил в море. Когда вода поглотила клочки бумаги, часть меня утонула вместе с ними. С их исчезновением родился новый Шенто.

ГЛАВА 10

1977

ПЕКИН

Смерть председателя Мао ознаменовала конец его пагубного правления революции. Когда Хэн Ту взял узды правления страной в свои руки, первое, что он сделал, это восстановил высшее образование. Популярный лозунг «знание – это яд» был выброшен на свалку. На «вонючих интеллектуалов» был теперь большой спрос. Неожиданно миллионам выпускников десятилетних средних школ была предоставлена возможность сдать государственные экзамены, чтобы занять определенное количество мест в университетах. Возникла жажда получить более обширные знания по искусству и в науке. Свет в домах горел до поздней ночи. На горизонте маячила другая революция, которая даст каждому молодому человеку шанс на лучшее будущее.

Старшая средняя школа Дон Шан показалась мне снобистским старым клубом, полным странных и эксцентричных персонажей, современной версией китайской королевской и родовой знати, которые имели склонность устанавливать модные тенденции и в одежде, и в образе мышления. Мальчики носили брюки-клеш, подметающие пыль, а волосы у них были сальные и длинные. В туалетных комнатах ученики старших классов свободно продавали сигареты, но только иностранных марок, отечественные с готовностью выбрасывали.

Поскольку отец был одним из основателей этого учебного заведения, меня пригласили присоединиться к самому престижному обществу в школе из пятисот учащихся – клубу «Серп и Молот». Фотография отца все еще висела на стене холла, наполненного дымом. Первоначальной задачей клуба было изучать правду о коммунизме, как толковал ее Карл Маркс. Но я не мог поверить тому, что услышал при первой встрече. Одни называли Карла Маркса иностранным сумасшедшим с бородой, другие – нищим, который без зазрения совести пользовался связями богатого друга. Молодые люди обсуждали все варианты, пытаясь найти наиболее подходящую политическую систему для Китая. В конечном счете беседа неизменно сводилась к обсуждению демократии в Америке.

Всю первую встречу я просидел молча. Когда она закончилась, я не мог не думать о том, насколько парадоксальным было то, что дети коммунистической элиты обсуждали альтернативы той самой формы правления, которая дала нам все привилегии и все, что у нас было. Сначала это испугало меня, поскольку во времена Мао эту встречу сочли бы контрреволюционным актом, а мы все были бы брошены в тюрьму на двадцать лет без возможности просить о помиловании. Но чем больше я думал об этом, тем больше видел в этом смысла – если мы не будем размышлять о будущем, то кто же сделает это?

В последующие несколько недель я принимал горячее участие в дебатах. Впервые я серьезно задумался о политической системе своей страны. Мое раннее соприкосновение с финансовым миром, а теперь еще и долгие беседы с мисс Йю на многое открыли мне глаза. Я пришел к выводу, что здесь, в Китае, никогда не было никакой демократии, потому что демократия не позволила бы моим дедушкам выбрать незаменимого вождя для всей нации. Право выбора лидера должно быть предоставлено людям, а не политическим деятелям. Правительство обязано прекратить контролировать главные отрасли промышленности, чтобы у людей появилась возможность приобретать собственность и заниматься коммерцией, и только тогда в полной мере сможет быть реализован потенциал этой большой нации. Вообразите себе миллиард предпринимателей. Будущее Китая находилось здесь и сейчас. Я чувствовал себя вдохновленным и уверенным, что когда-нибудь, возможно в ближайшем будущем, я смогу должным образом использовать свои политические убеждения и помочь людям.

Однажды вечером клуб «Серп и Молот» предложил вступить в полемику клубу «Ленин и Сталин», который все еще доминировал среди консервативно настроенного студенчества. Меня выбрали, чтобы представлять наш клуб, эта честь прежде была оказана только одному новичку. Моим оппонентом оказался студент старших классов, отец которого был министром пропаганды. Мой противник утверждал, что Китай никогда не станет капиталистической страной, потому что его народ не будет знать, что делать на свободном рынке. Но я привел в пример пять маленьких азиатских «тигров» – Сингапур, Гонконг, Корею, Малайзию и Индонезию, – чтобы указать его ошибки. Я выиграл спор под несмолкающие аплодисменты. С того дня я стал известен в университетском городке как Мистер Демократия. К среднесеместровым экзаменам меня избрали президентом клуба, честь, которой мой отец не удостаивался до выпускного класса.

Однажды днем ректор школы пригласил меня к себе в кабинет. Обычно предполагалось, что студенты в его присутствии должны стоять, но мне предложили сесть на диван и подали чашку чаю.

– Молодой человек, – сказал он, – политика похожа на облако. Вы можете гоняться за ней, но вы не можете удержать ее. Ваши дедушки не стали видными политическими деятелями, потому что они все время говорили о политике. При вашем уме вы должны знать, что жизнь – это трудная штука. Например, ваш дедушка Лон был моим одноклассником в Оксфорде. Его специализацией была экономика, область научного знания, между прочим. То, чем он стал, не важно. Если бы он не управлял банком, он, возможно, был бы блестящим профессором. И ваш дедушка Ксиа, истинный солдат, выиграл больше сражений, чем любой другой в его поколении. Сначала он был прекрасным солдатом, затем главнокомандующим.

– Я прекрасно понимаю, что вы хотите сказать. Я буду тратить больше времени на учебу.

– Я знал, что вы поймете.

– Спасибо, товарищ ректор.

– Не благодарите меня. Я здесь для того, чтобы удостовериться, что Пекинскому университету, альма-матер вашего отца, не придется хмуриться при виде ваших отметок, и он будет относиться к вам согласно вашему происхождению.

Я вышел из кабинета с твердым решением не ставить своих родителей в неудобное положение результатами семестра. Я стал заниматься днем и ночью, на некоторое время приостанавливая выполнение своих обязанностей президента клуба и даже свои любимые уроки английского языка, где я делал грандиозные успехи. Мой средний балл оказался лучше, чем у отца, на четверть пункта.

Той зимой дедушку Ксиа во время встречи с Хэн Ту по поводу противоречивого военного вопроса постиг сильный удар. Он упал на пол, потерял сознание и был отправлен в Пекинскую народную больницу. Пять дней он находился в коме, и каждый день я навещал его. Когда я его увидел в первый раз, его бледное, похожее на труп тело мало чем напоминало моего любимого энергичного дедушку. На второй день я принес свой переносной магнитофон и включал дедушкины любимые мелодии «Пекинской оперы», надеясь пробудить его. Старик не шевелился. На третий день я провел там десять часов и пошел домой только после того, как меня выгнал главврач больницы. Следующие два дня я отказывался оставить дедушку и спал на небольшой кровати вместе с матерью, которая плакала до тех пор, пока у нее не иссякли слезы.

На шестой день я проснулся на руках у матери.

– Он ушел, – сказала она. Под глазами у нее были темные круги.

Я не мог поверить, что мой великий дедушка умрет, но он лежал там, спокойный и неподвижный. Я осторожно приложил ухо к его груди. Не было ни вдохов, ни выдохов, и я залился слезами.

Похороны проходили в маленьком зале, куда пришли национальные военные и гражданские лидеры – министры, члены политбюро и военные атташе иностранных посольств. Дедушка Лон выступил с великолепной, но все же юмористической хвалебной речью об этом заслуженном человеке. Когда он закончил свою речь словами, что непритязательный, простой, слегка шероховатый характер генерала Ксиа делал его еще более сильным духом, я снова заплакал. После того как я сыграл «Лунный свет» Дебюсси, любимую вещь дедушки Ксиа, которая, по словам старого генерала, была единственным западным музыкальным произведением, стоявшим рядом с «Пекинской оперой», служба закончилась.

Два старых друга генерала в инвалидных креслах подъехали к гробу и не отъезжали, пока медсестры с трудом не увезли их. Они вместе провели не одну боевую операцию, вместе бились в сотнях сражений и многое пережили. Генсек Хэн Ту, чье отсутствие было очень заметно, прислал только венок с написанными на нем несколькими поэмами председателя Мао.

По возвращении домой дедушка Лон позвонил в секретариат ЦК. Ровно час спустя Всекитайское радио и телевидение сообщили о специальном указе, которым мой отец был назначен Главнокомандующим китайской армией, флота и воздушных сил – на пост, освободившийся после кончины дедушки Ксиа. Услышав эту новость, дедушка Лон сказал:

– Я разочарован, что ему пришлось напоминать.

На меня не произвел особого впечатления процесс, при котором власть передавалась как подарок. Я поздравил отца, обняв его, а затем вернулся в свою комнату и уставился на старую фотографию дедушки Ксиа.

В следующие месяцы я ощущал в доме напряженность. Отец пребывал в дурном настроении и часто кричал. Он перестал брать меня в штаб и мало говорил о своем новом назначении. В доме была гнетущая атмосфера. Кое-что изменилось и в домашнем хозяйстве.

Однажды отец разозлился и побросал все на пол в своем кабинете.

– Почему? – спросил я у матери.

– Никогда не спрашивай о его делах, – ответила она.

Я прочитал о них достаточно скоро в газете: едкая критика армии новым генсеком Хэн Ту и обещание сократить армейский бюджет. Отец отсутствовал дома в течение многих дней. Мать сказала только, что все прекрасно и что он посещал с официальным визитом командующих регионами. Все это мало затрагивало меня, по крайней мере я так думал.

Летом тысяча девятьсот семьдесят седьмого года, перед началом осеннего семестра, я решил посвятить свободное время изучению банковского дела дедушки и военных дел отца. Я сидел с дедушкой Лоном в его огромном офисе в штаб-квартире Центрального банка Китая рядом с площадью Тяньаньмэнь, слушая руководителей, обсуждающих события дня. Руководители высшего эшелона власти настойчиво требовали ссуды. Это было горячее время для Китая, недавно освободившегося от тоталитаризма. Предприниматели были всюду. Казалось, что, если у тебя есть хоть какой-нибудь капитал, ты можешь стряхивать монеты с высокого дерева. Видя это, дедушка Лон посоветовал Хэн Ту проявлять осторожность, иначе инфляция погубит развивающуюся экономику. Но его слова повисали в воздухе, и миллиарды кредитов оформлялись без какой-либо проверки или анализа риска. Я начал видеть в банке все больше новых лиц. На собраниях они начали утверждать свою власть и вносить изменения без одобрения дедушки. Однажды дедушка на что-то сильно рассердился, и когда новый человек попросил его успокоиться, он изо всех сил ударил по столу своим любимым нефритовым чайником и просто вышел. Я быстро последовал за ним.

– Кто эти люди? – обеспокоенно спросил я, когда дедушка ногой открыл дверь в свой кабинет и, глубоко дыша, остановился около своего стола.

– Сторонники Хэн Ту. – Дедушка тяжело опустился в кресло.

– Они здесь, чтобы убрать тебя?

– Я не позволю им просто так это сделать. Они не отличают доллара от марки. – Он натянуто улыбнулся, перед тем как отвести взгляд. Глядя на него, я вдруг понял, что мой дедушка уже старик: его волосы поседели, а глаза потускнели. Пыл, которым обычно сопровождались многие наши беседы о мировом финансовом рынке, исчез. Все изменилось. Я винил в этом дедушку Ксиа, так как знал, насколько глубоко эти двое любили и восхищались друг другом.

Однажды в правительственном информационном ежедневнике было напечатано сообщение, что в Центральном банке отсутствует сумма в двадцать миллионов долларов США. После этого дедушка перестал ходить в банк. Его «мерс» праздно стоял в гараже, а он, чтобы убить время, начал читать японские комиксы – страсть его юности. Мать и отец убеждали меня не беспокоить дедушку какими бы то ни было вопросами о пропавшем капитале. Это только оскорбило бы его достоинство и честь как пользующегося наибольшим доверием финансиста в Азии. Должно быть, что-то случилось; кто-то украл эти деньги, а может быть, это был просто тактический ход, чтобы снять дедушку с поста управляющего. В былые дни он позвонил бы председателю Мао, и все бы прояснилось, но Мао больше не было. Все шло не так, и это беспокоило меня.

По моему настоянию оставшуюся часть лета я провел с отцом, следуя за ним по пятам. Штаб самой большой армии в мире был полной противоположностью Центрального банка. Там царила гнетущая атмосфера. На каждом заседании, где мне разрешали присутствовать вместе с командующими, постоянно всплывало слово «сокращение».

Генералы мечтали о войне. Им просто физически необходимо было ощущать отталкивающий запах крови, который гнал их от одного сражения к другому. Пронзительный звук горна, скрежет танков, вызывающие зуд объятия дикой травы во время засады и остающийся во рту вкус победы были теперь далекими воспоминаниями. Недееспособные армии были самыми худшими армиями. Я был удивлен, но не потрясен, увидев, что некоторые из помощников отца приходили на собрания с похмелья. Им нечего было делать. Никаких пограничных споров. Даже злейший враг Китая – Тайвань захотел вести дела с материком. Холодная война закончилась.

Заседания теперь были полностью посвящены тому, как бороться с новым сонмом законодателей, которые пытались сократить военный бюджет.

– Нам конец! – кричали армейские чины. – Мы создали эту нацию, а теперь не нужны им, и они отправляют нас на свалку. Кто предложил сокращение? Скажите нам, кто, генерал Лон, и мы позаботимся о них.

– Я участвовал в этом чертовом военном походе с нашим покойным председателем Мао. Это ничего не значит? – вскричал один армейский ветеран.

– Моя армия стала государственными рабочими-строителями, вовлеченными в бессмысленную работу, – сказал командующий Северо-Восточного региона Китая. – Только на днях нас попросили, чтобы мы подмели улицы для парада в честь открытия совместного предприятия с фирмой «Форд мотор» и китайского автомобильного завода. Кто мы теперь? Лакеи для капиталистов, с которыми нас учили сражаться всего несколько лет назад, когда у власти был Мао. – Он с негодованием посмотрел на других.

– Мои люди теперь эксперты по ловле глубоководных рыб, – пошутил командующий морского флота.

– А мои выполняют воздушные трюки в качестве достопримечательности Гуйлина, – сказал командующий военно-воздушным флотом.

Каждый день поступали те же самые жалобы. Я заметил, что отец выглядит все более подавленным. Настрой людей оказывал на него сильное воздействие. Военные становились охранниками, уличными шутами, рабочими-строителями. Их начали оскорблять на улицах, особенно дети, которые кричали: «Немые солдаты!» А ведь всего несколько лет назад, когда не было никаких колледжей, куда можно было пойти учиться, армия считалась самым престижным местом. Зеленая форма была символом успеха для любого мальчика. Армия заботилась о своих людях. Немногие счастливчики, которым удавалось подняться по служебной лестнице, переходили от мундиров с двумя карманами к форме с четырьмя карманами. Вскоре военные могли даже перевезти своих неотесанных босоногих жен в города, где размещались их войсковые части, и сделать из них важных дам. Их дети были избалованными и с презрением относились к еде. Но теперь этого не стало. Жалованье военных составляло гроши. Они даже не могли позволить себе купить самые дешевые сигареты. Отец переживал за солдат гораздо сильнее, чем они думали. Он был человеком, который никогда не выбросит за борт своих людей даже в самой страшной ситуации. Я задавался вопросом, как далеко он зайдет.

Как и предполагалось, о массовом сокращении военного бюджета было объявлено в газетах. Когда я ворвался в кабинет отца с этими новостями, он стиснул зубы. Вскоре отец снова исчез на много дней, а вернувшись, выглядел еще более обеспокоенным. Я слышал его беспокойные шаги в кабинете до поздней ночи.

– Что с нами происходит? – спросил я мать, которая читала журнал мод.

– В политике, как я тебе говорила, нет ничего хорошего. Именно поэтому я хотела, чтобы ты стал артистом или кем-то еще, но только не политиком. Я сожалею, сынок, что тебе приходится видеть все это.

– Напротив, мама. Мне любопытно посмотреть, каким будет следующий шаг отца. Я не сомневаюсь, что он может решить все это.

– Возвращайся к своим занятиям. Это не для тебя.

– Нет, для меня, – возразил я. – Я все еще помню, как ты сказала, что однажды я стану лидером.

Мать только покачала головой и повернула ко мне свой гордый подбородок.

ГЛАВА 11

1978

ФУЦЗЯНЬ

Моя жизнь была снова нарушена, когда Черная Собака после нескольких лет отсутствия возвратился в университетский городок. По слухам, после того как ему удалили поврежденный глаз и рана зажила, он сбежал из армейской больницы и стал бродить по прибрежным районам, обворовывая живых и грабя могилы. Все его рискованные предприятия заканчивались провалами, как бы убеждая, что ему не удастся покорить большой мир, и единственное место, где он мог найти убежище, – это приют, куда он попал в возрасте трех лет. Поэтому в один прекрасный день он сдался прибрежной полиции, которая провезла его через три провинции, чтобы вернуть негодяя туда, откуда он сбежал.

Черная Собака больше уже не расхаживал с важным видом, хотя носил все ту же кожаную куртку. Значительным дополнением к его мятежному гардеробу была черная повязка на правом глазу. Жизнь за пределами школы, должно быть, была для него раем, поскольку он выглядел сияющим и более сильным, чем когда-либо. Из-за запутанной системы школы Черная Собака вернулся в ту же комнату, где жил прежде. Мы ничего не сказали друг другу. Не обменялись ни взглядами, ни рукопожатием. Хотя атмосфера была спокойной, как утреннее море, я знал, что меня ожидают неприятности. Я видел, как два хромых друга Черной Собаки стали бросать мрачные взгляды в мою сторону, с тех пор как вернулся их одноглазый босс.

Однажды Черная Собака пропустил комендантский час и не вернулся до полуночи. Я заснул с ножом под подушкой, чтобы вскочить сразу, как только скрипнет дверь и затрясется двухъярусная кровать.

Следующим утром за завтраком я увидел Суми в окружении ее подруг. Они шептались, собравшись вместе, и казались напряженными, как стая испуганных цыплят. Суми подбежала ко мне, увлекла меня в тихий угол и сильно сжала мою руку.

– Ты в порядке? – спросил я.

– Нет, с возвращением Черной Собаки для девочек снова начинаются неприятности.

– Что случилось?

– Собака и его друзья пришли в наше общежитие прошлой ночью и забрали одну из девочек в сад, где изнасиловали ее.

– Что? И там не было охранников?

– Они не намного лучше. В прошлом году двух девочек, которые забеременели, отправили на аборты. Их изнасиловали охранники.

– Это ужасно! – Я почувствовал, как кровь прилила к голове. – Какая девочка? Как ее имя? Она одна из твоих подруг?

– Это Хулан. У нее было сильное кровотечение. Теперь она хочет умереть. Я ухаживала за ней всю ночь.

– Этот ублюдок! Если он посмеет еще раз коснуться одной из вас, я выбью ему левый глаз.

Суми начала плакать.

– Не плачь, Суми, пока я здесь, тебе не о чем беспокоиться.

Громкоговоритель затрещал, и ненавистный голос ректора раздался под потолком столовой:

– Только что прибыли два судна. В течение следующих нескольких дней отменены все занятия, пока не будет выгружен весь тунец. Мальчики и девочки, помните, за ваше обучение и питание нужно платить. Пришло время расплаты.

В толпе послышался громкий свист и грубые проклятия, которые прекращались только тогда, когда палки охранников опускались на головы студентов. У меня все равно не было никакого желания идти сегодня в школу. Меня переполняла ненависть к Черной Собаке. Ветер с моря и соленый воздух могли успокоить мои эмоции и помочь забыть о жестокости мира. В то утро я перевез рекордные пятьдесят тележек тунца из дока без всякого отдыха. В полдень моряк с большого судна «Старз» бросил мне конфету с палубы и сказал, что я хорошо поработал. У него была приятная улыбка и густая борода. Жуя конфету, я махнул ему в ответ рукой и поклонился в знак благодарности.

Я продолжал работать и во время обеда. К заходу солнца я перевез в общей сложности сто пятьдесят тележек. Когда я катил тележку с последней партией груза из дока, моряки сидели на палубе с пивом и курили. Они разразились аплодисментами и пронзительно засвистели, что заставило меня покраснеть. Когда я низко наклонил голову и покатил тележку прочь из дока, я услышал голос с палубы:

– Эй, парень, иди выпей с нами. Мы заберем тебя из этой адской бездны! – Моряки снова разразились смехом.

Последняя часть их приглашения остановила меня. Я обернулся и посмотрел на высокую палубу. Моряки замахали своими бутылками. Флаг на мачте колыхался от дуновения морского бриза, чайки кружили над кормой, пытаясь приземлиться, но их сдувало порывами ветра. В течение долгого времени я думал, что это самая опасная мысль, которую я избегал с момента получения письма от генерала Лона.

Я повернулся и заставил себя идти обратно к общежитию. Когда я вернулся в свою комнату, Черная Собака лежал, растянувшись на кровати, и курил. Повязка на глазу отсутствовала. Красная дыра глазной впадины напоминала яму, остающуюся в земле после того, как дерево вырвут с корнем.

– Как тебе нравится мой гнилой глаз, черномазый? – спросил Черная Собака.

– Я рад за тебя.

– Ха! Почему это?

– Потому что у тебя все еще есть другой.

– Что это значит? Ты разрушил мою жизнь, и теперь ты должен заплатить за это! – закричал Черная Собака и спрыгнул со своей кровати, плюя во все стороны.

Я полез под подушку, и мой взгляд упал на единственный глаз Собаки.

– Только подожди, – злобно посмотрел на меня Черная Собака. – Мы начнем с твоей девчонки, а потом займемся тобой.

– Если ты прикоснешься к Суми, я убью тебя. Клянусь. – Я вытащил тупой нож с неровным концом и помахал им, но Собака выбил его из моей руки.

Черная Собака был крупнее и выше меня. Он схватил меня за горло и стал сильно сжимать. Одной рукой я попытался схватить его за кадык и одновременно ударил его коленом в пах. Собака отлетел к двери, держась за свое достоинство, а затем выбежал из комнаты, сильно согнувшись, сквернословя и крича. Мое тело казалось мне мешком влажного песка после дня дополнительной работы. Я упал без сознания и вскоре заснул, все еще сжимая рукоятку ножа. В полночь я услышал стук в дверь. Это была Мэй-Ли, одна из подруг Суми.

– Шенто, пойдем! Случилось нечто ужасное!

Я спрыгнул из кровати.

– Что?

– Черная Собака и его друзья забрали Суми. Они сейчас там, под сосной…

Я выскочил из своей комнаты с ножом за поясом, велел Мэй-Ли возвращаться к себе и не поднимать шума. В лунном свете так быстро, как только мог, я помчался на консервный завод, разбил окно и схватил моток влажной веревки, которую накинул себе на шею. Затем как можно тише я побежал по мягкой траве, низко нагнув спину, пока не достиг края сада, где находилась древняя сосна. Она походила на старика с длинной бородой и под луной отбрасывала тень, похожую на шатер из хвои.

На четвереньках я прополз вдоль низкой стены, окружавшей сад, прислушиваясь к каждому звуку. Я видел, как во тьме танцуют три папиросных огонька, но не мог определить местонахождение Суми. Потом я услышал ее слабый крик. Это была Суми, моя дорогая Суми! Я чуть не подпрыгнул. У меня закипела кровь, запульсировало в висках, но я постарался привести мысли в порядок. У меня был только один шанс: напасть на банду Черной Собаки, когда они будут наиболее уязвимы. Я снова услышал слабый крик о помощи.

– Заткнись! – раздался один грубый голос.

– Я буду первым. Мой толстый член больше не может ждать ее симпатичную задницу. – Это был голос Черной Собаки.

– Да, давай отделаем ее, – сказал третий насильник. Судя по голосам, парни были немного выпивши.

– Вы – животные! – вопила Суми. Затем послышались удары – они били девушку! Я поднялся по короткой стене. Три фигуры стояли под низко висящей лапой сосны. Обнимая ствол руками и ногами, я поднялся наверх и бесшумно пополз по ветке. Хвоя шелестела от бриза и скрывала мои движения.

Я находился уже почти над насильниками, когда луна выглянула из-за туч. То, что я увидел, пронзило меня подобно ударам тысячи ножей. Два хромых парня крепко держали Суми, прижав ее лицом к низкой стене. Собака позади нее, двигаясь с бешеной скоростью, издавал животные крики от удовольствия. Его штаны были спущены до коленей.

Я весь дрожал, но лицо горело, а сердце бешено билось. Я сделал петлю из влажной веревки, затем прыгнул, как горный кот, и приземлился на голову Собаки. Мы оба свалились на землю. Я накинул петлю ему на голову и туго затянул. Быстрым движением я натянул другой конец веревки, который свисал над веткой, подняв Собаку высоко в воздух, и быстро обвязал веревку вокруг ствола. Собака висел, пиная воздух ногами и кипя от злости. Он отчаянно цеплялся за веревку, но дышать ему было нечем, и вскоре его язык выскользнул из полного пены рта.

Я погнался за двумя калеками, которые убежали всего на несколько шагов. Поймав одного из них, я вонзил свой нож ему в спину. Другой убежал немного дальше, но он также не мог тягаться со мной. Я поймал его и повернул к себе. Не говоря ни слова, я перерезал ему горло, прежде чем столкнуть со своего пути.

Медленно я поплелся назад, где у стены лежала Суми, и рухнул на траву рядом с ней.

– Я сдержал свое обещание, Суми, – сказал я тихим, но твердым голосом. – Я убил их. – Я произнес это, как будто совершал обряд.

Слабым дрожащим голосом она прошептала:

– Спасибо.

– Не благодари меня. Ты в порядке? – Я взял ее руку и сжал.

– Пожалуйста, оставь меня, – прошептала она хрипло. – Я теперь нечиста. Уходи куда-нибудь далеко.

– Я люблю тебя! Я все равно люблю тебя. – Я разразился болезненными рыданиями, оплакивая бесценную потерю ее невинности.

– Шенто, ты навсегда останешься моей первой любовью, но ты можешь взять назад свое обещание любви. Я прощу тебя. Ты свободен и найдешь другую любовь.

Я качал Суми на руках, как в колыбели, целуя ее холодные дрожащие губы.

– Ты нужна мне, – сказал я напряженным голосом.

– Я чувствую себя такой грязной. – Слезы текли градом по ее лицу. – Очисти меня, пожалуйста. Если ты возьмешь меня, я клянусь матери-луне, что стану твоей женой.

Суми сняла свою разорванную блузу, помогла мне расстегнуть штаны и нерешительно прикоснулась к моему мужскому достоинству. Даже при этом оно стало наливаться в ее руках. Она осторожно приняла меня. Мы слились в единое целое, наши глаза были закрыты, а руки искали друг друга. Я дрожал от ее прикосновений, млея от удовольствия и любви. В свете луны мы двигались в медленном ритме и гармонии, пока я не ускорил движения и не рухнул в объятия Суми. Наши тела переплелись, и мы заснули.

Жизнь могла остановиться, но это ничего не значило. Я понятия не имел, сколько времени прошло. Суми проснулась первой. Она услышала шаги, доносившиеся с футбольного поля.

– Шенто, Шенто, – настойчиво зашептала она, тряся меня за плечо. – Идут охранники. Ты должен бежать и скрыться где-нибудь.

Я протер глаза и сел. Отдаленный шум торопливых шагов приближался с каждой секундой.

– Уходи! – плакала Суми.

– Уходить, но куда?

– Куда-нибудь подальше.

– Я не могу оставить тебя, Суми!

– Ты должен! Ради меня! Ради нас! – Она крепко обняла меня. – Если я не увижу, что твое тело плавает в море, то буду всегда думать, что ты жив, и ждать твоего возвращения.

– Когда-нибудь я приеду за тобой.

Суми поцеловала меня в последний раз и быстро оттолкнула.

– Иди. Я отвлеку их. – Накидывая на себя свою изорванную одежду, Суми, прихрамывая, побрела к другому концу сада, где стала размахивать руками и кричать. Охранники с факелами и собаками поспешили к ней. Она кричала все громче, бессвязно рассказывая, что с ней случилось. Когда они наконец поняли, Суми упала им на руки, и ее пришлось нести туда, где валялись трупы. Охранники увидели тело Черной Собаки, висящее на сосне, затем обнаружили тела его близких друзей и лежащий рядом с ними окровавленный нож. Один из охранников сразу понял, кому он принадлежит. Они пронзительно засвистели. Зажглись прожектора.