Текст книги "Похороненный дневник"

Автор книги: Д. Пулли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

Глава 28

Судя по всему, в дальнейшем вы постарались примириться со своей семьей. Так?

С книгой в руке Джаспер вышел из школы. Уэйн дожидался его во дворе.

– Сегодня двинем напрямик? Скорее всего, Никодим уже вернулся в стойло.

– Нет. Я дойду и дальним путем, – прямо сейчас норовистый бык старика Хойта тревожил Джаспера меньше всего. Он совершенно не рвался объяснять, где пропадал, своим дяде и тете.

– Что там у тебя? – спросил Уэйн, показывая на прижатую к его груди книгу.

– Ничего. Просто книжка, которую дала почитать мисс Бэбкок.

– Я посмотрю?

Джаспер протянул ее Уэйну, и вместе они побрели по Джеддо-роуд, оставляя за спинами облачка дорожной пыли. При виде обложки «Моей первой книги об индейцах» Уэйн присвистнул.

– С каких это пор ты интересуешься краснокожими?

– Не знаю. Мне всегда нравился Тонто из «Одинокого рейнджера».

– Ну да, только ведь он не настоящий индеец, знаешь ли. Просто разговаривает странно. «Моя не любить куда поезд идти». Они так не говорят.

Джаспер даже остановился.

– Откуда тебе знать? Ты когда-нибудь встречал настоящего индейца?

– Конечно. Резервация-то не особо далеко. Время от времени, когда припечет, па нанимает работников себе на поля. Индейцы работают задешево. Оттого, что никому не хочется иметь с ними дело.

– Это еще почему?

– Ну знаешь, люди считают их бешеными чудаками. Дикарями, одним словом. Но мой па говорит, единственная дикость здесь – то, как с ними обращаются. Говорит, это не по-христиански, но индейцами все помыкают, потому что это сходит людям с рук.

– Так ты поэтому наплел, будто бабушкин дом индейцы сожгли? – спросил Джаспер, снова изучая обложку книги. На ней бросал копье мускулистый воин с перекошенным в крике лицом.

Уэйн пожал плечами.

– Просто хотел попугать тебя немножко. И вообще, па то и дело повторяет, что у индейцев другие понятия о справедливости, чем у нас.

– Как это?

– Если нарушишь договор, они не смогут бросить тебя в тюрьму, зато способны сделать так, что ты исчезнешь. Поэтому их не стоит обманывать.

– Исчезнешь? – сам не желая, Джаспер вспомнил о матери.

– Люди много чего болтают. Ходит слух, пару лет тому назад одному старому фермеру из Кросуэлла, по фамилии Патчетт, захотелось поскорее собрать урожай бобов, а сыновья у него уже выросли и разъехались кто куда. С деньгами у Патчетта было туговато, вот он и завлек двух индейцев из резервации поработать, а потом не заплатил, даже когда продал бобы. Так вот, однажды – фьють! И нет его. С той поры ни слуху, ни духу.

Джаспер опять остановился. Все, о чем он мог сейчас думать, – это пятна крови на стене спальни. «Неужели мама тоже обманула индейцев? Большой Билл говорил, она связалась с дикарями из резервации».

Не выдержав, его кузен схватил Джаспера за руку и потянул дальше по дороге. Тот сумел заставить ноги двигаться, но совсем их не чувствовал.

– Похоже, из-за этого местные стараются с ними не связываться. Па говорит, это просто потому, что индейцы другие, но я-то вижу, что он и сам малость настороже.

– Видишь?

– О, это заметно. Он предупреждает, чтобы я не особо с ними якшался. Никогда не зовет их в дом, не угощает обедом. Отправляет есть в амбар. Всякие мелочи в таком роде, – Уэйн раскрыл книгу наугад и уставился на иллюстрацию: индейцы стреляют из луков. Перевернул пару страниц и захлопнул совсем. – На самом деле, они и выглядят по-другому. Те, кого я видал, во всяком случае.

Джаспер забрал книгу назад.

– Как ты считаешь… Я смогу увидеть кого-то из них?

– Запросто. Когда они снова заявятся к нам. Может, они и в этом году придут помочь с уборкой. Па недавно сетовал, что не знает, как ему собрать всю пшеницу с кукурузой, пока не хлынули дожди. Думаешь остаться с нами до тех пор?

Джаспер не ответил, и на перекрестке с Сент-Клер-роуд мальчики молча свернули к дому. Отсюда до фермы оставалось меньше мили ходу, а он до сих пор не знал, что сказать дяде Лео.

– Так с чего ты так скоро вернулся? – спросил Уэйн, пиная камень вперед по дороге.

– Отцу нужно было выходить на работу, – Джаспер решил, что станет придерживаться той же версии, которую поведал Сэсилу и Хардингам. «Фермеры часто судачат о том о сем». Лишь одному Богу ведомо, что миссис Хардинг может наговорить соседям. От этой мысли у него в животе похолодело.

– По-моему, Уэндел собирался вести тебя в поход, разбить палатку где-то на севере. Он говорил па, что хочет побыть с тобой вдвоем, расставить все по местам.

Джаспер упал духом. Больше всего на свете он любил ходить с папой в походы, но тот и словом не упомянул о своих планах. «Да и зачем ему это – после всего, что я натворил?» Уголки глаз саднили непрошенными слезами.

– Значит, поход пришлось отменить.

– Он действительно посадил тебя одного в автобус? – покосился на него Уэйн. – Почему просто не привез сюда, к нам?

Это был хороший вопрос, ответа на который у Джаспера не имелось. Он лишь пожал плечами и побежал вперед, к толстому дубу на углу. Чемодан все еще лежал в высокой траве там, где он его оставил. Подбирая свою поклажу, Джаспер пожалел, что не сможет дойти до фермы в одиночестве. Ему не хотелось отвечать на расспросы Уэйна. Не хотелось возвращаться. Дядя Лео сразу поймет, что он говорит неправду, но и рассказать все, как было, Джаспер не мог. На его тощей шее затянулась паутина, которую он сам же и сплел. Поняв это, Джаспер опустился на колени, не в силах больше стоять.

– Эй, ты чего? – Уэйн с трудом пробился к нему через травяные заросли и встал на колени рядом.

Джаспер только покачал головой и спрятал лицо, чтобы Уэйн не видел его слез. Было необходимо поделиться с кем-то, рассказать, что случилось, – про квартиру, про кровь, про детектива и про водителя автобуса, – но он не хотел, чтобы кто-то узнал обо всем этом. Он не мог рассказать Уэйну. Джаспер прижал ладонь к синяку на лице и давил, пока не перестал ощущать что бы то ни было, кроме боли.

– Я в порядке, – Джаспер вскочил на ноги и ухватил чемодан за ручку.

– Эй, не забудь ее! – бегом догнал его Уэйн, размахивая книгой.

– Ага. Спасибо.

– Короче, откуда такой интерес к индейцам? – снова спросил Уэйн.

Усилием воли Джаспер заставил свои ноги не останавливаться. Они уже начали казаться ему чужими.

– Кажется, мама знала кого-то из них.

– Кто тебе сказал?

Джаспер не желал вспоминать свой разговор с матерью Сэсила и ее ужасную улыбочку, но индейцев упоминал еще кто-то.

– Большой Билл на катке.

Бисерный медальон тихонько стучал о грудь Джаспера. «Нужно спрятать», – понял вдруг мальчик. Увидев его, тетя Вельма начнет задавать вопросы. Можно просто сказать, что медальон ему вручила мама, но тетя вряд ли поверит. Решит, что Джаспер украл ожерелье. Хотя, если подумать, так и выходило.

– Что еще он говорил? – спросил Уэйн.

– Что человек по имени Мотега может знать, где она, – ноги все же изменили Джасперу, и он опять замер на месте. Большой Билл много чего наговорил. «Туда попадешь – и с концами. Поминай, как звали. Слыхал, совсем недавно опять кто-то нарвался. И та девушка тоже…»

В памяти Джаспера всплыла фотография девочки-подростка со стола у дверей универмага. «Вам известно, кто меня убил?»

Глава 29

Как прошло возвращение домой?

В конце извилистой грунтовой дороги показалась дядина хижина. Беленые доски обшивки, будто сметенные в кучу великанской метлой, отчетливо проступили посреди заросшего травой громадного луга в обрамлении красной листвы осенних деревьев. Оттуда, где стоял Джаспер, хижина представлялась маленькой, не больше его ногтя. Над крышей поднимался дымок: должно быть, тетя Вельма что-то готовит на ужин.

Уэйн не спеша двинулся по дороге, оставив Джаспера в одиночестве медлить на повороте с Харрис-роуд. Тетя Вельма встретила Уэйна у двери, а затем и сама вышла на кособокое крыльцо, прикрывая глаза ладонью от солнца. Махнула рукой в сторону Джаспера. А он лишь стоял там, будто пустив корни.

– Весь день тут торчать собираешься? – спросил чей-то голос из-за спины. Это был его дядя. На плече он держал дробовик, а в руке – мертвого гуся.

Джаспер открыл было рот, но не сумел издать ни звука.

– Помоги-ка мне с добычей, – весело сказал дядя, протягивая Джасперу две перепончатые гусиные лапы. Из двух небольших дырочек по шее гуся сочилась кровь и капала на землю. Джаспер положил книгу мисс Бэбкок на свой чемодан и послушно исполнил просьбу, ухватив гуся за ноги. Двадцать фунтов гусятины, которые раскачивались на этих ногах, чуть не лишили его равновесия. Мягкая черная кожа, обтягивавшая полые кости, была теплой на ощупь, будто гусь еще был чуточку живым. Дядя Лео подобрал книгу заодно с чемоданом и без лишних слов направился к хижине по подъездной дорожке.

Джаспер последовал за ним, стараясь удерживать гуся повыше, чтобы голова на длинной шее не волочилась по земле. Птица была почти с него ростом. Большие крылья приоткрылись, ловя ветерок и заставляя гуся качаться. Учитывая, каким упругим и гибким казалось тяжелое птичье тело в руках, Джаспера ничуть бы не удивило, поверни вдруг гусь голову и клюнь его в ногу. Вслед за ними на дорожке оставался красный пунктир птичьей крови. Перед внутренним взором Джаспера немедленно возникла заляпанная красным прихожая детройтской квартиры, отчего он опять застыл, едва дойдя до площадки перед хижиной. Несколько алых капель скатились по носку его ботинка.

– Вельма! – помахал в сторону крыльца дядя. – Вода уже готова?

Кивнув, тетя Джаспера нырнула в дом, чтобы двумя секундами позже вернуться с гигантским котлом на ручке, которую держала прихваткой. Исходящий паром котел она выставила на верхнюю ступень.

– Не возьмешь ли это в дом, дорогая? – сказал дядя, передавая ей чемодан Джаспера.

Взгляд тети Вельмы метнулся с вымазанных грязью кожаных стенок чемодана к Джасперу, замершему у крыльца. И тогда она, не проронив и слова, унесла его вещи внутрь.

– Толкай его туда, парень, – распорядился дядя, указывая Джасперу на котел.

Джаспер перевел дыхание и шагнул на крыльцо. Голова бедного гуся глухо стукнула о деревянную ступеньку, брызнув на нее кровью.

– Смелее. Мертвей, чем есть, он не станет.

Ватными руками подняв над собою птицу, Джаспер умудрился избежать удара о край котла и опустить голову гуся со стеклянными, безжизненными глазами прямо в затянутую паром воду. За ней последовала длинная шея и половина тела. Вода в котле поднималась, пока не хлынула через края, смывая красные пятна со ступеней. Гусь улегся на дне, но хвост и ноги остались торчать, точно он нырнул за рыбой.

– Тут бы надобен котелок побольше, – хохотнула с порога тетя Вельма, весьма довольная размерами дичи.

С огромной поварешкой наперевес, тетя согнулась над котлом, оказавшись лицом к лицу с Джаспером. Он был уверен, что она вот-вот влепит этой железкой ему по лбу. Но вместо этого тетя Вельма опустила ее в горячую воду, уже розовую от крови, и принялась шевелить там птицу, пока ноги и хвост не погрузились, а утонувшая было голова не свесилась через край, сверля Джаспера невидящим взглядом.

Дядя Лео опустил руку мальчику на плечо, и тот аж подпрыгнул.

– Забери это, пока не испортил, – дядя сунул ему книгу мисс Бэбкок.

– Да, сэр! – Джаспер схватил ее и поспешил в дом, подальше от кровавых пятен на крыльце. «Место преступления. Не входить».

– Ты будто привидение увидел, – выдавил Уэйн с набитым ртом. Кузен сидел за кухонным столом, уплетая сэндвич. Второй такой же дожидался Джаспера на тарелке, выставленной у его обычного места.

Казалось, пол качнулся под ногами. «Это ее кровь была на стене, ее ладонь на двери».

– Что, если она умерла? – шепнул Джаспер.

– Кто умер? – чуть не подавился Уэйн.

Джаспер схватился за край стола, чтобы удержаться на ногах.

– Так, никто. Твой папа застрелил гуся.

– Здорово! Люблю гусятину. А ощипывать не люблю. Повезло мне.

– Повезло?

– Ну да. Ощипывать птицу – работенка для самых младших. Наслаждайся! – хмыкнул Уэйн, сунул в рот остатки сэндвича и, пританцовывая, направился к двери. Оттуда до Джаспера донеслось: «Молодец, па!» и удаляющийся бодрый посвист.

При виде сэндвича на тарелке желудок Джаспера сжался в комок. Мальчик выбежал в отгороженную спальню, где делил кровать с Уэйном, и бросил книгу на матрас. Заляпанный сухой грязью чемодан вернулся на прежнее место и лежал теперь на комоде рядом с кроватью. Он был открыт и пуст. Это значило, что тетя Вельма нашла внутри сверток грязной одежды, еще мокрой после ночи, проведенной в дренажной трубе. Джаспер закусил губу и с тоскою прикинул, не сбежать ли ему в поля, незаметно выбравшись из окна. Вместо этого он достал из-под рубашки мамино ожерелье и зажал в руке медальон.

Где же ты, мама?

Дверь хижины приоткрылась за занавеской.

– Джаспер? Мне бы не помешала твоя помощь, милый, – позвала с крыльца тетя.

– Иду! – крикнул Джаспер в ответ. Мамино ожерелье и дневник он затолкал под толстый перьевой матрас и утер глаза.

Когда он снова вышел на крыльцо, дяди уже не было рядом, а гусь качался на одном из стропил. Сквозь черные перепонки ног был продет острый крюк. Тем временем тетя Вельма вытащила из передника нож и одним взмахом отсекла шею птицы от пухлой грудки. При виде того, как гусиная кровь закапала в подставленную чистую сковороду, Джаспер с силой втянул в себя воздух.

Заметив ужас на его лице, тетя Вельма рассмеялась.

– Ты разве не знал, откуда берется подливка? А если удастся ощипать шею, с ней будет еще вкуснее, – с этим она отломила голову гуся и кинула ее в лохань для пойла, а затем в два счета расправилась с перьями на шее, несколько раз махнув тыльной стороной лезвия. Полоски мокрого черного оперения осыпались в большое ведро у ее ног, и вскоре в руках у тети Вельмы оказалось некое подобие толстой красной сосиски. Перед тем, как бросить ее в полную крови сковороду, тетя ненадолго макнула гусиную шею в горячую розовую воду котла, над которой еще поднимался густой пар.

К этому времени обезглавленная туша на крюке перестала истекать кровью. Тетя Вельма выпрямилась, протягивая Джасперу ведро с черным пухом.

– Лови сюда перышки, милый, – сказала она и принялась энергично выдергивать из гусиных крыльев длинные перья. Гусь задергался и закачался на крюке, пока тетя терпеливо лишала его глянцевитого одеяния. Избавившись от маховых перьев, она передала Джасперу плетеную корзину. – А это для пушинок. За гусиный пух в Бартчвилле можно выручить пару монет, но мне сгодилась бы новая подушка.

Джаспер встал, держа выше головы ведро, куда дождем хлынули пучки красивых мелких перьев. Мальчик, по мере сил, старательно ловил их, пока у него на глазах птица превращалась в ощипанную тушку. Раньше ему всегда нравилось гусиное жаркое, коронное тетино блюдо; оно было его любимейшим праздничным кушаньем. Тело птицы неистово раскачивалось, и дыры в черных перепончатых ногах ширились все сильнее.

– У тебя все хорошо, Джаспер? – по голосу тетки мальчик догадался, что та не имела в виду сбор перьев.

– Да, мэм.

– Уэйн говорил, нынче утром ты сам по себе доехал сюда из Детройта. Было дело?

– Да, мэм.

– Это папа посадил тебя на автобус?

Джаспер промолчал. Врать тете Вельме ему вовсе не хотелось.

– Ты теряешь перья, милый.

Джаспер поспешно приподнял корзину:

– Ой. Извините.

– Вечером я собираюсь отправить Лео в «Талли-Хо», там есть телефон. Твоему папе стоит знать, что ты добрался благополучно. Не хочешь что-то рассказать заранее?

Гусиная туша прекратила вздрагивать. Джаспер поднял голову и по выражению, с которым тетя Вельма изучала его лицо, понял: она говорит о синяке под глазом. Корзина с перьями опасно накренилась в его руках. Забота и участие на тетином лице заставили Джаспера всерьез испугаться, что она вот-вот сожмет его в объятиях.

Он потупился на ее руки, липкие от крови и покрытые гусиным пухом. Покачал головой.

Тетя Вельма со вздохом вернулась к прежнему занятию и продолжила скрести гуся ножом, избавляясь от остатка перьев.

– Так тому и быть, – сказала она и внезапным рывком сдернула гусиную тушку с ржавого крюка, разодрав обе перепонки.

Отскочив, Джаспер чуть не перевернул корзину с перьями. Кажется, тетя не заметила. Тремя быстрыми движениями она отломила гусю одну ногу, затем вторую – и обе вручила Джасперу.

– Брось их к шейке, – распорядилась она.

Холодные и клейкие, ноги уже вовсе не походили на лапы живой птицы; Джаспер поскорее уронил их в сковороду с кровью и воспаленно-алой сосиской гусиной шеи. Тетя Вельма осторожно опустила ощипанную тушу в горячую розовую воду и за ручку подняла с крыльца котел. На пороге с улыбкой обернулась к Джасперу:

– Рада, что ты вернулся.

Глава 30

Разве они не догадывались, что с вами происходит нечто неладное?

Тем вечером кусок не лез Джасперу в горло. Маслянистые ароматы гуся в подливе, которыми он так наслаждался прежде, вызывали теперь отвращение. За столом он не сводил глаз со своей тарелки, заставляя себя проглатывать один кусок за другим. На ферме нет большего оскорбления, чем пища, оставшаяся несъеденной.

«Никогда и ничего не оставляй на тарелке, Джаспер. Ты должен помнить о том, каких трудов стоило наполнить ее», – сказал однажды его отец, когда их семья собралась на воскресный обед. Мама ничего не сказала, только отложила свою вилку и уставилась в окно. Джаспер постарался вспомнить ее лицо в ту минуту, но смог увидеть лишь густые черные волосы. После визита в парикмахерскую ее тщательно уложенные завитками локоны всегда пахли цветами. После долгого рабочего дня на молокозаводе они пахли скисшим молоком.

К облегчению Джаспера, за столом тетя с дядей были поглощены разговором на другие темы и о племяннике не вспоминали.

– Думаю прокатиться завтра до Черной Реки, – заметил дядя Лео.

– Ты считаешь, у нас полно денег? – спросила тетя Вельма.

Дядя Лео громко прочистил горло и вместо ответа со звоном бросил вилку с ножом на стол.

– Уж извини, только наемные работники не обходятся дешево, – пробормотала тетя Вельма, после чего поднялась убрать со стола. Джаспер не стал перечить, когда она забрала его лишь наполовину съеденное мясо. Однако перед тем, как сгрести кусочки гусятины назад в горшок, тетя окинула мальчика укоризненным взглядом.

Дядя Лео тяжко вздохнул.

– Если оставить пшеницу да кукурузу на поле, это встанет еще дороже, не находишь?

– Ты прав, – в знак примирения тетя подняла обе руки. И вернулась к столу, неся сливки и яблочный пирог.

– Хочешь поехать? – спросил дядя Лео, и только повисшее над столом молчание подсказало Джасперу, что вопрос задан ему.

Недоумевая, он поднял голову:

– Я, сэр?

– А кто еще так живо интересуется индейцами?

– Я? – ахнул Джаспер, вспомнив спрятанное под матрасом ожерелье.

– Дети часто одалживают почитать скучные книжки, как по-твоему?

– Нет, наверное, – выдавил он улыбку.

– Значит, решено. Вернешься завтра из школы и отправимся в Черную Реку.

– А мне можно? – пропел Уэйн. – Я наковырял еще немного наконечников на заднем поле.

– Не вижу, отчего нельзя. А ты, мать?

– Тоже. Если всю работу сделаешь утром, не оставляя на потом, – сказала тетя Вельма, подкладывая мальчишкам по двойной порции пирога.

– Манитонааха порой выменивают что-нибудь на старые наконечники для стрел, – пояснил Уэйн Джасперу. – В прошлый раз я заработал по пять центов за штуку.

Джаспер туго набил рот пирогом, чтобы не возникло искушения задать чересчур много вопросов. О том, например, вправду ли индейцы убивают всех встреченных бледнолицых?

Через минуту дядя Лео встал из-за стола.

– Я уеду по делам. А вы, ребята, не ложитесь спать, пока не зададите коровам сена. Договорились?

– Да, сэр, – хором ответили оба.

– Пригласи Уэндела пообедать с нами в воскресенье. Хорошо, дорогой? – попросила тетя Вельма.

Дядя Лео долго и пристально разглядывал Джаспера с его подбитым глазом. И сказал наконец:

– Будет сделано.

Даже в студеных сумерках осеннего вечера на сеновале, впитавшем щедрое дневное солнце, стояла невыносимая духота. Тюки сена были составлены там до самых балок под крышей, оставляя лишь узкий проход от лестницы к открытому люку в центре.

– Нам понадобится три вязанки, – решил Уэйн.

Старший мальчик схватил здоровенный крюк, висевший на поперечной балке, и протянул второй Джасперу. Вдвоем они глубоко погрузили их по обе стороны пятидесятифунтового тюка и вместе подтянули его к люку. Там они высвободили крюки и еще с фут толкали сено руками, пока тюк не скрылся в дыре, чтобы рухнуть на пол амбара в пятнадцати футах внизу. Бух!

– И что они сказали? – поинтересовался Уэйн, цепляя крюком еще один тюк сена.

– О чем? – Джаспер решил изобразить недоумение. Разобравшись со своим крюком, он помог кузену подтащить сенной куб к зеву люка. Бух!

– О твоей поездке сюда на автобусе.

– Ничего не сказали, – Джаспер отошел к очередному тюку.

– Нет, нам нужен не этот. Па хочет подсыпать коровам траву-оржанец, пока не истощатся запасы, – показал Уэйн на ряды вязанок по другую сторону люка.

Осторожно ступая в свете керосиновой лампы, Джаспер обошел зиявшую в полу сеновала дыру. «Очень многие люди калечатся на сеновалах, Джаспер, – предупредила его мама в тот последний раз, когда застигла за беготней наверху. Сжала его руку со всей силы и повторила еще раз: – Очень многие».

– Они что, даже не спрашивали? – настаивал Уэйн, пока они тянули третий тюк.

– Твоя мама спросила, но как-то вскользь.

Бух!

– А это здорово, должно быть, – заметил Уэйн, вешая крюки на положенное место.

– Что здорово? – поднял лампу Джаспер.

– Дай-ка сюда, – распорядился кузен, забирая ее у младшего мальчика. – Одна искорка – и все вокруг вспыхнет, как спичка.

Джаспер последовал за Уэйном вниз по лестнице.

– Так что «здорово»?

– Должно быть, это здорово, когда не нужно то и дело отчитываться перед родителями, – Уэйн подвесил лампу на предназначенный для нее крюк и вытянул перочинный ножик из кармана рабочих штанов. Разрезал бечеву на двух тюках и лишь тогда ощутил на себе полный горечи взгляд Джаспера.

– Черт. Я же ничего такого не имел в виду.

Джаспер пожал плечами, пытаясь показать кузену, что необдуманные слова ничуть его не задели. Это и правда здорово! Он был бы тогда совсем как Тарзан в джунглях или Питер Пэн из детских сказок. Вряд ли Джаспер стал бы переживать, как бы не угодить в передрягу, будь он кем-то из пропавших мальчишек.[7]7
  Пропавшие мальчишки – герои знаменитой сказочной повести Джеймса Барри «Питер Пэн»; это мальчики, которые когда-то потерялись и теперь живут на острове, под началом Питера.


[Закрыть]

Только он вовсе не был пропавшим. Его нарочно здесь оставили.

Уэйн разрезал путы на последней вязанке сена и протянул Джасперу вилы.

– Каждой корове по две хороших охапки, только сено надо рассеивать. Вот так, – он ковырнул тюк, деля на части. – И хорошенько встряхнуть каждую тоже не повредит. Боковые грабли порой цепляют гвозди и всякие железки. В прошлом году ветеринар нашел целую пригоршню этого хлама в желудке одной из лучших отцовских коров. В смысле, когда ее уже забили.

Джаспер подцепил полные вилы сена и от души тряхнул. Все сено ссыпалось на пол.

Уэйн расхохотался:

– Ладно, не настолько хорошенько.

Еще три попытки, и Джаспер приноровился. Но все равно на то, чтобы покормить и напоить коров, ушел едва ли не час. Когда Уэйн наконец повесил вилы на место, на одежде у каждого нарос толстый слой колкой сенной пыли.

– Лично я умываться. Ты идешь? – спросил Уэйн.

– Попозже, – Джаспер не горел желанием скорее вернуться в хижину. К этому времени дядя наверняка успел переговорить с его отцом. И теперь оба жаждут крови.

– Ладно, только захвати с собой лампу. И опасайся когтей Люцифера, в последнее время он не в духе, – дав это напутствие, Уэйн оставил Джаспера наедине с чавканьем жующих сено коров.

Джаспер подобрал лампу и поспешил к дальнему от входа углу, мимо машущих хвостов в стойлах. Свежий ветер свистел в щелях между досками обшивки, поскрипывали стропила. Он оглянулся через плечо. По деревянным балкам над головой быстро простучали мышиные лапки. Где-то наверху вел охоту большой черный кот, но вообще-то амбар был пуст.

Джаспер уселся, подтянул лампу ближе и вытащил из-за пояса мамин дневник.

26 августа 1928 г.

Сегодня я поднялась на холм в порожней повозке Хойта и с засевшей в печенках дурнотой. Мистер Хойт уже воображает, будто купил меня с потрохами. Он снова стиснул мне зад, когда я забиралась на сиденье.

Не представляю, что этот зубоскал имел в виду, когда говорил, будто я могу чем-то потчевать богатых парней, только знаю наверняка – что-то не шибко хорошее. Какую-то грязь. И по тому, как он теперь на меня смотрит, я понимаю, что он и меня возомнил грязной.

Прочитав слово «грязь», Джаспер невольно скривился. Оно в точности передавало его собственные чувства в тот момент, когда водитель автобуса заставил Джаспера погладить чудище, спрятанное у него в штанах. Мальчику так и не удалось смыть с себя эту грязь. Он до боли натирал ладонь о грубую ткань комбинезона, но избавиться от противного ощущения так и не вышло.

Едва удержалась, чтобы не врезать ему ногой прямо по гнусной ухмылке! Мой задок весь день носил печать его руки, странноватое такое чувство. Будто теперь он и не мой вовсе.

Все пять миль дороги я замышляла планы поквитаться. Можно спалить Хойту хлев. Можно подкатить на повозке прямо к конторе шерифа на Лейк-роуд и все ему рассказать. Можно взять десять долларов, что я заработала на подхвате у Хойта, и сбежать навсегда. Я бы сделала хоть что-то, да никак не могла разобраться, что именно.

В конце концов я просто сделала то, что велели. Хойт собирался рассказать папеньке, будто я еще хуже, чем все думают. Он рассказал бы ему, что я задираю свои юбчонки и занимаюсь всякой грязью с парнями. Одному Богу ведомо, что еще он ему рассказал бы. Я так плакала, что не видела, куда правлю: еще немного, и повозка завалилась бы в канаву.

Я чуть не проехала мимо въезда в индейскую резервацию. Узкая дорожка, ведущая в лес, была отмечена только мертвым деревом и маленьким расщепленным указателем, который гласил: «Проезд к Вратам веры». Мне пришлось дважды перечитать эту надпись. «Врата веры». Что бы это значило? Индеец-язычник, пожалуй, вряд ли написал бы такое. На какой-то миг это даже придало мне храбрости. Будто сам Господь приглядывал за мной, – да только вот что сказал бы Господь, чуточку присмотревшись? Мол, я, худшая грешница на всем белом свете, и вдруг вздумала надеяться на его защиту? Мне пришлось посильнее хлестать бедняжку Джози, чтобы поднять ее на тот холм.

Прежде я ни разу не встречала индейцев. Видела двоих в городе, они шли по тротуару. Никто не пускает индейцев в свои лавочки или кафе, так что увидеть их прямо тут, в Бартчвилле, было для меня в новинку. Я показала на одного, с длинными черными волосами, и спросила у матери, кто он такой. «Не тычь пальцем, Алтея», – все, что она мне ответила.

Выяснить, кем все-таки они были, в такой диковинной одежде и обуви, мне удалось только в школе.

Делайла Каммингс знала их по семейной приходской группе. «Это индейцы из племени манитонааха, – объяснила она этим своим высокомерным тоном. – Разве ты не знала, что они все разные? Индейцы больше походят на животных, чем на людей, но у них и впрямь имеется свой странный язык, на котором они как будто говорят. Я как-то встречала одного, который даже мог говорить по-английски, пускай не особо складно. Мама говорит, нести индейцам учение об Иисусе очень важно, но мне в этом видится мало смысла».

Между нами, я и сама в упор не вижу смысла. Терпеть не могу торчать в церкви, выслушивая про адские муки, которые поджидают нас, грешных. Если только, разумеется, Иисус не решит нас простить, – и тогда нам откроется дорога в рай. На это и полагается уповать всем сердцем, вот только, когда я молюсь Богу, чувство в точности такое же, когда сочиняешь письма Санта-Клаусу. Хотя, само собой, поднимаясь в повозке на тот холм, я молилась упорнее некуда.

Тем я и была занята, когда мою повозку остановил на дороге очень высокий смуглый юноша с длинными черными волосами. На нем не было рубахи, зато он был в штанах, которые совсем как у папеньки. Он вышел на дорогу и просто стоял там, глядя на меня так, словно я была несчастной овечкой, отбившейся от стада.

– Привет, – очень медленно сказала я, а потом залопотала всякую чепуху вроде: «Ты ведь можешь говорить по-английски?.. М-м-м… Конечно, не можешь, куда тебе… Я не… Мне не стоило… Прости. Я, пожалуй, поеду». И начала разворачивать повозку, уверенная, что индеец вот-вот может выхватить свой томагавк и лишить меня головы.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он на очень приличном английском.

Я до того удивилась, что чуть не загнала старушку Джози прямиком в дерево! Юноша говорил со мной так, словно мы давно знакомы. И, по правде говоря, даже улыбался при этом.

Я не знала, что ответить. Так и сидела с открытым ртом, точно выброшенная на берег рыбина.

– Ты в порядке? – похоже, он решил, что перед ним слабоумная.

Это меня разозлило. Расправив плечи, я объявила:

– Я приехала за партией товара для мистера Хойта.

– Тебе нужна огненная вода, – сказал он и нахмурился, точно я была опасной сумасшедшей. – Почему он послал именно тебя? Ты же всего лишь девчонка.

На это у меня не было готового ответа, и я поняла вдруг, что юноша запросто может отправить меня восвояси с пустыми руками. Отчасти я не возражала, но тогда мне пришлось бы оправдываться перед мистером Хойтом. А ведь я едва его выносила, когда Хойт бывал мной доволен! В тех же случаях, когда я его сердила, он бил меня по лицу.

– Но я управляюсь с повозкой не хуже прочих, – сказала я тем надменным голосом, который папенька терпеть не может.

– А ты хоть понимаешь, чем грозит огненная вода? – перестал улыбаться юноша. – Знаешь, что сделает с тобой шериф, если поймает с таким грузом? Отправляйся домой, девочка.

– Шериф меня не тронет. – Надо сказать, я понемногу начала заводиться. – Я всего-навсего девочка, разве не ясно?

Вместо ответа юноша кивнул: головой, но не глазами. В жизни таких не видала: черные – как у ворона. Могло показаться, что эти его глаза видят каждую дурную мысль, что ко мне когда-либо приходила. Наверное, он понял, что переубедить меня не выйдет, потому что сдался и сказал:

– Следуй за мной.

Так я и сделала. Последовала за ним в своей повозке, и он проводил меня мимо навесов и сложенных из старого хлама лачуг, и кучки маленьких хижин. Всю дорогу я держала голову низко опущенной, но поклясться могу: за мной следили не меньше сотни глаз.

Он показал, где остановить повозку, – у самых ворот высокого сарая. Внутри я увидела три больших медных кипятильных бака и множество бутылей и кувшинов, совсем как в хлеву у мистера Хойта. Высокий юноша поговорил со стариком с длинной седой косой, висевшей вдоль спины, на языке, который я не могла понять. Посмотрев на меня, старик рассмеялся – в точности, как смеялся надо мной Хойт. Будто я какая-то непристойная шуточка, а не человек. На земле рядом, передавая друг другу расписанный орнаментом кувшин, сидели еще двое мужчин. Они тоже начали смеяться.

Я было встала, чтобы слезть и пропесочить этих хохочущих гиен, но юноша остановил меня, подняв руку:

– Лучше сиди.

Двое мужчин стали грузить в повозку бутыли. У обоих висело на поясе по длинному ножу, лица одинаково угрюмые. Я снова уселась и оставалась на месте, пока повозка не оказалась загружена целиком. Старик сказал что-то юноше на непонятном языке, и тот повел меня назад прежней дорогой. Когда мы добрались до указателя у подножья холма с надписью «Врата веры», юноша повернулся:

– Скажи Хойту, он должен уплатить сполна до следующего полнолуния.

Я кивнула.

Он еще долго глядел на меня пронзительными черными глазами, прежде чем спросить:

– Как твое имя?

Сперва мне не хотелось отвечать. Как-никак, я заявилась туда, выполняя преступное поручение, а он был индейский нехристь. Но юноша не показался мне совсем уж безбожником. И потом, даже если он отправится к самому шерифу, ему все равно не поверят. Никто не доверяет индейцам. Поэтому я ответила.

– Будь осторожна, Алтея, – сказал он и пошел себе обратно на холм.

– Погоди! – крикнула я ему вослед. – А тебя как зовут?

Сама не знаю, зачем спросила. Из-за того, как он смотрел, наверное. Прежде никто еще не смотрел на меня так внимательно. Такое чувство, будто меня впервые кто-то вообще заметил. А до того момента меня вроде как и не было вовсе.

– Это имеет значение? – спросил юноша.

Справедливый вопрос, учитывая, что мы с ним, скорее всего, никогда больше не увидимся. Но он был первым индейцем, кого я встретила.

– Для меня имеет, – сказала я.

Он приподнял брови, словно удивляясь. Может, я была первой белой девушкой, которую он видел так близко?

– Мотега. Мое имя Мотега.

– Спасибо за помощь, Мотега! Приятно было познакомиться, – и я одарила его лучшей своей улыбкой.

Но Мотега не улыбнулся в ответ.