Текст книги "Вспоминая Эверли (ЛП)"
Автор книги: Д. Берг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)
Нам нужны доказательства. Не хочу, чтобы Август попал в тюрьму за грехи этого человека.
– Эверли? Ты слышала последний заказ? – спрашивает Труди, поворачиваясь ко мне от стойки.
Несколько раз моргнув, я оглядываюсь и качаю головой.
«Сосредоточься, Эверли».
Из-за недосыпа у меня двоится в глазах. Август был не единственным, у кого были проблемы со сном. Я горела ночами, пытаясь придумать новые места для поиска в доме. Я чуть не разнесла это место на куски полдюжины раз в поисках укрытий.
Улики, которые Август собрал до комы, должны быть там.
– Эм, ты можешь повторить это? – спрашиваю я, чувствуя, как у меня краснеют щеки.
– Конечно, – улыбается она, снова повторяя мне заказ на соевый латте.
Я повторяю его и начинаю процесс, поскольку мои планы исследовать шкафы и рыться в коробках занимают все мысли. Мне нужно было присутствовать на работе. Иначе я бы в конечном итоге что-то сожгла, и мне действительно нравилась вся моя кожа и конечности именно такими, какими они были.
Доставляя кофе вручную, я пользуюсь моментом, чтобы размять ноги, проверяю сливки, и другие припасы в передней части магазина. Формально это не входит в мои обязанности, но мы все любим помогать, когда можем, и учитывая нехватку персонала после недавнего ухода Стива, я знаю, Труди будет благодарна за помощь.
Наш менеджер сказал, что Стив ушел, чтобы сосредоточиться на карьере начинающего музыканта, но мы с Труди боялись, что его просто уволили. Бизнес не процветал, и раз туристический сезон закончился еще до поздней весны, я знала, что в маленькой кофейне бюджет будет урезан.
От этой мысли сжимается сердце, и я осматриваюсь. Это место на протяжении трех лет было моим домом, дало мне работу, когда я в ней нуждалась, и уют, когда у меня его не было. Здесь я встретила Райана, и пусть дела шли не так хорошо, как мы планировали, но проведенное с ним время всегда напоминало мне, каким большим может быть человеческое сердце.
– Эй, можно кое-что спросить? – спрашивает Труди, когда у меня в кармане звонит телефон.
Рассеянно кивнув, я вытаскиваю телефон и смотрю на сообщение, только что отправленное Сарой.
«Из кулинарного института пришел толстый пакет? Зачем это?»
У меня расширяются глаза, и короткий визг срывается с губ.
– Труди, ты идешь в колледж, да? – спрашиваю я, моментально забыв о ее вопросе.
– Да, – весело отвечает девушка, прежде чем добавить. – Ну, через пару лет.
– Толстый конверт это же хорошо, верно? Тебя приняли?
– Эм, да. Толстый конверт – это лучший ответ от них, – соглашается девушка, испытующе глянув на меня. – Кто-то получил толстый конверт, Эверли? – спрашивает затем Труди, почти нежно пропев эти слова.
Смотрю на нее, чуть не забыв, что не рассказала ей о том, что подала заявление везде.
Я никому не рассказала – кроме Августа.
– Думаю, меня приняли в кулинарный колледж, – произношу я, и слова все еще кажутся чужими, когда разлетаются по воздуху.
Труди скользит под прилавок и прыгает, и мы обнимаемся посредине кофейни перед несколькими постоянными посетителями, которые хлопают и радуются моему успеху.
На самом деле, надеюсь, толстый конверт не будет мягким способом отказа, в противном случае, позже этот момент будет полностью разрушен.
***
Оказывается, слово «толстый» все еще многое значит, и когда я открываю пакет в занятой комнате Сары (которая была почти пустой, поскольку я медленно переезжала обратно к Августу – наконец, решила, что никогда не хотела жить одна, и была очень счастлива из-за подобного вывода), то в изумлении падаю на кровать.
Я вижу письмо о том, что меня приняли, которое всегда мечтала получить. Там большими буквами под официальной школьной печатью написано мое имя. Оно даже вручную подписано главой приемной комиссии.
Я сделала это. Сама.
Узнав о моем предательстве, Сара хмурится, потому что я не рассказала ей, но сразу же набрасывается на меня с объятиями.
– Ты сделала это! – восклицает она, пока мы прыгаем и исполняем тот же танец, что и с Труди в кофейне. – Август знает? – спрашивает подруга, выхватив у меня письмо, чтобы лично взглянуть на него.
– Нет, у меня практически не было времени переварить это, – витая в облаках, отвечаю я. – Но он знал, что я подала заявку. И был в восторге. А еще он был горд мной.
– Ну, еще бы он не был. Готовка всегда была сильнейшей твоей страстью. Не могу дождаться, чтобы увидеть, как ты со всем этим справляешься.
Что-то в ее словах цепляет меня, и я осознаю, что прокручиваю в голове ее слова еще раз.
– Что ты сказала? – переспрашиваю я.
– Готовка всегда была твоей страстью, – повторяет девушка.
– А страстью Августа всегда была фотография, – медленно произношу я, чувствуя, как кусочки пазла встают на места.
Я несколько раз перевернула весь дом, просматривая коробки, пока ничего не осталось.
Кроме фильма.
Сотен и сотен кассет с фильмами.
Если он хотел что-то спрятать, и спрятать хорошо… то именно в такое место.
– Сара! Ты – гений! – восклицаю я, поцеловав ее в щеку и с энтузиазмом вскочив.
– Ты куда? – спрашивает Сара, рассмеявшись, пока я выхватываю у нее из рук письмо, и вожусь в поисках сумочки и ключей от машины.
– К Августу! Почти уверенна, я знаю, что нам искать! – кричу я через плечо, галопом выбегая из комнаты.
Фильм.
Ответом был фильм, и я найду его.
***
Войдя в дом, понимаю, что тут до жути тихо, и звук шлепанцев по полу эхом отбивался от стен, словно дикий бумеранг.
– Август? – напрасно зову я, осматривая неосвещенный дом в поисках следов хозяина.
Снаружи припаркована его машина, и на небольшой тарелке у входной двери лежат его ключи – вот, все признаки его присутствия.
Что, если он потерял сознание? Я сама никогда не присутствовала при этом, но он упоминал, что время от времени такое бывало, и в такие моменты Август себя не контролировал.
Я кричу еще раз, затем поднимаюсь по ступеням, перепрыгивая сразу через две, и вдруг отшатываюсь в отчаянии.
Повернув за угол в главную спальню, наконец, нахожу его. Его тело лежит бесчувственной грудой на полу, словно мужчина упал на середине шага.
– Август! – воплю я, поспешив к нему, брожу руками по его груди и прекрасному лицу.
Дышит. О, слава Богу, он дышит.
У него двигаются и дрожат веки так, словно подсознание выталкивает еще одно воспоминание. Такое чувство, словно он спит. Август выглядит умиротворенным.
Надеюсь, это хорошее воспоминание.
Переплетя свои пальцы с его, я делаю единственное, что могу – сажусь рядом с ним. Я наблюдаю, как любимый лежит без сознания передо мной, и терпеливо жду, когда он вернется ко мне.
Казалось, прошла вечность, пока я цеплялась за него, слушая удары волн о скалу в такт с его спокойным дыханием. Это напомнило мне его прежнего – перед тем, как я ушла.
Перед тем, как я сдалась и начала новую жизнь.
Ночь за ночью я держала его руку и одними мыслями пыталась вернуть его сознание в этот мир. Но он не просыпался. Очевидно, мне нужно было принять решение.
Кто-то может предположить, что это было легко. Наши отношения были какими угодно, только не легкими, но тем не менее… оставить Августа было самым тяжелым решением в моей жизни.
Потому что никто не может покинуть свою душу и не чувствовать боли.
Именно это я и сделала, и с тех пор скорбела по ней.
Райан облегчил мои страдания, снова сделал жизнь терпимой, но мы оба знали, что, в конце концов, это было временно. Никто никогда не заменит в моем сердце Августа, и в тот момент, когда он очнулся, проснулось и мое израненное истерзанное сердце, которое билось только ради одного мужчины.
Я чуть из кожи не выпрыгиваю от внезапного движения и смотрю на Августа. У него дыхание становится поверхностным, и дергаются пальцы.
– Привет, – наконец, произносит мужчина, когда его болотно-карий взгляд находит меня.
– Привет, – слабо улыбаюсь я, все еще волнуясь – сканируя его тело, чтобы убедиться, что Август цел и невредим.
– Мое воспоминание – оно было о тебе, – говорит он, и его счастливая тоскующая улыбка расплывается по лицу.
Поднявшись, я подаю ему руку, не в силах смотреть, как он лежит распростертым на полу. Мысль о том, чтобы я поднимаю его почти двух метровую фигуру, явно веселит мужчину. Схватив мою руку в стальную хватку, Август поднимается и совершенно не пользуется предложенной подмогой.
– Расскажи мне, – прошу я, когда мы садимся на кровать, все еще разобранную и смятую после наших занятий любовью.
Сбросив обувь, я прячу пальцы под мягкие простыни и наслаждаюсь роскошным ощущением на коже.
Август касается моих ладоней своими, и я поднимаю взгляд на мужчину, заметив маленькие морщинки вокруг его глаз, когда он смотрит на меня.
– Я вспомнил нашу первую встречу, – говорит он.
Дыхание застревает в груди, и я замираю в ожидании продолжения.
– Ты была самой красивой женщиной, которую я когда-либо видел. Я понял, что в тебе было что-то особенное, как только встретил.
– Казалось, ты чувствовал себя совершенно не в своей тарелке, – признаюсь я, вспомнив, как у меня перехватило дыхание, когда он подошел ко мне той ночью.
Август был в деловой одежде, в серых брюках и дорогом клетчатом галстуке. Я чувствовала себя нелепо, стоя рядом с мужчиной, пока мы знакомились, ведь на мне было узкое платье, одолженное у соседки по комнате.
– Сначала я обратил внимание на твои глаза, – произносит Август. – Насыщенная голубизна, когда ты посмотрела на меня.
– Твоя улыбка, – отвечаю я, и ностальгия по тому моменту теплым одеялом окружает нас. – Больше всего я помню ее. Она была такой уверенной, а во мне уверенности было меньше всего.
Любимый смеется, качая головой.
– Это все притворство. Я был ужасен. Мои коллеги заметили, что я смотрел на тебя, и вынудили меня подойти и познакомиться. Был уверен, что ты мне откажешь или плеснешь напиток в лицо.
– Никогда.
– Твое платье было порванным и изношенным, и я заметил, как ты смотрела на еду, которую бармены носили к столикам. Не знаю, сколько раз я предлагал заказать нам закуски, но ты отказывалась. Хотя я знал, что ты была голодной.
Я прикусываю губу, и пристыженная, отворачиваюсь.
– Гордость, глупая гордость. Я не хотела, чтобы ты знал, что я ничего не ела в тот день. На первом свидании не принято такое рассказывать.
– Но я все равно знал. Я всегда хотел защитить тебя. Спасти – даже с самого начала.
– Я не была девицей в беде, – отвечаю я, наблюдая, как мы медленно переплетаем наши пальцы.
– Теперь я это знаю. И всегда хотел дать тебе больше – сделать тебя счастливой. Но никогда не притормаживал, чтобы осознать, всего, что у нас было – того, что было между нами – было достаточно.
– Этого всегда было достаточно – даже, если это были ящики с цветами и кухни со сквозняком, – надавливаю я, надеясь, что он, наконец, поймет. – Ты помнишь землетрясение пару месяцев назад?
– То незначительное? – спрашивает Август, и его взгляд становится любопытным, когда мы садимся на кровать, и наши ноги переплетаются под теплым одеялом.
– Да. Что ты делал тогда? – спрашиваю я.
– Я был на работе, – говорит мужчина. – Стены содрогнулись, но к тому времени, как я смог забраться под стол, уже все пошло. Я едва вспомнил, что надо делать – у меня же не было воспоминаний о прежних землетрясениях.
– Ты испугался?
– Да, на мгновение, – честно отвечает он, и наши взгляды встречаются. – Я думал о тебе – где ты могла оказаться. В тот момент, когда земля покачнулась, я мечтал о тебе, желал тебя.
– Я тоже была на работе, – поясняю я. – И помню, как Труди сказала, что когда наступит конец, она хотела бы оказаться рядом с кем-то особенным. И меня осенило, потому что в тот момент я не думала о Райане. Я думала о тебе. Даже тогда, в разгаре подготовки к свадьбе и моей вере в то, что ты возненавидел меня за все, чего я тебя лишила. В то последнее мгновение я знала, что ты – единственный человек на Земле, к которому я тянусь.
Я притягиваю его ближе.
– Я все еще хочу положить к твоим ногам мир.
– А я все еще хочу только тебя.
***
– Сколько здесь кассет, – стонет Август, посмотрев на множество коробок с маленькими черными кассетниками, которые мы сохранили в доме.
Большинство засунуто в шкафы и давно забыты по ненадобности.
Но некоторые разбросаны по всему дому – в кухонных ящиках, раскиданные по кабинету. Одну кассету мы даже нашли в аптечке в гостевой ванной.
– Думаешь, я сделал это нарочно? – спрашивает Август, смотря на задачу чудовищных масштабов. – Везде их разбросал?
– Я бы не удивилась, – отвечаю я. – Ты был ужасным параноиком, и вероятно, не без причины. Если ты собирал доказательства против Трента, ты сделал бы все возможное, чтобы защитить меня – включая странные методы, пряча эти доказательства.
– Ну, это определенно странно, – соглашается любимый, схватив коробку и водрузив ее себе на плечо, и направляется к импровизированной проявочной.
К счастью, пленка была довольно современной, поэтому наша работа была простой – только громоздкой. Для просмотра фильма проявочная нам не понадобилась, но просмотровый стол, который купил Август, помог. Плюс он приобрел несколько луп, которые сделали нашу работу еще проще.
Такое чувство, что мы ищем иголку в стоге сена. Через несколько часов поисков мы оцениваем масштаб работы.
– Что, если я ошиблась? – спрашиваю я, принимая поражение, и сажусь в кожаное кресло, издавая стон из-за прострелившей спину боли.
– А что подсказывает тебе интуиция? – спрашивает Август, наклоняясь за очередным бесполезным футляром с пленкой.
– Что оно здесь, – отвечаю я. – Где-то.
– Тогда мы продолжаем искать.
Мы заказываем тайской еды и продолжаем тщательно просматривать пленки. Иногда трудно сосредоточиться, видя, как оживает наше прошлое на черно-белых листах пленки. Почти на каждом, хотя, мы останавливаемся, и я делюсь воспоминанием с Августом: пикники, поездки в Мьюирский лес12, и давно прошедшие дни рождения.
– Что насчет этого? – с интересом спрашивает Август, протягивая мне лупу.
Наклонившись, я чувствую горячее прикосновение его руки к нижней части моей спины, где он нежно потирает мои болевые точки.
Хмурясь, я склоняю голову набок и пытаюсь вспомнить фотографии, о которых он спрашивал. Их было тяжело понять, как и всю отснятую пленку. Но обычно я могла ухватиться за что-то на заднем плане – местность или знакомый символ, которые помогли бы мне сделать выводы, где было сделано фото.
Но эти снимки совершенно незнакомы мне.
– Я раньше этого не видела, – отвечаю я, все еще глядя на призрачную фигуру, появляющуюся почти в каждом кадре.
– Но они – твои, – произносит Август, склонившись, чтобы еще раз взглянуть.
По-видимому, я перегибалась через палубу и заглядывала в ярко-синий океан. Это происходило много лет назад, когда мы с Августом не очень тесно общались.
– Должно быть, ты сделал их, когда я не видела, – размышляю я, вспоминая, сколько часов провела там.
Ветер хлестал по лицу, а я желала, чтобы Август присоединился ко мне – обернул вокруг меня свои руки и утащил обратно в дом.
Но он не пришел. Я всегда предполагала, что ему было все равно.
Но я не знала, что он тоже был там, желая обнять меня.
У нас была ужасная жизнь.
Теперь мы получим шанс исправить ее.
Не знаю, сколько еще пленок мы нашли с того времени, когда Август снимал меня во время нашего отчуждения, и мы были практически незнакомцами, живущими в одном доме. Это заставило меня осознать, насколько драгоценной была наша любовь – как сильно она нуждалась в поддержке.
Без общения, без доверия – мы были никем.
– Святое дерьмо, думаю, я что-то нашел, – почти кричит Август, схватив меня за руку, и тащит, чтобы я увидела то, что он обнаружил.
Кроме живописных пейзажей или наших улыбающихся фото разной давности, я вижу документы. Тонны и тонны документов.
– Что это? – спрашиваю я, взяв увеличительную лупу.
Стоящий рядом Август делает то же самое. У него сужаются глаза, когда мужчина пытается разобрать мелкий шрифт.
– Это похоже на документацию подставных компаний. Заметки, которые я делал на полях… думаю, я докопался до этого, – говорит он, указав на документ, который читал.
Я придвигаюсь и смотрю, на что указывает Август, разобрав его куриный почерк.
– Нам нужно улучшить это, – говорю я, чувствуя поднимающийся в душе восторг.
Это было почти так же потрясающе, как наше последнее посещение проявочной – на нас было намного больше одежды, но за следующие несколько часов мы добыли достаточно веских доказательств, чтобы привлечь следователя, и наконец… наконец, была надежда, что мы дождемся будущего без Трента.
Глава 24
Август
Все идет гладко – даже осмелюсь сказать, идеально.
Ну, почти идеально.
Частота моих случайных воспоминаний значительно сократилась, успокоив Эверли – да и меня тоже, если быть честным. Как бы здорово не было восстанавливать воспоминания из моего детства или празднования нашей годовщины, провалы в памяти плохо сказывались на моем теле. То, что я не знал, когда и где им вздумается выплыть на поверхность, делало жизнь немного сложнее.
Мы собрали спрятанные однажды доказательства, и я снова взял в руки свою камеру – решив фотографировать Эверли, где только можно. Она снова стала моей музой, и я больше никогда не хотел этого забывать.
Казалось, жизнь шла, как надо. Все, кроме Трента. Ублюдок.
У меня была небольшая передышка от Трента на работе. Он держал в ежовых рукавицах каждый отдел компании. Даже, когда он радовался сделке с Йорком, которой я занимался, как школьник выходному дню, я не мог заставить его ослабить контроль над паролями аккаунта или секретными драйверами. Слишком многое оставалось тайной, и это сводило меня с ума.
Словно он был Форт Нокс13, а я – Красный мундир, и уже отчаялся пробраться внутрь.
Я знал, что скоро он сорвется. Должен сорваться. Он не мог собирать всю информацию столько лет, потому что был безупречным. У всех есть свои недостатки. Трент еще просто не осознал свои.
Но шло время, и я понял, что с волнением ожидал, когда все закончится, и появится результат с красивым бантиком наготове.
Хотел, чтобы Трент сел за решетку, и я смог бы дальше жить спокойно. Слишком долго я отталкивал свою судьбу, лишь бы подчиняться желаниям этого человека. Пришло время узнать, как это – платить за свои грехи.
Наконец, у нас почти все получилось. Фотопленка, которую я нашел благодаря гениальному уму Эверли, стала неоценимой находкой на пути к нашей цели.
Я предполагал, что хватит одного документа, чтобы засадить его на годы.
Мы с Эверли, счастливые, потопали в местное отделение ФБР, преподнеся им информацию на блюдечке, и наивно думали, что расследование, которое они могли вести, закроют в тот же вечер.
Но все было не так легко, и если мы, правда, хотели, чтобы Трент ушел из нашей жизни, жертва у него все равно должна была быть.
В ФБР действительно заинтересовались тем, что я собрал, и на самом деле, они были предупреждены о прежней деятельности Трента, но, как и я, у них были проблемы с предъявлением серьезного обвинения. То, что я им дал, указывало прямо на моего бывшего друга. Однако, услышав, как работала наша маленькая схема, они захотели крови.
– Мы хотим, чтобы он получил срок. Большой. Эти люди, которых он использовал – обокрал – они заслуживают скорейшего правосудия. Но сейчас, когда доказательствам кучу лет, а единственный свидетель – человек с ну, совсем не идеальной памятью, дело слишком зыбкое. Нам нужно, чтобы мы без каких-либо сомнений могли назвать этого человека виновным, чтобы ни один судья или присяжный не смог вступиться за него.
– Что вы хотите, чтобы я сделал? – спрашиваю я, более чем рад оказать всякую возможную помощь, только бы это случилось.
Я собственными глазами видел, как он использовал людей ради собственной выгоды, включая Сару и Эверли. Я сделаю все, что нужно, чтобы убедиться, что Трент остаток своей жалкой жизни будет гнить в тюрьме.
– Вы бы могли надеть микрофон?
Взгляд Эверли встречает мой, и я вижу ее испуг – страх. Но она знает то же, что и я. Мы должны сделать все, что нужно.
– Да, – отвечаю я.
– Это может быть опасно, – предупреждает следователь, и его серьезное лицо смягчается, когда я отвечаю.
– Я понимаю.
– Хорошо, – говорит он, поднявшись со своего кресла. – И еще одно.
Ожидая худшего, Эверли с силой сжимает мою руку. В ответ я быстро сжимаю ее руку.
– Мы знаем, что вы с самого начала находились в неведении. Я заметил вашу работу на законной стороне бизнеса. Хочу, чтобы вы знали, что в этом случае мы не будем преследовать вас, однако…
Сердце пропускает удар, пока я жду оглашения приговора.
– Все ваше имущество – незаконно приобретенное. Его путь можно проследить до самой компании и мошенник Трент Лайонс – у руля.
– Что вы пытаетесь сказать? – спрашиваю я, желая, чтобы он прекратил ходить вокруг да около и сказал прямо.
– Когда дело просочится в прессу – на вас спустят всех волков, – говорит следователь, печально глядя на нас. – Семьи, которые потеряли все…
Подняв ладонь, я останавливаю его на полуслове. Я понимаю, что он имеет в виду. Каждая копейка на моем счету заработана нечестным трудом, и вдруг я чувствую себя грязным, ведь эти деньги – мои.
Мне плевать на бумаги или на молву. Но мне важны люди, которыми воспользовался Трент. Когда все всплывет наружу, кто-то из них может остаться на улице. Бизнес отнимут, из дома выселят. Будут рушиться жизни.
Я не мог продолжать жить в королевских хоромах, когда другие страдают.
Все это должно уйти.
– Я могу быть уверен, что Трент сядет? – спрашиваю я, взглядом прожигая в следователе дыру.
– Да, – без заминки отвечает мужчина. – Как только достанем его в официальном порядке, как договорились.
Взглянув на Эверли, я киваю.
– В ту же секунду я отдаю вам все до последней копейки, если вы сдержите свое обещание.
Резкое одобрение от агента, позже пара звонков в банк и все улажено.
Я официально стал бедным, но никогда еще не чувствовал себя лучше.
***
«Это никогда не сработает», – думаю я, войдя на следующий день в офис.
Под моей рубашкой и дорогим пиджаком по груди тянутся тонкие провода. Микрофон уже включен.
Агент Мартин, человек, которого назначили на это дело, решил, что это будет наша первая ловушка – загоним его в угол на работе. Я пытался объяснить ему, почему это затея заранее обречена на провал, но в правительстве, даже если это отделение ФБР, каждое расследование должно быть тщательно проработано.
Итак, теперь я в офисе, подключенный к микрофону и готовый нагонять волну, как только агент Мартин подаст знак. Зарегистрировавшись в своем компьютере и готовясь к тому, чтобы достать Трента сегодня утром, я качаю головой. Это смешно. Я прыгал вокруг Трента недели напролет, только чтобы он смягчился, и почти не преуспел в этом деле. Теперь этот тип Мартин ожидает, что я сотворю чудо за несколько часов только потому, что на меня нацепили микрофон.
Если я что-то и знаю о Тренте, так это то, насколько он методичен. В офисе он всегда был жестким и осторожным, говорил всегда то, что должен был, и никогда не выходил из роли.
И была жизнь за пределами этих стен, когда он ускользал отсюда. Именно тогда я и должен был ловить его.
Но сейчас я буду делать так, как мне сказали, потому что на кону стоит не моя задница.
И я определенно не хотел, чтобы это изменилось.
Не желая показаться отчаянным, я тяну время. Завожу беседу с Черил о ее правнуках, зная, что это займет как минимум полчаса. Готовлю себе чашечку кофе, затем вторую. Шарю по своему компьютеру, намеренно оттягивая момент разговора с Трентом.
Возможно, я оттягиваю неизбежное.
Возможно, знаю, что-то пойдет не так.
Какой бы ни была причина, судьбоносную прогулку в офис Трента я совершил почти в двенадцать часов дня. С каждым шагом я пытался вспомнить, сколько раз я проделывал этот путь за последний год. Сколько раз я шагал тем же коридором, раздумывая, найду ли что-нибудь другое.
Кто-то скажет, что я был тряпкой, когда пришел к Тренту. Кто-то скажет, что я должен был давать отпор, бороться с ним за контроль.
И никто не ошибется.
Но когда на волоске висит что-то ценнее твоей жизни, ты понимаешь, что действуешь слишком осторожно до самой крайности. Вот, что я делал. С того момента, как встретил Эверли, я хотел заботиться о ней – дать ей жизнь, которой у нее не было.
Это благородная цель – дать любимому человеку все на свете. Но любовь не материальна. Ты не можешь ухватить ее или удержать в руке. Ее чувствуешь – в тихих мгновениях, когда я держал девушку в объятиях, или когда я заставлял ее смеяться в кровати. Любовь присутствовала в тихих стонах, которые она издавала во время наших занятий любовью… она была в ее довольном вздохе во время нашего поцелуя. Такие моменты нельзя купить, и где-то по пути я упустил понимание этого.
Пожертвовав деньгами я, по своему, снова защищал Эверли.
От самого себя. Я больше никогда не стану мужчиной, которого она ненавидела.
Больше никогда не стану человеком, которого она боялась.
Возможно, у нас никогда больше не будет вида на океан или огромной кухни для Эверли, но мы обойдемся. Пока мы есть друг у друга, мы обойдемся.
Секретаря Трента нет на месте, когда я прихожу, а дверь в его кабинет плотно закрыта.
Зная, что уже потерял достаточно времени, я стучу один раз и толкаю дверь, надеясь застать его за чем-то… чем-нибудь… что положит конец этой игре в кошки-мышки. Но удача была не на моей стороне, и когда я захожу спокойный Трент, сидя за компьютером, просто улыбается и приветствует меня.
– Что-то случилось? – спрашивает он, обыденно откинувшись в кресле.
– Просто так заглянул, – отвечаю я, вдруг осознав, что за всеми этими приготовлениями совсем забыл о причине визита.
– Разве ты не занятой сотрудник, – говорит Трент, четко проговаривая каждое слово.
– Партнер, – исправляю я, чувствуя, как руки сжимаются в кулаки, пока я борюсь с желанием ответить на его выпад.
– Верно, верно, – мужчина лишь снова улыбается. – Просто вдруг ты стал таким любезным. Всегда готов протянуть руку помощи. Что-то типа собаки. Послушный такой, знаешь?
Что-то было не так.
Он слишком сильно давил.
– Я же сказал, – отвечаю я, сохраняя спокойное лицо. – Я больше не хочу драться. У меня есть более важные вещи.
– Эверли, – кивает партнер. – Все всегда крутится вокруг Эверли.
Его утверждение похоже на вопрос, и Трент повторяет его себе под нос, пока я наблюдаю, как он поднимается по своего кресла.
– Это не удивляет меня. Если вы с Эверли снова вместе, как тебе удалось так легко захватить счет Йорка? – спрашивает он, и его взгляд становится холодным. – Я думал, что вы с Магнолией какое-то время были парой. Разве она не была немного расстроенной, когда узнала, что ее заменили?
– Сделка была заключена с ее отцом, – указываю я.
– И он не был против того, что ты обидел его дочь?
– Он знал, что мы могли принести ему деньги. Это все, что ему было нужно. Чтобы я делал свою работу, – я сжимаю челюсть, и почти каждое слово звучит ниже, а голос становится похож на шуршащий гравий.
– Но почему же мне кажется, что ты лжешь? – спрашивает он вдруг прямо в лицо.
Его обычная холодность и напускной вид испаряются, раскрывая крайнюю панику, которую я раньше не распознал.
– Почему это я лгу? – спрашиваю я, пытаясь оставаться спокойным.
Провода на груди становятся тяжелыми и огромными, когда Трент вторгается в мое личное пространство.
– А почему нет? – кричит он, показывая на стену. – Ты был моим геморроем с тех пор, как мы начали этот бизнес. Если я узнаю, что ты просрал эту сделку, Август, я…
– Что? Ты что? – спрашиваю я, подначивая его, умоляя сказать больше.
Трент ослабляет давление, и я вижу перемену в его образе. Его взгляд становится тусклым – безжизненным – когда его безумная улыбка возвращается на лицо.
– Ничего, ничего, – отвечает мужчина, отряхивая рукой мой пиджак и поправляя галстук. – Просто сделай свое дело. Больше никаких задержек. Доставь его сюда, чтобы подписал бумаги. Заверши сделку.
– Ладно, – отвечаю я, повернувшись к двери.
– И Август? – зовет Трент, когда я собираюсь выйти.
– Да?
– Не разочаруй меня.
Я киваю, громко и отчетливо слыша молчаливую угрозу.
К сожалению, тишину не используешь в суде. Итак, на данный момент у нас ничего нет.
***
– Трент раскусил нас, – говорю я, начиная мельтешить туда и обратно по гостиной, и держу телефон у уха, так как разговариваю с агентом Мартином.
– Думаю, можно дать еще несколько дней, – начинает он, хотя в голосе звучит сомнение.
– Нет, – быстро говорю я. – Вы слышали его сегодня. Он сдерживался. Нужно сделать что-то большее. Что-то радикальное.
Слышу резкий вдох и поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как Эверли заходит в комнату, и у нее в руке все еще болтаются ключи.
– Что вы предлагаете? – спрашивает агент Мартин.
– Я перезвоню вам.
Не дождавшись его ответа, я заканчиваю разговор, бросаю телефон на диван и сосредотачиваю внимание на Эверли.
– Что ты собираешься делать? – робко спрашивает она.
– Не знаю, но я устал ждать. Он, словно заряженное оружие, готовое выстрелить. Сегодня я видел это в его глазах. Нам нужно действовать. Не выношу мысли, что он дышит тем же воздухом, что и ты, не говоря уже о том, что он живет в том же городе. Я хочу, чтобы он исчез.
Ключи со стуком падают на пол, когда Эверли подбегает ко мне. Я обхватываю ее руками, а девушка ногами крепко обвивает мою талию, и звуки ее всхлипываний разбивают мне сердце.
– Шшш, – успокаиваю я ее. – Все будет в порядке.
– Все так быстро меняется, – рыдает Эверли. – Что, если что-то пойдет не так, Август?
– Мы все равно справимся с этим, – говорю я. – Как справлялись со всеми остальными преградами, которые появлялись на нашем пути, – приподняв ее подбородок, я всматриваюсь в эти прекрасные голубые глаза, в которые так давно влюбился. – Вспомни, сколько всего мы преодолели – нам удавалось вместе встречать все невзгоды. Не сомневайся, мы добьемся своего и сейчас.
– Не буду, обещаю.
Я бережно поднимаю Эверли наверх, и остаток ночи мы медленно исследуем друг друга. Каждый поцелуй был долгим. Каждое прикосновение будило страсть.
– Я люблю тебя, – шепчу я, пока наши тела двигаются в унисон под лунным светом.
– Я люблю тебя, – отзывается любимая, когда волны удовольствия идут на спад.
Любовь была ценностью. Мы знали об этом больше других, ведь на протяжении лет не единожды забывали друг друга. Но это запомнили.
Любовь всегда запоминается.
Позже мы принимаем душ, я мою Эверли голову, и мы смываем пот с нашей кожи. А потом просто возвращаемся в кровать, уставшие и довольные проведенным вместе временем. Когда я оборачивал одеялами наши обнаженные тела, было уже поздно, и серебряная луна высоко поднялась в небе.
– Я откажусь от своего места в кулинарной школе, – говорит Эверли, и ее голос прорезает счастливую тишину, словно зазубренный нож.
