Текст книги "За горизонт. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Д Димитрюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 54 страниц)

Вот только пожара нам не хватало.

К перестрелке присоединяется Олег, простреливая дефиле между заправкой и валом.

Бьёт короткими очередями, стабильно отсекая по три патрона. Первой же очередью заткнув вражеского стрелка.

Сильна была Красная Армия.

– Твою дивизию! Кусок идиота!

Дядя Саша отклячил зад, перезаряжая ружье.

Ох, и прилетит ему подарок. Грамм на девять-десять.

Но обошлось.

Ружье перезарядилось, и зад благополучно исчез в складках местности.

А где Олег?

Олега не видно, он сменил позицию.

В ответ никто не стреляет. На поле скоротечного боя опускается относительная тишина. Только где-то под стеной, постепенно затихая, стонет умирающий и шипит воздух, выходящий из простреленного колеса. Даже ревевшая в импровизированном загоне скотина притихла.

Все сильнее пахнет бензином. Но раз не загорелось сразу, теперь не загорится.

Бах!

Обозначился залегший где-то в траве на валу, Итц*Лэ.

Судя по ядреной ругани из-за темноты, пуля нашла цель.

Расписной, однако, на ругань никак не реагирует.

То ли не видит цели, то ли ждет, что раненного попробуют вытащить.

Из темноты между валом и тыльной стеной форта, волоча за ствол М16, шатаясь как пьяный, выходит тощий выживальщик.

Бабах!

Выживальщика опрокидывает обратно в темноту, только берцы остаются торчать из-за стены.

– Твою мать! – засевший в шушпанцере Степаныч выводит мощный, но однообразно нецензурный загиб.

– Отец ты как там?

– От...вянь! (на сам деле словцо было на порядок покрепче), нормально все.

За стеной, возле обстрелянной дробью башни что-то металлически звякнуло о камень. Очень похоже, что стрелок покинул позицию и отошел на западную половину стоянки.

Филиппинец не подает признаков активности, стало быть, с его стороны все тихо. Никто не пытается нас обойти с тыла из саванны.

Сменивший позицию, Олег изредка выдает свою позицию едва слышным шевелением.

Дядя Саша перезарядился и снова затаился в траве.

Изредка шипит матом Степаныч. Что там у него приключилось?

До утра ни одна из сторон не проявляет активности.

Незаметно, капля за каплей, ночь перетекает в рассветные сумерки. Восход наливается оранжевым, еще минут двадцать и солнышко выглянет из-за горизонта. От ночной грозы не остаётся и намека.

Вынырнувший из густой травы, Итц*Лэ показывает четыре пальца. Стало быть, там, где взорвалась граната, лежат четверо. Один палец, бьет себя кулаком в грудь и показывает за вал.

Зер гут, там еще один супостат прилег.

Еще один, почти наверняка, застрелился в башенке, в которой визжали и стреляли. Слишком уж там моментально все звуки отрезало.

И я готов спорить на свой шушпанцер, голос был женский.

Хорошо хоть у врагов не оказалось приборов ночного виденья. Меня больше всего беспокоил именно этот момент. От ПНВ ночью не спрячешься. Против стрелка на хорошей позиции, например в башенке форта, у нас практически не было бы шансов.

Итого минимум шестеро. Один точно ушел из башенки, по которой стрелял Дядя Саша.

Как там – в "Острове сокровищ" было, – Нас было семеро против девятнадцати, теперь нас четверо против девяти.

Пусть нас не четверо, и не против девяти. Но, идея именно такая.

Этот раунд за нами, но победа в раунде, это еще не победа в матче.

Главное никаких потерь.

Н и к а к и х.

Подождем. Время работает на нас. Если "мутные" не шахиды-камикадзе, сейчас они поуспокоятся и начнут прикидывать, как им жить дальше.

Я бы, на их месте, либо валил на максимальной скорости, либо попытался найти с нами компромисс.

А будут продолжать дурковать, придется косоглазым еще змей наловить.

Северный маршрут 500 миль к востоку от Порто-Франко.

Форпост топливного синдиката.

36 число 02 месяц 17 год. Утро.

Совсем рассвело. Кофе хочется – аж зубы сводит.

Послать косоглазых на разведку?

Олег не пойдет. Слишком осторожный.

Да и мне свою тушку под пули подставлять ой как не хочется, у меня тоже дети, между прочим.

Лучшая война – это когда за тебя воюют другие. Только вот беда, нет других.

Легкие шаги за спиной.

Кого там принесло?

– Ким,– очень хочется послать ее обратно в укрытие, но прикусив язык, сдерживаю себя, – Ты как, родная. Как мелкие?

Алиса присела рядом со мной, прижалась бедром и просунула ладошку в мою ладонь.

– Я в порядке, только писать очень хочется. И дети в порядке, даже выспались.

Судя по осунувшемуся выражению лица и красным глазам, Алиса бодрствовала всю ночь.

– Хорошо, а то я боялся, как бы вам не прилетело.

– Мы тоже изрядно перетрусили. У Ленки чуть истерика не началась.

– Как справились?

– С истерикой?

– Угу.

– Ударной дозой коньяка. Да еще и подливали всю ночь.

Судя по коньячному аромату, подливали не только в Ленку.

– Ким, откуда так бензином несет?

– В УАЗик попали, от него бензином несет. Мы страху натерпелись, думали загорится.

Муха напряглась, тихо зарычала. Похоже, у нас гости?

– Алис, давай назад. Сейчас что-то будет.

Чмокнув меня в щеку и взлохматив макушку, девушка ушла обратно к детям.

– Не стреляйте! Я есть, переговорщик! Не стреляйте!

Всего пять лет, как советская власть ушла из Прибалтики, а он уже по-человечески разговаривать разучился.

– Не стреляйте! Разговор есть! – прикрывшись толщей каменной стены, продолжает гнуть свою линию прибалт.

– Не стреляйте! Я есть...

– Нерусский, сюда иди, – перебиваю парламентера.

– Не стреляй!

– Гоу, гоу, – получив сочную плюху, парламентер вылетел из под прикрытия стены и замер на "нейтральной полосе".

– Так и будешь стоять?

Мискас на негнущихся ногах тащится на нашу половину стоянки.

– И руки твои чтоб я видел. Кругом повернись. Еще раз. Медленно поворачивайся, – оружия не видно. – Медленно, я сказал! Ты на ухо туговат!? Или может у меня с дикцией плохо!? Не!? Все в порядке с дикцией!? Кивни. Вот молодец, растёшь над собой. Чего хотел? Говори.

– У нас есть предложение.....

– Мискас, – перебиваю подошедшего парламентёра. – Если я тебя пристрелю, как мыслишь, пришлют другого, как ты выразился – переговорщика? Я так думаю, что да. Давай проверим? Я сейчас из обреза один патрон выну. И мы..., в смысле – ты..., сыграешь в русскую рулетку. Как тебе идея? По-моему отличная.

Идея прибалту активно не нравится. Но вот беда, его мнение тут никому не интересно. Ему ведь тоже неинтересно было – каково мне было тут всю ночь сидеть.

Мне ведь тоже страшно.

Не за себя, за детей.

И за Ким.

– Так нельзя дела-а-а-ать. Я же парламентер, в парламентёров нельзя стрелять, – отчаянно разводя руками, срывается на фальцет прибалт.

Вот не понимаю таких людей. С чего он вдруг решил, что весь мир играет по его правилам? У него есть ксива на беспредел и большая пушка, так сразу он бог – небожитель долбанный, плюющий на правила.

А как сам попал под молотки – не стреляйте в пианиста, он играет, как умеет.

Очень хочется, знаете ли, пострелять.

Мне-то ночью пострелять не довелось.

И правила, если кто не заметил, сейчас устанавливаю я.

– Да ну, ты еще про женевскую конвенцию вспомни, – выпавшая из переломленного ствола гильза звонко бьется донцем о камень у меня под ногами.

Эффектно, должен сказать, получилось.

Для пущего эффекта взвожу курки.

– Не н-н-на-ад-до-о-о, пожалуйста, не-е надо, – рожа парламентера приобрела нездоровую бледность.

Ага, сейчас расплачусь. Изначальное желание попугать эту мразь перерастает в устойчивое намеренье всадить ему дроби в брюхо.

– Какой ствол? Правый? Левый? Не тяни – будь мужиком.

Прислать на переговоры именно Мискаса было огромной ошибкой. Это амёба, сейчас с потрохами вложит своих подельников.

– Жить хочешь?

– Дэ-э-э......

– Что ты блеешь, как овца. Ближе подойди.

– Сколько вас осталось?

– Шестеро.

Ничего себе. Я максимум на восемь рассчитывал, а их минимум одиннадцать.

Откуда?

– Раненые есть?

– Да. Один очень тяжело – не жилец. Еще один ходить не может. Главного змея укусила за руку, дробью оцарапало щеку и ухо.

Молодец Дядя Саша – свою работу сделал.

И змейки сработали.

Эх, молодцы змеюки!

Лично отпустил бы выживших. Да с таким ранами они не жильцы.

Придется наградить посмертно и устроить им торжественные похороны.

Можно даже с салютом.

– Подельники твои? – киваю на форт. – Не дергайся, пальцем показывать не нужно. Так объясни где, кто и где?

– В лагере все, от тебя ответа ждут. Боятся друг друга из вида выпускать.

О как! Не от нас ответа ждут, а от МЕНЯ.

И друг друга боятся.

Хотя в подобной среде это как раз нормально.

Впрочем, это легко проверить.

– Из-за чего грызетесь? Вот только Павлика Морозова из себя не корчи. Я видел, как тебе ускорение придали, чтоб ты переговорный процесс не затягивал. Может статься, ты еще посчитаешься с корешами за ласку. Или тебе понравилось? Нет. Раз – нет, считай, что ты на исповеди. Колись до задницы, сын мой, ничего не утаивай. И воздастся тебе. Может быть.

– Эти, которые всю эту кашу заварили, их трое всего осталось. Один ранен сильно – не боец, я же говорил. Оставшиеся двое с самого начала волками друг на друга смотрят. Но вчера у главаря сила была, а сегодня он мало того, что один остался, так его еще и змеи покусали. Еще выжили – тетка из вашей охраны и один из водителей, примкнувших к банде. У этих на двоих одна мысль – как бы из этой передряги живыми выйти. Прижмет, они сами подельников грохнут – не поморщатся.

Хм, заманчивые перспективы. Грех такие расклады не использовать. Надо бы спросить, как ночью дело было, но спрашиваю совсем о другом.

– Мискас, ты в Союзе в армии служил?

По возрасту, прибалт вполне мог бы попасть в призыв последних лет СССР.

– Да, год.

– Не понял? Почему год, а не два?

– Я полгода отслужил. И ваш долбаный "Союз нерушимый" развалился. Я уехал в отпуск на родину, и не вернулся.

– Так ты еще и дезертир. Да, ты минимум дважды дезертир, присягу СССР нарушил, Орден кинул, – заталкиваю выпавший патрон обратно в обрез. – Какая уж ту рулетка. Придется всё-таки тебя расстрелять. И башку отрезать. Ты только плохо обо мне не подумай. Ничего личного, мне за нее штуку экю дадут. Или за предателей Орден больше платит? Что тебя, мудака, надоумило Орден кинуть? Ведь даже такому новичку, как я, понятно, Орден этого не простит! Ты почему в форме Ордена? В доверие втираться проще?

– Ме.... Меня заставили.

– А тут ты как, оказался?

– Летел. Не долетел.

– Летел?.......... Так ты еще и летчик?

– Нет. Пилот погиб....... При посадке.

От чего-то я прибалту не верю.

Аварии в местной авиации заурядное. Навигация, тут почти никакая, топливо от ослиной мочи если и отличается, то исключительно на вкус, а ни как не по октановому числу. Так что бьются часто.

– Куда летели?

– Ты про "Город Солнца" слышал?

– Про это сборище неформалов, хипарей и прочей лохматой шушеры, которую Орден поселил на Рейне. Да, слышал. И кстати, а твои новые друзья, там часом не при делах?

Мискас неопределенно пожал плечами.

Понимай, как хочешь.

– Мы облетали южные отроги Меридианного хребта. Искали тропы, стоянки и прочие следы человеческой активности.

– И как, нашли?

– Нет.

– Я так понимаю, Орден подобный результат вполне устраивает?

– Не совсем. Орден нанял для поисков егерей с Рейна и конвойную роту Русской Армии.

– Конвойную?

– Это те, кто сопровождает конвои, – внес ясность прибалт.

Хитрый падла и жить хочет.

Про роту Русской Армии, это архи важная информация. Это ведь свои и они где-то рядом, по местным меркам.

– Деньги, давай сюда, – не меняя интонации голоса, разворачиваю разговор в новое русло.

– Какие деньги? – искренне удивляется прибалт.

– Ты меня что, провоцируешь на пострелять? Так я и так готов, – все также, лишенным эмоций голосом обрисовываю свое виденье текущего момента.

– У меня все в банке Ордена, – прибалт судорожно сглотнул.

Сухо щелкнул взводимый курок.

– Прощевай, я буду по тебе скучать. Не сильно, правда, и не долго.

– У меня есть немного налички, – затараторил парламентёр. – Вот возьми, – дрожащей рукой прибалт извлек из нагрудного кармана стянутую резинкой тощую пачку пластика.

Негусто, даже пяти сотен не будет.

– Будем считать, ты купил себе год жизни.

– У Марка тоже деньги есть. Много. Очень. Сейчас он не сможет торговаться, и ты их заберешь себе, – крупный пот выступает на лбу прибалта.

– Марк это?

– Главный.

Конечно, заберу. Вот только будет неправильным закрысить долю пацанскую. Трофеи на всех раскинем, не в деньгах счастье.

Деньги это всего лишь инструмент для достижения цели. Вот и пустим их по прямому назначению. На данном этапе прикрытая спина – стоит всех денег мира.

Хм, в пачке под резинкой, не только деньги.

Кручу в руках Ай-Ди на имя "Arturas Vilkas". Зуб даю, на Ай-Дишнике есть бабки. Вон как сплохело парламентеру, он дышать через раз стал.

Вот только попытка снять эти деньги по этому Ай-Ди наверняка окончится созидательным трудом в угольном забое или на строительстве дамб.

Не наш это метод, не наш.

Задарить этот Ай-ди фрау Ордена?

Так она тоже может очень сильно расстроиться, решив, что я причастен к пропаже самолета и поисковой партии. Настолько сильно расстроится, что я даже до угольных шахт Портсмута не доеду.

Не-не-не, это тоже не вариант.

К дьяволу загадки – Ай-дишник падает под ноги прибалту.

– Что там у вас за предложение было?

– Предлагаем разойтись краями. Мы уезжаем. Вам остается техника и груз.

– Сколько грузовиков уходит?

– Два грузовика, багги и пикап.

– А чего Хамви не берете?

– Зачем? – искренне удивился моему вопросу прибалт.

Действительно зачем.

Грузовик штука намного более полезная.

Итого четыре машины.

А Мискас говорил, что их осталось шестеро, при одном смертельно раненом.

Значит, второму раненому досталось достаточно серьезно и за баранку его не посадят.

Да у них там воевать некому.

Хотя, рисковать с атакой все равно не будем. Смысл подставляться под пули из-за хабара.

Это ночью мы воевали за свои жизни.

А сейчас пусть берут, что хотят и проваливают. Нам все равно ништяков перепадёт.

Так что, пусть берут и едут, не жалко.

Но мы всё-таки подстрахуемся.

– Не-не-не, так не годится. Вы нам УАЗик прострелили. Так что пикап остается. Теперь у меня на него большие планы. Вас шестеро, по сути даже пятеро, Двух грузовиков и багги вам вполне хватит. В тесноте, как известно, да не в обиде поедете. Устроит такой расклад? Нет? Ну, нет, так нет. Война продолжается, – сухо щелкает второй курок обреза.

– Подожди! Не стреляй! Я не могу принимать такие решения, надо главному доложить.

Вот это правильный ответ, именно в расчете на него я и нагнетал условия контрибуции.

– Не надо докладывать. Некогда мне ждать пока ты двадцать раз туда-сюда бегать будешь. Сюда его зови. Без твоей беготни закроем тему.

Мне будет спокойней, если главарь нападавших сидеть передо мной будет.

А избавиться от него было бы совсем чудесно. Без главаря эта шайка шакалов сможет лишь бежать без оглядки.

– Как скажешь. Я пойду, передам твои условия, – Мискас, или как там его на самом деле зовут, порывается рвануть к подельникам. Повернувшись ко мне задом, прибалт продемонстрировал след рифленой подошвы отпечатавшийся на его заднице.

– Стоять! Я тебя не отпускал! Стой, где стоишь!

– Так, а как же?........

– А вот так. Степаныч! Будь ласков, принеси "Кенвуд" из брони.

– Что принести? Так и не покинувший поста, Степаныч высунулся над броней борта.

Не понял? Где это его так?

На лице пожилого водителя наливается фиолетом огромный синяк, правый глаз прикрыт здоровенным отёком, подбородок и рубашка на груди обильно залиты засохшей за ночь кровью.

– Ась? Что принести? Не понял.

– Справа от руля рация лежит, маленькая, чёрненькая, с антенной выдвижной. Принеси ее сюда, будь ласков, – как ребенку объясняю Степанычу, что от него требуется.

– Нерусский, надо пояснять, что твоя жизнь напрямую зависит от твоего красноречия? Если в вашем дружном коллективе расклад, как ты на исповеди отчитался, то вашему "бригадиру" коллектив выдаст пинка еще посильнее твоего. Молись в рацию, – вручаю прибалту Кенвуд.

Пока прибалт перетирает с бандитами условия дальнейших переговоров, интересуюсь у Степаныча – кто его так приложил.

– Да пистоль здоровенный, который вчерасе с трупака сняли. Я из него сшиб того бедолагу, который из-за стены выскочил, – Степаныч виновато замялся.

Вот ведь – под полтинник мужику, а как первоклассник перед училкой мнется.

– Нерусский, а ты чего лыбишься? Что-то веселое увидел? Я тебе сейчас такую травму организую, остаток жизни только и сможешь, что милостыню просить. Подавать на ура будут, не сомневайся. Я уж постараюсь, с фантазией тебя уработаю.

Ухмылка исчезает с лица прибалта.

Ну вот, так-то оно лучше намного.

Киваю Степанычу – продолжай.

– У этого пистоля отдача, как у танковой пушки. Как копытом в морду прилетело. Я даже подумал, грешным делом – все, отмучился Степаныч. Ан нет, только пол морды разворотило.

– Да ладно, нормально все, отец. До свадьбы заживет.

– Шутки у тебя, – обижается на подколку Степаныч.

– Какие тут шутки. Ты же еще.... – сжимаю кулак в интернациональном жесте, символизирующем размер и упругость мужского полового органа. – Ну вот, раз ты еще о-го-го, будет и свадьба. В лучшее надо верить. И к нему же стремится.

Муха забеспокоилась – к нам опять гости. Посмотрим, что у них за "главный".

– Степаныч, давай на пост. Недолго осталось.

Из-за форта вышел новый, ранее не виданный мною персонаж.

Высокий, плечистый альбинос, возрастом чуть за тридцать, с желтыми, пустыми – как у назначенных в мины змеюк, глазами. Покрытое нездоровой испариной лицо и ухо залеплены полосками пластыря. Ведьмак Гарольд просто, приходит на ум сравнение. Правая кисть забинтована и подвешена в перевязь. Из-под бинта торчат распухшие сосиски пальцев.

Альбинос упакован в добротный камуфляж. На правом бедре кобура с пистолетом (как он забинтованной рукой стрелять собрался?). На груди, рукоятью вниз висит большой нож в черных, кожаных ножнах. На поясе очень полезный в хозяйстве "Кенвуд". На ногах песочного цвета берцы.

Что-то кожа у альбиноса-главаря не белая или загорелая, а неестественно желтая какая-то. Белки глаз желтые, как у больного гепатитом.

Действительно больной?

В здешнем климате заразиться всякой гадостью можно на раз.

Или это последствия змеиного укуса?

Универсальный антидот он себе скорее всего вколол. Но это ни разу ни гарантия.

И взгляд. Да.

Альбинос люто-бешено меня ненавидит. Такое не скрыть, так ненавидят исключительно маньяки или кровники.

Да он похоже не столько на антидоте, сколько на ненависти держится

Непредсказуемый персонаж, очень неизвестная "неизвестная" в нашем уравнении.

– У вас пять минут, чтобы исчезнуть в направлении города. Два грузовика и багги ваши. Этот, – показываю стволом обреза на альбиноса, уходит последним, и только после того, как вы все выедете со стоянки. Условия не обсуждаются! Или будет, как я сказал, или вы трупы, а с остальными мы моментом разберемся. Без вас они околонулевые величины. Альбинос дернулся, как от удара током. Презрительно скривил губы, выдержав паузу, кинул в знак принятия условий. Нет в нем страха, ненависть есть. Это плохо, очень плохо, пока я или он жив, для него война не окончена.

Не попрощавшись, прибалт убежал за форт.

Взвыл мотор.

А вот дальше произошло совсем неожиданное.

Ревя мотором, багги перевалил через периметральный вал и, поднимая пыль, помчался на запад.

Альбинос заторможено повернулся на звук. Судя по удивлению на лице, его планами бегство багги не предусматривалось.

Сейчас он поймет, что Все. Совсем ВСЕ.

БАХ!

Вот такая я редиска. С пары шагов, тяжелая пуля шестнадцатого калибра мгновенно обрывает мучения белоголового. Даже конвульсий нет, "Бам!" – готов.

На выстрел прибегает Степаныч, косоглазые и Дядя Саша привстают на своих позициях, причем, совсем не там, где я ожидал их увидеть.

Меняю патрон в стволе. – Мы победили. Теперь нужно собрать трофеи. И вообще осмотрится.

Перевернув альбиноса на спину, смотрю в пустые глаза. Умер человек, а взгляд совсем не изменился – был как у рыбы, такой же и остался после смерти.

Снимаю с бедра покойника кобуру.

Что там у нас? "Беретта". Годится, на стол ее.

Хлопаю по карманам, обойма, еще одна. На стол их. Нож туда же. Бумажник в карман, потом посмотрю, что там. Часы, аптечка, таблетки какие-то, на стол их. Открытая пачка сигарет незнакомой марки, это Степанычу. Все, больше ничего интересного.

Ан, нет, есть еще ключи от машины, прицепленные к брелоку сигнализации.

А если нажать?

Тот самый заряженный на проходимость пикап отозвался на зов брелка.

– Дядя Саша, принимай аппарат. А то твой, похоже, свое отъездил.

Бывший егерь поймал брошенные ключи и пошел догонять косоглазых, ушедших на западную половину стоянки.

С той стороны, куда ушли Итц*Лэ и Син, все тихо.

А раз все тихо, то можно и мне выдвигаться.

– Олег ты с нами?

Бывший зек отрицательно покачал головой, – Я тут пригляжу.

Ну и чудно.

В узком дефиле между северной стеной форта и валом воняет смертью – выпущенной человеческой требухой и гарью. За ночь местные насекомые добротно обосновались на трупах. Наше вторжение в облюбованный насекомыми мирок вызывает утробное, монотонное жужжание тысяч крыльев.

Тьфу ты, в длинной, рваной ране трупа под стеной уже копошатся мелкие, белые личинки.

Оружие сразу отложить в сторону. Похлопать труп по карманам. Толстые пачки денег не прощупываются. А мелочь потом выгребем.

Что тут, у нас по стволам?

"М16", с каким-то коротким магазином. Еще пара таких же коротышей рассованы по карманам трупа. Страшного вида нож. Маленькая фляга с рваным, явно осколочным отверстием. Фу-у, сивуха какая-то.

Негусто, следующий.

Еще "М16", с таким же ущербным магазином. Запасные магазины? Всего один, зато здоровый – на три десятка патронов. Карманы не топорщатся пачкой местных тугриков – обидно, но вполне ожидаемо. Зато топорщатся характерными сферами.

Гранаты?

Гранаты. Пластиковые черные. С малопонятной буквенно-цифровой надписью на корпусе.

Слезогонка?

Очень похоже. Очень.

Прилети к нам пара таких подарков, паники было бы не избежать. Да и как бойцы мы бы стали не очень.

Что еще?

Все.

Идем дальше.

Ни денег, ни длинноствола. На ремне трупа, кобура с пистолетом и мачетоподобная железяка местного производства. Зато рядом с трупом нашлись очки со сломанной дужкой. Пойдут в мою коллекцию.

Дальше.

Последний труп самый интересный.

Бурая полоса тянется на два десятка шагов. Не повезло мужику, изрядно намучался, прежде, чем костлявая заключила его в свои нежные объятия. И ведь почти дополз до подельников. Будь подельники посильнее духом, или сообрази покойный, перетянуть ремнем пробитое осколком бедро, имел бы все шансы и дальше радоваться жизни.

Переворачиваю тело.

Хм, других ран нет – точно бы выжил. Обыскиваю карманы.

Не считая еще одной черной гранаты, пусто.

– Степаныч, оставь ты в покое эту страсть американскую, – пожилой водитель со вздохом прислоняет М16-ю к стене.

– Твою мать! – Степаныч буквально пронизывает пространство, вот только что ставил винтовку к стене, а через мгновение тяжело дышит в пяти метрах от винтовки.

– Приведение увидел?

– Ась? – Степаныч сгреб с головы некогда белую кепку и судорожно вытер выступившую на лбу испарину. – Сам посмотри, только аккуратно, она живая еще.

Успеваю схватить за ошейник Муху, решившую проверить, кто это там такой дерзкий, что до дрожи в коленках нашего Степаныча напугал.

– Дура, блин, была же команда – Место! Какого ты сюда приперлась? Хорошо еще на земле всех змей затоптали, – распустил я собаку, придется наисрочнейшим подтягивать ее воспитание. Для нее, это вопрос выживания.

В щели между камней кладки замерла тоненькая серая змейка. Вот ведь минеры расстарались, ее при свете дня с пары метров не разглядишь, а они в кромешной темноте на ощупь навязывали. И ведь как грамотно привязали. Ботинки или сапоги змеюкам не по зубам, но косоглазые абсолютно правильно рассчитали, что в темноте нападавшие будут придерживаться руками за стену форта. Тут-то змейка и попробует вкус человеченки.

– Степаныч, штаны сухие? Ага, обязательно схожу, куда ты меня послал. А пока пошли дальше. Самое интересное впереди.

Связанный человек извивается на земле. Рвет жилы в попытке отыграть сантиметры между собой и смертью. Будь у него возможность вцепиться в землю зубами, он без раздумий вцепился бы в нее, помогая телу отползти еще на пару сантиметров. Но такой возможности у него нет – рот страдальца заткнут замасленной, грязной тряпкой, долго пылившейся под сиденьем грузовика.

– А-А-А-А-А Фак! – (дальше не разборчиво, но от души), хрипит справа.

Придя из кошмаров и заслонив полукруг восходящего светила, Смерть склонилась над человеком. Не милая добрая старуха с косой, нет. Теперь человек знает, истинный облик смерти может быть только один – это облик бога смерти древних индейцев – ацтеков или мая. Хотя, какая разница, кто разберет этих желтозадых обезьян, скормивших своим богам миллионы вырванных из живой плоти сердец.

И глаза – глубоко посаженные, слегка косящие к переносице, напрочь лишенные эмоций.

Смерть заглядывает человеку в глаза, с минуту пытается рассмотреть что-то понятное ей одной. Косые лучи рассвета сверкают на бритвенно-остром лезвии выкидной навахи. Смерть нагибается и переворачивает человека на живот.

Вспышка боли в давно потерявших чувствительность запястьях, туго стянутых собственным ремнем. Так хочется жить, хотя бы пару лишних мгновений, ну, что вам стоит.

Сверкает нож, и еще раз, и еще.

Нестерпимая боль толкает потерявшее разум тело вперед. Метр, еще один, и .... Лицо упирается в пропахшие моторным маслом сапоги из странной кожи.

Кисти рук горят огнем – перерезали вены?

В лодыжки впиваются сотни раскалённых игл.

– Ы-Ы-Ы-Ыы-ы-ы! – припрет, и с кляпом в пасти сирену переорешь.

– Степаныч, пни его кирзачём, чего он разорался. Ток не переусердствуй, надо чтобы он очухался слегка, а не отрубился окончательно. Да оставь ты в покое кляп, тут не детский сад – штаны на лямках, очухается, сам вынет.

– Баб и детей куда!? – откуда-то из-за машин звучит сиплый бас Дяди Саши.

– Всех в кучу.

Подгоняемый нежным пинком кирзового сапога, слабо воспринимающий реальность человек вливается в толпу таких же неудачников, согнанных в тень под каменную стену форта. К черту! Кляп, выдрать кляп, да хоть вместе с зубами и языком в придачу.

И пить! Пить! Все что угодно за глоток воды! Один глоток, глоточек!

Звякнув зубами об алюминий фляги человек, жадно глотает.

– Вот присосался, знатно у них трубы пригорели, – бубнит себе под нос Степаныч.

Флягу вырывают из дрожащих рук.

Пить! Пить! Пить!

Русский парень, с длинными – до плеч волосами и покрытым сеткой тонких шрамов лицом, задумчиво прохаживающийся вдоль строя приходящих в себя людей, остановился. Повернулся к страдальцам и толкнул короткую речь о "Текущем моменте".

– Камрады, алкоголики, наркоманы, тунеядцы. Раньше вы жили, как хотели. Теперь ваши жалкие жизни принадлежат мне. Будите жить, как скажу я. Что не понятно? – русский не по-доброму зыркнул на явно не осознающую всю важность текущего момента сталкершу с глуповатым лицом.

– Что есть тунеядец? – поинтересовалась женщина.

– Тунеядец! – это очень, очень запущенная форма бездельника. Продолжаем политинформацию. Что опять? Политинформация – это брифинг, по-вашему. Не перебивать! Продолжаю. Сейчас, строем идете на принятие водных процедур. Потом прибираетесь тут, отжираетесь, отпиваетесь, отсыпаетесь и вообще всячески приводите себя в порядок. Сегодня конвой стоит тут. Завтра посмотрим. Вопросы есть?

Вопросы имелись.

Много.

И почти у всех.

Не поняли камрады службы. Но это поправимо.

Бах!

Бах!

Через пустые стволы переломленного обреза русский посмотрел на вжавшихся в камень стены людей. Отметил про себя, что даже скотина в импровизированном загоне на время притихла. Стер невидимое пятнышко с металла стволов, сунул новые патроны в обрез и продолжил.

– Свое оружие, деньги, утерянную девственность и разбитые детские мечты требуйте у тех – кто вас всего этого счастья лишил. Я у вас этого не забирал, а посему, не смогу вернуть при всем желании. Теперь, по поводу свободы личности и соблюдения прав человека. Из гуманизма и человеколюбия я трачу на вас целый день своей бесценной жизни. Для тупых поясняю – для меня вы балласт. Нет. Вы якорь, который держит меня здесь, не давая двигаться дальше. Если есть желающие воспользоваться правами человека, то, сперва, они должны оплатить наши услуги по вашему освобождению.

Нет желающих? Я так думал.

(на русском) – Степаныч, гони их в душ, пусть ополоснутся и напьются, а то у них глаза шальные от жажды. Будут возмущаться, для острастки, шмальни разок в воздух. И Псину возьми. Поможет пасти эту отару.

– Направо! В душ! Бегом марш! Але болезный, тебе особое предложение нужно? – устроивший ДТП ирландец, шатаясь, потопал вслед за остальными терпилами.

Навстречу почти бегущей к водопою толпе проходят Син и Мэри с ведрами воды в руках. Наконец-то скотину напоют. Пока толпа освобожденных переселенцев придет в себя и займется своей скотиной, лошадки, коровки, и овечки могут и окочурится.

У меня дежавю. Я уже имел дело с освобожденными пленными. Пусть сейчас и не такой запущенный случай, как четыре месяца назад, но суть та же. От того я как-то даже привычно нарезал народу задач.

Что было замечено моими компаньонами, но вопросы, где я прокачал этот чудесный скил, решительно пресек. Пообещав, что расскажу потом.

Спать рубит, сил нет. И крепчайший, как нефть, кофе уже может взбодрить натянутые нервы.

Но.

У нас еще куча дел.

Нужно собрать, осмотреть, обсчитать хабар. Делить будем потом.

– Итц*Лэ, – киваю латино-индейцу на форт. Очень уж мне интересно взглянуть на убитого в юго-восточной башенке. Заодно убедиться, что там действительно труп. А то воскреснет еще.

Едва не разорвав штаны об натянутую поверх стены ржавую, колючую проволоку типа «Егоза», сигаю со стены точнехонько между точащими из земли горловинами топливных емкостей.

Ха, да сам Бубка не смог бы лучше.

С сочным индейским проклятием рядом плюхается Итц*Лэ.

Вскочив, краснокожий схватился за порванную штанину и шлет проклятия небу – "Егоза" таки не осталась без добычи. И не надо на меня так смотреть, надо тебе задобрить ваших богов – в добрый час, можешь лишнего терпилу забрать и исполнить по вашим обычаям.

Мне их нисколечко не жалко.

Ну-с кто, вернее уже что, там у нас? Помня о запущенных в башенку змеях, уступаю право первооткрывателя расписному.

Нырнув в полумрак башенки, расписной быстро вытягивает на свет тело.

Не скажу, что я не ожидал чего-то подобного, но вот чтобы до такой степени, все-таки нет.

При жизни она не была красавицей. На утоптанной земле внутреннего дворика лежало затянутое в облегающий камуфляж тело, высоченной, слишком атлетично сложенной, коротко стриженой блондинки. Не молодая уже тетка, изрядно за сорок, на мой взгляд.