Текст книги "Костры Тосканы"

Автор книги: Челси Куинн Ярбро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

Потом произошло и то, чего она больше всего боялась, однако во всем этом не было ничего неприятного. Наоборот, щемящая нежность, которую она испытала, возродила в ней новую жажду любви.

Ночью она спала – и просыпалась под темными звездами его глаз. Он обнимал ее, и его губы и руки тут же дарили возлюбленной то, чего не смогла подарить ей вся ее прошлая жизнь, кроме двух-трех недель короткого счастья с Лоренцо.

Вечность сменялась вечностью, и все же перед рассветом он вынужден был оставить ее. Он спускался по отвесной стене, объятый холодным туманом, словно бы ниспосланным на округу именно для того, чтобы укрыть его от взоров охранников, лениво перекликающихся где-то внизу.

Деметриче, истомленная и счастливая, осталась лежать на ветхом матрасе, согретом его теплом.

* * *

Письмо Руджиеро к Франческо Ракоци да Сан-Джермано.

Хозяин!

Это письмо уйдет к вам с торговцами из Болоньи, которые должны прибыть во Флоренцию к середине февраля.

Я покинул Венецию, как мы и договаривались, через четыре дня после вашего отъезда, прихватив с собой пятерых мулов с поклажей. Все шло хорошо, но за Болоньей на нас напали разбойники. Их было много – говорят, человек тридцать, и это похоже на правду. Мы пытались сопротивляться, но они взяли числом. Сожалею, но вынужден сообщить, что Теодоро убит и что двух мулов они все же забрали. Сам я был ранен, и сейчас меня пестуют добрые братья из монастыря Святого Ламброджио, что расположен близ Монджидоро. Хорошо, что Тито, получивший ранение в ногу, сумел добраться до них, иначе нас всех погубила бы стужа.

Письмо за меня пишет добрый фра Серено, потому что я пока не владею руками. Однако уход за нами просто прекрасный, и дней через семь я надеюсь отправиться в путь.

Будьте уверены в моей искренней преданности.

Записано со слов почтенного путника Руджиеро рукой фра Серено из монастыря Святого Ламброджио.

Монджидоро

1 февраля 1498 года

ГЛАВА 5

Несмотря на базарный день, церковь Сан-Марко была переполнена, а прихожане все прибывали. Они уже стояли в проходах, и невысокому статному чужеземцу пришлось проталкиваться через толпу.

Он далеко не пошел и остановился в дверях, одетый в великолепный камзол темно-золотистого шелка. Его тяжелая бархатная шляпа была отделана жемчугами, с бедра свисала короткая золотая рапира. Темные живые глаза привлекавшего к себе всеобщее внимание щеголя с большим любопытством оглядели собравшихся, среди которых толклись и чиновники Синьории, и именитые уважаемые купцы.

Хриплые звуки органа, вторившие торжественным песнопениям, смолкли, через какое-то время затихли и голоса. Месса кончилась, лица богобоязненных флорентийцев обратились к Савонароле.

Ракоци в полной мере мог оценить, сколь велика власть маленького аббата. Мужчины, вытянув шеи, затаили дыхание, женщины подались, заломив молитвенно руки, вперед, глаза их были полны обожания. У него защемило сердце, он вспомнил, где видел такие глаза. На лицах фанатичных вавилонянок, восторженно наблюдавших, как их детишек бросают в огонь – в угоду жестокосердному богу Ваалу.

– Пришло время, – провозгласил Савонарола, – вспомнить о муках Господних. Рождественские празднества минули, пора задуматься о том, какую ужасную смерть принял Спаситель, чтобы избавить всех нас от погибели. – Он угрожающе глянул на прихожан, словно бы обвиняя каждого из присутствующих в мученической смерти Иисуса Христа. Уверившись, что мысли собравшихся устремились в нужное русло, проповедник кивнул. – Плоть его раздирало железо, раны Господа кровоточили, но он со смирением сносил все страдания! Он умер безропотно, с кроткой улыбкой, не бросив мучителям ни слова упрека, но… ради чего? – Савонарола вновь сделал паузу и посмотрел на слушателей. – Разве кто-то из вас достоин подобной жертвы? Разве ваши деяния праведны? Разве вы проводите жизнь свою в помыслах о спасении ваших бессмертных душ?

Два старика рухнули на колени, их прерывистое дыхание разносилось по всей церкви.

– Вы идете к причастию, надеясь на милость Божию, но что оно значит для вас? Вы полагаете, что кусочек хлеба, положенный в рот, оградит вас от вашей же скверны? О лицемеры! Вы утверждаете, что поклоняетесь Господу, а сами цепляетесь за свои привилегии и кичитесь своим положением, лелея в сердцах своих тщеславие и порок! – В глазах его засветилось презрение. – Вас просят о малом, а вы отказываете и в малом? Так не надейтесь на снисхождение, когда попросите вы!

По рядам прихожан прокатилось волнение, многие женщины зарыдали. Ракоци опустил голову, чтобы никто не мог видеть его глаз.

– Я призываю вас отринуть мирское, но вы упираетесь. Вы прячете от Христова воинства роскошные вещи, ибо не в силах отказаться от них. Когда придет ваш час и вы отправитесь в ад, разве помогут вам эти никчемные безделушки? Разве они спасут вас, разве облегчат ваши страдания? Нет! И вы будете горько о том сожалеть!

Проповедь длилась десять минут, но на процедуру причастия ушло более часа. Прихожане нескончаемой вереницей текли к Джироламо. В хвост этой длинной очереди встал, к удивлению многих, и расфранченый чужак. Руки его были набожно сложены, голова склонена.

Зеленые глазки Савонаролы злобно сверкнули. Жертва сама шла в расставленные силки. Он небрежно приложил крест к губам пожилого торговца и воззрился на Ракоци. В церкви установилась мертвая тишина.

– Вы соблюдаете пост?

Ракоци честно ответил:

– Да, преподобный отец.

Но Савонарола не удовлетворился этим ответом.

– Ваш родственник не ходил к причастию и на мессы.

– Мой дядюшка, – сказал Ракоци на ломаном итальянском, – добрый христианин, но он не принадлежал к вашей церкви. Причастившись у вас, он совершил бы грех.

Савонарола нахмурился.

– Значит, он исповедовал восточное вероучение? Мы жили в союзе с этим течением, пока восточные пастыри не стали нас отрицать. Они ступили на ложный путь и должны признать свои заблуждения, иначе всем им грозит погибель. Свет истинной веры миру несем только мы.

– Возможно, – кивнул Ракоци и добавил: – Мой дядюшка в таких тонкостях не разбирался. Он принял веру своей родины и старался держаться ее.

– Но вы ведь приняли наши догматы, так?

– Да, преподобный отец.

– Тогда вам, прежде чем причаститься, следует попросить Господа о прощении. Грешнику Святые Дары не помогут. К причастию идут с чистой душой.

Ракоци мысленно усмехнулся. Савонарола борется с самим Папой, однако считает возможным освящать хлеб и вино. Кто из них двоих больший грешник, это еще вопрос.

– Просить Господа о прощении? Но в чем?

– Вы одеты неподобающе, сын мой, – заявил елейным тоном аббат. Он считал, что припер спорщика к стенке, и улыбнулся, весьма довольный собой. – Вы вооружены.

– Да, но лишь потому, что это соответствует моему положению, – произнес Ракоци невозмутимо. Он был абсолютно спокоен. Флорентийские законы позволяли титулованным особам носить положенные им по рангу рапиры. Впрочем, Савонарола мог этого и не знать.

По рядам прихожан пробежал шепоток. Авторитет доминиканца был очень высок, но и блестящий, непринужденно держащийся чужеземец также вызывал у многих сочувствие. Он вдруг живо напомнил публике о том, что она потеряла с уходом Медичи, – о конных скачках, турнирах, маскарадах, балах.

– Вы так дорожите своим званием? – нахмурился Савонарола. – Истинное величие не нуждается в вещественных подтверждениях. Слава земная меркнет в лучах славы Господней. Или вам кажется, что это не так?

Ракоци холодно глянул на проповедника.

– Досточтимый отец, не понимаю, с чего вам вздумалось говорить со мной в таком тоне. У меня нелегкая жизнь. Моя родина стонет под владычеством турок, там каждый день льется кровь. Я боролся с врагами во славу Христа и отечества, я делал что мог и сейчас, находясь во Флоренции, живу достойно и честно, соблюдая законы республики и Божьи заветы.

Это был сильный ход. Савонарола опешил. Впервые за долгое время прихожане Сан-Марко осмелились симпатизировать кому-то другому. Он попытался выправить положение и скрипучим голосом заявил:

– Разумеется, это похвально, но многие титулы подчас весьма легко раздаются, особенно в странах, разоренных войной.

В голосе чужеземца звякнула сталь.

– Мои предки правили моей родиной еще до рождения Христа. Эта линия не нарушена и сегодня.

– Ваши предки – возможно, но мы говорим о вас… Кем являетесь вы?

– Принцем по крови. – Ракоци словно бы невзначай прикоснулся к рапире. Даже врать не приходится, подумал с иронией он. Правда, три тысячи лет не проходят бесследно, и народ, каким правили его славные и грозные родичи, давно растворился в других племенах.

– Но на вас нет короны, – заметил Савонарола язвительно.

– Да, ибо здесь – республика, но там, где меня признают, мне воздаются все почести, и Италия знает об этом. Я надену корону, когда дипломаты Рима, Франции и Неаполя договорятся между собой.

Доминиканец проигрывать не любил, и прихожане знали об этом. Тихо подталкивая друг друга локтями, они прятали взгляды и втягивали головы в плечи, ожидая грозы. Однако ничего страшного не случилось.

Ласково улыбнувшись, Савонарола взял хлебец и, осенив его крестным знамением, положил Ракоци в рот.

Ракоци поцеловал крест и, поклонившись, медленным шагом пошел к группе стоявших неподалеку чиновников. Там был человек, с которым ему хотелось поговорить.

Прошло три года, но Градаццо Онданте за это время постарел лет на десять и словно усох. Однако во взгляде чиновника светилось неподдельное любопытство.

– Вы очень походите на своего дядюшку. Тот, правда, был старше и выше. Но сходство все равно поразительно. Хотя отличия есть.

– В самом деле? – вежливо спросил Ракоци, удивляясь, что за отличия мог обнаружить чиновник. – Вы, очевидно, хорошо знали его?

– Я кое в чем пытался быть ему полезен. Накоротке мы не общались, но он внушал уважение. – Онданте еще раз внимательно оглядел подошедшего. – Вы хотите о чем-то поговорить?

Ракоци решил начать с малого.

– Мне бы хотелось вступить во владение собственностью да Сан-Джермано. Но до сих пор никто не сказал мне, какие бумаги я должен представить в доказательство моих прав.

Онданте сухо заметил:

– И с итальянским у графа было получше. – Его глаза сузились. – Я спрошу у приора, что требуется от вас. Но, если не возражаете, через какое-то время. Сейчас ведь Великий пост, и Синьория не может надлежащим образом рассматривать гражданские иски.

Ракоци выругался про себя, но изобразил на лице понимающую улыбку:

– Пост – это важно, синьор Онданте, как же я могу возражать? Но, возможно, другая моя просьба менее затруднит вас. Не сможет ли консул, взвесив все обстоятельства, освободить из-под стражи женщину, приглядывавшую за палаццо да Сан-Джермано, или, по крайней мере, отдать ее под мою опеку?

– О да, понимаю. – Онданте нахмурился. – Я видел ваше ходатайство, оно попало ко мне. Но консул сейчас очень занят, а потом… все не так просто. Я бы даже сказал, достаточно сложно. Речь ведь идет о ереси.

– О возможной ереси, – мягко поправил Ракоци.

– Да. О возможной ереси, а это чревато. Пока нет свидетельств, что узница чистосердечно раскаивается в своих заблуждениях, ее освобождение… гм… нежелательно.

– Но я представлю любые ручательства, – сказал Ракоци веско. Онданте вздрогнул и внимательно посмотрел на него. – Под моей опекой она быстро исправится.

– Не сомневаюсь. И все-таки ситуация необычна. Слишком много крючков. – Чиновник поджал губы и покачал головой – Но я попытаюсь что-нибудь сделать. Не подобает молодой женщине… тем более ее воспитания… тюрьма жестока, я понимаю… да. – Онданте умолк.

– Я умею быть благодарным, – вкрадчиво сказал Ракоци и увидел, что в глазах собеседника вспыхнули искорки интереса. – К тому же, – заявил он чуть громче, заметив, что окружающие прислушиваются к их разговору, – долг каждого состоятельного человека заботиться о людях, оберегающих его состояние. Эта женщина много сделала для моего дядюшки, и честь нашей семьи требует, чтобы я помог ей вернуться на истинный путь.

Прихожане, стоящие рядом, кивнули в знак одобрения. Если богатый человек берет в дом экономку, он должен ей обеспечить достойное будущее. Им было приятно, что чужеземец рассуждает по-флорентийски.

Онданте посмотрел на Ракоци с отеческой грустью.

– Да. Разумеется. Я сделаю все, что смогу.

Он поклонился и отошел к своим сотоварищам, радуясь, что разговор окончен. Дело могло не выгореть, а хлопот обещало хоть отбавляй.

Покидая Сан-Марко, Ракоци ощутил, что за ним наблюдают. Он уронил шляпу и, поднимая ее, оглянулся. Пристальный взгляд маленького доминиканца ничего хорошего ему не сулил.

* * *

Письмо Жермена Ракоци к Орландо Риччи, настоятелю францисканской общины при Санта-Кроче.

Жермен Ракоци, наследник графа Франческо Ракоци да Сан-Джермано, чужеземец, у которого нет друзей во Флоренции, шлет отцу настоятелю францисканской общины смиренный поклон.

Преподобный отец, я в большом затруднении, ибо не знаю, как мне теперь быть. Домоправительница и помощница моего дядюшки, умная, образованная и достойная во всех отношениях женщина, заключена в тюрьму, обвиненная в ереси монахом-доминиканцем, отлученным от церкви указом Папы Римского. Вы знаете, о ком я говорю. Это Джироламо Савонарола, он до сих пор проповедует в Санта-Мария дель Фьоре и Сан-Марко, он издает свои собственные законы и пользуется здесь огромным влиянием. Все его обвинения против неугодных ему флорентийцев неизменно учитываются Синьорией Флоренции, хотя в глазах всех достойных католиков он сам заслуживает осуждения за гордыню, в которую впал.

Я знаю, что его поведение считается неприемлемым во многих флорентийских общинах, однако положение не меняется, и узники остаются в темницах, лишенные всякой надежды на праведное и беспристрастное рассмотрение их дел.

К кому мне обратиться за помощью? Я делал много попыток спасти несчастную, имеющую заслуги перед нашим семейством, но Синьория с пугающим постоянством отвечает на мои запросы отказом.

Никто не хочет со мной говорить, ибо я здесь – чужак; впрочем, я вижу, что страдают и многие флорентийцы. Одна надежда, что вы мне поможете, преподобный отец. Я слышал о вас много хорошего, укажите мне путь к разрешению этой, порой кажущейся мне совершенно безвыходной ситуации.

Власть Савонаролы пугает не только своим произволом в отношении отдельных людей, его возвышение и устремления опасны для всей католической церкви. Они способны навлечь неисчислимые бедствия на охваченную фанатичным экстазом страну. Падшие ангелы поплатились за свою преданность Люциферу, флорентийцам, потворствующим возвышению лжепророка, грозит та же участь. Кому-то надо все это остановить.

Вверяя себя вашей мудрости, ожидаю ответа. Укажите мне путь, отче, ибо бездействие лишает надежды и ввергает душу мою в пучину тоски.

Жермен Ракоци

Флоренция, палаццо да Сан-Джермано

8 февраля 1498 года

ГЛАВА 6

Свежепобеленные стены Сакро-Инфанте словно парили над грязной землей; впрочем, камни недавно пристроенного крыльца потемнели от сырости. Черные безлистые дерева раскачивались и хлестали друг друга ветвями. Небо было на удивление чистым, но сильный порывистый ветер сулил ненастную ночь.

Плиты часовни источали холод, однако сестра Эстасия продолжала стоять на коленях. Восковая, нездоровая бледность покрывала ее худое лицо.

Провидица была не одна. За ней пристально наблюдал маленький человечек в сутане доминиканца. Савонарола терял терпение. Он ждал уже более часа, но транс, в который впала Эстасия, все длился и длился, и этому, казалось, не будет конца. Ноги аббата заледенели, он поморщился и ухватил монахиню за плечо.

– Эй, что вы там видите? – спросил он свистящим шепотом, намереваясь крепко встряхнуть осененную благодатью сестру, но тут же одумался и осторожно разжал пальцы.

Эстасия, выронив четки из забинтованных рук, открыла глаза и рассеянно улыбнулась.

– Сестра Эстасия? – Савонарола нагнулся, чтобы она смогла его разглядеть.

Провидица недоуменно прищурилась, затем ахнула и кинулась в ноги аббату. Слезы неудержимыми ручейками хлынули из ее глаз.

– О, преподобный отец, светоч очей моих, мой обожаемый пастырь! – Монахиня принялась лобызать ремешки сандалий доминиканца.

Савонарола позволил себе поощрительно улыбнуться, потом вновь тронул Эстасию за плечо.

– Дитя мое, скажите же, что вам открылось?

Глаза женщины широко распахнулись и засияли.

– О, святой отец, я видела свет!

– Свет видят все, но видения могут быть разными! Господь наш многолик. Вам Он показывает одно, мне – другое. Я должен знать, что вы видели, чтобы верно истолковать поданный знак!

Доминиканец помог Эстасии встать и ощутил привычную неловкость, когда та выпрямилась: она была почти на голову выше его.

Монахиня вновь подхватила четки, чуть вскинула подбородок и забормотала по-латыни молитву.

Савонарола рассвирепел. Он грубо схватил провозвестницу вышней воли за плечи и начал немилосердно трясти.

– Говорите, сестра! Господь посылает вам знаки не для того, чтобы вы их таили! Он через вас что-то нам сообщает. Вы обязаны обо всем рассказать!

Сестра Эстасия смолкла и отстранилась. Лицо ее было спокойным, почти безучастным.

– Я видела вас, – заговорила она монотонно. – Вы парили над площадью Синьории и сияли… сияли так ярко, что на вас было больно смотреть. Чуть ниже стояли братья из всех флорентийских общин, они к вам тянулись и восславляли ваше чудесное возвышение.

Глаза Савонаролы вспыхнули.

– Ну же, сестра, что было дальше… еще?

Она нахмурилась, пытаясь припомнить.

– Меня охватил восторг, я хотела к вам прикоснуться, но вас уже скрыло мерцающее свечение… Вы исчезли, осталось только сияние… а я все тянула руки, я очень хотела, чтобы вы взяли меня с собой. – Она прильнула к нему, словно любовница, истомленная страстью. – Почему вы не взяли меня?

– Силы небесные! Это, несомнено, пророческое видение! – Савонарола так возбудился, что не находил себе места. Он метнулся в одну сторону, потом – в другую, потом упал на колени. – Помолимся вместе, сестра! Вы видели знак, возвещающий, что Господь скоро явит нам свою силу! Чтобы вознести своего избранника над Флоренцией и воссиять!

Монахиня медленно преклонила колена и, перебирая четки, забубнила благодарственную молитву. Когда Савонарола оставил ее, она продолжала молиться, то резко вскидываясь, то простираясь ниц и прижимаясь всей грудью к холодным каменным плитам.

– У сестры Эстасии было пророческое видение, и мешать ей сейчас не стоит, – объявил доминиканец спешащей в часовню сестре Мерседе.

– Бред безумной не стоит принимать за пророчества, – тихо, но твердо ответила та.

Этот ответ, несомненно, был ей продиктован завистью, смешанной с глупостью, и Савонарола вплоть до Страстной пятницы повелел строптивице подвергать себя ежевечернему бичеванию.

Менее чем через час он пересек городскую черту, направляясь к монастырю Санта-Кроче.

Проходя мимо дворца Синьории, доминиканец невольно остановился и посмотрел на площадь, раскинувшуюся перед ним. Здесь в скором времени должно состояться его возвышение. Мысль была сладкой, к ней примкнула вторая. Что будет с Папой, когда он об этом узнает? Савонарола не сомневался, что его святейшество переживет немало скверных минут.

Его приятные размышления были неожиданно прерваны. На площадь вступил отряд молодых людей. Христовы воители жаждали напутственных слов, и Савонароле пришлось вернуться к действительности.

– Мои юные братья, – сказал он польщенным подросткам – Неусыпная бдительность – вот ваш сегодняшний долг. Поступайте согласно учению Господа и не позволяйте жалости поселяться в ваших сердцах. Это ложная жалость, ведущая к непоправимым ошибкам.

Мальчишки зарделись, старший вышел вперед.

– Не сомневайтесь, святой отец, мы это запомним.

– Превосходно. Но второй ваш долг – послушание. Внимайте с почтением вашим наставникам, ибо в дисциплине и подчинении – сила. Церковь наша стоит на неукоснительном подчинении младшего вышестоящему, а все мы исполняем веления Господа нашего ради спасения наших бессмертных душ.

Сила в силе, подумал старший подросток. Он наслаждался самостоятельностью как возможностью действовать безнаказанно и знал, что его отряд во Флоренции самый сильный; впрочем, лицо юноши было почтительно-скромным.

– Спасибо вам, святейший приор. Мы сделаем все возможное, чтобы оправдать ваше доверие, и будем послушны вашей воле везде, куда бы вы нас ни направили.

– Это не я вас направляю, – мягко заметил Савонарола. – Это Господь говорит с вами через меня. Принимайте смиренно все, что вам будет ниспослано, и действуйте не колеблясь во славу Христову.

Юноши дружно кивнули, самый младший из них произнес:

– Как быть, если близкие не понимают тебя? Мой отец не знает, что я здесь, иначе мне бы досталось. Он говорит, что вам верить нельзя. Что вы – человек гордый, тщеславный и боретесь за мирскую власть, а вовсе не за спасение мира. – Молодой человек помолчал. – Я пытался с ним говорить, но напрасно. – Выражение лица его стало по-детски обиженным. – Он даже поколотил меня, узнав, что я ходил слушать мессу в Сан-Марко.

Савонарола побагровел. Глаза его угрожающе вспыхнули.

– Твой отец заблуждается, мой юный брат! Мои слова не расходятся с вышними повелениями. Если бы это было не так, Господь давно меня покарал бы! – Вспомнив о видении сестры Эстасии, он несколько успокоился и присмотрелся к юнцу, – Тебя зовут Бетро Гьюсто, не так ли? Ты сын торговца сукном, связанного с артелью суконщиков, а суконщики всегда мыслили здраво. Возможно, они не захотят иметь дело с еретиком.

Бетро Гьюсто побледнел.

– О нет, добрый приор, мой отец вовсе не еретик. Он соблюдает пост и ходит в Санта-Тринита. Он не в ладу со мной, а не с верой.

– Хорошо, что ты защищаешь его. Сыну следует стоять за отца. – Тон проповедника сделался дружелюбным. – Но тебе надо убедить его встать на истинный путь и покаяться в своих грехах и ошибках. Иначе скверна ереси поразит и тебя.

Молодой человек покачал головой.

– Но он снова меня поколотит.

– Мученики сносили страдания с радостью, ибо они приближали их к Богу. Ты должен, как истинный христианин, безропотно принимать удары и оскорбления, помня, что каждый урон, нанесенный тебе, вознаградится стократ в жизни небесной. – Он взглянул на притихших подростков. – Молите небо послать вам стойкость и твердость духа. Не ждите наград в жизни земной, не взывайте о правосудии, ибо его здесь не будет. Люди несовершенны, им свойственно ошибаться. Выстоит только тот, кто уповает на милосердие Божие!

Христовы воители зашептались, затем преклонили колени. Савонарола благословил их и знаком велел подняться.

– Будьте бдительны. Не позволяйте богатству, пышности или дружеским чувствам ослепить вам глаза. Приглядывайтесь ко всем – и к иноземцам, и к флорентийцам. Не доверяйте внешности: даже за самым добропорядочным обликом может скрываться нечестивец и грешник.

– А что же с моим отцом? – спросил Бетро Гьюсто, не понимавший простых вещей и, очевидно, нуждавшийся в конкретном совете.

– Он должен разобраться в себе. А ты, добрый юноша, должен решить, с кем ты. В твоем возрасте я тоже смотрел в рот своему отцу, мы жили тогда в Ферраре. Он повелел мне жениться. Я осмотрелся, и мне приглянулась одна юная флорентийка. Я заявил, что хочу только ее. Он возразил, сказав, что флорентийцы – тщеславный народ, презирающий остальных итальянцев. Но я был упрям, и отец не стал мне перечить, однако семейство девушки высмеяло меня. Она тоже смеялась. Я провел бессонную ночь, и Господь явился ко мне. – Савонарола мечтательно улыбнулся. – Наутро я покинул родных и не виделся с ними семь лет, примкнув к доминиканцам в Болонье. Господь открыл мне глаза на мирское тщеславие и на ловушки, которые нам расставляет женское естество. – Он благожелательно оглядел своих слушателей. – Флоренция отвергла меня, но я нашел в себе силы вернуться и доказать свою правоту. Докажи и ты свою правоту, сын мой!

Бетро Гьюсто смущенно потупился. Остальные подростки согласно кивнули. Лишь когда их кумир пересек площадь и скрылся в одной из прилегающих к ней улиц, они позволили себе немного расслабиться и высмеять своего твердолобого сотоварища.

Строгие очертания Санта-Кроче ничуть не впечатлили Савонаролу. Он скорым шагом вошел в бедноватую, скудно освещенную церковь и повелел первому попавшемуся францисканцу поискать отца настоятеля.

Орландо Риччи, будучи некогда человеком подтянутым и энергичным, сильно сдал к своим сорока. Его крупное тело обмякло и потеряло форму, больные ноги передвигались с трудом. Узнав Савонаролу, он не сумел скрыть раздражение.

– А, это вы, фра Джироламо! Что за притча привела вас сюда?

– Надежда внушить вам, что мое отлучение не имеет никакой силы. Папа – погрязший в пороке кровосмешения нечестивец и потому не вправе кого-либо судить.

Фра Орландо и сам не был в восторге от того, что Родриго Борджа воцарился в Сан-Пьетро, однако счел нужным сказать:

– Пути Господни неисповедимы. Возможно, Борджа возвышен лишь для того, чтобы, исправившись и ступив на путь добродетели, явить всему миру мощь и славу небес. – Он повернулся к двери, ведущей в одну из примыкавших к церкви часовен. – Быть может, нам стоит поговорить с глазу на глаз?

– Нет. Мне нечего таить от мирян и братьев по вере! – Савонарола хищно прищурился. – Вам не удастся избавиться от меня. Я слышал, вы вновь обратились к Риму с письмом, исчисляющим мои прегрешения. Предупреждаю, я долее этого не потерплю. Извольте направить Папе письмо с заявлением о пересмотре прежних позиций.

Францисканец ласково улыбнулся.

– Я этого сделать никак не могу. Я убежден, что вы встали на ложный путь.

– Что может убедить вас в обратном? – Доминиканец, сложив на груди руки, пристально посмотрел на противника.

– Только глас Божий, фра Джироламо, и никак не меньше того.

Полный пожилой францисканец выглядел очень мирно, однако слова его дышали непримиримостью. Тем не менее Савонарола ухватился за них.

– Вот и прекрасно. А знамения вам будет достаточно? Золотого сияния, вознесения над толпой? Если со мной вдруг такое случится, вы поверите мне?

– Да, – усмехнулся Орландо Риччи. – Если такое случится, я перед вами склонюсь.

– И сообщите о своих заблуждениях Папе?

– В этом случае – да.

Толстые губы Савонаролы расплылись в улыбке.

– Я только из Сакро-Инфанте. У сестры Эстасии было видение, провозвещающее мое возвышение. Что вы на это скажете, а?

Францисканец пожал плечами.

– Скажу, что не все видения истинны. И что люди часто выдают желаемое за действительное. – Он вздохнул и подхватил свисающие с его пояса четки. – У вас есть ко мне еще что-нибудь, преподобный отец?

– Да… кое-что, – медленно отозвался Савонарола. Ожидаемого эффекта не получилось, он был раздражен. – Надеюсь, вы понимаете, что наши мартовские костры должны поддержать все общины Флоренции? И в связи с этим…

Францисканец резко прервал его:

– Нет. Я не вижу необходимости в сжигании изящных вещиц и предметов искусства. Вы и так уже уничтожили очень многое из того, что приносило Флоренции славу. Вы опустошаете город, и я отказываюсь участвовать в этом.

Савонарола возвысил голос.

– На то воля Божия. Господу для размышлений любезна пустыня.

– Но Флоренция не пустыня! – вспылил фра Орландо – По крайней мере, еще недавно она таковой не была. Наш город в своей красоте соперничал с Римом. Вы же за каких-то три года умудрились превратить его в захолустье. Я не стану вам помогать! Я не стану за вас ратовать! Наоборот, я буду отрицать ваши безумства до последнего вздоха! Впрочем, Господь милостив и, возможно, продлит мои дни, чтобы я мог полюбоваться тем, как вы сходите в ад! – Лицо францисканца побледнело от гнева, – Не ждите от меня извинений, любезный приор, ибо я нисколько в своих словах не раскаиваюсь! И чтобы не взять на душу еще один грех, говорю вам: прощайте!

Савонарола был удовлетворен. Вспышка Риччи обрадовала его, а не задела.

– Я буду молиться за вас, – сухо сказал он.

– А я за вас – нет.

Приор Санта-Кроче отвернулся от приора Сан-Марко и растворился в сумраке францисканского храма.

* * *

Письмо Лодовико Ронкале в Синьорию Флоренции.

Уважаемые синьоры, неустанно пекущиеся о благе Флорентийской республики, я, Лодовико Ронкале, ремесленник артели строителей, желаю сообщить вам об опасности, угрожающей городу и стране.

В преддверии дня покаяния я решил пролить свет на дело, которое должно было быть рассмотрено еще три года назад, однако тому, на кого я хотел указать, удалось сбежать, а остальное не показалось мне важным. Однако теперь вдохновенные проповеди досточтимого приора Сан-Марко пробудили во мне настоятельную потребность снять этот камень с души.

Начну с того, что мне в числе многих моих сотоварищей довелось поработать у чужеземца Франческо Ракоци на стройке палаццо, проект которого он вычертил сам. Это известно всем, но никому не известно другое. А именно то, что четверо мастеров были отобраны им для тайных работ. С них взяли клятву молчать, велев скрепить ее кровью. Франческо Ракоци занимался алхимией, это тоже ни для кого не секрет. Но спросите себя, где он проводил свои опыты? Я отвечу вам: в тайных комнатах – я сам отделывал их. Что там творилось потом, я не знаю, но уж явно не что-то невинное. Мой товарищ Гаспаро Туччи бесследно исчез, иначе он подтвердил бы мои подозрения. Я думаю, чужеземец убил Гаспаро, когда понял, что тот не станет молчать.

Настала пора сделать тайное явным, ибо в палаццо да Сан-Джермано явился наследник, он может все там переустроить и ликвидировать следы преступлений. Христово воинство уполномочено обыскивать любые дома, направьте один из отрядов по этому следу. Вход в тайные комнаты находится на площадке большой лестницы, за резными панелями. В какой-то из них скрыт секретный замок.

Прошу принять во внимание, что, сообщая все это, я вовсе не движим какими-либо корыстными побуждениями, однако, если вы все же решите как-то вознаградить меня, ваше решение будет мной воспринято с радостью, ибо я в настоящее время остался совершенно без средств.

Я пытался просить помощи у наследника Ракоци, но тот обвинил меня в вымогательстве, заявив, что не намерен подкармливать прихвостней своего сумасшедшего родича. Это человек надменный, чванливый, с ним надо держаться настороже.

Письмо составлено с моих слов фра Джорджио из Сан-Феличе. Я поклялся ему и клянусь вам, что все вышеизложенное – чистая правда. Перед днем покаяния я хочу освободить свое сердце от лжи.

Лодовико Ронкале, строитель

Написано рукой фра Джорджио

Сан-Феличе, Флоренция, 5 февраля 1498 года