Текст книги "Костры Тосканы"

Автор книги: Челси Куинн Ярбро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА 5

Иоахим Бранко, высоко вскидывая окровавленные руки, защищался от града ударов. Нарцисо Бочино уже валялся на мостовой, но его продолжали бить. В воздухе мелькали дубинки.

Бьяджо Спинатти радостно ухнул, когда долговязый португалец наконец-то осел, однако тут же нахмурился: капли крови забрызгали полы его плаща. Он обернулся к сообщникам.

– Эй, Уго, Клеменцо, тому уже хватит. Возьмитесь лучше за этого. – Он злобно пнул Бранко ногой. – Посчитайте ему ребра.

Уго с готовностью размахнулся. На плечи сидящего на корточках Бранко обрушился страшный удар.

– Взгляните-ка на него, – крикнул Бьяджо, облизываясь, – сейчас он обгадится!

Иоахим Бранко сидел, обхватив руками колени и прижимая их к животу. Он испытывал странную гордость от того, что его не тошнит.

Клеменцо отошел от недвижного тела и нанес португальцу удар сбоку. Он радостно засмеялся, когда алхимик повалился на мостовую.

– Эх, если бы тут оказался его дружок! – воскликнул Бьяджо, мечтательно щурясь. – Уж я бы с ним поквитался за Марио!

«Бахвал!» – подумал Клеменцо, но все же сочувственно покивал головой.

– Кажется, чужеземец сломал твоему брату ключицу.

– Да покарает его Господь! – Бьяджо еще раз пнул португальца. – Теперь Марио стал монахом, он не может мстить за себя.

– Что ж, мы это сделали за него, – сказал, ухмыляясь, Уго.

– Только отчасти. – Бьяджо уставился на лежащих. – Чтоб они сдохли, – пробурчал он. – Давайте-ка их прикончим. – Тут ему в голову пришла новая мысль. – Нет. Пусть живут. Пусть. Я хочу, чтобы они обо всем рассказали этому Ракоци. Я хочу, чтобы он знал, что его ждет.

На юном порочном лице Клеменцо появилась улыбка.

– Можно дать ему это понять и другими способами. Например, написать что-нибудь на дверях. В его палаццо три огромных двери. Пиши на любой.

– Что-нибудь вроде: «Берегись, чужеземная гнида!» – подхватил Уго. Идея, похоже, пришлась Бьяджо по вкусу. Он что-то прикинул в уме и решительно зашагал по проулку.

– Слишком длинно, – скривился Клеменцо, поспешая за коноводом компании. – Пока будешь писать, тебя могут поймать. Ракоци обратится к властям. Он хотя и чужеземец, но Синьория примет его сторону. Им некуда будет деваться. Закон одинаков для всех.

Но Уго не унимался.

– Вы видели его парадную дверь? Она вся резная, покрыта разными барельефами. Хорошо бы ее обтесать.

Бьяджо опять оживился, потом сказал с неохотой:

– Нет, это тоже морока. Вот забросать камнями – другой разговор. Камни посшибают резьбу, а нас никто не увидит. Пока кто-нибудь выбежит, мы будем уже далеко.

Сумерки все сгущались. Прогуливаться по флорентийским окраинам в такую пору было небезопасно, но троица шла не прячась, возбужденная недавней расправой. Впрочем, пыл компании начинал остывать.

– Как думаешь, что этот старый черт наболтает?

Бьяджо пожал плечами.

– Что-нибудь скажет. Не все ли равно?

Клеменцо нахмурился.

– Он может на нас указать, он ведь нас видел.

– Кто ему поверит? – Бьяджо усмехнулся. – Идемте в Сан-Марко. У нас есть что рассказать Марио, он будет нам рад.

Несколько часов спустя Иоахим Бранко стукнулся в боковую дверь палаццо да Сан-Джермано, однако сделал это так тихо, что сам не услышал стука. В отчаянии он с трудом поднял руку, чтобы возобновить попытку, но тут заскрипели засовы.

– Бранко! – воскликнул потрясенный Франческо Ракоци и громко хлопнул в ладоши. – Руджиеро! Скорее сюда! – Он подставил плечо португальцу. – Кто это сделал?

– Не знаю, – пробормотал алхимик, едва проталкивая сквозь разбитые губы слова. – Они напали внезапно. Нарцисо… мой ученик, я думаю, он уже мертв…

– Где это произошло?

– В переулке. Недалеко от банка Медичи.

Тут появился Руджиеро, и Ракоци, бережно поддерживая товарища, принялся отдавать распоряжения:

– Немедленно разбуди Аральдо с Пасколи и ступай с ними к банку Медичи. Нарцисо Бочино лежит там избитый. Если он жив, доставьте его сюда; если мертв, передайте тело властям.

– Хорошо, хозяин.

– Непременно вооружитесь. Короткие мечи подойдут. – Он с тревогой покосился на Бранко: тот был близок к обмороку. – Запри эту дверь. Я буду в дальней комнате нижнего этажа. Пришли туда кого-нибудь с кухни. Все, можешь идти.

Руджиеро ушел. Ракоци пожалел, что его отослал. Взять в одиночку на руки долговязого Бранко было непросто, и все же через минуту он уже нес раненого по коридору – осторожно, как большого младенца, стараясь не оступаться и огибая углы.

Еще через пару минут тем же путем пробежали Мазуччо с Гвалтьере – младшие повара, помощники Амадео. Виду них был подавленный. Как люди самой мирной на свете профессии, они жутко боялись того, что им предстояло увидеть.

– Силы небесные! – в ужасе выдохнул Гвалтьере. Распростертое на постели тело магистра его потрясло.

Ракоци вскинул голову.

– Некогда охать! Несите воду, чистые тряпки… и поживей!

Он стаскивал с Иоахима Бранко длинное одеяние, но в некоторых местах кровь засохла, и ткань, приставшая к ранам, не поддавалась его осторожным усилиям.

Гвалтьере тотчас ушел, Мазуччо стоял столбом, не в силах пошевелиться.

– У тебя ведь тоже был перелом, – напомнил Ракоци, чтобы как-то его подбодрить.

– Да, но не такой жуткий, – прошептал, бледнея, Мазуччо.

Ракоци рассмеялся бы, будь ситуация менее удручающей.

Теперь же он ограничился тем, что произнес будничным тоном:

– Сходи, принеси какое-нибудь белье. – Мазуччи мог грохнуться в обморок, надо было занять его чем-то.

Послышался звук быстро удаляющихся шагов, их сменили шаги, приближающиеся к спальне. Не оборачиваясь, Сан-Джермано сказал:

– Мы должны потихоньку, поливая одежду водой, отлепить ткань от ран. Начнем с левой руки, она очень плоха.

– Разумеется, мэтр, – откликнулась Деметриче Воландри, ставя на кровать поднос с большой чашей, чистыми тряпками и парой ножниц. Она была в простой блузе, в той самой, которую надевала для работы в лаборатории, косу ее, закрученную в клубок на затылке, стягивала косынка. – Мне показалось, что я вам нужна.

Восхищение, мелькнувшее в темных глазах, сменилось сомнением.

– Да, конечно, нужны, но… раны Иоахима могут вас покоробить.

– Ничего, я как-нибудь это переживу. – Деметриче взглянула на португальца. Лицо ее побледнело и вытянулось, но она тут же овладела собой, – Что я должна делать?

– Для начала сходите в лабораторию. Там, в шкафу со снадобьями, найдите коробочку с надписью «Глаз Гора». Щепотка этого порошка превращает воду в раствор, убивающий в ранах заразу.

Деметриче кивнула.

– Я мигом. Но… скажите, он очень плох?

Ракоци выпрямился и ответил с большой неохотой:

– Больше всего досталось левой руке. Переломы плеча и предплечья.

– Это… когда-нибудь заживет?

– Если вы спрашиваете, срастутся ли кости, то да. Но вряд ли он сможет пользоваться этой рукой, как прежде.

Его слова были резкими, в них прорывался гнев.

– К счастью, Иоахим – правша. С правой его рукой все будет в порядке.

Кивнув в ответ, Деметриче ушла. Ракоци окунул тряпку в воду.

Руджиеро отсутствовал долее часа. Наконец он появился и знаком вызвал хозяина в коридор. Там стояли Аральдо с Пасколи, держа под руки негнущееся тело Нарцисо.

– Что случилось, мой друг?

Руджиеро, белея от ярости, заговорил на латинском:

– Он мертв. Я ходил в казармы наемников, я ходил во дворец Синьории, я был в церкви Санта-Мария дель Фьоре и в монастыре Святейшей Аннунциаты. Никто не пожелал меня выслушать и принять мертвое тело.

Слуг, казалось, больше смущал мрачный вид Сан-Джермано, чем то, что случилось. Аральдо, набравшись храбрости, произнес:

– Хозяин, один из доминиканцев сказал, что Нарцисо сам виноват. Что он вместе с вами занимался запретными опытами и потому Господь его покарал.

Ракоци изогнул тонкие брови.

– Покарал? Переломав ребра и расколов череп? – В его взгляде блеснуло холодное бешенство. – Вы добрые люди, – обратился он к слугам. – Вы сделали все, что могли, и заслужили отдых. Только прежде отнесите тело в зал для приема гостей.

Слуги, кивнув, повлекли мертвеца к парадному входу.

– Через пару часов рассветет, – устало сказал Ракоци. – Я смогу пойти в Синьорию, где, надеюсь, все прояснится.

– Что с Бранко? – спросил Руджиеро.

– Есть сложные переломы. – Ракоци покачал головой. – Ты помнишь, что делал в таких случаях Леонинас? Константинопольский врач, которого позже сожгли за колдовство? – Он нахмурился, сожалея о загубленной человеческой жизни.

– Леонинас? – Руджиеро наморщил лоб. – Кажется, он скреплял кости проволокой. Но подробностей я не помню.

Ракоци печально вздохнул.

– Я тоже. – Он оглядел свой испачканный кровью кафтан. – Боюсь, придется его выбросить. Приготовь мне к рассвету одежду.

Руджиеро кивнул и взглянул на себя.

– Позвольте мне вымыться в вашей ванне.

– Ну разумеется. Но к рассвету наполни ее для меня. Мне надо быть свежим.

– Что вы наденете?

– Я иду в Синьорию. Подбери что-нибудь производящее впечатление.

Около восьми утра Франческо Ракоци да Сан-Джермано в черной мантии и красной шапочке саламанкского университета стоял перед дворцом Синьории.

– Чего хочет синьор? – спросил стражник, преградивший ему путь.

– Я желаю обратить внимание консула на то, что происходит на флорентийских улицах после наступления темноты. Прошлой ночью один мой товарищ был жестоко избит, а его ученика умертвили. Это произошло в нескольких шагах от того места, где вы стоите.

Стражник смутился.

– Ночью на улицах действительно небезопасно, синьор. Вашему другу не стоило выходить на прогулку. Однако у вас нет никаких оснований…

– Любезный, – холодно прервал его Ракоци, – вы намерены читать мне нотацию или все-таки пропустите меня во дворец?

Рассерженный стражник встал в позу.

– Вы – чужеземец и не можете требовать аудиенции у приора. Только у флорентийцев имеются такие права. Подайте прошение, вам будет назначено время…

– Я знаю законы республики. Или позвольте мне войти во дворец, или я объявлю всему городу, что назначаю пятьсот флоринов золотом за поимку тех, кто искалечил магистра Бранко и убил его ученика-флорентийца.

Чужеземец держался уверенно, и стражник заколебался. Задетое самолюбие боролось в нем с благоразумием. Последнее победило. Он поднял пику, преграждавшую Ракоци путь.

– Пройдите в приемную, почтенный синьор.

– Благодарю. – Ракоци одарил охранника самой обворожительной из своих улыбок.

Внутри палаццо, несмотря на раннее время, было уже людно. Он быстро взбежал по лестнице, провожаемый враждебными взглядами и шепотками.

В переполненной приемной приора ему пришлось прождать около часа, прежде чем чиновник для поручений обратил к нему взор. Ракоци встал со скамьи, но его оттер в сторону какой-то торговец.

– Я – флорентиец, и у меня больше прав.

– Но этот синьор пришел раньше, – мягко заметил чиновник.

– Пусть еще подождет! – Торговец покосился на Ракоци. – Чужеземным язычникам следует знать свое место!

Ракоци поклонился в ответ.

– Я действительно чужеземец, но не язычник. Земля и собственность во Флоренции дают мне те же нрава, что и вам, мой друг.

– Я вам не друг! – взорвался торговец, его круглое красное лицо приобрело землистый оттенок. – Вы – алхимик, вы развращаете флорентийцев. Вас надо бы гнать из города поганой метлой!

Ракоци только кивнул и, повернувшись к чиновнику, произнес ровным тоном:

– Договориться с этим синьором, похоже, нельзя. Пусть изложит свою просьбу. Я подойду к вам потом.

Торговец, приготовившийся к скандалу, опешил, потом, задетый пренебрежительным к себе отношением, подбоченился и заявил:

– Я знаю вас, Франческо Ракоци. Вы – сторонник Медичи!

Он явно нарывался на ссору, но нисколько в этом не преуспел. Ракоци рассмеялся.

– Вы абсолютно правы. Лоренцо Медичи был моим другом.

Он умолк, задумавшись о своем.

– Тут нечем гордиться, – не унимался торговец.

– Синьор, – снова заговорил Ракоци, – у вас, кажется, есть к приору какое-то дело. Очевидно, срочное, раз вы рветесь меня обойти. Так займитесь им! Я тоже спешу. – Он отвернулся к окну, не обращая внимания на свирепые взгляды торговца.

Наконец чиновник освободился. Носивший звучное имя Градаццо Онданте, он, похоже, полагал, что может поглядывать на людей свысока.

– У вас жалоба?

– Да. Я рассчитывал переговорить лично с приором, но уже вижу, что тому не бывать. Придется, видимо, изложить суть дела вам в надежде, что в самое ближайшее время сей документ попадет в руки приора.

Градаццо Онданте принял пергамент и приосанился.

– Моя прямая обязанность – доводить все жалобы до главы Синьории.

– Похвально. Я – граф Франческо Ракоци да Сан-Джермано. – Титул произвел впечатление. Чиновник вытаращил глаза и обратился в слух. – У меня палаццо в северной части города, около монастыря Святейшей Аннунциаты. Я провожу там различные опыты…

– Многие из которых противоречат флорентийским законам, – счел нужным вставить Градаццо Онданте.

– Это спорный вопрос, – возразил сухо Ракоци и продолжил: – Я веду переписку со многими именитыми учеными мира, и некоторые из них навещают меня. Такие, например, как португальский алхимик магистр Иоахим Бранко. Он гостит у меня достаточно долгое время и так увлекся научной работой, что даже счел нужным взять себе в помощь ученика. Прошлой ночью на магистра и сопровождавшего его юношу напали трое молодых флорентийцев, хорошо одетых и достаточно образованных, судя по их речам. Магистр Бранко был искалечен, его ученик Нарцисо Бочино – убит. Ему проломили череп.

Лицо чиновника вытянулось.

– Когда это случилось? И где?

– Прошлой ночью. В переулке, примыкающем к виа Порта-Росса. Молодчики действовали не таясь и переговаривались друг с другом. Магистр Бранко отчетливо слышал имя Клеменцо. Других имен он не помнит, ибо потерял отболи сознание и очнулся, когда все ушли.

– А ученик его, стало быть, не очнулся? – Градаццо Онданте вскинул пергамент, словно бы защищаясь от плохих новостей.

– Нет. Он мертв и лежит сейчас у меня. К сожалению, ни одна церковь не захотела принять его тело. Мне кажется, необходимо упомянуть, что Нарцисо Бочино – коренной флорентиец. Его отец – аптекарь с виа делла Примавера. Если власти Флоренции не сочтут нужным предпринять что-либо по факту избиения иноземца, то на убийство гражданина республики они вряд ли закроют глаза.

Пергамент в руках чиновника хрустнул.

– Ну разумеется, граф. Я… я немедленно сообщу об этом приору.

– Надеюсь.

– Череп пробит и ребра сломаны? – Чиновник прятал глаза. – А что с португальцем?

– Он плох. Прошу прислать в мое палаццо врачей, чтобы они составили акт о его состоянии.

– А Бочино, вы говорите, убит?

– Тело юноши лежит в комнате для приемов. Хотя ему больше пристало бы покоиться в церкви.

Онданте рассеянно покивал.

– Да-да, вы, конечно же, правы. Сейчас мы направим посыльных к его отцу…

Ракоци начал терять терпение.

– Я взял это на себя. Мой слуга Аральдо уже известил синьора Бочино о смерти его сына. Лучше направьте туда кого-нибудь из священников.

– Ну разумеется, разумеется! – Казалось, больше всего на свете Онданте хотелось, чтобы докучный проситель ушел. – Мы непременно обо всем позаботимся. Уверяю вас, граф!

– Когда?

Вопрос повис в воздухе и был воспринят с трудом.

– Когда? – переспросил Онданте. – Ах когда?… Скоро. Да. Очень скоро.

– Сейчас? – спросил Ракоци.

– Да… возможно. Скоро…

Градаццо Онданте встал и, отдуваясь, бочком выскользнул из приемной.

Ракоци возвращался в палаццо, обуреваемый мрачными мыслями. Со дня смерти Лоренцо прошло чуть более года, а город было уже не узнать. Он сделался тихим, пустынным, угрюмым. Двое встречных студентов в мантиях пизанского университета – судя по косичкам, юристы – торопливо перебежали улицу и пошли подругой стороне, прижимаясь к домам. У обоих был перепуганный вид. Интересно, чего они так испугались?

Сильный удар в плечо заставил его обернуться. Шагах в десяти от себя он увидел стайку юнцов. Камень, брошенный кем-то из них, покатился по мостовой.

– Антихрист! Антихрист! – завопили подростки. – Чужеземный антихрист!

– Что?… – Ракоци был так поражен, что встал, опустив руки, – Что это значит?

Следующий камень рассек ему бровь. Хлынула кровь.

Подростки принялись забрасывать его чем придется. В ход шли камни, куски отвалившейся от стен штукатурки, птичий помет.

Студенты нырнули в какой-то проулок. Другие прохожие делали вид, что ничего необычного не происходит. В чьих-то глазах мелькало злорадство, в чьих-то светилось сочувствие, но урезонить расходившуюся ораву не пытался никто.

Свист, улюлюканье, крики все нарастали. Со всех концов улицы на подмогу к мучителям спешили другие мальчишки. Ракоци понял, что дело может кончиться плохо, повернулся и побежал. Преследователи не отставали. Что-то загрохотало, послышалась брань – лоток мясника со всем его содержимым опрокинулся в грязь. Ракоци на бегу бросил торговцу флорин, тот тут же смолк и принялся подбирать свое мясо, мысленно благословляя щедрого господина и втайне надеясь, что ему вновь вздумается тут пробежать.

Ракоци повернул за угол, перед ним открылась громада церкви Сан-Лоренцо, служившей усыпальницей для братьев Медичи. Он вбежал под сень колоннады, чуть не сбив с ног старого бенедиктинца, стоящего возле входа в храм.

– Простите, брат, – пробормотал Ракоци. Толпа подростков, обогнувшая церковь, подняла торжествующий вой.

Монах прикоснулся к плечу Ракоци.

– Войдите, сын мой. Они не осмелятся переступить этот порог.

Он прикрыл за беглецом дверь и прислонился к ней, сложив на груди руки.

Через мгновение беснующиеся мальчишки окружили его, но священнослужитель их словно не замечал. Минута-другая – и шайка умчалась прочь, заметив новую жертву.

Франческо Ракоци, напоминая черную скорбную птицу, сидел на краю простого надгробья, глаза его были мрачны.

* * *

Письмо Оливии-римлянки к Франческо Ракоци да Сан-Джермано.

Сен-Жермену Франциску во Флоренции шлет Оливия любовь и привет.

Я получила твое письмо от 12 мая и сожалею, что оно подтверждает самые худшие из моих опасений. Пора очнуться, мой друг. Ведь именно ты однажды сказал мне, что разрушать и ненавидеть гораздо легче, чем созидать и любить. Прежней Флоренции уже не вернешь. Пойми это и возвращайся в Венецию. Там царят искусство, музыка и веселье. Там тебя не забросают камнями, а на твоих друзей не накинутся с палками, там тебя любят и ждут. Или же приезжай ко мне в Рим.

Мы посетим все наши старые уголки, те, которые еще сохранились. Если захочешь, я сведу тебя с Папой, хотя он дорого за это сдерет. Родриго Борджа и в облике его святейшества Алессандро VI обогащается любыми путями.

Чтобы восстановить его против Савонаролы, понадобится немало усилий и средств, но это действительно многому помогло бы. Будь уверен, я, со своей стороны, сделаю все, что смогу. Мы знаем, что флорентийские камальдулы и францисканцы не жалуют Джироламо. Ваш августинец, фра Мариано, также им недоволен. Он ведь был дружен с Медичи, он скорбит, как и ты.

А твое письмо больно читать. В каждом слове – отчаяние и одиночество. Ты, конечно, не жалуешься впрямую, но я знаю тебя, как собственную ладонь, и умоляю: отвлекись от горестных настроений! Займись опять музыкой, поезжай в Карпаты (правда, это вряд ли чему поможет – там ведь резня). Если Флоренция все же тебя держит, найди утешение в своей ученице – Деметриче, кажется; подари ей себя. Ты говоришь, что она умна, интересна и знает твою тайну, – чего же тебе еще? Что с того, что она до сих пор носит траур? Твоя любовь облегчит боль ее сердца. Я тоже носила траур, но это не помешало тебе. Ты взял меня, и чуть позже – после того, как первые страхи прошли – я погрузилась в море блаженства. Я никогда ничего подобного не испытываю – ни до, ни после тебя. Почему ты закрыт, когда нужно открыться? Сен-Жермен, умоляю, отдайся новому чувству, оно вдохнет в тебя жизнь.

Ну вот, я опять испытываю твое терпение. Впрочем, десять веков знакомства дают мне право на это. Если тебе так не кажется, ты совершенно невыносим.

Позови меня, когда в том возникнет нужда. Я вся твоя и буду твоей, пока ношу землю в подошвах своих туфель. Я стольким тебе обязана, что сделаю для тебя все.

А сейчас попрощаемся, я должна отдать это письмо посыльному кардинала Джованни. Он отправляется во Флоренцию, а ночью во дворце Борджа состоится прием. В честь пророка Моисея и в римском, как они думают, духе. Я надену византийское платье и повяжу его греческой лентой. Уверяю, они сочтут, что римские женщины одевались именно так!

Береги себя и будь осторожен. И, если сможешь, не очень страдай.

С любовью,

Оливия

Рим, 4 сентября 1493 года