Текст книги "Костры Тосканы"

Автор книги: Челси Куинн Ярбро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА 7

Под языком сделалось горько. Ракоци рассеянно принял благословение, задаваясь вопросом: как ему быть? Облатка, которой его причастили, была отравлена.

Грехи отпускали мучительно долго – все утро, и, когда началась месса, истомленные флорентийцы словно бы впали в своего рода летаргический сон. Ракоци попытался по вкусовым ощущениям определить, какой яд ему дали и когда он подействует. Во всяком случае, не во время же службы. Это было бы уже чересчур, подумал он с отвращением. День всеобщего покаяния и так унизил Флоренцию, опозорив и заклеймив все, что в ней было прекрасного. Смерть должна подождать. Он перестал о ней думать и полностью сосредоточил внимание на песнопениях.

Служба продолжалась недолго, однако уйти сразу не удалось. На выходе из собора его столкнуло с Сандро Филипепи. Они кивнули друг другу – сухо, как малознакомые люди. Чтобы что-то сказать, Ракоци безразлично заметил:

– Мое прошение дошло до консула и легло под сукно.

Глаза Боттичелли вспыхнули и погасли.

– Ее должны отпустить, ведь обвинения вздорны. Ей зададут пару вопросов, и все.

– А вы знаете, как задаются эти вопросы? – Ракоци покачал головой. – Вас заведут в темную комнату, отберут вашу одежду и дадут взамен мешок с прорезями для головы и рук. Потом палач продемонстрирует вам свои инструменты, в подробностях объясняя, для чего они предназначены, и лишь затем добрые братья-доминиканцы объявят, что оградить себя от пыток можно только одним способом – отвечая правильно на вопросы. Деметриче – женщина храбрая. Она может и заупрямиться. В этом случае ее поначалу вздернут на дыбу – ведь все, что не повреждает кожи, не считается пыткой. Потом они применят колодки или щипцы. В конечном счете она скажет все, что им хочется слышать. Абсолютно все.

Сандро побледнел.

– Возможно, так делается в Испании, но здесь ведь – Флоренция.

– Где от художника требуют предать свои полотна огню! – Ракоци усмехнулся.

– С ней они так не поступят, – Сандро колупнул пальцем какое-то пятнышко на своем рукаве.

– Не поступят? – Ракоци саркастически хмыкнул. – Но почему же, позвольте узнать? Она жила в доме Медичи – это злокозненное семейство. Она любила Лоренцо – он худший в этой семье. Она служила да Сан-Джермано – тот проклят как еретик и преступник. Всего этого им хватит с лихвой.

– Но ваше прошение дошло до консула, он вот-вот рассмотрит его.

– Савонарола ему не позволит. Он боится вмешательства Папы и должен спешить. Консул сам по себе ничего не значит. Он сделает все, что прикажет доминиканец. Или вы сомневаетесь в этом?

Боттичелли тяжело покачал головой.

– Нет. Вы правы. Боже, прости нас! – Жалобно всхлипнув, художник перебежал через улицу и смешался с толпой.

От Санта-Мария дель Фьоре до палаццо да Сан-Джермано было минут десять ходу, но Ракоци не спешил. Он брел восвояси намеренно неуверенно, оступаясь и спотыкаясь, словно внезапно ослабевший или больной человек. Он вошел в свою роль настолько, что какой-то прохожий даже предложил ему помощь. Ракоци поблагодарил его, внутренне восхитившись. Поступок добросердечного флорентийца требовал изрядного мужества. Нынешняя Флоренция старалась иноземцев не замечать.

В дверях палаццо его встретили Уго и Натале – слуги, нанятые им неделю назад. Натале, расторопный малый среднего возраста, прежде служил у Медичи, чем втайне гордился. Любовь к Лоренцо он перенес и на призревшего его иноземца, ибо тот являлся наследником человека, дружившего с Великолепным. Уго был очень серьезен и молод и не выказывал к хозяину особой любви. Ракоци подозревал, что паренек этот приставлен к нему Савонаролой, но выбирать не приходилось, он держался с ним приветливо-ровно, и угрюмость с физиономии юноши постепенно стала сходить.

– Вам плохо, хозяин? – обеспокоенно спросил Натале, закрывая за Ракоци двери.

– Не знаю. Я не чувствую ног. – Ракоци покачнулся, ухватившись за лестничные перила. – Я… У меня кружится голова.

Натале подскочил к Ракоци и бережно его поддержал.

– Обопритесь-ка на меня. Посмелее.

Ракоци повис на плече Натале.

– Меня бросает то в жар, то в холод, – пробормотал он и сказал то же самое по-венгерски – тоном, который мог бы разжалобить камень. – Кажется, я заболел. Мне надо прилечь.

Он попытался встать на ступеньку, но нога его с нее соскользнула.

– Э, нет, хозяин, – заявил решительно Натале, – так у нас дело не сладится. Мы подождем здесь, а Уго пойдет наверх и быстренько там все приготовит.

– Хорошо, – согласился Ракоци – Я подожду. – Он повернулся к Уго, в глазах которого подрагивали огоньки любопытства. – Будь добр, поспеши.

Уго, потупившись, побежал вверх по лестнице. Ракоци взглянул на Натале.

– Комнату надо согреть. Меня трясет при одной мысли о холодной кровати.

– Но я не могу вас оставить, патрон.

– Ничего. Мне вроде бы лучше. Я постою тут – Он привалился к перилам и улыбнулся. – Не беспокойся, я не уйду далеко.

Натале заколебался, потом принял решение.

– Я быстро вернусь. Я принесу с кухни жаровню и добавлю туда лекарственных трав. Воздух комнаты станет целебным и…

Ракоци жестом прервал его болтовню.

– Уверен, ты сделаешь все, что нужно. Ты хороший слуга.

Натале просиял.

– Вы очень добры, хозяин.

Он убедился, что Ракоци держится за перила, и побежал в подвал.

Оставшись один, Ракоци вытолкнул изо рта отравленную облатку. Он брезгливо взглянул на нее и сунул в рукав. Надо бы разобраться, чем ее начинили. Ночью – сейчас в лабораторию ходу нет.

Вскоре он уже лежал в своей постели, заботливо укутанный одеялами. Симулировать болезнь было нетрудно, и Ракоци преуспел в этом настолько, что Натале вызвался возле него ночевать.

– Нет!

Отказ был так резок, что его следовало смягчить, и Ракоци пояснил:

– Я всегда могу вызвать тебя звонком, лучше как следует выспись. К утру мне может сделаться хуже, а потом… – Он прикоснулся к нагрудному, инкрустированному драгоценными камнями распятию, – Я хочу помолиться.

Это было понятно. Молитвы с недавних пор почитались в благочестивой Флоренции за основное лекарство. Натале бросил последний взгляд на больного и, пожелав ему спокойной ночи, ушел.

Ракоци лежал и ждал. Он был уверен, что вскоре к нему заявится Уго. С контрольным визитом, проверить – жив ли патрон.

Его ожидания оправдались. Правда, не сразу, а с наступлением ночи. Дверь приоткрылась, в щель заглянули.

– Кто там? – жалобно простонал Ракоци. Он оперся на локоть, сжимая в руке крест.

– Это я – Уго, – сказал слуга, входя в комнату. Он был в дорожной накидке, но Ракоци сумел разглядеть под ней нарукавный значок Христова воителя. Пылающий меч, воздетый над крошечным городком.

– А, это ты, – сказал Ракоци, откидываясь на подушки. – Я очень плох.

Глаза слуги странно блеснули. Мнимый больной слабым жестом руки поманил Уго к себе.

– Скажи, есть ли в городе сведущий врач? Я уплачу хорошие деньги за помощь.

– Целить надо душу, а не бренное тело, – пробормотал Уго, приближаясь к кровати. Он явно повторял чьи-то слова.

– Я постоянно молюсь, – отозвался Ракоци, приподнимая распятие, – но молитвы не помогают. Возможно, мой одинокий голос плохо слышен на небесах. – Он прибавил к сказанному пару венгерских фраз и отвернулся к стене.

Уго поджал губы и кашлянул.

– Как… как это с вами случилось, хозяин? Может, вас мучит какой-нибудь застарелый недуг?

– Нет, – сказал Ракоци, глядя по-прежнему в степу. – Я никогда ничем не болел и еще утром чувствовал себя просто отменно. Но после мессы меня охватила странная слабость, а теперь все мои внутренности словно в огне. – Он повернулся к слуге. – Не оставляй меня, Уго. Помолись вместе со мной.

– Конечно, хозяин.

Юноша встал на колени и извлек из складок одежды собственное распятие. Цепочка, на которой оно висело, была дорогой.

– Господь милосердный, читающий в наших сердцах и прозревающий все наши нужды, – забубнил он, – я знаю, что не достоин Твоих милостей, но все же прощу услышать мои молитвы и снизойти к участи страждущего иноземца…

Ракоци мысленно усмехнулся. Флорентиец есть флорентиец и даже в молитве не может не подчеркнуть, что просит за чужака.

– Прекрасно, Уго, – прошептал он и присоединил свой голос к монотонной скороговорке слуги.

Они молились около часа. После полуночи Ракоци смолк.

– Благодарю тебя, Уго, – прошептал он чуть слышно. – Боюсь, теперь мне нужен священник.

Слуга перекрестился и встал.

– Зачем, хозяин? Вы ведь не собираетесь умирать?

– Похоже, мой час уже близок. Наши усилия тщетны, жизнь оставляет меня…

– Тогда позвольте мне сбегать за Савонаролой. Он обладает воистину удивительной силой и несомненно сумеет помочь. Позвольте мне пригласить его к вам.

Именно этого Ракоци и хотелось, но он изобразил на лице колебание:

– Савонарола – очень занятой человек. Он вряд ли согласится прийти. Незачем попусту его беспокоить. – Ракоци задохнулся и смолк. Руки его обирали края одеяла.

– Он придет, – пообещал Уго. Глаза юноши вспыхнули. – Я попрошу, он мне не откажет. Без его помощи вы умрете, хозяин. – Слуга побежал к двери. – Я разбужу Натале.

Ракоци кротко вздохнул.

– Ты очень добр ко мне, Уго. Господь вознаградит тебя за твою доброту.

Когда слуга убежал, он сел, чтобы размять затекшие мускулы, и энергично подвигался, прежде чем снова улечься.

Натале принес свечи и молча расставил их вокруг кровати. Он потрогал ледяной лоб хозяина, лицо его стало серьезным.

– Хотите, я почитаю вам из Святого Писания?

– Да, Натале, сделай мне одолжение. Д умаю, это ободрит меня.

Уго отсутствовал час. Громкий топот ботинок выдал его приближение.

– Он дал согласие, он придет! Он скоро здесь будет!

Слуга влетел в комнату и был встречен холодной яростью Натале.

– Тише, приятель, не забывайся. Хозяин наш болен. Ему нужен покой.

Уго чуть присмирел, но глаза его возбужденно блестели.

– Я просто радуюсь за хозяина. Молитвы Савонаролы непременно его исцелят.

У Натале было другое мнение о способностях Савонаролы. Он поджал губы и скептически произнес:

– Савонарола не лекарь. Он делает только то, что Господь позволяет ему, и не больше. Он точно такой же, как ты и как я.

– Но Господь слышит его, – возразил Уго, – Он посылает ему видения. Савонарола предсказал смерть Медичи, он знал, что Флоренцию захватят французы…

– Конечно знал, – Натале усмехнулся. – Возможно, он сам их и пригласил. – Глаза его грозно сверкнули. – Ладно, любезный, сейчас не время болтать. Ступай вниз и, когда твой доминиканец придет, не забудь запереть за ним двери. Я буду с хозяином, я не могу за всем уследить.

Суровая отповедь сотоварища привела Уго в чувство. Он покорно пошел к выходу, Натале шел за ним. Уже в коридоре юноша спохватился и виновато спросил:

– Как он? Ему не сделалось хуже?

Натале призадумался, отвечать ли невеже, потом, понизив голос, сказал:

– Он совсем ослабел и вряд ли доживет до рассвета. Лоб у него совсем ледяной, а испарины нет. Посмотрим, что сможет тут сделать твой хваленый аббат.

Дверь закрылась, Уго побрел вниз по лестнице. Ему сделалось жутковато. Вот он спускается по этим гулким ступеням, а навстречу ему, возможно, поднимается сама смерть. Нет, он нисколько не сомневался в том, что Савонарола сумеет ее отогнать, просто на него наводила тоску царящая в здании тишина. Для одного венгерского дворянина и двух его слуг это палаццо слишком огромно. Прежний владелец держал тут много работников и хорошо им платил. Грех жаловаться, венгр тоже платит неплохо, но прислуги у него маловато. Не то что нарядов: что ни день, то новый костюм. А сейчас этот франт лежит при смерти и ожидает помощи от монаха в скромной сутане.

Сильный стук в дверь прервал его размышления.

На пороге палаццо стоял Джироламо Савонарола – с Библией под мышкой и дарохранительницей в руках. Он вошел в дом и неприязненным взглядом окинул убранство парадного зала.

– Тут все дышит тщеславием. – Голос аббата был сух. – Ты призвал меня к человеку, погрязшему в роскоши? Ответь мне – зачем?

Уго потупил взгляд, но в лице его появилось упрямство.

– Этот дворец строил не он. Вы обещали за него помолиться.

– Я сделаю это. – Доминиканец глянул на Уго. – Успокойся, сын мой. Тебя никто ни в чем не винит. Твои донесения сказали нам больше, чем сказала бы исповедь этого иноземца, тем более что исповедуют его францисканцы! – Во взгляде аббата мелькнули злобные искорки. – Ты доказал, что твой долг для тебя важнее собственной выгоды. Тебе уготовано место на небесах.

Он рассеянно благословил Уго, затем спросил:

– Где чужеземец?

– В своей спальне. Пойдемте, святой отец, я покажу, как пройти.

Густой аромат душистых трав ударил им в ноздри. Завидев вошедших, Натале отошел от жаровни, пропуская Савонаролу к постели. Он окинул маленького аббата скептическим взглядом и тихо шепнул Уго, застывшему возле двери:

– Я все равно думаю, что твоя затея дурацкая.

Уго сделал вид, что ничего не расслышал, но на лице его отразилось самодовольство. Он поступил правильно, он настоял на своем.

Савонарола с опаской склонился к больному. Так охотник склоняется к зверю, сраженному выстрелом, не понимая, убит тот или нет. Он ощупал лоб Ракоци и, ощутив леденящий холод, сказал:

– Вы на пороге вечности, сын мой.

Ракоци еле слышно пробормотал:

– Я тоже чувствую это.

Он попытался поднять распятие, но не сумел и закрыл глаза. Не от слабости, а чтобы Савонарола не прочел в них ничего лишнего.

– Помолитесь за меня, досточтимый приор. Кроме вас, я знаю, никто мне помочь не в силах.

Доминиканец смотрел на измученное лицо, невольно восхищаясь выдержкой этого человека.

– Готовы ли вы принять волю Божию?

– Да.

Чужеземец перекрестился, и рука его вновь упала.

Незнакомое чувство, похожее на угрызение совести, кольнуло Савонаролу. Он встал на колени и, рассеянно осенив себя крестным знамением, заговорил:

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Прошу Тебя, Господи, услышь мой смиренный глас. Обрати взор свой на смертного, лежащего пред Тобой, и оцени праведность его прошлых деяний. Если он вел благочестивую жизнь, если его не пожирало тщеславие, если он достоин Твоего милосердия, исцели его от болезни, угрожающей ему смертью.

Уго при этих словах встрепенулся и сложил молитвенно руки, Натале остался стоять как стоял.

Савонарола возвысил голос:

– Господи, на все Твоя воля! Да воссияет над нами, смертными, немеркнущая слава Твоя! Услышь меня, сотвори суд Твой над страждущим, избавь его от недуга, уведи прочь от погибели, если он невиновен пред Тобой. Если же он развращен и порочен, прошу, порази его, чтобы смрад, исходящий от грешника, не осквернял долее землю Твою, изгони преступника от людей, посели с демонами в аду, обреки на страдания вечные. Ты один волен карать или миловать любого из нас, яви же нам свою волю!

Ракоци немного пошевелился и издал горлом странный звук. Его пальцы беспокойно задвигались по одеялу.

– Господь мой, всю жизнь свою я служу Тебе верой и правдой и теперь умоляю; взгляни на этого человека! Если болезнь послана ему в наказание, оставь его в заботах своих! Но если он добродетелен и достоин Твоего милосердия, даруй ему исцеление и долгую жизнь!

Последнюю фразу Савонарола почти прокричал, потом осел мешком на пол и закашлялся: дым от сгоревших корений стал слишком густым.

– Ничего более я не могу для него сделать, – просипел он, пытаясь подняться. – Теперь только Господь решит, жить ему или нет.

Натале громко фыркнул и замахал руками, словно бы разгоняя сгущавшийся чад. Уго неприязненно на него покосился и подскочил к своему кумиру.

– Благодарю вас, святой отец, – возбужденно заговорил он, помогая аббату встать. – Ваши слова все решили. Теперь, если мой хозяин умрет, значит, на то Божий суд. А если выживет, то только благодаря вашим молитвам!

Он подбоченился и с вызовом глянул на Натале, словно бы ожидая, что тот начнет возражать, однако ответом ему было молчание.

Натале не мог ничего возразить, даже если бы и хотел, ибо думал он точно так же, как Уго, правда с брезгливостью, а не с восторгом, не находя ничего замечательного в изворотливости святого отца.

Больной между тем беспокойно зашевелился на своем ложе и попытался сесть. Как ни странно, это ему удалось, и он спустил ноги с кровати. На лице его засветилась неуверенная улыбка. Присутствующие замерли, как пораженные громом.

– О, преподобный отец! – воскликнул больной. Голос его был очень тих и подрагивал, но каждое слово звучало на удивление внятно. – Я полагаю, Господь услышал ваши молитвы.

Уго издал непонятный звук, из глаз Натале хлынули слезы, лицо доминиканца исказила гримаса. Он побледнел и, казалось, ничуть не обрадовался чудесной метаморфозе, свершившейся со страдальцем, еще минуту назад собиравшимся отправиться к праотцам.

Ракоци, словно бы полностью поглощенный собой, продолжал говорить:

– Боль, пожиравшая мои внутренности, утихла, руки становятся теплыми… О, досточтимый приор! Я исцелен – и это ваша заслуга! Где бы я был теперь без ваших молитв? – Ракоци знал, где бы он был, и с молитвами, и без них, если бы его организм отреагировал на яд по-другому. – Я хочу отблагодарить вас, преподобный отец!

На прикроватном столике тускло поблескивали драгоценности. Трясущимися руками Ракоци выбрал перстень с огромным, оправленным в золото изумрудом. Он вывез его когда-то из Бирмы, ему не хотелось с ним расставаться. Однако победа в смертельной игре, затеянной против него жестокосердным доминиканцем, стоила этой цены.

– Вот. Возьмите. Это самое дорогое из того, что у меня сейчас с собой есть, и я знаю, что этого мало. Однако будьте уверены, преподобный отец, что позже я найду способ расчесться с вами по-настоящему.

Савонарола, двигаясь медленно, как во сне, неловко шагнул к кровати и принял кольцо.

– Это суетная вещица, – машинально произнес он, глядя на камень, мгновенно зажегший зеленые отсветы в его угрюмых глазах.

– Тогда продайте его и используйте деньги во славу церкви, – посоветовал Ракоци. «Только не швыряйте в костер!» – добавил он мысленно.

– Я подумаю, как с ним поступить. – Савонарола спрятал кольцо и, не сказав больше ни слова, скорым шагом покинул спальню. Его уход походил на бегство, да, собственно, таковым он и был.

– Проводи его, Уго, – велел Натале и, когда молодой слуга удалился, повернулся к кровати, – Он что, и впрямь исцелил вас своими молитвами? Что-то я в том сомневаюсь!

Ракоци посмотрел на слугу. Можно ли ему доверять? Натале – добрый малый, но все же…

– Трудно сказать, – ответил он осторожно. – Однако я точно знаю, что без него все сложилось бы много хуже. Уж ты мне поверь, Натале.

Это была чистая правда. Савонарола, дав ему яд, намеревался выиграть в любом варианте. Если бы Ракоци умер, цель была бы достигнута. Имущество Сан-Джермано досталось бы городу, а впоследствии – доминиканской общине. Если бы он выжил, Савонарола тут же обвинил бы его в дьяволизме и повелел заточить до расправы в тюрьму. Но Джироламо попался в ловушку, он сам просил небеса о помощи иноземцу и уже не мог этого отрицать.

– Уго теперь раззвонит всюду о чуде, которое совершил этот святоша. – В замечании Натале крылся упрек.

– Пусть. Чем выше тот вознесется, тем больней ему будет падать.

Слова эти прозвучали так жестко, что Натале вздрогнул, но мудро решил промолчать. В конце концов, человек, вырвавшийся из когтей смерти, имеет право на гнев.

Позже, когда восток посветлел, Ракоци покинул постель и отправился в лабораторию, чтобы исследовать отравленную облатку.

Усевшись за стол, он вдруг спросил себя: а что же толкнуло Савонаролу на столь оттаянный шаг? Ответа не находилось, и Ракоци пришло в голову, что в этой схватке, возможно, победа осталась совсем не за ним. Впрочем, он тут же выкинул эти мысли из головы, решив, что признает свое поражение только тогда, когда умрет истинной смертью.

* * *

Письмо Алессандро ди Мариано Филипепи к Франческо Ракоци да Сан-Джермано.

Сандро Боттичелли радуется счастливому исцелению Франческо Ракоци от смертельной болезни и шлет ему свои поздравления.

Я узнал о случившемся утром, но, к сожалению, был занят с заказчиком и потому пишу только сейчас, переполняемый самыми светлыми чувствами. Смерти в безвестии и одиночестве не пожелаешь даже врагу, но радуюсь я не только вашему чудесному избавлению от напасти, а и тому, чему оно может способствовать.

Помните, какое-то время назад вы пытались настроить меня против доминиканцев? Вы даже описали какие-то ужасы, творимые ими в Испании, и намекнули, что подобное может случиться и здесь.

Теперь, когда Савонарола вернул вас к жизни, можете ли вы думать о нем плохо? Можете ли вы допустить, что такой человек позволит нанести людям, находящимся на его попечении, какой-либо вред? Вспомните о молитвах, которые он над вами читал, и перестаньте тревожиться о судьбе Деметриче. Будьте уверены, ей ничего не грозит.

Более того, вы теперь в неоплатном долгу перед этим великодушным приором, ибо пытались его очернить. Но это дело вашей души и вашей совести, прошу прощения за то, что осмелился указать вам на ваши ошибки. Вы, без сомнения, сами найдете возможность вернуть все на круги своя.

Я также надеюсь, что теперь у вас нет причин не возвращать мне «Орфея», о котором у нас с вами уже был разговор. Конечно, я не могу сам вломиться в ваш дом, но это могут проделать Христовы воители. Картина должна быть уничтожена, и лучше бы нам полюбовно решить этот вопрос. Я не могу ее у вас выкупить, у меня нет такой суммы, однако мне почему-то кажется, что вопрос не в деньгах.

Франческо, Франческо, вы были моим другом, почему вы отказываетесь отдать ее мне? Я писал эту вещь не для вас, она назначалась Лоренцо. Но его уже нет, а мне так нужен покой. Умоляю, верните мне эту картину.

Я буду молиться за вас.

Сандро

Виа Нуова, Флоренция

23 февраля 1498 года