Текст книги "Тайна Эдвина Друда"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

– Джентльмен из Клойстергама дома?

– Только что вышел.

– Жаль. Когда он уезжает в Клойстергам?

– В шесть часов вечера.

– Благодарствуйте. Да благословит Бог людей, которые так любезно отвечают на вопросы бедному человеку.

«Я на этот раз тебя не упущу, – далеко не любезным тоном повторяет женщина, выйдя на улицу, – я потеряла тебя из виду в прошлый раз, когда дилижанс, в котором ты сидел, отошел от станции. Я даже не была уверена, что ты вышел в Клойстергаме, но теперь я в этом уверена. Погоди, голубчик, я буду раньше тебя в Клойстергаме. Клянусь, что теперь ты от меня не уйдешь!»

Действительно, в тот же самый вечер женщина уже стоит на углу Большой улицы в Клойстергаме, глазея на окна Монастырского дома и дожидаясь девяти часов, когда по ее расчетам должен был прийти дилижанс. Темнота поможет ей незаметно разглядеть всех приехавших и удостовериться, что в их числе будет человек, которого она так долго ждала. Дилижанс приходит в положенное время, и в нем приезжает тот, кого она на этот раз решилась не упустить.

– Ну, теперь посмотрим, куда ты денешься. Ступай себе.

Эти слова произносятся на ветер. Однако можно было подумать, что прибывший пассажир их слышит; он преспокойно, послушно идет по Большой улице до арки над воротами, где неожиданно исчезает. Женщина ускоряет свои шаги и почти вслед за ним вбегает под арку, но тот скрывается так быстро, что она видит перед собой с одной стороны ворот только витую каменную лестницу, а с другой – старинную комнату со сводами, в которой сидит и пишет какой-то джентльмен с большой головой и седыми волосами и, словно сборщик подорожного налога, следит за всеми прохожими, для чего дверь у него открыта настежь.

– Эй! Кого вы ищете? – восклицает он глухим голосом, видя, что женщина неожиданно останавливается.

– Здесь только что прошел один джентльмен, сэр.

– Конечно, прошел. Чего же вы от него хотите?

– Где он живет, голубчик?

– Живет? Да напротив, наверху, по той лестнице.

– Да благословит тебя Господь! Да ты потише говори. Как его зовут?

– Джаспер, по имени Джон. Мистер Джон Джаспер.

– Есть ли у него занятие, голубчик?

– Занятие? Есть. Он поет в хоре.

– Где?

– В хоре.

– Что это такое?

Мистер Датчери встает из-за стола и, подойдя к двери, спрашивает с улыбкой:

– Вы знаете, что такое собор?

Женщина молча кивает головой.

– Ну, и что же это такое?

Она задумывается и ищет в уме подобающее определение, как вдруг в голове ее мелькает счастливая мысль, и она молча указывает на темную массу, рельефно выделяющуюся своей черной громадой на фоне звездного неба.

– Это лучший ответ. Ступайте туда завтра утром в семь часов, и вы не только увидите, но и услышите мистера Джона Джаспера, как он поет.

– Благодарствуйте, благодарствуйте.

Тон торжества, с которым она выражает свою благодарность, не ускользает от мистера Датчери – холостяка без определенных занятий, мирно живущего на собственные средства. Он пристально взглядывает на нее и, заложив руки за спину, отправляется по улице вслед за ней по каменной дорожке в ограде собора, где звуки их шагов отдаются гулким эхом.

– Но, – замечает он, – вы можете хоть сейчас подняться в квартиру мистера Джаспера.

Женщина смотрит на него с лукавой улыбкой и отрицательно качает головой.

– Так вы не желаете с ним поговорить?

Она снова отвечает безмолвным качанием головы и шевелит губами: «Нет».

– Вы можете любоваться им три раза в день, когда вам угодно, хотя вам, наверное, далеко ездить ради этого?

Женщина бросает на него быстрый взгляд. Если мистер Датчери полагает заставить ее таким образом сказать, откуда она действительно приехала, то он сильно ошибается, рассчитывая на ее простоту. Но она вскоре вознаграждает его за эту хитрую мысль, когда, идя рядом с ней по улице, без шляпы, с развевающимися на ветру волосами, он от нечего делать побрякивает мелкими деньгами в кармане.

Звук денег соблазнительно действует на ее слух.

– Можно, я у вас кое-что попрошу? Не поможете ли вы мне заплатить за комнатку и за обратную дорогу, милый господин? Я очень бедна, больна и страшно кашляю.

– Вы, я вижу, хорошо знаете, где гостиница для приезжих, – замечает мистер Датчери, продолжая побрякивать деньгами. – Вы здесь часто бывали, добрая женщина?

– Один раз в жизни.

– Неужели?

В это время они достигли входа в монастырский сад. Воспоминание о случившемся в этом месте порождает в женщине мысль о возможности повторения, что, как ей кажется, послужит для ее спутника поучительным примером, и она, остановившись, горячо произносит:

– Вы мне, может быть, не поверите, но я вас уверяю, что на этом самом месте один молодой джентльмен дал мне три шиллинга и шесть пенсов. Я сидела вот здесь на траве и страшно кашляла. Он подошел ко мне, и я попросила у него три шиллинга и шесть пенсов; он мне их тотчас дал.

– Не слишком ли смело было с вашей стороны самой назначать сумму? – заметил мистер Датчери. – Не принято ли обычно определять сумму помощи тому, кто ее оказывает? Не могло ли показаться молодому человеку странным, что вы как бы приказывали ему.

– Видите ли, голубчик, – вкрадчиво отвечала женщина, – мне нужны были деньги на лекарство, которое мне приносит пользу и которым я торгую. Я так и сказала молодому человеку, и все деньги, которые он мне дал, я честно употребила на это. Мне и теперь нужна та же сумма для той же цели и, клянусь душой, я не потрачу деньги ни на что иное.

– Какое же это лекарство?

– Я честно поступлю с вами как теперь, так и после. Это опиум, вот что.

Мистер Датчери внезапно изменяется в лице и обращает на нее острый взгляд.

– Это опиум, голубчик, – продолжает женщина, – ни более, ни менее. Он очень походит на человеческое существо тем, что мы всегда слышим о нем только дурное, а хорошее редко, и о том хорошем мало кто знает.

Мистер Датчери начинает очень медленно отсчитывать названную ему сумму, а женщина, жадно вперив глаза в его руки, продолжает распространяться о том великом примере, который она ему преподнесла для подражания.

– Я здесь была только однажды, в прошлый канун Рождества, и в сумерки вечером молодой человек дал мне три шиллинга и шесть пенсов.

Мистер Датчери останавливается в счете, словно он ошибся, и начинает считать сначала.

– И этого молодого человека звали Эдвином, – прибавляет женщина.

Мистер Датчери роняет деньги, нагибается, чтобы их поднять, и, покраснев от усилия, спрашивает:

– Откуда вы знаете имя этого молодого человека?

– Я спросила у него, и он мне сказал. Я задала ему только два вопроса: каково его крещеное имя и имеет ли он подружку? Он ответил, что его зовут Эдвином и что подружки у него нет.

Мистер Датчери останавливается с деньгами в руках, как бы погрузившись в угрюмую думу об их ценности и колеблясь с ними расстаться. Женщина смотрит на него недоверчиво, и в сердце ее зарождается злоба из-за одного только подозрения, что он передумает и может отказать ей в просьбе. Но он отдает ей деньги, не отвлекаясь от своих мыслей, и она уходит, рассыпаясь в раболепных изъявлениях благодарности.

Когда мистер Датчери один возвращается к домику над воротами, то лампа Джона Джаспера уже зажжена и его маяк светится издали. Как моряки после опасного путешествия, приближаясь к берегу, жадно смотрят на указывающий им путь свет и лежащую за ним гавань, которой они, быть может, никогда не достигнут, так и мистер Датчери обращает свой взгляд на этот маяк и на то, что находится за ним.

Он возвращается к себе только для того, чтобы взять шляпу, которая, по-видимому, составляет для него почти излишний по его привычкам предмет туалета. На соборных часах бьет половина десятого, когда он снова выходит на улицу. Он ходит взад и вперед, осматриваясь вокруг, точно зная, что пробил час, когда мистера Дердлса провожают камнями домой. Он ожидает увидеть чертенка, специально назначенного для избивания камнями.

Действительно, эта адская сила была отпущена на волю. Мистер Датчери застает его за полезным занятием: не имея сейчас живой жертвы, он развлекается тем, что побивает умерших через ограду кладбища. Чертенок находит это занятие чрезвычайно приятным, потому что, во-первых, кладбище считается священным местом, а во-вторых, высокие памятники в темноте отчасти походят на самих мертвецов и, следовательно, позволяют предположить, что они испытывают боль от попадающих в них камней.

Мистер Датчери восклицает:

– Здравствуй, Винкс!

– Здравствуй, Дик, – отвечал чертенок.

Их отношения, по-видимому, чрезвычайно близки, они на короткой ноге.

– Но, – продолжает он, – не называйте никогда моего имени при всех. Я никогда не хочу иметь никакого имени. Когда меня в полиции спрашивают: «Как тебя зовут?» – я всегда отвечаю: «Узнайте сами!»; точно так же, когда меня спрашивают: «Какой ты веры?» – тоже отвечаю: «Узнайте сами!»

Заметим мимоходом, что последний вопрос было бы чрезвычайно трудно разрешить самому искусному статистику.

– К тому же, – прибавляет он, – нет фамилии Винкс.

– Я полагаю, что должна быть.

– Вы лжете, меня так зовут некоторые приезжие за то, что ночью мне никогда не удается поспать, вот и все. Но лучшее для меня имя – Депутат, хотя, кроме этого имени, я ничего никому не скажу.

– Депутат так Депутат. Мы ведь с тобой друзья, не правда ли, Депутат?

– Да, хорошие друзья.

– Я простил тебе долг, сделанный в первый день нашего знакомства, и потом не раз давал по шесть пенсов, не так ли, Депутат?

– Да. И что еще важнее, вы не друг Джаспера. Зачем это он меня сшиб с ног?

– Неужели! Но не будем говорить о нем. Сегодня к тебе отправится мой шиллинг, Депутат. Ты принял одну женщину, с которой я только что говорил. Бедную, больную женщину со страшным кашлем.

– Пуф-пуф, – подтверждает Депутат, представляя губами, что он курит трубку.

– Как ее имя?

– Ея высочество принцесса Пуф-пуф.

– У нее же есть, наверное, другое имя; где она живет?

– В Лондоне, между Джеками.

– Между матросами?

– Я так и сказал: между Джеками, китайцами и прочими.

– Я желал бы точно узнать ее настоящий адрес.

– Хорошо, дайте денег.

Мистер Датчери дает ему шиллинг и благодаря доверию, которое должно существовать в торговых сделках между честными людьми, эта сделка считается состоявшейся.

– Но вот потеха, – восклицает Депутат, – куда, вы думаете, ее высочество отправляется завтра утром? Она отправляется в со-о-о-бор. – Последнее слово он ужасно растягивает и в припадке восторга визгливо смеется.

– Откуда ты знаешь, Депутат?

– Она сама мне сказала. «Депутат, мне надо встать, хорошенько умыться и принарядиться как можно лучше, красоту на себя навести – я утром хочу пройтись в со-о-о-бор».

Он насмешливо растягивает последнее слово (это решение его привело в бешеный восторг), пристукивая ногой по тротуару; но, полагая, что недостаточно выразил комичную сторону ожидаемого события, он пускается в медленный и величественный пляс – быть может, по его предположению, изображая ректора.

Мистер Датчери встречает эту новость с удовлетворенным и задумчивым выражением лица, будто что-то вычисляя, взвешивая и решая в уме, и расстается с Депутатом. Возвратясь домой, он садится за ужин, приготовленный стараниями миссис Топ и состоявший из хлеба, сыра, салата и пива. Он долго сидит за столом, даже когда ужин окончен. Наконец он встает, открывает угловой шкафчик и сосредоточивает свое внимание на нескольких черточках, проведенных мелом на внутренней стороне дверки.

– Я люблю старинную манеру записывать счета, – говорит про себя мистер Датчери, – эти пометки не понятны никому, кроме того, кто их сделал. Это нимало не компрометирует этого человека, а на того, против кого пишется счет, записывают все, что ему предъявляется. Гм… Нынче можно записать очень маленькую черточку, очень маленький счет.

Он вздыхает и берет с полки кусочек мела, колеблясь, какой подвести итог своему счету.

«Я полагаю, что не могу сделать более умеренной черты», – произносит он про себя и, сопровождая свои слова соответствующим действием, запирает шкафчик и отправляется спать.

На следующий день яркие лучи утреннего солнца освещают старинный город. Его древности и развалины кажутся блестящими и красивыми; всюду извивающийся плющ сверкает на солнце, а листья деревьев и ветви тихо колеблются под дуновением свежего, благодатного воздуха. Под своды древнего собора проникают преломляющиеся лучи света, пение птиц и благоухание, несущиеся из садов, лесов, рощ и полей и, заглушая тлетворные запахи, проповедуют воскресение из мертвых и вечную жизнь. Холодные каменные могильные плиты, положенные здесь столетия назад, теплеют, и блестящие лучи света проскальзывают в самые отдаленные и мрачные углы мраморного здания, трепеща там, словно крылья.

Прежде всех является мистер Топ и отпирает двери собора своими тяжелыми ключами. За ним следуют миссис Топ и люди, подметающие пол в соборе. В положенное время появляется органист с мальчиками, своими подручными, которые начинают смело сдувать пыль с клавишей, педалей и книг, поднимая страшную возню на хорах. Затем, словно по сигналу, со всевозможных сторон в древнее здание слетаются «грачи». Прихожан собирается очень мало, преимущественно из дома младшего каноника и предместий города. Приходит мистер Криспаркл, свежий и бодрый; за ним плетутся другие священнослужители, далеко не всегда столь свежие и бодрые. Являются певчие, всегда впопыхах (они постоянно опаздывают и в последние секунды натягивают на себя свои балахоны), и во главе их – Джаспер. Наконец в последний момент приходит мистер Датчери и, усевшись на скамейку, осматривается кругом, отыскивая принцессу Пуф-пуф.

Служба уже давно начата, когда мистер Датчери отыскивает в полумраке ее высочество. Она находится за колонной, старательно скрываясь от регента, но не сводя с него взгляда. Абсолютно не подозревая о ее присутствии, он поет, как всегда. В самых музыкальных местах, когда он поет с наибольшим чувством, ее величество злобно смеется и грозит ему из-за своей засады кулаком.

Мистер Датчери сосредоточивает на ней все свое внимание, чтобы убедиться, не ошибся ли он? Но нет, вот она опять погрозила. Уродливая и старая, как на фантастических изваяниях алтарных сидений; злобная, как сам дьявол; жестокая, как бронзовый орел, держащий на своих крыльях священные книги[17]17
  Бронзовый орел, держащий на своих крыльях священные книги… – В алтаре церквей часто помещался отлитый из бронзы орел (символ высокого царения духа), который служил подставкой для библии и других богослужебных книг.


[Закрыть] (и совсем не усвоивший из них христианской кротости, если судить по свирепым атрибутам, которыми его снабдил скульптор), – женщина эта сидит, сцепив руки, и медленно качает головой, время от времени грозя обеими руками руководителю хора. Не один мистер Датчери наблюдал за этим странным зрелищем: за дверью клироса стоит Депутат, тихо пробравшийся туда, хитрыми уловками сумевший усыпить бдительность мистера Топа, и с изумленным любопытством смотрит то на лицо того, кто угрожает, то на лицо того, кому угрожают.

Наконец служба подходит к концу, и священнослужители расходятся. Видя, что все певчие разбежались, сбросив свои одеяния так же быстро, как натягивали их, мистер Датчери подходит к своей новой знакомой при выходе ее из собора:

– Ну, здравствуйте. С добрым утром! Вы его видели?

– Я его видела, голубчик, я его видела! Нагляделась!

– И вы его знаете?

– Я его знаю ли? Лучше знаю, чем все эти пасторы, вместе взятые.

Возвратившись домой, мистер Датчери, прежде чем сесть за приготовленный ему завтрак, открывает дверцу шкафа и, взяв с полки кусочек мела, прибавляет черту во всю длину дверцы сверху донизу. Затем он садится за стол и начинает с аппетитом есть[18]18
  Этот роман не окончен Диккенсом, он успел довести это произведение только до половины; последние страницы написаны знаменитым романистом всего за два часа до смерти. Ред.


[Закрыть].