Текст книги "Тайна Эдвина Друда"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

– Да, я удивительно хорошо себя чувствую.

– В вашем пении не было ни тени неровности, ни ослабления, ни нажима, искусственности или малейшего пропуска. Все было исполнено мастерски, с подлинным художественным совершенством.

– Благодарствуйте. Я надеюсь, что ваши слова справедливы, если это не дерзость с моей стороны.

– Знаете, Джаспер, я подумал, не испробовали ли вы какого-то нового средства против вашего недуга, который иногда вас беспокоит?

– Неужели вы это подумали? Как вы наблюдательны! Я действительно прибегнул к новому средству.

– Так применяйте его, любезнейший, – произносит мистер Криспаркл, дружески ударяя его по плечу. – Применяйте!

– Я и собираюсь это делать.

– Поздравляю вас! Я очень рад за вас во всех отношениях, – продолжает мистер Криспаркл, когда они покидают собор.

– Благодарствуйте. Если вы позволите, я вас провожу до угла. У меня еще много времени впереди, мои гости не скоро соберутся, а я желал бы вам сказать кое-что и уверен, это доставит вам удовольствие.

– В чем же дело? Что именно?

– Помните, мы с вами недавно говорили о том, что на меня находит иногда мрачное настроение духа, появляются какие-то нехорошие предчувствия?

Лицо мистера Криспаркла как-то темнеет, и он грустно качает головой.

– Я тогда говорил, вы знаете, что могло бы стать противоядием, если меня опять это начнет мучить, а вы посоветовали предать все огню.

– Я и теперь это вам советую, мистер Джаспер.

– И вы вполне правы. Я хочу сжечь мой прошлогодний дневник в последний день, под Новый год.

– Потому что вы… – восклицает Криспаркл, заметно просветлев.

– Вы правы. Потому что я чувствую, что был просто желчен, меланхоличен, что моя голова пребывала в каком-то тумане. Я понял, что был нездоров: то ли печень не в порядке, то ли переутомился. Вы говорили, что я все преувеличивал и действительно, это правда.

Лицо Криспаркла все больше и больше проясняется.

– Я не мог тогда этого видеть и согласиться с вами, потому что находился в каком-то чаду, но теперь я чувствую себя гораздо лучше, гораздо здоровее, я сейчас в нормальном состоянии и охотно в этом сознаюсь. Я придавал важность мелочам, делал из мухи слона, это факт.

– Я так рад это от вас слышать! – восклицает мистер Криспаркл.

– Человек, ведущий однообразную жизнь, – продолжает Джаспер, – у которого барахлят нервы или желудок, слишком задерживается на одной мысли до тех пор, пока она не разрастается до невообразимых размеров. Так и у меня произошло с той мыслью, о которой я говорю. Поэтому я решил, что сожгу все доказательства моего прежнего состояния и начну следующий свой дневник с более ясного и здравого взгляда на жизнь.

– Это превосходит все мои надежды, – произносит мистер Криспаркл, останавливаясь у двери своего дома и протягивая руку мистеру Джасперу.

– Вполне естественно, – отвечает Джаспер. – У вас не было оснований надеяться, что я стану хоть немного походить на вас. Вы всегда стараетесь так укрепить свой дух и закалить свое тело, чтобы сознание ваше было чистым, как горный хрусталь; вы всегда этого достигаете и никогда не меняетесь. А я мрачный, одинокий, печальный тростник, прозябающий в мутной воде и легко впадающий в хандру. Однако я перешагнул теперь через это тяжкое, тоскливое состояние и справился со своей хандрой. Я здесь подожду, а вы, пожалуйста, узнайте, не пошел ли ко мне мистер Невил. Если нет, то мы могли бы отправиться с ним вместе.

– Я полагаю, что он еще не вернулся, а ушел он при мне некоторое время тому назад, – говорит мистер Криспаркл, отпирая дверь своим ключом, – но я все же спрошу. Вы не войдете?

– Нет, меня ждут гости, – отвечает Джаспер с улыбкой.

Младший каноник исчезает за дверью и через несколько минут возвращается. Как он и думал, мистер Невил еще не возвращался и теперь он припоминает, что Невил сказал ему, что, по всей вероятности, прямо с прогулки пойдет на обед.

– Хорош я хозяин! – произносит Джаспер. – Мои гости придут раньше меня. Побьетесь о заклад, что мои гости до моего прихода уже помирились и обнимаются?

– Я побился бы о заклад, если бы когда-нибудь этим занимался, что ваши гости будут иметь сегодня самого приятного, веселого хозяина, – отвечает мистер Криспаркл.

Джаспер с улыбкой произносит: «Прощайте!» и отправляется домой. Он идет по той же аллее, по которой они только что шли, и сворачивает к домику над воротами. По дороге он вполголоса напевает про себя чрезвычайно чисто и нежно. По-прежнему кажется, что сегодня он не в состоянии взять ни одной фальшивой ноты, что ничто не может заставить его поторопиться или отстать. Дойдя до арки под своим жилищем, он останавливается и снимает с шеи большой черный шарф, который вешает себе на руку. В эту минуту лицо его мрачно и брови насуплены, но через мгновение оно снова проясняется и он опять начинает весело распевать.

И он, уже третий, поднимается по витой каменной лестнице.

Весь этот вечер красный свет виднеется в маяке, стоящем на границе деятельной жизни Клойстергама. Отдаленное эхо уличного шума проникает через своды арки, разливается по пустынным окрестностям собора и достигает уединенного предместья. Но, кроме него, через эту арку ничего не проникает, только резкие порывы сильного ветра. Мало-помалу небо чернеет, ветер крепчает, и к ночи разражается грозная буря.

Эта местность никогда хорошо не освещается, а сильные порывы ветра задувают многие из фонарей, порой даже разбивая их, так что сыплются стекла, и потому вокруг царит глубокая темнота. Темнота и неприятные ощущения усиливаются еще и тем, что в воздухе носятся пыль, листья и сухие ветки деревьев, рваные лоскуты разоренных гнезд грачей на соборной башне. Деревья так сильно раскачиваются, словно каждую минуту их может вырвать с корнем, а время от времени глухой треск и шум падения сообщают, что большие ветви уступили силе могучей бури.

Давно уже не помнят здесь такого сильного ветра, такой бурной зимней ночи. Флюгарки с домовых труб с шумом падают на землю, а несчастные прохожие, чтобы устоять на ногах, хватаются друг за друга или держатся за стены домов. Дикие порывы ветра все увеличиваются с безумной силой, становятся яростнее и злее, и к полуночи, когда все улицы совершенно пустеют и все прячутся по домам, одна грозная буря несется по ним, срывая с петель двери и ставни, как бы призывая жителей бежать вместе с ней из домов, прежде чем сорванные крыши обрушатся им на головы.

Посреди этого бешеного разгула стихий красный свет упорно мерцает над аркой. Ничто не может устоять против бури, непоколебим только один этот стойкий красный свет.

Всю ночь ветер не угомоняется, а бушует, ревет и свирепствует по-прежнему. Только рано утром, когда звезды бледнеют перед зарождающейся зарей, ветер начинает постепенно стихать. Хотя по временам с не меньшей силой вздымаются его могучие порывы, он все-таки, как умирающий раненый зверь, мало-помалу теряет свою силу и к рассвету совершенно утихает.

Только теперь, при дневном свете, оказывается, что стрелки на соборных часах сорваны, что железные листы с крыши собора снесены на улицу, что на верхушке большой башни некоторые камни сдвинуты с места. Хотя сегодня и первый день Рождества, но все же необходимо послать рабочих определить ущерб, причиненный бурей. Под предводительством Дердлса рабочие взбираются на собор, а мистер Топ и толпа ранних зевак собираются внизу, у дома младшего каноника, чтобы наблюдать за их появлением на крыше.

Неожиданно в этой толпе, расталкивая всех, появляется Джаспер, и все взгляды обращаются на него.

– Где мой племянник? – спрашивает он у мистера Криспаркла, высунувшегося из окна.

– Он сюда не приходил. Разве его нет дома?

– Нет. Он пошел вчера ночью вместе с мистером Невилом к реке посмотреть на бурю и с тех пор не возвращался. Позовите мистера Невила!

– Он чуть свет сегодня ушел из дому и отправился на экскурсию.

– Ушел чуть свет? На экскурсию? Впустите меня, впустите!

Теперь уже никто не смотрел на крышу собора, а все глаза с изумлением устремлены на мистера Джаспера, который, бледный, полуодетый, едва переводя дыхание, в изнеможении прислоняется к решетке перед домом младшего каноника.

Глава XV
Обвинение

Невил Ландлес вышел из дому так рано и шел так скоро, что уже был в восьми милях от города, когда соборные колокола начали призывать к утреннему богослужению жителей Клойстергама.

Примерно в это время он уже почувствовал голод, так как, выходя из дому, захватил с собой только корочку хлеба. Он решил остановиться и зашел в первый попавшийся по дороге трактир, чтобы позавтракать.

Посетители, требовавшие завтрака (за исключением лошадей или вьючного скота, для которых всегда припасен завтрак в виде большого количества сена и ведер с водой), были так редки в «Крытом фургоне», что надо было долго ждать, пока появится на столе чай, поджаренный хлеб и свинина. Между тем Невил сидел в первой комнате, пол которой был усыпан песком, и думал, скоро ли после него кого-нибудь обогреет камин с едва тлевшими сырыми дровами.

В действительности «Крытый фургон», стоя наверху горы, был очень холодным, негостеприимным помещением: перед дверью в грязи, скопившейся в выбоинах от копыт, валялась солома, за буфетом сердитая хозяйка бранила и била небольшого мальчугана с красным чулком на одной ноге и босой другой; на полках в каком-то странном сосуде, похожем на чугунное каноэ, валялся сыр вместе с грязной скатертью, ножом с позеленевшей ручкой и непропеченными кусками бледного сухого хлеба, хранившегося в другом таком же каноэ и рассыпавшего там крошки, будто слезы, оплакивая свою участь; повсюду валялось хозяйское белье, полусухое и полумокрое, выстиранное и недостиранное, не прячась от посторонних взглядов. Здесь все пили из глиняных кружек, а вся еда тоже напоминала глину. Ввиду всего этого едва ли «Крытый фургон» выполнял обещание, выраженное на вывеске: быть самым лучшим приютом для человека и скота. Однако Невил в данном случае требовательности не проявил и довольствовался тем, что ему дали. Закончив свой завтрак, он отправился снова в путь, отдохнув несколько дольше, чем намеревался.

В четверти мили от трактира он остановился, задумавшись, идти ли по-прежнему по большой дороге или свернуть на перерезавшую бор и окруженную высокими живыми изгородями тропинку, которая поднималась по веселому, поросшему вереском склону. Очевидно, она впоследствии выходила на ту же дорогу, и потому он предпочел эту тропинку. Однако идти по ней было очень трудно из-за крутого подъема и глубоких борозд, оставленных на ней крестьянскими телегами.

Он шел довольно долго, преодолевая встречавшиеся препятствия, как вдруг ему показалось, что за ним идут люди. Он обернулся и, видя, что их несколько человек и они торопились, посторонился, чтобы дать им дорогу. Но они поступили очень странно: только четверо прошли вперед, другие четверо замедлили шаг, словно намереваясь идти следом за ним. Остальные, человек шесть, повернули назад и поспешно удалились.

Невил посмотрел на четырех незнакомцев, шедших впереди, и на четверых, шедших сзади. Они отвечали ему такими же взглядами. Он продолжал свой путь, и они шли в том же порядке – четверо впереди и четверо позади. Когда все вышли с узкой тропинки на широкую поляну, порядок этого шествия не нарушился. Очевидно было, что его преднамеренно окружили. Чтобы окончательно в этом убедиться, он остановился – и все они тоже остановились.

– Зачем вы следите за мной? – спросил он, обращаясь к ним всем. – Что вы, шайка воров?

– Не отвечайте ему, – сказал один из них, – лучше молчите, его лучше не трогать.

– Лучше молчите, лучше не трогать, – повторил Невил. – Кто из вас это сказал?

Никто не ответил.

– Кто бы из вас это ни сказал, это хороший совет, – продолжал он с жаром. – Я не позволю себя зажать, как тисками, четырем людям спереди и четырем сзади. Я хочу идти впереди вас всех, и я пойду, ясно?

Они все стояли неподвижно. И он среди них.

– Если восьмеро, четверо или даже двое нападают на одного, – продолжал он, все более горячась, – то этому одному остается только поднять на одного из них руку! Клянусь небом, я это сделаю, если вы будете мне загораживать дорогу!

Прибавив шагу и размахивая своей тяжелой тростью, он пошел прямо на четырех передних, желая их перегнать. Самый крупный и сильный из этих незнакомцев быстро обернулся и встретился с ним лицом к лицу; они схватились и упали на землю, но перед этим тяжелая трость Невила с огромной силой опустилась на незнакомца.

– Оставьте нас, – крикнул человек глухим голосом своим спутникам, продолжая бороться с Невилом на земле. – Пусть будет честный бой. Он просто девчонка пв сравнении со мной, да еще у него тяжесть за плечами. Оставьте его, я сам с ним справлюсь.

После непродолжительной борьбы, во время которой лица обоих противников обагрились кровью, незнакомец наступил коленом на грудь Невилу и воскликнул:

– Ну, теперь возьмите его двое под руки!

Его приказание было немедленно выполнено.

– Что же касается того, мистер Ландлес, что мы шайка воров, то вы узнаете, кто мы такие. Мы бы вас не тронули, если бы вы сами не напали. Теперь мы вас отведем на большую дорогу, там вы найдете защиту и помощь от воров. Оботрите ему кто-нибудь лицо, посмотрите, как по нему течет кровь.

Когда ему вытерли лицо, то Невил узнал в говорившем Джо, возницу клойстергамскаго омнибуса, которого он видел только однажды, в день своего приезда.

– Я вам теперь посоветовал бы, мистер Ландлес, ничего никому не говорить. На большой дороге вы найдете друга, а до тех пор лучше помолчите. Ну-ка, поднимите кто-нибудь его палку и пойдем!

Пораженный всем произошедшим, Невил с изумлением посмотрел вокруг себя, не в состоянии произнести ни слова. Он шел как во сне между двумя людьми, державшими его за руки, до тех пор, пока они вышли на большую дорогу и не очутились среди немногочисленной группы людей, в числе которых были мистер Джаспер, мистер Криспаркл и те незнакомцы, которые, увидев Невила, вернулись назад. Молодого человека подвели к младшему канонику и тут освободили из уважения к духовному лицу.

– Что все это значит, сэр? Что происходит? – воскликнул Невил, когда его окружила вся группа. – Что это такое? Я как будто в бреду.

– Где мой племянник? – глухо спросил Джаспер.

– Где ваш племянник? – повторил Невил. – Почему вы меня об этом спрашиваете?

– Я потому вас спрашиваю, – ответил Джаспер, – что вы последний его видели и с тех пор он исчез.

– Исчез?! – воскликнул Невил с ужасом.

– Подождите, – произнес Криспаркл, – позвольте мне с ним переговорить, мистер Джаспер. Мистер Невил, вы потрясены. Придите в себя, соберитесь с мыслями, это очень важно, и выслушайте меня внимательно.

– Я постараюсь, сэр, но мне кажется, я сошел с ума.

– Вы вчера вечером вышли от мистера Джаспера вместе с Эдвином Друдом?

– Да.

– В котором часу?

– В двенадцать, не так ли? – произнес Невил, бросая вопросительный взгляд на мистера Джаспера и поднеся руку к своей помутившейся голове.

– Совершенно точно, – сказал мистер Криспаркл. – Мистер Джаспер сказал то же самое. Вы оба отправились к реке?

– Да, чтобы посмотреть, как она выглядит во время бури.

– Что было после этого? Как долго вы там оставались?

– Не более десяти минут, я полагаю. Потом мы вместе дошли до вашего дома, у ваших дверей он со мной простился.

– Но не сказал, что опять пойдет к реке?

– Нет, он сказал, что идет прямо домой.

Все присутствующие взглянули друг на друга и на Криспаркла, а мистер Джаспер, все это время пристально глядевший на Невила, сказал глухим голосом, в котором слышалось подозрение:

– Что это за пятна у него на платье?

Глаза всех устремились на пятна крови, видневшиеся на одежде Невила.

– А вот такие же пятна и на трости, – сказал мистер Джаспер, взяв ее из рук одного из окружающих. – Я знаю, что это его трость, она и вчера вечером была у него. Что все это значит?

– Именем Бога заклинаю вас сказать, что это значит, Невил? – воскликнул Криспаркл.

– Я дрался с этим человеком, – сказал Невил, указывая на своего недавнего противника, – вы можете видеть на нем такие же пятна крови. Что мне было делать, когда на меня напало восемь человек? Я не мог догадаться о настоящей причине, а они ничего не объяснили.

Люди, напавшие на Невила, подтвердили, что между ними действительно была драка и они ничего ему не сказали о причине нападения. Однако эти самые люди подозрительно смотрели на пятна крови, мгновенно засохшие на холодном, морозном воздухе.

– Мы должны вернуться в город, Невил, и вы, конечно, будете рады снять с себя всяческие подозрения, чтобы оправдаться перед всеми.

– Конечно, сэр.

– Мистер Ландлес пойдет со мной вместе, – сказал младший каноник, обращаясь к окружающим. – Пойдемте, Невил!

Они отправились в путь; все остальные шли за ними на некотором расстоянии, и только Джаспер упрямо, всю дорогу шел рядом по другую сторону Невила. Он упорно молчал, пока мистер Криспаркл несколько раз задавал свои прежние вопросы, а Невил снова повторял все те же ответы. Они оба даже выражали различные предположения по поводу этого загадочного исчезновения, и мистер Криспаркл прямо обращался к Джасперу, чтобы тот принял участие в разговоре, однако лицо его оставалось каменным и ничто не могло заставить его нарушить свое молчание. Когда они приблизились к городу и мистер Криспаркл предложил тотчас же зайти к мэру, он молча наклонил голову в знак согласия, но не произнес ни слова до тех пор, пока они не оказались в гостиной мистера Сапси.

Мистер Криспаркл изложил мистеру Сапси обстоятельства, по поводу которых они пришли, желая тотчас дать свои показания. Тогда только мистер Джаспер нарушил свое молчание и заявил, что, пребывая в крайнем волнении, он возлагает все свои надежды на проницательность мистера Сапси. Нет никакой причины, считает он, по которой его племянник мог так неожиданно скрыться, – разве мистер Сапси назвал бы такую причину, и тогда он, Джаспер, с ним согласится. Невероятно, чтобы его племянник вернулся к реке и случайно утонул, но если мистеру Сапси это покажется вероятным, тогда он готов ему поверить и согласиться. Он отказывается от всяких ужасных подозрений, разве что мистеру Сапси покажется, что они не исключены в отношении того человека, который был с его племянником за минуту до его исчезновения и который прежде находился с ним в неприязненных отношениях, – и тогда он тоже согласится. Он, Джаспер, не может положиться на собственное мнение и свои предположения, так как его одолевают тревожные страшные сомнения и подозрения, но на суждения мистера Сапси, всегда надежные и разумные, он положиться может.

Мистер Сапси выразил мнение, что все это дело очень сомнительное, так как у молодого человека был совершенно не английский цвет лица (последние слова он произнес, устремляя пристальный взгляд на лицо Невила). Высказав эту важную мысль, он углубился в такой непроходимый лабиринт глупости и нелепостей, что даже странно было их слушать из уст мэра; наконец он дошел до блестящего открытия, что отнять жизнь у ближнего – значит похитить чужую собственность. Мистер Сапси колебался, выдать ли ему или нет приказ о немедленном заточении в тюрьму Невила Ландлеса за тяготевшие над ним тяжкие подозрения. Он, может быть, и решился бы на это, если бы младший каноник горячо и возмущенно не протестовал и не поручился бы держать молодого человека у себя в собственном доме и лично представить его по первому требованию. Впоследствии мистер Джаспер сказал, будто понял из слов мистера Сапси, что тот предлагал обыскать все берега и дно реки, а также разослать повсюду известия о произошедшем и дать объявления, в которых дядя Эдвина Друда умолял этого молодого человека, если он покинул его дом по неизвестной причине, пожалеть измученного тревогой и убитого горем родственника и уведомить, жив ли он. Все были уверены, что именно эти меры были предложены мистером Сапси (хотя он ничего подобного не хотел сказать и ни одним словом об этом не обмолвился) и тотчас же приступили к их исполнению.

Трудно было сказать, кто из двоих был больше потрясен, Невил Ландлес или Джон Джаспер. Но положение Джаспера заставляло его быть деятельным, а Невил был вынужден бездействовать. В этом состояло единственное различие между ними, так одинаково были они убиты и поражены ударами судьбы.

На другой день, еще перед рассветом, на реке и на берегах деятельно работала толпа людей, большею частью вызвавшихся добровольно. Целый день продолжались поиски, на реке были пущены в ход лодки, багры, сети, тенета; на мокром берегу, покрытом тиной и грязью, работали лопатами, заступами, мотыгами, даже прибегали к помощи веревок и собак. Ночью река освещалась фонарями и разведенными на берегу кострами; в самых отдаленных заводях, куда попадали волны во время прилива, группы рабочих внимательно следили за отливом, прислушиваясь и высматривая, не появится ли что-то темное, опасаясь, не смоет ли вода отыскиваемый труп. Но взошло солнце, а никаких следов Эдвина Друда так и не было обнаружено.

Снова целый день продолжались поиски – как в лодках на реке, так и между колючими кустарниками и разбросанными там и сям большими камнями на берегу. Джон Джаспер энергично, неустанно работал. Он был на барже, в лодке, в ивняке на берегу, в болотистых низинах, где из грязи виднелись какие-то колья, торчали острые верхушки камней, где застряли столбы с отметками точек паводка и сохранились какие-то предупреждающие об опасности знаки, но все тщетно: настал вечер, а Эдвин Друд так и не нашелся.

Расставив на ночь караульщиков, чтобы не пропустить ни малейшего колебания прилива, Джаспер отправился домой, изнуренный, усталый, забрызганный грязью, в изорванной и висящей лохмотьями одежде. Не успел он опуститься в свое мягкое кресло, как перед ним предстал мистер Грюджиус.

– Какие странные вести я услышал, – сказал он.

– Странные и ужасные, – произнес мистер Джаспер, открыв на минуту глаза и, снова закрыв их, опустил голову на ручку кресла.

Мистер Грюджиус провел рукой по голове и лицу и устремил свой взгляд на огонь в камине.

– Что делает ваша подопечная? – спросил мистер Джаспер слабым, усталым голосом после непродолжительного молчания.

– Бедная девочка! Вы можете себе представить, в каком она состоянии.

– Видели ли вы его сестру? – все тем же слабым голосом спросил мистер Джаспер.

– Чью сестру?

Резкость этого вопроса и холодная медлительность, с которой мистер Грюджиус перевел свой взгляд с огня на лицо мистера Джаспера, показались бы возмутительными в любое другое время, но теперь, под тяжестью отчаяния и горя Джаспер только на мгновение открыл глаза и произнес:

– Сестру подозреваемого молодого человека.

– Вы его подозреваете?

– Я сам не знаю, что и думать. Я ни на чем не могу остановиться. Мне самому неясно.

– Мне также, – сказал мистер Грюджиус, – но, так как вы назвали его подозреваемым молодым человеком, то я полагал, что вы уже остановились на каком-нибудь мнении. Я только что видел мисс Ландлес.

– В каком она состоянии?

– Она гордо отвергает всякие подозрения и безгранично верит в невиновность своего брата.

– Бедняжка!

– Однако, – продолжал мистер Грюджиус, – я пришел, чтобы поговорить с вами не о ней, а о моей подопечной. Я должен сообщить вам известие, которое вас очень удивит. По крайней мере, меня оно удивило.

Джаспер тяжело вздохнул и со вздохом повернулся в своем кресле.

– Не желаете ли вы отложить этот разговор до завтра? – спросил мистер Грюджиус. – Предупреждаю, это известие вас чрезвычайно удивит.

Поставленный таким образом вопрос и нарочитая медлительность мистера Грюджиуса в другое время вызвали бы раздражение. Однако во взгляде Джона Джаспера теперь показалось больше сосредоточенности и внимания. Мистер Грюджиус снова отвернулся и, проведя рукой по голове, решительно сжав губы, устремил свой взгляд на огонь.

– В чем дело? Что случилось? – спросил мистер Джаспер, выпрямляясь в своем кресле.

– Конечно, – произнес мистер Грюджиус невыносимо медленно и не спуская глаз с огня, словно разговаривая сам с собой. – Я мог бы догадаться, знать это ранее, ведь она мне намекала уже давно, но я такой Угловатый Человек, что мне и в голову не приходила подобная мысль – я думал, все так, как было раньше.

– В чем дело? – снова спросил мистер Джаспер.

Мистер Грюджиус устремил на него пристальный взгляд и, медленно, невозмутимо потирая руки перед огнем, произнес:

– Эта юная чета, пропавший молодой человек и мисс Роза, хотя и обрученные столь давно, долго считавшие себя женихом и невестой и уже приближавшиеся к свадьбе…

Мистер Грюджиус увидел перед собой болезненное, пораженное ужасом лицо, дрожащие, помертвевшие губы, две забрызганные грязью руки, судорожно схватившиеся за ручки кресла. Если б не эти руки, то мистер Грюджиус мог бы подумать, что никогда не видел этого лица.

– Эта юная чета мало-помалу пришла к такому заключению (я полагаю, одновременно), что их жизнь будет счастливее в настоящем и в будущем, если они останутся друзьями или, лучше сказать, братом и сестрой, чем если станут супругами.

Мистер Грюджиус увидел перед собой в кресле посиневшее, мертвое лицо, на котором выступали тяжелые, серые не то капли пота, не то пузырьки пены.

– Эта юная чета наконец решилась обменяться между собой своими решениями открыто, разумно и дружелюбно. Они встретились для этого и после непродолжительного спокойного и невинного разговора решили навсегда порвать связывавшие их до сих пор узы, немедленно и окончательно.

Мистер Грюджиус увидел, как сидевший перед ним в кресле смертельно-бледный человек поднялся с полуоткрытым ртом и искаженными чертами лица и поднес руки к голове.

– Опасаясь, что вы (при своей всем известной любви к нему) будете горько разочарованы такой резкой переменой в его жизни, ваш племянник за те несколько дней, что гостил здесь, решил не говорить вам об этом сам и предоставил мне уведомить вас обо всем произошедшем. Он поручил мне сделать это, когда его уже не будет здесь. Вот я и передаю вам эту новость, а его уже нет.

Грюджиус увидел, как смертельно-бледный человек, стоявший перед ним, схватил себя за волосы руками и быстро отвернулся от него.

– Теперь я сказал вам все, что должен был; прибавлю только, что молодые люди расстались навсегда и решительно – хотя не без сожалений и слез – в тот самый вечер, когда вы их видели вместе в последний раз.

Мистер Грюджиус услышал ужасный стон и уже больше не видел перед собой ни смертельно-бледного лица, ни вставшего с кресла человека. На полу у его ног лежала лишь груда разорванной, покрытой грязью одежды.

Но и теперь мистер Грюджиус не переменил своего положения и продолжал беспристрастно греть руки перед огнем, устремив свой взгляд на распростертую перед ним человеческую фигуру.