Текст книги "Тайна Эдвина Друда"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Глава XXII
Пасмурные дни

Комнаты мистера Тартара были самыми опрятными, аккуратными и уютными из всех, когда-либо виданных под солнцем, луной и звездами. Полы были так блестяще выскоблены, что можно было предположить, будто вся лондонская копоть навсегда обрела свободу и эмигрировала из страны. Все бронзовые украшения и медные предметы, принадлежавшие мистеру Тартару, были так вычищены и отполированы, что блестели, как зеркало. Ни пятна, ни зазубринки, ни пылинки, ни соринки не было видно на больших, средних и малых пенатах[16]16
  Пенаты – в греческой мифологии духи-хранители домашнего очага. В переносном смысле (как здесь) – привычные предметы домашней обстановки.


[Закрыть] в квартире мистера Тартара. Его гостиная походила на адмиральскую каюту, его ванная комната – на молочную, его спальня с бесчисленными комодами и ящичками по стенам – на семенную лавку, а висевший посередине туго натянутый гамак (или подвесная койка) тихо колыхался, словно дышал. Все вещи, принадлежавшие мистеру Тартару, имели раз и навсегда назначенное, определенное им место: его карты, планы, атласы находились в одном месте, его книги – в другом, щетки – в третьем; его сапоги имели свое место, костюмы – свое, как и фляжки, телескопы и другие инструменты. Все было у него под рукой, все было легко достать. Шкаф, комод, ящики, полки, крючки – все было так устроено, что занимало как можно меньше места в комнате, так что ни один кусочек пространства не пропадал зря и был предназначен для определенного предмета, который нигде больше не мог лучше поместиться. Его маленький, но блестящий серебряный сервиз был так расставлен на буфете, что тотчас можно было заметить каждую исчезнувшую из солонки ложечку; его туалетные принадлежности были так разложены на туалетном столике, что всякая неряшливая зубочистка тотчас бросалась в глаза, словно признавалась с своей вине. В таком же порядке находились все редкие вещицы, предметы, привезенные мистером Тартаром из своих путешествий. Птицы, рыбы, пресмыкающиеся, оружие, одежда, раковины, водоросли, морские растения, кораллы – набитые паклей, высушенные, отполированные, засушенные, заспиртованные и различными другими способами сохраненные – имели свое определенное место, лучше которого нельзя было придумать. Глядя на все это, казалось, что где-то в уголке припрятаны банка с краской и бутылочка с лаком, постоянно готовые мгновенно удалить малейшее пятнышко, зазубринку или случайный след пальца, если они будут обнаружены в комнатах мистера Тартара. Никакой военный корабль не содержался в более аккуратном, блестящем, опрятном, великолепном виде. В этот светлый летний день, о котором идет речь, белоснежный тент вроде палатки был опущен над цветочным садом мистера Тартара, причем все это имело совершенно моряцкий вид. Создавалось впечатление, что цветник находится не на крыше, а на корме корабля, и корабль этот вместе с пассажирами (то есть вся квартира с ее обитателями и садом) мог немедленно выйти в море, стоит только мистеру Тартару приложить рупор, висевший в углу, к губам и хриплым голосом морского волка дать команду поднять якорь и ставить паруса.

Мистер Тартар, в роли капитана любезно принимавший гостей на палубе своего нарядного корабля, исключительно подходил ко всей окружавшей его обстановке. Когда у человека есть свой конек, никого не пугающий, безобидный и никому не мешающий, очень приятно видеть его скачущим на этом коньке, при этом вполне понимающим юмористическую сторону своей прихоти. Если же он человек добрый и искренний, с открытой и благородной душой, то едва ли он когда-нибудь выглядит лучше, чем на своем коньке. Так точно и Роза (которую он водил по своему кораблю с глубочайшим уважением, какое оказывается первой леди адмиралтейства или волшебной царице морей), естественно, с восхищением смотрела на все вокруг и с наслаждением слушала мистера Тартара, который полушутя и полусерьезно, порой подсмеиваясь над собой, показывал все чудеса своих выдумок. Еще более замечательным показался ей этот великолепный загорелый моряк, когда по окончании осмотра он деликатно удалился из своей адмиральской каюты, попросив Розу считать себя здесь царицей и отдавая сад в ее полное распоряжение жестом той руки, которая когда-то спасла жизнь мистеру Криспарклу.

– Елена! Елена Ландлес! Ты здесь?

– Кто это говорит? Неужели Роза?

И среди цветов появилось еще одно хорошенькое личико.

– Да, дорогая, это я.

– Как ты попала сюда, голубушка?

– Я… я, право, толком не знаю, – вспыхнув, ответила Роза. – Мне кажется, все это во сне.

Отчего она вспыхнула? Никого здесь не было, кроме них двоих – двух цветков среди окружающей зелени сада. В стране волшебного боба румянцы смущения рождаются, как плоды на ветках.

– Но я-то не во сне, я не сплю, – улыбаясь, сказала Елена. – Каким образом мы так неожиданно очутились вместе – или так близко друг к другу?

Действительно, появление этой хорошенькой головки между дымными трубами Степл-Инн и среди окружающих цветов было неожиданным. Но Роза, очнувшись ото сна, быстро рассказала обо всем, что случилось до этого, и объяснила, почему они теперь вместе.

– И мистер Криспаркл тоже здесь, – прибавила она. – Поверишь ли, кода-то давно-давно он спас ему жизнь!

– Я всему поверю о мистере Криспаркле, я всегда знала, что мистер Криспаркл способен на такой поступок, – сказала Елена, неожиданно покраснев.

– Да, но это был вовсе не мистер Криспаркл, – поспешно поправила Роза, и снова румянец показался в заколдованной стране.

– Тогда я тебя не понимаю, дорогая.

– Очень было мило со стороны мистера Криспаркла, что он позволил себя спасти, – сказала Роза, – и он не мог лучше выказать свое уважение и благодарность. Но только мистер Тартар спас мистера Криспаркла, а не наоборот.

Черные глаза Елены пристально всмотрелись в розовое личико, видневшееся из-за листьев, и она спросила тихо и задумчиво:

– Мистер Тартар сейчас с тобой?

– Нет, он отдал свои комнаты мне, то есть нам. Какие здесь замечательные комнаты!

– Неужели?

– Да, эти комнаты похожи на каюты превосходного корабля. Они походят на… на…

– На сон? – подсказала Елена.

Роза ответила молчаливым наклоном головы и нагнулась понюхать цветы.

После непродолжительного молчания, во время которого Елена, казалось (или это была фантазия Розы), кого-то жалела, она начала снова:

– Мой бедный Невил занимается в своей комнате, так как с этой стороны солнце не слишком яркое. Наверное, ему лучше не говорить о твоем приезде.

– О да! – поспешно согласилась Роза.

– Я думаю, – продолжала Елена, – что рано или поздно он должен узнать обо всем, что ты мне рассказала, но я в этом не совсем уверена. Спроси совета у мистера Криспаркла, спроси его, могу ли я рассказать Невилу о случившемся – столько, сколько найду нужным.

Роза спрыгнула с подоконника и вышла в парадную каюту, чтобы вынести вопрос на обсуждение. Младший каноник сказал, что полностью полагается на мнение Елены: как она решит, так пусть и поступает.

– Я очень благодарна ему, – сказала Елена, когда Роза возвратилась с ответом. – Спроси его еще, лучше ли нам подождать, пока этот негодяй не станет еще активнее и более открыто преследовать Невила, или постараться предупредить его дальнейшие действия, узнав, не готовит ли он каких-либо тайных планов?

Младший каноник нашел этот вопрос настолько трудным для себя, что после нескольких тщетных попыток как-то его решить предложил обратиться за советом к мистеру Грюджиусу. Елена тотчас же согласилась, и он отправился через двор к мистеру Грюджиусу, стараясь идти свободно и непринужденно, делая вид, что просто гуляет. Мистер Грюджиус ответил, что он решительно придерживается твердого мнения: если можно выиграть время и опередить разбойника или дикого зверя, то не следует упускать такую возможность; а в настоящей истории он считает Джона Джаспера и разбойником, и диким зверем.

Получив ответ, мистер Криспаркл возвратился и передал его Розе, а та в свою очередь – Елене, которая, задумчиво стоя у окна, выслушала ответ и несколько минут молча обдумывала их положение.

– Можем ли мы рассчитывать на то, что мистер Тартар нам поможет, Роза? – спросила она.

– О да! – застенчиво ответила Роза. Она надеялась, даже была почти уверена, что он им наверняка поможет. Да, она может поручиться за согласие мистера Тартара. – Но не спросить ли еще мистера Криспаркла?

– Я полагаю, что в этом отношении ты такой же авторитет, как он, душенька, – серьезно сказала Елена, – и для этого тебе незачем опять исчезать.

Какая странная Елена! Почему она так говорит?

– Видишь ли, Невил здесь никого не знает, кроме мистера Тартара, – продолжала Елена после минутного размышления, – и он ни с кем и слова не промолвил, кроме него. Если бы мистер Тартар был согласен заходить к нему открыто и часто хоть на минуту каждый день, то, пожалуй, из этого могло бы что-нибудь выйти.

– Что-нибудь могло бы выйти из этого? – повторила Роза, с изумлением взглянув на прелестное лицо своей подруги. – Что-нибудь?

– Если за всеми передвижениями Невила действительно установлена слежка и целью этой слежки является стремление изолировать его от всех друзей и знакомых, чтобы таким образом отравить каждый час его жизни (на что, кажется, намекают и те угрозы, о которых тебе говорил мистер Джаспер), то, вероятно, наш враг постарается каким-то образом познакомиться и пообщаться с мистером Тартаром, чтобы и его настроить против Невила. В таком случае мы не только узнали бы о самом факте слежки от мистера Тартара, но и обо всех деталях планов Джаспера, которыми он мог бы поделиться в разговоре с ним.

– Я понимаю! – воскликнула Роза и мгновенно исчезла в адмиральской каюте.

Через минуту ее хорошенькое личико с еще большим румянцем на щеках снова появилось среди цветов, и она сказала, что передала слова Елены мистеру Криспарклу, тот позвал мистера Тартара, а мистер Тартар («Он сейчас здесь и ждет – возможно, он тебе понадобится», – прибавила Роза с некоторым смущением, обернувшись назад) заявил, что согласен действовать, как сочтет нужным Елена, и готов начать хоть с сегодняшнего дня.

– Благодарю его от всей души, – сказала Елена. – Передай ему это от меня.

Снова Роза исчезла из сада и нырнула в каюту, откуда через минуту вернулась с новыми заверениями мистера Тартара в его готовности служить мисс Елене; в продолжение нескольких мгновений она колебалась, деля себя между Еленой и мистером Тартаром, показывая на своем примере, что смущение не всегда бывает неуклюжим и неловким, а иногда представляет даже очень приятное зрелище.

– А теперь, голубушка, – сказала Елена, – будем помнить, что мы должны быть осторожны и держать это свидание в тайне, и расстанемся. Я слышу, что Невил ходит по комнате. Ты уезжаешь назад?

– К мисс Твинклтон? – спросила Роза.

– Да.

– Я никогда не возвращусь туда после этого страшного разговора. Как я могу?

– Так куда же ты отправляешься, голубушка?

– Я сама не знаю, – отвечала Роза. – Я ничего еще не решила, но мой опекун обо мне, наверное, позаботится. Не беспокойся, моя дорогая, я уж где-нибудь да буду. – Это предположение, конечно, выражало достоверную истину.

– И я буду получать известия о моей Розе от мистера Тартара? – спросила Елена.

– Да, вероятно, от… – Роза взглянула назад, в каюту, вместо того чтобы произнести имя мистера Тартара. – Но скажи мне, милая Елена, прежде чем мы расстанемся, могла ли я иначе поступить; ты уверена, что я ничего не могла сделать?

– То есть как иначе? Что сделать?

– Могла ли я поступить как-то так, чтобы он не обозлился и не захотел мстить, могла ли я пойти с ним на какую-нибудь сделку, в чем-то уступить ему?

– Ты знаешь, как я тебя люблю, голубушка, – с жаром ответила Елена. – Но я скорее согласилась бы увидеть тебя мертвой у его преступных ног.

– Как ты меня успокоила! Какое это для меня облегчение! Ты то же скажешь своему бедному брату, не правда ли? Скажи ему, что я постоянно о нем вспоминаю и сочувствую ему. Попроси его также не питать ко мне ненависти.

Елена грустно покачала головой, словно подобная просьба была совершенно излишней, и с любовью послала своей подруге воздушный поцелуй, на что та ответила тем же: обеими ручками послала воздушный поцелуй Елене. После этого среди цветов появилась чья-то очень загорелая рука и помогла Розе исчезнуть.

Когда Роза возвратилась в адмиральскую каюту, перед ней и изумленными гостями словно по мановению волшебного жезла неожиданно появился завтрак, который мистер Тартар сервировал простым нажатием на пружинку и поворотом ручки, выдвинувшей скрытую в стене полку. Здесь были и удивительные миндальные пирожные, и сверкающие ликеры, и чудесно сохранившиеся тропические пряности, и варенья из тропических фруктов – и все это в неисчерпаемом изобилии. Но, несмотря на всю магическую силу мистера Тартара, он не мог остановить время, оно бессердечно помчалось вперед, и Розе наконец пришлось спуститься на землю из сказочной страны волшебного боба и оказаться в квартире ее опекуна.

– Ну, а теперь, моя милая, – сказал мистер Грюджиус, – будем решать, что нам делать, или точнее, иными словами, что мне делать с тобой?

Роза с виноватым видом молча взглянула на мистера Грюджиуса, вполне сознавая, какая она обуза не только для всех, но даже и для самой себя. Что она могла сказать? Мысль жить и прятаться на верхнем этаже гостиницы «Фернивал» всю оставшуюся жизнь – вот все, что она могла придумать в эту минуту.

– Мне пришло в голову вот что, – сказал мистер Грюджиус. – Поскольку почтенная мисс Твинклтон иногда во время каникул приезжает в Лондон для встречи с родителями своих учениц, живущих в столице, а также для подбора будущих воспитанниц, то не попросить ли нам ее приехать и пожить с тобой месяц, пока мы осмотримся и что-нибудь придумаем?

– А где мы будем жить с ней, сэр?

– Где? – повторил Грюджиус. – Мы снимем в городе меблированную квартиру на месяц и пригласим мисс Твинклтон приехать на это время и позаботиться о тебе.

– А потом? – спросила Роза.

– А потом, – сказал мистер Грюджиус, – мы будем не в худшем положении, чем теперь.

– Я думаю, что это хороший план, это выход из положения, – согласилась Роза.

– Так пойдем искать меблированную квартиру, – сказал мистер Грюджиус, вставая. – Вчерашний вечер и твое присутствие было счастьем для меня. Я бы не желал ничего лучшего, чем всю жизнь постоянно иметь такого прелестного гостя, как ты, моя дорогая. Но, к сожалению, здесь неподходящее место для молодой девушки. Так что пойдем искать приключений и меблированную квартиру. Между тем мистер Криспаркл, отправляющийся сейчас домой, конечно, обязательно сегодня повидает мисс Твинклтон и будет просить ее посодействовать нам в наших планах.

Мистер Криспаркл охотно принял на себя это поручение и, распрощавшись, уехал, а мистер Грюджиус с Розой отправились в путь на поиски подходящей квартиры.

Способ мистера Грюджиуса, с помощью которого он подбирал и искал квартиры, был весьма оригинален: он останавливался на противоположной стороне улицы против дома, на окнах которого висели объявления о сдаче квартиры, внимательно смотрел на передний фасад дома, потом окольными путями пробирался к заднему фасаду дома и там останавливался. Насмотревшись таким образом досыта с обеих сторон и не входя внутрь, он переходил к другому дому и повторял осмотр точно так же. Естественно, подобный способ забирал много времени, и все проходило довольно долго. Осмотрев так немало объектов, мистер Грюджиус вспомнил, что некая вдова, какая-то дальняя родственница мистера Баззарда, просила его однажды рекомендовать ей жильцов. Эта дама жила возле Блумсбери-сквера, на Саутхемптон-стрит. Мистер Грюджиус с Розой легко отыскали этот дом. На дверях квартиры красовалась медная доска с надписью крупными и четкими заглавными буквами без указания пола и гражданского состояния – «Билликин».

Отличительными чертами миссис Билликин были чистосердечная искренность и слабость здоровья, проявляющаяся в склонности к обморокам. Навстречу посетителям она вышла из своей маленькой комнаты, и вся ее фигура, казалось, говорила, что ее вызвали очень не вовремя, будто она только что пришла в себя после нескольких обмороков.

– Как ваше здоровье, сэр? – спросила миссис Билликин, узнав мистера Грюджиуса и манерно поклонившись ему.

– Благодарствуйте, я вполне здоров, а вы? – ответил мистер Грюджиус.

– Я здорова, то есть насколько я могу быть здорова, – ответила миссис Билликин, еле дыша от слабости.

– Моя питомица и одна пожилая дама, – начал мистер Грюджиус, – желают снять приличную квартиру на месяц, а возможно, и на больший срок. Есть ли у вас свободные комнаты, сударыня?

– Мистер Грюджиус, – ответила миссис Билликин, – я не хочу вас обманывать, у меня есть свободные комнаты.

Эти слова она произнесла таким тоном, как будто говорила: «Ведите меня хоть на плаху, но пока я жива, я буду говорить правду».

– Какие же у вас комнаты, сударыня? – спокойно спросил мистер Грюджиус, желая смягчить строгость миссис Билликин, которая ясно чувствовалась во всем ее поведении.

– Вот эта гостиная, где мы с вами находимся сейчас. Называйте ее, как хотите, мисс, – сказала миссис Билликин, обращаясь к Розе, – это моя передняя гостиная, а с другой, задней гостиной я ни за что никогда не расстанусь. Кроме того, есть еще две спальни в верхнем этаже, с газовым освещением. Я не стану уверять, что полы в ваших спальнях очень уж прочные, ибо они не прочные. Газопроводчик признался, что для прочности трубы надо было положить под балками, но это было бы слишком дорого для того, кто арендует дом на год, и потому трубы проложены там над балками, и я обязана вам это сказать, чтобы вы заранее знали.

Мистер Грюджиус и Роза испуганно взглянули друг на друга, хотя абсолютно не понимали, какую опасность представляют трубы, проложенные таким способом. Миссис Билликин между тем скрестила руки на груди, точно с сердца ее свалился тяжкий камень.

– Ну, зато, конечно, потолок хорош? – спросил мистер Грюджиус с надеждой.

– Мистер Грюджиус, – возразила миссис Билликин, – если бы я вас убеждала, что потолок отличный, то я бы вас обманула. Это все равно, что я бы уверяла вас, что ничего над головой – это еще один этаж над головой, но это же было бы неправдой, а я так не могу. Нет, сэр, черепица на крышах на такой высоте в ветреную погоду всегда будет срываться, и тут ничего не поделаешь. Я предлагаю вам, сэр, самому попытаться удержать черепицу крепко, каким бы специалистом вы ни были, но ничего у вас не получится. – Миссис Билликин произнесла эти слова с таким жаром, что, не желая злоупотреблять своим нравственным превосходством над мистером Грюджиусом, она тотчас смягчила тон и продолжала гораздо снисходительнее, хотя со столь же упорным чистосердечием. – Следовательно, мне вместе с вами ни к чему лезть на верхний этаж и показывать вам потолок, чтобы услышать от вас: «Миссис Билликин, что это за пятно на потолке?» – и отвечать вам: «Я вас не понимаю, сэр». Нет, сэр, я не стану вас обманывать, прибегать к таким хитростям. Я понимаю, на что вы укажете. Это сырость, сэр. Она то появляется, то исчезает. Вы можете полжизни прожить в сухости – и будете, как сухарик, но вдруг появляется сырость – и вы превратитесь мокрую тряпку!

Последняя откровенность миссис Билликин окончательно смутила мистера Грюджиуса.

– А нет ли у вас других комнат, сударыня? – спросил он.

– Мистер Грюджиус, – торжественно отвечала миссис Билликин, – у меня есть другие комнаты. Вы спрашиваете, есть ли, и я отвечаю честно и откровенно: есть. Первый и второй этаж свободны, есть и там славные комнатки.

– Ну, слава Богу! О них уже ничего плохого нельзя сказать, – произнес мистер Грюджиус, успокаивая сам себя.

– Мистер Грюджиус, – возразила миссис Билликин, – извините меня, но там есть лестница, и если вы не будете готовы смириться с этим, то вы будете сильно разочарованы. Вы не можете, мисс, – продолжала она, обращаясь с упреком к Розе, – поместить первый, а тем более второй этаж рядом с бельэтажем. Нет, вы не можете этого сделать, мисс, это не в ваших силах, и потому незачем и пытаться.

Билликин произнесла эти слова с таким чувством, словно Роза высказала упорное намерение сделать невозможное вопреки здравому смыслу и отстаивать нечто нереальное.

– Можем мы, сударыня, посмотреть эти комнаты? – спросил мистер Грюджиус.

– Мистер Грюджиус, – отвечала миссис Билликин, – вы можете. Я не буду скрывать от вас, сэр, да, можете.

Затем миссис Билликин послала служанку в свою комнату за шалью (так как в доме с незапамятных времен утвердилась традиция, по которой миссис Билликин не могла никуда выйти без шали) и, завернувшись в нее с помощью той же служанки, пошла вперед. На лестнице миссис Билликин несколько раз останавливалась, чтобы перевести дух, и хваталась за сердце, словно оно хотело убежать из груди, но она насильно его удерживала.

– А второй этаж? – спросил мистер Грюджиус, найдя первый удовлетворительным.

– Мистер Грюджиус, – очень церемонно проговорила миссис Билликин, как будто наступила минута для обсуждения трудного и важного вопроса, – второй этаж находится над этим.

– Можно, мы и его посмотрим?

– Да, сэр, – отвечала миссис Билликин, – он открыт целый день.

Второй этаж также оказался удовлетворительным, и мистер Грюджиус, переговорив с Розой, попросил перо и чернила, чтобы написать текст договора. Между тем миссис Билликин торжественно уселась в кресло и произнесла нечто вроде речи – на самом деле изложение отдельных пунктов договора.

– Сорок пять шиллингов в неделю и плата помесячная в это время года – условия благоразумно умеренные для обеих сторон, – сказала миссис Билликин. – Конечно, здесь не Бонд-стрит и не дворец Сент-Джеймс, но я и не утверждаю ничего подобного. Не скрою (мне это ни к чему), за аркой сзади находится извозный двор. Относительно прислуги: две служанки у меня на хорошем жалованье. Уголь оплачивается либо по ведрам, либо с топки. – Последние слова она произнесла с особым ударением, словно указанное различие имело чрезвычайно важное значение. – Содержание собак не поощряется. Не говоря о грязи от них, так их еще и крадут, а подозрение в краже не делает чести дому, обоюдные подозрения приведут к неприятностям.

Тем временем мистер Грюджиус написал договор и достал задаток.

– Я подписал его за обеих дам, сударыня, а вы будьте так добры, подпишитесь за себя. Вот здесь, пожалуйста, ваши имя и фамилию.

– Мистер Грюджиус, – сказала миссис Билликин в новом припадке откровенности, – нет, сэр. Вы извините, но я не поставлю своего имени.

Мистер Грюджиус удивленно взглянул на нее.

– Дощечка на двери выставлена для моей безопасности, она служит мне защитой, – продолжала миссис Билликин, – исполняет свое назначение, и я не отступлюсь от нее ни за что ни на шаг.

Мистер Грюджиус взглянул с изумлением на Розу.

– Нет, мистер Грюджиус, вы уж меня извините, а я своего имени не поставлю. Пока этот дом известен под неопределенным названием дома «Билликин», пока сомнительный народец сомневается, нет ли где-нибудь за этой дверью или за черным ходом рослого, сильного Билликина, до тех пор я чувствую себя в безопасности. Но, расписавшись самой, рисковать, признав себя одинокой женщиной, – нет, никогда, увольте, мисс! И вы никогда не подумали бы (прибавила, дрожа от обиды, миссис Билликин с укором) лишить такого преимущества особу вашего же пола, если б вам не был подан такой неблагоразумный пример.

Роза сильно покраснела, точно она и в самом деле хотела обмануть добрую и честную женщину, и попросила мистера Грюджиуса довольствоваться какой бы то ни было подписью. Таким образом, под квартирным договором появилась вывесочная надпись «Билликин», словно подпись владельца на хартии.

После этого они договорились обо всех подробностях, и переезд был назначен через два дня – к этому времени должна была приехать мисс Твинклтон. Распрощавшись с миссис Билликин, Роза под руку со своим опекуном отправилась в гостиницу «Фернивал».

Не успели они приблизиться к гостинице, как увидели мистера Тартара, ходившего взад и вперед на панели перед входом и немедленно направившегося им навстречу.

– Мне пришло в голову, – сказал он, подходя к ним, – что недурно было бы нам покататься по реке. Как вы думаете? Погода прекрасная, и как раз сейчас прилив. У меня есть своя лодка на причале у Темплской лестницы.

– Я уже давно не катался по реке, – сказал Грюджиус, видимо, соблазненный этим интересным предложением.

– А я никогда, – прибавила Роза.

Спустя полчаса они практически решили этот вопрос, поднимаясь вверх по реке. Прилив был благоприятен для них, лодка мистера Тартара легко неслась по водной глади – не лодка, а само совершенство, – день был замечательный. Мистер Тартар и Лобли (его слуга) сидели на веслах. Выяснилось, что у мистера Тартара есть еще и парусная яхта, стоявшая где-то ниже по реке, близ Гринхайта, и его слуга, присматривающий за ней, сейчас временно отозван со своего поста ради этой прогулки. Лобли был веселым, здоровенным малым с широким красным лицом, темными волосами и бакенбардами. Он очень походил на изображение солнца на старинных деревянных гравюрах. Его волосы и бакенбарды, словно расходящиеся в стороны лучи, освещали его лицо. Сидя на носу лодки, он представлял великолепное зрелище в своей матросской рубашке, которая прикрывала (или открывала) его могучую грудь и плечи, украшенные татуировкой. Лобли, как и мистер Тартар, казалось, греб очень слегка, безо всяких усилий, весла сгибались под их мощными руками, как тростинки, и лодка летела стрелой. Мистер Тартар при этом довольно оживленно разговаривал (словно он ничем не был занят) с Розой, которая действительно ничего не делала, и с мистером Грюджиусом, который, сидя на корме, держал руль и правил вкось и вкривь, что, однако, нисколько не портило дела, так как одного движения умелой руки мистера Тартара или напора на борт Лобли было достаточно, чтобы повернуть лодку на правильный путь.

Прилив мчал их быстро, весело вверх по сверкающей реке, пока они не остановились, чтобы пообедать в каком-то зеленом саду, не нуждавшемся в названии (уточнить в таком случае название никому не было нужно). Затем чрезвычайно кстати наступил отлив, точно в этот день река только и думала об удобстве и удовольствии наших путешественников, и они тихо, лениво поплыли по течению среди островов, заросших зеленью. Теперь Роза попробовала грести, и попытка увенчалась блестящим успехом, так как ей помогали оба гребца; мистер Грюджиус также попробовал свои силы в гребле, но ему никто не помогал, и он тут же упал вниз головой и кверху ногами, получив коварный удар веслом по подбородку. Потом они сделали перерыв, чтобы выйти на берег и отдохнуть. Это был чудесный отдых! Лобли, мокрый от пота, разложил под кустами подушки и пледы, бегая босиком по воде от лодки на берег и обратно, как канатоходец по канату, да с таким удовольствием, будто башмаки были для него предрассудком, а чулки – рабством. Отдохнув, они отправились в обратный путь, окруженные ароматическим благоуханием цветущих лип под мелодичное журчание воды. Очень, очень скоро, увы, слишком рано, громадный, черный город набросил свою тень на веселую реку, а сумрачные мосты сковали ее, как смерть сковывает нам жизнь; прелестные зеленые берега, казалось, были утеряны безвозвратно.

«Неужели люди не могут жить без таких пасмурных дней, без скуки и тоски?» – думала Роза на другой день, когда весь город был темным и пасмурным и все носило на себе странный отпечаток ожидания чего-то, упорно не являвшегося, чего, может, никогда и не будет. Она начала теперь думать, что клойстергамские школьные дни прошли и исчезли навсегда, а пасмурные томительные дни будут время от времени приходить и давать о себе знать тоской и каким-то неясным ожиданием.

Однако чего ждала Роза? Ждала ли она мисс Твинклтон? Мисс Твинклтон явилась в назначенное время. Ей навстречу из своей комнаты вышла миссис Билликин, и в ее глазах с этой минуты появилась твердая решимость вести упорную борьбу с новой гостьей.

Мисс Твинклтон привезла с собой большое количество вещей как для себя, так и для Розы. Миссис Билликин обиделась, что мисс Твинклтон была так занята своим багажом, что не слишком скоро признала в ней хозяйку дома. Вследствие этого у миссис Билликин насупились брови, и когда мисс Твинклтон стала пересчитывать свои ящики и узлы, которых всего было семнадцать, и впопыхах посчитала и миссис Билликин как ящик номер одиннадцать, то миссис Билликин гневно выразила свой протест, поспешив внести ясность.

– Считаю необходимым как можно раньше вас предупредить, – произнесла с торжественным чистосердечием миссис Билликин, – что хозяйка дома – не чемодан, не узел, не мешок и не нищая тоже, мисс Твинклтон! Пока еще нет, покорнейше вас благодарю!

Последние слова были связаны с тем, что мисс Твинклтон по рассеянности сунула в руку миссис Билликин два шиллинга и шесть пенсов, приняв ее за возницу.

Получив такой отпор, мисс Твинклтон растерянно спросила, которому же джентльмену надо заплатить? Джентльменов же было двое, так как мисс Твинклтон приехала в двух кэбах; и каждый из них, получив по два шиллинга и два пенса, держали их на ладони с таким безмолвным изумлением и негодованием, словно они протестовали перед небом и землей, призывая их в свидетели нанесенной обиды. Испугавшись этого ужасного зрелища, мисс Твинклтон поспешно сунула каждому из них в руку еще по шиллингу, грозя в то же время обратиться к помощи закона в суд, и снова пересчитала свои узлы и чемоданы, в числе которых посчитала и обоих джентльменов, чем усложнила и совершенно запутала весь процесс. Наконец оба джентльмена, держа на ладони последний шиллинг и не сводя с него глаз, как будто он мог от долгого наблюдения превратиться в восемнадцать пенсов, удалились, спустились по лестнице, взобрались на козлы и уехали, оставив мисс Твинклтон всю в слезах, сидящей на коробке со шляпами.

Миссис Билликин не выразила никакого сочувствия этому проявлению слабости и приказала привести «какого-нибудь молодого человека» для разбора вещей. Когда этот гладиатор исчез с арены, наступило спокойствие и новые жильцы сели за обед.

Но миссис Билликин каким-то образом узнала, что мисс Твинклтон держала школу, и тотчас вообразила, что, вероятно, та намерена и ее чему-нибудь учить.

«Но я тебе этого не позволю, – говорила она про себя, – я, слава Богу, не твоя ученица, хотя она, бедная (глядя на Розу), и твоя воспитанница».

С другой стороны, мисс Твинклтон, переменив платье и оправившись от смущения, выказывала решимость представлять достойный пример во всех отношениях, образец выдержки и тонких манер. Являясь теперь счастливым сочетанием между двумя фазами своего существования, она со своим рабочим ящиком в руках уселась у камина и приготовилась вести непринужденную беседу, вставляя ненавязчиво полезные сведения из разных областей знаний.