Текст книги "Подвиг 1988 № 06 (Приложение к журналу «Сельская молодежь»)"

Автор книги: Бруно Травен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

С неграми это некоторое время еще сходит с рук, но с индейцами – никогда. За триста лет испанского владычества в Мехико испанцы никогда не контролировали территории всей страны. Племена постоянно восставали, волнения и возмущения не прекращались все триста лет. Подавлялись в одном месте жестоко и бесчеловечно и тут же вспыхивали в другом. Так было и в великом, и в малом. И однажды восстали индейцы на шахте дона Мануэля. Его жене, донье Марии, удалось своевременно бежать, а его забили насмерть. Богатств дона Мануэля не разграбили, индейцы убедились лишь, что он мертв, и разошлись по своим деревням.

Когда донья Мария через посыльного разузнала, что шахта невредима, она вернулась для продолжения работ. Добытые сокровища она нашла в целости и сохранности. Этого состояния было довольно, чтобы безбедно прожить жизнь до глубокой старости.

Но она вбила себе в голову вернуться в Испанию pi не как-нибудь, а самой богатой в стране дамой. Донья Мария была еще молодой, красотой ее судьба не обделила, вот и родилась у нее фантазия купить в Испании дворец, приобрести дворянское имение и, взяв в супруги маркиза, явиться ко двору короля. Разве мало испанских грандов сочетались браками с дочерьми ацтекских, тецкукских и других индейских вождей Мексики и Перу исключительно из-за их богатства? Почему бы ей, дочери вполне достойных родителей, с помощью огромного состояния не заполучить в мужья маркиза, чего проще?

Считать донья Мария умела, может быть, даже лучше, чем ее убитый муж. Она прикинула, во что обойдется дворец и сколько будет стоить стародворянское поместье, сколько придется тратить на их содержание, на слуг, на выезд, лошадей и путешествия, какую сумму потребует на свои расходы маркиз и сколько будет тратить ежедневно она сама, чтобы блистать при дворе. Сумма вышла внушительная. Но ей все еще казалось, что многое не учтено, что придется платить налоги правительству, пожертвовать деньги на возведение церкви, чтобы заручиться симпатиями инквизиции и не вызвать ее подозрений. После чего продолжала вести добычу руды на шахте до тех пор, пока не накопила вдвое больше требуемой суммы. Теперь она обезопасила себя от всех возможных просчетов. Да, нелегко ей пришлось в эти годы. Вдали от цивилизации, от удобств, день и ночь на посту, умело руководя рабочими, так чтобы и не переплачивать, но и не жадничать – лишь бы те выдержали и не восстали. Приходилось постоянно остерегаться набегов банд, состоявших из преступников, дезертировавших солдат, беглых каторжников, из подонков, отринутых городами, – от всех этих бандитов, которые шныряли по стране, сея страх среди индейцев и белых.

16

Но отдадим донье Марии должное: к преодолению бесчисленных трудностей она оказалась приспособленной лучше, чем ее бывший супруг. Не страшась ни бога, ни черта, ни бандитов, ни восставших индейцев, она наверняка нашла бы средство противостоять инквизиции, если бы к ней возникли вопросы. Была она крепкого сложения, выносливая и предприимчивая; если же этого не хватало для достижения цели, она одерживала победу с помощью своей дипломатии. Донья Мария умела рассмеяться, если считала это полезным, или разрыдаться, если находила это более целесообразным, научилась ругаться как разбойник с большой дороги и молиться истовее францисканского монаха. Работая, могла заткнуть за пояс полдюжины индейцев, Непривычные к тому, чтобы женщина, с виду играючи, справлялась с таким тяжелым трудом, они столбенели от изумления и беспрекословно выполняли после этого все, что бы донья Мария от них ни потребовала.

Так прошло несколько лет. И наконец ее охватила такая тоска по Испании, по чистому дому, хорошей пище и уютной спальне, по супругу, которого можно холить и лелеять, что в один прекрасный день сказала себе: пора укладываться и собираться в путь. Оценив свое состояние, пришла к выводу, что нет в мире роскоши, которой она не могла бы себе позволить.

Несколько лет назад по ее велению был создан вооруженный отряд для охраны и защиты шахты и добытых сокровищ. Состоял отряд из индейцев, нескольких метисов и двух испанских солдат, не то дезертировавших, не то отпущенных из армии. Один из испанцев был ею назначен дневным, а другой – ночным командиром отряда.

Металл, примерно на одну шестую состоявший из золота, а в остальном из чистого серебра, она для удобства при перевозке перелила в слитки и небольшие болванки. Они укладывались в крепкие ящики. Сколь велико было богатство, дарованное ей шахтой, можно судить по тому, что для его перевозки потребовалось шестьдесят мулов, навьюченных до последней возможности.

Караван и двадцать вооруженных сопровождающих двинулись в путь. До столицы, до Мехико, две тысячи километров. По бездорожью, через пески пустыни, через крутые перевалы, через реки, вдоль отвесных скал над пропастями, через вековые заросли и леса, через полосу джунглей, несколько дней на ледяном ветру сьерры и сразу же в опаляющую жару тропиков, а уже оттуда через заснеженные перевалы – вниз, к цели.

Однажды вечером ей показалось, что люди в лагере как-то странно возбуждены. Приглядевшись пристальнее, она поняла: один из испанцев затеял грязную игру, И действительно, он явился к ней с вопросом:

«Донья Мария! Желаете вы стать моей женой или нет?»

«Я? Женой грабителя с большой дороги? Человека, свалившегося с виселицы только потому, что палачу попалась не крепкая веревка, а гнилая?»

На что он ответил:

«Я с удовольствием возьму все это, не беря вас в придачу. И подыщу себе что-нибудь получше».

«Что вы возьмете, не беря меня?» – спросила донья Мария.

«А то, что в ящиках».

«Ничего ты, ублюдок, не получишь, пока я жива».

Испанец поднял руку и указал в ту сторону, где отдыхали его люди, и проговорил с ухмылкой:

«Тогда посмотрите-ка сперва туда, может, вы и передумаете насчет женитьбы. Часок на размышления я вам, так и быть, дам».

Пройдя к людям, она вынуждена была признать, что испанец проделал недурную подготовительную работу: другой испанец и индейцы были связаны, а метисы перешли на сторону «жениха» и надеялись на богатую поживу. Они стояли с пистолетами за поясами и глядели на женщину, нагло улыбаясь.

«Поработал ты на славу, признаю», – сказала донья Мария испанцу, следовавшему за ней по пятам.

«А я что говорил? – подхватил тот. – Теперь вы не станете долго думать, а чинно и благородно скажете мне „да“».

«Да, грязный ублюдок, тут ты прав – долго раздумывать я не стану!» – проговорила она.

Схватив лежавшую на одном из седел плеть, она нанесла не успевшему опомниться испанцу такой страшный удар по лицу, что ослепила его. Он зашатался, а донья Мария хлестала и хлестала его, пока он не упал на землю и не затих. Но это было только начало. Метисов настолько поразило увиденное, что они ни бежать не решились, ни стрелять. А когда они осознали, какая судьба постигла их вожака, сами уже получили удары плетью по лицу. Кое-кто из них бросился наутек, прикрывая лицо руками. Донья Мария подбежала к связанному испанцу и короткими, ловкими движениями перерезала путы. А он, в свою очередь, освободил индейцев, которые вскочили на своих лошадей и с помощью лассо живо переловили метисов.

«Повесить ублюдка!» – приказала донья Мария, указав на вознамерившегося жениться на ней испанца.

Тот неуклюже пытался подняться на ноги. Полминуты спустя он уже висел.

«Ну, что я тебе, псу, говорила? – крикнула донья Мария, когда индейцы подтягивали его. – Разве я не сказала, что ты поплатишься головой? А с вами как быть? – повернулась она к метисам. – Надо бы и вас повесить. Но, так и быть, оставлю вам лазейку – все равно вы все к палачу попадете, зачем же мне лишать его прибыльного дельца? Но запомните: если вы сделаете еще одну попытку поднять бунт, я так отделаю вас плетью, что шкура клочьями висеть будет, потом прикажу вас поджарить немного на костре и только потом повесить. Оставаться вам незачем, можете проваливать, вы мне не нужны. Заработанных денег вы не получите, оружие я у вас сейчас отниму. Но если вам так уж хочется остаться, то в Мехико вы получите от меня в подарок пистолеты, седла и лошадей. Послушай, испанец, – она подошла к своему стороннику, – как тебя зовут? Да, Рюго. Когда мы прибудем в Мехико, ты получишь… – она хотела сказать „одного мула со всем грузом“, но вовремя спохватилась, – правую сторону груза вон того мула, а индейцы получат половину груза с левой стороны, пусть разделят».

Тем бунт и кончился.

Но приходилось еще отбиваться от наскоков банд грабителей, спасать мулов, то и дело срывающихся вместе с грузом в пропасть, увязающих в болотах или тонущих в потоке какой-нибудь горной реки. «Это еще большой вопрос, что легче: добыть драгоценный металл или доставить его в Мехико, не поплатившись своей жизнью», – повторяла донья Мария.

Путешествие стало для нее тяжелейшим испытанием, хотя, когда она вспоминала долгие годы, проведенные на шахте, признавала, что то время было нисколько не легче. Вступив во владение шахтой, она разлучилась с радостями жизни. Она не могла сейчас вспомнить ни одного часа, когда обладание сокровищем хоть как-то скрасило ее существование, придало бы ей уверенности. Оглядываясь на прожитые годы, перелистывая их день за днем, она не могла не согласиться, что более жалкой жизни и вообразить нельзя. В постоянном страхе, вечных заботах. По ночам ее мучили кошмары, она не могла отдохнуть от мыслей, терзавших ее целыми днями. Весь ужас ее существования освещался одной, но, правда, сияющей картиной: тем мгновением, когда она поместит свои сокровища в подвалы Королевского правительства в Мехико.

И вот пришло это мгновение, ради которого донья Мария в последние годы намучилась так, что ей можно только посочувствовать. Она добралась до Мехико, не потеряв в дороге ни единого слитка, кроме тех, которые отняла у нее природа. Донью Марию принял вице-король собственной персоной, честь тем более высокая, что на личную аудиенцию вице-король времени не пожалел. А когда он пообещал донье Марии хранить сокровища, добытые в течение нескольких лет самоотреченного труда в тех же подвалах, где сберегаются лишь государственные средства и сокровища короля, радость и благодарность ее не знали границ.

О такой милости донья Мария и мечтать не смела. Нигде во всей Новой Испании, даже в катакомбах соборов или монастырей, ее сокровища не могли быть помещены так надежно, как в глубоких каменных подвалах правительства, и охраной им служила личная ответственность и поручительство вице-короля, первого человека в государстве. Наконец-то ее сокровища з надежном убежище, и они пребудут там, пока под надзором военных не будут перевезены на корабль и не отправятся в страну ее страстной мечты. За любезное покровительство, обещанное донье Марии вице-королем, она пообещала ему часть сокровищ – достаточно внушительную, чтобы явиться царским подарком даже для вице-короля Новой Испании.

После чего расплатилась со своими людьми и отпустила их. А сама отправилась в гостиный двор, самый лучший во всем городе.

Наконец-то после долгих лет она выспится. Впервые за долгие годы будет дышать ровно, спокойно, с удовольствием и без спешки поест. Наконец-то ее посетят другие, приятные мысли, а не те, что иссушали ее мозг все эти годы.

Но произошло то, чего она никак не ожидала. Хотя событие это отнюдь не удивительное, а вполне естественное. Сокровища не исчезли и не были похищены из подвалов под покровом ночной тьмы. Исчезло кое-что другое. Донья Мария заснула в гостином дворе, в уютной комнате, в мягкой прекрасной постели. Но никто не видел ее проснувшейся. Никто вообще не видел больше доньи Марии. Никто о ней больше ничего не слышал. Она исчезла, и ни один человек не знает, куда.

Вот как все это просто, – завершил Говард свой рассказ, – об одном все-таки донья Мария забыла: что иногда золото может сделать человека невидимым. А историю эту я рассказал вам только для того, чтобы вам стало ясно: иногда перевозка оказывается делом таким же трудным, как и его поиски и добыча. И даже еще большой вопрос, сможешь ли ты купить на все свои тысячи хотя бы чашечку кофе. Вот по этой самой причине золото и стоит так дорого.

– Неужели нет никакой возможности дознаться, где была эта шахта? – сказал Куртин. – Донья Мария не всю руду добыла, там должно было порядочно еще остаться.

– Найти шахту? Нет ничего проще, – ответил Говард. – Только ты опоздал. Ее эксплуатирует большая горнорудная компания, и она уже принесла компании в десять раз больше, чем пропавшей сеньоре. Шахта будто бы и впрямь неисчерпаемая. А отыскать ее легко, она называется «Донья Мария» и находится неподалеку от Гуакаля. Иди наймись на поденные работы, если тебе это доставит удовольствие.

Посидев еще недолго у медленно затухающего костра, один за другим поднялись. Потягивались, постукивали ногами по земле, чтобы размяться перед сном.

– Этой истории уже больше ста лет, – сказал вдруг Лакод.

– Чего никто и не отрицает, – ответил Доббс.

– А я знаю одну историю, которой всего два года, и она ничуть не хуже, а может, даже получше.

– Эй, заткнись, – проговорил Доббс, зевая, – не желаем мы выслушивать твою историю, даже если она случилась неделю назад. Знаем мы твою историю, и она нас интересует так же мало, как и ты сам. Помолчи ты, сделай одолжение.

На следующее утро, предпоследнее, которое они собирались провести здесь, все трое были настолько возбуждены, что едва удосужились позавтракать. Каждый направился к своему укромному месту, где сберегал плоды своего труда. Это были крупицы золота, золотой песок и пыль, тщательно завернутые в обрезки от старых палаток и перевязанные скрученными бинтами. У каждого скопилось порядочное число таких свертков. А теперь задача состояла в том, чтобы эти свертки и мешочки как можно лучше и незаметнее упаковать в общем грузе. Их уложили в высушенные шкуры убитых животных, шкуры стянули как следует, и непосвященному показалось бы, что эти тюки из одних только сухих шкур и состоят. Тюки обвязали еще мешковиной – и груз готов.

Доббс с Куртином пошли на охоту – надо же запастись мясом на дорогу. Говард мастерил седла для ослов, скреплял их деревянными планками, чтобы в пути не потерять груз. Лакод снова занялся своими розысками и копался в кустах неподалеку от ослиного пастбища. Он не объяснял, что ищет, хотя никто из троих его и не спрашивал. Приятелям было совершенно безразлично, чем Лакод занимается, лишь бы не путался под ногами. Найди он даже целую гору из чистейшего золота, было бы еще весьма сомнительно, отложили бы они из-за этого хоть на день срок назначенного отъезда. Они настолько прониклись мыслью об отъезде, что ничто было не в силах их удержать. Им вдруг настолько опротивели отшельничество, тяжкий труд и недостойные человека условия жизни здесь, что им и в голову не приходило, из-за каких таких благ им оставаться тут хотя бы на сутки. Настроение было такое, что они избили бы Лакода до полусмерти, попытайся он уговорить их задержаться еще на неделю, потому что напал на след неслыханных сокровищ. Когда Говард как бы вскользь заметил, что Лакод-де точно знает, чего хочет, Куртин сказал:

– Меня ему не совратить. Даже если принесет самородок величиной с кулак. Не нужно мне больше золото.

– Не нужно? Почему не нужно? – удивился Доббс. – Но как его увезти отсюда? Даже то, что имеем, мы едва увозим. Нет, мне тоже больше не нужно – разве что он привезет мне золото прямо в Дуранго. Уходим, как договорились.

Вечером они сидели у костра, не произнося почти ни слова.

Каждый из них настолько погрузился в свои мысли и планы, что ему было не до рассказов, своих ли, чужих ли. Не было необходимого для этого спокойствия…

Еще не рассвело, а они уже встали, уложили палатку и приготовились к отъезду.

– А ты вроде бы остаешься? – спросил Куртин Лакода.

– Да, у меня здесь еще дела, – ответил тот.

– Тогда удачи тебе, парень. Может, когда-нибудь у нас и найдется время выслушать твою чудесную историю, – рассмеялся Доббс. – И тогда у тебя, наверное, будут доказательства.

Лакод сунул руки в карманы и ответил:

– Доказательства? Ты сказал «доказательства»? Они есть. Но вы же торопитесь.

– Да, времени у нас нет, – кивнул Доббс. – Поэтому и приходится торопиться. Пора по домам!

Говард подал Лакоду руку и сказал:

– Я тебе оставляю соль, перец и другие мелочи, нам они в дороге ни к чему. А тебе пригодятся. И вот еще кусок парусины. Возьми, в дождь или в холодные ночи не помешает.

– Спасибо, – ответил Лакод.

Доббс с Куртином тоже пожали Лакоду руку. Доббс дал ему табака, а Куртин пригоршню патронов. Сейчас, когда пришло время расставаться, они вдруг подружились. Куртина так и подмывало пригласить Лакода, возвращаться вместе с ними, ему наверняка до смерти не хочется остаться здесь одному; тем более что найти жилу никакой надежды нет: они прожили в этих местах достаточно долго, каждый камешек переворачивали и точно знали, что здесь можно найти и чего нет. Но не сказал этого, а только попрощался:

– Гуд бай!

Говард тоже испытал подобное чувство. Ему тоже хотелось пригласить Лакода, он подумывал уже о том, не предложить ли Лакоду какую-нибудь должность в кинотеатре, киномеханика или управляющего зданием. Но и он ничего не сказал, а только протянул руку:

– Счастливо!

Лакод тоже нашел для каждого словечко на прощание; потом он некоторое время стоял, глядя вслед уходившим. А когда они исчезли из поля зрения, вернулся к костру, пошевелил в нем сучья кончиком сапога и громко сказал:

– Жаль!

17

Путникам и каравану навьюченных ослов и мулов пришлось дать порядочный крюк, чтобы, не сталкиваясь с местными жителями, миновать индейскую деревню, где Куртин обычно делал закупки. Хорошо бы их вообще никто не видел… Пусть индейцы считают, что Куртин по-прежнему наверху. Даже оставив деревеньку далеко за спиной, они не выходили на проезжие дороги, а выбирали тропинки, где – они знали это по опыту – вряд ли могли кого-нибудь встретить. Чем дальше они удалятся от предгорий, тем больше шансов вернуться в город, ничьего внимания не привлекая. Стоит им оказаться в городе – и сами они будут в безопасности, и на их добро никто не покусится. Завернут в гостиницу, упакуют заново свои свертки и мешочки, а потом с неприметными с виду чемоданами сядут в поезд.

Наличных денег у них в карманах почти что не было, так, несколько песо, но их должно было хватить до города. А там они продадут ослов и ненужный им больше инструмент – вот и деньги на билеты. Но до города надо сначала добраться. Расстояние, в сущности, небольшое. Но они отказались от мысли идти по торным дорогам, слишком велика опасность встретиться с бандитами или земельной полицией. На окольных тропах куда надежнее… Чем меньше встречных, тем лучше.

Но не все тропинки пролегали так, как им хотелось бы. Все они так или иначе вели в какую-то деревушку или к человеческому жилью. Могло случиться, что они совершенно неожиданно окажутся на виду целой деревни. Помимо собственного желания и вопреки планам… А если так и произойдет, поворачивать вспять – дело пустое. Их бы только заподозрили…

Вот так и вышло, что на второй день они оказались в индейской деревне. Избежать этого не удалось. Вообще говоря, ничего удивительного в прохождении каравана ослов и мулов с грузом нет, не такая уж это редкость. То, что караван ведут белые мужчины, случается нечасто, но никто особенно не удивится, потому что у белых иногда рождаются довольно странные идеи.

Оказавшись в центре деревни, увидели перед одной из хижин четверых мексиканцев. У троих из них были патронные ленты через плечо и на бедре по револьверу.

– Это полиция, – сказал Доббс Говарду. – Влипли.

– Похоже и впрямь полиция, – подтвердил старик.

Доббс придержал было ослов, но Говард толкнул его в бок и сказал:

– Только без глупостей. Если мы ни с того ни с сего остановимся и повернем обратно, нам конец. Они сразу поймут, что наше дело тухлое. Вперед и не нервничать, будто у нас совесть чиста, без единого пятнышка. Вообще-то так оно и есть. Но лицензия, неуплаченные налоги…

– Как бы нам не остаться из-за этого с пустыми руками, – Доббс выругался.

Тем временем к ним подошел Куртин.

– А что хочет этот человек в очках? – спросил он, кивнув в сторону невооруженного мужчины, остановившегося перед входом в хижину и о чем-то, видимо, разговаривавшего с ее обитателями.

– Наверное, правительственный комиссар, – сказал Доббс. – Черт его знает, что здесь стряслось. Давай-ка спокойно подойдем поближе.

Мексиканцы поначалу их появления не заметили. Лишь когда они оказались на площади, совсем рядом с хижиной, один из полицейских оглянулся. Потом сказал, очевидно, что-то остальным, потому что все повернулись в сторону размеренно двигавшегося вперед каравана. И когда они уже сворачивали с площади в боковую улицу, один из них вдруг крикнул:

– Эй, сеньоры, уно моменто!

– Вот и вляпались, – вполголоса проговорил Доббс.

– Я пойду к ним один, – предложил Говард. – А вы оставайтесь при животных. Узнаю, что они хотят.

И Говард направился к мексиканцам. Остановившись в нескольких шагах, спросил:

– Добрый день, чем могу служить?

– Вы с гор спустились? – поинтересовался один из чиновников.

– Да, мы там охотились.

– Вам всем прививки сделали? – спросил чиновник.

– Всем – что? Какие именно прививки? – Говард говорил по возможности небрежно, потому что сразу понял, с какой целью здесь появились мексиканцы. – Конечно, нам всем делали прививки. Еще в детском возрасте. У нас есть такой специальный закон. Мне за мою жизнь раз десять делали прививки.

– И когда же в последний раз?

– Года два назад.

– У вас имеется сертификат? Ну, справка.

Говард рассмеялся:

– Не носить же мне ее всегда при себе!

– Конечно, нет, – согласился мексиканец. – Но тогда мне придется сделать вам прививку здесь. Мы – комиссия по вакцинации, и в кашу обязанность входит делать прививки всем, кого мы встретим в деревнях.

Мужчина в очках вышел из хижины с ящичком в руках. Открыл его, Говард оголил руку по локоть, и врач ввел иглу.

– С вами все просто, не то что с ними, – сказал он, улыбаясь. – Жители деревни убегают в горы, прячутся в чащобах, потому что невесть откуда взяли, будто мы им головы отрежем, – нам приходится выжидать.

– Да, – подтвердил один из полицейских, доставая какую-то книжицу, – сделать прививки всем местным жителям потруднее будет, чем изловить целую банду. Но если мы не сделаем прививок всем, начнется эпидемия. Дети, вот в чем главная проблема. Женщины поднимают страшный крик, как будто мы их детей убиваем, а стоит нам достать иглу, набрасываются на нас как сумасшедшие. Вот, взгляните на мое лицо – это матери так его расцарапали, а мой коллега заработал здоровенную шишку, это когда его забросали камнями. Мы здесь уже четыре дня. Но все попрятались, и нам приходится брать их измором. Захотят есть – вернутся. Они и возвращаются постепенно, потому что видят детей, которым мы прививку все-таки сделали, живыми и здоровыми. Но как нам внушить индейцам, что мы пришли сюда исключительно ради их собственного – и детей, конечно, – блага?

Рассказывая, он перелистывал книжечку, пока не нашел незаполненные страницы.

– Напишите вот тут на обеих сторонах вашу фамилию, – сказал чиновник.

Говард написал и вернул книжечку.

– Сколько вам лет?

Чиновник сделал какую-то пометку, расписался, оторвал полстранички по зубчатой полоске отрыва и вручил Говарду.

– Вот ваш сертификат, а вторая половина останется у нас. Подошлите-ка ко мне ваших приятелей. Это им не повредит, даже если им тоже по десять прививок сделали.

– Сколько с нас причитается? – спросил старик. – С деньгами у нас очень туго.

– Ничего платить не надо. Прививка бесплатная. За счет правительства.

– Что ж, дешево, выходит, отделались, – проговорил Говард с улыбкой и опустил рукав рубашки.

– Мы знаем, что всем вам прививки делали, – сказал другой чиновник. – Или по крайней мере готовы безусловно вам поверить. Но мы благодарны вам за то, что вы с такой легкостью разрешили прививку повторить. И в самое подходящее для нас время! Здешние жители подсматривают во все щелочки за каждым нашим движением. И когда увидят, что мы не делаем никакого различия между индейцами и белыми и что вы протянули мне руку с такой готовностью, будто для вас это самое привычное дело, люди поверят, что их жизни действительно ничего не угрожает!

Говард прошел в голову каравана и послал на прививку Доббса и Куртина.

– Самое милое дело! – рассмеялся Куртин. – Я боялся, что они вот-вот подойдут и начнут приставать с дурацкими вопросами.

– Если пожелаешь развлечься, – сказал Говард, – можешь рассказать им, чем занимался последние полгода. Их подробности твоей жизни нисколько не заинтересуют. Они из комиссии по прививкам, и на все, не имеющее к прививкам отношения, им наплевать. Случись пробежать мимо преследуемому бандиту, они и ему прививку сделают. Ловить бандитов в их задачу не входит.

– Ладно, ладно, – перебил его Доббс. – Ты лучше помалкивай. Пусть они нас уколют, и пошли дальше.

– А я разве предложил остаться здесь на поселение?

– Ну, если тебя послушать, мы должны их чуть ли не обнять и расцеловать от радости! – усмехнулся Доббс и неторопливо направился к хижине.

Говард покачал головой и с сожалением сказал, обращаясь к Куртину:

– У этого Доббса нет чувства юмора, я всегда говорил. Я предпочитаю обнять и расцеловать комиссию по прививкам, чем полицейских контролеров шахт. Давай, Куртин, сходи, заполучи свою бумажку. Нам пора!

Вечером устроились на ночлег вблизи городка Амапули. Пришлось остаться там, потому что им объяснили: до следующего колодца до наступления темноты не добраться.

Не успели они еще приготовить ужин, как в лагерь явились четыре индейца из деревни. Поприветствовав, очень вежливо спросили, позволено ли им будет сесть.

– Комо но? – сказал Говард. – Почему нет? Вы нам ничем не помешали.

Четверо индейцев некоторое время сидели и наблюдали, как незнакомцы жарят мясо и варят рис.

– Вы, конечно, из дальних мест сюда пришли, – сказал наконец один из индейцев. – И собираетесь, конечно, продолжить ваше путешествие? Вы, сразу видно, люди очень умные.

Куртин объяснил:

– Мы умеем читать книги, умеем писать письма и еще умеем обращаться с цифрами. С числами.

– С числами? – переспросил один из них. – Числа? Мы их не знаем.

– Десять – это число, – объяснил Куртин. – И пять – число.

– А-а, – отозвался тот же индеец. – Это правда, но только наполовину. Десять ничто, и пять – это ничто! Вы говорите про десять пальцев, про пять фасолин или три курицы, правда?

– Вот именно, – вмешался Говард.

Индейцы рассмеялись: их поняли! И один из них пустился в объяснения:

– «Десять» сказать нельзя. Всегда надо сказать, чего «десять». Десять птиц, или десять деревьев, или десять воинов. А когда говорят просто десять, пять или три, и не говорят чего, то выходит дырка, внутри которой пусто.

И они снова рассмеялись. Помолчав довольно долго, один из них сказал:

– Мой сын упал в воду. Мы его сразу же вытащили. Я не верю, что он умер. Но он не просыпается. Вы, конечно, читали книги и знаете, что можно сделать.

Говард спросил:

– Когда ваш сын упал в воду? Вчера?

– Нет, сегодня днем. Но он не просыпается.

– Я пойду с вами и посмотрю, что с ним, – сказал Говард.

Мужчины поднялись на ноги и вместе с Говардом ушли. Старика привели в дом, построенный из высушенных глиняных кирпичей. На столе в большой комнате лежал мат, а на мате – утопленник.

Говард очень внимательно осмотрел его, приподнял веки, приложил ухо к груди, ощупал руки и ноги и сказал:

– Попробую-ка я привести его в сознание.

Минут пятнадцать проделывал с ним разные движения для восстановления дыхания, велел обложить тело юноши горячими компрессами, растирал ему руки и ноги. Юноша сделал несколько глубоких вздохов – и задышал равномерно. А еще несколько минут спустя открыл глаза.

Мужчины и женщины, стоявшие в хижине, наблюдали за действиями незнакомца, не проронив ни звука. Обе женщины, подогревавшие воду для компрессов, обменивались жестами и лишь изредка роняли шепотком словечко-другое. Даже когда юноша окончательно пришел в себя, присутствующие не осмеливались заговорить. Говард взял свою шляпу, надел ее и пошел к двери. Никто его не удерживал, никто к нему не обратился. Только отец последовал за ним и протянул руку со словами:

– Большое спасибо, сеньор, – и вернулся к сыну.

Уже спустилась ночь, и Говард с трудом отыскал своих. Отблеск костра указал ему дорогу.

– Как это у тебя получилось? – спросил Доббс.

– Пустяки, – ответил Говард. – Сделал искусственное дыхание, он и очнулся. Парень был в шоке. И наверняка часа через два поднялся бы сам, без всякой помощи. Ну, наглотался немного воды… Вы мне хоть немного мяса оставили?

Они вновь отправились в путь еще до восхода солнца. Рассчитывали вскоре достичь Томини и пересечь оттуда плоскогорье.

После полуденного отдыха вновь навьючили ослов и собрались было вывести их на дорогу, когда Куртин крикнул:

– Что там стряслось? Нас вроде бы преследуют!

– Где? – спросил Доббс. – Да, теперь вижу. Верховые индейцы. Может, они не по нашу душу. Захотели, например, поразмяться или на базар торопятся. Всякое бывает…

Прошло совсем немного времени, и всадники оказались рядом. Они узнали четырех индейцев, которые вчера вечером нанесли им визит; кроме них, еще двое, которых Говард видел в хижине.

Индейцы поздоровались, и один из них сказал:

– Извините, сеньоры, но почему вы бежали от нас?

Говард улыбнулся:

– Мы не бежали. Нам необходимо продолжить путь, мы торопимся в город. Там у нас важные дела, очень спешим.

– О-о, – протянул индеец, сына которого выхаживал вчера Говард. – Дела подождут. Дела спешными не бывают. Дней много – не только сегодня, не только завтра и послезавтра. Но сначала я должен вас пригласить в гости! Не могу же я просто так вас отпустить. Вы вернули жизнь моему сыну. И поэтому просто обязаны погостить у меня. Вы будете моими гостями шесть недель! У меня есть земля. У меня много кукурузы. У меня есть коровы. Много коз. Я буду угощать вас каждый день доброй индейкой, яйцами и молоком. Моя жена каждый день будет готовить вам томалес.

– Благодарим вас от всего сердца, – сказал Говард. – Но если мы не прибудем в горой своевременно, наши дела пойдут прахом.

– Дела никуда не убегут, – вмешался другой индеец. – Дела вещь жесткая, как мясо старой козы. От дел одни заботы. К чему вам лишние заботы, если вам будет так хорошо у нас?

– Нет, нам нужно идти, нам обязательно нужно в город, – сказал Доббс, настроение которого начало портиться.

Когда индейцы убедились, что уговорить белых погостить труднее, чем они предполагали, один из них заявил: