Текст книги "Подвиг 1988 № 06 (Приложение к журналу «Сельская молодежь»)"

Автор книги: Бруно Травен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

– Эй, вы, прочь от ослов! – злобно крикнул Доббс.

– Почему это? – задрал голову Мигэль. – Мы продадим их с тем же успехом, что и ты. Оттого, что их продадим мы, они хуже не станут!

– Прочь от ослов, я вам сказал! – хрипло крикнул Доббс.

Отскочив на шаг назад, он выхватил револьвер.

– Этой железякой тебе нас не запугать, – издевался над ним Мигэль. – Нас не запугаешь. Ну, убьешь одного – что ж, он тебя простит!

– Отойдите от ослов! – заорал Доббс.

И выстрелил в того, кто стоял ближе остальных. Это был Мигэль. Но револьвер лишь холодно и сухо щелкнул. Три раза, пять раз, семь раз щелкнул револьвер, но выстрел не прозвучал. И Доббс и те трое уставились на револьвер. От удивления эти субъекты ни расхохотаться, ни поиздеваться над незадачливым стрелком не успели.

Зато один из них нагнулся и поднял с земли тяжелый камень.

Прошла секунда, всего лишь секунда. Но за эту секунду в мозгу Доббса промелькнуло столько мыслей, что он в этот самый короткий миг, когда решалась его судьба, подумал еще: а как это получается, что за одну-единственную секунду успеваешь подумать о такой куче вещей? Первая мысль – как могло случиться, что отказал револьвер? Но тут из подсознания выплыла целая история. Той ночью, когда он застрелил Куртина, он перед этим подкрался к спящему Куртину, достал его заряженный револьвер и потом из него же и стрелял. У Куртина были оба револьвера, и свой, и его, Доббса. Оба они были с именными насечками, Говард сумел бы опознать, кому принадлежит револьвер, и Доббс подбросил оружие Куртина, из которого произвел выстрел, к трупу – это уже когда он вернулся и стрелял второй раз. А свой собственный револьвер сунул себе в карман. Если бы кто-нибудь и наткнулся на труп Куртина, он мог бы предположить, что на того напали и он отстреливался. Револьвер Доббса был другого калибра, и Куртина убили не из него, с этим согласился бы каждый.

И лишь об одном Доббс забыл. Взяв свой револьвер, он забыл его зарядить. Он забыл, что ночью, отняв у него оружие, Куртин отщелкал из него патроны. В последние дни его измучило столько мыслей, что он просто-напросто забыл о необходимости зарядить револьвер.

Все в ту же секунду Доббс вспомнил о другом оружии. Он стоял рядом с ослом, из тюка на котором торчало мачете. Доббс сделал шаг вперед, чтобы выхватить мачете и с ним в руках защищаться. Вооружившись мачете, он, наверное, нашел бы время зарядить револьвер – в нагрудном кармане рубахи лежало еще несколько патронов.

Но тут секунда кончилась и камень попал ему в голову. Доббс видел летящий камень, но не успел вовремя пригнуться, потому что все его последние мысли были о мачете.

Удар камня сбил его с ног, и дело не в болевом шоке, а в силе толчка.

Прежде чем он успел вскочить на ноги, Мигэль уже был у мачете, на которое обратил внимание только после импульсивного движения Доббса. Ловким движением выхватил мачете из длинных кожаных ножен, подскочил к лежащему Доббсу и резким, коротким движением отсек ему голову – как бритвой срезал.

Не столько испуганные, сколько пораженные этим поступком, все трое уставились на труп. Глаза Доббса, голова которого отделилась от тела на ширину лезвия мачете, дрогнули, закатились, и веки прикрыли их почти целиком. Обе руки вытянулись вдоль тела, судорожно сжались в кулаки и снова разжались. И так несколько раз. Потом ногти в последний раз впились в мясо ладоней, и пальцы медленно разошлись…

– Это твоих рук дело, Мигэль, – негромко проговорил один из его приятелей.

– Заткнись! – злобно прикрикнул на него Мигэль и так резко повернулся, будто собрался убить и его. – Я сам знаю, кто его прикончил, слышишь, ты, слабак! Но если это всплывет, вас расстреляют так же, как и меня. Это вы и сами знаете, а нет – я намекну кое о чем жандарму. Мне все равно не жить, а за вас я не ответчик.

Уставился на мачете. Крови на нем почти не было. Он вытер мачете о дерево и вложил в ножны.

22

В лихорадочном возбуждении мужчины совсем забыли об ослах. Они сняли с убитого Доббса брюки и сапоги и сразу же надели на себя. И брюкам, и сапогам цена была грош: за последние месяцы им досталось столько, сколько на долю таких вещей редко когда выпадает. Но по сравнению с отрепьем, в котором эти бродяги ходили, это еще были вещи на загляденье.

– У этой сволочи наверняка найдется в тюках что-нибудь получше, – предположил Игнасио.

Мигэль тут же прикрикнул на него:

– Подождешь, пока я все проверю. Если что останется, потолкуем!

– Разве ты наш атаман? – крикнул третий, который несколько минут с видом человека незаинтересованного стоял, прислонившись спиной к дереву. У него были все основания делать такой вид, ибо при дележке ему достались брюки, а Мигэлю – сапоги. Один Игнасио не получил ничего, отказавшись взять рубаху.

– Атаман? – рявкнул Мигэль. – Атаман я или не атаман, а у тебя какие заслуги?

– Разве не я врезал ему камнем по башке? – расхвастался третий. – Не то ты ни за какие деньги к нему не подступился бы, хвост ты овечий!

– Ну да, ты, с твоим камнем, – подначивал его Мигэль. – Это для него все равно, что пинок был. А кто из вас, вонючих койотов, осмелился подойти и добить его? Трусы паршивые, вот вы кто! Так знайте, я мачете смогу и еще раз махнуть! И в третий раз тоже! И вашего разрешения спрашивать не буду.

Он повернулся, чтобы осмотреть тюки.

– Куда это подевались ослы, черт побрал? – удивленно воскликнул он.

И только тут до них дошло, что те куда-то пропали.

– А ну живее, догоним ослов, не то они дойдут до города и жандармы примчатся сюда по их следам, – крикнул Мигэль.

Бродяги пустились вдогонку за исчезнувшим караваном. Бежать пришлось довольно долго: ослы, сожравшие всю траву на месте стоянки и не находившие вдоль дороги никакой зелени, которая удержала бы их, живо трусили по дороге к Дуранго. Прошло больше часа, прежде чем бродяги с караваном вернулись в тень деревьев.

– Лучше всего нам зарыть его, – сказал Мигэль. – А то слетятся сюда коршуны, и какому-нибудь бездельнику обязательно захочется выяснить, что эти стервятники здесь нашли.

– А ты никак вздумал оставить здесь бумажку со своей фамилией? – с издевкой в голосе спросил Игнасио. – Не все ли нам равно, найдут эту падаль или нет. Он никому не расскажет, с кем повстречался под конец своей жизни.

– Ну и умник же ты, цыпленочек, – сказал Мигэль. – Если эту собаку найдут здесь, а у нас его ослов, песенка наша спета, ни от чего не откажешься. А если с ослами и остановят, а нигде никакого трупа нет, – пусть сперва докажут, что кто-то из нас отправил гринго в ад. Мы, мол, ослов у него купили, было дело. И все в порядке… А если кто-то найдет, что от него осталось, никто в эти сказки про куплю-продажу не поверит, так что за работу!

И с помощью той же лопаты, которой Доббс собирался закопать Куртина, зарыли его самого. Причем довольно быстро.

Потом отряхнулись и погнали караван обратно в горы; идти в город они не решились по двум причинам: во-первых, по личным, а во-вторых, потому, что боялись встретиться там с кем-то, кто ждал караван. К тому же вполне возможно, что Доббс сказал правду и что за ним следуют еще двое верховых. Они и в самом деле не могли представить себе, что Доббс весь путь вел караван в одиночку. И чтобы с этими верховыми не столкнуться – если те действительно существуют, – свернули с дороги, по которой пришел Доббс, и начали подниматься в предгорья по другой тропинке, протоптанной ослами и мулами.

Оказавшись в первом же перелеске, любопытства своего сдержать не смогли. Им не терпелось узнать, велика ли добыча и какие ценные вещи скрыты в тюках.

Спустились сумерки, а в перелеске, где они остановились на ночлег, было совсем темно. Чтобы не выдавать себя, огня не зажигали.

Однако засуетились. Развьючили животных, принялись развязывать тюки. Обнаружили еще пару брюк и две пары летних туфель. А потом еще медную и оловянную посуду, не больше чем стакан бобов и пригоршню риса.

– Похоже, парень и впрямь был не из богачей, – сказал Игнасио. – Ив город торопился по делу.

– Денег у него тоже не было, – проворчал Мигэль, вывернув тюк, который успел развязать. – В кармане брюк я нашел всего семьдесят сентаво. Вот скотина… Да и шкуры не из лучших. Несколько жалких песо – больше нам за них не получить.

Дошла очередь и до мешочков.

– А тут у него что? Песок, нет, правда, песок! Хотелось бы знать, зачем он таскал с собой столько песка, причем весь в маленьких мешочках?

– А мне все понятно, – сказал Игнасио, который в своих тюках тоже обнаружил мешочки. – Яснее ясного. Этот парень служил инженером в какой-то горнорудной компании. Шлялся здесь по горам и брал пробы грунта, а теперь вез их в город, чтобы другие инженеры и химики в лабораториях разбирались, что к чему! И тогда американская компания сразу решит, какой участок застолбить.

И высыпал содержимое из мешочков. Мигэль тоже высыпал песок из своих и когда убедился, что сами мешочки – ничего не стоящее, жалкое тряпье, проклял богов, дьяволов и всех гринго. Стало совсем темно, и теперь они не смогли бы распознать характер песка, даже зная о его свойствах побольше.

Анхель, третий из них, тоже нашел в тюках мешочки. Но объяснил их происхождение иначе. Он сказал:

– Этот парень был настоящим американским мошенником и лжецом. Можете мне поверить. Как он аккуратно уложил мешочки в шкурах, а потом еще перевязал! Знаете, с какой целью? Он собирался продать шкуры в Дуранго на вес, а чтобы они весили потяжелее, и напихал песку. А чтобы тот не рассыпался, уложил его в мешочки. Продал бы шкуры вечером, а ранним утром, прежде чем бедолага покупатель заметил бы, как его надули, – наша птичка укатила бы первым поездом. Ловко мы этого пса поганого распотрошили!

Мигэль с Игнасио решили, что этот довод лучше всего объясняет, откуда и зачем взялся песок, и поспешили от него избавиться…

23

Еще затемно навьючили ослов и вышли на дорогу. Около полудня оказались в деревне, где спросили у первого попавшегося индейца, сидевшего перед своим домом, не знает ли он кого-нибудь, кто купил бы ослов, потому что они имеют намерение их продать – больше ослы им не потребуются. Индеец поглядел на ослов, обошел вокруг, присматриваясь к товару, а потом и к тюкам, время от времени незаметно бросая взгляды на сапоги Мигэля и брюки Анхеля, словно раздумывая, а но купить ли ему все это разом? И наконец сказал:

– Ослов я купить не могу, у меня сейчас нет денег. Но может быть, ослов купит мой дядя. У него и денег на это хватит, а у меня пусто. Отведу-ка я вас к нему, с ним и торгуйтесь.

«Легко отделались», – подумали бродяги, потому что нередко приходится обойти с полдюжины индейских деревень, пока найдешь человека, готового купить осла. Чаще всего у них просто нет денег, и одно песо для них уже целое состояние.

Дом дяди находился метрах в трехстах. Он, как и большинство вокруг, был сложен из высушенных на солнце глиняных кирпичей и покрыт пластами травы. Индеец прошел в дом, чтобы сообщить о прибытии каравана ослов. Прошло совсем немного времени, и дядя появился на пороге и прямиком направился к бандитам, которые отдыхали, присев на корточки в тени нескольких деревьев подле его дома.

Дядя оказался пожилым человеком, седым уже, но еще крепким и жилистым. Кожа на его медного цвета лице была натянута туго, а черные глаза блестели, как у мальчишки. Волосы отросли длинные, и с боков он зачесывал их назад. Держась очень прямо, медленно приблизился к троице. Поздоровался и сразу отошел к ослам, чтобы осмотреть.

– Очень хорошие ослы, сеньор, – сказал Мигэль, – очень хорошие, правда, лучших вам не купить и на базаре в Дуранго.

– Это правда, – ответил дядя, – ослы хорошие. Правда, немного подуставшие и немного голодные. Вы, наверное, издалека идете?

– Нет, не слишком, всего два дня пути, – вмешался Игнасио.

Мигэль толкнул его в бок и сказал:

– Тут мой друг не всю правду сказал. Сейчас мы в пути два дня, это так. Но это после последнего дня отдыха. А в самом деле мы в пути уже почти месяц.

– Тогда нет ничего странного в том, что ослы слегка сдали. Ничего, мы их снова откормим.

Говоря это, он пристальнее присмотрелся к этим людям, к их одежде, к их порочным лицам. Но старался делать это незаметно – пусть все выглядит так, будто он посматривает на них без всякой задней мысли, чисто случайно, а сам обдумывает будущую покупку и перемножает в уме какие-то числа.

– И сколько вы хотите? – спросил он, по-прежнему не спуская с них глаз.

– Ну, я думаю, – начал с улыбкой Мигэль, доверительно покачивая головой, – я думаю, двенадцать песо – не слишком высокая цена.

– За всех? – с невинным видом переспросил дядя.

Мигэль громко рассмеялся, будто услышав удачную шутку.

– Ну конечно же, не за всех. Я имел в виду… двенадцать за каждого…

– Это очень высокая цена, – ответил дядя деловито. – За такие деньги я могу купить их и на базаре в Дуранго.

– Как сказать? – усомнился Мигэль. – Там они намного дороже. Пятнадцать или даже целых двадцать песо. И вдобавок вам надо будет еще пригнать их сюда.

– Верно, – кивнул дядя. – Но они в пути на себя заработают – купим на базаре другие товары и погрузим на ослов.

Мигэль от души рассмеялся.

– Я вижу, я имею дело с человеком опытным и знающим толк в торговле, поэтому и мы не будем упрямо стоять на названной цене; мое последнее слово, самое последнее – ударим же по рукам, сеньор! – самое последнее, значит, – девять песо за каждого. Я понимаю, у вас свои трудности – у нас ведь тоже в этом году долго не шли дожди.

– Девять песо я заплатить не могу, – спокойно проговорил дядя. – Четыре песо и ни одним сентавито больше.

– Сойдемся на пяти, и ослы ваши, – сказал Мигэль, сунув руки в карманы, словно не сомневаясь, что тот ответит согласием.

– Четыре песо – вот мое слово, – спокойно проговорил дядя.

– Вы с меня живого шкуру сдираете; ну ладно, нет счастья в жизни, значит, нет; но пусть я завтра к утру ослепну, если за такую цену я не продал, а подарил вам ослов.

Говоря это, Мигэль переводил взгляд с дяди на его племянника, а потом на своих сообщников. Те закивали и изобразили на лице неизбывную печаль: отдали, мол, только что за бесценок последнюю рубашку.

А дядя тоже кивнул, но с таким видом, будто еще вчера после обеда знал, что купит сегодня ослов по четыре песо за штуку.

Снова подойдя к ослам, он вдруг спросил:

– А эти тюки вы что, на своих спинах дальше потащите?

– Да, верно, тюки, – удивленно протянул Мигэль и снова посмотрел на своих дружков, но не горделиво, с торжествующим видом, как обычно – он как бы просил ответить за него или дать толковый совет.

Игнасио понял его взгляд и сказал:

– Тюки мы тоже собирались продать. Продать – и на поезд!

– Это правда, – подтвердил Мигэль, словно только что вспомнив. – Они тоже продаются. Вместе с ослами.

А в самом деле они за продажей ослов о тюках совсем забыли.

– Что у вас в тюках? – дядя опять подошел к ослам и ткнул кулаком в один из них.

– Шкуры, – ответил Мигэль. – Хорошие шкуры. И еще наша посуда. И потом еще инструмент. А ружье вы у нас, наверное, не купите – оно слишком дорогое.

– А что это за инструмент? – спросил дядя.

– Ну, всякий. Лопаты, ломики, кирки, ну и все такое.

– Откуда у вас такой инструмент? – спросил дядя с деланным безразличием, словно только для того, чтобы продолжить разговор.

– О-о… инструмент… он это самое… – Мигэль чувствовал себя неуверенно и даже сглотнул несколько раз. К такому вопросу он не подготовился.

Тут опять вмешался Игнасио:

– Дело в том, что мы работали на одну американскую горнорудную компанию… из тех мест мы и идем…

– Вот именно, все так и есть, – подхватил Мигэль, бросив Игнасио благодарный взгляд. Он ему этой услуги никогда не забудет…

– Выходит, вы у этой компании инструмент украли? – сухо поинтересовался дядя.

Мигэль понимающе улыбнулся и подмигнул дяде, будто своему сообщнику.

– Не то чтобы украли, сеньор, – сказал он. – Красть – это не по нашей части. Мы просто не вернули инструмент после окончания работ. Разве кто-нибудь назовет это кражей? Да мы много за него и не хотим – песо два за весь инструмент, а? Лишь бы не тащить его без толку до железной дороги.

– Я, конечно, всех ослов купить не могу, – неторопливо проговорил дядя. – Столько ослов мне ни к чему. Но я созову соседей. У каждого немного денег найдется, и я обещаю вам, что вы легко продадите и ослов, и все остальное. Я уж постараюсь! Присядьте. Хотите воды или пачку сигарет?

Анхель прошел в дом и вернулся с кувшином воды и пачкой «Супремос».

Дядя переговорил о чем-то со своим племянником, и тот ушел. Вскорости мужчины собрались. Старые и молодые. В одиночку и группами. Некоторые с мачете за поясом, некоторые держали мачете в руках. Сперва все они заходили в дом и беседовали с дядей. Потом выходили, очень внимательно осматривали ослов, потом подолгу не сводили глаз с незнакомцев. Их они разглядывали, может быть, даже с большим вниманием, чем ослов, но, разумеется, старались делать это как бы невзначай. Бродяги не чувствовали, что их так пристально разглядывают, они сочли эти взгляды обычным любопытством жителей индейских деревень.

Некоторое время спустя появились и женщины, старавшиеся держаться как можно скромнее и незаметнее. Все они привели с собой детей. У некоторых женщин маленькие дети сидели в особым образом связанном платке за спиной, некоторые несли их на руках. А те дети, что уже бегали, копошились под ногами матерей, как цыплята около курицы.

Наконец собрались как будто все мужчины – больше никто не появлялся. Только несколько женщин неторопливой походкой приблизились еще к дому. И теперь из него вышел дядя, а за ним и те мужчины, что оставались с ним в доме. Они образовали плотную группу. Таким образом разбойники, сами того не замечая, оказались окруженными. Куда бы они ни повернулись, путь для бегства был отрезан. Но внешне все выглядело вполне естественно: ведь индейцы пришли сюда, чтобы выбрать себе ослов.

– Цена, скажу я, не слишком высока, – проговорил дядя. – Но всех нас очень удивляет, почему вы так дешево продаете отличных ослов.

Мигэль расплылся в широкой улыбке и объяснил:

– Видите ли, сеньор, нам просто-напросто нужны деньги.

– А есть у ваших ослов тавро? – как бы мимоходом поинтересовался дядя.

– Конечно, – ответил Мигэль. – У всех одно тавро.

Он оглянулся на ослов, чтобы это тавро разглядеть. Но индейцы стали перед животными так, что никто из бродяг увидеть тавро не мог.

– И какое же тавро у ваших ослов? – продолжал выспрашивать дядя.

Мигэль почувствовал, как земля начинает гореть у него под ногами; его приятели вертелись и так и эдак, чтобы разглядеть тавро. Но индейцы незаметно оттесняли их все дальше от ослов.

Дядя не спускал глаз с Мигэля. А тот с трудом владел собой. Он чувствовал, что близится какое-то событие, которое явится решающим для его будущей жизни. И раз дядя, не повторяя вопроса, не сводил с него испытующего взгляда, Мигэль понял, что отвечать на его вопросы придется.

– Тавро… э-э… тавро, ну – круг с чертой под ним.

Дядя крикнул мужчинам, стоящим у ослов:

– То ли это тавро, омбрес?[5]5
  Омбрес (исп.) – уважаемый


[Закрыть]

– Нет! – крикнули они в ответ.

– Я перепутал, – спохватился Мигэль. – Тавро такое: круг, а над ним крест.

А мужчины сказали:

– Нет, не то тавро.

– У меня просто все смешалось в голове, – проговорил Мигэль, готовый вот-вот потерять сознание от страха. – Ну конечно, вот какое тавро: крест, а вокруг него круг!

– Так ли? – спросил дядя.

– Нет, – ответили мужчины. – Ничего похожего.

– Вы же говорили мне, – совершенно спокойно произнес дядя, – будто эти ослы – ваши.

– Они и есть наши, – необдуманно выпалил Игнасио.

– И никто из вас не запомнил тавра. Странно, странно.

– Мы просто не обратили на это внимания, – сказал Мигэль, силясь выдавить из себя презрительную ухмылку.

– Видели вы когда-нибудь человека, – обратился дядя ко всем присутствующим, – который владел бы ослами или другими животными и не знал каждого отдельного тавра, даже если они были из разных стад?

Все мужчины рассмеялись и ничего не ответили.

– Мне известно, откуда взялись эти ослы, – сказал дядя.

Мигэль обменялся взглядами со своими сообщниками, и те принялись оглядываться по сторонам, выискивая лазейку для бегства.

– Эти ослы принадлежали сеньоре Рафаэле Мотилине из Авино, вдове сеньора Педро Леона. Это Л и оборотное Р, связанное с Л. Верно я говорю, омбрес? – воскликнул дядя.

И мужчины, стоявшие возле ослов, крикнули в ответ:

– Все как есть! Это самое тавро!

Дядя оглядел сгрудившихся вокруг него соседей и сказал:

– Порфирио, подойди!

Один из индейцев вышел и встал с ним рядом.

И теперь дядя проговорил:

– Мое имя – Альберто Эскалона. Я алкальд[6]6
  Алькальд (исп.) – старшина общины, судья.


[Закрыть] этого селения, избранный по закону и утвержденный губернатором. А этот человек, Порфирио, – полицейский в нашем селении.

Если в Центральной Европе человек представляется, называя свои титулы, то он явно намерен ошеломить своего собеседника, заставить его испытать чувство подобострастия и ожидает, что его визави, потрясенный исключительностью произошедшей встречи, склонится в почтительнейшем поклоне и с этого мгновения никогда впредь не забудет воздавать носителю высоких титулов подобающие знаки внимания.

А здесь, на этом континенте, титул не значит ничего, громкое имя мало что значит, зато сам человек, его личность – все. Никто ни перед кем в поклонах не сгибается, разве что перед дамой, и тот, кто обратился бы к президенту «ваше превосходительство», выглядел бы столь же смешным, как и президент, вздумавший бы требовать, чтобы к нему так обращались. И разговор ведется запросто, будто они вместе росли и хлебали из одной миски. Этому президентам в цилиндрах, вставшим во главе европейских республик, еще надо научиться. Потому что европейские президенты до сих пор берут пример с абсолютных монархов, в то время как здешние президенты ни с кого примеров не берут, а в тех случаях, когда в примерах нуждаются, самих себя в пример и выбирают и поэтому кажутся куда больше похожими на простого человека из своего народа. И если кто-нибудь здесь говорит: «Наш президент – большая скотина!», то президент не бросает его за это за решетку. Услышав это, он говорит самому себе или своим друзьям: «Этому человеку известно обо мне такое, чего я сам не знаю. Наверное, он умный человек!»

Когда же человек представляется, называя свой титул, и говорит: «Я алькальд этого селения, а вот это – наш полицейский», – в этом заключен иной смысл, чем в тех же словах, произнесенных в Европе.

Трое бродяг сразу сообразили, что это значит и что теперь, когда названы титулы, рукопожатиям пришел конец. Они немедленно оседлали каждый по ослу и попытались уехать, не заботясь об оставшихся животных и грузе. Они продали бы весь караван за одно-единственное песо, продали бы его с радостью, лишь бы их выпустили из деревни. Но их явно не собирались выпускать.

Мигэль попытался достать револьвер. Но не обнаружил его в подсумке. В возбуждении он даже не заметил, что Порфирио проделал эту работу вместо него. Конечно, в револьвере было мало прока, потому что он все еще не был заряжен. Однако индейцы этого не знали, и, очень возможно, они и пропустили бы его, если бы он направил на них оружие.

– Что вам от нас надо? – вскричал Мигэль.

– Пока ничего, – ответил алькальд. – Удивляемся, что вы так спешите расстаться с нами и даже об ослах забыли.

– Мы можем взять ослов с собой или не брать их, ослы наши – как захотим, так с ними и поступим! – вышел из себя Мигэль.

– С вашими ослами – да. Но они не ваши. Мне их история известна. Месяцев десять или одиннадцать назад сеньора Мотилина продала их трем американцам, собравшимся поохотиться в сьерре. И я этих американцев знаю в лицо.

Мигэль хмыкнул и сказал:

– Так оно и было… А у этих троих американцев ослов перекупили мы.

– За какую цену?

– По двенадцать песо за штуку.

– И теперь продаете по четыре? Никудышные вы торговцы.

Индейцы рассмеялись.

– Вы тут мне говорили, что купили их довольно давно, – продолжал копать алькальд. – Как давно все-таки?

Подумав немного, Мигэль ответил:

– Четыре месяца.

– Четыре месяца? Странная все-таки история, – сухо заметил алькальд. – Американцев видели три дня назад, когда они появились с той стороны гор. Их видели в деревнях. Со всеми ослами, которые вы у них четыре месяца назад перекупили.

Мигэль вновь пустил в ход свою доверительную улыбку:

– По правде говоря, сеньор, мы купили ослов два дня назад. У этих самых американцев.

– Это уже больше похоже на правду. Значит, вы купили их у троих американцев?

– Да.

– Но американцев не могло быть трое. Я знаю, что один из них остался в деревне по ту сторону сьерры. Он доктор.

– Мы их купили у одного американца. У одного из них, – Мигэль расчесывал себе лицо и голову.

– И где же вы их купили? – неумолимо продолжал алькальд.

– В Дуранго.

– Этого никак не может быть, – сказал алькальд. – Американец не мог успеть дойти до Дуранго, а если и да – вы не успели бы дойти до нас.

– Мы шли всю ночь.

– Допускаю. Но почему американец продал ослов именно вам: в Дуранго полным-полно другого народа. Я хотел сказать – других покупателей.

Тут вмешался Игнасио:

– А нам откуда знать, почему он продает ослов нам, а не другим? Захотелось, и точка.

– Тогда у вас должна быть квитанция, – опять взялся за свое алькальд. – Квитанция, на которой проставлена цена и вид товара, не то сеньора Мотилина в любое время может затребовать ослов обратно – тавро-то ее.

– Никакой квитанции он не дал, – ответил Мигэль. – Не хотел, видно, оплачивать пошлины за торговую сделку.

– Ну, эти несколько сентаво вы и сами заплатили бы, чтобы получить бумагу о покупке, – сказал алькальд.

– Черт бы вас всех побрал. – Мигэль замахал кулаками. – Что вам вообще от нас надо? Мы мирно едем своей дорогой, а вы нас не пускаете. Мы пожалуемся губернатору!

– Нет, это уже чересчур, – алькальд улыбнулся. – Вы являетесь в нашу деревню и собираетесь продать ослов. Мы собираемся купить ослов и договариваемся о цене. Есть же у нас право узнать, чьи ослы и откуда? Не то завтра, к примеру, сюда придут солдаты и скажут, что мы – бандиты, что ослов мы у законных хозяев украли, а самих хозяев убили. И нас расстреляют.

Мигэль повернулся к своим приятелям и многозначительно на них посмотрел. Потом сказал:

– А теперь мы ослов продавать больше не хотим. Даже за десять песо. Теперь мы хотим продолжить свой путь.

– Но инструмент и шкуры вы все-таки могли бы продать, – закинул удочку алькальд.

Мигэль ненадолго задумался, и когда ему пришло на ум, что на шкурах-то и инструменте никакого тавра быть не может, сказал:

– Хорошо. Если вы хотите купить шкуры и инструмент… Как вы считаете? – обратился он к своим спутникам.

– Мы не против, – ответили те. – Обойдемся и без них.

– Это ведь вещи ваши? – спросил алькальд.

– Конечно, – сказал Мигэль.

– А почему американец не продал шкуры в Дуранго? Зачем вы таскаетесь с ними по дорогам?

– В Дуранго были низкие цены, мы хотели дождаться, когда они поднимутся.

Мигэль начал прохаживаться туда-сюда, насколько ему это позволяли собравшиеся вокруг индейцы.

– Американец пошел на поезд голым, что ли? – неожиданно повернул разговор алькальд.

– Это вы насчет чего? – Мигэль побледнел.

– На вас его сапоги, а на нем – его брюки. Почему же никто из вас не надел его рубашки, она была еще целая?

По сравнению с тем рваньем, что на вас, она была все равно что новая.

Мигэль промолчал.

– Так почему никто из вас ее не взял? – повторил алькальд. – Я могу сказать вам, почему вы этого не сделали.

Ни Мигэль, ни оба его дружка не стали дожидаться объяснений алькальда. Внезапно каждый из них набросился на стоявшего ближе всех индейца. Для тех это было настолько неожиданным, что они на какое-то мгновение растерялись. Бродяги прорвали круг и побежали что было сил по главной деревенской улице.

Алькальд сделал какой-то знак, и несколько мгновений спустя индейцы, вскочив на своих лошадей, с гиканьем поскакали за беглецами. Они даже не стали седлать лошадей, только накинули уздечки.

Бандиты недалеко убежали. Индейцы схватили их у одного из последних домов своей деревушки. Спеленав их лассо, потащили обратно на деревенскую площадь.

– Сейчас мы пойдем искать американца и спросим его, по какой цене он продал вам ослов. И за что это он подарил вам свои сапоги и брюки. И еще привезем рубашку, которая никому из вас не сгодилась.

Бродяг связали по всем правилам и оставили троих индейцев охранять их.

Остальные мужчины оседлали своих лошадей, уложили тортиллас в бархатные подсумки и отправились в путь. Среди них были и алькальд с Порфирио.

24

В этих местах вряд ли кто-нибудь сумеет путешествовать долгое время, не обратив на себя никакого внимания. Даже если он попытается объезжать стороной все селения и не сталкиваться с людьми, всегда найдутся глаза, которые его увидят. Сам он обычно не подозревает, что за ним наблюдают. Едущие ему навстречу свернут с дороги задолго до того, как он их увидит, схоронятся в кустах, дадут ему проехать мимо и выйдут не раньше, чем он исчезнет из виду. Его рассмотрят от и до, а он даже не догадается, что его наружность кому-то известна – с головы до пят – и что через несколько часов целая деревня узнает, как он выглядит и какой груз вез. Зоркие глаза следят за каждым движением и шагом чужака.

Всадники выбрали путь, по которому шел Доббс, а не тот, по которому к ним заявились бродяги. На лошадях, налегке, они уже к полудню оказались там, где Доббс остановился, чтобы передохнуть. Найти это место оказалось проще простого.

Двое индейцев проследили, куда ведут следы по дороге к городу. Но вскоре поняли, что это были только отдельные сбежавшие животные, которых потом завернули обратно.

И теперь для алькальда, чистокровного индейца, не составляло особого труда объяснить, что здесь произошло. Ослы разбежались – значит, ни у кого не было времени ими заняться. Выходит, здесь что-то случилось, и это до такой степени поразило тех, чьи следы вполне различимы, что они и не заметили, как ослы ушли. И происшествие было из ряда вон выходящим, иначе ослы не ушли бы все же так далеко.

Ни в том месте, где Доббс остановился в тени деревьев, ни там, где бродяги догнали ослов, ни дальше по дороге в Дуранго следов американца не обнаружили.

И так как никаких следов американца за пределами места стоянки не оказалось, сам он должен был быть где-то здесь. Закопали его не слишком глубоко, и следы замели не слишком тщательно; дождя тоже не было – вот индейцы и нашли могилу Доббса через несколько минут.

Алькальд всего секунду смотрел на труп, прежде чем проговорил:

– Мачете.

После этого индейцы стянули с туловища Доббса рубашку, которую передали алькальду, и снова закопали труп. Прежде чем засыпать могилу, которую они углубили, хотя, кроме мачете, ничего под рукой не оказалось, они еще постояли некоторое время с непокрытыми головами.