Текст книги "Между никогда и навечно (ЛП)"
Автор книги: Брит Бенсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)
– Я не могу продолжать убивать себя ради твоей мечты!
– Раньше это была и твоя мечта, – напоминает Джона, и когда я смотрю на него, его глаза закрыты.
Удивительно, что он еще в сознании. Внутри меня крутится чувство вины и беспокойство, что злит только сильнее. Я уже и не знаю, что он принимает. Я пресекла попытки нянчиться с ним.
– Это было до того, как мечта наполнилась ядом, Джо, – цежу я сквозь зубы. – Кстати, на какой дряни ты торчишь сегодня? Ты готов сдохнуть ради этого?
Я снова поворачиваюсь к Торрену, указывая на скрюченного в дурмане Джону.
– Ты вот это хочешь спасти?
Челюсти Торрена сжимаются, он смотрит на меня, но не на Джону, потому что знает, что я права. Уверена, в этом он тоже винит меня.
Я перевожу взгляд с Торрена на Мэйбл и вздыхаю.
– Я больше не могу этим заниматься. Простите. Но я не выдерживаю.
– Тогда не занимайся, – соглашается Хаммонд, и от его жизнерадостного тона у меня по коже бегут мурашки. Когда я смотрю на него, он улыбается. – Я разговаривал с лейблом. Мы можем тебя заменить.
У меня отвисает челюсть, и я смеюсь, но он не шутит. Он серьезен. Когда я перевожу взгляд на Торрена и Мэйбл, они не смотрят мне в глаза, отчего в груди становится тесно. Я дважды открываю и закрываю рот, прежде чем, наконец, выдавить из себя:
– И вы согласились? – Я смотрю на Мэйбл. – Хотите играть без меня?
Она поднимает на меня глаза, в которых читается гнев с оттенком печали.
– Это ты решила, что не хочешь играть с нами.
Я качаю головой. Перевожу взгляд с Мэйбл на Торрена, потом снова на Хаммонда, минуя неподвижное тело Джоны.
– Значит, ты собираешься нанять какую-то поддельную Сав Лавлесс? Чтобы исполнять песни, которые написала я? Чтобы сделать ее лидером группы, которую собрала я?
– Ради выполнения условия контракта лейбл сделает все возможное, – четко и спокойно произносит Хаммонд. Без всякого раскаяния и эмоций. Весь такой деловой. – Хочешь купить себе билет отсюда, хорошо, но с твоей стороны эгоистично предполагать, что группа захочет того же.
Я таращусь на него.
– Ты не можешь вот так просто взять кого-то нового, чтобы исполнять мои песни…
– Песни лейбла…
– Это мои песни, и ты чертовски хорошо это знаешь. Они мои, Хаммонд. Эти песни – моя история. Все мое гребаное сердце. Я не позволю тебе продать их какой-нибудь рок-звезде, чтобы лейбл мог на них наживаться. Не позволю.
Мой голос срывается, и я ненавижу себя за это. Мысль о ком-то другом за моим микрофоном наполняет меня яростью. Тот факт, что мои товарищи по группе – люди, которых я раньше считала семьей – не против этого, разрывает меня пополам.
– Саванна, – говорит он с раздраженным вздохом, – у тебя нет выбора.
– Значит, это мои варианты? Вынужденно выпустить еще один альбом, отправиться в еще одно мировое турне или увидеть, как кто-то другой займет мое место?
Опустошение в моем голосе ощутимо. «Бессердечный город» был моей жизнью. Моим наследием. Я не могу отдать его чужаку. Без меня продолжение невозможно. Когда я сказала, что закончила, это должно было означать и завершение карьеры группы.
Хаммонд не отвечает на мой вопрос. Не подтверждает и не опровергает. Ему и не надо. Мы все знаем, что лейбл загнал меня в угол.
– Тебе не обязательно принимать решение прямо сейчас, – отрывисто говорит он, вытаскивая из кармана телефон и снова что-то печатая. – На данный момент лейбл будет придерживаться легенды о перерыве. Твоя новая роль в кино отлично подходит для такого объявления. На съемки у тебя уйдет четыре месяца. Хорошенько поразмысли обо всем. А мы тем временем все разведаем…
– Разведаете?
– Осторожно, – добавляет он, приподняв бровь в ответ на мою вспышку. – Ты не можешь ожидать, что они будут сидеть, сложа руки, и ждать тебя, не прикрывая свои базы.
– Ты не можешь просто заменить меня, Хаммонд. Я и есть эта группа. Без меня они были бы никем.
В тот момент, когда слова слетают с моих уст, я сожалею о них.
Торрен усмехается. А Мэйбл сверлит меня гневным взглядом. Я сожалею, что выразилась так, но это не ложь. Именно мой голос собирает стадионы и бьет рекорды радиовещания. Это мое лицо хотят видеть. Мою музыку хотят слышать. Мои тексты хотят петь. «Бессердечный город» не будет прежним без Сав Лавлесс. Его бы даже не существовало.
Хаммонд какое-то время рассматривает меня, прежде чем снова установить со мной зрительный контакт.
– Ты права. В какой-то мере. Без тебя группа не была бы такой, какая она есть. Именно благодаря тебе «Бессердечный город» стал глобальным явлением. Мы все это знаем. Но ты также и ошибаешься.
Он опускает телефон обратно в карман и разглаживает лацканы пиджака.
– Тебя могут заменить, Саванна, и заменят. И если придется, они будут перекраивать и менять группу – группу, которую ты создавала своей кровью, потом и рвотой – до тех пор, пока она не станет тем, что они смогут пропихнуть потребителям, чтобы возместить потерянные после твоего ухода деньги. Для фанатов группы ты – Сав Лавлесс. Но для лейбла? Ты значок доллара. И к твоему сведению, это все, что сейчас имеет для них значение.
У меня такое чувство, будто мне врезали ногой в живот.
Но он прав. Я знаю это. Мы – всего лишь очередной запрос в Интернете: «Что с ними стало?».
Я молчу. Выбираю точку на полу и смотрю на нее, обдумывая все сказанное. Изо всех сил пытаюсь и не могу восстановить свою опору.
– Возьми перерыв на четыре месяца. Может, небольшой отдых от группы пойдет тебе на пользу. Снимись в фильме. Обдумай все.
Я делаю глубокий вдох, закрываю глаза и соглашаюсь:
– Хорошо.
Он поворачивается, собираясь уйти. Я слушаю его удаляющиеся шаги. Они приближаются к выходу, дверь открывается, но прежде чем выйти, Хаммонд выпускает мне в сердце последнюю пулю.
– И в это время носи кольцо.
У меня отвисает челюсть, и я бросаю взгляд на Торрена, но он смотрит на Хаммонда. Я снова таращусь на дьявола у двери, и он с готовностью устанавливает со мной зрительный контакт.
– Знать такие вещи – моя работа, – многозначительно говорит он. – Если на твоем пальце будет кольцо, это заинтересует прессу…
– Но я не сказала «да», – возражаю я.
Хаммонд не обращает внимания на мои слова. Просто продолжает говорить.
– Таблоиды не будут публиковать истории о том, что группа распалась из-за ссоры влюбленных, а фанаты, скорее всего, купятся на перерыв. Это также даст лейблу время найти тебе замену без разразившейся бури дерьма в СМИ.
– Я не сказала «да», Хаммонд!
На этот раз я кричу, и он снова раздраженно вздыхает, словно имеет дело с капризным ребенком.
– Либо носи кольцо, либо мы публично объявим о замене. И на твоем месте я бы на минуту задумался о том, как эта новость повлияет на твою кинокарьеру. Я знаю, как упорно ты работала над своим имиджем, Саванна. Не хотелось бы, чтобы все эти усилия пошли прахом.
Хаммонд поворачивается и выходит за дверь, и я смотрю, как она медленно закрывается за ним, с тихим щелчком запирая нас внутри.
В ушах стоит шум. Сердце выпрыгивает из груди. Я сжимаю кулаки и чувствую, как ногти впиваются в ладонь. Как же я устала от этого дерьма.
– Ты сделал гребаное предложение, – насмехается Мэйбл над Торреном. – Когда, черт возьми, ты сделал предложение, Торрен?
Я опускаю голову между колен и позволяю им набрасываться друг на друга. Многие годы я выступала в роли посредника и лидера, но до чертиков устала и отказываюсь продолжать эту игру.
– В Кливленде.
Голос Торрена звучит смиренно. Кливленд был перед Атлантой. Прямо перед тем, как все бомбануло.
– В чертовом Кливленде? – Мэйбл фыркает и переводит внимание на меня. Я чувствую, как ее взгляд прожигает в моей спине гигантские дыры. – Так вот почему ты решила уйти? Поэтому захотела уничтожить все, ради чего мы столько лет работали?
Я качаю головой, медленно возвращаясь в вертикальное положение.
– Причин было много, Мэйбл.
От ее презрительного фырканья я стискиваю зубы, мои ноздри раздуваются. Глядя ей в глаза, я говорю чертову суровую правду.
– За эти же года, Мэйбл, я прошла три неудачных курса реабилитации. Три. Из одной клиники лейбл заставил меня выписаться раньше, вопреки совету врача, потому что мы не могли сорвать тур. Пока я пыталась завязать, Джона едва не умер, и единственная причина, по которой он все еще жив, в том, что я наняла ему круглосуточную сиделку с портфелем, полным гребаного Наркана (прим.: Наркан – препарат, который используют для борьбы с симптомами передозировок опиатами).
Она закатывает глаза, будто передоз Джоны не имеет большого значения, и это бесит меня еще больше.
– Каждый участник этой группы в глубокой заднице. Мы стремительно движемся к выгоранию. В чертову могилу. А что насчет тебя? Ты хотя бы знаешь имя парня, которого трахнула в своем номере перед сегодняшним концертом? А вчерашней ночью? Прошло два года с тех пор, как Кристал тебя бросила, а ты все продолжаешь скатываться вниз. И я должна просто ждать, пока ты не упадешь на дно? Хочешь, чтобы я потерпела и увидела, как ты тоже уничтожишь сама себя?
Я дергаю себя за волосы и пинаю кофейный столик, чтобы не закричать. Смотрю на Торрена, который все еще прижимается спиной к стене, стиснув зубы и нахмурив брови. От частых вдохов его грудь вздымается и опадает.
Никто не слушает голос разума.
Все так чертовски боятся перемен – боятся того, что последует за ними, – что готовы держаться за группу до самой смерти. Но я не хочу умирать. И не хочу, чтобы они умерли. Я хочу, чтобы мы жили.
– Я не нуждаюсь в твоих указаниях, как мне жить, Саванна, – вскипает Мэйбл. – Я-то, по крайней мере, сохраняю ясность ума, и не просыпаюсь рожей вниз в канаве, воняя виски.
– И я тоже! – кричу в ответ. – Уже нет.
Прищурившись, она кривит губы.
– Следы от уколов между пальцами ног уже зажили? – почти ласково спрашивает она, и меня тошнит.
– Я пытаюсь, – выдавливаю я. – Я больше не хочу быть тем человеком. Иисусе, разве ты не понимаешь? Мы не переживем еще один год, подобный этому. Я не переживу.
– Тогда займись своей голливудской карьерой, и позволь нам заменить тебя. Мы перестанем быть твоей проблемой.
Не говоря больше ни слова, она встает и выходит за дверь, от ее ледяного отношения меня пробирает холод до мозга костей. Мэйбл всегда смеялась и излучала солнечный свет. Мы были лучшими подругами, а теперь она меня не выносит. Даже не может смотреть в мою сторону без вспышек ненависти и зависти во взгляде.
Это происходило медленно. Вначале ее будоражило то, что группа привлекала к себе внимание. Только когда лейбл стал выставлять меня на первый план на всех плакатах, отправлять на все интервью и публиковать на обложках журналов, наши отношения начали рушиться.
Сейчас они висят на очень тонком волоске. Я думала, что покончить с «Бессердечным городом», – единственный способ исправить ситуацию. Теперь же понятия не имею.
– Я ему не говорил, – разрезает тишину баритон Торрена. Джона все также лежит в отключке в кресле. Куда делся Рыжий, я понятия не имею. Здесь только я и Торрен. – Я никому не говорил, Савви, клянусь.
– Да, знаю. – Я вздыхаю. – Я знаю, Тор. Все в порядке.
Медленно он подходит к дивану, затем садится рядом со мной. Я позволяю ему взять меня за руку и расслабляюсь в тепле его прикосновения.
– Почему ты не соглашаешься? – его голос мрачный и настойчивый. – Неужели это так плохо? Выйти за меня замуж? Мне казалось, мы любим друг друга.
– Я люблю тебя, но не так. И ты меня любишь не так.
Отпустив его руку, я встаю. Несмотря на все дерьмо, что на меня так несправедливо сваливают, в ситуации с Торреном виновата только я. Я использовала его. Давала ему надежду. Пыталась заставить себя что-то чувствовать, пыталась притворяться, но все это лишь разрушило его. Я осталась равнодушна, а он привязался ко мне.
– Ты сделал мне предложение не потому, что любишь, Торрен. Ты сделал мне предложение, потому что отчаянно нуждаешься в спасательном круге, а я больше не могу им быть для тебя.
– Неправда. И ты это знаешь.
– И все же, это правда. Ничто между нами не было по-настоящему. Абсолютно ничего.
– Для меня все было по-настоящему.
– Но не для меня, – подчеркиваю я, и он встает и сокращает дистанцию.
На его красивом лице написан гнев, зеленые глаза полны ярости и горя. Я хочу потянуться к нему и убрать волосы со лба, но вместо этого сжимаю руки в кулаки.
– Я понимаю, что ты устала. Понимаю, что передозировка Джоны свела тебя с ума. И меня тоже. Ты хочешь быть в завязке. Хочешь отдохнуть. – Он берет меня за руки и удерживает мой взгляд. – Но я знаю, Саванна, для тебя это было по-настоящему. Сделай перерыв и снимись в своем фильме, а потом, когда вернешься, ты увидишь, насколько настоящим это было.
Я высвобождаюсь из его рук и отступаю назад.
– Я знаю, что чувствую, Тор.
– Неужели? Потому что не так давно ты была так взволнована идеей написать следующий альбом. После концерта в Берлине мы не спали всю ночь, говорили о том, что будет, если у нас появится ребенок. Как мы сможем совмещать тур и семью. Где будем жить. Не так давно ты была с головой погружена в группу и наши отношения.
– Да, и не так давно я каждое утро глотала таблетки с кофе и притворялась кем-то, кем не была, – признаюсь я срывающимся голосом. – Я даже не помню разговора о ребенке. Я почти ничего не помню, потому постоянно была под кайфом.
Он закрывает глаза и медленно вдыхает. Сейчас он выглядит намного старше своих двадцати семи. Мне невыносимо, что я причиняю ему боль. Невыносимо, что мы причиняем боль друг другу. Созависимость, подпитываемая наркотиками и страхом, никому не идет на пользу. Это ведет только к разрушению. Наши то вновь начинающиеся, то вновь прекращающиеся отношения были как из учебника по токсичным отношениям. Документальный фильм «Рок-звезда». Удивительно, что мы так долго протянули.
– Когда твой рейс? – спрашивает он, открывая глаза и вновь глядя на меня.
– Завтра утром. Я вернусь на неделю в Лос-Анджелес, а оттуда отправлюсь в Северную Каролину.
Он кивает.
– Снимись в фильме. Используй время и расстояние. Носи кольцо. Когда вернешься, ты поймешь.
Я медленно качаю головой.
– А если не вернусь?
Его душераздирающая улыбка не достигает глаз. Он пожимает плечами.
– Думаю, тогда я с этим разберусь.
Мы смотрим друг на друга с минуту, прежде чем я перевожу взгляд на кресло, где Джона все еще лежит без сознания. Я хмуро гляжу на него. Цвет лица у него нормальный. Дыхание ровное. У меня до сих пор мурашки бегут по коже от воспоминания, как я обнаружила его в луже рвоты. Охране отеля потребовалось десять минут, чтобы принести нам ключ-карту. Если бы мы вошли в его номер хотя бы на несколько секунд позже, всего на несколько секунд…
Лейбл дал ему на восстановление два дня. Всего. Два. Дня.
Я стискиваю зубы и закрываю глаза, слегка встряхивая головой, чтобы избавиться от ужасающих картинок.
– Не волнуйся, – говорит Торрен, вырывая меня из мыслей. – Я присмотрю за ним.
Мои плечи опускаются, и я выдавливаю из себя легкую улыбку.
– Спасибо, Торрен.
Он слегка проводит кончиками пальцев по моей челюсти, затем наклоняется и нежно целует в лоб. Мне хочется плакать.
– Я пришлю за ним Кэмпбелла, – говорит Торрен, подходя к двери, имея в виду новую прославленную сиделку Джоны. – Безопасного полета, Савви. Увидимся через четыре месяца.
Глава 16
ЛЕВИ
– Доброе утро, Босс. Какое сегодня слово?
Я смотрю на Бринн, когда она подбегает к столу моего офис-менеджера.
– Заискивать. Глагол. Завоевать благосклонность или признание преднамеренными усилиями.
Шэрон поджимает губы и какое-то время смотрит в потолок, затем улыбается Бринн.
– Я заискиваю перед боссом, признавая, насколько она умная.
Бринн улыбается в ответ и показывает два больших пальца вверх.
– Пять с плюсом, мисс Шэрон.
– Спасибо, Босс. – Шэрон указывает большим пальцем через плечо на кофейную стойку. – Пончики.
Бринн бросается к коробке с пончиками, а я наливаю себе чашку кофе.
– Сегодня ты припозднился, – отмечает Шэрон, и я хмыкаю. – Полагаю, она не давала тебе уснуть?
– Летние каникулы, мисс Шэрон. Сейчас я ложусь спать в девять.
– И до которого часа ты заставляла его решать головоломки?
Бринн хихикает.
– Всего-то до 22:30, но это был «Эрудит», а не головоломка.
Шэрон смотрит на меня.
– Она надрала тебе задницу?
Я поднимаю бровь, и Шэрон громко смеется. Она знает, что Бринн надрала мне задницу. Я перестал поддаваться, когда ей исполнилось шесть. Она не нуждалась в этом. Отпив кофе, я приступаю к делу. Как верно указала Шэрон – мы опоздали.
– Что у нас на сегодня?
– Люк на Пайн-авеню. Утром он заглянул ко мне. Бригада работает по графику, но HVAC снова задерживает поставки.
Бл*ть. Ну, конечно. За этот год это уже третий случай, когда они не смогли уложиться в сроки.
– Я действовала на опережение и подобрала несколько компаний на замену, – говорит она неуверенно. – Если хочешь, могу позвонить им сегодня и узнать цены.
Минуту я раздумываю. Мне не нравится менять поставщиков. При возможности я предпочитаю местные компании, но мы больше не можем отодвигать дату окончания строительства. Этой семье нужен дом до начала осенних занятий в школе. Вздохнув, я делаю еще глоток кофе.
– Дадим им еще неделю. Если к тому времени не объявятся, можешь начать обзвон.
Она записывает что-то на стикере и приклеивает его к компьютеру, затем снова просматривает свой блокнот.
– Я отправила Джемму с Марком на ремонт Березового Острова. Думаю, для нее это будет хорошей тренировкой, так как сегодня они снимают гнилые половицы.
Я киваю.
– Хорошая идея.
– Я также разослала счета и чеки. Подвела баланс.
Когда я смотрю на нее, она глядит прямо на меня.
– Все не так плохо, как ты, вероятно, думаешь, – уклончиво заявляет она. – Принятое тобой предложение от киностудии уже помогает.
Я допиваю остатки кофе и наливаю еще, затем провожу руками по волосам и лицу. Кажется, у меня начинается язва.
Стоимость материалов взлетела до небес, но я не могу заставить себя поднять наши цены настолько, чтобы получить прибыль. Большая часть работы, которую мы выполняем, – это ремонт после недавнего урагана. То, что должно было быть тропическим штормом, обернулось ураганом третьей категории и зацепило нас. Мы едва успели заколотить все двери и окна, но соседний город сильно пострадал, как и многие другие в глубине страны. Ущерб от наводнения для нашего штата стал самым крупным за последние десятилетия. Многие частные предприниматели разорились. Дома были уничтожены. Жизни потеряны.
Я не могу брать с этих людей больше, чем уже беру. Я чувствую себя достаточно плохо, вообще, взимая с них что-то.
Вот уже некоторое время моя компания входит в состав профсоюза работников сцены, но победа в тендере на создание декораций для киностудии стала нашей лучшей удачей за последние два года. Или, по крайней мере, так казалось. Теперь я не знаю, удача это или наказание.
Я смотрю на Шэрон и приподнимаю бровь, раздумывая, не собирается ли она упомянуть слона в комнате. Она отвечает мне такой же поднятой бровью, как бы говоря: «нет, черт возьми». Отлично. Пока можно это игнорировать. Но не через несколько недель, и она прекрасно это знает.
– Как продвигается проект восстановительных работ?
В часе езды от побережья, в городе моего детства, наводнение уничтожило целый район. Дома в районе Ривер-Вью были в основном старыми, плохо структурированными сборными домами на одну семью, и ни один из них не соответствовал требованиям на случай затопления. В результате такой ошибки местного зонирования десятки людей после урагана потеряли жилье, а несколько человек были ранены или погибли. Когда я взялся за проект восстановления, то пришел в ярость, увидев, насколько безответственно все было сделано. Жившие там семьи, понятия не имели, в какой опасности находились. Это был только вопрос времени, когда они потеряют все.
– Довольно хорошо, – говорит Шэрон. – Честно говоря, если бы у нас имелась возможность иметь такое частное финансирование всех наших проектов, проблем у нас никогда не возникало.
Я киваю. Она права. Большая часть стоимости восстановления покрывалась фондом реагирования на чрезвычайные ситуации, но я отказывался экономить, что переросло в непрекращающуюся борьбу за утверждение бюджета с качественными материалами. Затем, около восьми месяцев назад, с городом связался частный спонсор – представитель какого-то богатого филантропа – и предложил покрыть любые дополнительные расходы на восстановление. С тех пор все идет гладко. От этих работ сам я, правда, доход не получаю, но моей команде платят, и у пострадавших семей скоро появятся безопасные и качественные дома, в которые они вернутся в ближайшее время.
– Значит, сегодня ты едешь на съемочную площадку?
Шэрон что-то набрасывает на другом стикере, затем смотрит на меня, ожидая подтверждения. Я киваю. Большую часть времени я тратил на восстановление затопленного района, но теперь, когда у нас есть работа для киностудии, мне приходится метаться между двумя этими объектами.
– Бриннли сегодня останется со мной или с тобой?
– Я еду с папой! – подает голос Бринн со своего места у коробки с пончиками.
В руке она держит клубничный пончик, а ее личико измазано в шоколадной глазури. У девчушки будет адская сахарная лихорадка.
– Она хочет увидеть декорации до официального начала съемок на следующей неделе…
– И ты сказал, что отведешь меня в книжный магазин!
– И я сказал, что отведу ее в книжный магазин.
Шэрон улыбается Бринн, потом смотрит на меня и приподнимает бровь.
– Попробуй повеселиться, – протягивает она. – Может, немного улыбнуться. Я слышала, это высвобождает дофамин, эндорфины и серотонин, которые могут снизить тревогу и сделать тебя счастливым.
Шэрон протягивает руку, и Бринн дает ей пять, проходя мимо стола.
– Пять с двумя плюсами, мисс Шэрон, – радостно восклицает Бринн, а затем ухмыляется мне. – Она хорошая ученица. Ты должен следовать ее примеру.
Мои губы растягиваются в легкой улыбке, и я опускаю ладонь на макушку Бринн и взъерошиваю ей волосы. Что за чертовски умный ребенок.
– Садись в грузовик, Эйнштейн.
– До свидания, мисс Шарон! Увидимся позже!
Шэрон ждет, пока за Бринн закроется дверь, прежде чем ее улыбка сникает.
– Выплаты совершаются регулярно. Работникам, подрядчикам и всем остальным. – Она хмурится. – Дела идут лучше, Леви. Первый транш от киностудии почти полностью вывел бизнес из убытка.
От меня не ускользает ее «почти», а также уточнение финансового состояния дел.
– Ты выписала себе чек? – спрашиваю я, и она отмахивается от меня.
– Мне всего хватает.
Я вздыхаю. Начинать с ней новый спор я не собирался. Упрямство у нее в крови.
Я жду, не спросит ли она меня еще что-нибудь о киностудии или планах съемок, которые стартуют через несколько недель. Она ничего не говорит, так что я тоже не поднимаю эту тему. Мы еще немного поживем в отрицании.
– Хорошо, Шэрон, – хрипло говорю я, открывая дверь и выходя наружу. – Я пошел. Увидимся завтра.
– До завтра.
Я иду к грузовику и забираюсь на переднее сиденье. Бринн уже пристегнута ремнем безопасности к заднему. Обернувшись, я тянусь к ней, дергая ремень, чтобы убедиться, что он надежно закреплен. Она закатывает глаза и громко вздыхает, так что я щекочу ее бок, прежде чем отвернуться.
– Готова, Босс?
– Готова.
Я выруливаю с парковки на главную дорогу, которая выведет нас из города на шоссе. Киностудия находится в сорока минутах езды по побережью, и дорога спокойная. Минимальная загруженность и ясное небо.
– Думаешь, она там? – раздается позади голос Бринн, и мои плечи напрягаются.
– Вероятно, нет, – предполагаю я скорее с надеждой, чем с уверенностью. – Съемки не начнутся еще несколько дней.
Я смотрю в зеркало заднего вида и вижу, как Бринн хмуро глядит в окно, выстукивая указательным пальцем по бедру.
– Я все же встречусь с ней, да?
Я делаю паузу, прежде чем ответить, обдумывая, как лучше всего это сказать.
– Не знаю, Бринн. Она будет работать.
– Но ты можешь спросить?
Я снова смотрю на нее. Ее палец постукивает быстрее, хмурый взгляд становится более выраженным.
– Да, Босс. Я могу спросить.
Ее плечи заметно расслабляются, она перестает хмуриться, и в этот момент я снова смотрю на дорогу. Все напряжение, которое она чувствовала несколько мгновений назад, покинуло ее и вошло в меня. Я сознательно расслабляю руки на руле, затем включаю музыку. Проходит всего десять минут, прежде чем начинает играть песня «Бессердечного города», и Бринн громко подпевает с заднего сиденья. Я же пытаюсь сосредоточиться на ее голосе, а не на том, что звучит по радио.
Я – абсолютная развалина. Сон дается мне с трудом, а когда я засыпаю, мне снится Саванна. Саванна из прошлого и Саванна из настоящего.
Я изо всех сил стараюсь не обращать внимания на шумиху вокруг «Бессердечного города», но новости о них буквально повсюду. На телевидении. На радио. Черт, их обсуждали даже в моем любимом подкасте.
С тех пор, как группа объявила о «перерыве», слухи только множились. Ранние заголовки называли причиной распада употребление наркотиков и бурные отношения между Сав Лавлесс и бас-гитаристом группы, Торреном Кингом. При каждом упоминании Торрена Кинга я скрежещу зубами. Наша с ним последняя встреча выдалась неудачной. Я до сих пор вижу, как он, обдолбанный, барахтается в песке после того, как я оторвал его брата от Саванны. С того случая я его не выношу.
Тем труднее переварить новые заголовки.
Группа выпустила совместное заявление, опровергающее слухи о распаде и говорящее, что отношения внутри группы крепки как никогда.
«Мы берем перерыв для работы над сольными проектами, но по-прежнему очень любим и уважаем друг друга», – говорится в заявлении.
Затем, на прошлой неделе, Сав Лавлесс была замечена в Лос-Анджелесе с гигантским изумрудным кольцом на безымянном пальце левой руки. Слухи о помолвке не подтвердили и не опровергли, но я чувствую это нутром. Мое лицемерие настолько громкое, что почти оглушает, впервые за многие годы мой безымянный палец зудит и испытывает дискомфорт. Обычно я не обращаю внимания на силиконовое обручальное кольцо. Я его почти не чувствую, и на стройке с ним безопасно. Но недавно? Оно стало ощущаться таким же тяжелым, как и в начале, когда сияло золотом и душило.
– Папа, – зовет Бринн, вырывая меня из мыслей.
По разочарованию в ее тоне я могу сказать, что она звала меня не раз. Я тянусь к радио и убавляю звук.
– Да, Босс? – Я встречаюсь с ней взглядом в зеркале заднего вида.
– После «Пенн и Пейдж» мы можем купить смузи? – Я киваю, и она улыбается. – Спасибо!
Я снова прибавляю звук, и оставшуюся часть пути мы слушаем радио. К счастью, ни одной песни «Бессердечного города» больше не прозвучало до того, как мы подъехали к воротам службы безопасности киностудии. Я опускаю стекло и беру с приборной панели пропуск. Это скорее формальность.
– Полагаю, в следующие несколько месяцев со многими из вас мы будем видеться чаще, – говорит Такер, отмечая меня в списке.
– На время съемок моя команда должна быть здесь.
Такер ухмыляется, затем переводит взгляд на заднее сиденье и машет Бринн, после чего открывает ворота и пропускает нас.
– Хорошего дня, Леви.
Я киваю и без слов заезжаю на территорию.
Пока я паркую грузовик на стоянке за пределами съемочной зоны, Бринн уже отстегивается и готова выскочить из машины. Она подбегает ко мне, осматривая стоянку в поисках… я даже не знаю чего.
– Думаешь, она приехала бы на большой шикарной машине? Вряд ли это был бы концертный автобус, – бормочет себе под нос Бринн, прыгая рядом со мной, пока мы идем к зданию. – Держу пари, ей пришлось лететь на самолете. Как думаешь, у нее есть личный самолет? Надеюсь, нет. Загрязнение воздуха вредно для окружающей среды. Слишком большой выброс углерода. Она бы не полетела частным самолетом, ведь так? Может, прилетела на обычном, а потом взяла лимузин. Но лимузина я не вижу.
Я глажу Бринн по волосам и веду ее через уже открытую дверь.
– Не думаю, что она уже здесь, Босс.
Она смотрит на меня и открывает рот, чтобы ответить, но когда замечает построенные нами декорации, ее глаза округляются.
Две съемочные площадки были объединены, чтобы создать территорию в 40 000 квадратных футов. Квартиры полностью меблированы, краска высохла, добавлены декоративные детали, и, должен признать, смотрелось все чертовски круто. А со светом, звуком и съемочной группой все казалось гораздо более живым и реальным, чем две недели назад.
– Вау, – выдыхает она, осматриваясь по сторонам. – И это все построили вы?
– Мы.
Моя грудь выпячивается от благоговения на ее лице, и когда мы проходим мимо построенных нами декораций, я пытаюсь увидеть съемочную площадку ее глазами. Мы воссоздали несколько модных нью-йоркских офисов, уютную квартиру-студию, лофт кофейни, художественную студию, тюремную камеру, несколько комнат, напоминающих итальянскую виллу, и бальный зал, который мог бы располагаться в особняке мультимиллиардера. Когда мы останавливаемся перед другим строением, у Бринн отвисает челюсть. Она поворачивает голову ко мне, затем обратно к съемочной площадке.
– Папа! Это же наша кухня!
Я наблюдаю, как ее глаза бегают по каждой детали – холодильнику, кухонному островку, двойной духовке – и следую взглядом за ней. Даже фартук такого же цвета и фактуры. На самом деле это жутковато, и я лично работал с командой декораторов и дизайнеров. Не хватает только тарелок в раковине, рисунка Бринн на холодильнике и нашего календаря для записей на стене. Все остальное почти идентично.
– Ох, божечки, не терпится рассказать об этом Кэмерон. Папа, ты такой классный.
– Хочешь посмотреть задний двор?
Она подпрыгивает и хлопает в ладоши.
– Да!
Я веду ее к открытому участку, где мы построили нечто похожее на здания, внутренний двор и несколько небольших дорог в прибрежной итальянской деревушке. Я много читал об этом фильме, когда мы получили заказ, и ему предрекают будущее настоящего блокбастера. Действие триллера происходит в Нью-Йорке, прибрежной итальянской деревеньке и Хэмптоне. Однако, удобно, что он почти полностью будет снят здесь, в Северной Каролине.
– Купер, – окликает меня кто-то, и я оборачиваюсь к Джерри, представителю студии, управляющему строительством, который направляется в мою сторону. Я киваю в знак приветствия, затем поворачиваюсь к Бринн.
– Можешь посмотреть поближе, только ничего не трогай. И найди кого-нибудь из моих ребят. Они где-то здесь.
Бринн салютует мне, а затем скачет прочь, как раз в тот момент, когда из-за одного из фальшивых итальянских зданий появляется Дастин, член моей команды. Он машет мне. Я указываю на Бринн, и он показывает мне большой палец, пока моя дочь вприпрыжку направляется к нему.
– Привет, Босс.
