Текст книги "Между никогда и навечно (ЛП)"
Автор книги: Брит Бенсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)
Сцена – нежный момент, и я знаю из сценария, что это самое начало фильма, прежде чем Саванна узнает, что персонаж Пола вовлечен в теневые сделки, которые в конечном итоге приводят к похищению ее младшей сестры.
В этой сцене Саванна очень любит Пола. Она не хочет, чтобы он уходил. Она хочет остаться с ним в постели на целый день, чтобы продолжить попытки завести ребенка. Она смотрит на него своими большими влюбленными глазами лани, кокетливо улыбается пухлыми губами, и я чувствую себя готовым на убийство.
«Это игра, – говорю я себе. – Это для гребаного фильма».
Но, черт возьми, все выглядит правдоподобно. Настоящим, как и ее темный парик.
Саванна гладит грудь Пола. Он заправляет прядь ее волос за ухо. По ее взгляду на него, я могу сказать, что они собираются поцеловаться.
Я сжимаю руки в кулаки. Стискиваю зубы так сильно, что мышцы челюсти болят. Пол подносит руку к ее лицу, обхватывает ее шею и проводит большим пальцем по ее челюсти. Я задерживаю дыхание, когда он наклоняется, и отмечаю, с какой нежностью Саванна смотрит на него и обнимает его за талию.
В тот момент, когда их губы соприкасаются, я вижу красный. Если бы я мог метать кинжалы взглядом, они бы проткнули позвоночник Пола Гребаного Нортвуда. Поцелуй становится жарким, Саванна сжимает рубашку Пола, и меня практически трясет от ревности и ярости. Когда Саванна открывает рот, чтобы поприветствовать язык Пола, я срываюсь и рычу.
Низким, взбешеным гребаным рыком дикого животного.
Чувствую, как осветитель рядом со мной вздрагивает, но, похоже, больше никто ничего не замечает.
Кроме Саванны. Ее глаза распахиваются и тут же останавливаются на мне. Ей даже не нужно меня искать. Наши взгляды притягиваются, как магниты, и она замирает. Это очевидно для всех, хотя кажется, что кому-то требуется миллион лет, чтобы это заметить.
– СНЯТО! – кричит режиссер, пробуждая меня от транса, и я разворачиваюсь и несусь прочь со съемочной площадки.
Я не могу этого сделать. Не могу. Я миную студию звукозаписи, выхожу на парковку и иду к своему грузовику.
Я не могу, черт возьми, сделать это с собой.
Упираюсь руками в капот и опускаю голову. Зажмуриваюсь и дышу. Когда-то она также смотрела на меня. Разговаривала со мной также. Целовала с такой же страстью. И даже больше.
Это игра. Это только для фильма. А я и Сав остались в прошлом. Все кончено. Сейчас это не имеет значения.
– Твою мать. Повзрослей, черт возьми, – с каждым словом я пинаю колесо.
Все этот дурацкий парик.
Я перенаправляю мысли. Думаю о конверте от родителей Джулианны, появившемся этим утром в почтовом ящике. Я его не открывал, но знаю, что в нем полно брошюр церковных лагерей и христианской терапии для Бринн. Вероятно, они также сунули туда и выписку из банковского счета. Обычно так и бывало. Просто чтобы напомнить мне о сумме по страховке жизни Джулс.
А кроме этого, поскольку Хелен работает в банке и считает себя выше закона, возможно, там есть выписка по моему кредиту. Который я взял для оплаты экспериментального лечения Джулс, несмотря на то, что знал, что оно, скорее всего, не поможет. Однако оно подарило Бриннли еще один год с мамой, так что я стараюсь не жалеть об этом.
Если Ларки действительно хотят меня поиметь, они добавят мой накопившийся долг по студенческому кредиту. Это особенно расстраивает, потому что степень я так и не получил. А если бы они заполучили в свои руки данные по бухгалтерии несколькими неделями ранее, также использовали бы эти мрачные цифры в своих интересах.
Я напоминаю себе о других вещах, которые они использовали бы в своих интересах, если бы могли.
Я напоминаю себе об обещании, которое дал.
Я думаю о Бринн.
Затем, как гребаный взрослый мужик, я выпрямляюсь и возвращаюсь на площадку. Прохожу через одну из боковых дверей обратно в студию звукозаписи. Когда добираюсь до кухни, там никого нет, кроме нескольких звукооператоров и осветителей.
– Она в своем трейлере, если вы ищете ее.
Я поворачиваюсь на голос и вижу девушку с блокнотом и гарнитурой. Это та самая девушка, которая возила Саванну по студии. Я поднимаю бровь, и она моргает.
– Я – Дакота. Ассистент. Меня приставили к Сав… то есть к мисс Лавлесс.
Я склоняю голову набок и прищуриваюсь.
– С чего вы взяли, что я ищу мисс Лавлесс?
Девушка теребит подол рубашки и переминается с ноги на ногу, издавая легкий смешок.
– А разве не все ищут ее?
Я не отвечаю. Резко выдыхаю через нос, киваю в знак благодарности, затем разворачиваюсь и направляюсь к трейлеру Сав. А разве не все ищут ее? Что, черт возьми, это значит?
Опустив голову и избегая зрительного контакта, иду мимо всех в направлении трейлеров, пока не подхожу к тому, на двери которого висит табличка «Сав Лавлесс». Я поднимаю руку, чтобы постучать, но костяшки пальцев так и не касаются двери.
Вместо этого я опускаю руку и прислушиваюсь.
Музыка. Акустическая гитара. И голос Сав.
Она играет, а я застыл на месте, отброшенный обратно в темный угол грязного дайв-бара округа Колумбия. Сердце бешено колотится, горло сжимается, и мне хочется еще больше погрузиться в тень, чтобы слушать в полной безопасности.
Еще один раз, милый.
Еще один раз.
Виски и апельсин.
Чего же мы ждем?
Пряный вкус твоих губ.
Цитрусовый вкус на твоем языке.
Мои сожаления от дурмана
Что же я наделала?
Я избегал этой песни любой ценой, но все же могу процитировать текст по памяти. До сих пор могу закрыть глаза и представить ее на той сцене с потрепанной гитарой, одетую в рваную футболку с изображением Джоан Джетт и короткую джинсовую юбку (прим.: Джоан Джетт – американская рок-певица, гитаристка, вокалистка, продюсер и автор песен, актриса).
«Я написала эту песню для парня, которого, как мне казалось, я любила», – сказала она толпе, и до того, как начала петь, в ответ раздалось: «оооуууу». Каждое слово тисками сжимало мое сердце и горло. Каждая нота вонзала нож в грудь.
В свете уличного фонаря
я разулась на тротуаре.
Я думала, что ты – мое безопасное место, милый,
но, посмотри, как же я ошибалась.
– Она хороша, да? – доносится позади меня голос Пола Нортвуда.
Я медленно оборачиваюсь и вижу его всего в нескольких футах с пакетом в руках. Перевожу взгляд с его лица на пакет и обратно. Он улыбается и поднимает пакет.
– Пришел узнать, не хочет ли она пробежаться по репликам. Заодно принес ей и Рыжему обед.
Мускул на моей щеке дергается от желания усмехнуться. Мне не нравится, что он знает имя Рыжего. Мне не нравится, что он принес ей обед. Мне не нравится, что сцена, для которой он, вероятно, хочет пробежаться по репликам, – та, что я прервал ранее.
– Как поживает твоя девушка, Пол?
Застигнутый врасплох моим вопросом, он перестает улыбаться. Когда он не отвечает, я поднимаю бровь.
– Та модель, – уточняю я, и он хмурится.
– О, ну, мы с ней больше не вместе, – медленно говорит он.
Я разглядываю его. Он переоделся, теперь на нем спортивные шорты и простая футболка. Его обувь, вероятно, могла бы покрыть один из моих кредитов.
– Какие-то проблемы? – спрашивает он, и я снова смотрю ему в глаза.
– Это ты мне скажи. – На несколько секунд удерживаю зрительный контакт. Он неловко смеется, и я склоняю голову набок. – Ты не в ее вкусе, Пол. Она не будет с тобой трахаться.
Челюсть Нортвуда отвисает, затем он неуклюже пытается защититься.
– Что? Нет, я не… я просто хотел пробежаться по репликам. Я не…
– Хорошо. Не делай этого. Если сделаешь, будет обидно, когда одна из стен декорации открепится и прихлопнет тебя, не так ли?
Он в шоке моргает. Я сохраняю невозмутимый вид. Затем дверь трейлера распахивается.
Я отступаю назад и смотрю на удивленное лицо Саванны. Ее глаза перебегают с меня на Пола, и она склоняет голову набок, прежде чем поднять бровь, глядя на меня.
– Тебе что-то нужно?
От ее резкого тона у меня раздуваются ноздри, а затем она смотрит мне через плечо и улыбается Полу так, что мне хочется врезать локтем в лицо американского сердцееда. Вероятно, оно застраховано.
– Извини, Пол. Дай мне секунду, ладно?
Ему она мило и приветливо хлопает ресницами, но когда снова смотрит на меня, все исчезает. Мы встречаемся взглядами, но она больше ничего не говорит.
– Бринн хочет, чтобы ты научила ее играть на гитаре, – перехожу я прямо к делу, и потрясение, мелькнувшее на лице Саванны, вызывает у меня искру волнения.
– Правда? – спрашивает она, а затем снова прищуривается. – И в чем подвох?
– Никакого подвоха. На этой неделе она согласилась ходить в дневной лагерь в городской библиотеке, а взамен я сказал ей, что она может брать уроки.
Саванна ухмыляется.
– Она тебя развела.
Я не отвечаю, но этого и не требуется.
– Однако у меня есть некоторые условия, – говорю я, и Саванна кивает. – Ты не уводишь ее за пределы студии. Я не хочу, чтобы стервятники-папарацци, которые преследуют тебя повсюду, ошивались рядом с ней. И никаких фотографий в социальных сетях. Я не хочу…
– Ассоциаций с Сав Лавлесс, – заканчивает она за меня.
Я не подтверждаю и не опровергаю. Она не совсем права, но и не ошибается. С Сав приходит внимание средств массовой информации. Мне этого не нужно.
В ответ на мое молчание Саванна издает безрадостный смешок и закатывает глаза.
– Я поняла. Когда хочешь начать? График съемок у меня странный, но мы можем с ним разобраться.
Теперь моя очередь ухмыляться.
– Начнем с середины следующей недели, – говорю я, отступая на шаг. – Думаю, тогда будет все легче согласовать. До скорого, рок-звезда.
Глава 25
ЛЕВИ
– Мы обсудим с ней расписание завтра, – говорю я Бринн, изо всех сил стараясь не показать, как сильно нервничаю.
– Почему я тоже не могу остаться здесь? – спрашивает Бринн, надув губы. Она пинает спортивную сумку с вещами для ночевки и хмурится.
– Тебе нравится оставаться у мисс Шэрон.
– Да, но сейчас мне хочется быть здесь. Я хочу посмотреть. Обещаю, что не помешаю. Ты же знаешь.
Я качаю головой.
– Нет. Мы уже говорили об этом. На время съемок ты останешься у мисс Шэрон. Решение окончательное.
– Но что, если Сав сможет учить меня только в обеденные перерывы?
– Тогда я позвоню мисс Шэрон, и ты сможешь вернуться на обеденный перерыв.
– Что, если она у нее будет время только вечером после съемок?
– Тогда после съемок я приду за тобой и приведу сюда.
Она фыркает.
– Но я хочу посмотреть…
– Бриннли, ответ – нет.
Дело не только в тонне дорогостоящего оборудования, но и в сценах, для которых Бринн еще недостаточно взрослая, чтобы увидеть. Она развитая для своего возраста, но я не позволю ей смотреть постельные сцены или сцены убийства только потому, что в них будет играть ее кумир.
Мои внутренности скручиваются в узлы. Постельные сцены я особенно не жажду увидеть.
– Иди, – говорю я ей, и она снова фыркает, прежде чем взять спортивную сумку. Она топает вниз по ступенькам крыльца, но я кричу ей вдогонку. – Ты кое-что забыла.
Она громко вздыхает, затем ворчит:
– До свидания, люблю тебя, увидимся позже.
– Люблю тебя больше, – говорю я ее удаляющейся спине. – Слушайся мисс Шэрон.
Я опираюсь на перила крыльца и смотрю, как она еле тащит ноги целых два квартала до дома Шэрон. Показавшаяся на тротуаре Шэрон машет мне рукой. Я машу в ответ, после чего Шэрон уводит Бринн в дом.
Как только Бринн и Шэрон исчезают из виду, я иду пару кварталов до Мейн-стрит. Когда сворачиваюсь к нашей маленькой кофейне, замечаю знакомого мужчину, сердито смотрящего на надпись на большой витрине. Присоединившись к нему, я тоже смотрю на надпись.
По большей части Мейн-стрит осталась прежней, но некоторые заведения претерпели незначительные изменения для съемок. Поменялись названия и логотипы, здания были перекрашены и т. д. Кофейня не стала исключением.
Раньше она носила название «Окпорт с сахаром и сливками», теперь же переименовалась в пекарню «Buongiorno», и вместо обычного логотипа с развалившейся в чашке счастливой розовой свиньей, нарисован простой белый контур кофейного зерна и круассана.
– Это все ты виноват, – ворчит Джо Шульц, прежде чем отпить кофе из картонного стаканчика. Даже стаканчики поменялись.
– Каким же образом?
Он бросает на меня раздраженный взгляд, прежде чем вернуться к надписи на витрине.
– Приспичило тебе строить дом за миллион долларов, и вот теперь все эти голливудские захватчики в нашем городе.
Я приподнимаю бровь, но на Джо не смотрю.
– Здесь и раньше снимали фильмы, Джо, – напоминаю я. – Во всем виновата студия на побережье.
Джо качает головой и морщится.
– То были романтические фильмы. Комедии. Не эта пошлятина. Только не с этой девчонкой из группы, играющей дьявольскую музыку.
Девчонка из группы, играющей дьявольскую музыку? Мне почти хочется засмеяться. Что-то мне подсказывает, что Саванна оценила бы такое звание по достоинству.
– Они здесь всего на пару недель, Джо. Максимум. Как приедут, так и уедут, и их пребывание положительно скажется на экономике города.
Джо фыркает в свой кофе, но больше ничего не говорит, так что я, не говоря ни слова, захожу в кофейню. Мэри Линн, леди за кассой, при виде меня улыбается и начинает наливать мне кофе. Когда я добираюсь до прилавка, она уже ставит стаканчик на прилавок.
– Он простоял у витрины минут тридцать, просто пялился на надпись, будто никто из нас этого не замечал, – с ухмылкой сообщает Мэри Линн. – Бут отказался от кофе, как только увидел стаканчик.
Я качаю головой.
Джо Шульцу нужно найти хобби.
– Студия связалась с вами по поводу завтрашнего дня? – спрашиваю я ее, и она кивает.
– Теперь мы обеспечены заказами. Следующие две недели будем поставлять выпечку для актеров и съемочной группы.
Так я и думал. Студия договорилась с кафе, где готовят завтраки, и двумя местными ресторанчиками поставлять им еду и напитки. Производство фильма действительно полезно для экономики города. А Джо просто мудак.
– Добавьте к заказу шесть черничных кексов. – Я достаю бумажник, но она возмущенно вскидывает обе руки. Мэри Линн годами пыталась не брать с меня плату. – Но положите их в отдельную коробку и сверху напишите «Зигги».
– Зигги? – с любопытством повторяет она, и я киваю. Она ждет объяснения, но я молчу.
– Хорошо, конечно, – говорит она с улыбкой.
– Спасибо, Мэри Линн.
Я забираю стаканчик и на его место бросаю двадцатку, после чего возвращаюсь домой.
На обратном пути позволяю разуму предаться воспоминаниям, которых обычно избегаю. Воспоминаниям о нас с Саванной, когда мы были молоды. О черничном пироге и смехе, а также о волнующем чувстве, когда делаешь что-то не так по правильным причинам. О захватывающем чувстве, которое я испытывал, когда дело доходило до всего, что имело отношение к Саванне. Я бы украл сотню черничных пирогов, лишь бы увидеть ее улыбку. Прошел бы через огонь, чтобы уберечь ее от любой опасности.
Все, что касается ее присутствия здесь, вызывает во мне противоречия.
Теперь мой приоритет – Бринн. Так и должно быть.
Но Саванна Шоу всегда была частью меня, как никто другой. Она поселилась в моем сердце, когда нам было по пятнадцать, и так там и осталась. Мне, черт возьми, не избавиться от нее. Раньше я думал, что не хотел этого. Каждый раз, когда жизнь становилась настолько трудной, что я не мог дышать, я обращался к воспоминаниям о Саванне. Каждый раз, когда я чувствовал себя потерянным или пойманным в ловушку, я думал о ней. О том, как когда-то был с ней. Любил ее. Обнимал ее. Как часть ее навсегда останется со мной, и как ей всегда удавалось немного успокоить мою боль.
Я делал это годами, пока больше не мог выносить.
Обязанности могут быть пугающими. Жертвы – болезненными. Я подвергаю сомнению каждое принятое решение, кроме тех, что касались Бринн. Я люблю дочь. И отдал бы за нее свою жизнь. По большому счету, так и получилось.
Я просто не могу перестать мечтать о том, чтобы иметь их обоих: Бринн и Саванну.
Не могу перестать мечтать о том, чтобы одновременно и иметь черничный пирог, и съесть его.
Трейлеры выстраиваются вдоль улицы около пяти утра.
Я уже час как на ногах. Съемки, в основном, будут проходить на открытом воздухе – на нашей террасе в задней части дома с видом на воду, на боковом дворе и на той части заднего двора, которая простирается до пляжа. Кухня и столовая напрямую примыкают к террасе, поэтому декорации на съемочной площадке были построены точь-в-точь как в моем доме. Все, что возможно, отснимут в декорациях, но для сцен на пляже потребуется мой дом.
И она будет в моем доме.
Я не готов, и не знаю, буду ли когда-нибудь готов, но сейчас отступать уже некуда. Мы нуждались в деньгах. Когда студия обратилась ко мне с просьбой использовать мой дом для съемок фильма, я уже собирался им отказать, но потом мне озвучили сумму оплаты, и я уступил. Использовать дом или потерять его. Я чертовски много работал над этим домом, чтобы его потерять.
Вскоре после прибытия трейлеров я впустил съемочную группу. Мне сказали, что если погода продержится хорошей, все отснимут за две недели. Действие нескольких сцен в начале фильма происходит на пляже, а несколько – в конце, когда персонаж Саванны возвращается домой со спасенной сестрой.
К этому моменту персонаж Пола уже мертв. Сцена смерти должна происходить в другом месте, поэтому, к сожалению, я не вижу, как Сав его убивает, но я бы заплатил, чтобы посмотреть фильм только ради этого момента.
Следующие две недели мой дом снаружи и частично внутри будет напоминать декорации съемочной площадки. Каждое свободное место будет занято киноаппаратурой, и повсюду будут носиться люди в наушниках и с планшетами. Мой первоначальный план состоял в том, чтобы изо всех сил стараться не путаться у них под ногами, но теперь, зная, что Сав будет здесь, я не уверен, что это возможно.
С восходом солнца я покидаю дом через боковую дверь и иду к своему грузовику, соленый ветер доносит до меня ее смех. Звонкий и искренний. Она всегда смеялась от души. Такой смех побуждает других узнать его причину и присоединиться к веселью. Я останавливаюсь и позволяю взгляду скользнуть в сторону звука, и тут же вижу ее.
Она о чем-то беседует со своим телохранителем и играет со своей собакой. Она без парика, и ее серебристые пряди сверкают в лучах восходящего солнца. Вместо того чтобы сесть в грузовик и отправиться в офис, я меняю направление и иду прямо к ней.
Саванна слышит шаги и поворачивается ко мне с сияющей улыбкой, но та тут же исчезает, когда ее взгляд останавливается на моем лице.
– Что ты здесь делаешь? – Она перестает возиться с собакой и поднимается с корточек. – Ты работаешь и над этими декорациями?
– Типа того, – медленно отвечаю я.
Я перевожу взгляд с Саванны на Рыжего и киваю ему в знак приветствия, затем протягиваю руку, чтобы погладить по голове собаку, которая теперь обнюхивает мои ноги.
– Уроки игры на гитаре, – перехожу я к делу. Думал, что с ней будет легче разговаривать без парика, но ошибся. – Тебе удобно в обеденный перерыв или после съемок?
– Ой. Эм, дай-ка, подумать. – Она смотрит на Рыжего. – Тебе дали расписание на день?
Рыжий кивает.
– В обед должно получиться. Сегодня ты снимаешься допоздна.
Когда Саванна смотрит на меня, я не упускаю намека на волнение в ее глазах.
– Точное время обеда я не знаю, но если планируешь остаться здесь, можешь привести ее в трейлер? – Она указывает на улицу. – Мой пригнали сюда.
Я поворачиваюсь в указанном направлении, затем снова смотрю на нее.
– Помни, что я говорил. Ни шагу за пределы съемочной площадки. Оставайтесь внутри. Я не хочу…
– Знаю, Леви. Никаких папарацци. Никаких фото. Никаких ассоциаций с плохой и ужасной Сав Лавлесс. Я поняла.
Мы смотрим друг на друга несколько секунд. По ее суровым глазам ничего не прочитать, и я прикладываю массу усилий, чтобы следовать ее примеру. Почувствовав, как под ее пристальным вниманием кожа начинает гореть, прерываю зрительный контакт. Сняв бейсболку, провожу пальцами по волосам и возвращаю головной убор обратно. В последний раз чешу загривок собаке, последний раз киваю Рыжему и в последний раз обращаюсь к Саванне:
– Увидимся в обед, мисс Лавлесс.
Поворачиваюсь, чтобы уйти, но она всегда любила оставлять за собой последнее слово.
– Как мог высоконравственный сын пастора превратиться в такого угрюмого мудака, Купер?
Я поворачиваюсь и снова смотрю на Саванну.
Что ей ответить? Что она разбила мое проклятое сердце, а я все глубже погружаюсь в кучу дерьма? Что я измучен и насторожен, и одна из причин моего состояния – она?
Нет.
– Такое происходит после пережитой потери, – говорю я прямо.
Потом разворачиваюсь и ухожу.
Глава 26
САВАННА
– Дом чертовски невероятный, – обращаюсь я к Рыжему, заходя в трейлер на обеденный перерыв.
– Во-первых, кухня точь-в-точь, как на площадке, а вид с террасы – двор, пляж, вода. Думаю, технически это не океан. Это устье реки до ее впадения в Атлантику, но, Боже, владелец дома, должно быть, миллионер.
Взобравшись на барный стул, подтягиваю к себе один из контейнеров с ланчем, открываю его и нахожу что-то вроде зеленого салата с ароматом перца и уксуса. Беру вилку, натыкаю пробный кусочек и засовываю в рот. Вкус приятный, поэтому я продолжаю есть и болтать.
– Я хотела пошнырять по дому, но мы были чертовски заняты, а потом мне не хотелось опоздать на встречу с ребенком, поэтому, как только объявили перерыв, я поспешила сюда.
Я засовываю в рот еще одну вилку салата, а Рыжий подходит к моему стулу и ставит передо мной белую коробку. На ней имя Зигги.
– Она стояла среди закусок для съемочной команды, – объясняет он. – Дакота сказала мне принести ее сюда.
Отложив вилку, открываю коробку и нахожу шесть самых аппетитных черничных кексов. Пахнут они божественно, и мой интерес к зеленому салату сразу же пропадает.
– О, боже, – говорю я, доставая кекс и откусывая.
Я мычу и откидываю голову назад, пока жую. Как чертовски вкусно. Зигги скулит, поэтому я неохотно отламываю ей кусочек. В конце концов, на коробке написано ее имя.
– Я когда-нибудь рассказывала тебе о черничном пироге? – спрашиваю я Рыжего, откусывая еще кекса.
Он отрицательно качает головой, поэтому я продолжаю:
– Городок, в котором я выросла – ну, где я жила, пока мне не исполнилось пятнадцать, а потом я сбежала, – там была одна ужасная старушенция. Просто мегера. Ненавидела меня до жути, хотя меня ненавидело большинство горожан, так что, плевать. Короче, она пекла изумительный черничный пирог. Приносила его на все городские мероприятия. На распродажу выпечки, рыбное барбекю и встречи в мэрии. И я пробиралась на каждое мероприятие, чтобы стянуть кусочек ее пирога.
Я кладу в рот еще кусочек, затем запиваю водой, прежде чем продолжить.
– Однажды она пыталась добиться, чтобы меня арестовали за кражу целого пирога с празднования скорого рождения внука мэра, но не смогла доказать, что это была я.
– А это была ты? – спрашивает он, и я ухмыляюсь.
– Ага.
Он качает головой, будто не стоило и удивляться, а я хмуро смотрю на коробку, где лежат еще пять идеальных кексов.
– Она ходила в церковь Леви, – говорю я коробке. – Приносила пирог раз в месяц на этот их странный воскресный обед, а Леви всегда тайком брал мне кусочек. Заворачивал его в бумажное полотенце и засовывал в пластиковый стаканчик, а в понедельник приносил мне в школу.
Я закрываю белую коробку и отодвигаю ее от себя, но не спускаю с нее глаз. Склоняю голову набок и рассматриваю. Не могу избавиться от чувства… надежды…
– Прилагалась ли записка или что-нибудь еще? Я имею в виду, к кексам. Тебе сказали, почему они предназначены мне?
Я смотрю на Рыжего, и он качает головой, поэтому я возвращаю взгляд на коробку. Прищуриваюсь, будто могу получить ответ от картона.
– Что случилось с леди? – спрашивает Рыжий, заставляя прервать мой зрительный контакт с коробкой, и я пожимаю плечами.
Хочу сказать, что она, вероятно, умерла и мне все равно, потому что она была злой сукой, но тут в дверь трейлера раздается стук. Вскочив со своего места, я поворачиваю ручку прежде, чем Рыжий успевает пошевелиться, и когда распахиваю дверь, за ней стоит улыбающаяся Бринн.
– Привет, Босс, – говорю я с улыбкой.
Скольжу взглядом ей за спину, но Леви не видно, поэтому я отхожу в сторону и жестом приглашаю ее войти.
– Большое вам спасибо за то, что научите меня…
Бринн с кряхтением замолкает на полуслове, когда моя собака-угроза врезается прямо в нее, и они обе падают на пол. Бринн хихикает от атаки облизывания Зиггс, и я опираюсь на барную стойку и с веселой улыбкой наблюдаю, пока все не закончится.
– Извини, – говорю я ей, как только Зигги успокаивается, но Брин, кажется, не возражает.
– Все в порядке, я люблю собак. – Она подходит к дивану и садится. – Нам пришлось отдать свою, когда мама заболела во второй раз. Ого, у вас две гитары? Вы принесли одну для меня?
Бринн так небрежно упомянула о своей маме, прежде чем сменить тему и спросить о гитарах, но я замерла. Ее мама болела? При взгляде на Рыжего вижу, что он пристально наблюдает за Бринн. Мне хочется спросить об этом, попросить уточнить, чтобы узнать больше, но она уже перескочила на другую тему.
– Да, я попросила свою подругу Мэйбл прислать мне еще одну гитару, чтобы учить тебя на ней.
Бринн поворачивает ко мне голову, и ее глаза такие же большие, как в тот день, когда она заметила меня в кафе.
– Мэйбл? Мэйбл Росси? Ваша барабанщица Мэйбл Росси?
– Единственная и неповторимая, – подтверждаю я, и у нее отвисает челюсть.
– Как думаете, с ней я тоже смогу познакомиться?
Она так чертовски взволнована, что я целую минуту не могу подобрать слов. Просто перевожу взгляд с Бринн на Рыжего, который делает вид, что не слушает, а потом обратно.
– Не знаю, – медленно говорю я, затем пожимаю плечами. – Возможно.
Прежде чем она успевает что-то сказать, я снова переключаюсь на тему уроков игры на гитаре.
– Ладно, садись на диван, и мы начнем наш первый урок.
Бринн стремительно бросается к дивану. Это очаровательно. Но что еще более очаровательно, так это то, что Зиггару запрыгивает на диван рядом с ней и забирается к ней на колени. Моя шестидесятифунтовая дворняжка думает, что она комнатная собачка. Я даже не пытаюсь заставить ее слезть, потому что Бринн выглядит так, будто попала в рай, а Зиггс все равно меня не послушает. Дурашка.
Я беру «Yamaha» с подставки в углу и сажусь на столик перед Бринн и Зигги. Струны я уже сменила на более тонкие, для начинающих.
– Первый урок, Босс, это то, что во время урока босс – я, – говорю я твердо и игнорирую легкий смешок Рыжего. – Усекла?
Бринн серьезно кивает.
– Усекла.
– Хорошо. Итак, начнем с основ.
Положив гитару на колени, показываю составные части. Оскар так же учил меня играть. Я ненавижу этого слизняка, но всегда буду благодарна ему за то, что он вложил мне гитару в руки. Голова грифа, колкѝ, верхний порожек (Бринн не хихикает, как незрелая дурочка, вроде нас с Мэйбс, когда Оскар произнес это слово), гриф, струны, лады, корпус, пикгард, бридж и нижний порожек.
– Устроим тест, – говорю я ей, и она хихикает.
– В тестах я очень хороша.
– Могу поспорить. – Я ухмыляюсь. Ребенок чертовски умный. Бедняга Леви. Я смотрю на свою собаку. – Ладно, Зиггс, ты должна спуститься.
Она не шевелится.
– Вставай, дворняга. – Я толкаю ее в задницу. – Босс не научится играть, если ты не дашь ей держать гитару.
Я снова толкаю Зигги, и она ворчит. Бринн хихикает, и я со вздохом смотрю на Рыжего.
– Можешь ее вывести? – прошу я, он кивает и пытается схватить Зиггс за ошейник, но тут вмешивается Брин.
– Или мы можем пойти ко мне домой. Воспользуемся музыкальной комнатой. Мы никогда там не бываем, и она далеко от кухни, так что мешать мы не будем.
Я замираю. Смотрю на Рыжего, и тот чуть мотает головой, говоря: «нет». В его глазах отражается: «это плохая идея», поэтому, естественно, я отворачиваюсь от него. У Леви есть музыкальная комната? У меня есть шанс побывать в доме Леви? Эм, с чего бы мне отказываться от такого?
– Как далеко твой дом?
– Прямо через дорогу.
Через дорогу – не далеко. Леви сказал, оставаться в пределах территории съемок, но «через дорогу» все же можно отнести туда. Кроме того, с тех пор, как мы сюда приехали, я видела только трех папарацци, и всех на пляже, на той стороне дома, где шли съемки. Я решаюсь и говорю:
– Да, давай. – Вскочив, жестом указываю на дверь. – Веди, Босс.
Беру «Yamaha» и натягиваю ремень через голову, так что корпус гитары лежит на спине, затем хватаю из угла свою потрепанную гитару. Бринн выскальзывает из-под собаки, а Зигги перекатывается на спину, как гигантский дохлый жук.
– Мне кажется, она обиделась, – смеется Бринн.
Я киваю. Она определенно дуется.
Бринн подходит к двери трейлера и прощается с Рыжим, поэтому я повторяю за ней: машу рукой и все такое. Рыжий смотрит на меня.
– Я знаю, что ты делаешь, – говорит он тихим голосом. – Нарушительница спокойствия.
Я ухмыляюсь.
– Обломщик веселья.
Я следую за Бринн к улице, затем смотрю с ней в обе стороны, прежде чем перейти дорогу, отчего хихикаю, потому что движение транспорта на всех этих улицах перекрыто. Хотя, разумно остерегаться носящихся гольф-каров или буйных ассистентов.
Когда Бринн направляется к дому, где мы снимали, мои ноги наливаются свинцовой тяжестью. Почти комично, как много мне требуется времени, чтобы свести все детали воедино.
Вместо того чтобы обойти съемочное оборудование и войти через раздвижные двери с террасы, Бринн ведет меня через передний двор. Мимо гигантского дерева с веревочными качелями, свисающими с его ветвей, вверх по ступеням, на переднее крыльцо, затем через парадную дверь. Ее движения знакомы и отработаны, и я рада, что она не разговаривает со мной, потому что я не знаю, смогу ли составить хоть одно связное предложение.
Припоминаю сказанное на днях Бринн. Его ребята построили все декорации для вашего фильма. Одна из них даже похожа на нашу кухню.
Нашу кухню.
Потому что этот дом – ее чертов дом. Дом Леви. Внезапно я испытываю еще больший трепет, чем этим утром; только сейчас я еще взволнована и нервничаю. Актеры и съемочная группа допускаются только в часть дома. Все остальное отгорожено зелеными экранами и переносными ширмами. Честно говоря, сейчас я не смогла бы удержаться, чтобы пошпионить, даже если бы захотела.
А я не хочу.
Я восхищаюсь каждой деталью архитектуры. Корончатой лепниной. Открытой планировкой. Высокими потолками и большими окнами. Дом великолепен, и я нутром знаю, что его спроектировал и построил Леви.
«Я спроектирую каждый дюйм только для тебя, – сказал он однажды. – Только для тебя».
Я останавливаюсь перед фото в рамке, висящей на стене. На нем Бринн и Джулианна. «Однажды» Леви ставшая его «единственной». Бринн на фотографии крошечная, лет четырех или пяти, они сидят на веревочных качелях, свисающих с большого дерева во дворе. Джулианна выглядит более худой, чем я помню, но ярко улыбается, держа Бриннли на коленях.
